Зонтик для манекена

В середине дня я, как правило, спускаюсь в кафе, сажусь за столик у окна и выпив чашку чая с тёплой булочкой, принимаюсь делать наброски своих будущих иллюстраций. В такие минуты шумный город за стеклом кажется театром: по сцене туда-сюда снуют машины, мигают светофоры, бегут, толкая друг друга люди-актёры. Однако у этого спектакля один единственный зритель — я. Остальные предпочитают быть его участниками, не догадываясь или не имея времени и желания посмотреть его из «зала». Так я считала до тех пор, пока не увидела своего Пьеро.

Он стоял в витрине большого магазина и грустно смотрел на мир за стеклом.  Казалось, в толпе проходящих мимо людей он пытается отыскать взглядом девочку с голубыми волосами. Но не найти участия пластиковой кукле у людей, поэтому вместо Мальвины они дали ей большой красный зонт с закруглённой ручкой. В этом образе манекен простоял в витрине несколько дней, после чего я увидела его нищим в лохмотьях. Он сидел на земле и держал над головой раскрытый зонт, оформленный кусочками разноцветной ткани, имитирующей заплаты на порванной одежде. Такова была задумка дизайнера. Мне тогда хотелось протянуть кукле булочку. Смешно.  А недавно в короткий срок манекен превратился из нищего в английского джентльмена.  С куклами так бывает, с людьми нет. Теперь он стоял в витрине в чёрном фраке, высоко держал голову, расправив плечи. На этот раз он демонстрировал чёрный зонт.

Но кем бы не был манекен, я называла его Пьеро, ибо таким впервые увидела. В моих набросках он присутствовал не раз.  Множество образов, придуманное и взятое из разных источников дизайнером, было запечатлено на рисунках. Я никому их ещё не показывала. Более того, думаю, что и не покажу. Со временем набросков накопилось много, но сделав очередной я ставлю в уголке дату и убираю его в папку.

И вот однажды вечером разбирая её, я остановила свой взгляд на рисунке с изображением Пьеро. Происходило это в начале октября. Те дни принесли городу дождливую ветреную погоду, а в долгих вечерах притаилась тихая грусть. Она — дитя осени. Спряталась в серых тучах, в последних жёлто-красных листьях, в нитях дождя.  Она как будто ждала момента, когда трепыхнётся, наконец, моя замёрзшая душа. Растревожит её музыка, звучавшая в наушниках? Или тонкие штрихи набросков?  В них постепенно проявляются образы случайных прохожих. В пойманном карандашом мгновении они застывают в нём навсегда. Здесь и красивая женщина шагает прямо в лужу, разбивая отражённый в ней мир острым каблуком: разлетается на крупицы небо, рушатся дома, ломаются деревья и переворачивается в воде красный кленовый лист, словно корабль терпящий крушение на море в бурю. И здесь же маленький мальчик стоит на светофоре, дёргает за руку маму, стремясь обратить её внимание на уличного музыканта. У крыльца магазина, тот играет на скрипке: и летят нарисованные нотки ввысь, вплетаясь в нити дождя, как в нотный стан.

Мимо проходят люди с понурыми лицами и поднятыми над головой зонтами. Нарисованные нотки ударяются о них и скатываясь по ткани, падают на землю. Никто кроме мальчика не слышит музыку. 

А вот среди набросков изображения Пьеро. Их несколько, но на одном из них манекен разбив витрину, делает шаг на тротуар. Прохожие в ужасе шарахаются в сторону, укрываясь от летящих осколков. Они стараются закрыть лица: кто руками, кто сумками, кто раскрытыми зонтами. Застывшие на рисунке в неестественных позах, люди становятся манекенами с замёрзшими на лицах гримасами и навечно приговорёнными к ужасу в глазах, тогда как шагнувший из витрины Пьеро, мило улыбается и размахивает сложенным красным зонтом, как тростью. Его кончик на рисунке, как раз направлен в сторону наблюдателя.

На него я и наткнулась: душа как будто встрепенулась, заныла от нежданной боли, напомнив о себе. Повесив набросок в рамочке над компьютерным столом, я каждый вечер видела его перед глазами, ведь рисунок пластикового манекена тогда представлялся мне изображением существа намного более живого, чем образы многих запечатлённых мною людей.  Более того, в суматохе большого города они казались механическими куклами, совершающими изо дня в день один и тот же круг. Только возвращаясь в свои дома, одни замыкали его вечером, а другие ночью или утром. Но те и другие, делили наш огромный мир на миллионы одиночеств.

Кто-то неведомый, непостижимый играет в нас, как в куклы. Этот кто-то властен дать нам зонтик с заплатами, красный не к месту или дорогой чёрный. Может быть, мы не больше живые, чем этот манекен?

Однако позже я поняла одно: пока я создаю свои наброски, сидя в уютном кафе за столиком у окна, во мне есть душа. Пьеро ещё не раз потревожит её, демонстрируя в витрине магазина напротив зонтики.