Я был на войне

 08.10.2021

Виктор Петренко - «Я БЫЛ НА ВОЙНЕ»
(Воспоминания)


В 1941году наша семья жила в селе Нехвороща Полтавской области, в здании школы, в одном из классов. Семья состояла из отчима (отца) – Сиренко Дмитрия Семёновича, матери - Бородай Надежды Ивановны, и нас детей –меня (Петренко Виктора), Сиренко Татьяны, Аллы и Ларисы. Как видите, наша семья имела различные фамилии, но мы жили мирно. Мы только год назад, как приехали в это село из Нового Тагамлыка, и у нас ещё не было своей квартиры. Причиной переезда, я думаю, была общая тревожная политическая ситуация: мать за опоздание на урок по причине изменения расписания  осудили на 6 месяцев принудительного труда, отца за какую-то мелочь отправили в Кременчуг, в карьер, добывать камень на целый год, соседа завуча школы увезли воронком не знамо-куда, соседа колхозника за анекдот- тоже... на улице стоял 1939-1940 год.

По близости с нашим новым жильем протекала река Ориль. Летом должно было удобно удить рыбу, а зимой - кататься на коньках. В классе весела чёрная тарелка – радио. Друзьями я ещё не обзавёлся. Только и радости-удочка, река, и тарелка. Между тем, я закончил 2-й класс. Получил похвальную грамоту и с полным правом ждал, когда меня отправят к дедушке, Бородаю Ивану Ивановичу, бабушке Пелагее Даниловне и дяде Никите с тётей Лукией. Они жили тогда в 1939 году вместе в селе Шкавровое, Красноградского района, Харьковской области, а до этого года жили раздельно: дедушка – в селе Кобзивка, а тётя с дядей в маленьком селе Очеретянка. В Шкавровом они оказались вследствие призыва и постановления Партии и Правительства улучшить внешний вид нашей страны, так как было признано, что они жили на хуторах. В результате этого «великого» объединения две семьи жили в маленькой не обустроенной хате: два хозяина и два лидера.

Моя отправка задерживалась, и я недоумевал, почему. Вскоре мама мне сказала, что завтра она меня отведёт в пионерский лагерь. Я не знал, что такое лагерь, но подумал, что там будут дети, значит, страшного ничего не будет.                Наступило «завтра», 22 июня 1941 года, и мы пошли в лагерь. В лесу была небольшая лужайка, на которой стоял небольшой домик и наверху столб с чёрной тарелкой. Когда мы пришли, в лагере дети уже стояли на линейке. Мать меня подтолкнула быстрее стать в строй. Но тут в тарелке что-то заурчало, и затем громко прогремел голос: «Работают все радиостанции Советского Союза». Голос этот прогремел ещё два раза, и лагерь перестал существовать, началась Великая Отечественная война.

Отца на второй день вызвали в военкомат и определили служить в истребительном батальоне. Этот батальон должен был ловить шпионов и уничтожать диверсантов. Надо сказать, что вся эта сволочь быстро расплодилась, постоянно доходили сведения, что там диверсанты расстреляли доярок на ферме в степи, а там что -то взорвали и т.п.. Тарелка однажды сообщила, что войска Будённого, Ворошилова и Тимошенко поспешно отступают, сдаются в плен и навсегда замолчала, так как немцы шагали по Украине быстрее, чем доходили до тарелки новостные сведения. Я со своего школьного двора однажды увидел на лугу женщину, которая что-то там собирала. Вдруг откуда ни возьмись появился немецкий самолёт, дал пулемётную очередь по женщине и промахнулся. Женщина поднялась и стала бежать к селу. Самолёт  на бреющем полёте стал гоняться за ней, женщина падала, поднималась и снова бежала. Погоня продолжалась долго. Это означало, что немцы уже на р. Днепр. Думается, что уже тогда у немца должна была зародится мысль: этот народ победить нельзя.   
                Школа как и положено открылась 1-го сентября. Мы прозанимались неделю, затем школа закрылась. Отец всё время находился на службе.                Но иногда заскакивал и домой. И вот однажды в сентябре, ближе к его средине, он приехал на подводе, запряженной доброй парой лошадей, и сказал: «собирайтесь, грузитесь, мы эвакуируемся в тыл, немцы уже перешли Днепр», от реки Нехворощи до реки Днепр - рукой подать.
Недолго думая, мы собрались, расселись поудобнее и поехали. Выехав на дорогу, ведущую на восток через Красноград, я оглянулся, увидел внизу Нехворощу и вспомнил, что я забыл взять свои лыжи. Лыжи были новые, не то что бы детские, но по моему возрасту.  Я долго из-за лыж  переживал, но понимал, что дороги назад уже нет.      
                На дороге был поток людей, одни шли с котомками за плечами, другие несли какие –то сумки, третьи тянули свой скарб на тачках. Среди этих идущих на восток людей попадались небольшие группы и наших солдат, солдаты шли иногда и по одиночке. Справа от дороги, на относительно небольшом расстоянии были видны два больших села, как потом я узнал, это было село Коноваловка и село Машевка – родина моего родного отца.                Вскоре мы догнали группу наших солдат, которые на паре хилых лошадей тянули пушку, они нас остановили, и без всяких разговоров наших лошадей прямо со штельвагой перецепили к пушке, а нам прицепили пару своих замученных лошадей. Мы были вынуждены безропотно согласиться. Пушку вытянуть из окружения – это, конечно, главное. После этого двигаться мы стали медленнее, но к средине дня  слева и позади нас оставили последний в Полтавской области районный центр по  дороге на восток. Через село Песчанка мы въехали на центральную улицу города Краснограда, и потом ехали по Полтавской улице мимо электростанции, районного военкомата, мимо крепости Белёвская и нигде не видели ни наших солдат, ни милиции, ни даже простых людей. Красноград был пуст. Он расположен на высоком правом берегу реки Берестовая, а внизу проходила железная дорога, которая связывала Харьков с Югом и Полтаву с Востоком. Проехав под железнодорожным мостом. мы уже были у моста через р. Берестовую, но по какой-то незначительной причине мы остановились. Справа почти у самой дороги стояло большое здание – мельница союзного значения №30, а слева на восточной ветке железной дороги товарный поезд. По всей вероятности, он только-что вышел со станции Константиноград, так как паровоза не было видно  (дорога на восток шла в низ). Станция ещё долго так называлась по имени Великого князя Константина, это были когда-то его земли. И вдруг стали взрываться вагоны один за другим, при этом поднимался дым грибовидной формы и мы «рванули» скорее уезжать.   
                День уже клонился к ночи, а до Шкаврового ещё оставалось километров 15. Поздно вечером мы наконец добрались до дедушки. В селе было тихо, ни людей, ни солдат не было. Только напротив дедушкиного двора на небольшом расстоянии от него трое из числа комсостава жарили мясо и чем-то его запивали. В доме у дедушки и тёти Лукии не было дяди Никиты, мужа тёти, он погнал колхозную скотину на восток. Нас накормили и уложили спать. Спали мы с дороги как убитые.  Утром я проснулся: военных не было, не было и отца. Когда я спросил, а где отец, мне ответила мать, что отец рано утром ушёл на восток, на фронт. Больше мы его не видели. Позже, будучи жителем Москвы, я узнал из спрпавки «Памяти народа», что отец (отчим) погиб в декабре 1941 года на фронте на реке Северский Донец.   
                А дядя Никита вернулся домой через Сталинград и Ленинград только после Победы. Я его встретил во дворе. Он был при погонах и фуражке пограничника, на груди его светилась одна медаль, а за плечами висел небольшой узелок, был он без шинели, ведь было лето и демобилизованным шинели не выдавали. Я очень любил его. Он был такой же, как и все его собратья - колхозники, но, с другой стороны, не совсем так. Во-первых, он проявлял интерес к жизни и имел радиоприёмник, велосипед, ружьё, ходил зимой на охоту, иногда приносил зайцев и лисиц, иногда умудрялся снимать на своём огороде два  урожая картошки. Во-вторых, он любил чистоту и порядок, учил этому и меня, как только заметит, что я коснулся чего-то грязного "сразу иди помой руки" (научил, что я до сих пор так делаю). В-третьих, ко мне он относился, как ко взрослому, и с фронта писал мне.

