Странничество

СТРАННИЧЕСТВО.

1.

От своего метафизического двойника – Камира, -  одновременно странствующего сразу в нескольких пространственно-временных измерениях, - я регулярно получаю письма: иногда с нарочным, но чаще «до востребования».
Вот и сегодня я получил от него письмо.

В свойственной ему ироничной и чуточку назидательной манере, Камир высказался о текущих событиях, - которые, по сути, - требовали от меня прямо сейчас, - принять жизненно важное «решение».
Чтобы настроить меня на нужную волну, - брат-двойник напомнил о давней «памирской истории», - приключившейся со мной где-то в середине восьмидесятых годов.
Тогда тоже надо было принимать решение – экзистенциальное.

«Экзистенциальных» историй у каждого «горника», - на случай лясы поточить, - прикопилось с добрую дюжину.
У меня – не исключение.
 
Но неспроста Камир вспомнил именно о том случае. Оказавшись в ситуации безвыходной, - я вынужден был совершить переход из физического измерения в пространство метафизическое – улётная история.
После чего Камир, - учитывая мою всегдашнюю тягу к «экстриму», вывел формулу, - надо честно признать – из ряда вон.

И то верно: способ жизни на грани «срыва» стал моей второй натурой.
Впрочем, если вспомнить детские годы, - откуда я, собственно, родом, - все мальчишки усть-нарвские, - мои друганы, - были «сорвиголовы».
У нас во дворе возвышалась над другими деревьями огромная черёмуха. Мы, шести-семилетними пацанятами, забирались на самый верх, - а затем с вершины прыгали вниз, изредка цепляясь руками за ветви – ощущения запредельные.
Тот, кто был «второй натурой» – «экстримал», - с раннего детства втягивал меня в разные истории.
Умчаться куда-то, - на его зов, - я всегда был готов.

Поэтому, как только случай представился, - я «намылил ноги».
Отработав год слесарем-ремонтником в железнодорожном депо, - я заслужил «отпуск». В качестве бонуса, всем работникам ЖД, - предоставлялась возможность бесплатного проезда в плацкартном вагоне, - в любой конец Союза.
Так впервые, в шестнадцать лет, я отправился в самостоятельное «плавание» – на Юг.

Путешествие «за тридевять земель», - в сопровождении «одиночества», - основательно встряхнуло меня.
Не скрою, мой «нарвский» жизненный опыт помог вывернуться из нескольких тупиковых ситуаций.
С тех пор я усвоил правило –  расслабляться нельзя, ни при каких обстоятельствах.
Человеческая жизнь для гопоты – ничто.

По нынешним «мутным» временам, - «домашнему человеку» надо с головой не дружить, - или быть полным «оторвой», - чтобы отважиться на выпадение из «гнезда».
Столько всякой мрази развелось – не приведи бог.

Поездом из Нарвы в Питер, затем Москва, Хадыженск, Туапсе, Сочи, Сухуми, и далее – в сторону Батуми. Лето удалось.
Домой я вернулся, имея некий «план» в голове.
Пока ещё сырой, - но «перспективный».

В красочных деталях, и по нескольку раз, - как сюжет приключенческого американского кино, - рассказывал я «дворовым» приятелям о своём летнем турне.
Наши парни, в основном «прожигатели жизни», - были в шоке.
Я и сам из состояния шока не выходил до первых зимних заморозков.

А когда меня опять засосала «нарвская текучка», - само собой в голову полезли «летние» мысли.
И «перспектива» поманила меня, - и я стал готовиться к освоению новых географических пространств.
И понеслось.

К восемнадцати годам я созрел для больших переходов.
Просто моя «перспектива» сорвалась с петель – я за ней.

Со временем «хождения в жизнь» стали для меня  физической потребностью.
Крутится в голове более точное определение моим хождениям, но слова нужного не подберу.
Хотя, есть забытое ныне понятие – «странничество».
Откинув религиозный аспект, «странничество» понимается мной, - как «пешие переходы из края в край».
Страннический образ жизни – это мой случай.

В те, «постоттепельные» времена, - существовала удобная во всех смыслах «совковая» практика – автостоп.
Я использовал эту «практику» на все сто.
Особенно, когда дерзнул на полуторагодовое путешествие по Союзу.

Живя в тихой провинциальной Эстонии, - я, разумеется, мечтал вырваться за пределы замкнутого эстонского Круга, - иногда напоминающего «петлю», - удушающую.
Поездка на Юг, - воодушевила меня.
И в голове действительно замаячил план – «перспективный».
Однако, чтобы «перспектива» приобрела облик конкретного физического действия, - нужен был мощный эмоциональный толчок – естественный.

Сейчас не важно, что за чем последовало.
Важно, что обстоятельства сложились в косую линейку, - и я напрягся в ожидании чего-то нехорошего.
И если бы не «вера» моя, - соображающая лучше меня, - а потому наполнившая паруса «перспективы» попутным ветром загодя, - удавила бы «петля эстонская» мечту нарвского паренька. 

Короче, вышло как надо.
«Вера» – она же мечта моя – позвала в дорогу.
И я ушёл на зов, - потому что веровал.

А что же Экстрим? – он ушёл вместе со мной, - правда, опережая меня, - где на шаг, где на столетие, а где и на целое тысячелетие.

Чтобы было понятно, - веру свою я не в капусте нашёл.
Можно сказать, я её вынашивал.

Ясное дело: вера как религиозное чувство, - точно некий довесок, от рождения даётся человеку. Но надо учесть, - жил я в стране атеистической. 
«Семитизм», прикинувшись Лениным, тайно и явно правил в СССР.
А по сему, «русскость» и «православие» – подлежали искоренению.
Хочешь выжить – молчи в тряпочку.

В раннем возрасте пару раз бабушка водила меня в церковь. Кто-то стукнул. В школе пристыдили.
Мудрая бабушка толк понимала и в более крутых наездах со стороны властей, - поэтому обучила меня некоторым приёмам конспирации. Так я научился креститься мысленно.
И «молитва» на все случаи жизни у меня была одна – универсальная: «Боже, спаси и сохрани».
 
