Крэнфорд, все 16 глав

Содержание

 ГЛАВА I. НАШЕ ОБЩЕСТВО
 ГЛАВА II. КАПИТАН
 ГЛАВА III. ЛЮБОВНЫЙ РОМАН ДАВНЫМ - ДАВНО
 ГЛАВА IV. ВИЗИТ К СТАРОМУ ХОЛОСТЯКУ
 ГЛАВА V. СТАРЫЕ ПИСЬМА
 ГЛАВА VI. БЕДНЫЙ ПИТЕР
 ГЛАВА VII. ПОСЕЩЕНИЕ
 ГЛАВА VIII. “ВАША СВЕТЛОСТЬ”
 ГЛАВА IX. SIGNOR BRUNONI
 ГЛАВА X. ПАНИКА
 ГЛАВА XI. СЭМЮЭЛ БРАУН
 ГЛАВА XII. ПОМОЛВЛЕНА, ЧТОБЫ ВЫЙТИ ЗАМУЖ
 ГЛАВА XIII. ОСТАНОВЛЕННЫЙ ПЛАТЕЖ
 ГЛАВА XIV. ДРУЗЬЯ В БЕДЕ
 ГЛАВА XV. СЧАСТЛИВОГО ВОЗВРАЩЕНИЯ
 ГЛАВА XVI. МИР КРЭНФОРДУ

ГЛАВА I.НАШЕ ОБЩЕСТВО


          Во-первых, Крэнфорд находится во владении амазонок; владельцами домов выше определенной арендной платы являются женщины. Если супружеская пара
приезжает поселиться в городе, каким-то образом джентльмен исчезает; он
либо напуган до смерти тем, что является единственным мужчиной в Крэнфорде
вечерние вечеринки, или он объясняется тем, что находится со своим полком, его
корабль, или тесно занятый бизнесом всю неделю в великом
соседний торговый городок Драмбл, удаленный всего на двадцать миль по
железная дорога. Короче говоря, что бы ни случилось с джентльменами, они
только не в Крэнфорде. Что бы они могли сделать, если бы были там? Хирург
совершает свой круг в тридцать миль и ночует в Крэнфорде; но каждый мужчина
не могу быть хирургом. Для поддержания ухоженных садов в изобилии
цветы без сорняков, которые могли бы испачкать их; для отпугивания маленьких мальчиков которые с тоской смотрят на упомянутые цветы через ограду; за то, что спешат на гусей, которые время от времени забредают в сады, если
ворота оставлены открытыми; для решения всех вопросов литературы и
политики, не утруждая себя ненужными причинами или
аргументы; для получения четких и правильных знаний о
дела в приходе; за то, что содержат своих опрятных служанок в замечательном
орден; за доброту (несколько диктаторскую) к бедным и настоящую нежность
добрые услуги друг другу всякий раз, когда они оказываются в бедственном положении, дамы из
Крэнфорда вполне достаточно. “Мужчина”, как заметил мне один из них
один раз: “это так мешает в доме!” Хотя дамы из
Крэнфорд знает все дела друг друга, они чрезвычайно
безразличны к мнению друг друга. Действительно, поскольку у каждого есть свой
индивидуальность, чтобы не сказать эксцентричность, довольно сильно развита,
ничто не дается так легко, как словесное возмездие; но, так или иначе, добрая воля в значительной степени царит среди них.

Леди Крэнфорд лишь изредка немного ссорятся, вырываясь наружу
в нескольких едких словах и сердитых подергиваниях головой; ровно столько, чтобы
не позволяйте ровному течению их жизни стать слишком плоским. Их
платье очень независимо от моды; как они замечают, “Что это
показать, как мы одеваемся здесь, в Крэнфорде, где нас все знают?” И
если они уходят из дома, их доводы столь же убедительны: “Что это значит
показать, как мы одеваемся здесь, где нас никто не знает?” Материалы из
их одежда, в целом, хорошая и простая, и большинство из них
почти такая же щепетильная, как мисс Тайлер, с чистой памятью; но я буду
ответь за это, последний жиго, последняя узкая и скудная нижняя юбка в
носимый в Англии, был замечен в Крэнфорде — и замечен без улыбки.
Я могу засвидетельствовать великолепный семейный красный шелковый зонтик, под которым нежная маленькая старая дева, оставшаяся одна из многих братьев и сестер, привыкшая скороговоркой ходите в церковь в дождливые дни. У вас есть какие-нибудь красные шелковые зонтики в Лондон? У нас была традиция первого, что когда- либо было замечено в Крэнфорд; и маленькие мальчики окружили его толпой и назвали это “палкой в нижние юбки.” Возможно, это был тот самый красный шелк, который я описал, удерживаемый сильным отцом над толпой малышей; бедный маленький
леди — самая выжившая из всех - едва могла нести это.

Затем появились правила и предписания для посещений и звонков; и они
были объявлены всем молодым людям, которые могли бы остаться в городе,
со всей торжественностью, с которой старые законы Мэнкса зачитывались раз в
год на горе Тинуолд.

“Наши друзья послали узнать, как вы себя чувствуете после путешествия
сегодня вечером, моя дорогая” (пятнадцать миль в экипаже джентльмена); “они будут
дать вам немного отдохнуть завтра, но на следующий день, я не сомневаюсь, они
позвонит; так что будьте свободны после двенадцати — с двенадцати до трех наши
время звонков.” Затем, после того, как они позвонили—“Уже третий день; осмелюсь предположить, что твоя мама сказала тебе, моя дорогая, никогда
чтобы между получением звонка и возвращая его; а также, что вы никогда не должны оставаться дольше, чем на четверть около часа.”-“Но должен ли я смотреть на свои часы? Как мне узнать, когда прошёл четверть  час?”
“Ты должна продолжать думать о времени, моя дорогая, и не позволять себе
чтобы забыть об этом в разговоре.”-Поскольку у всех было это правило в голове, независимо от того, получали они или оплатили звонок, конечно, ни о какой захватывающей теме никогда не говорилось. Мы продолжали себя к коротким предложениям светской беседы, и были пунктуальны в наших время.
Я полагаю, что некоторые из знатных людей Крэнфорда были бедны и имели
некоторые трудности в том, чтобы свести концы с концами; но они были похожи на
Спартанцы, и скрывали свой ум под улыбающимся лицом. Мы никто из нас
говорил о деньгах, потому что эта тема отдавала коммерцией и
хотя некоторые из них могли быть бедны, все мы были аристократами. Крэнфордианцы
обладал тем доброжелательным корпоративным духом , который заставлял их не обращать внимания на все недостатки в успехе, когда некоторые из них пытались скрыть свои
бедность. Когда миссис Форрестер, например, устраивала вечеринку в своем
детский домик жилого помещения, и маленькая девица потревожила дам на
диван с просьбой, чтобы она могла вынести чайный поднос из
в глубине души все восприняли этот роман как самый естественный
вещь в мире, и продолжал говорить о бытовых формах и церемониях
как будто мы все верили, что у нашей хозяйки была обычная комната для прислуги,
второй столик, с экономкой и стюардом, вместо одного маленького
ученица благотворительной школы, чьи короткие румяные руки никогда не могли бы быть достаточно сильная, чтобы отнести поднос наверх, если бы ей не помогли
наедине со  своей хозяйкой, которая теперь сидела в парадном, делая вид, что не знает какие пирожные были отправлены наверх, хотя она знала, и мы знали, и она знала, что
мы знали, и мы знали, что она знала, что мы знали, она была занята все
утром готовлю чай-хлеб и бисквитные пирожные.

Из этого общего вытекало одно или два следствия , но
непризнанная бедность, и это очень признанное благородство, которое
были не лишними, и которые могли бы быть введены во многие круги
общества к их значительному улучшению. Например, жители
Крэнфорд приходил рано и с грохотом возвращался домой в своих сапогах, под
руководство фонарщика, около девяти часов вечера; и
к половине одиннадцатого весь город был в постелях и спал. Более того, это было
считается “вульгарным” (потрясающее слово в Крэнфорде) давать что-либо
дорогой, в смысле съедобности или питья, вечером
развлечения. Вафельный хлеб с маслом и бисквитное печенье были всем
который дала достопочтенная миссис Джеймисон; а она была свояченицей
покойный граф Гленмайр, хотя она действительно практиковала такую “элегантную экономию”.

“Элегантная экономия!” Как естественно человек возвращается к фразеологии
Крэнфорд! Там экономия всегда была “элегантной”, а денежные траты
всегда “вульгарный и показной”; своего рода кисломолочный подход, который заставил нас
очень умиротворенный и довольный. Я никогда не забуду смятение, которое испытал, когда
некий капитан Браун приехал жить в Крэнфорд и открыто говорил о
его бедность — не шепотом близкому другу, двери и
окна были предварительно закрыты, но на людной улице! в громком
военный голос! ссылаясь на свою бедность в качестве причины для того, чтобы не принимать
конкретный дом. Дамы Крэнфорда уже порядком постанывали
из-за вторжения на их территорию мужчины и джентльмена. Он был
капитан на половинном жалованье, и получил какое-то положение на соседнем
железная дорога, против которой яростно подавали петиции маленькие
город; и если, в дополнение к его мужскому роду, и его связи
с несносной железной дорогой он был настолько нагл, что говорил о том, что
бедный — почему, тогда, действительно, его нужно отправить в Ковентри. Смерть была такой же правдой
и такое же обычное явление, как бедность; и все же люди никогда не говорили об этом вслух в
улицы. Это было слово, которое не следовало произносить для вежливых ушей. У нас было
молчаливо согласились игнорировать что любой, с кем мы связаны на условиях
посещение равенства когда-либо могло быть остановлено бедностью из-за того, что она ничего не могла сделать
этого они желали. Если мы шли на вечеринку или с нее, это было потому, что
ночь была такой прекрасной, или воздух таким освежающим, не потому, что
портшезы были дорогими. Если бы мы носили принты, а не летние
шелка, это было потому, что мы предпочитали материал для стирки; и так далее, пока
мы ослепили себя тем вульгарным фактом, что мы были, все мы, людьми
очень умеренных средств. Конечно, тогда мы не знали, что приготовить
о человеке, который мог говорить о бедности так, как будто это не было позором. И все же,
каким-то образом капитан Браун завоевал уважение в Крэнфорде и был
призвали, несмотря на все резолюции об обратном. Я был
удивлен, услышав, что его мнения цитируются как авторитетные во время визита, который я
заплатил Крэнфорду примерно через год после того, как он поселился в городе. Мой собственный
друзья были одними из самых ярых противников любого предложения посетить
капитан и его дочери, всего двенадцать месяцев назад; а теперь он был
даже допускался в запретные часы до двенадцати. Правда, это было сделано для того, чтобы
выясните причину дымления дымохода до того, как был зажжен огонь;
но все же капитан Браун поднялся наверх, ничуть не обескураженный, заговорил в
голос слишком громкий для комнаты, и шутил совсем по-мужски
насчет дома. Он был слеп ко всем мелким обидам, и
пропуски тривиальных церемоний, с которыми его приняли. Он
был дружелюбен, хотя крэнфордские леди вели себя холодно; он был
добросовестно отвечал на небольшие саркастические комплименты; и с его мужественным
откровенность пересилила все стеснения, которые встретили его как человека, который
не стыдился быть бедным. И, наконец, его превосходная мужская общность
здравый смысл, и его легкость в разработке способов преодоления внутренних
дилеммы, обеспечили ему исключительное положение авторитета среди
Крэнфордские леди. Сам он продолжал идти своим курсом, так как не подозревал о своем
популярность, поскольку он был наоборот; и я уверен, что он был поражен
однажды, когда он обнаружил, что его совет настолько высоко ценится, что делает некоторые
совет, который он дал в шутку, должен быть воспринят трезво, серьезно
серьезный.

Это было на такую тему: у одной пожилой леди была олдернийская корова, которую она
на нее смотрели как на дочь. Вы не смогли бы заплатить короткую четверть
часовой звонок без того, чтобы ему сказали о чудесном молоке или замечательном
интеллект этого животного. Весь город знал и доброжелательно относился
Олдерни мисс Бетси Баркер; поэтому велико было сочувствие и
сожаление, когда в неосторожный момент бедная корова упала в
известковая яма. Она стонала так громко, что вскоре ее услышали и спасли; но
тем временем бедное животное потеряло большую часть своей шерсти и вышло в поисках
голый, холодный и несчастный, с обнаженной кожей. Все жалели этого
животное, хотя некоторые не могли сдержать своих улыбок при виде ее забавного
внешний вид. Мисс Бетси Баркер буквально плакала от горя и смятения;
и было сказано, что она подумывала о том, чтобы попробовать ванну с маслом. Это средство,
возможно, был рекомендован кем-то из числа тех, чей совет она
спросили; но предложение, если оно когда-либо было сделано, было стукнуто по голове
Капитан Браун решил “Подарить ей фланелевый жилет и фланелевые
ящики, мэм, если вы хотите сохранить ей жизнь. Но мой совет таков: убей
бедное создание сразу же.”

Мисс Бетси Баркер вытерла глаза и сердечно поблагодарила капитана; она
принялись за дело, и мало-помалу весь город собрался посмотреть на Олдерни
покорно идущая на свое пастбище, одетая в темно-серую фланель. Я наблюдал
она сама много раз. Вы когда-нибудь видели коров, одетых в серую фланель, в
Лондон?

 [Изображение: Покорно идущая на свое пастбище]

Капитан Браун снял небольшой дом на окраине города,
где он жил со своими двумя дочерьми. Он , должно быть , был выше
шестьдесят во время первого визита, который я нанес в Крэнфорд после того, как уехал
это как место жительства. Но у него была жилистая, хорошо тренированная, упругая фигура,
жесткий военный откинутый назад затылок и пружинистый шаг, который заставил
он выглядит намного моложе, чем был. Его старшая дочь выглядела почти
такой же старый, как и он сам, и предал тот факт, что его настоящее было больше, чем его
кажущийся возраст. Мисс Браун, должно быть, было сорок; у нее был болезненный,
страдальческое, измученное выражение на ее лице, и выглядело так, как будто веселость
молодость давно исчезла из поля зрения. Даже в молодости она , должно быть, была
простой и с жесткими чертами лица. Мисс Джесси Браун была на десять лет моложе
ее сестра, и на двадцать оттенков красивее. У нее было круглое лицо с ямочками.
 Мисс Дженкинс однажды сказала, в порыве гнева против капитана Брауна (причина
о котором я вам сейчас расскажу)“, что она подумала, что пришло время для
Мисс Джесси, чтобы избавиться от своих ямочек на щеках, и не всегда пытаться
выглядишь как ребенок.” Это было правдой , в ней было что - то детское
лицо; и так будет, я думаю, до самой ее смерти, хотя она должна была бы жить
до ста. Ее глаза были большими голубыми удивленными глазами, смотревшими прямо
на тебя; ее нос был бесформенным и вздернутым, а губы красными и влажными;
волосы у нее тоже были уложены небольшими рядами локонов, что усиливало это
внешний вид. Я не знаю, была ли она хорошенькой или нет, но мне нравилось
ее лицо, как и у всех, и я не думаю, что она могла бы ей помочь
ямочки на щеках. В походке у нее было что-то от отца - развязность и
манере; и любая женщина-наблюдатель могла бы заметить небольшую разницу в
наряд двух сестер — наряд мисс Джесси стоит около двух фунтов на
в год дороже, чем у мисс Браун. Два фунта были крупной суммой в
Ежегодные выплаты капитана Брауна.

Таково было впечатление, произведенное на меня семьей Браун, когда я впервые
видел их всех вместе в Крэнфордской церкви. Капитан , которого я встретил
раньше — по случаю закопченной трубы, которую он вылечил каким-то
простая переделка дымохода. В церкви он держал в руках свой двойной бинокль
к его глазам во время Утреннего гимна, а затем высоко поднял голову
и запел громко и радостно. Он произносил ответы громче, чем
клерк — старик с писклявым слабым голосом, который, я думаю, чувствовал
обиженный звучным басом капитана, он дрожал все выше и выше
как следствие.

Выйдя из церкви, бойкий капитан самым галантным образом заплатил
внимание к его двум дочерям. Он кивнул и улыбнулся своим
знакомых; но он ни с кем не пожал руки, пока не помог Мисс
Браун, чтобы развернуть ее зонтик, забрал у нее молитвенник и
терпеливо ждал, пока она дрожащими нервными руками не взяла
задрала платье, чтобы пройтись по мокрым дорогам.

Интересно, что крэнфордские леди делали с капитаном Брауном в их
вечеринки. В прежние дни мы часто радовались, что не было
джентльмен, которому следует уделить внимание и для которого можно найти разговор в
карточные вечеринки. Мы поздравили себя с уютностью
вечерами; и, в нашей любви к аристократизму и отвращении к человечеству, мы
мы почти убедили себя, что быть мужчиной - значит быть “вульгарным”; так что
что, когда я обнаружила, что у моей подруги и хозяйки, мисс Дженкинс, будет
вечеринка в мою честь, и что капитан и мисс Браун были приглашены,
Мне было очень интересно, как пройдет этот вечер. Карточные столы,
с верхушками из зеленого сукна, были разложены при дневном свете, как обычно; это было
шла третья неделя ноября, так что вечера заканчивались примерно в четыре.
На каждом столе были разложены свечи и чистые колоды карт. В
огонь был разведен; опрятная служанка получила свой последний
указания; и там мы стояли, одетые в наше лучшее, каждый с
зажигалка для свечей в наших руках, готовая метнуть дротик в свечи, как только
раздался первый стук. Вечеринки в Крэнфорде были торжественными празднествами, заставлявшими
дамы чувствуют серьезный подъем, когда они сидят вместе в своих лучших
платья. Как только прибыло трое, мы сели за “Преферанс”, я
быть невезучим четвертым. Следующие четверо пришедших были усыплены
немедленно к другому столу; и вскоре чайные подносы, которые у меня были
замеченные в кладовой, когда я проходил мимо утром, были расставлены
каждый на середине карточного стола. Фарфор был из нежной яичной скорлупы;
старомодное серебро блестело полировкой, но съестные припасы были
малейшего описания. Пока подносы еще стояли на столах,
Вошли капитан и мисс Браун; и я мог видеть это, каким-то образом или
во-вторых, Капитан был любимцем всех присутствующих дам. Взъерошенный
брови разгладились, резкие голоса понизились при его приближении. Мисс Браун
выглядел больным и подавленным почти до уныния. Мисс Джесси улыбнулась, как обычно,
и казалась почти такой же популярной, как ее отец. Он сразу и спокойно
занял место мужчины в комнате; заботился о желаниях каждого,
уменьшил труд хорошенькой служанки, прислуживая за пустыми чашками и
дамы без хлеба и масла; и все же делали все это так легко и достойно
манере, и настолько, как если бы это было само собой разумеющимся для сильного, чтобы
позаботьтесь о слабом, чтобы он во всем был настоящим мужчиной. Он играл за
трехпенсовые очки с таким серьезным интересом, как если бы они были фунтами;
и все же, при всем своем внимании к незнакомцам, он следил за своими
страдающая дочь — ибо страдающей, я был уверен, она была, хотя для многих глаз
она могла бы только казаться раздражительной. Мисс Джесси не умела играть
карты: но она разговаривала с сиделками, которые до ее прихода имели
был довольно склонен сердиться. Она тоже пела старому надтреснутому
фортепиано, которое, я думаю, в молодости было спинетом. Мисс Джесси пропела:
“Джок из Хейзельдина” немного фальшивил; но мы не были ни одним из нас
мюзикл, хотя мисс Дженкинс отбивала время, вне времени, своим появлением
быть таким.

Было очень любезно со стороны мисс Дженкинс сделать это; ибо я видел, что
незадолго до этого ее сильно разозлило поведение мисс Джесси Браун.
неосторожное признание (_; предложение_ из шетландской шерсти), что у нее был дядя,
брат ее матери, который был лавочником в Эдинбурге. Мисс Дженкинс
попытался заглушить это признание ужасным кашлем — для Достопочтенного
Миссис Джеймисон сидела за карточным столом ближе всех к мисс Джесси, и что
что бы она сказала или подумала, если бы узнала, что находится в одной комнате с
племянница лавочника! Но мисс Джесси Браун (у которой не было такта, как у всех нас
согласовано на следующее утро) _воул бы_ повторить информацию и заверить мисс
Поул, она могла бы легко достать ей идентичную требуемую шетландскую шерсть,
“через моего дядю, у которого лучший ассортимент шетландских товаров из всех
один в Эдинбро’. Это было сделано для того, чтобы стереть вкус этого с наших губ,
и звук этого из наших ушей, что мисс Дженкинс предложила музыку;
поэтому я повторяю еще раз, с ее стороны было очень мило отбивать ритм песне.

Когда вновь появились подносы с печеньем и вином, пунктуально в
без четверти девять завязалась беседа, сравнение карт и разговоры
над трюками; но мало-помалу капитан Браун приобщился к литературе.

“Вы видели какие-нибудь номера ‘Пиквикских газет”?" - спросил он. (Они
затем были опубликованы по частям.) “Отличная штука!”

Итак, мисс Дженкинс была дочерью покойного ректора Крэнфорда; и, на
сила ряда рукописных проповедей и довольно хороший
божественной библиотеки, считала себя литературоведом и смотрела на любой
разговор о книгах как вызов ей. Поэтому она ответила и
сказала: “Да, она видела их; действительно, она могла бы сказать, что читала их”.

“И что вы о них думаете?” - воскликнул капитан Браун. “Разве это не так
классно хорош?”

Столь настойчивая мисс Дженкинс не могла не заговорить.

“Я должен сказать, я не думаю, что они в коей-либо мере равны доктору Джонсону.
Все-таки, возможно, автор молод. Пусть он будет упорствовать, и кто знает
кем он может стать, если возьмет великого Доктора за образец?”
Это было, очевидно, чересчур для капитана Брауна, чтобы спокойно воспринять; и я
увидела слова , вертевшиеся у него на кончике языка , прежде чем мисс Дженкинс закончила
ее приговор.

“Это совсем другого рода вещи, моя дорогая мадам”, - начал он.

“Я вполне осведомлена об этом”, - ответила она. “И я делаю скидку,
Капитан Браун.”

“Просто позвольте мне прочесть вам сцену из номера за этот месяц”, - взмолился
он. “У меня это было только сегодня утром, и я не думаю, что компания может
прочти это еще.”

“Как вам будет угодно”, - сказала она, устраиваясь поудобнее с видом покорности судьбе.
Он прочитал отчет о “смуглянке”, который Сэм Уэллер дал в Бате. Некоторые
некоторые из нас от души рассмеялись. _ Я_ не осмелился, потому что я остановился в
дом. Мисс Дженкинс сидела с терпеливой серьезностью. Когда все закончилось, она
повернулся ко мне и сказал с мягким достоинством—

“Принеси мне "Расселас", моя дорогая, из книжного зала”.

Когда я принес ей это, она повернулась к капитану Брауну—

“Теперь позвольте мне прочесть вам сцену, и тогда присутствующая компания сможет
выбирайте между вашим любимцем, мистером Бозом, и доктором Джонсоном.”

Она прочитала один из разговоров между Расселасом и Имлаком, в
высоким, величественным голосом: и когда она закончила, она сказала: “Я
представьте, что теперь я оправдан в своем предпочтении доктору Джонсону как автору
вымысел”. Капитан поджал губы и забарабанил по столу:
но он ничего не сказал. Она думала , что нанесет ему завершающий удар
или два.

 [Изображение: Пытаюсь вовлечь ее в разговор]

“Я считаю вульгарным и ниже литературного достоинства публиковать
в цифрах.”

“Как был опубликован "Бродяга", мэм?” - тихо спросил капитан Браун
голос, который, я думаю, мисс Дженкинс не могла слышать.

“Стиль доктора Джонсона - это образец для начинающих. Мой отец
порекомендовал мне это, когда я начал писать письма — у меня сформировался свой собственный
придерживайтесь этого стиля; я порекомендовал его вашему любимому.”

“Мне было бы очень жаль, если бы он променял свой стиль на любой подобный
напыщенный почерк, ” сказал капитан Браун.

Мисс Дженкинс восприняла это как личное оскорбление, в связи с чем
Капитану ничего не снилось. Эпистолярное письмо , написанное ею и ее друзьями
считается ее _forte_. Я видел много копий многих писем
написано и исправлено на грифельной доске, прежде чем она “воспользовалась получасом
как раз перед публикацией -время заверить ” своих друзей в том или ином;
и доктор Джонсон была, как она сказала, ее моделью в этих композициях. Она
выпрямилась с достоинством и ответила только на последнее замечание капитана Брауна.
сделайте замечание, сказав с заметным ударением на каждом слоге: “Я предпочитаю доктора
Джонсон - мистеру Бозу”.

Говорят — я не поручусь за этот факт, — что капитан Браун был услышан, чтобы
скажи _sotto voce_: “Проклятый доктор Джонсон!” Если он это сделал, то раскаялся
впоследствии, как он показал, подойдя к креслу мисс Дженкинс,
и пытающийся вовлечь ее в разговор о чем-нибудь более приятном
субъект. Но она была неумолима. На следующий день она сделала замечание , что я
я упоминал о ямочках на щеках мисс Джесси.




ГЛАВА II.
КАПИТАН


Невозможно было прожить месяц в Крэнфорде и не знать ежедневных
привычки каждого жителя; и задолго до того, как мой визит закончился, я многое знал
что касается всей Коричневой троицы. Там не было ничего нового, что можно было бы обнаружить
уважая их бедность; ибо они просто и открыто говорили о
это с самого начала. Они не делали секрета из необходимости
то, что они экономичны. Все, что оставалось обнаружить, - это
Бесконечная доброта сердца капитана и различные способы, в которых,
бессознательно для самого себя он проявил это. Несколько маленьких анекдотов были
говорили об этом в течение некоторого времени после того, как они произошли. Как мы не читали
много, и поскольку все дамы довольно хорошо ладили со слугами, там
было мало тем для разговора. Поэтому мы обсудили
обстоятельства, при которых капитан забирал обед у бедной пожилой женщины из ее
руки в одно очень скользкое воскресенье. Он встретил ее, возвращаясь из
пекарня, когда он шел из церкви и заметил ее шаткую походку;
и с серьезным достоинством, с которым он все делал, он с облегчением
она освободилась от своей ноши и направилась по улице рядом с ней, неся
ее запеченная баранина с картофелем благополучно доставлена домой. Это было продумано очень
эксцентричный; и скорее ожидалось, что он нанесет раунд
звонит в понедельник утром, чтобы объяснить и извиниться перед Крэнфордом
чувство приличия: но он ничего подобного не сделал: и тогда было решено
что ему было стыдно, и он держался подальше от посторонних глаз. В доброй жалости к
ему мы начали говорить: “В конце концов, происшествие в воскресенье утром показало
великая доброта сердца”, и было решено, что он должен быть
утешенный своим следующим появлением среди нас; но, о чудо! он обрушился на
нас, не тронутых никаким чувством стыда, говорящих громко и басовито, как всегда, его
голова запрокинута, его парик такой же щеголеватый и хорошо завитый, как обычно, и мы
были вынуждены заключить, что он напрочь забыл о воскресении.

Мисс Поул и мисс Джесси Браун установили своего рода интимность на
прочность шетландской шерсти и новых стежков для вязания; так что
случилось так, что, когда я пошел навестить мисс Поул, я увидел больше Браунов
чем я занимался, оставаясь с мисс Дженкинс, которая так и не оправилась
то, что она назвала пренебрежительными замечаниями капитана Брауна о докторе Джонсоне как
автор легкой и приятной беллетристики. Я обнаружил , что мисс Браун была
серьезно болен какой-то затяжной, неизлечимой болезнью, болью
вызванный чем придал ее лицу то неловкое выражение, которое у меня было
принимается за откровенную раздражительность. Сердитой она тоже была временами, когда
нервная раздражительность, вызванная ее болезнью, вышла за рамки терпения.
Мисс Джесси терпела ее в это время, даже более терпеливо, чем она
покончили с горькими самобичеваниями, которыми они неизменно
преуспел. Мисс Браун привыкла обвинять себя не только в поспешности и
раздражительный характер, но также и то, что она была причиной того, что ее отец и сестра
были вынуждены ущипнуть, чтобы позволить ей ту маленькую роскошь, которая
были необходимыми в ее состоянии. Она бы так охотно сделала
жертвы ради них и облегчили их заботы, чтобы первоначальная
великодушие ее характера добавляло резкости ее характеру. Все это
был перенесен мисс Джесси и ее отцом более чем спокойно - с
абсолютная нежность. Я простил мисс Джесси ее фальшивое пение, и
ее юношеский наряд, когда я увидел ее дома. Я пришел к пониманию
этот темный парик капитана Брауна "Брут" и стеганое пальто (увы! слишком часто
изношенные) были остатками военной подтянутости его юности, которая
теперь он носил неосознанно. Он был человеком с бесконечными ресурсами, приобретенным
по своему казарменному опыту. Как он признался, никто не мог очернить его
сапоги, чтобы угодить ему, кроме самого себя; но, на самом деле, он был не выше экономии
труды маленькой служанки во всех отношениях — зная, скорее всего,
что болезнь его дочери сделала это место тяжелым.

Он попытался помириться с мисс Дженкинс вскоре после памятного
спор, который я назвал подарком в виде деревянной противопожарной лопаты (его собственной
изготовление), услышав, как она сказала, насколько сильно скрежещет железный
раздражал ее. Она приняла подарок с прохладной благодарностью и поблагодарила
его формально. Когда он ушел, она велела мне убрать это в
чулан; чувствуя, вероятно, что нет подарка от мужчины, который предпочел
Мистер Боз для доктора Джонсона мог бы быть менее раздражающим, чем железная пожарная лопата.

Таково было положение вещей, когда я покинул Крэнфорд и отправился в Драмбл.
У меня было, однако, несколько корреспондентов, которые держали меня в курсе того,
труды милого маленького городка. Там была мисс Поул, которая была
став такой же поглощенной вязанием крючком, как когда-то вязанием,
и смысл чьего письма был примерно таким: “Но не забывай
белая шерстяная ткань у Флинта” из старой песни; ибо в конце каждого
предложение новостей дало новое направление относительно какой-то комиссии по вязанию крючком
который я должен был выполнить для нее. Мисс Матильда Дженкинс (которая не возражала
называться мисс Мэтти, когда мисс Дженкинс не было рядом) написала милую, добрую,
бессвязные письма, время от времени высказывающая собственное мнение; но
внезапно взяв себя в руки, и либо умоляя меня не называть то, что она
сказал, поскольку Дебора думала по-другому, и _ она_ знала, иначе
добавив постскриптум о том, что с момента написания вышеизложенного она
обсуждал эту тему с Деборой и был вполне убежден
это и т.д. — (здесь, вероятно, последовал отказ от каждого мнения, которое она
было указано в письме). Затем появилась мисс Дженкинс—Дебора, как ей нравилось
Мисс Мэтти звать ее, так как ее отец однажды сказал, что еврейское имя
должно быть так ярко выражено. Я втайне думаю, что она выучила иврит
пророчица для образца по характеру; и, действительно, она мало чем отличалась от
суровая пророчица в некотором смысле, делая поправку, конечно, на современные
обычаи и разница в одежде. Мисс Дженкинс была одета в галстук и
маленькая шляпка, похожая на жокейскую шапочку, и в целом имела вид
сильная духом женщина; хотя она презрела бы современную идею о
женщины равны мужчинам. Действительно, Равный! она знала, что они были выше ее.
Но вернемся к ее письмам. Все в них было величественным
как и она сама. Я просмотрел их (дорогая мисс Дженкинс, как я
почтил ее!) и я приведу выдержку, тем более что это
относится к нашему другу капитану Брауну:—

“Достопочтенная миссис Джеймисон только что покинула меня; и, в
в ходе беседы она сообщила мне информацию, которую она
вчера получила звонок от бывшего друга своего уважаемого мужа,
Лорд Молеверер. Вам нелегко догадаться, что привело его
светлость в пределах нашего маленького городка. Это было для того, чтобы увидеть капитана
Браун, с которым, по-видимому, его светлость был знаком в ‘украшенном перьями
войны’, и у которого была привилегия предотвратить разрушение от его
голову светлости, когда над ней нависла какая-то великая опасность, с
неправильно названный мыс Доброй Надежды. Вы знаете нашу подругу, достопочтенную миссис
Недостаток Джеймисона в духе невинного любопытства, и вы будете
поэтому не удивляйтесь так сильно, когда я скажу вам, что она была совершенно неспособна
чтобы раскрыть мне точную природу опасности, о которой идет речь. Я был
признаюсь, мне не терпелось выяснить, каким образом капитан Браун со своим
ограниченное заведение, могло бы принять столь уважаемого гостя; и я
обнаружили, что его светлость удалился на покой и, будем надеяться, в
освежающий сон в отеле "Ангел"; но разделил брунонскую трапезу
в течение двух дней, когда он почтил Крэнфорд своим августейшим присутствием.
Миссис Джонсон, жена нашего гражданского мясника, сообщает мне, что мисс Джесси
купил баранью ногу; но, кроме этого, я не слышу ни о каком приготовлении
что угодно, лишь бы устроить достойный прием столь уважаемому гостю.
Возможно, они развлекали его ‘пиром разума и потоком
душе’; и нам, кто знаком с печальной нехваткой капитана Брауна в
смакуйте "чистые источники незапятнанного английского’, это может иметь значение для
поздравление с тем, что у него была возможность улучшить свой вкус,
проведение беседы с элегантным и утонченным представителем британского
аристократия. Но кто полностью свободен от каких-то мирских недостатков?”

Мисс Поул и мисс Мэтти написали мне с той же почтой. Такой кусочек
новость, поскольку визит лорда Молеверера не должен был остаться незамеченным в Крэнфорде
авторы писем: они извлекли из этого максимум пользы. Мисс Мэтти смиренно извинилась
за то, что писала в то же время, что и ее сестра, которая была намного более способной
чем она, чтобы описать честь, оказанную Крэнфорду; но, несмотря на
немного неправильная орфография, рассказ мисс Мэтти дал мне лучшее представление о
переполох, вызванный визитом его светлости, после того, как это произошло;
ибо, за исключением людей из "Ангела", Браунов, миссис Джеймисон и
маленький мальчик , которого его светлость обругал за то, что тот катал грязный обруч против
аристократические ноги, я не мог слышать ни о ком, с кем его
светлость поддерживал беседу.

Мой следующий визит в Крэнфорд состоялся летом. Не было ни того, ни другого
рождений, смертей и браков с тех пор, как я был там в последний раз. Все выжили
в том же доме, и носила почти такую же хорошо сохранившуюся,
старомодная одежда. Величайшим событием было то, что мисс Дженкинс получила
купил новый ковер для гостиной. О, эта напряженная работа, мисс
Мэтти и я гонялись за солнечными лучами, когда они падали днем
прямо на этот ковер через окно без жалюзи! Мы распространяем
разложили газеты по местам и сели за нашу книгу или нашу работу; и,
ого! через четверть часа солнце переместилось и пылало на
свежее пятно; и снова мы опустились на колени, чтобы изменить положение
газеты. Мы тоже были очень заняты целое утро, прежде чем мисс
Дженкинс устроила свою вечеринку, следуя ее указаниям и вырезая
и сшивайте вместе кусочки газеты так, чтобы образовались маленькие дорожки для
каждый стул установлен для ожидаемых посетителей, чтобы их обувь не испачкалась
или осквернить чистоту ковра. Делаете ли вы бумажные дорожки для каждого
гость, на которого можно наткнуться в Лондоне?

Капитан Браун и мисс Дженкинс были не очень сердечны друг к другу. В
литературный спор, начало которого я видел, был “сырым”,
малейшее прикосновение к которому заставляло их вздрагивать. Это было единственное отличие от
мнение, которое у них когда-либо было; но этого различия было достаточно. Мисс Дженкинс
не мог удержаться от разговора с капитаном Брауном; и, хотя он не
отвечая, он побарабанил пальцами, и это действие она почувствовала и возмутилась
как очень пренебрежительное отношение к доктору Джонсону. Он был довольно показным в своем
предпочтение произведениям мистера Боза; ходил бы по улицам так
поглощенный ими, он едва не столкнулся с мисс Дженкинс; и хотя
его извинения были серьезными и искренними, и хотя на самом деле он этого не сделал,
сделать больше, чем напугать ее и себя, она призналась мне, что предпочла бы, чтобы он
сбил бы ее с ног, если бы он только читал более высокий стиль
литература. Бедный, храбрый капитан! он выглядел старше и более измученным,
и его одежда была очень поношенной. Но он казался таким же умным и
веселый, как всегда, если только его не спрашивали о здоровье его дочери.

“Она очень страдает, и она должна страдать еще больше: мы делаем все, что в наших силах
чтобы облегчить ее боль; — Да будет воля Божья!” Он снял свою шляпу в
эти последние слова. От мисс Мэтти я узнал, что все было
фактически, сделано. Врач, пользующийся высокой репутацией в этой стране
за соседями послали, и каждое предписание, которое он дал, было
внимательный, невзирая на расходы. Мисс Мэтти была уверена , что они отрицали
сами делают много вещей для того, чтобы сделать инвалида комфортным; но
они никогда не говорили об этом; а что касается мисс Джесси!— “Я действительно думаю, что она
ангел, ” сказала бедная мисс Мэтти, совершенно потрясенная. “Чтобы увидеть ее способ
смиряясь с раздражительностью мисс Браун и светлым выражением ее лица
после того, как она просидела целую ночь и отругала больше половины из них,
это довольно красиво. Тем не менее, она выглядит такой же опрятной и готовой приветствовать
Капитан во время завтрака, как будто она спала в постели королевы
всю ночь. Моя дорогая! вы никогда не смогли бы посмеяться над ее чопорными маленькими кудряшками или
снова ее розовые бантики, если бы вы видели ее такой, какой видела я ”. Я мог только чувствовать
очень раскаивающийся, и приветствую мисс Джесси с двойным уважением, когда я встретил ее
следующий. Она выглядела поблекшей и осунувшейся, а ее губы начали дрожать, как будто
она была очень слаба, когда говорила о своей сестре. Но она просияла,
и отослала обратно слезы, которые блестели в ее прелестных глазах, когда она
сказал—

“Но, безусловно, Крэнфорд - это город доброты! Я не думаю, что
у любого приготовлен ужин лучше, чем обычно, но лучшая часть из всех
поставляется в маленьком закрытом тазике для моей сестры. Бедные люди будут
оставляйте для нее самые ранние овощи у нашей двери. Они говорят коротко
и грубовато, как будто они стыдились этого: но я уверен, что это часто переходит в
мое сердце радуется их заботливости”. Теперь слезы вернулись , и
переполненный; но через минуту или две она начала ругать себя, и
закончилось тем, что ушла все та же жизнерадостная мисс Джесси, что и всегда.

“Но почему этот лорд Молеверер ничего не делает для человека , который
спас ему жизнь? ” переспросил я.

“Видите ли, если у капитана Брауна нет на то какой-то причины, он никогда
говорит о том, что он беден; и он прошел мимо его светлости с таким видом, словно
счастливый и жизнерадостный, как принц; и поскольку они никогда не привлекали внимания к
их ужин с извинениями, и поскольку мисс Браун в тот день чувствовала себя лучше, и
все казалось ярким, осмелюсь сказать, его светлость никогда не подозревал, сколько там заботы.
был на заднем плане. Он действительно довольно часто присылал дичь зимой, но
теперь он уехал за границу”.