Русская семья Савиных появилась в Шкавровом в начале 30- х, в годы голодовки. Эту семью сельчане приняли как свою родную. Семья состояла из матери и четверых её детей. Никто не знал, как зовут мать. Все звали её Бабкой Савишной, или просто Бабкой, старшую дочь звали Праскуткой (в 41 уже была на фронте), старшего сына- Иваном (его перед войной призвали в армию), младшая дочь звалась Наташкой и самый младший сын – Мышко ( почти мой ровесник ). Мы стояли с Мышком во дворе его хаты и весело обсуждали свои дела и новости. Бабка поприветствовала меня и затем занялась своими делами. Она, вообще, не ходила, а бегала. Вот и сейчас она бегала то в сарай, то в хату. Вдруг из перекрёстка выскочила военная полуторка. заурчала и остановилась у двора Мышка. Из машины выскочил солдат и направился бегом во двор. Он был в ботинках, в обмотках, шинель была не застёгнута, а на голове – не то пилотка, не то тюбетейка, шинель была вся в дырках разной величины, а её левая пола была совсем разорвана. Такой вид имела и его машина, видно им обеим пришлось несладко.  Это был, как оказалось, брат Мышка - Иван, который стал его обнимать и целовать. Бабка заметила нас, выбежала из хаты и схватила Ивана в свои объятия. Она что –то говорила, но я только понимал слово «Ванька».  Очень скоро машина просигналила, и Ванька стал вырываться из объятий Бабки, но она его не отпускала, машина второй раз просигналила, тогда Бабка, я думаю,  поняла, что видит своего Ваньку в последний раз в жизни и так зарыдала и запричитала, что у меня по коже побежали мурашки. Меня сдавили слёзы, и я тоже заплакал. Третий раз машина дала сигнал, и шофёр поставил машину на скорость и начал движение.  Иван, наконец, оторвался от Бабки, выскочил на улицу, догнал машину и вскочил в неё. Машина немного проехала по улице, а потом повернула на поле скошенной пшеницы и помчалась напрямик к дороге на Восток. Бабка тоже выскочила на улицу, хотела догнать машину, но поняла, что ей это не под силу, остановилась, и долго смотрела в сторону, куда умчался на грузовике её Ванька.
Вы не знаете, как оплакивают русские женщины своих сыновей. Нет, не знаете! Я не могу забыть эту сцену всю свою долгую жизнь. Мне кажется, что я видел небольшой но яркий фрагмент из баллады о нашем солдате .

На второй день после этого мы с Мыщком отправились за село посмотреть, как была устроена передовая Красной Армии. Ничего интересного мы не увидели, окопы были уже пустые. Но тут из лесозащитной полосы., которая примыкала к полосе окопов, выехали на лошадях два всадника. Они были одеты в незнакомую форму, у каждого на животе висели пистолеты, на груди - автоматы, на плечах были какие-то незнакомые погоны, а на голове - большая фуражка. По всей вероятности, это был офицерский немецкий разъезд. Они спросили, есть ли в селе Советские солдаты. Услышав ответ, они развернулись и скрылись снова в посадке, а мы побежали домой.
После этих событий с Бабкой и Ванькой, примерно, через два дня в село понаехали из Краснограда жандармы. Они сообщили, что порядок в селе будут поддерживать полицейские и староста колхоза. Старостой колхоза назначили Красникова, а полицейскими – двух из числа приставших к солдаткам военнопленных. Они также сообщили, что за воровство и бандитизм виновные будут расстреляны без суда и следствия. Мы приехали к дедушке, примерно через два дня после приезда туда и тёти Кати. Она накануне войны окончила Красноградский педтехникум, успела до войны один год поработать в школе города Ровно, познакомиться с Иваном Брищуком, который туда прибыл также по путёвке молодого выпускника из юридического техникума, полюбить его и даже выйти за него замуж. Но вмешалась война: Ивана она направила в армию, а Катю направила к дедушке в село Шкавровое, другой дороги тогда  никто, так же как и мы, не знал.

Власть уже была установлена - староста колхоза и полицейские. В дедушкиной хате (она была очень маленькая) семья наша не помещалась. Нам на помощь пришёл староста и разрешил занять пустовавшую хату, которая стояла на краю села и выходила окнами как раз на «стратегическую» дорогу, ведущую на восток. Вскоре по дороге на восток пошли немецкие обозы, нам было видно, что немцы везут, сколько их, а немцам -- где поблизости можно заночевать и погреться. Мать с детьми незамедлительно заняла эту хату. Хата была в сносном порядке: окна были целые, двери закрывались и открывались, ветер по хате не гулял. Меня оставили на старом месте, выделили мне место для ночлега: между спинкой дедушкиной кровати и стеной печи. В это пространство дедушка соорудил два «козла», положил на них две доски, и кровать для меня была готова. Наши жилищные проблемы таким образом были превосходно решены, и все были довольны. Я, как мужчина, этим решением был доволен, появлялась надежда заняться какой-нибудь серьёзной работой, а не нянчить детей.

Мне определили роль пастуха коров и «за старшего куда пошлют» В мои обязанности входило ежедневно пасти двух коров и помогать дедушке и бабушке по хозяйству. В то время у нас было две коровы, красной масти старенькая немецкой породы (Немка) и совсем молодая серой масти (Молодушка). Молодушке мы с дедушкой вырыли землянку, и она осталась у нас жить. Немка старалась нас накормить, она давала  больше ведра молока. Молодушка такими успехами похвастаться не могла. Мы имели молоко, сметану, творог и могли готовить различную еду.                Я быстро познакомился с другими детьми- пастухами и уже через 2-3 дня я со своими двумя коровами был принят в их пастушеский коллектив. Основное наше пастбище располагалось на востоке села, на перекрёстке балок в направлении сёл Ясная Поляна, Вольное, Пятихатки,  Кобзовка, Ново-Павловка. От места нашего пастбища до этих сел было 3-7км, т. е. место это было достаточно глухое, и никому до нас не было дела. В  металлическом ящике из-под немецких снарядов и мин, мы разводили огонь. Если этот ящик снабдить верёвкой (как мы это и сделали), то наша кухня под действием пастушьей силы превращается в транспортное устройство.  В качестве топлива использовали сухую траву (на растопку) и сухие коровьи и другие кизяки. В накопленном жаре пеклась картошка, а мы тем временем осваивали стрелковое оружие, его устройство и  стрелять в цель, типы реактивных снарядов, гильзы со снарядами всяких калибров. Мы питались этим «добром»,  после любого отступления (нашего или немецкого ) война нам оставляла почти все старые запасы и добавляла новые, в основном наших, их почему-то оставалось всегда больше, чем немецких. Это «правило» соблюдалось при любом прохождении фронта двухлетних  непрерывных боёв под Харьковом, а фронт за эти 2 года утюжил меня и моих товарищей 6 раз.

К концу сентября я уже полностью освоился с моим новым  назначением и включился в работу, так как общее стада пасти уже было некому, пастух  на зиму увольнялся, и каждый хозяин кормил своих коров «кто как может». И вот однажды, в начале моей деятельности пастухом в сентябре 1941 года, мы пасли с ребятами коров на уже описанном мною месте. Балка была великолепной. Она была относительно глубокой, с широкими берегами и богатым разнотравьем. Я ходил по этой балке, можно сказать, изучая её, и обнаружил, что ещё до войны в этой балке был большой пруд, плотину которого прорвали весенние воды. Там просматривались и плотина, и следы русла, где прошёл когда-то разрушительный поток весенних вод. Это место заросло травой и крупным бурьяном. Рассматривая это место, я наступил на какой-то камень и решил его поднять, Радость моя была великой, это была боевая граната, одна из самых мощных гранат Советской Армии, моя первая значащая находка. Я решил уйти из балки и взорвать эту гранату, чтобы не причинить беды ни детям, ни коровам. Мне показалось, что надо отогнуть усики кольца-чеки, предохраняющего взрыв гранаты, чтобы легче было его вырвать. И как только я коснулся одного из двух усиков, раздался слабый сигнал, похожий на работу взрывателя. Я держал гранату в правой руке и поднёс её затем к уху, чтобы проверить работает взрыватель или нет. Взрыватель работал!, как только я это осознал, у меня сразу же онемели руки, ноги, язык и, по-моему, онемели даже мозги. Мои ощущения гранаты в руках полностью совпадают с ощущениями артистки Драпеко, недавно рассказанные ею, когда она в детстве под Ленинградом нашла такую же гранату, а также с эпизодом из к/ф « На войне как на войне».  Граната соскользнула из моих рук и упала прямо мне под ноги, я тоже упал плашмя на живот тут же рядом с гранатой. Сначала меня ослепил яркий белый свет, а затем раздался оглушительный звук взрыва гранаты.