«Бог внутри тебя, говорила бабушка. Богу без разницы, какую чепуху ты несёшь, полагая, что молишься. Богу искренность твоя нужна.
Вера, отмеренная Богом при рождении, - зачахнет и умрёт, - если дрова в огонь не подбрасывать.
А «церковные» кривляния прихожан на публику – Богу невмоготу.
Массовые ритуальные моления – случай особенный».
Спасибо, бабушке.
 
Что есть «вера»? – в мальчишестве я об этом особо не задумывался.
Пока не пришла пора «ответов» на мои «вопросы».
И вот теперь, потеряв счёт прожитым годам, - я спросил себя: что побудило меня – усть-нарвского мальчишку, - задаваться вопросами, - на которые нет ответов.

Мои знания об окружающем мире, ограничивались замкнутой территорией «пограничного» посёлка – Усть-Нарвы.
Правда, из окон нашего дома, - открывался вид на море – совсем другой масштаб восприятия реальности.
Встречаются на линии горизонта реальный и воображаемый миры: чего только не увидишь в преломлении лучей света.

Ещё у меня был берег земной – песчаная полоса, - огибающая Финский залив от Усть-Нарвы до Таллинна – города моего рождения.
С этой полоской земли у меня особые отношения.

Местные, поселковые, в основном рыбаки, - с морем были на короткой ноге, но больше – по работе.
Это как горцы: в горах живут, а в горы ходить не любят, - разве, по делам.

Зато усть-нарвской пацанве – море дом родной.
С ранней весны, когда ещё майские льдины возле брега отираются, и до глубокой осени – мы в воде.
Штормовые волны – наше всё.

Одна досада – «погранцы».
Каждый вечер, ближе к полночи, - пограничники «боронили» усть-нарвский берег, - чтобы «пришлых» с другой стороны по следам вычислять.
Солдаты нас гоняли, но так – для проформы.
Главное, - «борону» не затаптывать.

Более всего я любил, кода «мой берег» пустел, - когда ни одной лишней души.
Ночное небо и море – одно целое. 
Я и берег – одно целое.

С крутого обрыва вниз – напротив моего дома, -  в пятнадцати метрах от моря, - упрямится куст калины.
Наблюдательный пункт.

Стараясь не пропустить ни словечка из шуршаний морских волн, - я на час, на два, на три отсутствую, - не пойми где.
Сижу. Жду чего-то. У меня слипаются веки. Кажется, сейчас усну.
Та-а-к, поехали.

Я не противлюсь усыпляющей силе.
Я смотрю на себя откуда-то сверху и справа.
Море – продолжение неба.
Я – продолжение берега.
Берег – продолжение одиночества.

Стоп. Исчезает берег, море, небо.
И меня нет.
Есть Одиночество.

Одиночество? Чьё?
Моё? Земли? Космоса?
Вопросы без ответа повисают в воздухе.

Похоже, я действительно сплю. Потому что только во сне можно разговаривать с морским берегом, - как с человеком.

«Как тебя звать?» - интересуюсь у «говорящего» берега.
Я Один, - был ответ.

«Надо же?»
«Бывает», - согласился Один.

Почему Один? – удивляюсь я.
Потому что вначале проявился из небытия берег земной, - и был он на всём белом свете – один-одинёшенек.
И первое чувство, испытанное «берегом» –  «одиночество» – побудило Того Кто Есть Всё, - дать имя собственное земному берегу – Один.

Я сочувственно вздохнул. И воздух «одиночества» проник в мои лёгкие, -  и моя человеческая плоть стала частью земного берега.
И тот, кто всегда был Один, - радостно приветствовал мальчишку усть-нарвского.
«Нас теперь Двое», - «детскость» человеческая.

И округлились глаза мои от удивления.
И не знал я, что сказать в ответ Одному – пауза.
Что делать со своим человеческим «одиночеством»? – пауза.
А если и земное «одиночество» в себя принять? – пауза, на грани потери сознания.
Просто разум мой «клинило» от подобных вопросов.
И я «зависал» в паузе.

Правильно оценив моё состояние, - Один сказал.
«Не «одиночества» надо бояться, «детскость» человеческая. То, каким содержанием ты станешь наполнять своё, а значит и моё – земное «одиночество», - может оказаться нашим общим «концом», - или жизненной перспективой.

Нас теперь двое. И это факт.
А где двое, там и третий.
Ибо сказано было Сыном Божьим: «Идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреди их».

Моли «детскость» человеческая Бога о пришествии на берег нашего «одиночества» Того, - Кто церковь Второго пришествия на земле возведёт, - и наполнит Духом Святым обитель метафизического Православия.

И просил я  Господа,  взывая к милости Сына Божия.
«Боже, спаси и сохрани».

И откликнулся Иисус на просьбу усть-нарвского отрока.
И сказал Спаситель «детскости» человеческой в обетовании.
«Аще кто любит Мя, слово Моё соблюдает, и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим».

И возлюбил Бог «детскость» человеческую, - и сотворил из молитв моих, из мечтаний, устремлений, фантазий и тайных желаний – церковь.
И дал церкви метафизической имя – «Не от мира сего».

И беззаботно пульсирующая «детская радость» в груди усть-нарвского мальчугана, -  уступила место чему-то пока ещё неосознанному, - но тому, без чего жить нельзя.

И наполнилось «одиночество» земного берега моей «детской радостью».
И воскликнул Один: «Твоя человечность – это то, без чего я больше жить не смогу. Спасибо тебе,

Воистину: непостижимы помыслы твои – Бог метафизического понимания.
Ибо «детскость» человеческая наполнила «одиночество» земного берега молитвами, мечтаниями, стремлениями, тайными желаниями, - и назвал Бог того, кто всегда был Один – Иисусом Второго пришествия.   

Я никого не посвящал в тайну происхождения церкви «Не от мира сего».
И вопросы задавать тем, кто «от мира сего», - я давно перестал.
Уроки конспирации моей мудрой бабушки – были усвоены.