У меня часто была возможность заметить, как использовались фрагменты и
маленькие возможности в Крэнфорде; розовые листья, которые были собраны здесь
они упали, чтобы сделать попурри для кого-то, у кого не было сада;
маленькие пучки цветов лаванды, присланные для того, чтобы усыпать ящики некоторых
горожанина, или сжечь в камере какого-нибудь инвалида. Вещи , которые
многие бы презирали, и действия, которые, казалось, едва ли стоили того, чтобы
выступать, обо всем позаботились в Крэнфорде. Мисс Дженкинс воткнула яблоко
с начинкой из гвоздики, чтобы она была подогрета и приятно пахла в комнате мисс Браун;
и, кладя каждую дольку, она произносила джонсонианскую фразу. Действительно,
она никогда не могла думать о Браунах, не говоря о Джонсоне; и, поскольку
в то время они редко отсутствовали в ее мыслях, я слышал много
раскатистое предложение из трех частей.

Однажды капитан Браун позвонил, чтобы поблагодарить мисс Дженкинс за множество маленьких
доброта, о которой я до тех пор не знал, что она оказала. Он
внезапно стал похож на старика; в его глубоком басовитом голосе появилась дрожащая
на нем его глаза казались тусклыми, а морщины на лице глубокими. Он сделал
не мог весело говорить о состоянии своей дочери, но он говорил
с мужественной, благочестивой покорностью, и не очень. Дважды он повторил: “Что
Джесси была у нас, одному Богу известно!” и после второго раза он
поспешно встал, пожал всем руки, не говоря ни слова, и вышел из
комната.

В тот день днем мы заметили небольшие группы на улице, все слушали
с лицами, ошеломленными той или иной историей. Мисс Дженкинс задавалась вопросом , что
могло быть так в течение некоторого времени, прежде чем она совершила недостойный шаг
о том, чтобы послать Дженни навести справки.

Дженни вернулась с белым от ужаса лицом. “О, мэм! О, мисс
Дженкинс, мэм! Капитан Браун убит этими мерзкими жестокими железнодорожниками!”
и она разрыдалась. Она, наряду со многими другими, испытала
доброта бедного капитана.

“Как?—где—где? Боже милостивый! Дженни, не трать время на слезы, но
расскажи нам что-нибудь.” Мисс Мэтти сразу же выбежала на улицу, и
схватили за шиворот человека, который рассказывал эту историю.

 [Изображение: Она привела испуганного Картера ... в
гостиная]

“Входите — Немедленно идите к моей сестре, мисс Дженкинс, дочери священника.
О, боже, боже! скажи, что это неправда”, - воскликнула она, когда принесла
испуганный Картер, приглаживая волосы, вошел в гостиную, где
он стоял в своих мокрых ботинках на новом ковре, и никто не обращал на это внимания.

“Пожалуйста, мама, это правда. Я сам сею это”, и он содрогнулся от
воспоминание. “Капитан читал какую-то новую книгу, когда был глубоко
внутри, в ожидании следующего поезда; и там была маленькая девочка, как и хотелось
прийти к своей мамочке, и ускользнул от своей сестры, и пришел ковылять
через черту. И он внезапно поднял глаза на звук поезда
приближаюсь, и высеваю ребенка, и он бросается на леску и цепляет ее,
и его нога поскользнулась, и поезд проехал над ним в мгновение ока. О Господь,
Господи! Мама, это чистая правда, и они пришли, чтобы рассказать его
дочери. Однако ребенок в безопасности, стоит только похлопать его по плечу, как
он бросил его его мамочке. Бедный капитан был бы рад этому, мама,
не так ли? Да благословит его Господь!” Великий грубый картер поджал губы
мужественное лицо, и отвернулся, чтобы скрыть свои слезы. Я повернулся к мисс
Дженкинс. Она выглядела очень больной, как будто собиралась упасть в обморок, и подписала
ко мне, чтобы открыть окно.

“Матильда, принеси мне мою шляпку. Я должен пойти к этим девушкам. Боже, прости меня,
если я когда-нибудь говорил презрительно с капитаном!”

Мисс Дженкинс оделась, чтобы выйти, сказав мисс Матильде отдать
возьми бокал вина. Пока ее не было, мисс Мэтти и я прижались друг к другу
огонь, говорящий низким и благоговейным голосом. Я знаю, что мы тихо плакали
все время.

Мисс Дженкинс вернулась домой в молчаливом настроении, и мы не осмелились задавать ей много вопросов.
вопросы. Она рассказала нам, что мисс Джесси упала в обморок, и что она и
Мисс Пул испытала некоторые трудности, приведя ее в чувство; но это, поскольку
как только она пришла в себя, она попросила одного из них пойти и посидеть с ней
сестра.

“Мистер Хоггинс говорит, что она не проживет много дней, и она будет избавлена от этого
шок, - сказала мисс Джесси, дрожа от чувств, на которые она не осмеливалась
уступи дорогу.

“Но как ты справляешься, моя дорогая?” - спросила мисс Дженкинс. “Ты не можешь вынести
вставай, она должна увидеть твои слезы.”

“Бог поможет мне — я не уступлю — она спала, когда пришло известие;
возможно, она еще спит. Она была бы так совершенно несчастна, не только в
смерть моего отца, но подумать о том, что стало бы со мной; она такая
добры ко мне.” Она серьезно посмотрела им в лица своим мягким правдивым
глаза, и мисс Пул впоследствии сказала мисс Дженкинс, что едва могла вынести
это, зная, как и она, как мисс Браун относилась к своей сестре.

Однако все было улажено в соответствии с желанием мисс Джесси. Мисс Браун была
сообщить, что ее отца вызвали совершить короткое путешествие на
железнодорожный бизнес. Каким—то образом им это удалось - мисс Дженкинс могла
не могу точно сказать, как. Мисс Пул должна была остановиться у мисс Джесси. Миссис
Джеймисон послал навести справки. И это было все, что мы услышали в ту ночь; и
это была печальная ночь. На следующий день полный отчет о роковом
о несчастном случае написали в окружной газете, которую взяла мисс Дженкинс. Ее глаза
были очень слабы, сказала она, и она попросила меня прочитать это. Когда я пришел к
“галантный джентльмен был глубоко погружен в чтение ряда
‘Пиквик’, который он только что получил, ” мисс Дженкинс покачала головой
долго и торжественно, а затем выдохнул: “Бедный, дорогой, влюбленный мужчина!”

Труп должен был быть доставлен со станции в приходскую церковь, там
быть преданным земле. Мисс Джесси всем сердцем стремилась следовать ему до самого
серьезна; и никакие отговорки не могли изменить ее решимости. Ее сдержанность в отношении
сама по себе сделала ее почти упрямой; она сопротивлялась всем советам мисс Пул.
мольбы и советы мисс Дженкинс. Наконец мисс Дженкинс сдалась
точка; и после молчания, которое, как я опасался, предвещало какую-то глубокую
недовольство мисс Джесси, мисс Дженкинс сказала, что она должна сопровождать
последнее - на похороны.

“Тебе не подобает идти одному. Это было бы против обоих правил приличия
и человечность, если бы я позволил это”.

Мисс Джесси, казалось, даже наполовину не нравилась такая договоренность; но ее
упрямство, если у нее вообще было что-то, истощилось в ее решимости уйти
к погребению. Я не сомневаюсь, что ей, бедняжке, хотелось поплакать в одиночестве
над могилой дорогого отца, для которого она была всем во всем, и
уступить место на один маленький полчаса, не прерываемый сочувствием и
незаметно для дружбы. Но этому не суждено было сбыться. В тот день , мисс
Дженкинс послала за ярдом черного крепа и занялась делом сама
при отделке маленькой черной шелковой шляпки, о которой я уже говорила. Когда это
закончив, она надела его и посмотрела на нас в ожидании одобрения—восхищения
она презирала. Я был полон печали, но, по одной из тех причудливых
мысли, которые непрошеною приходят в наши головы во времена глубочайшего горя,
Едва я увидел шляпу, как мне вспомнился шлем; и в этом
гибридная шляпка, наполовину шлем, наполовину жокейская шапочка, присутствовала ли мисс Дженкинс
Похороны капитана Брауна, и, я полагаю, поддержал мисс Джесси с
нежная, снисходительная твердость, которая была бесценна, позволяя ей плакать
ее страстное наполнение перед тем, как они ушли.

Мисс Поул, мисс Мэтти и я тем временем ухаживали за мисс Браун: и усердно
работу мы нашли для того, чтобы облегчить ее ворчливые и нескончаемые жалобы.
Но если мы были такими усталыми и подавленными, то какой же должна была быть мисс Джесси!
И все же она вернулась почти спокойной, как будто обрела новую силу. Она
сняла свое траурное платье и вошла, выглядя бледной и нежной,
поблагодарив каждого из нас мягким долгим пожатием руки. Она могла бы даже
улыбка — слабая, милая, зимняя улыбка — как бы для того, чтобы заверить нас в ее способности
терпеть; но ее взгляд заставил наши глаза внезапно наполниться слезами, больше, чем
если бы она сразу заплакала.

Было решено , что мисс Пул останется с ней на все время наблюдения
долгая ночь; и что мисс Мэтти и я должны были вернуться утром
чтобы облегчить их и дать мисс Джесси возможность в течение нескольких часов
спать. Но когда наступило утро, мисс Дженкинс появилась в
накрыла стол для завтрака, облачилась в свой шлем-капор и заказала мисс Мэтти
остаться дома, так как она собиралась пойти и помочь няне. Она была
очевидно, в состоянии большого дружеского возбуждения, которое она продемонстрировала,
ест свой завтрак стоя и ругает всех домочадцев вокруг.

Никакая сиделка — никакая энергичная женщина с сильным характером - не могла бы сейчас помочь мисс Браун.
Когда мы вошли, в комнате было что-то такое, что было сильнее нас всех,
и заставил нас сжаться в торжественной благоговейной беспомощности. Мисс Браун была
умирающий. Мы едва узнали ее голос, настолько в нем не было жалоб
тон, который у нас всегда ассоциировался с этим. Мисс Джесси рассказала мне потом
что оно, и ее лицо тоже, были именно такими, какими были раньше, когда
смерть ее матери сделала ее молодой встревоженной главой семьи, из
которого выжила только мисс Джесси.

Она сознавала присутствие своей сестры, хотя, я думаю, не
наш. Мы немного постояли за занавеской: мисс Джесси опустилась на колени рядом с ней.
лицо рядом с лицом ее сестры, чтобы уловить последний тихий ужасный шепот.

“О, Джесси! Джесси! Каким эгоистичным я был! Боже, прости меня за
позволить тебе пожертвовать собой ради меня, как ты это сделал! Я так любил
ты — и все же я думал только о себе. Боже, прости меня!”

“Тише, любимая! тише! ” сказала мисс Джесси, всхлипывая.

“И мой отец, мой дорогой, дорогой отец! Я не буду жаловаться сейчас, если Бог
это даст мне силы быть терпеливым. Но, о, Джесси! скажи моему отцу
как я жаждала наконец увидеть его и попросить у него прощения.
 Теперь он никогда не узнает, как я любила его — о! если бы я мог только сказать ему,
прежде чем я умру! Какой печальной была его жизнь, и я сделал это
немного, чтобы подбодрить его!”

Лицо мисс Джесси озарилось светом. “Утешит ли это тебя, дорогая,
думать, что он действительно знает? — утешило бы тебя, любимая, знать, что его
заботы, его печали”, — Ее голос дрожал, но она успокоила его, чтобы
спокойствие — “Мэри! он ушел раньше вас в то место, где находятся усталые
в состоянии покоя. Теперь он знает, как ты любила его.”

Странное выражение, которое не было выражением огорчения, появилось на лице мисс Браун.
Некоторое время она ничего не говорила, но затем мы увидели, как ее губы сформировали
слова, а не услышанный звук — “Отец, мать, Гарри, Арчи”; — затем,
как будто это была новая идея, бросающая тонкую тень на ее потемневшую
разум — “Но ты будешь одна, Джесси!”

Я думаю, мисс Джесси чувствовала это все время молчания; ибо
при этих словах слезы покатились по ее щекам, как дождь, и она
сначала не смог ответить. Затем она крепко сжала руки вместе, и
поднял их и сказал — но не нам — “Хотя Он и убьет меня, все же я
верь в Него”.

Еще через несколько мгновений мисс Браун лежала спокойно и неподвижно — никогда не горевала и
бормочи еще.

После этих вторых похорон мисс Дженкинс настояла, чтобы мисс Джесси должна
приезжай, чтобы остаться с ней, а не возвращаться в заброшенный дом, который,
на самом деле, как мы узнали от мисс Джесси, теперь от нее нужно отказаться, как она сделала
нет средств для его поддержания. У нее было что - то больше двадцати фунтов в
год, помимо процентов от денег, за которые мебель была бы
продать; но она не могла на это жить; и поэтому мы поговорили о ней
квалификация для зарабатывания денег.

“Я умею аккуратно шить, ” сказала она, “ и мне нравится ухаживать за больными. Я тоже думаю, что я
могла бы управлять домом, если бы кто-нибудь попробовал меня в качестве экономки; или я бы
пойти в магазин продавщицей, если у них хватит терпения со мной в
первый.”

Мисс Дженкинс заявила сердитым голосом, что она не должна делать ничего подобного
вещь; и говорила сама с собой о том, что “некоторые люди понятия не имеют о своих
звание капитанской дочки”, почти час спустя, когда она
принес мисс Джесси миску с изысканно приготовленным аррорутом и встал
над ней, как драгун, пока не была съедена последняя ложка: тогда она
исчез. Мисс Джесси начала рассказывать мне еще о некоторых планах, которые
предложили ей себя и незаметно заговорили о
дни, которые были прошлыми и ушедшими, и интересовали меня так сильно, что я и не подозревал
и не обращал внимания на то, как проходило время. Мы оба были поражены , когда мисс Дженкинс
появился снова и застал нас плачущими. Я боялся , что она будет
недовольна, так как она часто говорила, что плач мешает пищеварению, и я знал
она хотела, чтобы мисс Джесси стала сильной; но вместо этого та выглядела странно и
взволнованный, он суетился вокруг нас, ничего не говоря. Наконец - то она
заговорил.

“Я был так сильно поражен — нет, я вовсе не был поражен — не
имейте в виду, моя дорогая мисс Джесси — я был очень удивлен — на самом деле, я
у вас был посетитель, которого вы когда-то знали, моя дорогая мисс Джесси”.—

Мисс Джесси сильно побледнела, затем покраснела и нетерпеливо посмотрела на
Мисс Дженкинс.

“Джентльмен, моя дорогая, который хочет знать, не согласитесь ли вы его увидеть”.

“Правда? — это не так”, — запинаясь, выдавила мисс Джесси - и не продвинулась дальше.

“Это его визитка”, - сказала мисс Дженкинс, отдавая ее мисс Джесси, и
пока ее голова была склонена над этим, мисс Дженкинс прошла через ряд
подмигивания и странные гримасы в мою сторону, и ее губы сложились в длинную фразу:
в котором, конечно, я не мог понять ни слова.

“Можно ему подняться?” - спросила наконец мисс Дженкинс.

“О, да! конечно!” - сказала мисс Джесси, как бы говоря: "это ваш
дом, ты можешь показать любому посетителю, где захочешь. Она взяла в руки несколько
вязание мисс Мэтти и начала быть очень занятой, хотя я могла видеть
как она дрожала всем телом.

Мисс Дженкинс позвонила в колокольчик и велела слуге, который открыл на звонок, показать
Майор Гордон поднялся наверх; и вскоре вошел высокий, изящный,
откровенный на вид мужчина лет сорока или старше. Он пожал руку мисс Джесси;
но он не мог видеть ее глаз, она не отрывала их от земли.
Мисс Дженкинс спросила меня, не подойду ли я и не помогу ли ей перевязать
консервы в кладовой; и хотя мисс Джесси дернула меня за платье,
и даже посмотрев на меня умоляющим взглядом, я не посмел отказаться пойти
где спросила мисс Дженкинс. Вместо того чтобы перевязывать консервы в
кладовая, однако, мы пошли поговорить в столовую; и там мисс
Дженкинс рассказала мне, что майор Гордон рассказал ей; как он служил в
в одном полку с капитаном Брауном и познакомился с мисс
Джесси, тогда симпатичная, цветущая девушка восемнадцати лет; как
знакомство переросло в любовь с его стороны, хотя это было несколько
за много лет до того, как он заговорил; как, став одержимым, через волю
о дяде, о хорошем поместье в Шотландии, он предложил и был
отказался, хотя и с таким сильным волнением и явным огорчением, что он был
конечно, она не была к нему равнодушна; и как он обнаружил, что
препятствием была падучая болезнь, которая даже тогда была слишком очевидна
угрожал ее сестре. Она упомянула , что хирурги предсказали
сильное страдание; и не было никого, кроме нее самой, кто мог бы ухаживать за ее бедным
Мэри, или подбадривать и утешать своего отца во время болезни. Они
имели длительные обсуждения; и о ее отказе посвятить себя ему в качестве
его жена, когда все должно было закончиться, он разозлился и порвал с
полностью и уехала за границу, полагая, что она была бессердечным человеком
которого ему не мешало бы забыть. Он путешествовал по Востоку,
и возвращался домой, когда в Риме он увидел отчет капитана
Смерть Брауна в Галиньяни.

Как раз в этот момент мисс Мэтти, которая отсутствовала все утро и успела только
недавно вернулся в дом, ворвался с выражением смятения на лице и
оскорбленные приличия.

“О, боже мой!” - сказала она. “Дебора, там джентльмен, сидящий в
в гостиной, обнимая мисс Джесси за талию!” У мисс Мэтти
глаза казались большими от ужаса.

 [Фотография: “С его рукой, обнимающей талию мисс Джесси!”]

Мисс Дженкинс мгновенно оборвала ее.

“Самое подходящее место в мире для его руки. Уходи,
Матильда, и не лезь не в свое дело.” Это от ее сестры, у которой был
до сих пор являвшаяся образцом женского приличия, была ударом для бедной мисс
Мэтти, и с двойным потрясением она вышла из комнаты.

В последний раз я видел бедную мисс Дженкинс много лет спустя после этого.
Миссис Гордон поддерживала теплые и нежные отношения со всеми в
Крэнфорд. Мисс Дженкинс, мисс Мэтти и мисс Пул все были в гостях
ее, и вернулась с замечательными рассказами о ее доме, ее муже, ее
платье и ее внешность. Ибо, от счастья, что-то от ее раннего расцвета
вернулась; она была на год или два моложе, чем мы ее приняли.
Ее глаза всегда были прекрасны, и, как у миссис Гордон, ее ямочки на щеках не были
не к месту. В то время, на которое я ссылался, когда я в последний раз видел
Мисс Дженкинс, эта леди была старой и немощной и потеряла что-то из
ее сильный ум. Маленькая Флора Гордон гостила у Мисс
Дженкинс, и когда я вошел, она читала вслух мисс Дженкинс, которая
лежал слабый и переодетый на диване. Флора отложила Рамблер , когда я
вошел.

“ Ах! ” воскликнула мисс Дженкинс. - Вы находите, что я изменилась, моя дорогая. Я не могу видеть, как
Раньше я так и делал. Если бы Флоры не было здесь, чтобы почитать мне, я едва ли знаю, как бы я
должен пережить этот день. Вы когда-нибудь читали " Рамблер"? Это
замечательная книга — замечательная! и самое полезное чтение для Флоры”
(что, я осмелюсь предположить, так бы и было, если бы она могла прочитать половину
слова без правописания, и мог бы понять значение
третий), “лучше, чем эта странная старая книга со странным названием, бедная
Капитан Браун был убит за то, что прочитал ... Ту книгу мистера Боза, вы знаете— ‘Старый
Поз’; когда я была девочкой — но это было давно — я играла Люси в ‘Старом
Поз”. Она болтала достаточно долго, чтобы Флора смогла произнести хорошее длинное заклинание в
“Рождественская песнь”, которую мисс Мэтти оставила на столе.




ГЛАВА III.
ЛЮБОВНЫЙ РОМАН ДАВНЫМ - ДАВНО


Я ДУМАЛ , что, вероятно, моя связь с Крэнфордом прекратится после
Смерть мисс Дженкинс; по крайней мере, что это должно было бы поддерживаться
переписка, которая имеет во многом такое же отношение к личной
сношение, которое я иногда вижу в книгах о засушенных растениях (“Hortus
Сиккус”, я думаю, они называют это "делать с живыми и свежими цветами".
на аллеях и лугах. Поэтому я был приятно удивлен тем, что
получив письмо от мисс Пул (которая всегда приходила за
дополнительную неделю после моего ежегодного визита к мисс Дженкинс), предлагая, чтобы
Я должен пойти и остаться с ней; а затем, через пару дней после моего
согласие, пришла записка от мисс Мэтти, в которой, в довольно
обходным путем и в очень скромной манере, она сказала мне, с каким удовольствием я
должен посоветоваться, могу ли я провести с ней неделю или две, либо до, либо
после того, как я был у мисс Пул; “ибо, ” сказала она, - с тех пор, как мой дорогой
смерть сестры Я хорошо понимаю, что у меня нет ничего привлекательного, что можно было бы предложить; это
только доброте моих друзей я могу быть обязан их компаny.”

Конечно, я обещала прийти к дорогой мисс Мэтти , как только закончу
мой визит к мисс Пул; и на следующий день после моего приезда в Крэнфорд я отправился
видеть ее, сильно задаваясь вопросом, каким был бы дом без мисс
Дженкинс, и скорее боящийся изменившегося аспекта вещей. Мисс Мэтти
начала плакать, как только увидела меня. Она явно нервничала из - за
предвидя мой звонок. Я утешал ее, как мог; и я
обнаружил, что лучшим утешением, которое я мог дать, была искренняя похвала, которая пришла
из моего сердца, когда я говорил о покойном. Мисс Мэтти медленно покачала ее
поразмышляйте над каждой добродетелью, как она была названа и приписана ее сестре; и
наконец она не смогла сдержать слез, которые уже давно беззвучно лились
текла, но спрятала лицо за носовым платком и громко зарыдала.

“Дорогая мисс Мэтти”, - сказал я, беря ее за руку, потому что действительно не знал в
какой способ сказать ей, как мне жаль ее, брошенную в
мир. Она отложила свой носовой платок и сказала—

“Моя дорогая, я бы предпочел, чтобы ты не называла меня Мэтти. Ей это не понравилось;
но, боюсь, я сделал много такого, что ей не понравилось, — и теперь она ушла!
Если тебе угодно, любовь моя, не могла бы ты называть меня Матильдой?”

Я честно пообещал и начал практиковать новое имя с мисс Поул
в тот же день; и постепенно мнение мисс Матильды по этому поводу
был известен через Крэнфорд, и мы все старались отказаться от более привычных
название, но с таким небольшим успехом, что мало-помалу мы отказались от этой попытки.

Мой визит к мисс Поул прошел очень спокойно. Мисс Дженкинс так долго занимала
зацепку в Крэнфорде, которую теперь, когда ее не стало, они едва ли знали, как дать
вечеринка. Достопочтенная миссис Джеймисон, которой сама мисс Дженкинс оказала
всегда уступал почетный пост, был толстым и инертным, и очень
милосердие ее старых слуг. Если они решили, что она должна дать
вечеринку, они напомнили ей о необходимости сделать это: если нет, она позволит
это само по себе. У меня было еще больше времени послушать истории из старого света
от мисс Пул, когда она сидела за вязанием, а я шила рубашки своему отцу.
Я всегда брала с собой в Крэнфорд некоторое количество простого шитья, ибо, поскольку мы не
много читаю или много гуляю, я обнаружил, что это отличное время для того, чтобы разобраться со своими
работать. Одна из историй мисс Поул связана с тенью любовной связи
это было смутно воспринято или подозревалось задолго до этого.

Вскоре пришло время, когда я должен был переехать к мисс Матильде
дом. Я нашел ее робкой и обеспокоенной приготовлениями к моему
комфорт. Много раз, пока я распаковывал вещи, она возвращалась назад и
вперед, чтобы разжечь огонь, который разгорался еще сильнее из- за того, что был таким
часто тыкали.

“У тебя достаточно трусиков, дорогой?” - спросила она. “Я не знаю точно, как
моя сестра обычно устраивала их. У нее были отличные методы. Я уверен, что она
за неделю научил бы слугу разводить огонь получше, чем этот,
и Фанни была со мной четыре месяца.”

Эта тема слуг была постоянной обидой, и я не мог
много удивляюсь этому; ибо если бы джентльмены были редкостью и почти неслыханно
в “благородном обществе” Крэнфорда они или их
двойники — красивые молодые люди — в изобилии принадлежали к низшим классам. В
у хорошеньких аккуратных служанок был свой выбор желательных “последователей"; и
своих любовниц, не испытывая какого-то таинственного страха перед мужчинами и
супружество, которое было у мисс Матильды, вполне могло бы испытывать некоторое беспокойство, чтобы
головы их миловидных служанок должны быть повернуты столяром, или
мясник или садовник, которые по своему призванию были обязаны прийти
к дому, и которые, как назло, как правило, были
красивый и неженатый. Любовники Фанни, если они у нее были, и мисс Матильда
подозревал ее в стольких флиртах, что, если бы она не была очень
хорошенькая, мне следовало бы усомниться в том, что она у нее есть — были бы постоянным беспокойством по
ее любовница. Согласно условиям ее помолвки, ей было запрещено
иметь “последователей”; и хотя она ответила достаточно невинно,
складывая вдвое подол своего фартука, она говорила: “Пожалуйста, мэм, я никогда
съел больше одного за раз”, - мисс Мэтти запретила это. Но в
видение мужчины, казалось, преследовало кухню. Фанни заверила меня , что это
это была сплошная фантазия, иначе я бы сам сказал, что видел мужскую
фалды пальто взбиваются в кладовке однажды, когда я ходила по поручению в
кладовой ночью; и в другой вечер, когда наши часы, имеющие
остановившись, я подошел посмотреть на часы, там был очень странный внешний вид,
удивительно похоже на молодого человека , втиснутого между часами и задней
из открытой кухонной двери: и я подумала, что Фанни схватила свечу
очень поспешно, чтобы отбросить тень на циферблат часов, в то время как она
очень позитивно сообщил мне время на полчаса раньше, чем мы выяснили
после этого по церковным часам. Но я ничего не добавила к словам мисс Мэтти
тревоги, назвав мои подозрения, особенно после того, как Фанни сказала мне, что
на следующий день, что это была такая странная кухня из-за странных теней вокруг
это, она действительно почти боялась оставаться; “потому что вы знаете, мисс”, - она
добавил: “Я не вижу ни одного существа с шестичасового чая, пока не позвонит миссис
звонок на молитву в десять.”

Однако вышло так, что Фанни пришлось уйти, и мисс Матильда взмолилась
меня, чтобы остаться и “поселить ее” с новой горничной; на что я согласился,
после того, как я услышал от своего отца, что он не хочет, чтобы я был дома. В
новая служанка была грубой, честной на вид деревенской девушкой, у которой было только
раньше жила на ферме, но мне понравилась ее внешность, когда она стала
нанята; и я пообещал мисс Матильде приучить ее к порядку в доме.
Упомянутые пути были религиозно такими , какими мисс Матильда считала свою сестру
одобрил бы. Многие внутренние правила и подзаконные акты были предметом
о жалобном шепоте, доносившемся до меня при жизни мисс Дженкинс; но теперь
что она ушла, я не думаю, что даже я, который был любимцем,
я бы осмелился предложить изменение. Приведу пример: мы постоянно
придерживался форм, которые соблюдались во время еды в “моем отце,
в доме священника.” Соответственно, у нас всегда было вино и десерт; но
графины наполнялись только тогда, когда была вечеринка, и то, что оставалось
к нему редко прикасались, хотя каждый день мы выпивали по два бокала вина
после ужина, до наступления следующего праздничного события, когда состояние
оставшееся вино было рассмотрено на семейном совете. Отбросы
часто раздавались бедным: но иногда, когда значительная часть имела
был оставлен на последней вечеринке (возможно, пять месяцев назад), он был добавлен
к чаю из свежей бутылки, принесенной из погреба. Я представляю себе бедного
Капитан Браун не очень любил вино, потому что я заметил, что он так и не допил
это его первый бокал, а большинство военных выпивают по нескольку. Тогда, что касается нашего
десерт, мисс Дженкинс собирала для него смородину и крыжовник
себя, которая, как мне иногда казалось, была бы вкуснее свежей из
деревья; но тогда, как заметила мисс Дженкинс, было бы
летом на десерт ничего нет. Как бы то ни было, мы чувствовали себя очень благородно
с нашими двумя бокалами на каждого и блюдом с крыжовником сверху, из
по бокам - смородина и печенье, а на дне - два графина.
Когда принесли апельсины, произошла любопытная процедура. Мисс
Дженкинс не любила резать фрукты, потому что, как она заметила, сок
все закончилось неизвестно где; сосание (только я думаю, что она использовала еще немного
непонятное слово) на самом деле был единственным способом насладиться апельсинами; но тогда
возникла неприятная ассоциация с церемонией, которую часто не проводили
через маленьких деток; и вот, после десерта, в сезон апельсинов, Мисс
Дженкинс и мисс Мэтти обычно поднимались, овладевали собой каждый из
апельсин в тишине и удаляются в уединение своих комнат, чтобы
побалуйте себя сосанием апельсинов.

Раз или два я пытался в таких случаях уговорить мисс Мэтти
остаться, и преуспела при жизни своей сестры. Я поднял вверх
экран, и не смотрела, и, как она сказала, она старалась не делать
шум был очень оскорбительным; но теперь, когда она осталась одна, она казалась вполне
пришла в ужас, когда я умолял ее остаться со мной в тепле
зайдите в столовую и отведайте ее апельсин так, как она любила больше всего. И так оно и было
во всем. Правила мисс Дженкинс стали более строгими, чем когда-либо,
потому что их создатель ушел туда, где не могло быть никакой апелляции. В
во всем остальном мисс Матильда была кроткой и нерешительной до крайности. У меня есть
слышала, как Фанни двадцать раз за утро обращалась к ней по поводу ужина, просто
как выбрала маленькая потаскушка; и мне иногда казалось, что она работала над мисс
Слабость Матильды, чтобы сбить ее с толку и заставить ее чувствовать себя более
во власти ее умного слуги. Я решил, что не уйду
ее, пока я не увидел, что за человек была Марта; и, если бы я нашел
она заслуживает доверия, я бы посоветовал ей не беспокоить свою хозяйку всякими
маленькое решение.

Марта была груба и прямолинейна до безобразия; в остальном она была бойкой,
благонамеренная, но очень невежественная девушка. Она не пробыла у нас и недели
до того, как мисс Матильда и я однажды утром были поражены получением
письмо от ее двоюродной сестры, которая двадцать или тридцать лет проработала в
Индия, и который недавно, как мы видели по “Армейскому списку”, вернулся
в Англию, привезя с собой жену-инвалида, которая никогда не была
познакомила со своими английскими родственниками. Майор Дженкинс написал , чтобы предложить
что он и его жена должны провести ночь в Крэнфорде, по пути в
Шотландия — в гостинице, если мисс Матильде не хотелось их принимать
в ее дом; в этом случае они должны надеяться быть с ней так долго, как
возможно в течение дня. Конечно, это _ должно_ ей подходить, как она сказала; ибо
весь Крэнфорд знал, что у нее была свободная спальня ее сестры; но я
конечно, она хотела бы , чтобы майор остановился в Индии и забыл о своих кузенах
все дальше и дальше.

“О! как я должна справиться? ” беспомощно спросила она. “Если бы Дебора была
при жизни она бы знала, что делать с посетителем-джентльменом. Должен ли я
положить бритвы в его гардеробную? Дорогой! дорогой! а у меня их нет ни одного.
Они были бы у Деборы. И тапочки, и щетки для одежды?” Я
предположил, что, вероятно, он возьмет все эти вещи с собой. “И
после ужина, как мне узнать, когда нужно встать и оставить его допивать вино?
 Дебора сделала бы это так хорошо; она была бы полностью в своем
элемент. Как ты думаешь, он захочет кофе?” Я предпринял
приготовлением кофе, и сказал ей, что проинструктирую Марту в
искусство ожидания — в котором, должно быть, она владела ужасно несовершенно — и
что я не сомневался , что майор и миссис Дженкинс поймут тишину
режим, в котором леди жила одна в провинциальном городке. Но она была
печально затрепетал. Я заставил ее опорожнить графины и принести два новых
бутылки вина. Я жалел, что не мог помешать ее присутствию
по моим указаниям Марте, поскольку она часто вставляла какие-нибудь свежие
направление, путающее разум бедной девушки, когда она стояла с открытым ртом,
слушает нас обоих.

“Раздайте овощи по кругу”, - сказал я (глупо, теперь я понимаю, потому что это было
стремясь к большему, чем мы могли бы достичь с помощью тишины и простоты);
а затем, увидев ее озадаченный вид, я добавил: “Возьми овощи
подойдите к людям, и пусть они сами угощаются”.

“И имейте в виду, сначала идите к дамам”, - вставила мисс Матильда. “Всегда ходи
за леди перед джентльменами, когда вы ждете.”

“Я сделаю так, как вы мне скажете, мэм, - сказала Марта, “ но мне больше нравятся парни”.

Мы чувствовали себя очень неловко и были шокированы этой речью Марты, но я
не думайте, что она хотела причинить какой-либо вред; и, в целом, она очень
хорошо следовала нашим указаниям, за исключением того, что она “подтолкнула” майора, когда он сделал
не угощался так быстро, как она ожидала, картошкой, пока она была
раздаю их по кругу.

Майор и его жена были достаточно тихими непритязательными людьми , когда они
действительно пришел; вялый, как все ост-индцы, я полагаю. Мы были скорее
встревоженный тем, что они привели с собой двух слуг, телохранителя-индуса
для майора и постоянная пожилая горничная для его жены; но они спали в
постоялый двор, и снял с себя значительную часть ответственности, посетив
заботливо заботясь о комфорте своего хозяина и хозяйки. Марта, чтобы быть уверенной,
никогда не переставала пялиться на белый тюрбан ост-индуса и коричневые
цвет лица, и я увидел, что мисс Матильда немного отшатнулась от него, поскольку
он ждал меня за ужином. Действительно, она спросила меня, когда они ушли, был ли он
не напомнил мне Синюю Бороду? В целом, визит был самым
удовлетворительно, и даже сейчас является предметом разговора с мисс
Матильда; в то время это сильно взволновало Крэнфорда и даже взбудоражило
апатичная и достопочтенная миссис Джеймисон к какому - то выражению
интерес, когда я пошел позвонить и поблагодарить ее за добрые ответы, которые у нее были
удостоил расспросов мисс Матильды относительно организации
туалетная комната джентльмена —ответы, которые, я должен признаться, она дала в
усталая манера скандинавской пророчицы—

 “Оставь меня, оставь меня отдыхать”.

И _ теперь_ я перехожу к любовному роману.

Кажется, у мисс Пул был двоюродный брат, когда-то или дважды живший в отдалении, который
сделал предложение мисс Мэтти давным-давно. Теперь этот двоюродный брат прожил четыре или пять
милях от Крэнфорда, в его собственном поместье; но его имущество было невелико
достаточно, чтобы дать ему право на звание выше, чем у йомена; или, скорее, с
что-то от “гордости, которая подражает смирению”, он отказался выдвинуть
себя дальше, как это сделали многие из его класса, в ряды
оруженосцы. Он не позволил бы себе называться Томасом Холбруком,
_Esq._; он даже отправлял ответные письма с этим адресом, сообщая
почтальонше в Крэнфорде, что его звали мистер Томас Холбрук,
йомен. Он отверг все бытовые новшества; у него был бы дом
дверь открыта летом и закрыта зимой, без молотка или звонка, чтобы
позови слугу. Сжатый кулак или набалдашник палки делали это
кабинет для него, если он обнаружит, что дверь заперта. Он презирал все
утонченность, которая не имела своих корней глубоко в человечестве. Если бы люди были
не болен, он не видел необходимости смягчать свой голос. Он говорил на
диалект страны в совершенстве, и постоянно использовал его в
разговор; хотя мисс Поул (которая сообщила мне эти подробности) добавила:
что он читал вслух красивее и с большим чувством, чем кто-либо другой
она когда-либо слышала, кроме покойного ректора.

“А почему мисс Матильда не вышла за него замуж?” - спросил я.

“О, я не знаю. Я думаю, она была достаточно охотна, но ты же знаешь кузена
Томас не был бы достаточным джентльменом для ректора и мисс
Дженкинс”.

“Ну что ж! но они не должны были выходить за него замуж, ” нетерпеливо сказала я.

“ Нет, но им не понравилось, что мисс Мэтти вышла замуж за человека ниже ее по званию. Ты знаешь
она была дочерью священника, и каким-то образом они связаны с сэром Питером
Арли: Мисс Дженкинс много думала об этом.”

“Бедная мисс Мэтти!” - сказал я.

“Нет, сейчас я не знаю ничего больше, чем то, что он предложил и был
отказался. Мисс Мэтти он может не понравиться, а мисс Дженкинс, возможно, никогда
сказал хоть слово — это всего лишь мое предположение.”

“Она никогда не видела его с тех пор?” - Поинтересовался я.

“Нет, я думаю, что нет. Вы видите, что Вудли, дом кузена Томаса, находится на полпути
между Крэнфордом и Мисселтоном; и я знаю, что он сделал Мисселтона своим
маркет-таун очень скоро после того, как он сделал предложение мисс Мэтти; и я не
думаю, он бывал в Крэнфорде выше один или два раза с тех пор — один раз, когда я
прогуливался с мисс Мэтти по Хай-стрит, и вдруг она метнулась
от меня, и пошел вверх по Шир-лейн. Через несколько минут после того, как я был поражен
встреча с кузеном Томасом.”

“Сколько ему лет?” - спросил я. - Спросила я после паузы, посвященной построению замков.

“Ему, должно быть, около семидесяти, я думаю, моя дорогая”, - сказала мисс Пул, взрываясь
мой замок, словно порохом, разлетелся на мелкие осколки.

Очень скоро после этого — по крайней мере, во время моего долгого визита к мисс Матильде — у меня был
возможность увидеть мистера Холбрука; увидеть также его первую встречу с
его бывшая любовь после тридцати или сорока лет разлуки. Я помогал
чтобы решить, будет ли какой-либо из нового ассортимента цветных шелков, которые они
только что полученный в магазине, подошел бы в тон серому и черному
мусселин-дилейн, которая хотела новой широты, когда высокий, худой, Дон
Похожий на донкихота старик зашел в магазин за шерстяными перчатками. Я
никогда раньше не видел этого человека (который был довольно поразительным), и я
довольно внимательно наблюдала за ним, пока мисс Мэтти слушала продавца.
 Незнакомец был одет в синий сюртук с медными пуговицами, серые бриджи и
гетры, и барабанил пальцами по прилавку до тех пор, пока не был
уделили внимание. Когда он ответил на вопрос продавца: “Что я могу заказать
имею удовольствие показать вам сегодня, сэр?” Я увидел, как мисс Матильда вздрогнула, и
затем внезапно сел; и я мгновенно догадался, кто это был. У нее был
навел кое-какие справки, которые пришлось передать другому продавцу.

“Мисс Дженкинс хочет черный сарсенет по два шиллинга за ярд”; и
Мистер Холбрук услышал это имя и в два шага пересек магазин.