Я лежал и думал, жив ли я или нет, пошевелил руками и ногами: вроде движутся, значит, жив. Надо подниматься, попробовал- не получается, качаюсь и затем падаю. Полежал ещё немного, поднялся и зашагал домой. Тётя Лукия меня уже встречает, я бегом в хату, а она за мной, я на печь, она тоже на печь. На печи она, конечно, не могла во всю свою мощь развернуться из-за своих габаритов, поэтому воспитательный час прошёл только ногами и более-менее милосердно. Я твой вечный должник, дорогая моя тётя Лукия!  Ты заменила мне мать! После взрыва я ощущал себя, мягко говоря, паршиво: я почти совсем ничего не слышал, очень сильно болела голова, подташнивало, походка была неустойчива. Но, естественно, жаловаться на себя я не мог. Примерно, через месяц я полностью восстановился. Прошло время, тётя и я забыли про гранату, но только сейчас, в глубокой своей старости, эта граната снова мне аукается и постоянно меня зовёт туда, назад. Конечно, это была контузия, и большая контузия! Меня, безусловно, надо было не только пороть, но и отвести в больницу. Но куда, зачем и чем? Ведь власть только устанавливалась, и то только фашистская.

Пастушья работа очень сильно способствовала интересу и профессиональному подходу к разрядке оставленного боевого снаряжения: реактивные миномётные снаряды, гранаты ( советские и немецкие), в сборе пушечные патроны (другими словами, "снаряды", "выстрелы"), снаряды крупнокалиберных пулемётов, противопехотные и противотанковые мины и многое другое. В частности, в миномётных снарядах (это, в основном, в наших) нами выкручивались взрыватели, действующие при ударе, и поджигался тол внутри этого снаряда, далее наблюдали, как только тол в снаряде догорит до его самого большого диаметра, во внутрь горящего снаряда бросался детонатор (с этого же снаряда) , раздавался взрыв, но оболочка снаряда не разрывалась, снаряд только извергал огненную струю и страшной силы звук. Все эти операции проводились на руках, однажды, я на довольно большом расстоянии от просёлочной дороги (в рослой кукурузе) организовал залп из трёх таких снарядов. Как на зло, в этот момент по дороге внезапно откуда-то ни возьмись начала двигаться  колонна войск на студебекерах и самоходках (прошло только несколько дней, как нас освободили). Колонна остановилась, солдаты в рассыпную по всем правилам военной науки, как при штурме возникшего препятствия, окружили кукурузу и вскорости выволокли меня на свет божий. Когда я явился домой, то всех только интересовало одно, не заболел ли я, потому что сильно горели щёки.

Особо важным у меня и, вообще, у моих коллег по этому ремеслу, считались "эксперименты" по организации взрывов и уничтожению зарядов артиллерийских "снарядов" (здесь - патрон в сборе со снарядом). Сначала надо было отделить снаряд от гильзы, для чего необходимо было обстучать его место впрессовки в гильзу. Из гильзы извлекался макароноподобный порох, который уходил домой бабушке на растопку печи, а порох в шёлковом мешочке ( мы его называли" пироксилин") либо шёл на новый взрыв, либо мешочек использовался на носовые платочки девочкам. Новый взрыв организовывался следующим образом: гильза с пироксилином внутри втыкалась в землю и забивалась вглубь почти до её дна, затем вывинчивался на дне гильзы  капсюль и в открывшееся отверстие втыкался длинный порох так, чтобы он касался мешочка с пироксилином. Присутствующие отходили метров на 5-7 от гильзы, а я поджигал длинный порох, как только этот порох догорал до пироксилина, раздавался  оглушительный взрыв. Этот процесс происходит в две стадии, сначала гильза вследствие детонации пироксилина устремлялась вверх, при этом мощности детонирующего пироксилина не хватало на разрыв гильзы на осколки и образования заметной воронки, его хватало только на образование звука, разрыв гильзы на полоски вдоль её длины, на закрутку этих полосок в «баранний рог» и на подъём гильзы На второй стадии гильза достигает своей максимальной высоты подъёма, что не всегда видно даже с земли, где она достигла точки возврата. Движение вниз происходит по законам свободного падения, и настаёт момент, когда гильза набирает скорость и  начинает издавать звук ( очень сильный, что живых кладёт на землю, а мёртвых поднимает). Поэтому мы проводили эти взрывы без посторонних людей. 
                По интересу, но никак не по сложности и соблюдению правил безопасности, был класс боеприпасов маленьких по массе: боевые патроны от стрелкового оружия, патроны и снаряды крупнокалиберных пулемётов, гранаты и запалы к ним. Этот класс боеприпасов был удобен для пользования круглый год, он удобен для передвижения и хранения. С его возможностями можно глушить в прудах и в реках рыбу, бросая туда гранаты или снаряды крупнокалиберных пулемётов с предварительно подожжённым толом на тыльном дне снаряда. С найденными винтовками можно было охотиться на дичь и птицу. Кстати, этот класс боеприпасов принёс нам, пацанам, гораздо больше смертей и увечий, чем боеприпасы больших масс. В частности, в Шкавровом и Ново-Павловке проживало около 10 ребят, проявляющих интерес к оружию. Из них, Виктор П.(10 лет, это я) получил контузию; Иван З., (13 лет); смертельное ранение при взрыве гранаты; Витька (10 лет); разбирал на части артиллерийский снаряд; Володька (10лет) стрелял из деформированной винтовки, потерял зрение и обезобразил лицо; Мышко А.,( 13лет) наступил на противотанковую мину.

                Наступала осень. Из-за холода пасти коров мы прекратили, стал выпадать снег и пошли морозы.
В Ново-Павловке, как и положено везде осенью, открылась школа, которая представляла собой небольшой домик. В этом домике было две классных комнаты, одну комнату занимали немцы, не то, чтобы немцы, а так какой-то сброд в немецкой форме, другую - мы ученики. В этом классе были ученики 4-х классов: от первого до четвёртого, на стене висел портрет Адольфа Гитлера. Должна была учить всех нас одна учительница—Вера Захаровна. Её муж служил в Советской Армии. Напротив нашей школы, на другой стороне улицы, была сельская управа, куда наезжали часто городские жандармы. Меня определили в 3-й класс, а я уже в Нехвороще проучился в 3-м классе одну неделю. Ходить в школу надо было за 4 км, а если по плохой погоде обходить некоторые балки, то и все 5-6 км.

Хата наша была на краю села и граничила с пшеничным полем в тот год. Война не дала убрать поле хорошо, и на этом поле расплодились мыши. Но как только стало холодать, мыши бросились в село и, в частности, в эту хату. Я придумал автоматическую конструкцию мышеловки, которая позволяла ловить за ночь несколько вёдер мышей ( мышеловка ставилась на ведро с водой ). За мышами расплодились и ласки и лисицы. Лисицы были покультурнее и не очень досаждали жителям, а вот ласки - это самый агрессивный и яростный зверь. Он нападает на хорьков,   гусей, кур, кроликов, при том что в длину достигает 20 см, а в диаметре не более 3. Предпочитает несколько раз в год менять окрас шкуры и питаться мозгами жертвы,  является дальним  родственником белого медведя.

Много вреда в тот год стали приносить нам и зайцы. Эти за ночь в садах буквально утаптывали дорожки и вовсю грызли кору фруктовых деревьев. Я много раз пытался поймать хоть одного зайца, но не смог.

По дороге на Восток пошли немецкие обозы. Солдаты в обозах были одеты в тонкие шинельки, по их виду нам было видно, что обозники мёрзнут. Вскоре они стали заезжать в село, чтоб погреться. Они заходили в хату, ставили винтовки в угол, на земляной пол клали свои одеяла и располагались на ночлег. Надо отметитть, что эти солдаты вели себя благодушно,  не выставляли охрану на ночлег и ничего от нас не требовали. Наоборот, наши женщины добровольно приносили им под одеяла соломы, чтобы было солдатам теплее. Хата, в которой жили мама с детьми, была маленькой и, чтобы уберечь детей от всякой заразы, она, не зная как называется понос, придумала на дверях в хату написать мелом по-немецки  "говно с кровью". В дальнейшем этим пользовался и я, это работало безотказно. В Ново- Павловке, как и положено осенью, заработала школа, домик с двумя классными комнатами.