Почему об этом сейчас пишу? – Один попросил.

Каждому плоду назначен срок созревания: годы прошли, прежде чем мечтания, устремления, фантазии и тайные желания мальчишки усть-нарвского обрели конкретность – целенаправленность.
А попросту говоря – жизненную перспективу.

И назвал Иисус мою целенаправленность – перспективу – верой очеловеченной.
А затем, - Божий Сын, - напутствие произнёс: «Получи человек то, - что в мечтах вынашивал.
Ибо то и есть земля твоя.
Ибо не зря людьми бывалыми сказано: «Во что верит человек – то и есть».

И подтянулась «вера» непридуманная, - к «берегу» моего притяжения, - отыскав среди многих земных берегов «тот, что есть».
Пришла «вера» ко мне, - потому что внутренне согласилась с тем, - что во мне есть.
А есть во мне «искра Божия».

Спустя годы и годы, - назвал я «искру Божию», - главной движущей силой, - первопричиной, - увлекшей меня в пространство «не от мира сего» – в мир метафизический.

Правильно говорят люди бывалые: «Все мы родом из детства».

«Но то, что после «детства», - после «физики», - то и есть».
Пояснил Иисус, обращаясь к мальчишке усть-нарвскому.
Пытаясь разобраться в истоках детских мечтаний, - не сокрушайся о дороге «последствий», малыш.
Обязательно пожелай удачи даннику веры своей – тому, кто странствует за пределами мира физического.
 
И Камиру, - королю дороги последствий, - передай мои сердечные пожелания.
Вопреки обстоятельтвам не лучшего качества, - ведёт тебя дорогой испытаний незримый наставник, - в правильном направлении.
Ибо «все дороги к церкови ведут, - людей правильных», - в народе говорят.
Твоя дорога – твоя «истинность» – не исключение».

И склонился Иисус в почтении перед церковью «Не от мира сего», - сотворённой из моей «детскости».
И сказал Божий Сын "спасибо" Маме моей – Галине Ильинской.

2.

А дальше пошло-поехало.
Ибо «детскость» моя – «умиротворённость Иисуса Христа», -  позвала меня в дорогу дальнюю.

И Всевышний Бог сделал ход «Большой Медведицей».
И я прошептал: «Боже, спаси и сохрани», - вдруг сообразив, что являюсь свидетелем, - а может быть и участником Игры, - вселенского масштаба, - и происходящей сразу на нескольких галактических досках, - и в разных временных измерениях.

Воистину: непостижимы замыслы твои – Бог вселеского измерения.

«Вот, блин, попал».
Подумалось мне, - поскольку никак не рассчитывал я оказаться участником Игры, - за пределами нашей Системы солнечной.

Но Камир строго взглянул на меня, - и я подтянулся внутренне.
И «вера» непридуманная сделала ход «Слоном», - в пространстве метафизической  реальности.
И от предчувствия грандиозной перемены в судьбе, - я ощутил в сердце толчок – долгожданный сигнал к действию.

И ударил в бубен Илья Пророк.
И путь от «физического» к «метафизическому» - время переходное, - совершило квантовый скачок, - и что-то во Вселенной произошло.
И то, что раньше было «представлением», - стало «понятием».

И странник метафизического православия, - Иисус Второго рождения, - ушёл дорогой Второго начала в сторону двадцать первого века.

Сколько времени прошло с той поры? – не важно.
Важна причастность к чему-то большему, чем «детскость» человечества.
Просто возникла ситуация.
И Тот, кто стоит у истоков «веры» метафизического православия, - стал обучать своего человека – Иисуса Христа, - необходимым навыкам выживания в мире Второго пришествия.

 
идущий впереди двадцатого столетия на шаг, на столетие, на тысячелетие, -
И от перестановки «фигур» оптических иллюзий в пространстве моего мышления, - я стал иначе дышать, соображать и видеть.
А потом и вовсе, - перенёсся в другое измерение.
Какое? – я бы тоже хотел знать.



И вновь ударил в бубен Илья, - и я возник в реальности физического мира, - или иллюзии?
По ощущению: мне восемнадцать лет.
Вопросов нет. Жизнь продолжается.
Крутой берег Наровы-реки.
Я сморю на противоположный берег реки – там Ивангород.

Чей это был ход?
Думаю, Того, - Кто Есть Всё.

Я переместился во времени и пространстве
Следом за мной и «Кассиопея» переместилась, - к северо-востоку от прежнего моего «стояния».
Этот ход «Кассиопеей» записали архангелы, - в мой актив.

Я стоял на берегу Наровы ровно до тех пор, пока не разгадал замысел Кассиопеи.
А когда сообразил, что звезда путеводная призывает избавиться от циничной опеки «мачехи-родины», - чисто по этническому признаку, - ущемляющей меня в нормальных человеческих правах, - я встрепенулся внутренне.

И то, что принимал за реальность трёхмерного измерения, - стало иллюзией, - а потом и вовсе – исчезло.
А то что было моей верой-мечтой, сложилась в дорогу дальнюю.

Просто свет путеводной звезды наполнил паруса моей «перспективы» воздухом перемен.
И я засобирался в дорогу.

Заколебало жить с оглядкой на ехидный оскал «эстонской петли».
Ибо так устроена жизнь в Эстонии: что русскому «смысл», - эстонцу – «поперёк».

Короче, я вывернулся из «петли».
Вон из ограниченности «хуторского мышления».
Вокзал, рюкзак. Мама не скучай.

Я исколесил почти весь Союз – на одном дыхании.
И не всегда «автостопом».
Для моих странствий годились почти все виды транспорта, - кроме самолётов, - потому лишь, - что в самолёты трудно было проникнуть «зайцем». 

Но пеший переход – это статья особая, странническая – много в этом понятии смыслов.
Расскажу о нескольких дорожных происшествиях, - в которых, как мне кажется, - скрыт некий «смысл».