“Мэтти— мисс Матильда— мисс Дженкинс! Да благословит Господь мою душу! Мне не следовало этого делать
знал тебя. Как у тебя дела? как у тебя дела?” Он продолжал трясти ее руку в
способ, который доказывал теплоту его дружбы; но он так часто повторял:
как бы про себя: “Я не должен был знать тебя!” - что любой сентиментальный
романтика, которую я, возможно, был бы склонен построить, была полностью разрушена
его манеры.

Однако он продолжал разговаривать с нами все то время, пока мы были в магазине; и
затем, помахивая продавцу с одной стороны непроданными перчатками, с
“В другой раз, сэр! в другой раз!” он проводил нас домой. Я счастлив
сказать, что моя клиентка, мисс Матильда, также покинула магазин в столь же
растерянное состояние, не купив ни зеленого, ни красного шелка. Мистер
Холбрук, очевидно, был полон искренней громкой радости от встречи со своим
снова старая любовь; он коснулся произошедших изменений; он даже
говорил о мисс Дженкинс как о “Вашей бедной сестре! Так, так! у нас есть все наши
недостатки”; и попрощался с нами с большой надеждой, что он скоро увидит
Снова мисс Мэтти. Она пошла прямо в свою комнату и больше не возвращалась
до нашего раннего чаепития, когда мне показалось, что она выглядела так, как будто была
плачет.

 [Изображение: мистер Холбрук ... попрощался с нами]




ГЛАВА IV.
ВИЗИТ К СТАРОМУ ХОЛОСТЯКУ


НЕСКОЛЬКО дней спустя от мистера Холбрука пришла записка, в которой он просил нас — беспристрастно
просит нас обоих — в официальном, старомодном стиле, провести день в
его дом — долгий июньский день - потому что сейчас был июнь. Он назвал то, что у него было
также пригласил свою кузину, мисс Пул; чтобы мы могли присоединиться к полету,
который можно было бы установить у него дома.

Я ожидал, что мисс Мэтти ухватится за это приглашение, но нет! Мисс Поул
и мне было очень трудно убедить ее пойти. Она подумала
это было неприлично; и был даже наполовину раздражен, когда мы полностью проигнорировали
мысль о каком-либо неприличии в том, что она пошла с двумя другими дамами навестить ее
старый любовник. Затем возникла более серьезная трудность. Она не думала
Дебора хотела бы, чтобы она поехала. На это у нас ушло добрых полдня
говорил, чтобы прийти в себя; но при первом же предложении смягчиться я схватился
представившуюся возможность, а также написала и отправила согласие в своем
назначьте день и час, когда все могло бы быть решено и покончено.

На следующее утро она спросила меня, не схожу ли я с ней в магазин;
и там, после долгих колебаний, мы выбрали три колпачка для отправки
домой и примерила, что можно было бы выбрать наиболее подходящее, чтобы взять с
мы в четверг.

Всю дорогу до Вудли она находилась в состоянии молчаливого волнения. У нее был
очевидно, никогда не была там раньше; и, хотя ей почти не снилось, что я
зная что-либо о ее ранней истории, я мог заметить, что она была в трепете
при мысли о том, чтобы увидеть место, которое могло бы быть ее домом, и
вокруг которого, вероятно, многие из ее невинных девичьих
фантазии сгруппировались. Ехать туда было долго, по асфальтированному
тряские переулки. Мисс Матильда резко выпрямилась и задумчиво выглянула наружу
из окон, когда мы приближались к концу нашего путешествия. Аспект
местность была тихой и пасторальной. Вудли стоял среди полей; и
там был старомодный сад, где розы и кусты смородины соприкасались
друг друга, и где перистая спаржа образовывала красивый фон
к розовым и джилли-флауэрс; подъезда к двери не было. Мы
вышел у маленькой калитки и пошел по прямой дорожке, окаймленной коробками.

“Я думаю, мой кузен мог бы прокатиться”, - сказала мисс Пул, которая была напугана
от боли в ушах, и на ней была только ее кепка.

“Я думаю, это очень красиво”, - сказала мисс Мэтти с мягкой жалобностью
ее голосом и почти шепотом, потому что как раз в этот момент мистер Холбрук
появился в дверях, потирая руки в очень возбужденном
гостеприимство. Он был больше похож на мое представление о Дон Кихоте, чем когда-либо, и
однако сходство было лишь внешним. Его респектабельная экономка встала
скромно у двери, чтобы поприветствовать нас; и, пока она вела старшего
дамы, поднимитесь в спальню, я умолял вас осмотреть сад. Мой
просьба, очевидно, понравилась старому джентльмену, который водил меня по всему
место и показал мне своих двадцати шести коров, названных в честь разных
буквы алфавита. По мере того как мы продвигались вперед, он время от времени удивлял меня
повторяя меткие и красивые цитаты из поэтов, легко варьируя
от Шекспира и Джорджа Герберта до наших дней. Он сделал
это так же естественно, как если бы он думал вслух, и их истинные и
красивые слова были лучшим выражением, которое он мог найти для того, кем он был
думать или чувствовать. Разумеется, он называл Байрона “милорд Байрон”, и
произносится имя Гете строго в соответствии с английским
звучание букв — “Как говорит Гете: ‘Вы, вечно зеленеющие дворцы’” и т. д.
В целом, я никогда не встречался с человеком, ни до, ни после, который провел бы так
долгая жизнь в уединенной и не впечатляющей стране, с
постоянно растущий восторг от ежедневной и ежегодной смены сезона и
красота.

Когда мы с ним вошли, мы обнаружили, что ужин был почти готов в
кухня — ибо так, я полагаю, следовало бы назвать комнату, поскольку там были дубовые
комоды и шкафы повсюду, по бокам от камина,
и только маленький турецкий ковер посреди выложенного плитняком пола. В
комнату можно было бы легко превратить в красивую столовую из темного дуба
убрав духовку и несколько других принадлежностей кухни, которые
были, очевидно, никогда не использовались, настоящая кухня находилась в каком-то
расстояние. Комната , в которой мы должны были сидеть , была
чопорно обставленная, уродливая квартира; но та, в которой мы сидели, была тем, что
Мистер Холбрук позвонил в контору, где он выплачивал своим рабочим их
еженедельная зарплата за большим столом рядом с дверью. Остальная часть симпатичной
гостиная—с видом на фруктовый сад, и вся покрыта танцующими
дерево-тени - было заполнено книгами. Они лежали на земле, они
покрывали стены, ими был усыпан стол. Очевидно , он был наполовину
пристыженный и наполовину гордый своей экстравагантностью в этом отношении. Они были
всех видов — преобладают поэзия и дикие странные сказки. Он , очевидно, выбрал
его книги в соответствии с его собственными вкусами, а не потому, что такой-то
были классическими или признанными фаворитами.

“Ах! ” сказал он. - у нас, фермеров, не должно быть много времени для чтения, и все же
почему-то с этим ничего не поделаешь.”

“Какая прелестная комната!” - сказала мисс Мэтти, _sotto voc_.

“Какое приятное место!” - сказал я вслух почти одновременно с ним.

“Нет! если тебе это нравится, - ответил он, “ но можешь ли ты сесть на эти огромные,
черная кожа, треугольные стулья? Мне это нравится больше, чем самое лучшее
гостиная; но я подумал, что леди сочтут это более элегантным местом.”

Это было самое умное место, но, как и большинство умных вещей, совсем не
симпатичный, или приятный, или по-домашнему; итак, пока мы были за ужином,
служанка вытерла пыль и скребла стулья в конторе, и мы сели
там весь остаток дня.

Перед мясом у нас был пудинг, и я думала, что мистер Холбрук приготовит
некоторое извинение за его старомодные манеры, ибо он начал—

“Я не знаю, нравятся ли тебе новомодные способы”.

“О, вовсе нет!” - сказала мисс Мэтти.

“Я тоже так думаю”, - сказал он. “Моя экономка _будет_ носить это в своем новом
мода; или же я говорю ей, что, когда я был молодым человеком, мы привыкли
строго придерживайтесь правила моего отца: ‘Нет бульона - нет шарика; нет шарика - нет
говядина’; и всегда начинал ужин с бульона. Потом у нас были сальные пудинги,
отварите в бульоне вместе с говядиной: а затем и само мясо. Если бы мы это сделали
не доев бульона, у нас не было шариков, которые нам понравились намного больше; и
говядину подавали в последнюю очередь, и ели ее только те, кто отдал должное
бульон и шарик. Теперь люди начинают со сладостей и поворачивают свои
ужины шиворот-навыворот.”

Когда подали утку с зеленым горошком, мы в смятении посмотрели друг на друга;
у нас были только двузубые вилки с черными ручками. Это правда , что сталь была
сияющий, как серебро; но что нам было делать? Мисс Мэтти взяла ее на руки
горошины, одну за другой, на кончиках зубцов, так же, как Амине ела свою
зерна риса после ее предыдущего пиршества с Упырем. Мисс Поул
вздохнула над своим нежным молодым горошком, когда она положила его на одну сторону от себя.
подавайте нетронутыми, потому что они _ бы_ провалились между зубцами. Я посмотрел на
мой хозяин: горох оптом отправлялся в его вместительный рот,
искромсанный его большим ножом с круглым концом. Я видел, я подражал, я
выжил! Мои друзья, несмотря на мой прецедент, не смогли собраться
достаточно смелости, чтобы поступить не по-джентльменски; и, если бы мистер Холбрук не
был бы так сильно голоден, он, вероятно, увидел бы, что хороший горошек
ушел почти нетронутым.

После обеда принесли глиняную трубку и плевательницу; и, спросив нас
удалиться в другую комнату, где он вскоре присоединился бы к нам, если бы нам не понравилось
покуривая табак, он подарил свою трубку мисс Мэтти и попросил ее
наполните миску. Это был комплимент даме в его юности; но это был
довольно неуместно предлагать это в качестве чести мисс Мэтти, которая имела
была обучена своей сестрой воздерживаться от любого вида курения в полной
отвращение. Но если это было шоком для ее утонченности, это было также
удовлетворение ее чувств от того, что ее выбрали таким образом; поэтому она изящно
набил трубку крепким табаком, а затем мы удалились.

“Очень приятно обедать с холостяком”, - мягко сказала мисс Мэтти, когда
мы устроились в конторе. “Я только надеюсь , что это не так
неприлично; так много приятных вещей!”

“Какое у него количество книг!” - сказала мисс Пул, оглядывая комнату.
“И какие они пыльные!”

“Я думаю, это должно быть похоже на одну из комнат великого доктора Джонсона”, - сказала мисс
Мэтти. “Каким, должно быть, превосходным человеком является ваш кузен!”

“Да!” сказала мисс Пул. “Он большой читатель, но, боюсь, у него есть
приобрел очень грубые привычки, живя в одиночестве.”

“О! неотесанный - это слишком сложное слово. Я бы назвал его эксцентричным; очень
умные люди всегда такие!” - ответила мисс Мэтти.

 [Рисунок: Итак, какого цвета почки ясеня в марте]

Когда мистер Холбрук вернулся, он предложил прогуляться по полям, но двое
пожилые дамы боялись сырости и грязи, и у них были только очень неприличные
калаши, чтобы надеть их поверх шапок; поэтому они отказались, и я снова был
его спутник в повороте, который, по его словам, он был обязан совершить, чтобы посмотреть
после его людей. Он шагал вперед, либо полностью забыв о моем существовании,
или успокаивался в тишине своей трубкой — и все же это была не совсем тишина.
Он шел передо мной сутулой походкой, сцепив руки за спиной;
и, как какое-нибудь дерево или облако, или проблеск далеких высокогорных пастбищ,
поразив его, он процитировал про себя стихи, произнося их вслух величественным
звучный голос, с таким акцентом, что истинное чувство и
выражайте признательность. Мы наткнулись на старый кедр, который стоял у одного
конец дома—

 “Кедр распространяет свои темно-зеленые слои тени”.

“ Заглавный термин— ‘слои’! Замечательный человек!” Я не знал , был ли он
разговаривает со мной или нет; но я вставляю согласное “замечательно”, хотя я
ничего не знал об этом, просто потому, что я устал от того, что меня забыли, и
о том, что, следовательно, был молчалив.

Он резко обернулся. “Ай! вы можете сказать ‘замечательно’. Почему, когда я увидел
рецензию на его стихи в "Черном лесу" я отправил в течение часа, и
прошел пешком семь миль до Мисселтона (поскольку лошади не мешали) и
заказал их. Итак, какого цвета почки ясеня в марте?”

Этот человек сходит с ума? подумал я. Он очень похож на Дон Кихота.

“Какого они цвета, я спрашиваю?” - яростно повторил он.

“Я уверен, что не знаю, сэр”, - сказал я с кротостью невежества.

“Я знал, что ты этого не сделал. Так же поступал и я — старый дурак, каким я и являюсь! — до этого
молодой человек приходит и рассказывает мне. Черные, как мартовские почки ясеня. И у меня есть
всю свою жизнь прожил в деревне; большего позора для меня не знать. Черный:
они черные как смоль, мадам.” И он снова ушел, направляясь к
музыка какой-то рифмы, которая попалась ему на глаза.

Когда мы вернемся, ему ничего не поможет, кроме того, что он должен прочитать нам стихи
он говорил о; и мисс Пул поддержала его в его предложении, я
подумал, потому что она хотела, чтобы я услышал его прекрасное чтение, о котором
она хвасталась; но впоследствии она сказала, что это было потому, что она попала в
трудная часть ее вязания крючком, и хотела сосчитать ее стежки без
необходимость поговорить. Что бы он ни предложил, было бы правильно пропустить
Мэтти; хотя она действительно крепко уснула в течение пяти минут после того, как он
начал длинную поэму под названием “Локсли Холл”, и у него был удобный
дремал, никем не замеченный, пока он не закончил; когда прекратившийся его голос разбудил
ее подняли, и она сказала, чувствуя, что чего-то ожидали, и что мисс
Поул считал—

“Какая красивая книга!”

“Хорошенькая, мадам! это прекрасно! Действительно, хорошенькая!”

“О да! Я имел в виду красивую!” - сказала она, трепеща от его неодобрения
ее слово. “Это так похоже на прекрасное стихотворение доктора Джонсона " моя сестра "
раньше читал — я забыл, как это называется; что это было, моя дорогая?” Обращаясь к
я.

“Что вы имеете в виду, мэм? О чем это было?”

“Я не помню, о чем это было, и я совершенно забыл, что
название этого было; но оно было написано доктором Джонсоном и было очень
красиво и очень похоже на то, что только что прочитал мистер Холбрук.”

“Я этого не помню”, - сказал он задумчиво. “Но я не знаю доктора
Стихи Джонсона хороши. Я должен прочитать их.”

Когда мы садились во "флай", чтобы возвращаться, я услышал, как мистер Холбрук сказал, что он
должен скоро навестить дам и поинтересоваться, как они добрались домой; и это
очевидно, мисс Мэтти была довольна и трепетала, когда он это сказал; но
после того , как мы потеряли из виду старый дом среди деревьев , ее чувства
по отношению к хозяину этого постепенно поглощались тревожным
интересно, не нарушила ли Марта свое слово и не ухватилась ли за
возможность в отсутствие своей хозяйки обзавестись “последователем”. Марта
выглядела хорошо, уравновешенно и достаточно собранно, когда она пришла нам на помощь
вышла; она всегда была осторожна с мисс Мэтти, и сегодня вечером она воспользовалась
эта неудачная речь—

“Эх, дорогая мэм, подумать только, что вы выходите вечером в таком тонком
шаль! Это ничем не лучше муслина. В вашем возрасте, мэм, вы должны быть
осторожнее.”

“Моего возраста!” - сказала мисс Мэтти, почти сердито, за нее, потому что она была
обычно нежный — “Моего возраста! Почему, как ты думаешь, сколько мне лет, что ты говоришь
примерно моего возраста?”

“Ну, мэм, я бы сказал, что вам было недалеко до шестидесяти, но люди ’
внешность часто играет против них — и я уверен, что не хотел причинить вреда.”

“Марта, мне еще нет пятидесяти двух!” - сказала мисс Мэтти с серьезным ударением;
потому что , вероятно , воспоминание о ее юности пришло очень живо раньше
ее в этот день, и она была раздражена тем, что до сих пор находила это золотое время
далеко в прошлом.

Но она никогда не говорила о каком - либо прежнем и более близком знакомстве с мистером
Холбрук. Вероятно, в раннем детстве она встречала так мало сочувствия
любовь, что она крепко заперла ее в своем сердце; и это было только благодаря
своего рода наблюдение, которого я вряд ли мог избежать, поскольку мисс Поул
уверенность, что я видел, каким верным было ее бедное сердце в своих
печаль и ее молчание.

Она назвала мне какую-то вескую причину для того, чтобы каждый день надевать свою лучшую шапочку, и села
у окна, несмотря на ее ревматизм, чтобы видеть, без
будучи замеченным, спускается на улицу.

Он пришел. Он положил раскрытые ладони на колени, которые были далеко друг от друга, как
он сидел, наклонив голову, и насвистывал, после того как мы ответили на его
запросы о нашем благополучном возвращении. Внезапно он вскочил—

“Ну что ж, мадам! у вас есть какие-нибудь указания для Парижа? Я отправляюсь туда в
неделя или две.”

“В Париж!” - воскликнули мы оба.

“Да, мадам! Я никогда там не был, и у меня всегда было желание побывать; и я
думаю, если я не уйду в ближайшее время, то, возможно, вообще не уйду; так что, как только сено будет
сел, я пойду, пока не пришло время сбора урожая”.

Мы были так сильно удивлены, что у нас не было никаких поручений.

Как раз когда он выходил из комнаты, он обернулся со своим любимым
восклицание—

“Да благословит Господь мою душу, мадам! но я чуть не забыл половину своего поручения. Вот такие
стихи для тебя, которыми ты так восхищался прошлым вечером у меня дома.”
Он вытащил сверток из кармана своего пальто. “До свидания, мисс”, - сказал
он: “до свидания, Мэтти! береги себя”. И он исчез. Но он
он подарил ей книгу и назвал ее Мэтти, совсем как раньше
тридцать лет назад.

“Я бы хотела, чтобы он не уезжал в Париж”, - с тревогой сказала мисс Матильда. “Я
не верьте, что лягушки согласятся с ним; раньше ему приходилось быть очень
осторожнее с тем, что он ел, что было любопытно в таком сильном на вид молодом
мужчина”.

Вскоре после этого я откланялся, дав множество указаний Марте, чтобы
присматривать за своей хозяйкой и дать мне знать, если она подумает, что мисс
Матильде было не так хорошо; в этом случае я бы добровольно навестил своего
старый друг, не замечая интеллекта Марты по отношению к ней.

Соответственно, время от времени я получал одну-две строчки от Марты;
и примерно в ноябре у меня была записка, в которой говорилось, что ее любовница была “очень низкой и
к сожалению, она отказалась от еды”; и этот рассказ вызвал у меня такое беспокойство, что, хотя
Марта решительно не позвала меня, я собрал свои вещи и ушел.

Я получил теплый прием, несмотря на небольшую суматоху, вызванную моим
импровизированный визит, поскольку я смог предупредить только за день. Мисс
Матильда выглядела ужасно больной, и я приготовилась утешать и ублажать ее.

Я спустился вниз, чтобы поговорить с Мартой наедине.

“Как долго твоей хозяйке было так плохо?” - Спросил я, стоя у
пожар на кухне.

“Ну что ж! Я думаю, что это лучше, чем две недели; это так, я знаю; это была одна
Во вторник, после того, как мисс Поул была, что она впала в такую хандру.
Я думал, что она устала, и это пройдет после ночного отдыха, но
нет! с тех пор она все повторялась и повторялась, пока я не счел своим долгом
пишу вам, мэм”.

“Ты поступила совершенно правильно, Марта. Это утешение - думать, что у нее так
верный слуга около нее. И я надеюсь, что ты найдешь свое место
удобно?”

“Что ж, мэм, миссис очень добра, и здесь есть что поесть и выпить,
и больше никакой работы, кроме той, которую я могу сделать легко, но— ” Марта заколебалась.

“Что "но”, Марта?"

“Почему, кажется, так трудно со стороны миссис не позволить мне иметь последователей;
в городе так много молодых парней, и у многих из них есть как
так же, как предложили составить мне компанию; и я, возможно, никогда не окажусь в таком
вероятное место снова, и это все равно что упускать возможность. Много девушек
насколько я знаю, я бы сделал это без ведома миссис; но я дал свое слово,
и я буду придерживаться этого; иначе это просто дом для миссис, которая никогда не
будьте мудрее, если бы они все—таки пришли: и это такая способная кухня - там
в нем такие темные уголки — я бы обязательно спрятал любой из них. Я подсчитал все последним
Воскресный вечер — ибо я не буду отрицать, что плакала, потому что мне пришлось закрыть
дверь в лице Джема Хирна, а он уравновешенный молодой человек, подходящий для любой девушки;
только я дал миссис свое слово.” Марта снова чуть не плакала; и
У меня было мало утешения, которое я мог бы ей дать, ибо я знал по старому опыту, что
ужас, с которым обе мисс Дженкинс смотрели на “последователей”;
и в нынешнем нервном состоянии мисс Мэтти этот страх вряд ли мог
быть уменьшенным.

На следующий день я отправился навестить мисс Поул и полностью завладел ее
сюрприз, потому что она не навещала мисс Матильду уже два дня.

“А теперь я должен вернуться с тобой, моя дорогая, потому что я обещал позволить ей
знаете, как Томас Холбрук пошел дальше; и, к сожалению, я должен сказать, его экономка
сегодня прислал мне весточку, что ему осталось недолго жить. Бедный Томас! это
путешествие в Париж было для него непосильным испытанием. Его экономка говорит , что он
с тех пор он почти никогда не бывал на своих полях, а просто сидит со своим
руки на коленях в бухгалтерии, не читает или что-то в этом роде, но
только говорю, каким замечательным городом был Париж! Парижу есть на что ответить
потому что, если это убило моего кузена Томаса, то лучшего человека никогда не было на свете.”

“Знает ли мисс Матильда о его болезни?” — спросил я - новый свет на
до меня дошла причина ее недомогания.

“Дорогой! чтобы быть уверенным, да! Разве она тебе не сказала? Я дал ей знать, что
две недели назад, или больше, когда я впервые услышал об этом. Как странно, что она не должна
я же тебе говорил!”

"Вовсе нет", - подумал я, но ничего не сказал. Я чувствовал себя почти виноватым
за то, что я слишком любопытно заглянул в это нежное сердце, и я не был
собираюсь рассказать о его секретах — скрытых, как полагала мисс Мэтти, от всех
мир. Я проводил мисс Пул в маленькую гостиную мисс Матильды, и
затем оставил их в покое. Но я не был удивлен, когда Марта пришла ко мне
дверь спальни, чтобы попросить меня спуститься поужинать в одиночестве, потому что у миссис был
одна из ее сильных головных болей. Она вошла в гостиную во время чаепития,
но для нее это явно было усилием; и, как будто для того, чтобы компенсировать некоторые
чувство упрека по отношению к своей покойной сестре, мисс Дженкинс, которое имело
беспокоил ее весь день, и из-за которого она теперь чувствовала
раскаявшись, она продолжала рассказывать мне, какой хорошей и умной была Дебора в своем
юности; как она обычно решала, какие платья они должны были носить на всех
вечеринки (слабые, призрачные представления о мрачных вечеринках, далеко-далеко,
когда мисс Мэтти и мисс Поул были молоды!); и как Дебора и ее
мать основала благотворительное общество для бедных и учила девочек
готовка и простое шитье; и как Дебора однажды танцевала с лордом;
и как она часто бывала у сэра Питера Арли и пыталась переделать
тихое заведение приходского священника на планах Арли-холла, где они держали
тридцать слуг; и как она ухаживала за мисс Мэтти в течение долгого, долгого
болезнь, о которой я никогда раньше не слышал, но которую теперь датировал в своей
собственное мнение, как после отклонения иска мистера Холбрука. Итак , мы
говорили мягко и безмятежно о старых временах в течение всего долгого ноября
добрый вечер.

На следующий день мисс Пул сообщила нам, что мистер Холбрук мертв. Мисс
Мэтти выслушал новость молча; на самом деле, из рассказа о
накануне это было только то, чего мы должны были ожидать. Мисс Пул продолжала звонить
на нас за какое-то выражение сожаления, спросив, не было ли печально, что
он ушел и сказал—

“Подумать только, тот приятный июньский день прошлого года, когда он казался таким здоровым! И
он мог бы прожить эту дюжину лет , если бы не отправился к этому злому
Париж, где у них всегда происходят революции”.

Она сделала паузу для какой-то демонстрации с нашей стороны. Я видел , что мисс Мэтти могла
не говорить, она так нервно дрожала; поэтому я сказал то, что действительно чувствовал;
и после звонка некоторой продолжительности — все время, в котором я не сомневаюсь
Мисс Пул подумала, что мисс Мэтти восприняла новость очень спокойно — наша гостья
откланялась.

Мисс Мэтти приложила немало усилий, чтобы скрыть свои чувства — сокрытие
она практиковалась даже со мной, потому что никогда не упоминала мистера Холбрука
опять же, хотя книга, которую он ей дал, лежит рядом с ее Библией на маленьком
столик у ее кровати. Она не думала, что я слышал ее, когда она спросила
маленькая модистка из Крэнфорда, чтобы сшить ей чепчики что-то вроде
Достопочтенной миссис Джеймисон, или что я заметил ответ—

“Но она носит вдовьи шапочки, мэм?”

“О! Я всего лишь имел в виду что-то в этом стиле; не вдовий, конечно, но
совсем как у миссис Джеймисон.

Это усилие сокрытия было началом трепетного движения
голова и руки, которые я с тех пор вижу у мисс Мэтти.

Вечером того дня, когда мы узнали о смерти мистера Холбрука, мисс
Матильда была очень молчаливой и задумчивой; после молитвы она позвонила Марте
назад, а потом она стояла, не зная, что сказать.

“Марта!” - сказала она, наконец, “ты молода”, — а затем она сделала такой длинный
пауза, которую Марта, чтобы напомнить ей о ее незаконченном предложении, обронила
сделала реверанс и сказала—

“Да, пожалуйста, мэм; двадцать два, последняя треть октября, пожалуйста,
мэм”.

“И, возможно, Марта, ты когда-нибудь встретишься с молодым человеком, который тебе понравится,
и кому ты нравишься. Я действительно сказал, что у вас не должно быть последователей; но если
вы встречаетесь с таким молодым человеком и говорите мне, и я нахожу, что он
уважаемый, я не возражаю против того, чтобы он навещал вас раз в неделю.
Боже упаси! ” сказала она тихим голосом, “ чтобы я огорчила какого-нибудь молодого
сердца”. Она говорила так , как будто обеспечивала какое - то отдаленное
непредвиденных обстоятельств, и была довольно поражена, когда Марта приготовила ее нетерпеливо
ответ—

“Пожалуйста, мэм, вот Джем Хирн, и он столяр, делающий
три шиллинга шесть пенсов в день и шесть футов один дюйм в его носках, пожалуйста,
мэм; и если вы спросите о нем завтра утром, каждый скажет
дайте ему характер для уравновешенности, и он будет достаточно рад прийти
завтра вечером я буду связан.”

Хотя мисс Мэтти была поражена, она покорилась Судьбе и Любви.




ГЛАВА V.
СТАРЫЕ ПИСЬМА


Я часто замечал, что почти у каждого есть свой индивидуальный маленький
экономика — осторожные привычки откладывать доли пенни в каком-то одном
своеобразное направление — любое нарушение которого раздражает его больше, чем
тратить шиллинги или фунты на какую-нибудь настоящую расточительность. Старый
мой знакомый джентльмен, который получил информацию о неудаче
акционерного банка, в который была вложена часть его денег, с
стоическая кротость, беспокоившая его семью на протяжении всего долгого летнего дня
потому что один из них вырвал (вместо того, чтобы вырезать) исписанные листы
из его ныне бесполезной банковской книжки; конечно, соответствующие страницы в
другой конец тоже вышел наружу, и эта небольшая ненужная трата бумаги
(его частная экономика) раздражала его больше, чем вся потеря его денег.
Конверты ужасно терзали его душу, когда они приходили впервые; единственное
способ, с помощью которого он мог бы смириться с такой тратой своих заветных
статья состояла в том, что он терпеливо выворачивал наизнанку все, что ему присылали,
и таким образом заставляю их служить снова. Даже сейчас, хотя и прирученный возрастом, я вижу
он бросает задумчивые взгляды на своих дочерей, когда они присылают целую
внутри половины листа бумаги для заметок с тремя строчками о принятии
на приглашение, написанное только на одной из сторон. Я не нахожусь выше
признав, что у меня самого есть эта человеческая слабость. Веревка - это моя слабость. Мой
карманы наполняются его маленькими мотками, подобранными и скрученными вместе,
готов к использованию, которое никогда не придет. Я серьезно раздражаюсь, если кто-нибудь режет
шнурок от посылки вместо того, чтобы терпеливо и добросовестно развязывать его
складка за складкой. Как люди могут заставить себя использовать india-rubber
кольца, которые являются своего рода обожествлением струны, так же легко, как они,
Я не могу себе представить. Для меня кольцо из индийской резины - драгоценное сокровище. Я
есть один, который не новый — тот, который я подобрал с пола почти шесть
много лет назад. Я действительно пытался использовать это, но мое сердце подвело меня, и я
не мог совершить такую расточительность.

Маленькие кусочки сливочного масла огорчают других. Они не могут уделить внимание
разговор из- за раздражения, вызванного привычкой, которую некоторые
людям приходится неизменно брать больше масла, чем они хотят. Есть ли у тебя
не видел тревожного взгляда (почти гипнотического), который такие люди фиксируют на
в статье? Они почувствовали бы облегчение, если бы могли похоронить это из
их зрение, засовывая его себе в рот и проглатывая;
и они действительно становятся счастливыми, если человек, на чьей тарелке это лежит
неиспользованный внезапно отламывает кусочек тоста (который он не хочет в
все) и съедает его сливочное масло. Они думают, что это не расточительство.

Теперь мисс Мэтти Дженкинс остерегалась свечей. У нас было много устройств для использования
как можно меньше. Зимними вечерами она сидела с вязанием целую
два или три часа — она могла бы сделать это в темноте или при свете костра — и
когда я спросила, могу ли я не позвонить за свечами, чтобы закончить зашивать мою
браслеты, она сказала мне “сохранить праздник слепого”. Они были
обычно его приносили с чаем, но мы обжигались только по одному за раз. Как мы
жил в постоянной подготовке к встрече друга, который мог прийти в любой вечер
(но кто никогда этого не делал), потребовалось некоторое ухищрение, чтобы сохранить наши два
свечи одинаковой длины, готовые к зажиганию, и выглядящие так, как будто мы
всегда сжигал двоих. Свечи зажигали его по очереди; и, что бы мы ни могли
говоря о чем-то или делая, глаза мисс Мэтти обычно были прикованы к
свеча, готовая вскочить и погасить ее и зажечь другую
до того, как они стали слишком неравномерными по длине, чтобы их можно было восстановить равными
в течение вечера.

Я помню, как однажды ночью эта экономия на свечах особенно раздражала меня. Я
был очень сильно утомлен моими обязательными "каникулами слепого”,
тем более что мисс Мэтти уснула, а мне не хотелось шевелиться
огонь и рисковал разбудить ее; так что я не мог даже сесть на
ковер, и обжигаюсь шитьем при свете камина, в соответствии с моим
обычный обычай. Мне показалось, что мисс Мэтти, должно быть, видит сны о своей юности;
ибо в своем беспокойном сне она произнесла одно или два слова , относящиеся к
люди, которые были мертвы задолго до этого. Когда Марта принесла зажженный
при свече и чае мисс Мэтти начала пробуждаться со странным,
растерянно оглядывается по сторонам, как будто мы были не теми людьми, которых она ожидала увидеть
о ней. Было немного грустное выражение , которое омрачало ее лицо , когда
она узнала меня, но сразу же после этого попыталась отдать мне свой
обычная улыбка. Во время чаепития она рассказывала о тех днях, когда ее
детство и юность. Возможно, это напомнило ей о желательности
просматриваю все старые семейные письма и уничтожаю те, которые должны
нельзя было допустить, чтобы она попала в руки незнакомцев; ведь она часто
говорил о необходимости этой задачи, но всегда уклонялся от нее,
с робким страхом перед чем-то болезненным. Однако сегодня вечером она встала
после чая и пошла за ними - в темноте; потому что она укололась о
четкая опрятность всех ее камерных аранжировок, и привыкла выглядеть
с беспокойством посмотрел на меня, когда я зажег свечу у кровати, чтобы пойти в другую комнату за
что угодно. Когда она вернулась, там стоял слабый, приятный запах
Бобы Тонкин в комнате. Я всегда замечала этот аромат у любого из
вещи, принадлежавшие ее матери; и многие письма
были адресованы ей — желтые пачки любовных писем, шестьдесят или семьдесят
лет от роду.

Мисс Мэтти со вздохом развернула пакет, но тут же спрятала его, так как
если бы едва ли было правильно сожалеть о бегстве времени, да и о жизни тоже.
Мы договорились просмотреть их по отдельности, каждый взяв свое письмо
из того же пакета и описывающий его содержимое другому перед
уничтожая его. Я никогда не знал, какая печальная работа - чтение старых писем
было до того вечера, хотя я вряд ли мог сказать почему. Буквы
были так счастливы, как только могут быть письма — по крайней мере, те ранние письма были такими.
В них было живое и интенсивное ощущение настоящего времени, которое
казался таким сильным и наполненным, как будто это никогда не могло пройти, и как будто
теплые, живые сердца, которые так выражали себя, никогда не могли умереть и быть
как ничто по сравнению с солнечной землей. Я должен был чувствовать меньше меланхолии, я
поверьте, если бы письма были более такими. Я видел, как по щекам текут слезы
изношенные морщины на щеках мисс Мэтти и ее очки, часто
захотелось вытереться. Наконец-то я поверил, что она зажжет другую свечу,
потому что мои собственные глаза были довольно тусклыми, и я хотел больше света, чтобы увидеть
бледные, выцветшие чернила; но нет, даже сквозь слезы она видела и помнила
ее маленькие экономные способы.

Самый ранний набор писем представлял собой две пачки, связанные вместе и снабженные билетами
(почерком мисс Дженкинс) “Письма поменялись местами между моими
вечно почитаемый отец и моя нежно любимая мать, до их
свадьба в июле 1774 года”. Я должен предположить , что ректор Крэнфорда был
ему было около двадцати семи лет, когда он писал эти письма; и мисс
Мэтти рассказала мне, что ее матери было всего восемнадцать лет , когда она
свадьба. С моим представлением о ректоре, почерпнутым из картинки в
столовой, чопорная и величавая, в огромном парике до самого низа, с
мантия, сутана и перевязи, и его рука на экземпляре единственной проповеди, которую он
когда—либо опубликованные - было странно читать эти письма. Они были полны
нетерпеливый, страстный пыл; короткие домашние предложения, прямо из
сердце (сильно отличается от грандиозного латинизированного джонсонианского стиля
печатная проповедь, произнесенная перед каким-нибудь судьей во время присяги). Его письма
были любопытным контрастом с таковыми у его девушки-невесты. Очевидно , она была
довольно раздражена его требованиями к ней выражений любви, и
не мог до конца понять, что он имел в виду, повторяя одно и то же
кончено столькими разными способами; но то, о чем она совершенно ясно говорила, было
тоска по белой "Падуасой” — какой бы она ни была; и шесть или семь
письма были в основном заняты просьбой к ее любовнику использовать его
повлиять на ее родителей (которые, очевидно, содержали ее в хорошем порядке), чтобы
приобретите тот или иной предмет одежды, особенно белый
“Падуасой”. Его не волновало, как она была одета; она всегда была прелестна
достаточно для него, как он старался заверить ее, когда она умоляла его
выражать в своих ответах пристрастие к определенным предметам роскоши,
чтобы она могла показать, что он сказал ее родителям. Но в конце концов
казалось, он узнал, что она не выйдет замуж, пока у нее не будет
“приданое”, по ее мнению; а потом он послал ей письмо, в котором было
очевидно, сопровождал целую коробку, полную нарядов, и в которой он
просил, чтобы она была одета во все, чего пожелает ее сердце.
Это было первое письмо, написанное хрупким, изящным почерком: “От моего
дорогой Джон”. Вскоре после этого они поженились, я полагаю, из
перерыв в их переписке.

“Я думаю, мы должны сжечь их”, - сказала мисс Мэтти, с сомнением глядя на меня.
“Никто не будет заботиться о них, когда меня не станет”. И один за другим она падала
их в середину огня, наблюдая, как каждый вспыхивает, гаснет и
поднимись прочь, в слабом, белом, призрачном подобии, вверх по дымоходу, прежде чем
она обрек другого на ту же участь. Теперь в комнате было достаточно светло, но
Я, как и она, был зачарован, наблюдая за разрушением этих
письма, в которые было вложено искреннее тепло мужественного сердца
далее.

Следующее письмо, также подписанное мисс Дженкинс, было подписано:
“Письмо с благочестивыми поздравлениями и наставлениями от моего достопочтенного
дедушка моей любимой матери по случаю моего собственного рождения. Также
некоторые практические замечания о желательности сохранения тепла в
конечности младенцев, от моей замечательной бабушки”.

Первая часть была, действительно, суровой и убедительной картиной
обязанности матерей и предостережение против зла, которое было
в мире, и лежать в ужасном ожидании двухдневного малыша
старый. Его жена не писала, сказал старый джентльмен, потому что у него
запретил это, поскольку она была нездорова из-за вывихнутой лодыжки, которая (он
сказал) совершенно лишил ее способности держать ручку. Однако у подножия
на странице было маленькое “Т.О.”, и, перевернув ее, конечно же,
там было письмо “моей дорогой, дражайшей Молли”, в котором она умоляла ее, когда она
вышла из своей комнаты, что бы она ни делала, чтобы подняться по лестнице, прежде чем спуститься вниз:
и говорю ей, чтобы она завернула ножки своего ребенка во фланель и держала их в тепле
у костра, хотя было лето, потому что младенцы были такими нежными.

Это было приятно видеть по письмам, которыми, очевидно, обменивались
с некоторой частотой между молодой матерью и бабушкой, как
девичье тщеславие вытеснялось из ее сердца любовью к ней
Малыш. Белое “Падуасой” снова фигурировало в буквах, с почти таким же
много энергии, как и раньше. В одном из них это превращалось в крещение
накидка для малыша. Он украшал его, когда отправлялся со своими родителями в
проведите день или два в Арли-Холле. Это добавляло ему очарования, когда он был
“самый красивый маленький ребенок, которого когда-либо видели. Дорогая мама, я желаю тебе
мог видеть ее! Без всякой настойчивости, я действительно думаю, что она вырастет
обычная красотка!” Я подумал о мисс Дженкинс, серой, увядшей и
сморщенная, и я задался вопросом, знала ли ее мать ее при дворах
небеса: и тогда я понял, что она это сделала, и что они стояли там в
ангельский облик.