Ходить в школу из Шкаврового надо было в Ново-Павловку.Я тогда полагал, что в организации школы в Ново-Павловке была допущена несправедливость: ученики все из Шкаврового, а  ходить в школу было чёрт знает куда. Поэтому мы эту несправедливость исправляли, как только могли,  опаздывали на занятия, а то и вовсе в школу не являлись. В этом случае мы поступали "честно", написав на стене: -" мы были, а Вас не было". Ещё одно обстоятельство, которое при этом надо учесть- это то, что эта школа и её ученики жили во фронтовой зоне.

В конце 1941 года фронт от села Шкаврово находился неизвестно на каком расстоянии и в каком  направлении, поэтому в Шкавровом было спокойно, но сколько этому "спокойно" ещё быть никто не знал, как и солдатам на войне. Все исповедовали одну философию "шискоедно война". У нас не было радио, не было  газет, электричества. Различные текущие сведения о военных действиях мы получали из слухов, какой-то обмен с внешним миром всё-таки существовал, и нашего "радио", которое представляло собой прослушивание ухом стенки погреба. По колебаниям почвы, улавливаемым ухом, и можно было судить, откуда и куда идёт канонада и когда она нас настигнет. Однако, даже в такой спокойный промежуток времени, как конец первого и начала второго года войны, жизнь протекала тревожно: по дорогам вокруг нашего села шли немецкие войска на юг и на восток. Иногда они проходили через село и останавливались на какое-то небольшое время, постоянно летали самолёты (по их звуку мы быстро научились определять их типы и принадлежность). Женщин зимой, а зима была в тот год снежной и морозной, гоняли полицейские и жандармы на очистку от снега дорог. Нам, как видите, было не до учёбы, а наши матери днём и ночью переживали за своих сыновей и  мужей, живы ли они. В этот "спокойный" промежуток времени, другими словами в "затишье", я и пошёл в школу. Учительница меня посадила на третьей парте, на проходе между рядами парт, а на моей парте от стены - Володьку З., моего друга, я его знал ещё до войны. Я в этой школе был самым образованным учеником, прозанимался одну неделю в нормальной советской школе, получал и читал с охотой газеты " Пионерская правда" и ещё какую-то на украинской мове, читал серьёзные книги, например, "Гроза" Шияна. Эта книга на меня производила глубокое впечатление. В этих газетах печатались интересные рассказы и, главное, занимательные задачи. Мне нечего там было делать и вскоре, ознакомившись, я занял ведущее положение среди всех этих учеников и стал верховодить этим педагогическим процессом. Я думаю, что Вера Захаровна была очень довольна, когда меня не было в школе, я это подспудно понимал, поэтому в школе бывал редко.

В это спокойное время наша семья старалась использовать это затишье максимально полезно. Я, к примеру, помогал бабушке и дедушке по хозяйству. В мои обязанности входило убирать у коров, кормить их, наносить бабушке из колодца воды, вынести из хаты мусор и помои, принести в хату топлива и т. п. Дедушке было интереснее помогать,  у него труд был более интеллектуален, в частности, я помогал ему делать санки на зиму и познакомился при этом с плотницким инструментом - долото, стамеска, шерхебель, рубанок, фуганок и другие. Я также помогал ему в сапожническом дел: в дратву заправлять щетину, натирать её воском, приготавливать для прибития к подошве сапог  деревянные гвозди. Гвозди делают из груши или клёна, сначала нарезают пластинки размером 20х2кв.мм, а потом ножом и молоточком рубят на гвозди толщиной 2 мм. И вот однажды, дедушка шил  сапоги, а я готовил ему гвозди и сидел рядом, гвозди надо было рубить на металлической подставке, в качестве которой в том случае использовалась подошва от старого утюга. Мне нужно было изъять из бронебойной пули сердечник для разметки по металлу. Делается это так: пуля кладётся на подошву утюга и потихоньку обстукивается молотком по мягкой верхней одежде сердечника так, чтобы не разогревать её сильно. Дедушка шил и думал своё, а я добывал сердечник и тоже думал своё. Я перестарался и грянул взрыв (пуля-то была разрывная).,. Дедушка мгновенно снял с колена потяг и меня им огрел (потяг- это крепкий ремень, который удерживает голенище на бедре сапожника). Он молчал, и я молчал, а потом мы продолжали дальше работать. Тёти ( Лукия и Катя ) помогали бабушке по хозяйству, иногда их гоняли на работу в колхоз ( колхозы немцы сохранили) или на дорогу её чистить от снега. По вечерам они часто гадали на блюдечках, живы ли их мужья. Для подкрепления результатов гадания они часто морозной ночью выходили на улицу и слушали, не скрипнет ли дерево. Если скрипнет, то это означало, что они живы и что гадания давали правдивые результаты. Дедушка очень редко вечером открывал свою скрыню, доставал оттуда скрипку и начинал играть. Я с упоением слушал его игру и навсегда полюбил этот музыкальный инструмент. Я и сейчас, если услышу скрипку, всегда вспоминаю дедушку и его игру.   
                Мы не долго наслаждались этим затишьем. Во-первых, наше погребное радио оповещало, что вокруг нашего села в близлежащим пространстве шумы нарастают, значит фронт приближается. Во-вторых, немцы куда-то подевались, появилась надежда, что нас скоро освободят. В мае месяце в Шкавровом появились наши. Немцы оживились и начали нас по ночам засыпать бомбами. Они делали это так - на парашюте над селом вешали очень сильный источник света, а потом забрасывали бомбами. Меня в это время с боем запихивали под кровать и закрывали пространство за мною подушками, тётушки полагали, что осколки через подушку не пройдут. Вместе с бомбами немцы сбрасывали металлическую бочку с множеством насверленных отверстий, бочка издавала такой же звук как и гильза, забитая в землю.

В мае была чудная погода, наши провели собрание, на котором избрали нового председателя колхоза, им стала мать моего ровесника - Николая Д. В конце второй половины мая наши отступили, пришли немцы, провели своё собрание, всё восстановили и повесили председателя Джумайлиху. избранную на эту  должность советской властью, два дня назад.   
                Погода стояла по-прежнему хорошая, и бабушка послала меня за село в поле нарвать щавелю на борщ. Тогда ещё в нашем селе не было культуры выращивать щавель на своём огороде. Поле было чистое, пели жаворонки, вдруг я обратил внимание на звук летящих самолётов, это были юнкерсы - бомбовозы. Они летели на восток, было их пять или шесть. Один самолёт оторвался от строя летящих, снизился, сделал круг и как раз над моей головой сбросил шесть предметов. Я подумал, что это были неразорвавшиеся упаковки литовок и продолжал бежать им на встречу, но тут же грянули шесть взрывов , которые повалили меня на землю, я продолжал лежать, чтобы самолёт не стал меня добивать и продолжал лежать до тех пор, пока самолёт окончательно не улетит. Однако, смена фронта на затишье ещё не произошла, в этот день  я ходил к соседям за водой на борщ (в их колодце была добрая вода). Набрав воды, я уже начал идти домой, как вдруг с дороги за селом  на восток немцы по селу открыли ураганный огонь  крупнокалиберными зажигательными снарядами. Я бежал домой, а снаряды свистели мимо меня то слева, то справа, то падали у меня прямо под носом. Одновременно со мной в хату влетел снаряд из этого дождя снарядов: я вбежал через дверь, а снаряд - через окно в стене, смотрящей на дорогу, но мы не повстречались. В селе после обстрела сгорело одиннадцать хат, пострадали только мирные жители, зачем немцы открыли такой ураганный огонь по селу осталось загадкой: наших в селе уже не было..

Наше погребное "радио" оповещало, что боевые действия за Красноград уже не ведутся, получалось, что наши войска либо овладели Красноградом, либо потерпели поражение и отступили. Эти сведения представляли ценность, но они были неподтвержденными. Истинные сведения относительно произошедших событий стали известны лишь через 2-3 дня,  когда через село пошли потоки «пленных» красноармейцев, которые показали, что Красная Армия потерпела в боях за Красноград сокрушительное поражение. Люди выходили на улицу и внимательно рассматривали проходящих, нет ли там знакомых. Бабке Савинше не удалось в этом потоке пленных разглядеть своего Ивана.