Как-то занесло меня в Каховскую степь – здоровеньки булы.
Пронестись на машине по палимой солнцем степи – нормально.
Но в моём случае, - с раннего утра до глубокой ночи, брёл я по безлюдной степи, - и ни одной машины – ни туда, никуда.

Какой в этом самоистязательстве «смысл»? – прямого ответа нет.
Есть распятая под солнцем Каховская степь. Есть я. Воды нет.
И не укрыться мне от себя, не спрятаться – такая планида.
Думай, о чём хочешь.
Вольно.

Ночь. Я плетусь на последнем издыхании по освещаемой луной колее.
Кругом степь – ни конца, ни краю.
Сил моих оставалось на полчаса ходьбы. Если что: свалюсь прямо в ноги «коханой степи».
Не рассчитывая на спасение, на всякий случай, обернулся назад. Показалось, должно быть, - но на другом конце степи, огонёк крохотный мне подмигивал.

Однако эти подмигивания не задели за живое эмоции: мало ли звёзд на небе подмигивает.
Я поплёлся дальше.
Но слабая надежда на спасение, взяла мой след. Я затылком ощущал приближение «Спасителя».

Через полчаса вновь глянул назад: задиристый сноп луча шаркнул в ночи туда-сюда.
Ясно: «Спаситель» уже в нескольких километрах от меня.
Блин, я бы и хотел поверить в «Спасителя», - да сил не было на развитие этой фантазии.

Вскоре послышался шум мотора.
«Мотоциклист», - решил я, - и сдвинулся на обочину.
Безнадежно проводил взглядом «Спасителя», - потому что за его спиной кто-то сидел.
Чисто на автомате, вскинул руку.
Мотоциклист, не оборачиваясь, укатил в ночь.

«Нормально, - шевельнулась безразличная мысль. Но от безразличия моего пыль шарахнулась во тьму непроглядную.
И я сообразил: пора разрешение просить у степи на постой».
-
Тыркаясь взглядом по придорожной пыли, я приметил более-менее подходящее место, - где грязи было поменьше.
Скинул рюкзак с плеч.
«Хорошо-то как, - скорее лечь, а то стоя усну.
Рухну прямо тут – на обочину».
Просто силы резко покинули меня, - и я не был уверен, что смогу отползти в степь.

Охренеть, но я вновь услышал шум мотора.
Через минуты две-три давешний мотоциклист нарисовался в масштабе один к одному.
Я выжидательно склонил голову к плечу, - как бы проталкивая его мимо себя.
«Проезжай, дружище, - послал степняку сигнал мысленный, - не обращай внимания на меня. С виду, я, как будто стою.
На самом же деле, - сознание моё спит, и телеса спят.
Не мешай мне утопать во снах «коханой степи».

Подпираемый усталостью, - я таращу глаза на «степняка»: давай, давай, мимо.
Но мотоциклист имеет свою мысль.
Он, похоже, не учуял запаха отрешённости, - невидимой стеной, отгородившего моё «одиночество» от всего инородного, - от того, что от мира сего. 
Развернувшись, степняк почти вплотную подрулил ко мне, - и строго поинтересовался, - что я тут посреди степи делаю?

«Так попуток нет – приходится на своих двоих».
Уныло прояснил я ситуацию, и длинно выдохнул.

«У нас тут никто без особой нужды не мотается – банды в степи орудуют.
Я потому и не остановился прошлый раз: решил, вот паренька как приманку используют. Здесь никто чужака на «борт» не возьмёт, даже днём. Сколько случаев было…
Хорошо, сын убедил, - мотоциклист мотнул головой за спину, - что не похож ты на местных гопников.
Я слабо улыбнулся мальчишке.
Наступила неловкая пауза.

Я прятал глаза в степной дали.
Как говорится, наступил «момент истины».
А ещё говорится, «достал пистолет – стреляй».

И мотоциклист «выстрелил».
Переглянувшись с сынишкой, он неуверенно предложил довести меня до ближайшего селения.
Честь ему и хвала.

Я стал отказываться, дескать, сиденье для пассажира одно. Дескать, заночевать в степи – для меня ещё одно приключение. И, потом, скоро утро уже.

Но мотоциклист, глядя в упор,  как отрезал, сказал: до утра ещё дожить надо. Кроме бандюков, тут волков полно.
Как они до сих пор на тебя не вышли, - удивляюсь.

Далее всё пошло не по моему сценарию. Мотоциклист посадил сына впереди себя, на бензобак. Наказал ему крепко держаться за руль.
А я, поругивая себя за малодушие, уселся на заднее сидение.

«Ведь это же надо?! – незнакомый человек, сыном рискнул, спасая меня.
Вот факт человеческой отзывчивости – вот «смысл», который на дороге не валяется».

Что ж, такие «повороты судьбы» закручивают мозговые извилины земных странников в спираль нужного понимания.
Если они в этом нуждаются.

Я впервые столкнулся с подобным «русским феноменом».
Времени на размышление не было. Или – или?
«Ставка» этого «русского» оказались столь высока, что моей первой реакцией было – убежать в степь.

«Сам пришёл – сам и расхлёбывать буду.
Не хочу подставлять этих людей».

И потом, я нутром чувствовал: это «степное» происшествие ещё выстрелит, - ой, выстрелит.
И ещё я понимал: не надо соваться в промысел Того, - Кто Есть Всё.
Человеческое дело – принимать Бога таким, каким ты его заслуживаешь.

Мой теперешний Бог – степь, придорожная пыль, завывания волков, кажется взявших «след» обессиленного путника, - холодящее кровь дыхание невидимых, но рыскающих в ночи бандюков, - и абсолютное безразличие ко всему, что находится за чертой моего «одиночества».
Я жутко устал – я принимаю Бога таким, каким заслужил.
Всё. Амба.

Но ставропольский казак, - поменявший коня на мотоцикл, - не поменял своей человеческой истинности.
Степняк мгновенно просчитал неевклидовые ходы моих размышлений, - и принял «русское» решение.
И я смирился.
Если честно: «русское» восприятие Бога этим человеком, - показалось мне более убедительным – истинным.