Был большой пробел, прежде чем появилось какое-либо из писем ректора. И
затем его жена изменила способ своего одобрения. Это больше не было
от “Моего дорогого Джона”; это было от “Моего уважаемого мужа”. Буквы
были написаны по случаю публикации той самой проповеди , которая была
изображенный на картинке. Проповедь перед “Господом моим Судьей” и
“публикация по запросу”, очевидно, была кульминационным моментом —
событие его жизни. Ему было необходимо поехать в Лондон , чтобы
контролируйте это через прессу. Пришлось призвать многих друзей
и проконсультировался, прежде чем он смог выбрать какой-либо принтер, пригодный для столь обременительного
задание; и, наконец, было условлено, что Дж. и Дж. Ривингтоны должны были
возьмите на себя почетную ответственность. Достойный ректор , казалось, был
взвинченный случаем на высокую литературную высоту, ибо он едва мог
напишите письмо его жене, не переходя на латиницу. Я помню
конец одного из его писем гласил так: “Я всегда буду считать добродетельным
качества моей Молли в воспоминаниях, _dum memor ipse mei_, _dum
spiritus regit artus_”, который, учитывая, что английский его
корреспондент иногда ошибался в грамматике, а часто и в правописании,
может быть воспринято как доказательство того, насколько он “идеализировал свою Молли”; и, как
Мисс Дженкинс часто говорила: “Люди много говорят об идеализации
в наши дни, что бы это ни значило.” Но это было ничто по сравнению с приступом
писал классическую поэзию, которая вскоре захватила его, в которой его Молли
расшифровывается как “Мария”. Письмо , содержащее _карменов_ , было
одобрено ею: “Еврейские стихи, присланные мне моим уважаемым мужем. Я тоут
получить письмо об убийстве свиньи, но нужно подождать. Мем., к
пошлите стихи сэру Питеру Арли, как того желает мой муж”. И в
в послесценарной записке его почерком было указано, что Ода имела
появилась в "Журнале джентльмена" в декабре 1782 года.

Ее ответные письма мужу (хранимые им с такой любовью , как будто они
была _M. T. Ciceronis Epistol;_) были более удовлетворительными для отсутствующего
мужем и отцом, каким он когда-либо мог быть для нее. Она рассказала ему
как Дебора каждый день очень аккуратно зашивала свой шов и читала ей в
книги, которые он ей давал; о том, что она была очень “опытным”, хорошим ребенком, но
задавала бы вопросы, на которые ее мать не могла ответить, но как она не позволила
сама себя успокоила, сказав, что не знает, но принялась разжигать огонь,
или отправить ребенка “вперед” с поручением. Мэтти теперь принадлежал матери
дорогая, и обещала (как и ее сестра в ее возрасте) быть отличной
красота. Я читала это вслух мисс Мэтти, которая улыбнулась и вздохнула
мало на надежду, выраженную с такой нежностью, что “маленький Мэтти, возможно, не будет
тщеславная, даже если бы она была красоткой.”

“У меня были очень красивые волосы, моя дорогая, ” сказала мисс Матильда, “ и неплохой
рот.” И я увидел, как вскоре после этого она поправила свою шапочку и нарисовала себя
вверх.

Но вернемся к письмам миссис Дженкинс. Она рассказала своему мужу о
бедные в приходе; какие домашние лекарства она прописывала;
какое кухонное лекарство она прислала. Она , очевидно , держала его
недовольство, как палочка в рассоле, над головами всех бездельников.
 Она спросила его, как насчет коров и свиней, и не ответила
всегда добивайтесь их, как я показывал ранее.

Добрая старая бабушка умерла, когда вскоре после этого родился маленький мальчик
публикация проповеди; но было еще одно письмо о
наставление от дедушки, более строгое и предостерегающее, чем
всегда, теперь, когда появился мальчик, которого нужно было охранять от ловушек
мир. Он описал все различные грехи, в которые могут впасть люди,
пока я не задался вопросом, как вообще человек может умереть естественной смертью. Виселица
казалось, что это, должно быть, стало обрывом жизней большинства
друзья и знакомые дедушки; и я не был удивлен тому, что
то, как он говорил об этой жизни, было “долиной слез”.

Мне показалось любопытным, что я никогда раньше не слышал об этом брате;
но я пришел к выводу, что он умер молодым, иначе, конечно, его имя было бы
на это намекали его сестры.

Мало-помалу мы добрались до пакетов с письмами мисс Дженкинс. Эти Пропускают
Мэтти действительно сожалел, что сгорел. Она сказала , что все остальные были только
интересно тем, кто любил писателей, и что казалось, будто это
причинил бы ей боль, позволив им попасть в руки незнакомцев,
которая не знала свою дорогую мать, и какой хорошей она была, хотя она
не всегда писалось по буквам, вполне на современный манер; но письма Деборы
были настолько превосходны! Любой мог бы извлечь пользу, прочитав их. Это был
прошло много времени с тех пор, как она читала "Миссис Чапоун", но она знала, что раньше думала
что Дебора могла бы сказать то же самое с таким же успехом; и что касается
Миссис Картер! люди много думали о ее письмах, просто потому, что у нее были
написано “Эпиктет”, но она была совершенно уверена, что Дебора никогда бы
использовал такое распространенное выражение, как “Меня нельзя обмануть!”

 [Изображение: Я использовал это время, чтобы подумать о многих других вещах]

Мисс Мэтти действительно не хотела сжигать эти письма, это было очевидно. Она бы так и сделала
не позволяйте им быть небрежно обойденными каким-либо спокойным чтением, и
вприпрыжку, про себя. Она взяла их у меня и даже зажгла вторую
свечу, чтобы прочитать их вслух с должным ударением и без
спотыкаясь о громкие слова. О боже! как я хотел фактов вместо
размышления, прежде чем эти письма были завершены! Их хватило нам двоим
ночи; и я не буду отрицать, что использовал это время, чтобы подумать о многих
другие вещи, и все же я всегда был на своем посту в конце каждого
приговор.

В письмах ректора, а также в письмах его жены и тещи были все
был сносно краток и содержателен, написан ровным почерком, с
линии очень близко друг к другу. Иногда все письмо содержалось на
простой клочок бумаги. Бумага была очень желтой, а чернила очень
коричневые; некоторые простыни были (как заставила меня заметить мисс Мэтти) старыми
оригинальное почтовое отправление с маркой в углу, изображающей мальчика-почтальона
скачет изо всех сил и сигналит своим клаксоном. Письма миссис Дженкинс и
ее мать была скреплена большой круглой красной облаткой, потому что это было до
“Покровительство” мисс Эджворт изгнало вафли из приличного общества.
По тону сказанного было очевидно, что фрэнки были в
большая просьба, и даже использовались как средство выплаты долгов нуждающимися
члены парламента. Ректор запечатал свои послания огромной
герб, и это видно по тщательности, с которой он выполнил это
церемония, которую он ожидал, что они должны быть вскрыты, а не нарушены каким-либо
бездумная или нетерпеливая рука. Так вот, письма мисс Дженкинс были такого рода
более поздняя дата по форме и написанию. Она написала на квадратном листе, который мы
научились называть старомодным. Ее рука была превосходно рассчитана,
вместе с ее использованием многосложных слов, чтобы заполнить лист, и
затем пришла гордость и восторг от переправы. Бедной мисс Мэтти стало грустно
озадаченный этим, ибо слова собирались размером со снежки, и
к концу своего письма мисс Дженкинс обычно становилась совсем
полуседалец. В одном из писем к ее отцу, слегка теологическом и
противоречивым тоном она говорила об Ироде, тетрархе Идумеи.
Мисс Мэтти прочла в нем “Ирода Петрарку из Этрурии”, и ей было так же хорошо
довольный, как будто она была права.

Я не могу точно вспомнить дату, но я думаю, что это было в 1805 году, когда мисс
Дженкинс написал самую длинную серию писем — по случаю ее отсутствия
в гостях у друзей недалеко от Ньюкасла-на-Тайне. Эти друзья были
близко знаком с комендантом тамошнего гарнизона и слышал от него
из всех приготовлений , которые делались для отражения вторжения в
Буонапарте, который, по мнению некоторых людей, мог произойти в устье
тайн. Мисс Дженкинс, очевидно, была очень встревожена; и первый
часть ее писем часто была написана на довольно понятном английском,
передача подробностей о приготовлениях, которые были сделаны в семье
с кем она жила вопреки страшному событию; связки
одежда , которая была упакована , готовая к полету в Олстон- Мур (дикий
холмистый участок земли между Нортумберлендом и Камберлендом); сигнал
это должно было быть дано за этот полет и за одновременный поворот
из добровольцев под ружьем — который, по указанному сигналу, должен был состоять (если я
помните правильно) при звоне в церковные колокола в определенном и
зловещая манера. Однажды, когда мисс Дженкинс и ее хозяева были на
званый ужин в Ньюкасле, эта повестка с предупреждением действительно была вручена (не
очень мудрый поступок, если есть хоть какая-то правда в морали, связанной с
басня о мальчике и Волке; но так оно и было), и мисс Дженкинс,
едва оправившись от испуга, написала на следующий день, чтобы описать
звук, затаивший дыхание шок, спешка и тревога; а затем, взяв
вздохнув, она добавила: “Как тривиально, мой дорогой отец, делать все наши
опасения последнего вечера, по-видимому, в настоящий момент успокаивают
и пытливые умы!” И тут мисс Мэтти вмешалась со—

“Но, на самом деле, моя дорогая, они вовсе не были тривиальными или пустячными в
время. Я знаю, что раньше много раз просыпался по ночам и думаю , что я
услышал топот французов, въезжающих в Крэнфорд. Многие люди говорили о
прятались бы в соляных шахтах — и мясо бы сохранилось капитально
там, внизу, только, возможно, мы должны были испытывать жажду. И мой отец
прочитал целый ряд проповедей по этому случаю; одна из них была произнесена в
утра, все о Давиде и Голиафе, чтобы воодушевить людей на
сражались лопатами или кирпичами, если возникала необходимость; а другой набор в
послеобеденные часы, доказывая, что Наполеон (это было другое название Бони, поскольку мы
привык называть его) было все равно что Аполлион и Абаддон. Я
помните , мой отец скорее думал, что его следует попросить напечатать это последнее
множество; но приход, возможно, был сыт ими по горло вместе со слухом”.

Питер Мармадьюк Арли Дженкинс (“бедный Питер!”, как стала называть мисс Мэтти
он) к этому времени учился в школе в Шрусбери. Ректор поднял свой
ручку и еще раз подтянул свою латынь, чтобы переписываться со своим мальчиком. Это
было совершенно ясно, что у парня были так называемые показательные письма. Они
обладали в высшей степени интеллектуальным описанием, давая отчет о своих занятиях,
и его интеллектуальные надежды различного рода, со случайными
цитата из классики; но время от времени животная натура прорывалась
в таком маленьком предложении, как это, очевидно, написанном дрожащим
поспешите, после того как письмо было просмотрено: “Мама, дорогая, пришлите мне
торт и положи побольше цитрона”. "Дорогая мама”, вероятно, ответила
ее мальчик в виде пирожных и “гуди”, потому что там не было ни одного ее
письма среди этого набора; но целая коллекция писем ректора, которому
латынь в письмах его мальчика была подобна звуку трубы для старого боевого коня.
Конечно, я не очень разбираюсь в латыни, и это, возможно,
декоративный язык, но, я думаю, не очень полезный — по крайней мере, если судить по
отрывки, которые я помню из писем ректора. Один из них был: “Вы не
есть этот город на вашей карте Ирландии; но _Bonus Bernardus не видет
omnia_, как говорится в Пословице.” В настоящее время стало совершенно очевидно, что
“бедный Питер” попадал во множество передряг. Там были письма о
высокопарное раскаяние перед своим отцом за какой-то проступок; и среди них
все представляло собой плохо написанную, плохо запечатанную, плохо направленную, испачканную записку: “Мой
дорогая, дорогая, дражайшая мама, я буду лучшим мальчиком; Я буду,
в самом деле; но не надо, пожалуйста, болеть за меня; я этого не стою; но я буду
будь умницей, дорогая мама”.

Мисс Мэтти не могла говорить из-за слез после того, как прочитала эту записку.
Она молча отдала его мне, а затем встала и отнесла его в свою священную
спряталась в своей комнате, опасаясь, что она может случайно сгореть.
“Бедный Питер!” - сказала она. “он всегда попадал в переделки; с ним было слишком легко.
Они ввели его в заблуждение, а затем бросили в беде. Но он был слишком любящим
из озорства. Он никогда не мог удержаться от шутки. Бедный Питер!”




ГЛАВА VI.
БЕДНЫЙ ПИТЕР


Карьера БЕДНОГО Питера лежала перед ним, довольно приятно намеченная добрыми
друзья, но _Bonus Bernardus не видит всего_, и на этой карте тоже. Он был
завоевать почести в школе Шрусбери и донести их до
Кембридж, а после этого его ждала жизнь, дар его
крестный отец, сэр Питер Арли. Бедный Питер! его судьба в жизни была очень
отличается от того, на что надеялись и планировали его друзья. Мисс Мэтти рассказала мне
все об этом, и я думаю, что это было облегчением, когда она это сделала.

Он был любимцем своей матери, которая, казалось, души не чаяла во всех своих
дети, хотя она, возможно, немного побаивалась превосходства Деборы
приобретения. Дебора была любимицей своего отца, и когда Питер
разочаровав его, она стала его гордостью. Единственная честь , которую оказал Питер
вдали от Шрусбери у него была репутация самого лучшего хорошего парня
это когда-либо было, и о том, чтобы быть капитаном школы в искусстве
розыгрыш. Его отец был разочарован, но взялся за исправление
дело в том, что это по-мужски. Он не мог позволить себе отправить Питера читать
с любым репетитором, но он мог читать с ним сам; и мисс Мэтти сказала
мне большая часть ужасных приготовлений в виде словарей и
лексиконы, которые были сделаны в кабинете ее отца в то утро, когда Питер начал.

“Моя бедная мама!” - сказала она. “Я помню, как она обычно стояла в
коридоре, достаточно близко к двери кабинета, чтобы уловить тон моего отца
голос. По ее лицу я сразу мог сказать, все ли идет правильно.
И долгое время все шло как надо”.

“Что же наконец пошло не так?” - спросил я. “Осмелюсь сказать, эта утомительная латынь”.

“Нет! это была не латынь. Питер был в большом фаворе у моего отца, за
он хорошо поработал на него. Но он , казалось , думал , что Крэнфорд
над людьми могли подшучивать и высмеивать, и им это не нравилось;
никто не знает. Он всегда разыгрывал их; ‘разыгрывание’ - это не очень
слово, моя дорогая, и я надеюсь, ты не скажешь своему отцу, что я использовала его, потому что я
не хотелось бы, чтобы он подумал, что я не выбирал свой язык, после
жить с такой женщиной, как Дебора. И будьте уверены, что вы никогда им не воспользуетесь
себя. Я не знаю, как это вырвалось у меня изо рта, за исключением того, что это было
что я думала о бедном Питере, и это всегда было его выражением. Но
он был очень воспитанным мальчиком во многих вещах. Он был такой , дорогой капитан
Браун в том, что всегда готов прийти на помощь любому старику или ребенку. И все же,
ему действительно нравилось шутить и высмеивать; и он, казалось, думал, что пожилые леди
в Крэнфорде поверили бы чему угодно. Там жило много пожилых леди
тогда вот; теперь мы в основном леди, я знаю, но мы не такие старые
как это делали дамы, когда я была девочкой. Я мог бы смеяться, думая о
некоторые шутки Питера. Нет, моя дорогая, я не буду рассказывать тебе о них, потому что
они могли бы не шокировать вас так, как следовало бы, и они были очень
шокирующе. Однажды он даже принял моего отца, переодевшись
леди, которая проезжала через город и пожелала увидеть настоятеля
Крэнфорд, ‘который опубликовал ту замечательную проповедь для присяжных’. Сказал Питер
он сам был ужасно напуган, когда увидел, как мой отец воспринял все это
в, и даже предложил переписать все его проповеди Наполеона Буонапарте для
она —я имею в виду его —нет, ее, потому что Питер тогда был леди. Он сказал мне , что был
напуган больше, чем он когда-либо был прежде, все время, пока мой отец был
говорящий. Он не думал, что мой отец поверил бы ему; и все же, если
если бы он этого не сделал, это было бы печально для Питера. Как бы то ни было, он был
никто так не радовался этому, потому что мой отец заставлял его усердно работать, переписывая все
эти двенадцать проповедей Буонапарте для леди — это было для самого Питера,
ты знаешь. Он был той самой леди. И однажды , когда он захотел порыбачить,
Питер сказал: ‘Черт бы побрал эту женщину!’ — очень сквернословя, моя дорогая, но Питер
не всегда был так осторожен, как следовало бы; мой отец был так зол
с ним это почти пугало меня до потери рассудка: и все же я едва могла
удержаться от смеха над маленькими реверансами, которые Питер продолжал делать, довольно
лукаво, всякий раз, когда мой отец говорил о превосходном вкусе и здравом смысле этой леди
дискриминация”.

 [Изображение: Поставьте женщину в тупик]

“Знала ли мисс Дженкинс об этих трюках?” сказал я .

“О, нет! Дебора была бы слишком сильно шокирована. Нет, никто не знал, но
я. Хотел бы я всегда знать о планах Питера, но иногда он знал
не говори мне. Он обычно говорил, что пожилые леди в городе чего - то хотят
есть о чем поговорить; но я не думаю, что они это сделали. У них был _St Джеймса
Хроника_ три раза в неделю, точно так же, как у нас сейчас, и у нас много
сказать; и я помню щелкающий шум, который всегда раздавался, когда некоторые из
дамы собрались вместе. Но, наверное, школьники говорят больше, чем
дамы. Наконец-то произошла ужасная, печальная вещь”. Мисс Мэтти
встал, подошел к двери и открыл ее; там никого не было. Она позвонила в
звонок для Марты, и когда Марта пришла, ее хозяйка велела ей пойти за
яйца на ферму на другом конце города.

“Я запру за тобой дверь, Марта. Вы не боитесь идти, вы
ты?”

“Нет, мэм, вовсе нет; Джем Хирн будет только горд пойти со мной”.

Мисс Мэтти выпрямилась, и как только мы остались одни, она пожелала
что у Марты было больше девичьей сдержанности.

“Мы потушим свечу, моя дорогая. Мы можем поговорить так же хорошо, как
свет костра, ты знаешь. Там! Ну, видите ли, Дебора ушла из дома
недели две или около того; я помню, это был очень тихий день,
над головой; и вся сирень была в цвету, так что, я полагаю, была весна.
Мой отец уехал навестить нескольких больных людей в приходе; я
вспомните, как вы видели, как он выходил из дома в своем парике и широкополой шляпе и
трость. Что овладело нашим бедным Питером, я не знаю; у него был самый сладкий
вспыльчивый, и все же ему всегда, казалось, нравилось изводить Дебору. Она никогда
смеялась над его шутками и считала его не джентльменским и недостаточно осторожным
об улучшении своего ума; и это его раздражало.

“Ну что ж! кажется, он пошел в ее комнату и оделся в ее старую
платье, и шаль, и шляпка; только те вещи, которые она привыкла носить в
Крэнфорд, и его знали повсюду; и он превратил подушку в
литтл — ты уверена, что заперла дверь, моя дорогая, потому что мне бы не хотелось
любой, кто хочет услышать—в—в маленького ребенка в белой длинной одежде. Это было
только, как он сказал мне впоследствии, для того, чтобы было о чем поговорить в
город; он никогда не думал о том, что это как-то повлияет на Дебору. И он пошел и
ходил взад—вперед по Филбертовой аллее, наполовину скрытый перилами,
и наполовину видимый; и он обнимал свою подушку, совсем как ребенка, и говорил
из-за этого все глупости, которые люди делают. О боже! и мой отец подошел , ступая
величественно шел вверх по улице, как делал всегда; и что он должен был увидеть, кроме
небольшая черная толпа людей — осмелюсь предположить, что их не меньше двадцати — все подглядывают
через его садовые перила. Поэтому сначала он подумал, что они были всего лишь
глядя на новый рододендрон, который был в полном цвету, и что он был
очень гордился; и он шел медленнее, чтобы у них было больше времени на
восхищайтесь. И он задался вопросом, сможет ли он разобрать проповедь из
случаю, и подумал, что, возможно, существует какая-то связь между
рододендроны и полевые лилии. Мой бедный отец! Когда он
подойдя ближе, он начал удивляться, что они не видят его; но их
головы были все так близко друг к другу, подглядывая и подглядывая! Мой отец был
среди них, имея в виду, по его словам, попросить их прогуляться в сад с
его, и восхищаюсь прекрасной овощной продукцией, когда -о, моя дорогая, я
трепещу при мысли об этом — он сам посмотрел сквозь рельсы и увидел — я
не знаю, что ему показалось, что он увидел, но старина Клэр сказал мне, что его лицо вытянулось
совершенно серо-белый от гнева, и его глаза вспыхнули под нахмуренным
черные брови; и он произнес — о, так ужасно!— и приказал им всем остановиться
где бы они ни были — ни один из них не пошел, ни один из них не сделал и шага;
и, быстрый, как свет, он оказался у садовой двери и спустился по фундуку
ходить, и схватил бедного Питера, и сорвал с него одежду
назад —шляпку, шаль, платье и все остальное — и бросила подушку среди людей
через перила: и тогда он действительно был очень, очень зол, и прежде чем
все люди, которых он поднял своей тростью и выпорол Питером!

“Моя дорогая, этот мальчишеский трюк в тот солнечный день, когда все, казалось, шло своим чередом.
прямолинейный и здоровый, разбил сердце моей матери и изменил моего отца на
жизнь. Действительно, так и было. Старая Клэр сказала, что Питер выглядел таким же белым, как мой
отец; и стоял неподвижно, как статуя, ожидающая порки; и мой отец
нанесен сильный удар! Когда мой отец остановился перевести дух, Питер сказал: ‘Имейте
вы сделали достаточно, сэр?’ довольно хрипло, и все еще стоя довольно тихо.
Я не знаю, что сказал мой отец — и говорил ли он вообще что-нибудь. Но старая Клэр
сказав это, Питер повернулся туда, где стояли люди за перилами, и
отвесил им низкий поклон, величественный и серьезный, как любой джентльмен, а затем
медленно вошел в дом. Я был в кладовой, помогал своей матери
для приготовления вина из коровьего сока. Теперь я не выношу ни вина, ни запаха
цветы; от них меня тошнит и я падаю в обморок, как в тот день, когда Питер
вошел, выглядя таким же надменным, как любой мужчина, — действительно, выглядя как мужчина, а не
как мальчишка. ‘Мама! ’ сказал он. ‘ Я пришел сказать, да благословит тебя Бог за
никогда.’ Я видел, как дрожали его губы, когда он говорил; и я думаю, он не осмелился сказать
что-нибудь более любящее, для той цели, которая была в его сердце. Она
посмотрел на него довольно испуганно и удивленно и спросил его, что было
делать. Он не улыбнулся и не заговорил, но обнял ее и поцеловал
ее, как будто он не знал, как остановиться; и прежде чем она смогла заговорить
и снова он исчез. Мы обсудили это и не смогли этого понять, и
она велела мне пойти и разыскать моего отца и спросить, что все это значит. Я
застала его расхаживающим взад-вперед с очень недовольным видом.

“Скажи своей матери, что я выпорол Питера и что он вполне заслужил
это.’

“Я не осмеливаюсь больше задавать никаких вопросов. Когда я рассказал об этом своей матери, она села
упал, совсем ослабев, на минуту. Я помню, через несколько дней после этого я увидел
бедные, увядшие цветы коровяка, выброшенные в кучу листьев, чтобы сгнить
и умру там. В тот год в борщевике не производили вина из
дом священника — как, впрочем, и никогда после.

“Вскоре моя мать отправилась к моему отцу. Я знаю, что думал о Королеве
Есфирь и царь Артаксеркс; ибо моя мать была очень хорошенькой и
хрупкий на вид, а мой отец выглядел так же ужасно, как царь Артаксеркс.
Через некоторое время после того, как они вышли вместе; и тогда моя мать сказала мне, что
случилось, и что она поднималась в комнату Питера у моего отца
желание — хотя она и не должна была говорить об этом Питеру — обсудить этот вопрос
с ним. Но никакого Питера там не было. Мы осмотрели дом; Питера не было
был там! Даже мой отец, которому не понравилось участвовать в поисках в
во-первых, помог нам в скором времени. Дом священника был очень старым домом —ступеньками выше
в комнату, спускается в комнату, насквозь. Сначала моя мать
пошел звать тихо и вкрадчиво, словно желая успокоить бедного мальчика: ‘Питер!
Питер, дорогой! это всего лишь я’; но мало-помалу, когда слуги вернулись
от поручений, которые мой отец посылал им в разных направлениях, к
найдите, где был Питер — как мы выяснили, его не было ни в саду, ни в
ни на сеновале, ни где—либо поблизости - крик моей матери становился все громче и неистовее,
‘Питер! Питер, мой дорогой! где ты?’, потому что тогда она почувствовала и
понял, что этот долгий поцелуй означал какое-то грустное ‘прощай".
день продолжался — моя мать никогда не отдыхала, но искала снова и снова
во всех возможных местах, в которые до этого заглядывали двадцать раз,
нет, в это она сама заглядывала снова и снова. Мой отец сел
обхватив голову руками, не говоря ни слова, за исключением тех случаев, когда приходили его посланцы
вошел, не принеся никаких вестей; затем он поднял свое лицо, такое сильное и печальное,
и сказал им снова идти в каком-нибудь новом направлении. Моя мать продолжала проходить мимо
из комнаты в комнату, входя в дом и выходя из него, двигаясь бесшумно, но
никогда не прекращающийся. Ни она, ни мой отец не осмелились выйти из дома, который
был местом встречи для всех посланников. Наконец - то (и это было
почти стемнело), мой отец поднялся. Он взял мою мать за руку, когда она
вошел диким, печальным шагом в одну дверь и быстро направился к другой.
Она вздрогнула от прикосновения его руки, потому что забыла обо всем в
мир, кроме Питера.

“Молли! ’ сказал он. - Я не думал, что все это случится’. Он посмотрел
в ее лицо в поисках утешения — ее бедное лицо, такое дикое и белое; ибо ни
ни она, ни мой отец не осмелились признать этот ужас, а тем более отреагировать на него
это было в их сердцах, чтобы Петр не покончил с собой.
Мой отец не увидел никакого осознания в горячих, тоскливых глазах своей жены, и он
скучал по сочувствию, которое она всегда была готова ему оказать — сильному
мужчина, каким он был, и от немого отчаяния на ее лице у него потекли слезы.
поток. Но когда она увидела это, нежная печаль отразилась на ее лице,
и она сказала: ‘Дорогой Джон! не плачь; пойдем со мной, и мы найдем
он", почти так же весело, как если бы она знала, где он был. И она забрала мой
большая рука отца в ее маленькой мягкой руке, и повела его за собой, слезы
падая, когда он шел той же самой непрестанной, усталой походкой, из комнаты в
комната, через дом и сад.

“О, как я желал Дебору! У меня не было времени на слезы, потому что сейчас все
казалось, все зависело от меня. Я написал Деборе, чтобы она вернулась домой. Я отправил
отправьте частное сообщение в дом того же мистера Холбрука — бедный мистер Холбрук;—вы
поймите, кого я имею в виду. Я не имею в виду, что я отправила ему сообщение, но я отправила одно
которому я могла доверять, чтобы знать, был ли Питер у него дома. За один раз
Мистер Холбрук был случайным гостем в доме священника — вы знаете, что он был
Двоюродный брат мисс Пул - и он был очень добр к Питеру и научил его
как ловить рыбу — он был очень добр ко всем, и я подумал, что Питер мог бы
отправились туда. Но мистера Холбрука не было дома, а Питер никогда
был замечен. Сейчас была ночь; но все двери были широко открыты, и мой
отец и мать шли все дальше и дальше; прошло больше часа с тех пор, как он
присоединился к ней, и я не верю, что они когда-либо разговаривали все это время.
Я разжигала камин в гостиной, и один из слуг был
готовила чай, потому что я хотела, чтобы у них было что поесть и выпить и
согреть их, когда старая Клэр попросила разрешения поговорить со мной.

“Я позаимствовал сети у плотины, мисс Мэтти. Должны ли мы перетащить
займемся прудами сегодня вечером или подождем утра?’

“Я помню, как вглядывалась в его лицо, чтобы понять, что он имеет в виду; и когда я это сделала, я
громко рассмеялся. Ужас от этой новой мысли— наш светлый, дорогой
Питер, холодный, суровый и мертвый! Я помню звон моего собственного смеха
сейчас же.

“На следующий день Дебора была дома до того, как я снова стал самим собой. Она бы так и сделала
не был бы настолько слаб, чтобы уступить, как это сделал я; но мои крики (мои
ужасный смех, закончившийся плачем) разбудил мою милую дорогую маму,
чьи бедные блуждающие мозги были отозваны обратно и собраны, как только
ребенок нуждался в ее заботе. Она и Дебора сидели у моей кровати; я знал по
взгляды каждого свидетельствовали о том, что от Питера не было никаких известий — никаких ужасных
новости, которых я больше всего боялся в своем унылом состоянии между
сон и бодрствование.

“Один и тот же результат всех поисков принес что- то в том же духе
облегчение для моей матери, для которой, я уверен, мысль о том, что Питер мог бы
даже тогда быть повешенным мертвым в некоторых из знакомых родных мест вызвало
эта бесконечная вчерашняя прогулка. Ее мягкие глаза никогда не были прежними
снова после этого; у них всегда был беспокойный, жаждущий взгляд, как будто
искали то, чего они не могли найти. О! это было ужасное время; приход
обрушился, как удар грома, в тихий солнечный день, когда сирень была вся
в цвету.”

“Где был мистер Питер?” - спросил я.

“Он добрался до Ливерпуля; а тогда была война; и некоторые из
королевские корабли стояли у устья Мерси; и они были только слишком
рад иметь такого прекрасного парня, как он (в нем было пять футов девять дюймов), приходи
предложить себя. Капитан написал моему отцу, а Питер написал моему
мать. Останься! эти письма будут где-то здесь.”

Мы зажгли свечу и нашли письмо капитана и Питера тоже.
И мы также нашли маленькое простое письмо с просьбой от миссис Дженкинс к
Питер, адресованное ему в доме старого школьного товарища, куда она
подумала, что он мог бы уйти. Они вернули его нераспечатанным; и нераспечатанный
с тех пор она оставалась неизменной, будучи непреднамеренно помещенной среди
другие письма того времени. Это все:—

 “МОЙ ДОРОГОЙ ПИТЕР, ты же не думал, что мы должны так сожалеть, как мы
 есть, я знаю, иначе ты бы никогда не ушел. Ты слишком хорош.
 Твой отец сидит и вздыхает так, что у меня болит сердце, когда я его слышу. Он
 не может поднять голову от горя; и все же он сделал только то, что он
 мысль была правильной. Возможно, он был слишком суров, и, возможно
 Я не был достаточно добр; но Бог знает, как мы любим тебя, мой
 дорогой единственный мальчик. Дон выглядит таким сожалеющим, что ты ушел. Возвращайся, и
 сделай счастливыми нас, которые так сильно тебя любят. Я знаю, что ты вернешься”.

Но Питер не вернулся. Тот весенний день был последним разом, когда он когда- либо
увидел лицо своей матери. Автор письма — последний-единственный
человек, который когда-либо видел то, что было в нем написано, был давным-давно мертв; и
Я, незнакомец, не родившийся в то время, когда произошло это событие, был
тот, кто откроет его.

Письмо капитана вызывало отца и мать в Ливерпуль
немедленно, если бы они захотели увидеть своего мальчика; и, благодаря некоторым диким
шансы на жизнь, письмо капитана где-то задержалось,
каким-то образом.

Мисс Мэтти продолжала: “И это было время скачек, и все почтовые лошади в
Крэнфорд уехал на скачки; но мои отец и мать отправились в нашем
собственный концерт — и о! моя дорогая, они опоздали — корабль исчез! И теперь
прочти письмо Питера моей матери!”

Оно было полно любви, и печали, и гордости за свою новую профессию, и
болезненное ощущение своего позора в глазах людей в Крэнфорде; но
заканчивая страстной мольбой о том , чтобы она пришла и повидалась с ним раньше
он покинул Мерси: “Мама, мы можем идти в бой. Я надеюсь, что мы будем,
и оближи этих французов: но я должен увидеть тебя снова до этого времени ”.

“И она опоздала”, - сказала мисс Мэтти, - “слишком поздно!”

Мы сидели в тишине, размышляя о полном значении этих печальных, печальных
слова. Наконец я попросил мисс Мэтти рассказать мне, как ее мать перенесла это.

“О!” - сказала она. “Она была само терпение. Она никогда не была сильной,
и это ужасно ослабило ее. Мой отец обычно сидел и смотрел на нее:
гораздо более печальный, чем она была. Казалось , он ни на что не мог смотреть
еще когда она была рядом; и он был таким смиренным — таким очень нежным сейчас. Он
сказал бы, возможно, в своей старой манере — так сказать, устанавливая закон — и
затем, через минуту или две, он приходил в себя и клал свою руку на наши
плечи, и спросите нас тихим голосом, сказал ли он что-нибудь обидное
мы. Я не удивился, что он так разговаривал с Деборой, потому что она была такой
умный; но мне было невыносимо слышать, как он так разговаривает со мной.

“Но, видите ли, он видел то, чего не видели мы — что это убивало мою мать.
Да! убиваю ее (потуши свечу, моя дорогая; я могу лучше говорить в
темный), ибо она была всего лишь хрупкой женщиной и плохо приспособленной к тому, чтобы выдержать испуг
и потрясение, через которое она прошла; и она улыбнулась бы ему и утешила
его, не на словах, а в ее взгляде и тоне, которые всегда были
веселый, когда он был там. И она говорила о том, как она думала
У Питера были хорошие шансы очень скоро стать адмиралом — он был таким храбрым и
умный; и как она думала о том, чтобы увидеть его в военно-морской форме, и что
что-то вроде шляп, которые носили адмиралы; и насколько больше он подходил для того, чтобы быть моряком
чем священнослужитель; и все это таким образом, просто чтобы заставить моего отца думать, что она
был очень рад тому, что получилось из той неудачной утренней работы, и
порка, которая всегда была у него на уме, как мы все знали. Но, о, моя дорогая!
горький, очень горький плач, который у нее был, когда она была одна; и, наконец, как
она становилась слабее, она не могла сдержать слез, когда Дебора или я были
мимо, и передавал бы нам сообщение за сообщением для Питера (его корабль ушел
в Средиземное море или куда-то там, а потом ему приказали
отправился в Индию, а сухопутного маршрута тогда еще не было); но она все равно сказала
что никто не знал, где их подстерегает смерть, и что мы не должны были
думаю, ее рука была рядом. Мы не думали об этом, но мы знали это, когда увидели ее
исчезающий вдали.

“Ну, моя дорогая, я знаю, это очень глупо с моей стороны, когда, по всей вероятности
Я так близок к тому, чтобы увидеть ее снова.

“И только подумай, любимая! на следующий же день после ее смерти — ибо она не жила
ровно через двенадцать месяцев после ухода Питера — на следующий же день — пришел
посылка для нее из Индии — от ее бедного мальчика. Это был большой, мягкий,
белая индийская шаль, с небольшой узкой каймой по всему периметру; просто
то, что понравилось бы моей матери.

“Мы подумали, что это может разбудить моего отца, потому что он сидел, держа ее руку в
его всю ночь напролет; так что Дебора отнесла это ему, а письмо Питера к
она, и все остальное. Сначала он не обратил на это внимания; и мы попытались сделать вид, что
с легкой небрежностью говорите о шали, раскрывая ее и любуясь ею.
Затем, внезапно, он встал и сказал: "Она будет похоронена в нем", - сказал он.
сказал: ‘У Питера будет такое утешение; и ей бы это понравилось’.

“Ну, возможно, это было неразумно, но что мы могли сделать или сказать? Один
дает людям в горе по-своему. Он взял его в руки и пощупал: ‘Это
именно о такой шали она мечтала, когда выходила замуж, и ее мать
не давал этого ей. Я узнал об этом только после, иначе она должна была бы
было бы это — она должна была; но она получит это сейчас.’

“Моя мать выглядела такой прелестной после своей смерти! Она всегда была хорошенькой, и
теперь она выглядела светлой, восковой и молодой — моложе Деборы, поскольку она
стоял, дрожа, рядом с ней. Мы одели ее в длинное мягкое
складки; она лежала, улыбаясь, как будто довольная; и приходили люди — весь Крэнфорд
пришли —умолять о встрече с ней, ибо они нежно любили ее, так же как и они
мог бы; и деревенские женщины принесли букеты; жена старого Клэра принесла
несколько белых фиалок и умоляла, чтобы они легли ей на грудь.

“Дебора сказала мне в день похорон моей матери, что если бы у нее был
сотня предложений, за которые она никогда бы не вышла замуж и не бросила моего отца. Это не было
очень вероятно, что у нее их было бы так много — я не знаю, был ли у нее один; но это
сказать это было не меньшей ее заслугой. Она была такой дочерью для моего
отец, какого, я думаю, никогда не было ни до, ни после. Его глаза подвели его,
и она читала книгу за книгой, и писала, и переписывала, и всегда была в
его служение в любом приходском деле. Она могла бы сделать гораздо больше вещей , чем
моя бедная мать могла; она даже однажды написала письмо епископу для моего
отец. Но он очень скучал по моей матери; весь приход это заметил.
Не то чтобы он был менее активен; я думаю, что он был более таким и более терпеливым в
помогаю каждому. Я сделал все, что мог, чтобы дать Деборе свободу быть
с ним; ибо я знал, что гожусь ни на что, и что моя лучшая работа в
мир состоял в том, чтобы спокойно выполнять случайную работу и отпускать других на свободу. Но мой
отец был изменившимся человеком.”

“Мистер Питер когда-нибудь возвращался домой?”

“Да, однажды. Он вернулся домой лейтенантом; ему не удалось стать адмиралом.
И он и мой отец были такими друзьями! Мой отец брал его в каждый
дом в приходе, он так гордился им. Он никогда не уходил
без руки Питера, на которую можно было опереться. Дебора обычно улыбалась (я не думаю, что
мы когда-нибудь снова смеялись после смерти моей матери), и говорят, что она была довольно
поставьте в угол. Нет , но мой отец всегда хотел, чтобы она была там
нужно было написать письмо или прочесть, или еще что-нибудь уладить.”

“А потом?” - спросил я после паузы.

“Затем Питер снова ушел в море; и мало-помалу мой отец умер, благословляя
нас обоих, и поблагодарил Дебору за все, чем она была для него; и, из
конечно, наши обстоятельства изменились; и вместо того, чтобы жить в
дом священника, и содержа трех горничных и мужчину, нам пришлось приехать в этот небольшой
дом, и довольствоваться работой слуги на всю катушку; но, поскольку Дебора использовала
сказать, что мы всегда жили благородно, даже если обстоятельства
побуждал нас к простоте. Бедная Дебора!”

“А мистер Питер?” - спросил я.

“О, в Индии была какая—то великая война - я забыл, как она называется, — и мы
с тех пор я никогда не слышал о Питере. Я сам верю, что он мертв; и
иногда меня беспокоит, что мы никогда не надевали траур по нему. И
с другой стороны, когда я сижу одна, и весь дом затихает, я думаю, что
слышу его шаги, приближающиеся по улице, и мое сердце начинает трепетать и
бей; но звук всегда проходит мимо - и Питер никогда не приходит.

“Это Марта вернулась? Нет! Я пойду, моя дорогая; я всегда могу найти свой путь
в темноте, ты знаешь. И дуновение свежего воздуха в дверь сделает мою
голова в порядке, и она немного побаливает.”