Вскоре к нам зашла красноармейка, она была молода, думаю, ровесница тети Кати, они подружились и стали обмениваться своими женскими новостями. Однажды тетя Катя показала ей фотокарточку своего мужа, на что пришедшая воскликнула,:-а как к тебе попала фотография моего мужа?. " Это тоже война! Она  свела законную жену тоже с женой, но походной. Немцы немного "подправили" колхоз, и он начал работать. Колхоз что-то посеял, что-то посадил, люди не стали без толку шататься, они были при деле. В этот процесс втягивались и мы дети, помогали взрослым обрабатывать свои огороды, возили воду на поля для питья в жару и т.п. Осенью и зимой иногда ходили в школу, я уже был переведен аж в 4-й класс.

В общем, третье затишье мало чем отличалось по внешним признакам от второго, мною уже подробно описанное ранее. Отличие было только в погоде, зима 43-года была значительно теплее, чем предыдущая. В средине февраля наше погребное "радио" показало, что стали прослушиваться боевые действия на юге и на востоке нашего села. Сведения эти подкреплялись заметным возбуждением немецких войск, увеличилась частота полётов самолётов, увеличилось движение на дорогах вокруг села Шкаврово.

В конце февраля пришло мощное потепление. И вот, примерно, в начале марта в наше село вошли советские войска. Они были тепло одеты и обуты в битые валенки, а снег по колени был в воде. Бабушка и тётя Лукия стали варить картошку, чтобы хоть чем-нибудь подкормить солдат и натопить печку, чтобы хоть как-нибудь просушить одежду солдат. Но не тут-то было, со стороны наших пастушьих угодий показались две колоны бронетранспортёров и танков. Они шли на село Шкаврово острым треугольником с открытыми башнями и бравой стойкой в них СС-овцев, которые стреляли  на ходу из автоматов. Одна из немецких пуль срикошетила и прошлась по шеренге солдат, стоящих у стенки нашей хаты, повыбивав солдатам зубы и поранив лицо. Завязался суровый бой. Мы (дедушка, бабушка, тетя Лукия и я  спрятались в погреб, который размещался на некотором отдалении от хаты в садочке и выше огорода.) . Так уже было принято прятаться, когда предполагалось, что скоро начнётся бой, потому что СС-овцы в таких боевых ситуациях  всегда первым делом во внутрь хат забрасывали гранаты. Бой начался около 2-х часов дня. Он сопровождался какофонией смешанных звуков - винтовочных, автоматных, разрывов снарядов и человеческих голосов. Видно, от нервного перенапряжения я на какое-то время уснул, а когда проснулся, в погребе уже было темно и никого не было. Я полез по лестнице наверх, хотел увидеть, что там произошло и увидел направленный прямо на меня ствол вражеского танка. Танк стоял на огороде, ствол располагался в горизонтальной плоскости и был направлен прямо на приоткрытую ляду погреба, подумал, что пришёл конец и мне уже не выкрутится, но неожиданно пришло спасение, по танку бахнула противотанковая пушка, и танк с молниеносной быстротою развернул башню и  помчался на пушку. Ночью всё утихло, а по утру мы хоронили наших солдат, их было около 120 человек. Снова Красная Армия потерпела поражение.   
                Моя жена (ровесница мне, жила тогда в Натальино-подгороднем селе) позже рассказывала мне, что в тот день они с матерью прятались в селе Камъянка. В село хлынули СС-овцы и начали бросать гранаты через окна в хаты. Два немца не стали бросать гранаты в эту хату, где была моя будущая жена, а заскочили в неё , один сразу же выскочил и стал на дверях, а другой сел на диванчике, вынул пистолет и стал пистолетом играться. Многие фашисты пытались проникнуть в хату, но тот, который стоял на входе с пистолетом в руке, ни одного немца в хату не пустил. Как только немцы покинули село, "часовой" у двери зашёл в хату, кивнул женщинам, забрал другого и они ушли. В этот же час её родной дядя с четырьмя детьми прятался в рядом стоящей хате, которую немцы забросали, дядю смертельно ранили, старшую дочь  убили, меньших всех ранили. Это тоже война!

Я так и не понял, что-то человеческое у фашистов начало просыпаться или победила красота белого лебедя, каким была моя будущая жена. Я привёл этот рассказ, чтобы обогатить представления о той войне. Только, примерно, через неделю мы получили весть из Владимировки, приезжайте забирать детей, они остались одни без матери. А в конце весны 43-года получили трагическую весть, что в Нехвороще была замучена наша мать. Нам ни мать, ни окружающие её люди, ни те, кто организовывал это исчезновение, никаких сведений не оставили, оставили сведения только одни немцы - её замучили как партизанку. Конечно, эти сведения были без штампов и печатей, люди им верили, власти не верили. Дедушка был стар, а я несовершеннолетний, чтобы заняться поиском  нужных документов. Поэтому мы как получали пенсию 180 рублей (на 5-х детей), так стали получать и далее при том, что буханка чёрного и мокрого хлеба стоила тогда 140 рублей.

Наступление наших войск на Харьков закончилось также неудачей,  как и под Красноградом  в 1943 году. После этого поражения часть наших войск направлялась в тыл немцам, в частности, в район Нехворощи. Мама получила специальное задание и прибыла в Нехворощу, об этом впервые поведала в 1965 году газета "Коммунистическим шляхом" (орган РК КПУ Красноградского района, поместив статью о деятельности во время войны на территории района подпольных организаций и партизанских групп. Там называлось имя мамы и сообщалось, что мама была направлена в Нехворощу со специальным заданием). Так получилось, что я только недавно побывал в Нехвороще, к тому времени я уже давно жил в Москве. Там меня познакомили с прекрасной женщиной, с женщиной для которой война, также как и для меня, продолжает жить в её памяти. Она была последним очевидцем маминого пути на казнь. До войны она хорошо знала маму, так как училась у неё в 6-м классе. Имя этой женщины Евдокия Егоровна Киреева, она рассказала мне следующее, Мама обратилась к брату её мужа, Сиренко Ивану С., с просьбой отдать ей какие-то вещи, оставленные у него на хранение при нашей эвакуации. При этом она якобы ему сказала, как же ты можешь служить в полиции, когда твои братья (два из трёх) защищают Родину, а ты изменник (я убеждён, что мать так ему и сказала, это в её характере), после чего она тут же была арестована. На другой день её, и ещё шестерых товарищей, на двух телегах в сопровождении немецких автоматчиков привезли к колодцу на территории колхоза им.16-го партсъезда, расстреляли и бросили в колодец. Некоторое время это место охранялось полицией и лишь только весною местные жители засыпали колодец землёю.  По сообщению Евдокии Егоровны, там, в этом колодце, покоятся останки не мене 30 человек советских патриотов и партизан. Никаких документов история нам не оставила, тогда надо было бороться за Победу! Прах этих людей в центр Нехворощи так и не перенесли. Это тоже была война! Война, которая, к сожалению, на Украине была по преданности её граждан Родине расколота на две почти равные части.

В средине мая фронт откатился на восток и север и там, как будто, стабилизировался. Погребное "радио" замолчало, колхозы и школа снова при немцах начали работать. Я пошёл в школу, чтобы получить свидетельство об окончании начальной школы. Мы с Володькой З. сидели я на проходе, а он- у стены и наводили критику на портрет Гитлера: у него большие глаза, как у быка,  его морда побита стёбаками (масками) и т. п. Улышав наши критические выпады,  Вера Захаровна примчалась к нам, схватила меня за руку и начала - "ты знаешь, дэ твойи батькы, ты жыдивського настрою, я тэбэ видвэду в управу" и т. п. Я улучив некоторое ослабление внимания с её стороны ко мне, вырвал руку из её хватки и убежал. Это тоже война: муж воюет на фронте с фашистами, а жена готова повести ученика на расстрел из-за оскорбления главного фашиста. Больше я в школе и в Ново-Павловке не появлялся. Так закончилось третье затишье на советско- германском фронте у села Шкаврово.