Просто мне было с чем сравнивать. Невольно вспомнился случай, произошедший со мной в Эстонии.
Жаркий летний день.  Я на дорожном велосипеде продвигаюсь в сторону Нарвы. Очень хочется пить. До города еще километров 50. Как назло, ни одного хутора не видать поблизости. И вдруг – спасение.
Я подъезжаю. Возле дома, на грядках возится старик. Поздоровался. Попросил воды.
Старик оценивающе взглянул на меня, - что-то буркнул по-эстонски, - и указал рукой на колодец.
Я был так ему благодарен. Подхожу. Заглядываю в колодец, - приспособленный хуторянином для мусорной свалки.
Стараясь не смотреть на его самодовольную улыбающуюся физиономию, уматываю прочь.
Стыдно и мерзко. Тот "выстрел" хуторянинина открыл для меня какую-то другую, незнакомую сторону жизни. Мне в ту пору было лет 13-ть или 14-ть.   
Я получил нехороший урок.
По возможности, я стараюсь не подставляться, - чтобы не сгорать от стыда за тех, на чью помощь рассчитывал.

Висит над Землёй Ковш Большой Медведицы – извечный «вселенский вопрос» рукоятью в «коханую степь» упирается.
Какой в этом смысл? – Бог знает.

Казалось бы, смысл «коханой» истории понятен, - но какая-то «недосказанность» всё равно осталась.
Я бы сказал: «совестливый русский вопрос» повис в воздухе.

Мы рассекаем на мотоцикле по ночной степи: Спаситель, его сынишка и я.
Светлеет небо по периметру.
Но вековечный вопрос по-прежнему висит над землёй.

«Интересно, что таишь ты в себе, - Недосказанность космоса?»
Я улыбнулся Медведице, - мысленно пообещав ей письма писать – до востребования.

Через час-другой наша троица, - благополучно покинула ночное измерение «коханой степи».
Прощай, история непридуманная.






СМЫСЛЫ И ОТВЛЕЧЕНИЯ.
Тексты в работе - к прочтению не готовы.

1.

Утро. Благодать. Я безмятежно следую в Севастополь.
По привычке, кроссовки уложил поверх походной утвари в рюкзак. Босиком по утренней земле – мама родная.
Дорога, под стать моему настроению, - оббегая естественные препятствия какой-то безымянной возвышенности, - стремительно приближается к морю – Чёрному морю.

Уже второй час в пути. Солнце в зените.
Время от времени просекаю ситуацию, - чтобы попутку не зевнуть, и не вляпаться босыми ногами в подтаявший асфальт.

Так бы и дальше шёл, если бы не головокружительные запахи.
Оказывается, я уже с полчаса иду вдоль персиковой плантации.

«Надо же, - каков  аромат?»
Я оторвал взгляд от асфальта, - чадящего смолянистым угаром.
Оглядываюсь. Никого. Персиковая роща - притягательно-обворожительна.
Налитые солнцем плоды сами в рот просятся.
«Пожалуй, надо перекусить».

Последний раз, вчера вечером, я харчился у санитарного кордона, при въезде в Крым.
Там «шманали» туристов, вытряхивая из их чемоданов и сумок фрукты и овощи – «ящур» безобразил по всей округе.
Туристы в истерику.
Мне же эти «кордоны» – кладезь живительный. 

Стараясь не попадаться на глаза милиционерам и санработникам, - я набивал рюкзак до отказа всякими аннексированными у граждан вкусностями. Затем, отойдя на приличное расстояние, - усаживался поудобнее, - так, чтобы «с видом на море», - и приступал к поеданию снеди.
О том что «ящур» может и меня оприходовать, - не думалось.

Походный «закон» гласит: наслаждайся ситуацией, и не бери в голову вредные мысли.

Итак, - я следую повестке дня.
А на повестке – обеденный перерыв.
Зырь-зырь по сторонам: людей – никого.
Самое время вкусить даров природы, коли так совпало.

Я таки успел съесть с пяток персиков. А тут облава.
Ну-у, попал.
Однако в плен охранникам решил не сдаваться. И на третьей космической припустил вон из персикового рая. 
По ходу, обогнал нескольких мужиков, ворующих персики мешками.
Подумал о них нехорошо.

Мчусь сломя голову через недружелюбные заросли.
Констатирую: «надо наподдать».
Прибавил обороты: перспектива оказаться в плену, - не укладывалась в голову.
«Мне бы в море сейчас – вот бы душу отвёл.
Море мой рай, - а не роща персиковая».

Несусь. Ног не жалею. Выскочил на шоссе.
Сгоряча промчался метров десять. Обкосанные колючками стопы погружались в расплавившийся от солнца асфальт. 
Почти теряя сознание от жгучей боли, - отпрыгнул в придорожную пыль, - тоже раскалённую, как сковородка того говнюка.
Сунулся в рюкзак – одной кроссовки нет.
Твою ж ты, ага.
Что делать? – в сердцах выкинул и вторую.
Потом пожалел.
До Севастополя – чапать и чапать. Попутных машин, как назло, не было.
Какой смысл в этой оказии? – не знаю.

Хотя, какая-то идея маячит в голове: типа, смысл моего путешествия в том, - чтобы как можно быстрее достичь тихоокеанского берега.
Оттуда рукой подать до Большой Медведицы, которой я обещал письма писать до востребования – на имя космической «недосказанности».
Любые отклонения от магистрального пути – «отвлечения».



Камир – мой двойник метафизический – признался в письме, что переписка с Большой Медведицей, - подтолкнула меня к сотрудничеству с самим собой, - на уровне «тонких энергий».
Ибо главный смысл «странничества» в том и состоит – сотворить человека в себе.




И на неслышный вопрос Байкала, каким ветром меня сюда занесло? – я невразумительно пожал плечами.               

И набежала прибойная волна, - и охолонула водица студёная босяка залётного, - чтобы вернуть ему ощущение реальности.
И от прикосновения реальности метафизической, -  «выразился» босяк на непонятном наречии.
И душа моя, - взлетела на двенадцать саженей вверх.