И она быстро зашагала прочь. Я зажег свечу, чтобы придать комнате
веселый вид на фоне ее возвращения.

“Это была Марта?” - спросил я.

“Да. И мне довольно неуютно, потому что я услышал такой странный шум,
как раз в тот момент, когда я открывал дверь.”

“Где?” - Спросил я, потому что ее глаза были круглыми от испуга.

“На улице — совсем рядом — это звучало как”—

“Разговариваешь?” - Вставил я, когда она немного заколебалась.

“Нет! поцелуи”—




ГЛАВА VII.
ПОСЕЩЕНИЕ


ОДНАЖДЫ утром, когда мы с мисс Мэтти сидели за нашей работой — было около двенадцати
часов, и мисс Мэтти не сменила чепец с желтыми лентами, который
был лучшим у мисс Дженкинс, и который мисс Мэтти теперь изнашивала
наедине, надевая платье, сделанное в подражание платью миссис Джеймисон в
каждый раз, когда она ожидала, что ее увидят, Марта подходила и спрашивала, не мисс ли
Бетти Баркер могла бы поговорить со своей хозяйкой. Мисс Мэтти согласилась, и
быстро исчезла, чтобы сменить желтые ленты, в то время как мисс Баркер пришла
наверху; но, поскольку она забыла свои очки и была довольно
взволнованный необычным временем визита, я не был удивлен, увидев
она возвращается с одной шапочкой, надетой поверх другой. Она была вполне
сама того не сознавая, смотрела на нас с мягким удовлетворением.
И я не думаю, что мисс Баркер заметила это; ибо, отложив в сторону маленькую
обстоятельство, заключавшееся в том, что она была не так молода, как раньше, она была очень
сильно поглощенная своим поручением, от которого она избавилась с
гнетущая скромность, которая находила выход в бесконечных извинениях.

Мисс Бетти Баркер была дочерью старого клерка в Крэнфорде , который
исполнял обязанности во времена мистера Дженкинса. У нее и ее сестры было довольно хорошо
ситуации в качестве горничных дам, и накопила достаточно денег, чтобы создать
магазин модистки, которому покровительствовали дамы в
соседство. Леди Арли, например, время от времени давала мисс
Зазывала выкройку своей старой кепки, которую они тут же скопировали
и распространялся среди элиты Крэнфорда. Я говорю "элита", ибо
Мисс Баркерс уловила хитрость этого места и задела себя
об их “аристократической связи”. Они не стали бы продавать свои кепки
и ленточки всем, у кого нет родословной. Многие жены фермеров или
дочь раздраженно отвернулась от отборных модных украшений мисс Баркерс, и
пошел скорее в универсальный магазин, где продавали коричневое мыло и
влажный сахар позволил владельцу отправиться прямиком в (Париж, по его словам,
пока он не обнаружил, что его клиенты слишком патриотичны, а Джон настроен по-бычьи, чтобы носить что
the Mounseers носили) Лондон, где, как он часто рассказывал своим клиентам, королева
Аделаида появилась всего неделю назад в точно таком же чепце, как
тот, который он им показал, отделанный желтыми и голубыми лентами, и с
король Вильгельм сделал ей комплимент по поводу ее подходящего характера
головной убор.

Мисс Баркерс, которые ограничивались правдой и не одобряли
разные клиенты, несмотря на процветание. Они были
самоотверженные, хорошие люди. Много раз я видел самого старшего из них
(она, которая была горничной миссис Джеймисон) убирала какой-то деликатный беспорядок.
для бедного человека. Они только подражали тем, кто был лучше, в том, что им “нечего было
делай” с классом, находящимся непосредственно под их классом. И когда мисс Баркер умерла,
их прибыль была признана такой , что мисс Бетти была
оправданно закрывать лавочку и уходить из бизнеса. Она также (как
Я, кажется, уже говорил) подставила свою корову; знак респектабельности в
Крэнфорд почти так же решительно настроен, как некоторые люди решают организовать концерт.
Она одевалась лучше, чем любая леди в Крэнфорде, и мы не удивлялись
это; ибо было понятно, что она надевала все шляпки и
чепчики и возмутительные ленты, которые когда-то составляли ее ассортимент.
Прошло пять или шесть лет с тех пор, как она бросила магазин, так что в любом другом
в другом месте, чем Крэнфорд, ее платье можно было бы счесть _pass;e_.

И вот теперь мисс Бетти Баркер позвонила, чтобы пригласить мисс Мэтти на чай к себе
дом в следующий вторник. Она также дала мне экспромт
приглашение, поскольку я случайно оказался гостем — хотя я мог видеть, что у нее был
небольшой страх, что с тех пор, как мой отец уехал жить в Драмбл, он мог бы
занялся этой “ужасной торговлей хлопком”, и поэтому потащил свою семью
выпавший из “аристократического общества”. Она предваряла это приглашение словами
так много извинений за то, что она весьма возбудила мое любопытство. “Ее
презумпция” должна была быть оправдана. Что она делала? Она казалась такой
подавленный этим, я мог только думать, что она писала Королеве
Аделаиде попросить квитанцию за стирку кружев; но поступок, который она так
охарактеризовано было только приглашение, которое она привезла к своей сестре
бывшая любовница, миссис Джеймисон. “Учитывая ее прежнюю профессию, могла бы
Мисс Мэтти, простите за вольность?” Ах! подумал я, она обнаружила, что
двойная шапочка, и собирается поправить головной убор мисс Мэтти. Нет! это было
просто для того, чтобы передать ее приглашение мисс Мэтти и мне. Мисс Мэтти
поклонилась в знак согласия; и я удивился, что в этом грациозном действии она сделала
не чувствовать необычного веса и необычайной высоты ее головного убора.
Но я не думаю, что она это сделала, потому что она восстановила равновесие и пошла дальше
разговаривал с мисс Бетти в доброй, снисходительной манере, совсем по-другому
судя по тому, как суетливо она вела бы себя, если бы подозревала, как
необычной была ее внешность. “Миссис Джеймисон идет, я думаю, вы
сказал? ” спросила мисс Мэтти.

“Да. Миссис Джеймисон очень любезно и снисходительно сказала, что она была бы
рад прийти. Одно маленькое условие, которое она поставила, что она должна принести
Карло. Я сказал ей, что если у меня и есть слабость, то это к собакам.”

“А мисс Поул?” - спросила мисс Мэтти, которая думала о своем бассейне в
Предпочтение, в котором Карло не был бы доступен в качестве партнера.

“Я собираюсь спросить мисс Пул. Конечно, мне и в голову не могло прийти спрашивать
ее, пока я не спросил вас, мадам — дочь священника, мадам. Верьте
что касается меня, то я не забываю ситуацию, в которой находился мой отец из-за твоей.

“И миссис Форрестер, конечно?”

“И миссис Форрестер. На самом деле я думал пойти к ней, прежде чем уйти
к мисс Поул. Хотя ее обстоятельства изменились, мадам, она была
родилась в Тирреле, и мы никогда не сможем забыть ее союз с Бигджами, из
Бигелоу-холл”.

Мисс Мэтти гораздо больше заботило то маленькое обстоятельство, что она была
очень хороший карточный игрок.

“Миссис Фиц—Адам ... я полагаю”—

“Нет, мадам. Я должен где-то подвести черту. Миссис Джеймисон не стала бы, я
подумайте, хотелось бы познакомиться с миссис Фиц-Адам. Я испытываю величайшее уважение к миссис
Фитц—Адам - но я не думаю, что ее общество подходит для таких дам, как миссис
Джеймисон и мисс Матильда Дженкинс.”

Мисс Бетти Баркер низко поклонилась мисс Мэтти и поджала губы. Она
посмотрел на меня искоса с достоинством, как бы говоря, хотя
модистка на пенсии, она не была демократкой и понимала разницу в
звания.

“Могу я просить вас прийти как можно ближе к половине седьмого в мое маленькое жилище, как
возможно, мисс Матильда? Миссис Джеймисон ужинает в пять, но любезно
обещала не откладывать свой визит дальше этого времени — половины седьмого. И
сделав плавный реверанс, мисс Бетти Баркер удалилась.

Моя вещая душа предсказала визит в тот день мисс Поул, которая
обычно приходил навестить мисс Матильду после какого—либо события - или действительно оказывался на виду
о любом событии — обсудить это с ней.

“Мисс Бетти сказала мне, что это должен был быть выбор и избранных было немного”, - сказала мисс
Полюс, когда она и мисс Мэтти обменивались заметками.

“Да, так она сказала. Даже миссис Фиц-Адам.”

Итак, миссис Фиц-Адам была овдовевшей сестрой крэнфордского хирурга, которого я
называли раньше. Их родители были респектабельными фермерами, довольствовавшимися
их станция. Звали этих хороших людей Хоггинс. Мистер Хоггинс
теперь был крэнфордским доктором; нам не нравилось это имя, и мы рассматривали его
грубо; но, как сказала мисс Дженкинс, если бы он изменил его на Пиггинс, это было бы
не будет намного лучше. Мы надеялись обнаружить связь между ним
и та маркиза Эксетерская, которую звали Молли Хоггинс; но
человек, безразличный к своим собственным интересам, полностью игнорировал и отрицал любые такие
отношения, хотя, как сказала дорогая мисс Дженкинс, у него была сестра
звали Мэри, и те же самые христианские имена были очень склонны употребляться в
семьи.

Вскоре после того, как мисс Мэри Хоггинс вышла замуж за мистера Фиц-Адама, она исчезла из
соседство на протяжении многих лет. Она не двигалась в сфере в
Крэнфордское общество достаточно высокое, чтобы любой из нас захотел узнать, что
Мистер Фиц-Адам был. Он умер и был собран к своим отцам без нашего
вообще когда-либо думала о нем. И тут снова появилась миссис Фиц-Адам
в Крэнфорде (“смелый, как лев”, - сказала мисс Пул), состоятельная вдова,
одетая в шуршащий черный шелк, так скоро после смерти своего мужа, что
бедная мисс Дженкинс была оправдана в своем замечании, что “бомбазин
это показало бы более глубокое чувство ее потери.”

Я помню собрание дам , которые собрались , чтобы решить , следует ли
не к миссис Фиц-Адам должен обращаться старый чистокровный
жители Крэнфорда. Она сняла большой беспорядочный дом, который
обычно считалось, что это придает патент аристократизма его
арендатор, потому что когда-то давно, семьдесят или восемьдесят лет назад,
в нем жила старая дева, дочь графа. Я не уверен, что
также считалось, что обитатели этого дома не передают какой-то необычной силы
интеллекта; ибо у дочери графа, леди Джейн, была сестра, леди
Энн, которая вышла замуж за генерала во время американской войны,
и этот генерал-офицер написал одну или две комедии, которые были
все еще выступал на лондонских досках, и которые, когда мы увидели их
рекламировался, заставил нас всех подтянуться и почувствовать, что "Друри Лейн" платит
очень милый комплимент Крэнфорду. Тем не менее, это вовсе не было устоявшимся
дело в том, что миссис Фиц-Адам должны были навестить, когда умерла дорогая мисс Дженкинс;
и, вместе с ней, что-то от ясного знания строгого кодекса
аристократизм тоже исчез. Как заметила мисс Пул, “Как и большинство дам
из хорошей семьи в Крэнфорде были старые девы или вдовы без
дети, если бы мы немного не расслабились и не стали менее замкнутыми,
мало-помалу у нас вообще не должно быть общества”.

Миссис Форрестер продолжала стоять на той же стороне.

“Она всегда понимала, что Фитц имел в виду нечто аристократическое; там
был Фиц—Роем - она думала, что некоторые из детей короля были
звали Фиц-Рой; и вот теперь был Фиц-Кларенс - они были детьми
дорогого доброго короля Вильгельма Четвертого. Фитц—Адам! - это было красивое имя,
и она подумала, что это, очень вероятно, означало "Дитя Адама". Никто, у кого не было
ни один человек хорошей крови в их жилах не осмелился бы называться Фитцем; там
было дело в имени — у нее был двоюродный брат, который писал свое имя с двумя
маленькие ффс—ффулки - и он всегда свысока смотрел на заглавные буквы и
сказал, что они принадлежат к недавно изобретенным семьям. Она боялась , что он
умер бы холостяком, он был таким избранным. Когда он встретился с миссис
в феррингдоне, на водопое, он сразу же привязался к ней; и очень
она была довольно благородной женщиной — вдовой с очень большим состоянием; и ‘мой
кузен, мистер Фоулкс, женился на ней; и все это было благодаря ее двум
маленький ffs.”

У миссис Фиц-Адам не было ни малейшего шанса встретиться с мистером Фицем - кем бы то ни было
в Крэнфорде, так что это не могло быть ее мотивом для того, чтобы поселиться там.
Мисс Мэтти подумала, что это, возможно, была надежда быть допущенной в
общество этого места, которое, безусловно, было бы очень приятным подъемом
для _си-девственной_ мисс Хоггинс; и если бы это было ее надеждой, это было бы
жестоко разочаровывать ее.

Итак, все обратились к миссис Фиц-Адам — все, кроме миссис Джеймисон, которая
привыкла показывать, какая она благородная, никогда не видя миссис Фиц-Адам, когда
они познакомились на вечеринках в Крэнфорде. Их было бы всего восемь или десять
дамы в комнате, а миссис Фиц-Адам была самой крупной из всех, и она
неизменно вставала, когда входила миссис Джеймисон, и делала реверанс очень
низко к ней всякий раз, когда она поворачивалась в ее сторону — так низко, на самом деле, что я
думаю, миссис Джеймисон, должно быть, смотрела на стену над ней, потому что она никогда
на ее лице дрогнул мускул, не больше, чем если бы она ее не видела. Все еще
Миссис Фиц-Адам была настойчива.

Весенние вечера становились светлыми и длинными , когда три или четыре
дамы в колясках встретились у дверей мисс Баркер. Знаете ли вы, что такое
калаш есть? Это покрытие, надеваемое поверх кепок, мало чем отличающееся от голов
крепится на старомодных выступах; но иногда он не такой большой.
Этот вид головного убора всегда производил ужасное впечатление на детей
в Крэнфорде; и теперь двое или трое прекратили свою игру в тишине
маленькая солнечная улочка, и собравшиеся в удивленном молчании вокруг мисс Поул,
Мисс Мэтти и я. Мы тоже молчали, чтобы слышать
громкий, сдавленный шепот в доме мисс Баркер: “Подожди, Пегги! подожди
пока я не сбегаю наверх и не вымою руки. Когда я кашляю, открой
дверь; я не задержусь ни на минуту.”

И, действительно, не прошло и минуты, как мы услышали шум, между
чих и карканье вороны; на что дверь распахнулась. За ним стоял
круглоглазая дева, вся в ужасе от достопочтенной компании калашей, которая
вошел, не сказав ни слова. К ней вернулось присутствие духа настолько , чтобы
проводит нас в маленькую комнату, которая раньше была магазином, но теперь
переоборудован во временную гардеробную. Там мы открепили и встряхнули
мы сами, и расположили наши черты перед стаканом в сладкую и
любезное лицо компании; а затем, кланяясь в обратном направлении со словами “После вас,
мэм, ” мы позволили миссис Форрестер занять первое место на узком
лестница, которая вела в гостиную мисс Баркер. Там она сидела, как
величественный и собранный, как будто мы никогда не слышали этого странно звучащего
кашель, от которого ее горло, должно быть, уже тогда болело и было шершавым.
Добрая, нежная, бедно одетая миссис Форрестер была немедленно проведена
на второе почетное место — сиденье, устроенное чем-то вроде принца
Альберт рядом с Королевским — хорошо, но не так хорошо. Место , где
первенство, конечно, было зарезервировано за достопочтенной миссис Джеймисон,
которая вскоре, тяжело дыша, поднялась по лестнице — Карло носился вокруг нее на ее
прогресс, как будто он хотел подставить ей подножку.

И теперь мисс Бетти Баркер была гордой и счастливой женщиной! Она размешала
огня, и закрыла дверь, и села как можно ближе к нему, совсем на
на краешек ее стула. Когда вошла Пегги, пошатываясь под тяжестью
чайного подноса, я заметила, что мисс Баркер очень боялась, как бы Пегги
не следует держать с ней достаточную дистанцию. Она и ее хозяйка были на
очень знакомые термины в их повседневном общении, и Пегги хотела сейчас
сделать ей несколько небольших признаний, на которых мисс Баркер была
было неприятно слышать, но она сочла своим долгом, как леди,
подавлять. Поэтому она отвернулась от всех предостережений и знаков Пегги; но она
дал один или два очень неуместных ответа на то, что было сказано; и, наконец,
охваченная блестящей идеей, она воскликнула: “Бедный, милый Карло! I’m
забыв о нем. Спустись со мной вниз, бедный песик итти, и это будет
выпейте его чаю, так и будет!”

Через несколько минут она вернулась, такая же мягкая и благожелательная, как и прежде; но я
думала, что забыла дать “бедному песику итти” что-нибудь, чтобы
ешь, судя по жадности, с которой он проглатывал случайные кусочки
из торта. Поднос с чаем был в изобилии уставлен — мне было приятно это видеть, я
был так голоден, но я боялся, что присутствующие дамы могут подумать, что это
вульгарно навороченный. Я знаю, что они бы сделали это у себя дома;
но каким-то образом кучи здесь исчезли. Я видел , как миссис Джеймисон ела
лепешку из семян, медленно и вдумчиво, как она делала все; и я был
довольно удивлен, так как я знал, что она рассказала нам по случаю своего
последняя вечеринка, то, что она никогда не устраивала ее в своем доме, так сильно напомнило ей
из душистого мыла. Она всегда угощала нас савойским печеньем. Однако, миссис
Джеймисон был любезно снисходителен к недостатку знаний мисс Баркер о
обычаи светской жизни; и, чтобы пощадить ее чувства, съел три больших куска
лепешки из семян, со спокойным, задумчивым выражением лица, не
в отличие от коровьего.

После чая возникли некоторые небольшие возражения и трудности. Нас было шестеро в
номер; четверо могли играть в преферанс, а для двух других был
Криббидж. Но все, кроме меня (я довольно сильно боялся Крэнфорда
дамы за картами, ибо это было самое серьезное дело, которое они
когда-либо занимались), стремились попасть в “пул”. Даже мисс Баркер,
заявляя, что она не отличала Спадилла от Манилла, очевидно, была
страстно желая протянуть кому-нибудь руку помощи. Дилемме вскоре был положен конец благодаря
особый вид шума. Если бы невестка барона когда-нибудь могла быть
предполагалось, что миссис Джеймисон храпит, я бы сказал, что тогда это сделала миссис Джеймисон; ибо,
изнемогая от жары в комнате и склонный к дремоте по своей природе,
соблазн этого очень удобного кресла был слишком велик для нее,
и миссис Джеймисон кивнула. Раз или два она открыла глаза с
усилием и спокойно, но неосознанно улыбнулся нам; но мало-помалу, даже
ее доброжелательность не могла сравниться с этим усилием, и она была в здравом уме
спит.

 [Изображение: Соблазн удобного кресла был слишком велик
 для нее]

“Мне это очень приятно”, - прошептала мисс Баркер за карточным столом
трем ее противникам, которые, несмотря на ее незнание игры,
она “колотила” самым безжалостным образом — “действительно, очень приятно видеть, как
полностью миссис Джеймисон чувствует себя как дома в моем бедном маленьком жилище; она
большего комплимента нельзя было бы сделать мне”.

Мисс Баркер снабдила меня кое - какой литературой в виде трех или
четыре книги о моде в красивых переплетах десятилетней или двенадцатилетней давности, в которых говорилось:
когда она поставила маленький столик и свечу специально для меня, чтобы она
знал, что молодым людям нравится рассматривать фотографии. Карло лежал и фыркал, и
начал у ног своей любовницы. Он тоже чувствовал себя как дома.

Карточный стол представлял собой оживленную сцену для наблюдения; головы четырех дам с
колпачки для закусок, все они почти сходятся над серединой стола в
их стремление шептаться достаточно быстро и достаточно громко: и каждый раз
а потом раздался голос мисс Баркер: “Тише, леди! если ты, пожалуйста, замолчи! Миссис
Джеймисон спит.”

Было очень трудно не обращать внимания на глухоту миссис Форрестер
и сонливость миссис Джеймисон. Но мисс Баркер справилась со своей нелегкой задачей
что ж. Она повторила этот шепот миссис Форрестер, исказив ее лицо
значительно, чтобы показать движениями ее губ, что было
сказала; а затем она ласково улыбнулась всем нам и прошептала
сама: “Действительно, очень приятно; я хотела бы, чтобы моя бедная сестра была жива
чтобы увидеть этот день”.

Вскоре дверь широко распахнулась; Карло вскочил на ноги, с
громкий щелкающий лай, и миссис Джеймисон проснулась: или, возможно, она этого не сделала
спала — как она почти прямо сказала, в комнате было так светло, что она
была рада держать глаза закрытыми, но слушала с большим
интерес ко всей нашей забавной и приятной беседе. Вошла Пегги
еще раз покраснев от важности. Еще один поднос! “О, благородство!” - подумала
Я: “Ты сможешь вынести это последнее потрясение?” Ибо мисс Баркер приказала (нет,
Я не сомневаюсь, подготовился, хотя она и сказала: “Ну, Пегги, что у тебя есть
привел нас?” и выглядел приятно удивленным неожиданным удовольствием)
всевозможные вкусности на ужин — устрицы с гребешками, омары в горшочках,
желе, блюдо под названием “маленькие амуры” (которое пользовалось большой популярностью у
Крэнфордские дамы, хотя и слишком дорогие, чтобы их можно было дарить, за исключением торжественных
и торжественные мероприятия — миндальное печенье, обмакнутое в бренди, мне следовало бы назвать это,
если бы я не знал его более изысканного и классического названия). Короче говоря, мы
были, очевидно, угощены всем, что было самого сладкого и наилучшего; и
мы подумали, что лучше любезно подчиниться, даже ценой наших
аристократизм — который вообще никогда не ужинал, но который, как и большинство
не любил ужинать, был особенно голоден во всех особых случаях.

Мисс Баркер, в ее прежней сфере деятельности, осмелюсь предположить, была знакома
с напитком, который они называют вишневым бренди. Мы, никто из нас, никогда не видели
такую вещь, и довольно отшатнулся, когда она предложила ее нам — “просто
маленький, литл-бокал, леди; после устриц и омаров, вы знаете.
Моллюски иногда считаются не очень полезными.” Мы все покачали нашими
головы, похожие на мандарины женского пола; но, в конце концов, миссис Джеймисон вытерпела сама
чтобы нас убедили, и мы последовали ее примеру. Это было не совсем
невкусный, хотя такой горячий и крепкий, что мы считали себя связанными
чтобы покашливать, чтобы показать, что мы не привыкли к подобным вещам
ужасно — почти так же странно, как поступила мисс Баркер, прежде чем мы были
допущен Пегги.

“Это очень крепкое”, - сказала мисс Пул, ставя свой пустой стакан. “Я
действительно верьте, что в этом есть дух ”.

“Только капельку — просто необходимо, чтобы оно сохранилось”, - сказала мисс Баркер.
“Вы знаете, что мы кладем в наши консервы бренди с перцем, чтобы они лучше сохранились. Я
я сам часто чувствую себя навеселе от того, что ем пирог с дамсоном ”.

Я сомневаюсь, что дамсон тарт открыла бы сердце миссис Джеймисон так, как
вишневый бренди помог; но она рассказала нам о грядущем событии, уважая
о чем она до этого момента хранила полное молчание.

“Моя невестка, леди Гленмайр, приезжает погостить у меня”.

Раздался хор “В самом деле!”, а затем наступила пауза. Каждый из них быстро
пересмотрела свой гардероб на предмет его пригодности для появления в присутствии
вдова барона; ибо, конечно, серия небольших фестивалей всегда была
проводится в Крэнфорде по прибытии гостя у кого-либо из наших друзей’
дома. Мы чувствовали себя очень приятно взволнованными по этому поводу.

Вскоре после этого были объявлены служанки и фонари. Миссис
У Джеймисона был портшез, который втиснулся в мисс
Узкий вестибюль Баркера с некоторым трудом и в буквальном смысле “остановился
путь”. Это потребовало некоторого умелого маневрирования со стороны старого
председатели (сапожники днем, но когда их вызывают нести седан
одетый в странную старую ливрею —длинные пальто с маленькими накидками,
ровесник седана и похож на платье класса в
Картины Хогарта) до края и обратно, и попробуйте еще раз, и, наконец,
чтобы преуспеть в вынесении своего бремени из парадной двери мисс Баркер.
Затем мы услышали их быстрое похлопывание по тихой маленькой улочке, когда мы
надели наши коляски и закололи наши платья; мисс Баркер вертелась вокруг
нас с предложениями помощи, которые, если бы она не вспомнила о своем прежнем
оккупации и пожелал бы нам забыть об этом, было бы гораздо больше
давящий.




ГЛАВА VIII.
“ВАША СВЕТЛОСТЬ”


РАНО утром следующего дня — сразу после двенадцати — мисс Поул заставила своего
появление у мисс Мэтти. Какое - то очень пустяковое дельце было
предполагаемая причина для звонка; но, очевидно, было что-то
сзади. Наконец-то это вышло наружу.

“Кстати, вы можете подумать, что я на удивление невежественен; но действительно ли вы
знаете, я озадачен тем, как нам следует обращаться к леди Гленмайр. Ты говоришь,
‘Ваша светлость’, где бы вы сказали ‘вы’ обычному человеку? У меня есть
ломал голову все утро; и должны ли мы говорить ‘Моя леди’ вместо
‘Мэм?’ Теперь вы знали леди Арли — не будете ли вы так любезны рассказать мне самые
правильный способ обращения к сословию пэров?”

Бедная мисс Мэтти! она сняла очки и надела их
снова — но как к леди Арли обращались, она не могла вспомнить.

“Это было так давно”, - сказала она. “Дорогой! дорогой! какая я глупая! Я не
думаю, я когда-либо видел ее больше двух раз. Я знаю, что раньше мы называли сэра Питером,
‘Сэр Питер’ — но он навещал нас гораздо чаще, чем леди Арли.
Дебора узнала бы об этом через минуту. ‘Миледи’ — ‘ваша светлость’. Это
звучит очень странно, и как будто это было неестественно. Я никогда не думал о
это было раньше; но теперь, когда вы назвали это, я весь в недоумении ”.

Было совершенно очевидно , что мисс Пул не добьется от мисс Пул никакого мудрого решения .
Мэтти, который с каждым мгновением становился все более сбитым с толку, и все больше недоумевал относительно
правила обращения.

“Ну, я действительно думаю, ” сказала мисс Пул, “ что мне лучше просто пойти и сказать
Миссис Форрестер о нашей маленькой трудности. Иногда человек начинает нервничать;
и все же не хотелось бы, чтобы леди Гленмайр думала, что мы совершенно не осведомлены о
этикет светской жизни в Крэнфорде.”

“И не могли бы вы просто зайти сюда, дорогая мисс Пул, когда будете возвращаться,
пожалуйста, и скажите мне, на что вы решаетесь? Что бы вы и миссис
Форрестер зациклился на том, что будет совершенно прав, я уверен. ‘Леди Арли’, ‘Сэр
Питер’, ” сказала мисс Мэтти самой себе, пытаясь вспомнить старые формы
слова.

“Кто такая леди Гленмайр?” - спросил я.

“О, она вдова мистера Джеймисона — это покойный муж миссис Джеймисон,
вы знаете — вдова его старшего брата. Миссис Джеймисон была мисс Уокер,
дочь губернатора Уокера. ‘Ваша светлость’. Моя дорогая, если они зациклятся на
говоря таким тоном, ты должен просто позволить мне немного попрактиковаться на тебе
во-первых, потому что я буду чувствовать себя такой глупой и разгоряченной, говоря это в первый раз, чтобы
Леди Гленмайр.”

Мисс Мэтти испытала настоящее облегчение, когда миссис Джеймисон пришла на очень
невежливое поручение. Я замечаю, что апатичные люди более спокойны
дерзостью, чем другие; и миссис Джеймисон пришла сейчас, чтобы намекнуть хорошенькой
ясно , что она не особенно желала , чтобы крэнфордские леди
следует навестить ее невестку. Я с трудом могу сказать, как она это сделала
ясно; ибо я стал очень возмущенным и разгоряченным, в то время как с медленным обдумыванием
она объясняла свои пожелания мисс Мэтти, которая сама была настоящей леди,
с трудом мог понять чувство , которое заставило миссис Джеймисон пожелать
предстать перед своей благородной невесткой так, как будто она всего лишь посетила ”графство".
семьи. Мисс Мэтти оставалась озадаченной еще долго после того, как я
выяснил цель визита миссис Джеймисон.

Когда она действительно поняла смысл звонка достопочтенной леди, это было
приятно было видеть, с каким спокойным достоинством она восприняла этот намек таким образом
невежливо отдано. Она ни в малейшей степени не пострадала — она была слишком
нежный дух для этого; и при этом она не совсем осознавала, что неодобрительно
о поведении миссис Джеймисон; но было что-то от этого чувства в
ее ум, я уверен, который заставил ее перейти от этой темы к другим в
менее взволнованный и более сдержанный, чем обычно. Миссис Джеймисон была,
действительно, более взволнованная из них двоих, и я мог видеть, что она была рада
попроси ее уйти.

Немного погодя мисс Поул вернулась, красная и возмущенная. “Ну что ж!
чтобы быть уверенным! У вас здесь была миссис Джеймисон, как я узнал от Марты; и мы
не должны наносить визит леди Гленмайр. Да! Я встретил миссис Джеймисон на полпути
между этим местом и домом миссис Форрестер, и она сказала мне; она приняла меня так близко к сердцу.
удивительно, но мне нечего было сказать. Жаль, что я не подумал о чем-то очень
резкий и саркастичный; осмелюсь сказать, что сделаю это сегодня вечером. А леди Гленмайр - это
но, в конце концов, вдова шотландского барона! Я пошел дальше , чтобы посмотреть на миссис
Титул пэра Форрестера, чтобы узнать, кем была эта леди, который должен храниться под
стеклянный ящик: вдова шотландского пэра — никогда не заседала в Палате лордов — и
такой же бедный, как Иов, осмелюсь сказать; а она — пятая дочь некоего мистера Кэмпбелла
или другое. Во всяком случае, вы дочь священника и состоите в родстве с
Арли; и сэр Питер мог бы быть виконтом Арли, каждый
говорит.”

Мисс Мэтти пыталась успокоить мисс Пул, но тщетно. Эта леди, обычно
такой добрый и добродушный, сейчас был в полном порыве гнева.

“А сегодня утром я пошла и заказала шапочку, чтобы она была совсем готова”, - сказала она
наконец-то, раскрыв секрет, который задел миссис Джеймисон за живое.
намек. “Миссис Джеймисон посмотрит , так ли легко заставить меня приготовить
четвертая в бассейне, когда у нее нет ни одного из ее прекрасных шотландских отношений с
она!”

При выходе из церкви, в первое воскресенье, в которое леди Гленмайр
появившись в Крэнфорде, мы прилежно поговорили друг с другом и обратили наше
спиной к миссис Джеймисон и ее гостье. Если бы мы не могли обратиться к ней, мы
мы даже не смотрели на нее, хотя умирали от любопытства узнать
какой она была. У нас было утешение допросить Марту в
добрый день. Марта не принадлежала к той сфере общества , чей
замечание могло быть подразумеваемым комплиментом леди Гленмайр и Марте
хорошо использовала свои глаза.

“Ну что ж, мэм! вы имеете в виду ту маленькую леди с миссис Джеймисон? Я
подумал, что вам было бы интереснее узнать, как была одета молодая миссис Смит; ее
быть невестой.” (Миссис Смит была женой мясника).

Мисс Пул сказала: “Боже милостивый! как будто мы заботимся о миссис Смит;”
но замолчал, когда Марта возобновила свою речь.

“Маленькая леди на скамье миссис Джеймисон была одета, мэм, в довольно старую
черный шелк, и плащ в пастушью клетку, мэм, и очень яркий черный
у нее были глаза, мэм, и приятное, острое лицо; не слишком молодое, мэм,
но все же, я бы предположил, моложе самой миссис Джеймисон. Она посмотрела
вверх и вниз по церкви, как птичка, и подтянула свои нижние юбки, когда
она вышла так быстро и сообразительно, как я никогда не видел. Я вот что тебе скажу,
мэм, она больше похожа на миссис Дикон из "Кареты и лошадей", ни на кого другого.
один.”

“Тише, Марта!” - сказала мисс Мэтти. “Это неуважительно”.

“Не так ли, мэм? Я прошу прощения, я уверен; но Джем Хирн сказал так, как
что ж. Он сказал, что у нее было просто такое острое, волнующее тело”.—

“Леди”, - сказала мисс Пул.

“Леди — в роли миссис Дикон”.

Прошло еще одно воскресенье, а мы все еще отводили глаза от миссис
Джеймисон и ее гость, и сделали замечания самим себе, которые, по нашему мнению
были очень суровыми — почти чересчур. Мисс Мэтти , очевидно , была встревожена
наша саркастическая манера говорить.

Возможно, к этому времени леди Гленмайр узнала, что у миссис Джеймисон был
не самый веселый, оживленный дом в мире; возможно, у миссис Джеймисон был
выяснил, что большинство семей графства проживало в Лондоне, и что
те, кто остался в стране, были не так живы, как могли бы быть
побывал в том обстоятельстве, что леди Гленмайр оказалась по соседству с ними.
Великие события проистекают из мелких причин; поэтому я не буду претендовать на то, чтобы сказать
что побудило миссис Джеймисон изменить свое решение исключить
Крэнфордские дамы, и разошлите всем пригласительные записки на небольшую
вечеринка в следующий вторник. Мистер Муллинер сам привел их в чувство.
 Он _ бы_ всегда игнорировал тот факт , что существует задняя дверь в любой
дом, и издал более громкий стук, чем его хозяйка, миссис Джеймисон. Он
у него было три маленькие записочки, которые он носил в большой корзине, чтобы
произвести впечатление на свою любовницу представлением об их большом весе, хотя они
запросто мог залезть в карман его жилета.

Мисс Мэтти и я спокойно решили, что у нас будет предыдущий
помолвка дома: это был вечер, на который мисс Мэтти обычно устраивала
зажигалки для свечей всех заметок и писем недели; по понедельникам
ее счета всегда были исправны — за неделю не причиталось ни пенни
раньше; таким образом, по естественному стечению обстоятельств изготовление зажигалок для свечей попало на
Во вторник вечером и дал нам законный повод отклонить предложение миссис
Приглашение Джеймисона. Но прежде чем наш ответ был написан, вошла мисс
Поул, с открытой запиской в руке.

“Итак!” - сказала она. “Ах! Я вижу, ты тоже получил свою записку. Лучше поздно
чем никогда. Я мог бы сказать миледи Гленмайр, что она была бы очень рада
из нашего общества, прежде чем прошло две недели”.

“Да, ” сказала мисс Мэтти, “ нас пригласили на вечер вторника. И , возможно ,
вы бы просто любезно принесли свою работу сюда и выпили с нами чаю , чтобы
спокойной ночи. Это мое обычное время для просмотра результатов прошлой недели
счета, и записки, и письма, и изготовление из них зажигалок для свечей; но
это не кажется достаточной причиной для того, чтобы сказать, что у меня есть предыдущий
помолвка дома, хотя я и хотел, чтобы это произошло. Теперь, если бы вы хотели
пойдемте, моя совесть была бы совершенно спокойна, и, к счастью, записка не
еще не написано”.

Я видел, как изменилось выражение лица мисс Пул, пока мисс Мэтти говорила.

“Значит, ты не собираешься уходить?” - спросила она.

“О, нет!” - тихо сказала мисс Мэтти. “Ты тоже, я полагаю?”

“Я не знаю”, - ответила мисс Пул. “Да, я думаю, что знаю”, - сказала она,
довольно оживленно; и, увидев удивленный вид мисс Мэтти, она добавила: “Вы
видите ли, никому не хотелось бы, чтобы миссис Джеймисон думала, что все, что она могла
сделать или сказать, имело достаточно последствий, чтобы нанести оскорбление; это было бы
своего рода принижение самих себя, что мне, например, не должно нравиться. Это
было бы слишком лестно для миссис Джеймисон, если бы мы позволили ей предположить
что то, что она сказала, подействовало на нас неделю, нет, десять дней спустя”.

“Ну что ж! Я полагаю, что неправильно так долго обижаться и раздражаться из-за
все, что угодно; и, возможно, в конце концов, она не хотела нас раздражать. Но я
должен сказать, я не смог бы заставить себя сказать то, что сказала миссис Джеймисон
сделал по поводу того, что мы не звонили. Я действительно не думаю, что пойду”.

“О, да ладно! Мисс Мэтти, вы должны уйти; вы знаете, что наша подруга миссис Джеймисон
гораздо более флегматичен, чем большинство людей, и не входит в
маленькие тонкости чувств, которыми вы обладаете в столь замечательном
степень”.

“Я думал, они у тебя тоже есть, в тот день, когда миссис Джеймисон позвонила, чтобы сказать
чтобы мы не ходили, ” невинно сказала мисс Мэтти.

Но мисс Поул, в дополнение к своим тонким чувствам, обладала
очень элегантная шапочка, которую ей не терпелось показать восхищенному миру; и
так что она, казалось, забыла все свои гневные слова, произнесенные менее чем за две недели
раньше и быть готовой действовать в соответствии с тем, что она назвала великим христианским
принцип “Прости и забудь”; и она отчитала дорогую мисс Мэтти так
долго размышляла над этой главой, которую она абсолютно закончила, заверив ее, что это была она
обязанность, как дочери покойного ректора, купить новую шапочку и пойти в
вечеринка у миссис Джеймисон. Так что “мы были очень рады принять”, вместо
“сожалея, что мы были вынуждены отказаться”.

 [Фото: мистер Муллинер]

Расходы на одежду в Крэнфорде были в основном в этой единственной статье
упомянутый. Если бы головы были одеты в нарядные новые шапочки, то дамы
были похожи на страусов и не заботились о том, что станет с их телами. Старый
платья, белые и почтенные воротнички, любое количество брошей, вверх и вниз
и повсюду (некоторые с нарисованными собачьими глазами; некоторые, которые были
как маленькие рамки для картин с мавзолеями и плакучими ивами, аккуратно
выполнены с заколками внутри; некоторые, опять же, с миниатюрами дам и
джентльмены, мило улыбающиеся из гнезда из жесткого муслина), старинные броши
для постоянного украшения и новых колпачков в соответствии с модой
день— дамы Крэнфорда всегда одевались с целомудренной элегантностью и
приличия, как однажды красиво выразилась мисс Баркер.

И с тремя новыми колпачками, и с большим количеством брошей, чем когда-либо
вас видели вместе одно время с тех пор, как Крэнфорд был городом, не так ли, миссис
Форрестер, и мисс Мэтти, и мисс Поул появляются на том памятном
Вечер вторника. Я сама насчитала семь брошей на платье мисс Пул.
Две были небрежно закреплены на ее чепце (одна представляла собой бабочку , сделанную из
Шотландская галька, которую при живом воображении можно было бы принять за настоящую
насекомое); одна застегнула свой сетчатый шейный платок; одна - воротник; одна
украшал перед ее платья, на полпути между горлом и талией;
и еще один украшал кончик ее живота. Где был седьмой я
забыл, но это было где-то о ней, я уверен.