Четвёртое затишье началось в конце мая. Красная Армия потерпела поражение и отступила. Погода не соответствовала общему настрою, но была великолепная. Немцы особой прыти не проявляли. Колхоз работал и уже в августе приступили к уборке урожая. Немцы на военных грузовиках приезжали на ток и прямо из молотилки забирали зерно и увозили в Красноград. Хлеб был скошен и уложен по 30 снопов в копны. А копны стояли длинными рядами на скошенном поле возле нашей улицы. В начале августа заговорило наше "радио": слышалась где-то на севере канонада, с каждым днём она всё ближе и ближе приближалась к нам. Немцы по-прежнему никакой прыти как будто не проявляли . Но вот вдруг в конце августа или в начале сентября во двор въехали СС-овцы. Они дали нам 2 часа на сборы и на саму эвакуацию на запад. Пригрозили, что если мы не уедем, то через  4 часа они приедут и всех нас расстреляют. В 16 часов СС-овцы  приехали снова, но это уже были действующие войска. Они спросили почему не "вэк"? Услышав ответ, боевой офицер вынул пистолет и приготовился стрелять по курочке, которая пробежала по двору. Это увидела бабушка и обратилась к офицеру - чем буду кормить детей?, моя бабушка не умела ни читать, ни писать, но знала два языка в совершенстве - математический и немецкий. Её нельзя было провести, по чём, сколько, и кому, немецкий она выучила во время войны. Офицер шагнул в одну сторону один раз, и в другую два, показал пистолетом, что он дальше будет делать, она прекрасно его поняла и согласилась с ним. Военные переглянулись, повернулись и ушли. Это тоже война!

Село погрузилось в тишину. Когда и как люди покинули село, я не уловил (что-то со мной сталось, я не могу это понять). Вечером, когда солнце уже садилось, я выглянул на улицу и увидел: по рядам копн со снопами идут немецкие солдаты с факелами и поджигают их, копны быстро вспыхивали, но горели не долго. Вечером немцы открыли по пустому селу шквальный огонь трассирующими пулями. Оказалось, что они уже успели окопаться на удобном по высоте  месте между Шкавровым и Ново-Павловкой. На следующий день они днём обстреливали село из миномётов, а вечером поливали его светящимся свинцовым дождём. Мины разрывались у нас во дворе и где попало. Так было целую неделю.  Через неделю в село скрытно вошли наши. Солдаты были все «нацменами», так мы их тогда называли, т.е. узбеками, таджиками, казахами и прочими. Вооружены они были одними винтовками. Ни пушек, ни транспортёров у них не было. В общем, такое войско нас не очень воодушевляло. Немцы своей тактики не изменяли, а наши ничем не отвечали и только прятались. Так снова продлилось одну неделю. Погребное "радио" сообщило, что канонада на западе сильно усилилась, вероятно бои развернулись за Красноград. И вот, примерно, в 12 часов ночи 15 сентября наши войска стали быстро собираться и покидать село. Дедушка спросил, не отступаете ли вы, на что ему ответили утвердительно. Мы тоже быстро стали собираться в погреб. Но тут случилось непредвиденное, на немецкую передовую через наши головы полетели тяжёлые снаряды и мины, во всё это многоголосье вплетались голоса "катюш". Минут через 15-20 всё стихло. Немецкую передовую вместе с немцами корова языком слизала. А на другой стороне улицы загрохотали танки, самоходки, студебеккеры и шавролеты ( тогда их так называли). Я по утру выскочил на следующую улицу, где непрерывным потоком шли войска через село, вероятно, на Днепр. Солдаты все сидели на скамейках студебеккеров и шавролетов, были все весёлые. Радостно было смотреть на них, и мне подумалось, что уже не остановить наших в войне и победа будет за нами. Но на войне как на войне, радость и горе существуют рядом, порой неразлучно.

В этот же день, в 12 часов дня, одна наша воинская часть расположилась на отдых на просёлочной дороге между Шкавровым и Ново-Павловкой как раз в том месте, где ещё вечером была передовая немцев. В самый разгар радостного отдыха налетела наша эскадрилья штурмовиков- Ил-2 и начала штурм на привале. Они такое закрутили, что страшно было смотреть (всё это я наблюдал). Из земли в верх летели ракеты: белые, красные, жёлтые, но штурм продолжался. Штурм прекратился только тогда, когда с того аэродрома, где базировались самолёты-Ил-2, прилетел такой же самолёт и разогнал это побоище. Радиосвязь тогда почему-то не работала. Это тоже была война! Примерно через неделю после этого дня в село стали возвращаться жители, одни на это возвращение тратили неделю, другие две-три, возможно они умело прятались в посадках и балках. Но некоторые возвращались через два-три месяца, а некоторые добрались аж до Берлина и даже до Канады. Я знаю две таких семьи.

Оккупация Шкаврового закончилась и сельчане переходили к мирной жизни: Срочно надо было решать армейские и колхозные дела.                Первое, что без промедления сделала восстановленная советская власть -это подбор всех мужиков, которые по каким-то разным причинам не воевали , а отсиживались в оккупации, Почти все эти мужики были направлены на форсирование р. Днепр.  Второе, что также незамедлительно сделала власть -это был объявлен призыв в армию лиц рождения 1927 года и лиц старшего возраста, которых не успели раньше призвать. Ребята 27 года рождения были совсем неграмотные. Как рассказал мне один коллега по работе, их перед отправкой на форсирование р. Днепра или в учебные команды построили на перроне в Белгороде и стали ждать прибытия состава для погрузки. Вскоре на перрон прибыл товарный эшелон с двумя красавцами - спаренными паровозами ФД. Перед семафором поезд остановился, машинист выглянул в окно, держа в руке жезл, а из вокзала вынесли другой жезл. Машинист взял этот жезл себе, а свой отдал. Определив свой жезл в кабине паровоза, машинист выглянул в окно и громко закричал: «поберегись, сейчас буду разворачиваться!». Перрон мгновенно стал пустым. Вот с этим уровнем образования и был этот набор солдатов. Кто остался жить, потом ещё долгие семь лет служили в армии.

Я за время оккупации изрядно поднаторел в сельскохозяйственном производстве. Я мог работать с животными, верхом без седла скакать на лошади, с сельской техникой управляться, кроме, конечно автомобилей и комбайнов. Колхоз начал получать помощь от государства в виде списанных лошадей из армии, тракторами оказывала помощь тогда МТС (машино-тракторная станция, это-госучреждение), колхоз получал посевные материалы и т.п. Мужчины ещё не вернулись из армии, но я и мои ровесники уже немного подросли и стремились их заменить. Я стал систематически ходить в колхоз на наряд. И вот однажды получил наряд на боронование своею коровой вспаханного поля. Одев шлейку на Молодушку, мы пошли на поле бороновать. Сначала моя корова старалась мне помочь, затем стала простаивать, но на мои    понукания отвечала согласием . а затем остановилась и стала пятиться назад, борона перевернулась острыми зубьями в верх, и я побоялся, что корова поранит себе ноги. Меня взяло такое зло, что я не удержался и ударил корову ладонью в губы. Она посмотрела на меня, и вдруг я увидел, что корова зарыдала крупными слезами. Меня это так потрясло, что я тоже зарыдал. Я положил её голову на своё плечо, обнял её за шею, и  мы вдвоём стали плакать. В другой раз я получил наряд попробовать косить пшеницу жаткой. Раньше мужикам, работающим  на жатках, резали бычка, выделяли повариху и кормили на "убой". Сейчас нельзя сказать, что я пришёл косить голодным, но всё-таки мясом и салом меня не накормили. Я сел на сиденье и сразу же обнаружил, что до упора для ног на полу мои ноги не достают. Но не отступать же! Без упора  для ног вся тяжесть сброса снопов ляжет на брюшной пресс и позвоночник. За мною 8 вязальщиц, они переходят к не повязанным снопам гуськом, друг за дружкой. Сначала всё шло хорошо, снопы получались одинаковыми и аккуратными, но вскоре они стали расползаться. Я остановился немного отдохнуть. Пришли женщины и стали меня чистить и "в зад и в перёд". Так продолжалось недолго, одна женщина по имени Галина сказала, что же мы делаем, ведь это же "дытына" и все начали плакать. Плакал и я. Я забыл, как выглядела эта женщина, но её имя я никогда не забывал.