И с высоты птичьего полёта,  увидел я «водный Столб в огненном одеянии».
И ветер попутный, сопроводивший «босяка» в «центр Азии», - передал меня на поруки  байкальской водной стихии.

Я не знаю, как долго длился мой переход из одного пространства в другое.
Просто в какой-то момент реальность метафизическая коснулась моего сознания, - и мои босые ноги избавились от растерянности, - и я обнаружил себя стоящим на береговой линии озера.

И тропа байкальская – линия мысли метафизической, - активировала «спящие» клетки интуиции.

И некий план возник в голове. И замаячила «перспектива» метафизического видения.
И зримый образа байкальской стихии – «водный Столб в огненном одеянии», - указал направление пути моей душе.
Так я узнал, - куда дальше путь держать.

А всё равно: «Недосказанность» выглянула из-за Шаманского мыса, - и, влекомый Надстоящей силой, отправился я навстречу «смыслу», - пока безымянному.

Возле Слюдянки – посёлок в южной части Байкала, - выступает из воды скалистый гребень одного из отрогов Хамар-Дабана.
«Местные» поговаривают, что и в наши дни на этом полуострове, - шаманы делают подношения духам озера.
Ублажив кого надо, шаманы во время ритуальных камланий входят в «раж».
Находясь в изменённом состоянии разума, они общаются с байкальскими стихиями-духами  – на «вы».

Так вот, береговая тропа завела меня на Шаманский мыс.
Стараясь не потревожить сон местных духов, - я обошёл стороной территорию заповеданную.  Но обосновался неподалёку.
С неделю мы переговаривались с Байкалом, - на моём «уровне».
А какой «уровень» может быть у восемнадцатилетнего парня, - испытывающего постоянное чувство голода?

Если бы не удочка, соль, котелок и чай, - пришлось бы туго.
Однако, я подметил: именно натощак, и под мерный говор ночного дождя, -  у меня устанавливался наиболее плотный контакт с умным Озером.
Да, мне удалось «разговорить» Байкал.

Разумеется, мне бы хотелось подробнее рассказать о «байкальском ответвлении», - но некие силы Надстоящие велели помалкивать до поры до времени.

3.

Да, Шаманский мыс – это «ответвление» от основного маршрута, - упирающегося крайней точкой в Японское море.
Я неукоснительно следую географической стратегии первоначального маршрута, - чтобы к ноябрю достичь тихоокеанского берега.
Тихий океан.

Интересно, «перспектива дальнего странствия» учитывает тот факт, что я разительно отличаюсь от того нарвского парня, - под которого силами Надстоящими был составлен проект – «совковая дорожная карта»?
Спрашиваю себя, - заранее зная ответ.

После «каспийского теста», - жизнь моя как будто поменялась на «до» и «после».
Наверное, стоит чуть подробнее рассказать об этом «каспийском ответвлении».

Переход через Каспий в Астрахань на маломерном рыболовецком тральщике, в штормовой сезон, под девять баллов, чуть не стоивший мне жизни, -  имеет все основания претендовать на имя собственное.
То есть «ответвления» как и «смыслы прямого назначения», - имеют имена.

Махачкалинская пристань. Все суда на приколе – на море штормит уже вторую неделю. Матросы оттягиваются в припортовых шалманах. «Вахтенные» присматривают за «посудинами» – раздосадованы.
Я голоден и озабочен.
Если сразу не «посылают», пытаюсь завязать разговор с вахтенными матросами: прощупываю ситуацию, в надежде пристроиться на судно, идущее в Астрахань.
Один из «раздосадованных» указал мне на нужный корабль.

Я неуверенно козырнул вахтенному матросу, - и в трёх словах изложил суть проблемы. Матрос безучастно слушал, не слыша меня, - потом вдруг посветлел лицом.
«Так-так, - говорит он мне, - не знаю, сколько дней мы будем торчать здесь – всё зависит от Каспия. – Но как только шторм сойдёт до четырёх-пяти баллов, - мы уйдём в Астрахать. Сечёшь момент?»
«Ага», - повеселел я лицом.

«Короче, малый, оставляю тебя за вахтенного. Чтобы тут ни-ни. Если что – бей колокол. Наши помогут. А я тут пройдусь кой-куда. Да, на камбузе хлеб возьми. Бочка с тюлькой – на палубе. Давай».
Трое суток на корабле я был за «главного». На пятые сутки подтянулась команда. Капитан был настроен скептически,  увидев меня.
«Ладно, будешь коку помогать»
«И палубу не забывай драить», - поддакнул боцман.
Отлично, блин – я в деле.

Мы быстро снялись.
И уже через три часа, - когда, исполняя поручение кока, я вышел из камбуза, чтобы выбросить пищевые отходы за борт, - открылся взгляду моему чем-то встревоженный водный пейзаж.

«Хорошо. Можно наподдать». 
Послал я мысль Каспию.
И уже через полчаса началась такая болтанка – красотень.

Кок пробил полуденные склянки.
Из матросов двое пришли. Стоя, упираясь спинами в стены кубрика, - для виду похлебали малость борщеца и ушли – бледные.
Я большущую миску борща уплёл в один присест, - и голодными глазами утюжил море.
Кок удивился.
«Как насчёт плова дагестанского?»
«Спасибо. Главное, чтобы всем хватило».
В один же присест я умял и плов – вкуснотища-а.

Кок-дагестанец, так понимаю из вежливости, предложил мне повторить.
«Если не в жилу, начнём с борща, - согласился я, - а потом и плов».
Я был смущён. Но не пропадать же добру. К пище я всегда относился очень бережно.

«Наелся? – настороженно спросил кок.
«Спасибо огромное», - уверил я озадаченного кока.
Ты, парень, если что, вот, буханку хлеба возьми. На палубе…».
«Знаю, знаю», - весело подхватил я его мысль.