Но я слишком тороплюсь, описывая платья компании.
Сначала я должен рассказать о сборище по дороге к миссис Джеймисон. Это
леди жила в большом доме сразу за городом. Дорога , которая имела
знал, какой это должна была быть улица, проходящая прямо перед домом, который
открывался на нее без какого-либо промежуточного сада или двора. Неважно
солнце было уже близко, но оно никогда не освещало фасад этого дома. Быть
конечно, жилые комнаты находились в задней части, откуда открывался приятный
сад; передние окна принадлежали только кухням и домработницам
комнаты и кладовые, и в одной из них, как сообщалось, сидел мистер Муллинер.
 Действительно, глядя искоса, мы часто видели затылок, покрытый
пудра для волос, которая также покрывала воротник его пальто вплоть до его
очень высокая талия; и эта внушительная спина всегда была занята чтением _St
Хроника Джеймса, широко раскрытая, что, в какой-то степени, объясняло
время, в течение которого упомянутая газета добиралась до нас, — равное
подписчики миссис Джеймисон, однако, по праву ее благородия,
она всегда читала это в первую очередь. В этот самый вторник задержка в
пересылка последнего номера была особенно неприятной; как раз тогда, когда
и мисс Поул, и мисс Мэтти, в особенности первая, были
желая увидеть это, чтобы подготовить Придворные новости, готовые к
вечернее интервью с аристократией. Мисс Пул сказала нам , что у нее были
абсолютно не торопился с чубом, и был одет к пяти часам,
для того, чтобы быть готовым, если "Хроника Святого Иакова" появится в
последний момент — та самая "Хроника Святого Джеймса", которой была напудренная голова.
спокойно и собранно читая, когда мы проходили мимо привычного окна
этим вечером.

“Наглость этого человека!” - сказала мисс Пул тихим возмущенным шепотом.
“Я хотел бы спросить его, выплачивает ли его любовница свою четвертую долю
для его исключительного использования.”

Однако мы смотрели на нее с восхищением от ее мужестваt; для Mr.
Муллинер был объектом великого благоговения для всех нас. Казалось, он никогда не
я забыла о его снисхождении, когда он переехал жить в Крэнфорд. Мисс
Дженкинс, временами, выступала как неустрашимая чемпионка своего пола,
и говорила с ним на равных; но даже мисс Дженкинс могла бы получить
не выше. В своем самом приятном и благодушном настроении он выглядел как
угрюмый какаду. Он говорил только грубыми односложными фразами. Он
ждал бы в холле, когда мы умоляли его не ждать, а потом посмотрел
глубоко оскорбленный тем, что мы держали его там, в то время как, с трепетом,
торопливыми руками мы подготовились к появлению в компании.

Мисс Пул отважилась на небольшую шутку, когда мы поднимались наверх, хотя и намеренно
адресовано нам, чтобы немного развлечь мистера Муллинера. Мы все
улыбались, чтобы казаться, будто мы чувствуем себя непринужденно, и робко смотрели
выражаю сочувствие мистеру Муллинеру. Ни один мускул на этом деревянном лице не дрогнул
расслабились; и мы в одно мгновение стали серьезными.

В гостиной миссис Джеймисон было весело; вечернее солнце заливало
в него, а большое квадратное окно было увито цветами.
Мебель была белой с золотом; не в более позднем стиле, Луи Куаторце, я
кажется, они называют это "все ракушки и завитушки"; нет, стулья миссис Джеймисон и
на столах не было ни единого изгиба. Ножки стула и стола
уменьшались по мере того, как они приближались к земле, и были прямыми и квадратными в
все их уголки. Стулья стояли в ряд у стен, с
за исключением четырех или пяти человек, которые стояли кружком вокруг костра.
Сзади они были окаймлены белыми прутьями с золотыми набалдашниками;
ни перила, ни ручки не располагали к легкости. Там был один
отделанный японией стол, посвященный литературе, на котором лежала Библия, Книга пэров,
и Молитвенник. Там был еще один квадратный стол из Пемброка, посвященный
изобразительное искусство, на котором были калейдоскоп, разговорные карточки,
карточки-пазлы (перевязанные вместе нескончаемой длины выцветшими розовыми
атласная лента), и коробка, расписанная в приятной имитации рисунков, которые
украсьте чайные сервизы. Карло лежал на ковре камвольной работы, и
нелюбезно облаял нас, когда мы вошли. Миссис Джеймисон встала, давая
каждому из нас вялая приветственная улыбка и беспомощный взгляд мимо нас на
Мистер Муллинер, как будто она надеялась, что он усадит нас на стулья, потому что, если бы он это сделал
нет, она никогда не смогла бы. Я полагаю, он думал, что мы сможем найти дорогу к
обведите вокруг костра, который напомнил мне о Стоунхендже, я не знаю
почему. Леди Гленмайр пришла на помощь нашей хозяйке, и, каким-то образом или
с другой стороны, мы впервые оказались в приятном положении, а не
формально - в доме миссис Джеймисон. Леди Гленмайр, теперь у нас было время, чтобы
посмотрите на нее, оказавшуюся яркой маленькой женщиной среднего возраста, у которой
была очень хорошенькой в дни своей юности, и которая была еще очень
приятная внешность. Я видел, как мисс Пул оценивала свое платье в первом
пять минут, и я верю ей на слово, когда она сказала на следующий день—

“Моя дорогая! на десять фунтов можно было бы купить каждый стежок, который у нее был на кружеве
и все такое.”

Было приятно подозревать, что пэрисс может быть бедной, и отчасти
примирила нас с тем фактом, что ее муж никогда не сидел в Доме
Лорды; что, когда мы впервые услышали об этом, показалось нам своего рода обманом
лишить нас перспектив под ложным предлогом; что-то вроде “Лорд и не Лорд”.
бизнес.

Сначала мы все очень молчали. Мы думали, о чем могли бы поговорить
примерно, этого должно быть достаточно, чтобы заинтересовать миледи. Там был один
рост цен на сахар, который, поскольку приближалось время консервирования, был
кусочек разума для всех наших заботливых сердец, и имел бы
это была бы естественная тема, если бы рядом не было леди Гленмайр. Но мы были
не уверен, что представители знати ели варенье, и уж тем более не знали, как оно готовится.
 Наконец, мисс Поул, которая всегда отличалась большим мужеством и отвагой
честно говоря, поговорил с леди Гленмайр, которая, со своей стороны, казалась такой же
озадаченные тем, как нарушить тишину, какими мы были.

“Ваша светлость была в последнее время при дворе?” - спросила она; а затем ответила
маленький взгляд на нас, наполовину робкий, наполовину торжествующий, настолько, чтобы
скажите: “Видишь, как разумно я выбрал предмет, соответствующий рангу
незнакомец.”

“Я никогда в жизни там не была”, - сказала леди Гленмайр, делая большой глоток виски
акцент, но очень приятным голосом. А потом, как будто она была слишком
внезапно она добавила: “Мы очень редко ездили в Лондон — на самом деле, всего дважды,
в течение всей моей замужней жизни; и до того, как я вышла замуж, мой отец имел далеко
слишком большая семья” (пятая дочь мистера Кэмпбелла была у всех на уме,
Я уверен)“, чтобы часто забирать нас из нашего дома, даже в Эдинбург. Ты будешь
может быть, были в Эдинбурге? ” спросила она, внезапно просияв от
надежда на общие интересы. Если бы никого из нас там не было, но мисс
У Поула был дядя, который однажды провел там ночь, что было очень
приятный.

Миссис Джеймисон, тем временем, была поглощена размышлениями, почему мистер Муллинер не
принеси чай; и наконец удивление вырвалось у нее изо рта.

“ Мне лучше позвонить в колокольчик, моя дорогая, не так ли? ” сказала леди Гленмайр
быстро.

“Нет - я думаю, что нет — Муллинер не любит, когда его торопят”.

Нам бы хотелось выпить чаю, потому что мы поужинали раньше, чем миссис
Джеймисон. Я подозреваю, что мистер Муллинер должен был закончить _St James
Хроника_ до того, как он решил побеспокоиться о чае. Его любовница
ерзал и ерзал, и продолжал говорить: “Я не могу понять, почему Муллинер делает
не приноси чай. Я не могу представить, чем он может быть занят ”. И леди Гленмайр
наконец я стал совсем нетерпеливым, но это было довольно сильное нетерпение
в конце концов; и она довольно резко позвонила в звонок, получив
полуразрешение от ее невестки на это. Появился мистер Муллинер
с достойным удивлением. “О!” - воскликнула миссис Джеймисон. "Леди Гленмайр позвонила в
белл; я полагаю, это было для чая.”

Через несколько минут принесли чай. Очень хрупким был фарфор, очень старым
на тарелку, очень тонко нарежьте хлеб с маслом и очень маленькие комочки
сахар. Очевидно, миссис Джеймисон больше всего экономила на сахаре. Я
вопрос, если маленькие филигранные щипчики для сахара, сделанные чем-то вроде
ножницы, могли бы раскрыться достаточно широко, чтобы принять честный,
вульгарный кусок хорошего размера; и когда я попытался схватить два маленьких крошечных
фрагменты сразу, чтобы не быть обнаруженным при слишком большом количестве возвратов к
сахарницу, они совершенно случайно уронили одну, с небольшим резким стуком,
довольно злобным и неестественным образом. Но до того, как это произошло, мы
испытал легкое разочарование. В маленьком серебряном кувшинчике были сливки, в
тот, что побольше, был молочный. Как только мистер Муллинер вошел, Карло начал
просить милостыню, что было тем, что наши манеры запрещали нам делать, хотя я уверен, что мы
были так же голодны; и миссис Джеймисон сказала, что она уверена, что мы будем
извините ее, если она сначала напоила своего бедного тупого Карло чаем. Она
соответственно, налейте ему полную тарелку и поставьте ее перед ним, чтобы он лакал;
а потом она рассказала нам, какой умный и рассудительный этот милый малыш
был; он довольно хорошо разбирался в сливках и постоянно отказывался от чая, используя только молоко
в нем: итак, молоко было оставлено для нас; но мы молча думали, что мы
такой же умный и рассудительный, как Карло, и чувствовал себя так, словно оскорбление было
вдобавок к травме, когда нас призвали восхититься проявленной благодарностью
тем, что он вилял хвостом в ожидании сливок, которые должны были принадлежать нам.

После чая мы разговорились на темы обычной жизни. Мы были благодарны
Леди Гленмайр за то, что предложила еще хлеба с маслом, и за это
взаимное желание познакомило нас с ней лучше, чем следовало бы когда-либо
был с разговорами о Суде, хотя мисс Поул действительно сказала, что у нее
надеялся узнать, как поживает дорогая королева, от кого-нибудь, кто ее видел.

Дружба, начавшаяся за хлебом с маслом, распространилась и на карточки. Леди
Гленмайр предпочитал восхищение и был абсолютным авторитетом
что касается Омбре и Кадрили. Даже мисс Поул совсем забыла сказать “мой
леди” и “ваша светлость”, и сказал “Басто! мэм”; “у вас есть Спэдилл,
Я верю”, так же спокойно, как если бы мы никогда не удерживали великий Крэнфорд
Парламент по вопросу о надлежащем способе обращения к пэру.

В доказательство того, насколько основательно мы забыли, что находимся в
присутствие того, кто мог бы сесть за чай в короне, вместо этого
о чепце у нее на голове миссис Форрестер рассказала любопытный маленький факт о
Леди Гленмайр — анекдот, известный кругу ее близких друзей,
но о котором не знала даже миссис Джеймисон. Это относилось к какому-то прекрасному
старое кружево, единственная реликвия лучших времен, которой была леди Гленмайр
любуюсь воротничком миссис Форрестер.

“Да, - сказала эта дама, - такие кружева сейчас нельзя получить ни по любви, ни
деньги, заработанные монахинями за границей, как они мне сказали. Они говорят, что не могут
сделай это сейчас даже там. Но, возможно, они смогут, теперь, когда они прошли
Законопроект об освобождении католиков. Я бы не удивлялся. Но, в то же время,
Я очень дорожу своим кружевом. Я даже не осмеливаюсь доверить его мытье
моей служанке” (маленькой школьнице из благотворительной школы, которую я уже называла раньше, но которая
хорошо звучало как “моя горничная”). “Я всегда мою его сама. И когда - то это было
узкий путь к спасению. Конечно, ваша светлость знает, что такое кружево должно
никогда не накрахмаливайте и не гладьте. Некоторые люди моют его с сахаром и водой,
и немного в кофе, чтобы придать ему нужный желтый цвет; но я сам
есть очень хорошая рецептура для мытья его в молоке, которое придает ему жесткость.
достаточно, и придает ему очень хороший кремовый цвет. Ну, мэм, у меня было
скрепил их вместе (и прелесть этого тонкого кружева в том, что, когда оно
влажный, он занимает совсем немного места), и положите его пропитываться молоком,
когда, к сожалению, я вышел из комнаты; вернувшись, я обнаружил киску на
стол, очень похожий на вора, но сглатывающий очень неловко, как будто
она наполовину подавилась чем-то, что хотела проглотить, но не могла.
 И вы бы поверили в это? Сначала я пожалел ее и сказал: ‘Бедняжка
киска! бедная киска!’, пока я вдруг не посмотрела и не увидела чашку с молоком
пусто—вычистили! ‘Ах ты, непослушный кот!" - сказал я, и, по-моему, я был
спровоцировал настолько, что дал ей пощечину, что не принесло никакой пользы, а только помогло
шнурок вниз — точно так же, как хлопают задыхающегося ребенка по спине. Я мог бы
я бы заплакала, я была так раздосадована; но я решила, что не отдам кружево
встал без борьбы за это. Я надеялся, что кружево может не согласиться с ней,
во всяком случае; но это было бы слишком для Иова, если бы он увидел, как
Я так и сделал, эта кошка вошла, довольно безмятежная и мурлыкающая, не прошло и четверти часа.
час спустя, и почти ожидая, что меня погладят. ‘Нет, киска!" - сказал я,
‘если у вас есть хоть капля совести, вы не должны ожидать этого!’ И затем a
меня осенила мысль; и я позвонила в колокольчик, вызывая свою горничную, и послала ее к мистеру
Хоггинсу мои комплименты, и не будет ли он достаточно любезен одолжить мне один
из его ботинок с верхом на час? Я не думал, что было что-то странное в
сообщение; но Дженни сказала, что молодые люди в операционной смеялись так, как будто
им было бы неприятно, если бы я захотел ботинок с верхом. Когда это произошло, Дженни и я
засуньте киску внутрь, так, чтобы ее передние лапы были прямо опущены, так, чтобы они были
пристегнулась, и не могла поцарапаться, и мы дали ей чайную ложку
ток-желе, в котором (ваша светлость должна меня извинить) Я немного смешал
рвотное средство из винного камня. Я никогда не забуду, с каким нетерпением я ждал следующего
полчаса. Я отвел пусси в свою комнату и расстелил чистое полотенце на
этаж. Я мог бы поцеловать ее, когда она вернула кружево на место,
очень похоже на то, как это было раньше. Дженни приготовила кипяток, и мы
размочил его, размочил и разложил на кусте лаванды на солнышке
прежде чем я смогла прикоснуться к нему снова, даже для того, чтобы положить его в молоко. Но теперь ваш
миледи никогда бы не догадалась, что это было у киски внутри.”

 [Изображение: Мы дали ей чайную ложку желе]

В течение вечера мы узнали, что леди Гленмайр собирается
нанести миссис Джеймисон продолжительный визит, поскольку она отказалась от своих апартаментов в
Эдинбург, и у него не было никаких связей, чтобы в спешке отвезти ее обратно туда. На
в целом, мы были весьма рады это слышать, потому что она сделала приятное
впечатление на нас; и это также было очень удобно найти, из
вещи, которые выпали в ходе разговора, которые, в
в дополнение ко многим другим благородным качествам, она была далека от
“вульгарность богатства”.

“Вам не кажется, что ходить пешком очень неприятно?” - спросила миссис Джеймисон, когда наш
были объявлены соответствующие слуги. Это был довольно обычный вопрос
от миссис Джеймисон, у которой была своя карета в каретном сарае, и
всегда выезжал в паланкине на самые короткие расстояния. В
ответы были почти в такой же степени само собой разумеющимися.

“О боже, нет! ночью так приятно и тихо!” “Такой
освежающий напиток после волнующей вечеринки!” “Звезды такие
прекрасно!” Последнее было от мисс Мэтти.

“Вы увлекаетесь астрономией?” - Спросила леди Гленмайр.

“Не очень”, - ответила мисс Мэтти, в данный момент несколько смущенная тем, что
вспомните, что было астрономией, а что астрологией - но ответ был
верно при обоих обстоятельствах, потому что она прочитала и была слегка встревожена
в астрологических предсказаниях Фрэнсиса Мура; и, что касается астрономии, в
в частной и конфиденциальной беседе она сказала мне, что никогда не сможет
верить, что земля постоянно двигалась, и что она не
поверьте, если бы она могла, это заставляло ее чувствовать такую усталость и головокружение всякий раз, когда
она подумала об этом.

В наших патенах в ту ночь мы с особой тщательностью выбирали дорогу домой, так что
утонченными и нежными были наши восприятия после чаепития с “моим
леди”.




ГЛАВА IX.
SIGNOR BRUNONI


ВСКОРЕ после событий, о которых я рассказал в своей последней статье, я был
вызванный домой болезнью моего отца; и на какое-то время я забыл, в
беспокоиться о нем, гадать, как там мои дорогие друзья в Крэнфорде
преуспеваем, или как леди Гленмайр смогла примириться со скукой
о продолжительном визите, который она все еще наносила своей невестке, миссис
Джеймисон. Когда мой отец немного окреп, я сопровождал его в
побережье, так что я вообще казался изгнанным из Крэнфорда и был
лишенный возможности услышать какую- либо случайную информацию о
милый маленький городок на протяжении большей части того года.

В конце ноября — когда мы снова вернулись домой, и мой отец был однажды
больше в добром здравии — я получил письмо от мисс Мэтти; и очень
это было таинственное письмо. Она начала много предложений, не закончив их,
запуская их друг в друга, во многом таким же запутанным образом в
какие написанные слова сходятся вместе на промокательной бумаге. Все, что я мог сделать
выход заключался в том, что, если бы моему отцу было лучше (на что она надеялась), и
принял бы предупреждение и носил бы пальто с Михайлова Дня до дня Леди, если
тюрбаны были в моде, могу я ей сказать? Такой кусочек веселья был
произойдет то, чего не видели и о чем не знали со времен уомвелловских львов
пришел, когда один из них откусил руку маленькому ребенку; и она была, возможно,
слишком стара, чтобы заботиться о платье, но новая шапочка у нее должна быть; и, имея
слышал, что носили тюрбаны, и некоторые семьи графства, вероятно,
пойдемте, она хотела бы выглядеть опрятно, если бы я принес ей шапочку из
модистка, которую я наняла; и о боже! как неосторожно с ее стороны забыть об этом
она написала, умоляя меня приехать и нанести ей визит в следующий вторник; когда она
надеялась предложить мне что-нибудь в качестве развлечения, которое она
не стал бы сейчас более подробно описывать, только цвета морской волны была ее
любимый цвет. На этом она закончила свое письмо; но в постскриптуме она добавила, что
подумал, что она могла бы с таким же успехом рассказать мне, в чем было ее особое влечение к
Крэнфорд только что; синьор Брунони собирался выставить свой замечательный
волшебство в актовых залах Крэнфорда в среду и пятницу вечером в
на следующей неделе.

Я был очень рад принять приглашение от моей дорогой мисс Мэтти,
независимо от фокусника и особенно озабочен тем, чтобы предотвратить
ее от уродования ее маленького, нежного, мышиного личика большим
Тюрбан на голове сарацина; и соответственно, я купил ей красивый, аккуратный,
кепка средних лет, которая, однако, была для нее скорее разочарованием
когда, по моему приезду, она последовала за мной в мою спальню, якобы для того, чтобы потыкать
огонь, но на самом деле, я действительно верю, чтобы увидеть, будет ли тюрбан цвета морской волны
не было внутри коробки с крышкой, с которой я путешествовал. Это было напрасно
что я покрутил колпачок на руке, чтобы показать заднюю и боковые стороны:
ее сердце было приковано к тюрбану, и все, что она могла сделать, это сказать:
со смирением во взгляде и голосе—

“Я уверен, что ты сделала все, что могла, моя дорогая. Это точно так же, как колпачки всех
дамы в Крэнфорде носят, и они носят их уже год, я
осмелюсь сказать. Признаюсь, мне бы хотелось чего—нибудь поновее - чего-нибудь большего
как тюрбаны, которые, по словам мисс Бетти Баркер, носит королева Аделаида; но это
это очень мило, моя дорогая. И я осмелюсь сказать, что лавандовый будет носить лучше, чем
цвет морской волны. Ну, в конце концов, что такое одежда, о которой нас должно что-то волновать
об этом? Ты скажешь мне, если тебе что-нибудь понадобится, моя дорогая. Вот этот
колокол. Я полагаю, тюрбаны еще не приступили к Драмблу?”

Сказав это, милая пожилая леди, мягко оплакивая себя, вышла из комнаты,
оставив меня одеваться к вечеру, когда, как она сообщила мне, она
ожидал мисс Пул и миссис Форрестер, и она надеялась, что я не почувствую
я сам слишком устал, чтобы присоединиться к вечеринке. Конечно, я не должен; и я
немного поторопилась распаковать и привести в порядок свое платье; но, со всей моей скоростью,
Я услышал прибывших и гул разговоров в соседней комнате
прежде чем я был готов. Как только я открыла дверь, я уловила слова: “Я
глупо было ожидать чего-то очень благородного от магазинов " Драмбл";
бедная девочка! я не сомневаюсь, что она сделала все, что могла. Но, несмотря на все это, у меня был
скорее, она обвинила Драмбла и меня, чем изуродовала себя
тюрбан.

Мисс Пул всегда была особенной, а теперь вошла в тройку крэнфордских леди
собранный, чтобы пережить приключения. У нее была привычка тратить
утро в блуждании из магазина в магазин, не для того, чтобы купить что-либо (кроме
случайная катушка ваты или кусок скотча), но чтобы увидеть новые
статей и сообщать о них, а также собирать все разрозненные фрагменты
разведка в городе. У нее тоже была манера скромно выскакивать
туда- сюда, во всевозможные места, чтобы удовлетворить свое любопытство
любой момент — путь, который, если бы она не выглядела такой очень благородной и чопорной,
это могло бы счесть дерзостью. А теперь, выразительным способом
в котором она прочистила горло и подождала, пока все второстепенные темы (такие
как шапочки и тюрбаны), которые должны были быть сняты с дистанции, мы знали, что у нее
что—то очень особенное, чтобы рассказать, когда наступила должная пауза - и я бросаю вызов
любые люди, обладающие обычной скромностью, чтобы долго поддерживать беседу,
где один из них сидит наверху в тишине, глядя сверху вниз на все
вещи, которые они считают тривиальными и презренными по сравнению с тем, что
они могли бы раскрыть, если бы их должным образом попросили. Мисс Поул начала—

“Когда я выходил сегодня из магазина Гордона, я случайно зашел в
‘Джордж’ (у моей Бетти есть троюродная сестра, которая работает там горничной, и я
подумал, Бетти хотела бы услышать, как у нее дела), и, не видя никого
о'кей, я поднялся по лестнице и оказался в коридоре
ведущий в Актовый зал (мы с тобой помним Актовый зал, я
конечно, мисс Мэтти! и менуэты де ля кур!); так что я пошел дальше, не
думая о том, чем я был занят, когда, совершенно внезапно, я понял, что я был
в разгар приготовлений к завтрашней ночи — комната была
разделенный великолепными гардеробщицами, над которыми хлопотали люди Кросби
красная фланель; она показалась мне очень темной и странной; это совершенно сбило меня с толку, и я
происходило за экранами, в моем рассеянном состоянии, когда
джентльмен (настоящий джентльмен, могу вас заверить) шагнул вперед и
спросил, есть ли у меня какое-нибудь дело, которое он мог бы организовать для меня. Он говорил такое
довольно ломаный английский, я не мог не думать о Тадеуше Варшавском,
и венгерские братья, и Санто Себастьяни; и пока я был занят
представив себе свою прошлую жизнь, он с поклоном выпроводил меня из комнаты. Но
подождите минутку! Вы еще не услышали и половины моей истории! Я собирался
внизу, когда, с кем я должен встретиться, кроме троюродной сестры Бетти. Итак, из
конечно, я остановился поговорить с ней ради Бетти; и она сказала мне, что
Я действительно видел фокусника — джентльмена, который говорил на ломаном английском
это был сам синьор Брунони. Как раз в этот момент он проходил мимо нас по
ступеньки, делающие такой изящный поклон! в ответ на что я бросил
реверанс — у всех иностранцев такие вежливые манеры, что что-то улавливаешь
из этого. Но когда он спустился вниз, я вспомнила, что у меня
уронил свою перчатку в Актовом зале (она все это время была в безопасности в моей муфте
время, но я так и не нашел его до конца); поэтому я вернулся, и, просто
когда я подкрадывался, проход слева с одной стороны большого экрана
это проходит почти через всю комнату, кого я должен увидеть, кроме того самого
джентльмен, который встречался со мной раньше и прошел мимо меня на лестнице, приближаясь
теперь вперед из внутренней части комнаты, к которой нет
входе — вы помните, мисс Мэтти, — и просто повторяя, в своем милом
ломаный английский, вопрос, были ли у меня там какие—то дела - я не имею в виду
что он выразился об этом так прямолинейно, но он казался очень решительным, чтобы я
не должен проходить мимо экрана — так, конечно, я объяснил о своей перчатке,
который, как ни странно, я обнаружил в тот самый момент.”

Итак, мисс Пул видела фокусника — настоящего, живого фокусника! и
мы все задавали ей множество вопросов. “У него была борода?” “Был
он молодой или старый?” “Светлый или смуглый?” “Он выглядел”— (не в состоянии сформировать мое
вопрос предусмотрительно, я изложил его в другой форме) — “Как он выглядел?” В
короче говоря, мисс Пул была героиней вечера, благодаря своему утреннему
встреча. Если бы она не была розой (то есть фокусницей), она
был рядом с ним.

Колдовство, ловкость рук, магия, колдовство были предметами
вечер. Мисс Поул была настроена слегка скептически и склонна думать
возможно, будет найдено научное решение даже для того, чтобы
ведьма из Эндора. Миссис Форрестер верила всему, от призраков до
дозоры смерти. Мисс Мэтти колебалась между этими двумя — всегда убежденная
последний оратор. Я думаю , что она , естественно , была более склонна к миссис
Стороне Форрестера, но желание доказать, что она достойная сестра для
Мисс Дженкинс сохраняла равное равновесие — мисс Дженкинс, которая никогда бы
позвольте слуге назвать маленькие рулетики из жира , которые образовались
сами по себе круглые свечи “намоточные листы”, но настаивали на том, чтобы их
о нем говорят как о “роли-поли”! Ее сестра должна быть суеверной! Это
никогда бы не подошел.

После чая меня отправили вниз, в столовую, для этого
том старой энциклопедии , в котором содержались существительные , начинающиеся с
С, для того, чтобы мисс Поул могла заняться научными
объяснения трюков следующего вечера. Это испортило
бильярд в преферансе , который мисс Мэтти и миссис Форрестер смотрели
с нетерпением жду, поскольку мисс Поул была так сильно поглощена своим предметом, и
таблички, на которых это было проиллюстрировано, что мы чувствовали, что это было бы жестоко
потревожить ее иначе, чем одним или двумя своевременными зевками, которые я
время от времени вставлял, потому что я был действительно тронут тем кротким тоном, с которым
две дамы терпеливо переносили свое разочарование. Но мисс Поул только
читайте более усердно, сообщая нам не больше информации, чем эта—

“Ах! Я вижу; я прекрасно понимаю. A представляет мяч. Поставьте
между B и D—нет! между C и F, и поверните второй шарнир
безымянный палец вашей левой руки поверх запястья вашей правой H. Очень
действительно, ясно! Моя дорогая миссис Форрестер, колдовство - это всего лишь
дело об алфавите. Позвольте мне прочесть вам этот отрывок?”

Миссис Форрестер умоляла мисс Пул пощадить ее, говоря: "от ребенка
вверх, она никогда не могла понять, когда ей читали вслух; и я уронил
колоду карт, которую я очень громко тасовал, и этим
незаметным движением я заставил мисс Пул понять, что Предпочтение отдается
были в порядке вещей на этот вечер, и делать предложение, довольно неохотно,
что объединение должно начаться. Приятная яркость , которая окутала
лица двух других дам на этом! У мисс Мэтти был один или два приступа
из чувства самобичевания за то, что помешал мисс Поул в ее занятиях: и
плохо запоминала свои карты или уделяла игре все свое внимание,
пока она не успокоила свою совесть, предложив одолжить том
энциклопедию мисс Поул, которая с благодарностью приняла ее и сказала
Бетти должна была забрать его домой, когда придет с фонарем.

На следующий вечер мы все были в легком трепете при мысли о
веселье перед нами. Мисс Мэтти поднялась, чтобы вовремя одеться, и поспешила
я, пока я не был готов, когда мы обнаружили, что нам осталось ждать полтора часа
до того, как “двери открылись ровно в семь”. А у нас было всего двадцать
осталось пройти несколько ярдов! Однако, как сказала мисс Мэтти, не годится слишком
сильно поглощенный чем-либо и забывающий о времени; поэтому она думала, что у нас есть
лучше посидите тихо, не зажигая свечей, пока пять минут до
семь. Итак, мисс Мэтти дремала, а я вязала.

Наконец мы тронулись в путь; и у двери под каретным проездом у
“Джордж”, мы встретили миссис Форрестер и мисс Поул: последняя обсуждала
темой вечера с большей горячностью, чем когда-либо, и бросая
Крестики и бочки сыплются на наши головы, как градины. Она даже скопировала один или
две “квитанции” — как она их называла — за разные фокусы, на
корешки писем, готовые объяснить и выявить искусство синьора Брунони.

Мы зашли в гардеробную, примыкающую к Актовому залу; мисс Мэтти дала
вздох или два в память о ее ушедшей юности и воспоминание о последнем
время, когда она была там, когда она поправляла свою хорошенькую новую шапочку перед
странное, причудливое старое зеркало в гардеробной. В Актовом зале было
был пристроен к гостинице около ста лет назад разными
семьи графства, которые собирались там вместе раз в месяц в течение зимы
танцевать и играть в карты. Многие красавицы из графства впервые замахнулись
через менуэт , который она впоследствии станцевала перед королевой Шарлоттой в
в этой самой комнате. Было сказано , что один из Выстрелов украсил
квартира с ее красотой; было несомненно, что богатый и красивый
вдова, леди Уильямс, была здесь сражена благородной фигурой
молодой художник, который гостил у какой-то семьи по соседству в течение
профессиональных целях, и сопровождал своих покровителей в Крэнфордский
Сборка. И хорошенькая сделка, которую заключила бедная леди Уильямс со своим красивым
муж, если бы все сказки были правдой. Теперь ни одна красавица не покраснела и не покрылась ямочками
вдоль стен Крэнфордского актового зала; ни один красивый художник не победил
сердца под его поклоном, шапо брас в руке; старая комната была темной;
краска лососевого цвета выцвела и стала тусклой; большие куски штукатурки были
откалывается от прекрасных венков и фестонов на его стенах; но все еще
заплесневелый запах аристократизма витал в этом месте, и пыльный
воспоминание об ушедших днях заставило мисс Мэтти и миссис
Форрестер взял себя в руки, когда они вошли, и семенящей походкой прошелся по комнате, как
если бы там было несколько благородных наблюдателей, а не два маленьких мальчика
с палочкой ириски между ними, чтобы скоротать время.

Мы резко остановились во втором первом ряду; я с трудом мог понять, почему,
пока я не услышал, как мисс Пул спросила случайного официанта, есть ли в округе семьи
были ожидаемы; и когда он покачал головой и не поверил, миссис
Форрестер и мисс Мэтти двинулись вперед, и наша группа представляла собой
разговорный квадрат. Первый ряд вскоре был дополнен и обогатился
Леди Гленмайр и миссис Джеймисон. Мы шестеро заняли два передних ряда, и
группы лавочников уважали наше аристократическое уединение
которые время от времени забредали внутрь и сбивались в кучу на заднем
скамейки. По крайней мере, я так предположил, судя по шуму, который они производили, и
звонкие удары они отдавали при сидении; но когда, в усталости от
упрямая зеленая занавеска, которая не поднималась, но смотрела на меня
с двумя странными глазами, видящими сквозь дыры, как в старой истории о гобеленах, я
хотел бы я оглянуться на весело болтающих людей позади меня,
Мисс Пул схватила меня за руку и умоляла не оборачиваться, потому что “это не было
эта штука.” Что это была за “штука”, я так и не смог выяснить, но она должна
были бы чем-то в высшей степени скучным и утомительным. Однако мы все сидели
глаза правые, квадратные спереди, пристально смотрят на дразнящий занавес, и едва
говоря вразумительно, мы так боялись быть пойманными в
вульгарность производить какой-либо шум в месте общественного увеселения. Миссис
Джеймисон повезло больше всех, потому что она заснула.

Наконец глаза исчезли — занавес дрогнул — одна сторона поднялась
перед другим, который крепко приклеился; его снова отбросили, и, с
новое усилие и энергичный рывок чьей-то невидимой руки, он взлетел вверх,
открывая нашему взору великолепного джентльмена в турецком костюме,
сидящий за маленьким столиком, пристально смотрящий на нас (я должен был бы сказать, с
те же глаза, которые я в последний раз видела через дырку в занавеске) с
спокойный и снисходительный с достоинством, “как существо из другой сферы”, как я
услышал, как позади меня раздался сентиментальный голос.

“Это не синьор Брунони!” - решительно заявила мисс Пул, и так громко
это, я уверен, он услышал, потому что он взглянул поверх своей развевающейся бороды на
наша вечеринка с видом немого упрека. “У синьора Брунони не было
борода — но, возможно, он скоро придет.” Так что она убаюкала себя
терпение. Тем временем мисс Мэтти провела разведку через свой бинокль,
вытер его и посмотрел еще раз. Затем она обернулась и сказала мне, в
добрый, мягкий, печальный тон—

“Видишь ли, моя дорогая, тюрбаны носят”.

Но у нас не было времени на дальнейший разговор. Великий турок в роли мисс Поул
решил позвонить ему, встал и представился синьором Брунони.

“Я ему не верю!” - вызывающе воскликнула мисс Пул. Он
снова посмотрел на нее, с тем же полным достоинства упреком в
выражение лица. “Я не хочу!” повторила она более уверенно, чем когда-либо.
“У синьора Брунони не было такой припухлости на подбородке, но
выглядел как гладко выбритый джентльмен-христианин”.

Энергичные речи мисс Пул произвели хороший эффект, разбудив миссис Пул.
Джеймисон, которая широко открыла глаза в знак глубочайшего внимания—а
продолжение , которое заставило мисс Поул замолчать и побудило Великого турка
продолжить, что он и сделал на очень ломаном английском — настолько ломаном, что не было никакого
связность между частями его предложений; факт, который он сам
наконец-то понял, и поэтому перестал говорить и перешел к действию.

Теперь мы были поражены. Как он проделывал свои трюки, я и представить себе не мог;
нет, даже когда мисс Поул достала свои листки бумаги и начала
чтение вслух — или, по крайней мере, очень слышимым шепотом — отдельного
“квитанции” за самые распространенные из его трюков. Если бы я когда-нибудь видел, чтобы мужчина хмурился
и выглядел разгневанным, я видел, как Гранд-турок хмуро посмотрел на мисс Поул; но, поскольку она
сказал, чего можно было ожидать, кроме нехристианской внешности от мусульманина? Если
Мисс Пул была настроена скептически и больше сосредоточилась на своих квитанциях и
лучше, чем с его фокусами, мисс Мэтти и миссис Форрестер были
озадаченный и сбитый с толку в высшей степени. Миссис Джеймисон продолжала брать
она сняла очки и протирала их, как будто думала, что это что-то
дефектные в них, что и привело к мошенничеству; и леди Гленмайр, которая имела
видел много любопытных достопримечательностей в Эдинбурге, был очень поражен
уловки, и совсем не согласился бы с мисс Поул, которая заявила, что
любой мог бы проделать их, немного попрактиковавшись, и что она бы,
себя, обязуюсь делать все, что он делал, с двумя часами, отведенными на изучение
Энциклопедию и сделать ее безымянный палец гибким.

Наконец мисс Мэтти и миссис Форрестер охватил благоговейный трепет. Они
шептались вместе. Я сидел прямо за ними, так что не мог не слышать
о чем они говорили. Мисс Мэтти спросила миссис Форрестер , “думает ли она
это было совершенно правильно - прийти посмотреть на такие вещи? Она не могла помочь
опасаясь, что они поощряют то, чего не было
вполне” — Легкое покачивание головой заполнило пробел. Миссис Форрестер
ответила, что та же мысль приходила ей в голову; она тоже чувствовала
очень неудобно, это было так странно. Она была совершенно уверена , что
это был ее носовой платок, который только что был в той буханке; и это
не прошло и пяти минут, как он был в ее собственной руке. Она задавалась вопросом, кто имел
готовили хлеб? Она была уверена, что это не мог быть Дейкин, потому что он был
церковный староста. Внезапно мисс Мэтти полуобернулась ко мне—

“Послушай, моя дорогая, ты чужая в этом городе, и это не
привести к появлению неприятных сообщений — не могли бы вы просто осмотреться и посмотреть, есть ли
ректор здесь? Если это так, я думаю, мы можем сделать вывод, что этот замечательный
человек санкционирован Церковью, и это будет большим облегчением для моего
возражай”.

Я посмотрел и увидел высокого, худого, сухого, запыленного ректора, сидящего
окруженный мальчиками из Национальной школы, охраняемый солдатами своего пола
от любого подхода многих крэнфордских старых дев. Его доброе лицо было всем
разинув рот с широкими улыбками, а мальчики вокруг него были в
смеющийся. Я сказал мисс Мэтти, что Церковь одобрительно улыбалась, что
успокоить ее разум.

 [Изображение: Боится сообщений о супружестве]

Я никогда не называл мистера Хейтера ректором, потому что я, как состоятельный и
счастливая молодая женщина, никогда не вступавшая с ним в контакт. Он был старым
холостяк, но так же боится, что супружеские слухи о нем попадут за границу
как любая восемнадцатилетняя девушка: и он врывался в магазин или нырял в
войти раньше, чем столкнуться с кем-либо из крэнфордских леди на улице;
и, что касается вечеринок Преферанса, я не удивлялся его не
принимая приглашения на них. По правде говоря, я всегда подозревал
Мисс Поул за то , что она очень энергично преследовала мистера Хейтера , когда он впервые
приехала в Крэнфорд; и не меньше, потому что теперь она, казалось, разделяла так
ярко выраженный в его страхе, что ее имя когда-нибудь будет связано с его именем. Он
нашел все свои интересы среди бедных и беспомощных; он относился к
Мальчики из Национальной школы в этот самый вечер пришли на представление; и добродетель была
на этот раз это была его собственная награда, за то, что они охраняли его направо и налево и цеплялись
окружите его, как если бы он был пчелиной маткой, а они - роем. Он чувствовал
настолько безопасно в их окружении, что он мог даже позволить себе устроить нашу вечеринку
поклон, когда мы выходили гуськом. Мисс Пул проигнорировала его присутствие и притворилась, что
быть поглощенным убеждением нас в том, что мы были обмануты и не видели
Синьор Брунони, в конце концов.