Потом меня направили на работу в МТС. В нашем колхозе уже трудились два трактора: ХТЗ и У-2 по 30 сил каждый. Эти трактора имели КПД 50 %, так что за чистотой прицепного инвентаря надо было следить зорко, а то иначе наш труд будет не только не качественным, но пустым и даже вредным. В то военное и послевоенное время трактористами были ребята по 16-17лет, они давали мне руль трактора, а сами отдыхали. Я с ними выполнял регламент по подтяжке, хорошо за время работы с тракторами изучил их устройство и  управление. Работа была тяжёлая, круглосуточная и очень неудобная для меня как подростка. В другой раз, как-то летом нас, небольшую группу, послали в село Очеретянка,  где когда -то жили тётя Лукия с дядей Никитой. Остатки этого села были на земле нашего колхоза им. Горького. Я часто вспоминал с благодарностью свою жизнь в том селе, и узнав о поездке, туда напросился поехать.

После  уничтожения этого села прошло около 6 лет, и можно себе представить, что с ним стало за это время, когда к нему никто не прикладывал никаких рук:  всё заросло в человеческий рост бурьяном и дичками от плодовых деревьев. В нём был колодец, примерно, 1,5 на 1,5 метров в поперечном сечении со срубом из дерева. Сруб за это время сгнил  или его разобрали люди: на Украине всегда был дефицит строительного материала. Ночью в этот колодец забрался бык  (молодой вол), он разместился по диагонали, так что у его головы и его хвоста было какое-то пространство. На утреннем собрании приезжих Никита Н. выдвинул идею, как вызволить быка. Он сказал " ты Витька никому нэ нужэн, нихто за тобою плакать нэ будэ, лизь в колодизь и занэволь быка." Я полез, воды в колодце было немного, как я лез и что  я там делал не помню, но быка вытянули. Бык наверное был умным, и понял, что я его спаситель и вел себя смирно и  не  бесновался.

В разгар уборки урожая председатель колхоза, только что демобилизованный из госпиталя по ранению, пересадил меня на дрожки- лёгкую на 4-х колёсах с рессорами повозку. Как извозчик, я сидел впереди, а председатель - за мною.  Я возил его по полям, по соседям и на различные совещания в район.  За мной и дрожками был закреплён молодой жеребчик, который со мою "дружил". В это время как раз стало наливаться зерно овса и  возникла необходимость везти председателя в район, а конюх до этого решил моего коня подкормить этим овсом, не предупредив о кормёжке молодым овсом  ни меня, ни председателя. Мы поехали, всё было в порядке. Но, когда стали подъезжать уже к реке в Краснограде, случилась беда: ехали тихо, каждый думал о своём и вдруг зацепились за придорожный столбик. Дрожки остановились, председатель прикрикнул на меня, я - на коня, а конь испугался и рванул вперёд, одновременно подняв хвост и выстрелив всем жидким  содержимым своего желудка назад, где мы сидели. Мимо меня эта струя просвистела и целиком остановилась на председателе. Председатель пошёл к реке " зализывать раны", а я стал приводить дрожки в порядок. Вернувшись назад, на чистой украинской мови он сказал, чтобы я ему больше никогда не показывался на глаза.

Я прошагал 18 км домой, ходил потом на работу, а председателя избегал всегда. Уже перед тем, как идти в  школу, я проходил мимо одной хаты, во дворе которой праздновали люди окончание жнивья. Меня увидел председатель, позвал и посадил за стол возле себя,  налил гранённый стакан водки, поставил борщ с мясом,  для меня это был тоже праздник наравне со всеми. О том случае он не вспоминал.

Война закончилась в начале мая. Солдаты начали возвращаться домой, но многие не вернулись, не вернулся и Бабкин Ванька. У неё осталась надежда на Мышка, Мышко уже подрос за прошедшее время и стал регулярно работать в колхозе, предпочитая работу с лошадьми. В День Победы ( с точностью плюс - минус 1-2 дня) в обеденный перерыв Мышко решил искупать своего коня в нашем шкавровском пруде. В этом пруде не было такого места, где бы мы, пацаны, не топтались. Но конь Мышка наступил на мину,  раздался взрыв, который выбросил на берег из пруда коня, подняв его метров на 4 , взрыв поднял так же вверх и Мышка метров на 6,  Люди быстро организовали перевозку Мышка в город, но по дороге он скончался. На похоронах Мышка я по каким-то причинам не был. У Бабки было два сына. Обоих у неё взяла война. Она осталась с дочерью, которую на следующий год мобилизовали на восстановление Донбасса. Дочери Наташке было 16 лет Праскутка вышла замуж, они с мужем в Харькове получили комнату в подвальном помещении, а Бабке прислали Петьку, почти ровесника Мышка. Бабка отказалась ехать в Харьков. Сколько же горя эта женщина - мать перенесла, как это можно было .выдержать? А сколько таких женщин было?

 
Дополнение -- 1
Красногорад - районный центр Харьковской области. С прилегающими к нему посёлками и сёлами - важный во время  Отечественной войны стратегический опорный пункт попал в фашистскую оккупацию в конце сентября 1941 года, которая продолжалась ровно два года. Стратегическое положение его на фронте двухгодичной борьбы за освобождение от оккупации Харькова  обусловлено географическим  расположением, профилем структуры поверхности земли, автомобильным и железнодорожным сообщением, культурным уровнем населения.

Поэтому немцы без какого-нибудь промедления взялись за наведение порядка. Они установили органы власти - в Ново-Павловке, где раньше был сельсовет, установили сельскую управу во главе со старостой, в Шкавровом власть передали двум полицейским  и старосте колхоза.

Полицаи и староста были на службе и получали зарплату ежемесячно и, кроме этого, ещё и  обмундирование. Они были при боевом оружии. Примерно, через два дня в село приехали жандармы, согнали всех на собрание и объявили,  колхозы не распускаются, ими руководит староста, он же и  власть представляет, все должны зарегистрироваться и получить аусвайс - удостоверение личности (при этом были действующие советские паспорта, однако, советских паспортов крестьяне никогда не имели), за невыполнение указаний, а также воровство, бандитизм виновные будут без суда и следствия расстреляны. Свою строгость оккупанты продемонстрировали уже на следующей день, через с. Натальино из Краснограда проследовали две машины из людьми, этих людей - 41 человек (евреи) везли на расстрел в лес за селом. Я этого, конечно, не видел, но это видели другие люди, в том числе и моя будущая жена, в то время девятилетняя девочка, эти машины проезжали мимо её дома и многих людей в этих машинах она знала и попрощалась с ними.
В начале оккупации никаких магазинов и предприятий по оказанию населению мелких хозяйственных услуг не было ни в городах, ни в сёлах. Они исчезли либо в результате боевых действий, либо их в суматохе разобрали люди. Оккупанты вернули назад всё, что было уничтожено и кое-как сохранилось, они всячески поддерживали инициативу людей на восстановление утраченного и создания нового мелкого бизнеса.

Они уже в начале октября восстановили колхоз, там, где были в сёлах школы, открыли начальные школы. Моя мать в это время получила работу учительницы и жильё в селе Владимировка, в 5-7 км от нашего Шкаврового. Открылись магазины в Краснограде , заработали предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья (молоко, подсолнечное масло ), открылись мастерские по ремонту обуви, одежды, хозяйственных приборов и прочее. Возник новый вид торговли - бартер, менялась одежда, обувь, предметы искусства, старины и прочее, что в хозяйстве было можно использовать на еду - хлеб, картофель, молоко, масло сливочное и подсолнечное, творог, фрукты, соления и прочее. Бартер через небольшое время стал исчезать, чему способствовало появлению у людей денег вследствие оплаты труда. Хождение имели как советские рубли так и немецкие марки, их отношение составляло 1:10, но обмен этих денег строго запрещался. Марки получали немцы, а все остальные - советские рубли. Но марки были и у местного населения, так как немцы за свои покупки платили марками. Поэтому они тоже были в обороте. Советские деньги были настоящие, не из печатного станка, а уже бывшие в обороте (я их видел и держал в руках).