И я действительно пристроился к бочке.
Потом выпил трёхлитровую банку компота.
За последние полгода впервые наелся от пуза.

А к вечеру понеслось. Капитан напряжённо суров. Боцман тоже бдит ситуацию. Рулевой на посту. Матросы в кают-компании. Кое-кто изредка срывается на палубу потравить.
Я затихорился – стараюсь не попадать на глаза капитану и боцману. Это ненормально: всех мутит, а мне только веселее делается. Мне неловко, но я мысленно «жару» поддаю в топку Каспия. И Каспий выжимает из себя чувства глубокие, искренние.

Я так рад встрече с Каспием. И Каспий, по всему видать, очень рад нашей встрече.
Сердце моё замирало от радости, когда тральщик с гребня волны бросался в пучину водную. Я вдруг почувствовал, если шторм и дальше будет нарастать, - я сигану за борт. 
Мне так захотелось стать плотью морской, что я сделал несколько шагов в направлении водной стихии, - ещё шаг – и я перейду черту. Сердце клокочет радостно.

Вдруг, из другого мира, слышу голос боцмана – отборный матросский мат.
И в следующий миг, боцман железной хваткой втащил меня в реальность штормовой стихии, - тоже очень ко мне благосклонной.

Я уцепился за металлическую лестницу, ведущую в корабельную рубку.
Чтобы усыпить бдительность морского волка, пояснил свои абстрактные действия тем, что вышел подышать на воздух – в кают-компании душновато, типа.

Боцман заглянул мне в глаза и процедил сквозь зубы: на палубу нос не казать.
«А если травить?»
Он махнул рукой и скрылся в бушующих волнах.
Я чуток выждал, и выглянул из кают-компании – блин, во разгулялось!
И боцмана не видать.

Нашу посудину так мотает: небо-вода – одно целое.
Моя душа посерединке. Наслаждается.
«Мне бы теперь в рубку, - и за штурвал. Отметиться.

Одним рывком метнулся к давешней лестнице. Взлетаю наверх. На одном дыхании проникаю в рубку. Ошалелый вахтенный рулевой уставился на меня: подбирает слова по ухабистее.
Я только секунд, - и сваливаю, - опередил рулевого на вдохе.
Тот, не найдя подходящих слов, таращится на компас.

И тут я очень вежливо: типа, пожалуйста, можно за штурвал подержаться, - чтобы потом приятелям рассказывать.

И тут рулевой сделал «кавказские глаза».
Затем, перемежая кавказские слова с матерными, объяснил мне, что надо мозгов не иметь, - чтобы доверить управление судном полному салаге.

Я тоже сделал глаза.
«Нет так нет, - кто же против», - примирительно согласился я с мореманом бывалым.

Заметив, что я присмирел, - кавказец пояснил мне ситуацию: понимаешь, малой, это большая ответственность, управлять кораблём. Сейчас хоть и ветер в луже шалит, а всё равно – стрёмно.
Знаешь, какие шторма на Каспии бывают – ай-я-вай.
Он ещё хотел что-то сказать, - но внезапно побледнел, потом позеленел, - а потом бросил штурвал и вывалился из рубки.

Честно скажу, под ложечкой у меня засосало.
Что делать?

Я выглянул в окно рубки: рулевой уцепившись за трос, припал к палубе и травит, изгибаясь в конвульсиях.

Блин, на размышление даже секунды нет. Волны разворачивали судно поперёк. Каждая следующая волна могла оказаться убийственной.
Я взял на себя штурвал.
Двести двадцать градусов…


4.


Мне подфартило. На вокзале в Слюдянке столпилось с полсотни призывников – казахи.
Когда подъехал поезд, - они дружненько погрузились в вагоны.
Я сразу смекнул: это мой случай.
Скосив под призывника, - с гурьбой казахов прошмыгнул в вагон. 

Кишинёв, Одесса, Крым, побережье Чёрного моря, Батуми, Тбилиси, Кавказский перевал, Махачкала. Основные точки маршрута, без учёта бесчисленных «ответвлений».
Переход через Каспий в Астрахань. 9-ть баллов - улёт.


Легендарный Казбек, - силуэт которого на папиросной коробке, знаком едва ли не каждому курильщику.

Так вышло: машина, на которой я вздымался на Кавказский перевал, - свернула с трассы – сделала ход «ответвлением».
Проблем нет. Я стал поджидать следующую попутку – таковы правила игры.

Поозиравшись, я увидел обелиск воинам-освободителям, -  отправившим «отборную эсэсовскую дивизию «Эдельвейс» прямиком в ад.
Присел. Задумался, благо было о чём.
Мой отец, в составе Северного флота, тоже освобождал Союз от фашистской срани.

В сорок четвёртом, 22-го сентября, он в числе моряков-добровольцев, брал Таллинн.
Страшный бой был на подступах к городу.
Добровольцы из числа матросов и офицеров, -  высадились на берег, - и сходу ринулись в бой.

Огненный смерч почти целиком скосил первые ряды.
Залегли. Головы не поднять.
Лупит «фашист» из всех калибров.
Что делать? - тактика боя нарисовалась сама.
Бросок гранаты – рывок. Бросок – рывок.
Так, рывок за рывком, - прокладывала морская пехота гранатами путь.
А потом «аврал», - и в полный рост, - «не щадя живота».
Рвали матросы немецких тварей на куски – таков путь к Победе.
Много товарищей отца погибло.
Отцу повезло: получил ранение, но остался жив.
Слава нашим воинам-освободителям.

А в назидание послевоенным поколениям, вколотили воины Красной армии осиновый кол в нацистскую матрицу. 


О чём ещё вспомнилось мне? – Казбек знает.



3.


Получив ни с чем не сравнимый заряд бодрости от общения с Каспием, я чуть было не остался с моряками тральщика и дальше испытывать судьбу.

Но, вмешались силы Надстоящие, - и я «железкой», безбилетником, с оравой украинских переселенцев, в спецвагоне, - умчался в сторону Байкала.
Урал. Сибирь.
Из еды у меня имелось два солёных огурца и краюха чёрного хлеба. Зато романтики – полные штаны.