ГЛАВА X.
ПАНИКА


Я ДУМАЮ, что ряд обстоятельств, связанных с визитом синьора Брунони в
Крэнфорд, который, казалось, в то время был связан в наших умах с ним,
хотя я не знаю, имел ли он к ним какое-то отношение на самом деле. Все в
однажды по городу поползли всевозможные неприятные слухи. Там
были одно или два ограбления — настоящие добросовестные ограбления; мужчины имели до
магистратов и предан суду — и это, казалось, заставило нас всех
боятся быть ограбленными; и долгое время, я знаю, у мисс Мэтти мы
раньше совершал регулярные походы по кухням и погребам
каждый вечер мисс Мэтти шла впереди, вооруженная кочергой, я
идущий следом со щеткой для очага, и Марта, несущая лопату и
противопожарные приспособления, с помощью которых можно подать сигнал тревоги; и при случайном попадании
вместе с ними она часто пугала нас так сильно, что мы убегали
просыпаемся, все трое вместе, на задней кухне, или в кладовой, или
где бы нам ни случилось быть, до тех пор, пока наш испуг не закончился, мы
опомнились и отправились в путь заново с удвоенной отвагой. Днем
мы слышали странные истории от владельцев магазинов и дачников о тележках
которые разъезжали глубокой ночью, запряженные лошадьми, подкованными войлоком,
и охраняемый людьми в темной одежде, разгуливающими по городу, без сомнения, в
обыщите какой-нибудь неохраняемый дом или незапертую дверь.

Мисс Поул, которая сама отличалась большой храбростью, была главной персоной
собирать и упорядочивать эти отчеты таким образом, чтобы они принимали на себя их
самый страшный аспект. Но мы обнаружили , что она выпросила у одного из мистера
Поношенные шляпы Хоггинс, чтобы повесить в ее вестибюле, и у нас (по крайней мере, у меня) были
сомнения относительно того, действительно ли ей понравится маленькое приключение в
вломились в ее дом, как она и утверждала, что должна. Мисс Мэтти
не делала секрета из того, что была отъявленной трусихой, но она регулярно проходила через
обязанность ее домработницы по проверке — только час для этого стал
все раньше и раньше, пока, наконец, мы не отправились на обход в половине седьмого,
и мисс Мэтти отправилась спать вскоре после семи, “чтобы получить
ночь закончится тем скорее.”

Крэнфорд так долго считался честным и нравственным городом
что оно возомнило себя слишком благородным и хорошо воспитанным, чтобы быть
в противном случае, и почувствовал пятно на своем характере в это время вдвойне.
Но мы утешали себя уверенностью, которую мы дали каждому
кроме того, что ограбления никогда не могли быть совершены каким- либо Крэнфордом
человек; должно быть, это был незнакомец или незнакомые люди, которые принесли это
опозорили город и приняли столько мер предосторожности, как если бы мы были
живущий среди краснокожих индейцев или французов.

Это последнее сравнение нашего ночного состояния обороны и укреплений
был сделан миссис Форрестер, чей отец служил под командованием генерала
Бургойн на американской войне, и чей муж сражался с французами в
Испания. Она действительно склонялась к мысли, что, в некотором роде, французы
были связаны с мелкими кражами, о которых были установлены факты, и
кражи со взломом и разбои на дорогах, о которых ходили слухи. Она была
глубоко впечатленная идеей французских шпионов в какой-то момент своей жизни;
и это понятие никогда не могло быть полностью искоренено, но возникло снова
время от времени. И теперь ее теория заключалась в следующем: —Люди из Крэнфорда
слишком уважали себя и были слишком благодарны аристократии
которые были так добры, что жили недалеко от города, вечно позорящего их
воспитывать, будучи нечестными или аморальными; поэтому мы должны верить
что грабители были незнакомцами — если незнакомцы, то почему не иностранцы?—если
иностранцы, кто более вероятен, чем французы? Синьор Брунони говорил прерывисто
Англичанин, как француз; и, хотя он носил тюрбан, как турок, миссис
Форрестер видел гравюру мадам де Сталь в тюрбане, и
еще один снимок мистера Денона в точно таком же наряде , как тот , в котором фокусник
появился, ясно показав, что французы, так же как и
Турки, носившие тюрбаны. Не могло быть никаких сомнений , что синьор Брунони был
Француз —французский шпион, прибывший, чтобы обнаружить слабые и незащищенные места
из Англии, и, несомненно, у него были свои сообщники. Со своей стороны, она,
У миссис Форрестер всегда было свое мнение о приключении мисс Пул
в “Джордж Инн” — видел двух мужчин там, где, как предполагалось, был только один.
У французов были способы и средства, которые, она была благодарна сказать,
Английский ничего не знал о; и она никогда не чувствовала себя достаточно легко в своей
подумайте о том, чтобы пойти посмотреть на этого фокусника — это было слишком похоже на
запретная вещь, хотя ректор был там. Короче говоря, миссис Форрестер
стала более взволнованной, чем мы когда-либо знали ее раньше, и, будучи
дочь офицера и вдова, мы, конечно, прислушивались к ее мнению.

На самом деле я не знаю, сколько было правды или лжи в отчетах, которые
как раз в это время все разлетелось как лесной пожар; но тогда мне показалось
что были все основания полагать , что в Мардоне (маленьком городке
примерно в восьми милях от Крэнфорда) в дома и магазины были проникнуты дыры
сделанные в стенах, кирпичи бесшумно уносились в глухую
ночь, и все делалось так тихо, что не было слышно ни звука ни в
выйти из дома. Мисс Мэтти в отчаянии отказалась от него, когда услышала о
это. “Какая была польза, - сказала она, - от замков, засовов и колокольчиков, чтобы
разбивать окна и ходить по дому каждую ночь? Этот последний трюк был
подходит для фокусника. Теперь она действительно верила, что синьор Брунони был в
в нижней части этого.”

Однажды днем, около пяти часов, мы были напуганы поспешным стуком в
дверь. Мисс Мэтти велела мне сбегать и сказать Марте, чтобы она ни в коем случае не открывала
дверь до тех пор, пока она (мисс Мэтти) не произведет разведку через окно; и
она вооружилась скамеечкой для ног , чтобы опуститься на голову
посетителя, на случай, если он покажет лицо, покрытое черным крепом, поскольку он
поднял глаза в ответ на ее вопрос, кто там был. Но это был никто
но мисс Поул и Бетти. Первый поднялся наверх, неся немного
с корзинкой для рук, и она, очевидно, была в состоянии сильного волнения.

“Позаботься об этом!” - сказала она мне, когда я предложил избавить ее от
корзина. “Это моя тарелка. Я уверен, что существует план ограбления моего дома
сегодня вечером. Я пришел, чтобы воспользоваться вашим гостеприимством, мисс Мэтти.
Бетти собирается переночевать у своей двоюродной сестры в ‘Джордже’. Я могу сесть
здесь всю ночь, если вы мне позволите; но мой дом так далеко от любого
соседи, и я не верю, что нас могли бы услышать, если бы мы когда-нибудь закричали
итак!”

“Но, ” сказала мисс Мэтти, “ что вас так встревожило? Вы видели
какие-нибудь мужчины шныряют по дому?”

“О, да!” - ответила мисс Пул. “Двое очень неприятно выглядящих мужчин ушли
три раза мимо дома, очень медленно; и ирландская нищенка подошла
не прошло и получаса назад, и она почти силой протиснулась мимо Бетти, сказав
ее дети голодали, и она должна поговорить с хозяйкой. Ты
видите, она сказала ‘хозяйка’, хотя в прихожей висела шляпа,
и было бы более естественно сказать ‘учитель’. Но Бетти
захлопнула дверь у нее перед носом, подошла ко мне, и мы взяли ложки
вместе и сидели в окне гостиной, наблюдая, пока не увидели Томаса
Джонс шел со своей работы, когда мы позвонили ему и попросили взять
проводи нас в город”.

Мы могли бы одержать победу над мисс Поул, которая проявила такую храбрость
пока она не испугалась; но мы были слишком рады заметить, что она
разделял слабости человечества, чтобы ликовать над ней; и я отказался от своего
комнату ей очень охотно предоставили и разделили постель мисс Мэтти на ночь.
Но прежде чем мы удалились, две дамы порылись в тайниках
из их памяти такие ужасные истории об ограблениях и убийствах, что я совершенно
задрожал в моих ботинках. Мисс Пул явно стремилась доказать , что такое
ужасные события произошли в рамках ее опыта, которым она была
оправдана в своей внезапной панике; а мисс Мэтти не нравилось быть
превзошел и увенчал каждую историю одной еще более ужасной, пока она
как ни странно, это напомнило мне старую историю, которую я где-то читал, о
соловей и музыкант, которые боролись друг с другом, которые могли
исполнять самую восхитительную музыку, пока бедняжка Филомела не упала замертво.

Одна из историй , которая преследовала меня долгое время впоследствии , была о
девушка, которую оставили отвечать за большой дом в Камберленде по какой-то
особенный ярмарочный день, когда все остальные слуги отправились в
веселье. Семья была в отъезде, в Лондоне, и мимо проходил разносчик, и
попросил оставить его большой и тяжелый рюкзак на кухне, сказав, что он
позови его снова ночью; и девушка (дочь егеря),
бродя в поисках развлечений, случайно наткнулся на ружье, висящее
поднялся в холл и снял его, чтобы посмотреть на чеканку; и он сработал
через открытую кухонную дверь попадаю в стаю, и медленная темная нить
оттуда сочилась кровь. (Как мисс Поул понравилась эта часть истории,
останавливаясь на каждом слове, как будто ей это нравилось!) Она довольно поспешила по
дальнейший рассказ о храбрости девушки, и у меня есть лишь смутное представление
что, каким-то образом, она сбила грабителей с толку итальянскими утюгами, нагретыми
раскаляется докрасна, а затем восстанавливается до черноты путем обмакивания в жир.

Мы расстались на ночь с благоговейным удивлением относительно того, что нам следует
услышать об этом утром — и, с моей стороны, с неистовым желанием
ночь должна была закончиться и уйти: я так боялся, как бы грабители не
видели из какого-то темного укромного места, что мисс Поул унесла ее
тарелку, и, таким образом, имеют двойной мотив для нападения на наш дом.

 [Изображение: Попросили его позаботиться о нас]

Но пока леди Гленмайр не приехала с визитом на следующий день, мы ничего не слышали
необычный. Кухонные каминные принадлежности находились в точно таком же положении
напротив задней двери, как тогда, когда мы с Мартой умело сложили их в кучу,
как крошки, готовые упасть с ужасным грохотом, если бы только у кошки был
прикоснулся к внешним панелям. Я задавался вопросом, что нам всем следует делать, если
таким образом, разбуженный и встревоженный, и предложил мисс Мэтти, чтобы мы
прикройте наши лица под постельным бельем, чтобы не было никаких
опасность того, что грабители подумают, что мы могли бы их опознать; но мисс
Мэтти, который сильно дрожал, поддержал эту идею и сказал, что мы обязаны
это к обществу, чтобы воспринять их, и что она, безусловно, должна сделать свое
лучше всего прибрать их к рукам и запереть на чердаке до утра.

Когда приехала леди Гленмайр, мы почти позавидовали ей. У миссис Джеймисон
дом действительно подвергся нападению; по крайней мере, там были мужские шаги, чтобы
быть замеченным на цветочных бордюрах, под окнами кухни, “где
ни один мужчина не должен быть таким”, а Карло лаял всю ночь, как будто
незнакомцы были за границей. Миссис Джеймисон разбудила леди Гленмайр,
и они позвонили в звонок, который сообщался с комнатой мистера Муллинера в
третий этаж, и когда его голова в ночном колпаке появилась над
баннистеры, в ответ на вызов, рассказали ему о своей тревоге,
и причины этого; после чего он удалился в свою спальню, и
запер дверь (из-за боязни сквозняков, как он сообщил им в
утро), и открыл окно, и отважно крикнул, чтобы сказать, если
предполагая, что к нему придут грабители, он будет сражаться с ними; но, как леди
Гленмайр заметил, что это было лишь слабым утешением, поскольку им пришлось бы
пройти мимо комнаты миссис Джеймисон и ее собственной, прежде чем они смогли добраться до него, и
должно быть, действительно были очень драчливого нрава, если они пренебрегли
возможности ограбления, предоставляемые неохраняемыми нижними этажами, уходить
поднимитесь на чердак и там взломайте дверь, чтобы добраться до чемпиона
из дома. Леди Гленмайр, подождав и послушав некоторое время
в гостиной предложил миссис Джеймисон, чтобы они пошли в
кровать; но эта леди сказала, что она не должна чувствовать себя комфортно, пока не сядет
встала и наблюдала; и, соответственно, она тепло укуталась на
диван, на котором ее нашла горничная, когда она вошла в комнату
в шесть часов крепко спала; но леди Гленмайр легла в постель и продолжала
не спал всю ночь.

Когда мисс Пул услышала об этом, она удовлетворенно кивнула головой.
Она была уверена , что мы должны были услышать о чем- то происходящем в Крэнфорде , что
ночь; и мы услышали. Было достаточно ясно, что сначала они сделали предложение
напали на ее дом; но когда они увидели, что она и Бетти были на их
охранник, и унесли тарелку, они изменили свою тактику и
пошел к миссис Джеймисон, и никто не знал, что могло бы случиться, если бы
Карло не залаял, каким бы хорошим псом он ни был!

Бедный Карло! дни его лая почти закончились. Является ли банда , которая
зараженные соседи боялись его, или же они были
достаточно мстительный, за то, как он поставил их в тупик той ночью
под вопросом, чтобы отравить его; или же, как некоторые из более
необразованные люди думали, что он умер от апоплексического удара, вызванного слишком большим
кормление и слишком мало физических упражнений; во всяком случае, несомненно, что два
через несколько дней после этой насыщенной событиями ночи Карло был найден мертвым со своими бедными ногами
растянулся окоченело в позе бегущего, как будто таким необычным
усилием воли он мог убежать от верного преследователя - Смерти.

Нам всем было жаль Карло, старого знакомого друга, который огрызнулся на
нас на протяжении стольких лет; и таинственный способ его смерти сделал нас очень
неудобно. Мог ли синьор Брунони быть замешан в этом? У него было
очевидно, убил канарейку одним лишь словом команды; его воля казалась
смертоносной силы; кто знает, кем он еще мог быть, задерживаясь в
соседи желают всяких ужасных вещей!

Мы шептались об этих фантазиях между собой по вечерам; но в
утром, с рассветом, к нам возвращалось мужество, а через неделю
мы уже оправились от шока, вызванного смертью Карло; все, кроме миссис Джеймисон. Она,
бедняжка, она чувствовала это так, как не чувствовала ни одно событие со дня смерти своего мужа;
действительно, мисс Пул сказала, что, поскольку достопочтенный мистер Джеймисон выпил хороший
сделку и причинил ей много беспокойства, вполне возможно, что у Карло
смерть могла бы быть еще большим несчастьем. Но всегда был оттенок
цинизм в замечаниях мисс Поул. Однако одна вещь была ясна и
несомненно, миссис Джеймисон было необходимо немного сменить обстановку;
и мистер Муллинер высказался по этому поводу очень впечатляюще, покачав головой
всякий раз, когда мы спрашивали о его любовнице, и, говоря о ее потере
аппетит и плохие ночи очень зловеще; и справедливо тоже, ибо если она
имела две характеристики в своем естественном состоянии здоровья, они были
возможность поесть и поспать. Если бы она не могла ни есть, ни спать,
должно быть, она действительно не в духе и нездорова.

Леди Гленмайр (которая, очевидно, очень хорошо отнеслась к Крэнфорду) не
нравится идея о том, что миссис Джеймисон поедет в Челтенхэм, и не один раз
довольно недвусмысленно намекнул, что это дело рук мистера Муллинера, который был
сильно встревоженный по случаю нападения на дом, и с тех пор, как
не раз говорил, что считает это очень ответственным поручением иметь
защищать стольких женщин. Как бы то ни было, миссис Джеймисон отправилась в
Челтенхэм в сопровождении мистера Муллинера; а леди Гленмайр осталась в
владение домом, ее мнимая должность заключается в том, чтобы заботиться о том, чтобы
служанки не набирали последователей. Она сделала очень
приятный на вид дракон; и, как только это было устроено для ее пребывания в
Крэнфорд, она узнала, что визит миссис Джеймисон в Челтенхэм был всего лишь
самая лучшая вещь в мире. Она сдала свой дом в Эдинбурге, и
была на какое-то время без дома, поэтому забота о ее невестке
комфортабельная обитель была очень удобной и приемлемой.

Мисс Пул была очень склонна выставить себя героиней, потому что
о решительных шагах , которые она предприняла , убегая от двух мужчин и одного
женщина, которую она назвала “эта банда убийц”. Она описала их
появление в светящихся тонах, и я заметил, что каждый раз, когда она ходила
в течение всей истории к их злодейству была добавлена какая - то свежая черта .
внешний вид. Один был высоким — он вырос до гигантского роста еще до того, как мы
покончила с ним; у него, конечно, были черные волосы — и мало-помалу они свисали
эльфийские локоны падают ему на лоб и спускаются по спине. Другой был невысоким и
широкий — и на его плече вырос горб, прежде чем мы услышали последнее
его; у него были рыжие волосы— которые отливали морковью; и она была почти
конечно, у него был бросок в глаза — решительный прищур. Что касается женщины, то ее
глаза сверкали, и она была мужеподобна — совершенная мегера; большинство
вероятно, мужчина, одетый в женскую одежду; впоследствии мы услышали о
борода на подбородке, мужественный голос и уверенная походка.

Если мисс Пул была рада рассказать о событиях того дня, чтобы
все вопрошавшие, другие не были так горды своими приключениями в
линия ограбления. Мистер Хоггинс, хирург, подвергся нападению в своем собственном
дверь двумя негодяями, которые прятались в тени крыльца, и
так эффективно заставил его замолчать , что его ограбили в промежутке между
звонит в свой колокольчик, и слуга отвечает на звонок. Мисс Пул была уверена , что это
оказалось бы, что это ограбление было совершено “ее людьми”, и
пошла в тот самый день, когда услышала отчет, чтобы осмотреть свои зубы, и
допросить мистера Хоггинса. Она пришла к нам позже; так что мы услышали, что она
услышал прямо из источника, когда мы еще были в
волнение и трепет волнения, вызванные первым
интеллект; ибо это событие произошло только прошлой ночью.

“Ну что ж!” - сказала мисс Пул, садясь с решимостью человека, который
приняла решение относительно природы жизни и мира (и такого
люди никогда не ступают осторожно и не садятся без толчков), “ну,
Мисс Мэтти! мужчины будут мужчинами. Сын каждой матери из них хочет быть
рассматривал Самсона и Соломона в одном лице — слишком сильных, чтобы когда-либо быть
побежденный или сбитый с толку — слишком мудрый, чтобы его можно было перехитрить. Если вы будете
заметьте, они всегда предвидели события, хотя они никогда не рассказывают ни о каком
это предупреждение до того, как произойдут события. Мой отец был мужчиной, и я знаю
секс довольно хороший”.

Она говорила сама с собой, запыхавшись, и мы должны были бы быть очень рады
чтобы заполнить необходимую паузу в качестве припева, но мы точно не знали
что сказать, или какой мужчина предложил эту обличительную речь против секса;
так что мы только в общем присоединились, серьезно покачав головой, и
мягкое бормотание: “Они, конечно, очень непонятны!”

“Теперь только подумай”, - сказала она. “Там я подвергся риску
вырвать один из моих оставшихся зубов (ибо один из них ужасно отдан на милость
любого хирурга-дантиста; и я, со своей стороны, всегда говорю о них честно, пока не
вырвали мой рот из их лап), и, в конце концов, мистер Хоггинс
слишком большой человек, чтобы признаться, что его ограбили прошлой ночью.

“Не ограбили!” - воскликнул хор.

“Не говори мне!” - Воскликнула мисс Пул, рассерженная тем, что мы могли быть для
навязанный момент. “Я полагаю, что его ограбили, как и сказала мне Бетти,
и ему стыдно признаться в этом; и, конечно, это было очень глупо с его стороны
быть ограбленным прямо у его собственной двери; осмелюсь предположить, он чувствует, что такая вещь
не хочет возвышать его в глазах крэнфордского общества и стремится
скрывать это — но ему не нужно было пытаться навязываться мне, говоря, что я
должно быть, слышал преувеличенный рассказ о какой- то мелкой краже горлышка
баранина, которая, похоже, была украдена из сейфа у него во дворе прошлой
неделю; у него хватило дерзости добавить, что он полагал, что это было предпринято
кот. Я не сомневаюсь, что если бы я смог докопаться до сути, это было
тот ирландец, переодетый в женскую одежду, который пришел шпионить за моей
дом, с историей о голодающих детях”.

После того, как мы должным образом осудили недостаток откровенности , который проявил мистер Хоггинс
проявлял и оскорблял мужчин в целом, принимая его за представителя
и тип, мы перешли к теме, о которой мы говорили
когда вошла мисс Поул; а именно, как далеко зашла в нынешнем расстроенном состоянии
страны, мы могли бы рискнуть принять приглашение, которое пропускает
Мэтти только что получил письмо от миссис Форрестер с просьбой прийти как обычно и оставить
годовщину ее свадьбы - в день, когда мы пили с ней чай в пять
час, а потом поиграем в тихий бильярд. Миссис Форрестер сказала
что она спросила нас с некоторой неуверенностью, потому что дороги были, она
боялся, очень небезопасно. Но она предположила , что, возможно, один из нас не стал бы
возражать против того, чтобы взять седан, и что остальные, быстро шагая, могли бы
не отставайте от длинной рыси председателей, и так мы все могли бы прибыть
благополучно добрался до Овер-Плейс, пригорода города. (Нет; это слишком большой
выражение: небольшое скопление домов, отделенных от Крэнфорда примерно
двести ярдов темного и пустынного переулка.) Не было никаких сомнений , но
что аналогичная записка ожидала мисс Пул дома; таким образом, ее звонок был
очень удачное дело, поскольку оно позволило нам проконсультироваться вместе. Мы бы
все гораздо охотнее отклонили бы это приглашение; но мы чувствовали, что это было бы
не будьте вполне добры к миссис Форрестер, которая в противном случае была бы оставлена на произвол судьбы.
одинокий взгляд назад на ее не очень счастливую жизнь. Мисс Мэтти
и мисс Поул была посетительницей по этому случаю в течение многих лет, а теперь
они доблестно решили прибить свои знамена к мачте и отправиться
через Темный переулок, а не потерпеть неудачу в верности своему другу.

Но когда наступил вечер, мисс Мэтти (ибо именно она была выбрана в
кресло, так как у нее была простуда), перед тем как ее закрыли в седане, как
джек-в-коробке, умолял председателей, что бы ни случилось, не баллотироваться
уехать и оставить ее там запертой, чтобы ее убили; и даже после
они обещали, я видел, как ее черты лица стали суровыми
решимость мученика, и она вселила в меня меланхолию и зловещий
качание головой через стекло. Тем не менее, мы добрались туда благополучно, только
скорее запыхавшийся, потому что это был тот, кто мог быстрее всех пробираться сквозь Темноту
Лейн, и я боюсь, что бедная мисс Мэтти была сильно потрясена.

Миссис Форрестер сделала дополнительные приготовления в знак признания нашего
усилие, приложенное для того, чтобы прийти и провести ее через такие опасности. Обычные формы
благородное неведение относительно того, что могут прислать наверх ее слуги, полностью исчезло
до конца; и гармония и предпочтение, казалось, скорее всего, были порядком
вечер, но за интересный разговор, который начался, я не знаю
как, но который, конечно, имел отношение к грабителям, наводнившим
окрестности Крэнфорда.

Бросив вызов опасностям Темного переулка и, таким образом, немного
запас репутации для мужества, на которое можно опереться; а также, осмелюсь предположить,
желая доказать свое превосходство над мужчинами (_videlicet_ мистер Хоггинс)
в статье "Откровенность" мы начали рассказывать о наших индивидуальных страхах, и
личные меры предосторожности, которые принимал каждый из нас. Я владел этим, мой питомец
предчувствие было в глазах — глазах, смотрящих на меня и наблюдающих за мной, сверкающих
из какой-нибудь тусклой, плоской деревянной поверхности; и что, если бы я осмелился подняться
к своему зеркалу, когда меня охватывала паника, я непременно должен был обратиться
он поворачивается ко мне спиной, опасаясь увидеть чьи-то глаза у меня за спиной
смотрю из темноты. Я видел, как мисс Мэтти собиралась с духом для
признание; и, наконец, оно вышло наружу. Она владела этим с тех пор, как у нее
будучи девочкой, она боялась быть пойманной на последнем издыхании, точно так же, как она
забирался в постель, кем-то спрятанным под ней. Она сказала, когда
она была моложе и активнее, она привыкла совершать прыжки с разбега с
дистанцироваться, и таким образом благополучно уложить обе ее ноги сразу в постель; но
что это всегда раздражало Дебору, которая задевала себя тем, что получала
грациозно уложил в постель, и, как следствие, она отказалась от этого. Но теперь
прежний ужас часто охватывал ее, особенно с тех пор, как мисс Пул
дом подвергся нападению (мы должны были вполне поверить в факт
нападение имело место), и все же думать об этом было очень неприятно
заглядывая под кровать и видя спрятавшегося мужчину с большим, свирепым
лицо, смотрящее на тебя; значит, она спохватилась о
что—то - возможно, я заметил, что она сказала Марте купить ей
пенни—мячик, с такими играют дети- и теперь она катала этот мяч
под кроватью каждую ночь: если она выходила с другой стороны, ну и
хорошо; если нет, она всегда заботилась о том, чтобы держать руку на веревке звонка, и
хотела позвать Джона и Гарри, как будто ожидала увидеть мужчин-слуг
чтобы ответить на ее звонок.

Мы все зааплодировали этому остроумному изобретению, и мисс Мэтти откинулась на спинку стула
в удовлетворенное молчание, бросив взгляд на миссис Форрестер, как бы прося
_ ее _ личная слабость.

Миссис Форрестер искоса посмотрела на мисс Пул и попыталась изменить
тему, рассказав нам, что она позаимствовала мальчика у одного из
соседние коттеджи и пообещал своим родителям центнер
угли на Рождество и его ужин каждый вечер, за то, что он одолжил их у
ночи. Она проинструктировала его о его возможных обязанностях, когда он впервые
пришла; и, найдя его разумным, она дала ему шпагу майора
(майор был ее покойным мужем), и желала, чтобы он очень
осторожно укладывайте его подушку на ночь, повернув край к голове
из-под подушки. Он был смышленым парнем, она была уверена; ибо, высматривая
Майорская треуголка, сказал он, если бы ему можно было ее надеть, он был бы
конечно, он мог бы напугать двух англичан или четырех французов в любой день. Но
она заново внушила ему, что он должен, не теряя времени, положить
на шляпах или на чем-нибудь еще; но, если он услышит какой-нибудь шум, он должен был бежать на
это с его обнаженным мечом. На мое предположение, что какой-то несчастный случай может
происходят с таких убийственных и неизбирательных направлений, и что он
мог бы наброситься на Дженни, вставшую умываться, и отшлепать ее, прежде чем он
миссис Форрестер сказала, что обнаружила, что она не француженка
не думаю, что это было вероятно, потому что он очень крепко спал, и
обычно утром их нужно было хорошо взболтать или охладить, прежде чем они
мог бы разбудить его. Иногда она думала, что такой мертвый сон, должно быть, вызван
сытные ужины, которые ел бедный парень, потому что дома он умирал с голоду,
и она велела Дженни проследить, чтобы он хорошо поел вечером.

 [Изображение: Жестокие и неизбирательные указания]

И все же это не было признанием особой робости миссис Форрестер, и
мы убедили ее рассказать нам о том, что, по ее мнению, напугает ее больше, чем
что угодно. Она сделала паузу, помешала огонь и задула свечи,
а потом она сказала звучным шепотом—

“Призраки!”

Она посмотрела на мисс Пул, как бы говоря, что та заявила об этом, и
поддержал бы это. Такой взгляд сам по себе был вызовом. Мисс Поул
обрушился на нее с несварением желудка, спектральными иллюзиями, оптическими
бред, и, кроме того, многое от доктора Ферье и доктора Хибберта.
Мисс Мэтти, как я уже упоминал ранее, питала слабость к призракам,
и то немногое, что она сказала, было целиком на стороне миссис Форрестер, которая,
осмелев от сочувствия, возразила, что призраки были частью ее
религия; что, конечно же, она, вдова армейского майора, знала, что
чего бояться, а чего нет; короче говоря, я никогда не видел миссис Форрестер
такой теплой ни до, ни после, потому что она была нежной, кроткой, стойкой старой
леди во многих вещах. Не все бузинное вино, которое когда-либо варили с глинтвейном, могло
эта ночь смоет воспоминание об этой разнице между мисс Поул
и ее хозяйка. Действительно, когда принесли вино из бузины, оно отдавало
поднимитесь к новому взрыву обсуждения; для Дженни, маленькой девочки, которая
шатаясь под лотком, пришлось дать показания о том, что видел привидение
своими собственными глазами, не так много ночей назад, в Темном переулке, тот самый
переулок, через который мы должны были пройти по пути домой.

Несмотря на неприятное чувство , которое вызвало это последнее соображение
что касается меня, то я не мог не позабавиться положению Дженни, которое было
чрезвычайно похоже на поведение свидетеля, которого допрашивают и перекрестно допрашивают
два адвоката, которые совсем не щепетильны в вопросах руководства
вопросы. Вывод, к которому я пришел, состоял в том, что Дженни, безусловно,
увидел нечто большее, чем мог бы вызвать приступ несварения желудка. А
леди, вся в белом и без головы, была тем, кого она низложила и
привязанный, поддерживаемый сознанием тайной симпатии ее
хозяйка под испепеляющим презрением, с которым мисс Пул смотрела на нее.
И не только она, но и многие другие видели эту обезглавленную леди, которая сидела
на обочине дороги, заламывая руки, как в глубоком горе. Миссис Форрестер
время от времени поглядывал на нас с видом сознательного триумфа; но
тогда ей не нужно было проходить через Темный переулок, прежде чем она смогла похоронить
себя под своим собственным знакомым постельным бельем.

Мы хранили благоразумное молчание относительно обезглавленной леди , пока были
надеваем наши вещи, чтобы идти домой, потому что никто не знал, насколько близко
призрачными могут быть голова и уши, или какая духовная связь у них может быть
не отставать от несчастного тела на Темном переулке; и, следовательно,
даже мисс Пул чувствовала , что лучше не говорить легкомысленно о таких
подданные, из страха досадить или оскорбить этот скорбный ствол. В
по крайней мере, так я предполагаю; ибо вместо деловитого грохота, обычного в
после операции мы повязали наши плащи так печально, как немые на похоронах. Мисс
Мэтти задернул занавески на окнах кресла, чтобы отгородиться от
неприятные зрелища и мужчины (либо потому, что они были в настроении
что их труды были так близки к завершению, или потому, что они шли ко дну
хилл), пустилась в такой круговой и веселый темп, что все это была мисс Поул
и я мог бы сделать все, чтобы не отставать от них. У нее не было дыхания ни для чего , кроме
умоляющее “Не оставляй меня!”, произнесенное ею, когда она так крепко сжала мою руку.
что я не смог бы бросить ее, призрак это или не призрак. Какое это было облегчение
это было, когда мужчины, утомленные своей ношей и быстрой рысью, остановились
как раз там, где дамба Хедингли ответвляется от Темного переулка! Мисс
Поул освободил меня и вцепился в одного из мужчин—

“Не могли бы вы— не могли бы вы отвезти мисс Мэтти в Хедингли
Дамба?—тротуар в Темном переулке так трясется, и она не очень
сильный.”

Из глубины кресла послышался сдавленный голос—

“О, прошу вас, продолжайте! В чем же дело? В чем же дело? Я отдам
с вас еще шесть пенсов, чтобы ехать очень быстро; прошу, не останавливайтесь здесь ”.

“ А я дам вам шиллинг, ” сказала мисс Пул с трепетным достоинством,
“если вы поедете по дамбе Хедингли”.

Двое мужчин что-то буркнули в знак согласия, взяли стул и пошли дальше.
дамба, которая, безусловно, отвечала доброй цели мисс Пул
скости мисс Мэтти; потому что она была покрыта мягкой, густой грязью и
даже падение туда было бы легким, пока не пришло время вставать, когда
возможно, возникли некоторые трудности с освобождением.




ГЛАВА XI.
СЭМЮЭЛ БРАУН


На следующее утро я встретил леди Гленмайр и мисс Поул, отправляющихся в долгое путешествие.
прогуляйтесь, чтобы найти какую- нибудь старую женщину, которая была известна в округе своими
умение вязать шерстяные чулки. Мисс Пул сказала мне с улыбкой
наполовину доброжелательно, наполовину презрительно на ее лице: “Я была
просто рассказываю леди Гленмайр о нашей бедной подруге миссис Форрестер и ее
ужас перед призраками. Это происходит от того, что так много живешь в одиночестве и слушаешь
забавные истории об этой ее Дженни.” Она была такой спокойной и такой
гораздо выше ее суеверных страхов , о которых мне было почти стыдно говорить
как я был рад ее предложению в Хедингли-Козуэй той ночью
раньше и перевел разговор на что-то другое.

Во второй половине дня мисс Пул навестила мисс Мэтти, чтобы рассказать ей о
приключение — настоящее приключение, с которым они столкнулись во время своей утренней прогулки.
Они были озадачены точным путем, по которому им предстояло идти
через поля, чтобы найти вязавшую старушку, и пришлось
остановился, чтобы навести справки в маленьком придорожном трактире, стоящем на
хай-роуд, ведущая в Лондон, примерно в трех милях от Крэнфорда. Хорошая женщина
попросила их присесть и отдохнуть, пока она заходит за своим
муж, который мог бы направлять их лучше, чем она; и, в то время как они
мы сидели в посыпанной песком гостиной, когда вошла маленькая девочка. Они думали
что она принадлежит квартирной хозяйке и завела какой-то пустяковый разговор
с ней; но по возвращении миссис Робертс она сказала им, что маленький
штучка была единственным ребенком пары, которая жила в этом доме. И
затем она начала длинную историю, из которой леди Гленмайр и мисс Поул
удалось собрать только один или два достоверных факта, которые заключались в том, что около шести
несколько недель назад легкая рессорная тележка сломалась прямо перед их дверью,
в которой было двое мужчин, одна женщина и этот ребенок. Один из мужчин
был серьезно ранен — кости не сломаны, только “потрясен”, как сказала хозяйка квартиры
это; но он, вероятно, получил какую-то серьезную внутреннюю травму, потому что он
с тех пор томился в их доме, сопровождаемый своей женой,
мать этой маленькой девочки. Мисс Пул спросила, кто он такой, что он
выглядело так. И миссис Робертс ответила , что он не похож на
джентльменом, и все же не похожим на обычного человека; если бы не то, что он и
его жены были такими порядочными, тихими людьми, что она почти могла подумать
он был шарлатаном или что-то в этом роде, потому что у них была большая шкатулка
в тележке, полной неизвестно чего. Она помогла распаковать вещи
это, и вынимают свое белье и одежду, когда другой мужчина—свою
брат-близнец, как она полагала, которым он был, исчез вместе с лошадью и повозкой.

В этот момент у мисс Пул зародились свои подозрения, и она выразила
ее идея о том, что это было довольно странно, что ящик, повозка, лошадь и
все должно было исчезнуть; но добрая миссис Робертс, казалось, стала
весьма возмущен подразумеваемым предложением мисс Поул; на самом деле, мисс Поул
сказала , что она была так зла , как если бы мисс Пул сказала ей, что она сама была
мошенник. Как лучший способ убедить дам, она подумала о своем
о том, чтобы умолять их повидаться с женой; и, как сказала мисс Пул, никакого
сомневаясь в честном, изможденном, загорелом лице женщины, которая при первом
нежное слово от леди Гленмайр, разразившейся слезами, из-за которых она была слишком слаба
проверять, пока какое-нибудь слово от хозяйки не заставило ее проглотить свой
рыдает, чтобы она могла засвидетельствовать христианскую доброту, проявленную
Мистер и миссис Робертс. Мисс Поул пришла в себя, замахнувшись на столь же яростное
вера в печальную историю, поскольку раньше она была настроена скептически; и, поскольку
доказательством этого была ее энергия в защиту бедного страдальца, которая была ничем
была обескуражена, когда узнала, что он, и никто другой, был нашим синьором
Брунони, которому весь Крэнфорд приписывал всевозможные злодеяния
прошло уже шесть недель! Да! его жена сказала , что его настоящее имя Сэмюэль
Браун — “Сэм”, как она его называла, — но до последнего мы предпочитали называть его
“синьор”; это звучало намного лучше.

Концом их разговора с синьорой Брунони было то , что это было
согласился с тем, что он должен быть помещен под наблюдение врача, и для любого
расходы, понесенные при приобретении этого, леди Гленмайр обещала удержать
сама виновата и, соответственно, отправилась к мистеру Хоггинсу умолять его
поехать в “Восходящее солнце” в тот же день и изучить
истинное состояние синьора; и, как сказала мисс Пул, если было бы желательно
перевезти его в Крэнфорд, чтобы он чаще попадал в поле зрения мистера Хоггинса,
она возьмет на себя поиск жилья и договорится об арендной плате. Миссис
Робертс был так добр, как только мог, на протяжении всего этого, но это было очевидно
что их долгое пребывание там было сопряжено с небольшими неудобствами.

До того, как мисс Пул покинула нас, мисс Мэтти и я были полны утренними
приключение, каким она была. Мы говорили об этом весь вечер, превращая это в
при любом возможном свете, и мы легли спать, предвкушая утро, когда
мы обязательно должны услышать от кого- нибудь, что думал мистер Хоггинс, и
рекомендуется; ибо, как заметила мисс Мэтти, хотя мистер Хоггинс и сказал
“Джек готов”, “фига ему на пятки” и назвал преферанс “Преф”. она
верил, что он очень достойный человек и очень умный хирург. Действительно, мы
мы очень гордились нашим доктором в Крэнфорде, как врачом. Мы часто
пожелали, когда мы услышали о том, что королева Аделаида или герцог Веллингтон будут
плохо, что они пошлют за мистером Хоггинсом; но, поразмыслив, мы были
скорее рад, что они этого не сделали, потому что, если бы мы были больны, что нам следует делать, если
Мистер Хоггинс был назначен ординарным врачом королевской семьи?
 Как хирург, мы гордились им; но как мужчина - или, скорее, я должен
скажем, как джентльмен — мы могли только покачать головами над его именем и
себя, и пожалел, что не прочитал писем лорда Честерфилда в
дни, когда его манеры были подвержены улучшению. Тем не менее, мы
все считали его изречение в случае с синьором непогрешимым, и когда он
сказал, что с заботой и вниманием он мог бы сплотиться, и у нас больше не было страха
для него.