Жизнь наших селян мало чем отличалась от прежней. Немцы давали возможность самим зарабатывать на жизнь - работали рынки, ремесленные мастерские и мелкие предприятия. Оплата труда квалифицированных рабочих была примерно 1 рубль 70 копеек за 1 час работы ( фельдшеры, ветеринары, инженеры), остальных - 1 рубль. Полицаи и староста получали в марках, кроме этого, они имели доплаты на детей, получали обмундирование. Колхозники имели доход от продажи на рынке своих продуктов,  выращенных на своих огородах, размер которых иногда доходил до 1 га, а также от зарплаты в колхозе и мелких поделок ( самогон, селянские пирожки, жаренные семечки, курительный табак, квас и др.). Цены на рынке были: 1 л молока от 20 до 40 рублей, яйца(10 шт.) 100--150 рублей, мука ( 1 пуд) -- 1000 рублей, картошка (1 пуд) --400 рублей, соль(1 стакан), --200 рублей,  мясо, масло, сало по 5--7 тысяч рублей за 1кг. Кроме того, колхозники ещё получали от колхоза, за исключением пшеничного и ячменного зерна, какие-то продукты на трудодень. Зерно пшеницы и ячменя, а также продукты после раздачи на трудодень увозились в районную немецкую администрацию. Налогами на продукты облагались все крестьяне и хозяйственные животные, а также малые производители услуг и продуктов. Служащие оплачивались деньгами и бартером после сбора немецкой властью налогов. Надо учесть, что из-за отсутствия тягловой силы, тракторов и комбайнов, значительной части количества колхозников их доходы от платы на трудодень существенно упали.
               
Жила ещё одна программа налога (живого): в январе 1942 года  была принята программа набора молодых людей на работу в Германию. Она сработала только один раз в начале принятия, далее, как только объявлялся набор, желающие туда ехать  куда-то исчезали. Поэтому её заменили на более эффективную - облаву хозяйственных рынков. Из нашего села в Германии побывали по этой программе две молодые девушки. Они сразу же по окончанию войны вернулись на родину живыми и якобы здоровыми, но остались недоученными и необразованными.  Удалось ли им дома выйти замуж или нет, я не знаю, но пребывание в Германии осталось пятном на каждой из них их девичьей честью. 
                Мне так иногда кажется, что обе стороны договорились, как только начинается посевная, а далее - уход за посевами и уборочная,  боевые действия надо прекращать. Это под Харьковом соблюдалось в 1942 -- 1943 годах.

                Дополнение--2

  В начале осени 1944 года мой дядя, Бородай Степан Иванович, родной брат моей мамы и мамы Виталия Енина, получил краткосрочный отпуск из действующей армии и приехал к своим родителям, то есть к нашим дедушке и бабушке. Я знал дядю ещё до своей школы. Он тогда в 1938 году учился в Полтаве, думаю, на физмате пединститута и часто приезжал к нам ( мы тогда жили в с. Тагамлык, под Полтавой ). Я часто слышал от своих тёть, что я очень похож на него. Я сам ещё в этом не разобрался, но я с ним дружил и любил его. В 1940 году его призвали в армию,  стал он учиться в высшем Харьковском авиационном училище, на штурманском факультете., а там знание математики необходимы. У дедушки всю войну на стене в горничном уголке висела фотокарточка дяди в лётной военной форме.  Немцы, и даже СС-овц, смотрели и всегда говорили - "нас бум-бум", но никаких претензий нам не предъявляли..   
                Дядя подарил мне шахматы и научил в них играть , я потом играл более-менее ничего, даже однажды выиграл у гроссмейстера; построили мы из подручных материалов турник, показал на нём мне несколько упражнений. Перед отъездом (был у нас около недели) он мне сказал, что у меня есть способности к учёбе, что бы я бросал это минное  дело, в противном случае он мне не дядя. После его отъезда я подверг анализу то, что он сказал и стал выбирать дорогу на верх через учёбу и труд, но об этом позже.               

Родился дядя 01.01 1919 г. Призыв и служба в армии  10.12.1940 г- 06.02.1945 г., служил в ОРАВП 99 15 15 ВА ( отдельный разведывательный авиационный полк 15-й воздушной армии ).  Есть две записи, когда погиб: 06.02.1945 г. и 07.03. 1945 г. На учёбу в высшем авиационном училище и боевые действия ему было  отпущено 4 года. В наградных документах на гв. мл. лейтенанта написано (дословно) "подвиги совершил 18.11.44; 27.11.44; 12,12 44 и 15.12.44 гг.

  18.11.44 -экипаж был дважды  атакован истребителями, атаки были отбиты, задание выполнено.

27.11.44 в том же районе экипаж подвергся интенсивному обстрелу зенитной артиллерии тремя батареями. Разведкой доставлены сведения о скоплении эшелонов на указанных ж. д. станциях танков, самолётов, на двух аэродромах - автомашин, гужевых повозок, передвижений войск по грунтовым раскисшим дорогам и другие важные сведения.

Разведполётами 12.12.44 и 15.12.44 установлено передвижение по шоссейным и грунтовым дорогам до 120 автомашин, до 150 повозок с военными грузами, а также на ж.д. станциях Угале и Стенде 11 эшелонов, на аэродроме Стенде и Селдус 25 разнотипных самолётов.

После прощания, когда он нас покидал, он отошёл от хаты на небольшое расстояние, поклонился, отдал честь и быстро покинул  двор. Некоторые люди, которые  его пришли  провожать,  всплакнули, и кто-то сказал: " это значит, что он погибнет ". Я слышал из уст ветеранов, что морские авиационные разведчики по статистике совершают не более 8 полётов. Причина - самолёт в разведку летит один, никто ему не даёт истребителей на  прикрытие, за ним охотится враг всегда; на море даже в хорошую погоду ничего не видно; на море не сядешь, не прыгнешь в воду, и море почти всегда штормит. Когда дядя погиб,  к нам из его полка приезжал один офицер. Он привёз орден и кое-какие его вещи, он говорил тогда, что его самолёт сбили.                После гибели дяди дедушке назначили пенсию в размере 1200 рублей. Это большая сумма, на неё можно было купить почти в 10 раз больше чёрного мокрого хлеба, чем за нашу.

Когда назначили пенсию, я не знаю, но знаю другое, в 1945 году Украину постигла большая засуха, на Украину надвигался голод. Дедушка тогда по ночам работал в колхозе сторожем, охранял животных. Там были коровы и несколько овец. Чтобы отвлечь сторожа - моего дедушку надо было поджечь? хату и тем временем украсть 1 овцу. Хату не успели потушить, сгорела. Деваться было некуда, и дедушка взял государственную ссуду, не знаю сколько. Мы построили хату и приступили к погашению ссуды. В это же время государство устроило и деноминацию денег в отношении 1:10. Реформа эта производилась таким образом. Часть денег менялась с большим отношением, а остальное - с указанным ранее отношением, а отдавать долги государству надо было по закону, сколько брал, ровно столько новыми деньгами и верни. Дедушка до самой своей смерти отдавал государству долги за ссуду, так что провожать меня на учёбу с капустой это было самым правильным и возможным решением. Дедушка умер  в 1948 году, он не дожил до уплаты долгов, они висели на бабушке ещё 2 года, а я ещё эти 2 года ходил за картошкой домой к бабушке и тёте. Ларису и Сашка ( моих сестру и брата) в детдом ещё определил дедушка в 1946 году, так что голода они избежали. С бабушкой и тётей Лукией осталась Таня, которая ходила в школу за те же 7 км, что и я ходил. Бабушка руководила её учебным процессом, выдавая различные наставления, например, типа:." ты, Тытяно, мэньшэ в карту- бильшэ в кныжку" Я учился в Красноградском педучилище, получал стипендию 140 рублей и зарплату за лаборанство в военно-физкультурном кабинете 60 рублей. Я стал немного отходить от голода, Но мне на первых двух курсах было тоже очень холодно и голодно. А на двух последних курсах я был королём: купил парусиновые туфли за 4 рубля, которые старательно постоянно  натирал зубным порошком; купил на рынке солдатскую шинель, перешил её в офицерскую и в ней щеголял аж до второго курса университета; купил штамповку - часы ручные; однажды купил 1кг ливерной колбасы. Очевидно, что уже мне тогда помогали немножко и деньгами. На меня стали засматриваться девочки и нравящиеся мне стали показывать языки. Окончив педучилище с отличием, я полностью перешёл на свои хлеба... без масла.

За сим, сообщаю, что я службу на войне закончил. Не все вернулись из боя. Вечная память навернувшимся!   

Р.S. В конце войны наш колхоз подавал документы на медаль, в том числе и на меня, но никто из  колхозников никаких медалей не получил
ВАШ,
Виктор Петренко