Обжигающая сознание байкальская вода, - поразила меня пронзительной глубиной.
И вновь, чувство «недосказанности», - поселилось у меня в голове.
И я подумал: куда дальше?

И мерный рокот байкальских волн, - напомнил о чём-то.
И странное чувство «недосказанности», выбрало дальнейший маршрут.
И человек души радостной, - живущий во мне от рождения, безоговорочно согласился с открывшейся «перспективой».

Потому что «недосказанность» – это моя «перспектива».
Выбор пути определён: всё остальное – дело техники.


Проезжая на поезде Читу, думал, околею от холода: всю ночь бегал по вагону из конца в конец, чтобы согреться.
А «бархатное лето» Владивостока порадовало тихоокеанской учтивостью. 

Японское море. Бухта Золотой Рог.
Послонявшись по Владивостоку, - я пришвартовался к одному обезлюдевшему берегу. Бросил «якорь», - говоря местным языком.
Куда ни кинь взгляд, - берег усыпан разнокалиберными рыбацкими лодками, отслужившими свой век, -  и брошенными по этой причине.
Выбрав наиболее непрезентабельную с виду шлюпку, перевёрнутую верх брюхом, - я ночью, не желая светиться, приспособил побитую жизнью посудину для временного жилья.
«Черноморский опыт» пришёлся кстати. Там я тоже под лодками ночи коротал.

Учуяв запах человека, - шлюпка, вроде, как ожила.
По крайней мере, сквозь её жалостливые вздохи, - всё настойчивее прорывались хлебосольные звуки.
Через день-другой, воздух в кают-кампании наполнился «значением».
Но «недосказанность» всё равно, - оставалась в моём пристанище – за «главного».
Более того, во время сна, - «недосказанность» наполняла мой мозг воздухом иносказательным.

И просыпался я поутру с радостным чувством в груди, - хотя осадок «недосказанности» быстренько материализовывался в утреннее настроение.
И пока я мылся в заливе Петра Великого, и пока чаёк варганил на костерке, - меня постоянно донимал вопрос: в чём смысл сна?
От моего стремления разгадать, что скрывается за «недосказанностью» сна, - выигрывал только «осадок».

От моих вопросов, - «осадок» разрастался до размеров индийского слона, - и зазывал куда-то.
И я, стараясь не упустить момент, - отправлялся следом за слоном.
Главное, есть направление пути, - есть «перспектива».
Ничего внутри меня этому положению дел не противилось.
Значит вперёд – осваивать день.

Где-то там, на подкорке, я понимал: «недосказанность» – это моя «перспектива».
Помоги Бог тому, кто верит в свою «перспективу».

2.
 
В плане житейском? – тоже всё наладилось.
Я и прежде, по ходу пути, подрабатывал грузчиком.
А во Владивостоке, - нанялся «лопатить» соль в порту.
Питался, как повезёт.
Зато каждое утро просыпался с ощущением «радости».
Потому что всё было по мне.

Я Страну узнал – я полюбил совковую Географию, которую «умом не понять», как говаривал «классик».
Я встроился в дыхание своей Страны, - и в дыхание людей, - говорящих со мной на одном языке – на языке совковой Географии.
Мне было хорошо с людьми «гагаринского космоса».

«Недосказанность» раскрыла во мне «второе дыхание».
А «перспектива», - грела душу, - когда «холод» невзгод одолевал.

Должен признаться: от этих «хождений в совок», - у меня душа до сих пор поёт.
Наверное, потому, - что «нужными дорогами хаживал».
«Шестидесятые» – привет вам из «девяностых».

Насчёт «нужных дорог», - отдаю должное Камиру – моему брату-двойнику, - для которого «странничество» в пространстве метафизическом не литературная метафора, - а способ существования.
Теперь-то, спустя многие годы, - я понимаю, что во всех «совковых» перипетиях, - часто перехлёстывающих грань моих физических возможностей, - Камир всегда был рядом.

Он по сей день помогает мне постигать смыслы событий, - иногда догоняющие меня, а порой увлекающие в пространство инакомыслия.
Он торит путь на уровне метафизическом, - направляя к заветной цели.
Какой? – неведомо.

Но когда волна «интуиции» накрывает меня с головой, - я знаю – это брат-двойник через события сего дня, - указывает направление пути – перспективу движения мысли.



До призыва в армию, я умудрился побывать там, где «комар телят не пас».
А по окончании «службы», - началось освоение других пространств.
При этом ментальный брат-двойник, - никогда не выпускал меня из поля своего зрения.
Я всегда чувствую его присутствие на невидимом тонком уровне. И его «маршрутные карты» – письма до востребования, - выбрасывать не тороплюсь.
 


Вот и теперь, я читаю его письмо, полученное только что, - и вполне разделяю озабоченность Камира, - интересующегося, как это я

«Если помнишь, - пишет Камир, - я уже тогда, в шестидесятые, - после твоей полуторагодовой «совковой ходки» пришёл к выводу: странничество – твой жизненный стиль.
А памирский «переход» был вообще за гранью возможного.

Это странно, но «парадоксальные ситуации» – повороты судьбы, - как будто сами находят тебя.
Кто-то изобрёл понятие «петли времени».
Это понятие вполне соотносимо с твоими «парадоксальными ситуациями», - из которых ты наловчился выворачиваться.
Так, ещё в юности, ты вывернулся из «эстонской петли».
А из скольких «петель времени» тебе ещё предстоит вывернуться?


У тебя появилась уникальная возможность, - сравнить удушающую хватку «эстонской петли» от «совковой петли», - проявившей в тебе особенности человека, прямо скажем – не от мира сего.
Вывод сам напрашивается:  парадоксальность – твоё кредо жизненное.

Однако, раз за разом, - выходя за пределы своей «идентичности», - выскальзывая из «петли», - можно потерять чувство «реальности», - и переселиться в мир
метафизического мышления.
А тебе это надо? – ведь эта моя епархия».