Но, хотя у нас больше не было страха, все делали столько, сколько было
большой повод для беспокойства — как, собственно, и было, пока мистер Хоггинс не взял на себя ответственность
о нем. Мисс Поул выглядела чистой и уютной, хотя и по-домашнему,
жилье; мисс Мэтти прислала за ним портшез, и мы с Мартой
хорошо проветрите его перед отъездом из Крэнфорда, держа в руках сковороду для разогрева, полную
раскаленных углей в нем, а затем плотно закрываем его, пускаем дым и все такое, пока
время, когда он должен заняться этим в “Восходящем солнце”. Леди Гленмайр
возглавил медицинский отдел под руководством мистера Хоггинса, и
перерыла все стаканчики для лекарств миссис Джеймисон, и ложки, и
прикроватные тумбочки, в непринужденной манере, которая заставила мисс Мэтти почувствовать себя немного
беспокоясь о том, что могли бы сказать эта леди и мистер Муллинер, если бы узнали.
Миссис Форрестер испекла немного хлебного желе, которым она так славилась,
чтобы иметь наготове в качестве освежающего напитка в квартире, когда он прибудет. А
подарок этого хлебного желе был высшим знаком расположения дорогой миссис
Форрестер мог бы посовещаться. Мисс Пул однажды попросила у нее квитанцию,
но она встретила очень решительный отпор; эта леди сказала ей, что она
не могла расстаться с ним ни с кем в течение своей жизни, и что после ее
после смерти она была завещана, как выяснили бы ее душеприказчики, мисс Мэтти.
Что мисс Мэтти, или, как называла ее миссис Форрестер (вспоминая пункт
по своей воле и достоинству данного случая), мисс Матильда Дженкинс—могла бы
решить, что делать с квитанцией, когда она поступила в ее распоряжение — будет ли
обнародовать это или передать как семейную реликвию — она не знала,
и она не стала бы диктовать. И слепок этого восхитительного, удобоваримого,
уникальное хлебное желе было прислано миссис Форрестер нашему бедному больному фокуснику.
Кто сказал, что аристократия горда? Здесь была дама по рождению,
Тиррелл, и происходил от великого сэра Уолтера, который застрелил короля Руфуса,
и в чьих жилах текла кровь того , кто убил маленьких принцев
в Башне, каждый день ходя посмотреть, какие изысканные блюда она могла бы
приготовьтесь к Сэмюэлю Брауну, шарлатану! Но, действительно, это было чудесно
чтобы увидеть, какие добрые чувства вызвал приход этого бедняги
среди нас. А также замечательно видеть, как великая крэнфордская паника,
который был вызван его первым приходом в турецком платье,
растаял в воздухе во время своего второго пришествия — бледный и немощный, и с
его тяжелые, подернутые пленкой глаза, которые лишь немного прояснялись, когда они опускались
на лице его верной жены или на их бледном и печальном
маленькая девочка.

Каким-то образом мы все забыли бояться. Я осмелюсь предположить, что это было то самое выяснение
что он, который первым возбудил нашу любовь к чудесному своим
беспрецедентных искусств, не обладал достаточными повседневными способностями, чтобы управлять
пугливая лошадь, заставила нас почувствовать, что мы снова стали самими собой. Мисс Поул
приходила со своей маленькой корзинкой в любое время вечера, как будто ее
одинокий дом и нечасто посещаемая дорога к нему никогда не были заражены
эта “банда убийц”; миссис Форрестер сказала, что, по ее мнению, ни Дженни
и ей не нужно было обращать внимания на обезглавленную леди, которая плакала и причитала в Темноте
Лейн, ибо, несомненно, таким существам никогда не была дана сила причинять вред тем
которые пошли на то, чтобы попытаться сделать то немногое хорошее, что было в их силах, чтобы
с чем Дженни с трепетом согласилась; но теория хозяйки мало что значила
влияние на практику горничной до тех пор, пока она не сшила два куска красного
фланель в форме креста на ее внутренней одежде.

Я застал мисс Мэтти прикрывающей свой пенни—бал, который она привыкла
сверните под ее кроватью — с камвольной тканью веселого цвета в радужную полоску.

“Моя дорогая, ” сказала она, - мое сердце скорбит об этом маленьком, измученном заботами ребенке.
Хотя ее отец - фокусник, она выглядит так, как будто у нее никогда не было
хорошая игра в ее жизни. Раньше я делала очень красивые шарики в этом
так, когда я была девочкой, и я думала, что попробовала бы, если бы не смогла сделать
этот умный и отнеси его Фиби сегодня днем. Я думаю, что "банда’
должно быть, покинул этот район, потому что больше не слышно никаких
их насилие и грабеж сейчас.”

Мы все были слишком поглощены тяжелым состоянием синьора, чтобы разговаривать
либо о грабителях, либо о призраках. Действительно, леди Гленмайр сказала, что она никогда
слышал о каких-либо реальных ограблениях, за исключением того, что два маленьких мальчика были
украл несколько яблок из сада фермера Бенсона, и что несколько яиц были
был пропущен в рыночный день вне прилавка вдовы Хейворд. Но это было
ожидая от нас слишком многого; мы не могли признать, что у нас было только
это маленькое основание для всей нашей паники. Мисс Пул выпрямилась в
это замечание леди Гленмайр и сказала, “что она хотела бы, чтобы она могла
согласен с ней относительно очень незначительной причины, которая у нас была для тревоги, но
с воспоминанием о мужчине , переодетом женщиной , который пытался
чтобы силой проникнуть в ее дом , в то время как его сообщники ждали снаружи;
благодаря знаниям, полученным от самой леди Гленмайр, о следах
замеченный на цветочных бордюрах миссис Джеймисон; с тем фактом, что перед ней
дерзкое ограбление, совершенное против мистера Хоггинса у его собственной двери” — Но тут леди
Вмешался Гленмайр с очень сильным выражением сомнения относительно того ,
эта последняя история не была целиком выдумкой , основанной на краже
кошкой; она так покраснела, пока говорила все это, что я не
удивлен манерой мисс Пул держать себя в руках, и я уверен, что если
Леди Гленмайр не была “ее светлостью”, у нас должно было быть больше
решительное противоречие, чем “Ну, чтобы быть уверенным!” и тому подобное
отрывочные восклицания, которые были всем, на что она отважилась в моем
присутствие леди. Но когда она ушла, мисс Пул начала долгий
поздравляю мисс Мэтти с тем, что до сих пор они избегали брака,
что, как она заметила, всегда делало людей доверчивыми до последней степени;
действительно, она считала, что это свидетельствует о большой природной доверчивости женщины, если она
не смогла удержать себя от замужества; и в том, что леди Гленмайр имела
сказал, что по поводу ограбления мистера Хоггинса у нас был пример того, к чему приходили люди
если бы они поддались такой слабости; очевидно, леди Гленмайр бы
проглотить что угодно, если бы она могла поверить в бедную вампирскую историю о
баранья шейка и киска, которую он пытался навязать мисс
Поляк, только она всегда была настороже, чтобы не верить слишком сильно
о том, что говорили мужчины.

Мы были благодарны, как того желала мисс Поул, за то, что мы никогда не были
женат; но я думаю, что из этих двоих мы были еще более благодарны за то, что
грабители покинули Крэнфорд; по крайней мере, я сужу так из речи мисс
Мэтти в тот вечер, когда мы сидели у камина, в котором она, очевидно,
смотрела на мужа как на великого защитника от воров, грабителей,
и призраки; и сказала, что она не думала, что осмелится быть
всегда предостерегала молодых людей от брака, как это делала мисс Поул
постоянно; конечно, брак был сопряжен с риском, как она видела, теперь, когда у нее было
имел некоторый опыт; но она помнила то время, когда она смотрела
жду замужества так же сильно, как и любой другой.

“Не какому-то конкретному человеку, моя дорогая”, - сказала она, поспешно проверяя
взяла себя в руки, как будто боялась, что призналась в слишком многом; “только
старая история, знаете ли, о дамах, которые всегда говорят: ‘Когда я выйду замуж’, и
джентльмены, ‘_если_ я женюсь’.” Это была шутка, сказанная довольно грустным тоном,
и я сомневаюсь, улыбнулся ли кто-нибудь из нас; но я не мог видеть лица мисс Мэтти.
лицо в мерцающем свете камина. Через некоторое время она продолжила—

“Но, в конце концов, я не сказал вам правды. Это было так давно, и
никто никогда не знал, как много я думал об этом в то время, если, конечно,
моя дорогая мама догадывалась; но я могу сказать, что было время, когда я догадывался
не думайте, что я должна была всю свою жизнь быть только мисс Мэтти Дженкинс, ибо
даже если бы я встретилась с кем-нибудь, кто пожелал бы жениться на мне сейчас (и, как мисс
Поул говорит, что никогда не бывает слишком безопасно), я не мог взять его с собой — я надеюсь, что он возьмет
не принимай это слишком близко к сердцу, но я не смогла бы принять его — или кого-либо другого, кроме
человек, за которого я когда-то думала, что должна выйти замуж; и он мертв, и
ушел, и он так и не узнал, как все это получилось, что я сказала "Нет", когда я
думал много-много раз - Ну, неважно, что я думал.
Все это предопределено Богом, и я очень счастлива, моя дорогая. Ни у кого нет такого вида
такие же друзья, как я, ” продолжила она, беря мою руку и удерживая ее в своей.

Если бы я никогда не знал о мистере Холбруке, я мог бы что-нибудь сказать в этом
пауза, но так как у меня было, я не мог придумать ничего, что могло бы прийти в
естественно, и поэтому мы оба некоторое время хранили молчание.

“Мой отец однажды заставил нас, ” начала она, “ вести дневник в две колонки; на
с одной стороны, мы должны были положить утром то, что, по нашему мнению, будет
ход и события наступающего дня, а ночью мы должны были нанести на
другая сторона того, что произошло на самом деле. Это было бы для некоторых людей
довольно печальный способ рассказать об их жизни” (слеза упала мне на руку
при этих словах) — “Я не имею в виду, что моя жизнь была печальной, только очень
отличается от того, что я ожидал. Я помню, как однажды зимним вечером, сидя
у камина в нашей спальне с Деборой — я помню это так, как будто это было
вчера — и мы планировали наши будущие жизни, мы оба были
планирование, хотя говорила об этом только она. Она сказала, что хотела бы
выйди замуж за архидьякона и напиши ему обвинения; и ты знаешь, моя дорогая, она
никогда не была замужем, и, насколько я знаю, она никогда не разговаривала с
незамужний архидьякон в ее жизни. Я никогда не был честолюбив, да и не мог
предъявили письменные обвинения, но я думал, что смогу управлять домом (моя мать
раньше называла меня своей правой рукой), и я всегда так любила маленьких
дети— самые застенчивые младенцы протягивали свои маленькие ручки, чтобы подойти
для меня; когда я была девочкой, я половину своего свободного времени проводила, ухаживая за больными в
соседние коттеджи; но я не знаю, как это было, когда мне стало грустно и
могила —которую я сделал через год или два после этого случая — мелочи привлекли
назад от меня, и я боюсь, что потерял сноровку, хотя я так же люблю
о детях, как всегда, и испытываю странную тоску в своем сердце всякий раз, когда я
посмотрите на мать с ребенком на руках. Нет, моя дорогая” (и внезапно
пламя, возникшее от падения нетронутых углей, я увидел, что ее
глаза были полны слез — пристально вглядываясь в какое-то видение того, что могло бы
были), “знаешь ли ты, что иногда мне снится, что у меня есть немного
ребенок — всегда один и тот же — маленькая девочка около двух лет; она никогда
становится старше, хотя я мечтал о ней много лет. Я не
думаю, я когда-нибудь мечтаю о каких-либо словах или звуках, которые она издает; она очень
бесшумно и неподвижно, но она приходит ко мне, когда ей очень жаль или очень
рад, и я проснулся, обхватив ее милые маленькие ручки вокруг моего
шея. Только прошлой ночью — возможно, потому, что я лег спать, думая о
этот бал для Фиби —моя маленькая дорогая пришла в мой сон и устроила ее
губы, которые нужно поцеловать, точно так же, как я видел, как настоящие младенцы целуют настоящих матерей
перед тем, как лечь спать. Но все это чепуха, дорогая! только не будь
напуганный тем, что мисс Поул не выйдет замуж. Я могу представить, что это может быть
очень счастливое состояние, и немного доверчивости помогает человеку идти по жизни очень
плавно — лучше, чем всегда сомневаться, сомневаться и видеть
трудности и неприятности во всем”.

 [Изображение: Протягивали бы свои маленькие ручки]

Если бы я был склонен уклоняться от супружества, этого бы не было
если бы это сделала мисс Поул, это был бы удел бедного синьора
Брунони и его жена. И все же, это было ободряющим зрелищем
как, несмотря на все свои заботы и печали, они думали друг о друге и
не сами по себе; и сколь остры были их радости, если они только проходили
друг через друга или через маленькую Фиби.

Синьора однажды рассказала мне многое об их жизни до этого
точка. Все началось с того, что я спросил ее, является ли рассказ мисс Поул о
братья-близнецы были правдой; это звучало так поразительно, что я
у меня должны были бы возникнуть сомнения, если бы мисс Пул не была незамужней. Но тот
синьора, или (как мы выяснили, она предпочитала, чтобы ее называли) миссис Браун, сказала
это была чистая правда, что ее шурин был многими принят за нее
муж, который оказал им большую помощь в их профессии;
“хотя,” продолжила она, “как люди могут ошибочно принимать Томаса за настоящего
Синьор Брунони, я не могу представить; но он говорит, что они представляют; так что, я полагаю, я
надо ему верить. Нет, но то, что он очень хороший человек; я уверен, что не
знаете, как мы должны были оплатить наш счет в ‘Восходящем солнце", если бы не
деньги, которые он посылает; но люди должны очень мало знать об искусстве, если они могут
возьми его мне в мужья. Почему, мисс, в трюке с мячом, где мой муж
широко разводит пальцы и вытягивает свой мизинец с довольно
воздух и грация, Томас просто сжимает свою руку, как кулак, и может
пусть в нем будет спрятано как можно больше шариков. Кроме того, он никогда не был в
Индия, и ничего не знает о том, как правильно сидеть тюрбану.”

“Вы были в Индии?” - спросил я, несколько удивленный.

“О, да! много лет, мэм. Сэм был сержантом в 31-м полку; и когда
полку было приказано отправиться в Индию, мне очень хотелось туда отправиться, и я был более
благодарен, чем я могу выразить; ибо казалось, что это будет всего лишь медленный
смерть для меня, если я расстанусь со своим мужем. Но, в самом деле, мэм, если бы я знал
в конце концов, я не знаю, не предпочел бы ли я умереть там и тогда
чем пережил то, что я сделал с тех пор. Чтобы быть уверенным, я был в состоянии
утешать Сэма и быть с ним; но, мэм, я потеряла шестерых детей”.
сказала она, глядя на меня снизу вверх теми странными глазами, которые я никогда
замечено, но у матерей мертвых детей — с каким-то диким взглядом в
их, как будто ищущих то, чего они больше никогда не смогут найти. “Да! Шесть
дети умирали, как несвоевременно сорванные маленькие бутоны, в этом жестоком
Индия. Я думал, когда каждый из них умирал, я никогда не смог бы — и никогда не стал бы — любить
снова ребенок; и когда появился следующий, у него была не только своя любовь, но
более глубокая любовь, которая исходила от мыслей о его маленьких мертвых братьях
и сестры. И когда Фиби собиралась приехать, я сказала своему мужу: ‘Сэм,
когда родится ребенок, и я стану сильной, я покину тебя; это порежет
мое сердце жестоко; но если этот ребенок тоже умрет, я сойду с ума; безумие
это сейчас во мне; но если ты позволишь мне поехать в Калькутту с моим ребенком
шаг за шагом, это, может быть, сработает само собой; и я буду экономить, и я
буду копить, и я буду умолять — и я умру, чтобы получить проход домой, чтобы
Англия, где может жить наш ребенок?’ Благослови его Бог! он сказал, что я могу пойти;
и он копил свою зарплату, а я экономил каждую пайсу, которую мог выручить за стирку
или любым другим способом; и когда появилась Фиби, и я снова стал сильным, я отправился в путь.
Это было очень одиноко; через густые леса, снова темные от их
тяжелые деревья — вдоль берега реки (но я вырос рядом
Эйвон в Уорикшире, так что льющийся шум звучал как дома)—из
я шел от станции к станции, от индейской деревни к деревне,
вынашивает моего ребенка. Я видел одну из офицерских дам с небольшим
фотография, мэм, сделанная иностранкой—католичкой, мэм, изображающая Пресвятую Деву и
маленькая Спасительница, мэм. Она держала его под руку, и ее фигура была мягко
обвилась вокруг него, и их щеки соприкоснулись. Ну, когда я пошел делать ставки
прощаясь с этой леди, для которой я мыл посуду, она печально плакала; ибо она,
тоже потеряла своих детей, но у нее не было никого, кого можно было бы спасти, как меня;
и у меня хватило смелости спросить ее, не отдаст ли она мне этот отпечаток. И она
плакала еще больше и сказала, что ее дети были с этим маленьким благословенным
Иисуса; и дала это мне, и сказала мне, что она слышала, что это было
нарисованный на дне бочки, который придавал ей такую круглую форму.
И когда мое тело было очень утомлено, и мое сердце было больным (ибо были
времена, когда я ошибочно сомневался, смогу ли я когда-нибудь добраться до своего дома, и были
времена, когда я думала о своем муже, и один раз, когда я думала о своем ребенке
умирал), я достал эту фотографию и смотрел на нее, пока не смог
думал, что мать говорила со мной и утешала меня. И туземцы были
очень любезно. Мы не могли понять друг друга; но они увидели моего ребенка на
мою грудь, и они вышли ко мне, и принесли мне рис и молоко, и
иногда цветы — у меня есть несколько засушенных цветов. Затем, следующий
утром я так устала; и они хотели, чтобы я осталась с ними — я могла
скажи это — и пытался напугать меня от похода в глухой лес,
который, действительно, выглядел очень странным и темным; но мне показалось, что
Смерть следовала за мной, чтобы забрать у меня моего ребенка; и как будто я должна была уйти
дальше, и дальше — и я подумала, как Бог заботился о матерях с тех самых пор, как
мир был сотворен и заботился бы обо мне; поэтому я попрощался с ними и отправился
снова в путь. И однажды, когда мой ребенок был болен, и и она, и я нуждались
отдохни, Он привел меня в место, где, как я обнаружил, жил добрый англичанин, верно
посреди туземцев.”

“И вы наконец благополучно добрались до Калькутты?”

“Да, в безопасности! О! когда я знал, что до этого мне оставалось всего два дня пути
что касается меня, я ничего не мог с этим поделать, мэм — возможно, это идолопоклонство, я не могу сказать, — но я
был рядом с одним из местных храмов, и я зашла в него со своим ребенком, чтобы
благодарю Бога за Его великую милость; ибо мне казалось, что там, где другие имели
молились прежде своему Богу, в своей радости или в своей агонии, было из
само по себе священное место. И я устроилась служанкой к даме-инвалиду, которая
я очень полюбил своего малыша на борту корабля; и через два года Сэм
заслужил увольнение и вернулся домой, ко мне и к нашему ребенку. Затем он
должен был определиться с профессией; но он не знал ни о какой; и однажды, давным-давно,
он научился некоторым трюкам у индийского жонглера, поэтому он устроил
колдовал, и это отвечало так хорошо, что он взял Томаса себе в помощь — как
его человек, вы знаете, а не как еще один фокусник, хотя Томас все подстроил
теперь он сам попался на крючок. Но это было большим подспорьем для нас, это сходство
между близнецами, и проделал немало удачных трюков, чтобы они
помирились вместе. А Томас - хороший брат, только у него нет
прекрасная осанка моего мужа, так что я не могу думать, как его можно взять
для самого синьора Брунони, каким он себя называет.

“Бедная маленькая Фиби!” - сказала я, мои мысли вернулись к ребенку, которого она
пронесся все эти сто миль.

“Ах! вы можете так сказать! Хотя я никогда не думал, что мне следовало бы ее воспитывать,
когда она заболела в Чундерабаддаде; но этот хороший, добрый Ага Дженкинс
приняла нас, что, я считаю, было для нее настоящим спасением ”.

“Дженкинс!” - сказал я.

“Да, Дженкинс. Я буду думать, что все люди с таким именем добрые; ибо здесь
это та милая пожилая леди, которая каждый день приходит погулять с Фиби!”

Но в моей голове промелькнула идея; могли ли Ага Дженкинсы быть
потерял Питера? Правда, многие сообщали, что он мертв. Но, в равной степени
правда, некоторые говорили, что он достиг сана Великого ламы из
Тибет. Мисс Мэтти думала, что он жив. Я бы провел дальнейшее расследование.




ГЛАВА XII.
ПОМОЛВЛЕНА, ЧТОБЫ ВЫЙТИ ЗАМУЖ


БЫЛ ли “бедный Питер” из Крэнфорда Ага Дженкинсом из Чундерабаддада, или
разве это не так? Как кто-то говорит, в этом и заключался вопрос.

В моем собственном доме, когда людям больше нечем было заняться, они обвиняли меня
из-за недостатка благоразумия. Неосмотрительность была моей ошибкой в виде жука-медведя. Все
имеет недостаток, присущий жукам, своего рода постоянную характеристику —_pi;ce de
сопротивление_, чтобы их друзья могли порезаться; и в целом они режут и
приходи еще. Я устал от того, что меня называли нескромным и неосторожным; и
Я решил в кои-то веки показать себя образцом благоразумия и мудрости. Я
даже не намекнул бы на свои подозрения относительно Aga. Я бы собрал
улики и отнести их домой, чтобы предъявить моему отцу, как другу семьи
из двух мисс Дженкинс.

В моем поиске фактов мне часто напоминали об описании моего
отец однажды рассказал о женском комитете, в котором ему приходилось председательствовать
конец. Он сказал, что не мог не вспомнить отрывок из Диккенса, который
говорил о хоре, в котором каждый мужчина исполнял ту мелодию, которую знал лучше всего, и
спел ее к собственному удовлетворению. Итак, в этом благотворительном комитете,
каждая леди занимала эту тему больше всего в своем сознании и говорила об этом
к ее собственному большому удовлетворению, но не слишком к продвижению
тема, ради обсуждения которой они встретились. Но даже этот комитет мог бы
не было ничего для крэнфордских леди, когда я попытался добиться некоторого ясного
и определенная информация о росте бедняги Питера, его внешности и о том, когда
и где его видели и слышали о нем в последний раз. Например, я помню
спрашиваю мисс Поул (и я подумал, что этот вопрос был очень кстати, потому что я
сказала это, когда я встретил ее на приеме у миссис Форрестер, и обе дамы
был знаком с Питером, и я вообразил, что они могли бы освежить память друг друга
воспоминания) — Я спросил мисс Поул, что было самым последним, что у них когда-либо было
слышала о нем; а затем она назвала абсурдный отчет, к которому у меня есть
упоминалось о том, что он был избран великим ламой Тибета; и это
это был сигнал для каждой леди заняться своей отдельной идеей. Миссис
Форрестер начал с " Пророка под вуалью" в " Лалле Рукх"—будь
Я думал, что он предназначен для Великого ламы, хотя Питер был не таким уродливым,
действительно, довольно красивый, если бы он не был веснушчатым. Я был благодарен
вижу ее двойника на Питере; но через мгновение вводящая в заблуждение леди исчезла
о Калидоре Роуленда и достоинствах косметики и масел для волос в
в общем, и излагал так бегло, что я повернулся, чтобы послушать мисс
Поляк, который (через лам, вьючных животных) добрался до перуанского
облигации, и фондовый рынок, и ее плохое мнение об акционерных банках
в целом, и о том, в частности, в котором деньги мисс Мэтти
был вложен. Напрасно я вставлял “Когда это было — в каком году это было, что
вы слышали, что мистер Питер был Великим ламой?” Они только присоединились к выпуску, чтобы
спор о том, были ли ламы плотоядными животными или нет; в каком споре
они были не совсем на справедливых основаниях, поскольку миссис Форрестер (после того, как они
согрелась и снова остыла) признала, что она всегда путала
плотоядный и травоядный вместе, точно так же, как она делала горизонтальный и
перпендикулярно; но затем она очень мило извинилась за это, сказав
что в ее дни люди использовали четырехсложные слова только для
научите, как они должны писаться из полбы.

Единственный факт, который я извлек из этого разговора, заключался в том, что, безусловно, Питер
в последний раз о нем слышали в Индии “или в том районе”; и что этот
скудные сведения о его местонахождении достигли Крэнфорда в течение года
когда мисс Пул принесла свое индийское муслиновое платье, давно поношенное
(мы вымыли его и починили, и проследили за его упадком в
зашторили окна, прежде чем мы смогли продолжить); и через год, когда Уомвелл приехал в
Крэнфорд, потому что мисс Мэтти хотела увидеть слона для того, чтобы
она могла бы лучше представить Питера верхом на одном из них; и видела
тоже боа-констриктор, что было больше, чем она хотела представить в своем
причудливые картинки местности Питера; и через год, когда мисс Дженкинс родила
выучил наизусть какой-нибудь стихотворный отрывок и, бывало, говорил, что на всех
Крэнфордские вечеринки, как Питер “обозревал человечество от Китая до Перу”,
который все сочли очень грандиозным и довольно уместным, потому что
Индия находилась между Китаем и Перу, если вы позаботились о том, чтобы повернуть земной шар к
левый, а не правый.

Я полагаю, что все эти мои расспросы и вытекающее из них любопытство
взволнованный в умах моих друзей, сделавший нас слепыми и глухими к тому, что было
происходящее вокруг нас. Мне показалось, как будто солнце взошло и засияло, и
как будто дождь лил на Крэнфорд, как обычно, а я не замечал
любое знамение времени , которое можно было бы рассматривать как предсказание любого
необычное событие; и, насколько я могу судить, не только мисс Мэтти и
Миссис Форрестер, но даже сама мисс Пул, на которую мы смотрели как на добрую
о пророчице, из-за ее способности предвидеть события до того, как они
сбылось — хотя она не любила беспокоить своих друзей, рассказывая
их ее предвидение — даже у самой мисс Поул перехватило дыхание от
удивление, когда она пришла сообщить нам поразительную новость.
Но я должен прийти в себя; созерцание этого, даже в этот
расстояние во времени, отняло у меня дыхание и мою грамматику, и если я
подави мои эмоции, и моя орфография тоже исчезнет.

Мы сидели — мисс Мэтти и я — почти как обычно, она в синем ситцевом
в мягком кресле, спиной к свету, с вязанием в руке, я
чтение вслух "Хроники Святого Иакова". Еще несколько минут, и мы
надо было пойти внести небольшие изменения в обычную одежду раньше
время звонка (двенадцать часов) в Крэнфорде. Я помню эту сцену и
хорошо встречаться. Мы говорили о быстром выздоровлении синьора с тех пор, как
установилась более теплая погода, и, восхваляя мастерство мистера Хоггинса, и
сокрушаясь о его недостатке утонченности и манер (это кажется любопытным
совпадение, что это должно было стать нашей темой, но так оно и было), когда
раздался стук — стук звонящего — три отчетливых стука — и мы были
летать (то есть мисс Мэтти не могла ходить очень быстро, имея
легкий ревматизм) в наши комнаты, чтобы сменить шапочки и воротнички, когда
Мисс Пул остановила нас, крикнув, поднимаясь по лестнице: “Не
иди —я не могу дождаться — еще не двенадцать, я знаю — но не обращай внимания на твое платье - я
должен поговорить с вами ”. Мы сделали все возможное, чтобы выглядеть так, как будто это не мы имели
сделала поспешное движение, звук которого она слышала; ибо, из
конечно, нам не нравилось, когда предполагали, что у нас есть какая-то старая одежда
чтобы было удобно изнашиваться в “домашнем святилище”, как говорит мисс
Дженкинс однажды красиво назвала заднюю гостиную, где она завязывала
консервы. Таким образом, мы с удвоенной силой вложили нашу аристократичность в нашу
манеры, и очень благородными мы были в течение двух минут, пока мисс Поул
восстановила дыхание и сильно возбудила наше любопытство, подняв ее
руки в изумлении и молча опускает их, как будто то, что она
должен был сказать, было слишком большим для слов, и могло быть выражено только
пантомима.

“Что вы думаете, мисс Мэтти? Что _до_ ты думаешь? Леди Гленмайр - это
жениться — значит быть женатым, я имею в виду — леди Гленмайр—Мистер Хоггинс - мистер Хоггинс - это
собираюсь жениться на леди Гленмайр!”

“Женитесь!” - сказали мы. “Жениться! Безумие!”

 [Изображение: Что вы думаете, мисс Мэтти]

“Выходить замуж!” - сказала мисс Пул с присущим ей решимостью
характер. “_ Я_ сказал жениться! как и ты; и я также сказал: ‘Какой дурак мой
леди собирается выставить себя на посмешище!’ Я мог бы сказать "Безумие!", но я
взял себя в руки, потому что услышал об этом в общественном магазине.
Куда делась женская деликатность, я не знаю! Ты и я, мисс
Мэтти, было бы стыдно узнать, что наш брак был
произнесено в бакалейной лавке, в присутствии лавочников!”

“Но”, - сказала мисс Мэтти, вздыхая, как человек, оправляющийся от удара, “возможно
это неправда. Возможно, мы поступаем с ней несправедливо”.

“Нет”, - сказала мисс Пул. “Я позаботился о том, чтобы убедиться в этом. Я пошел
прямо к миссис Фиц-Адам, чтобы одолжить кулинарную книгу, которую, как я знал, она
имел; и я представил свои поздравления _... предложение_ о трудностях
джентльмены, должно быть, занимаются домашним хозяйством; и миссис Фиц-Адам взнуздала себя, и
сказала, что она верит, что это правда, хотя как и где я мог бы
слышала это, но не знала. Она сказала , что ее брат и леди Гленмайр
придите наконец к пониманию. ‘Понимание’! Какое грубое слово!
Но миледи придется во многом снизойти до недостатка утонченности. У меня есть
есть основания полагать, что мистер Хоггинс ужинает хлебом с сыром и пивом каждый
спокойной ночи.

“Жениться!” - еще раз повторила мисс Мэтти. “Ну что ж! Я никогда не думал об этом.
Два человека, которых мы знаем, собираются пожениться. Это приближается очень близко!”

“Так близко, что мое сердце перестало биться, когда я услышал об этом, в то время как ты
можно было бы насчитать двенадцать, ” сказала мисс Пул.

“Никто не знает, чья очередь может наступить следующей. Здесь, в Крэнфорде, бедный
Леди Гленмайр могла бы считать себя в безопасности, ” сказала мисс Мэтти с
нежная жалость в ее голосе.

“Ба!” - воскликнула мисс Пул, тряхнув головой. “Разве ты не помнишь
песня бедного дорогого капитана Брауна ‘Тибби Фаулер" и строчка—

 - Поставь ее на кран " Тинток ",
 Ветер донесет мужчину до нее”.

“Я думаю, это потому, что "Тибби Фаулер" был богат”.

“Ну что ж! в леди Гленмайр была какая-то притягательность, которую я, по
во-первых, должно быть стыдно иметь ”.

Я вложил в это свое удивление. “Но как она могла увлечься мистером Хоггинсом? Я не такой
удивлен, что она понравилась мистеру Хоггинсу.”

“О! Я не знаю. Мистер Хоггинс богат и очень приятной наружности”.
сказала мисс Мэтти, “и очень добродушный”.

“Она вышла замуж ради заведения, вот и все. Я полагаю, она берет
операция с этим, ” сказала мисс Пул, сухо рассмеявшись над своим собственным
шутка. Но, как и многие люди, которые думают, что совершили серьезное и
саркастическая речь, которая, тем не менее, умна в своем роде, она начала расслабляться в
ее мрачность с того момента, когда она сделала этот намек на операцию;
и мы принялись размышлять о том , каким образом миссис Джеймисон будет
получайте новости. Человек , которого она оставила за свой дом
чтобы отпугнуть последователей от своих служанок, чтобы завести собственного последователя!
И этот последователь - мужчина, на которого миссис Джеймисон наложила табу как на вульгарного, и
неприемлемый для крэнфордского общества не только из-за своего имени, но
из-за его голоса, цвета лица, ботинок, пахнущих конюшней,
и он сам, пахнущий наркотиками. Был ли он когда - нибудь у леди Гленмайр
у миссис Джеймисон? Хлорид извести не очистил бы дом в его
оценка владельца, если бы у него была. Или их беседы ограничивались
случайные встречи в комнате бедного больного фокусника, чтобы
которому, при всем нашем понимании мезальянса, мы не могли помочь
допуская, что они оба были чрезвычайно добры? И вот теперь все обернулось
выяснилось, что служанка миссис Джеймисон была больна, а мистер Хоггинс
посещал ее в течение нескольких недель. Итак, волк попал в стадо,
и теперь он уносил пастушку. Что бы сказала миссис Джеймисон
сказать? Мы смотрели во тьму будущего, как ребенок смотрит вслед
ракета взмывает в облачное небо, полная удивительного ожидания
грохот, разряд и ослепительный ливень искр и света.
Затем мы спустились на землю и в настоящее время с помощью
расспрашивать друг друга (будучи все одинаково невежественными, и все одинаково
без малейших данных для построения каких-либо выводов) относительно того, когда ЭТО
имело бы место? Где? Сколько в год получал мистер Хоггинс? Является ли она
отказалась бы от своего титула? И как Марта и другие правильные слуги в
Крэнфорда когда-нибудь привезут, чтобы объявить супружескую пару Леди
Гленмайр и мистер Хоггинс? Но будут ли они посещены? Будет ли миссис Джеймисон
позволишь нам? Или мы должны выбирать между достопочтенной миссис Джеймисон и
униженная леди Гленмайр? Нам всем больше всего нравилась леди Гленмайр. Она была
умная, и добрая, и общительная, и приятная; а миссис Джеймисон была
скучный, и инертный, и напыщенный, и утомительный. Но мы признали, что
господствовал над последним так долго, что теперь это казалось своего рода нелояльностью
даже для того, чтобы обдумать неповиновение запрету, который мы ожидали.

Миссис Форрестер удивила нас в наших заштопанных шапочках и залатанных воротничках; и
мы совсем забыли о них в нашем нетерпении увидеть, как она перенесет это
информация, которую мы с честью предоставили мисс Поул, чтобы поделиться, хотя,
если бы мы были склонны воспользоваться нечестным преимуществом, мы могли бы поспешить
в нас самих, потому что у нее был совершенно неуместный приступ кашля в течение пяти
через несколько минут после того, как миссис Форрестер вошла в комнату. Я никогда не забуду этого
умоляющее выражение ее глаз, когда она смотрела на нас поверх своего
носовой платок в кармане. Они сказали так ясно, как только могли выразиться слова: “Не надо
пусть Природа лишит меня сокровища, которое принадлежит мне, хотя бы на время
Я не могу использовать это ”. И мы этого не сделали.

Удивление миссис Форрестер было таким же, как и наше, и ее чувство обиды
скорее, больше, потому что она должна была проникнуться своим Заказом и увидела больше
в полной мере, чем мы могли бы сделать, как такое поведение привело к появлению пятен на
аристократия.

Когда она и мисс Поул покинули нас, мы постарались успокоиться;
но мисс Мэтти была действительно расстроена тем, что она услышала. Она
подсчитала, и прошло более пятнадцати лет с тех пор, как она слышала
о любом из ее знакомых, собирающихся выйти замуж, за одним исключением
о мисс Джесси Браун; и, как она сказала, это повергло ее в настоящий шок, и
заставлял ее чувствовать себя так, как будто она не могла представить, что будет дальше.

Я не знаю, моя ли это фантазия или реальный факт, но у меня есть
заметил, что сразу после объявления о помолвке в любом наборе,
незамужние дамы в этом наряде порхают с необычной веселостью и
новизна одежды, так сказать, в молчаливой и бессознательной манере,
“Мы тоже старые девы”. Мисс Мэтти и мисс Пул разговаривали и думали
подробнее о шляпках, платьях, чепцах и шалях в течение двух недель, которые
этот звонок удался больше, чем, насколько я знал, они делали годами раньше. Но это
может быть, дело в весенней погоде, потому что стоял теплый и приятный март; и
мериносы и бобры, а также шерстяные материалы всех видов были всего лишь
нелюбезные вместилища скользящих лучей яркого солнца. Это не имело
именно платье леди Гленмайр покорило сердце мистера Хоггинса, ибо она отправилась
выполняла свои добрые поручения еще более убого, чем когда-либо. Хотя в
я мельком видел ее в церкви или где-то еще, где она появлялась
скорее для того, чтобы избежать встречи с кем-либо из ее друзей, ее лицо, казалось, имело
почти что-то от румянца юности в нем; ее губы выглядели краснее и
более дрожащие, полные, чем в их прежнем сжатом состоянии, и ее глаза
останавливалась на всех вещах с затаенным светом, как будто она училась
люблю Крэнфорд и его имущество. Мистер Хоггинс выглядел широкоплечим и сияющим,
и прошествовала по среднему проходу в церкви в совершенно новой паре
высокие ботинки— слышимый, а также видимый признак его намеренной смены
государство; ибо традиция гласила, что сапоги, которые он носил до сих пор, были
та самая пара , в которой он впервые отправился на свой обход в Крэнфорде
двадцать пять лет назад; только они были новыми, высокими и низкими, сверху
и низ, каблук и подошва, черная кожа и коричневая кожа, больше раз
чем кто-либо мог бы сказать.

Ни одна из дам в Крэнфорде не захотела санкционировать этот брак путем
поздравляю любую из сторон. Мы хотели проигнорировать весь
роман до тех пор, пока не вернулась наша сеньора миссис Джеймисон. Пока она не вернулась
чтобы дать нам понять, мы сочли, что было бы лучше рассмотреть
обручение в том же свете, что и ноги королевы Испании —факты, которые
безусловно, существовал, но чем меньше об этом говорится, тем лучше. Эта сдержанность
на наших языках — ибо вы видите, если бы мы не говорили об этом никому из
заинтересованные стороны, как мы могли бы получить ответы на вопросы, которые мы
давно хотел спросить? — начинало раздражать, и наше представление о достоинстве
тишина меркла перед нашим любопытством, когда другое направление было
учитывая наши соображения, благодаря объявлению со стороны директора
владелец магазина в Крэнфорде, который варьировал профессию от бакалейщика до
торговец сыром мужчине-модистке, как того требовал случай, чтобы весенний
поступили модели, которые должны были быть выставлены в следующий вторник
в его комнатах на Хай-стрит. Теперь мисс Мэтти только и ждала
это перед тем, как купить себе новое шелковое платье. Я предлагал, это правда,
послать в Драмбл за выкройками, но она отклонила мое предложение,
мягко намекая, что она не забыла свое разочарование по поводу
тюрбан цвета морской волны. Я был благодарен за то, что сейчас был на месте, чтобы
нейтрализуйте ослепительное очарование любого желтого или алого шелка.

Я должен сказать здесь пару слов о себе. Я говорил о своем
старая дружба отца с семьей Дженкинс; на самом деле, я не уверен, что
не было никакого отдаленного родства. Он охотно позволил мне
оставаться на всю зиму в Крэнфорде в связи с письмом, которое
Мисс Мэтти написала ему о времени паники, в которой я
подозреваю, что она преувеличила мои силы и мою храбрость как защитника
дом. Но теперь, когда дни стали длиннее и веселее, он был
начал настаивать на необходимости моего возвращения; и я задержался только в
какая-то странная безнадежная надежда на то, что если бы я мог получить какую-либо четкую информацию, я
это могло бы привести к подсчету счета , предоставленного синьорой Ага Дженкинс
с “бедным Питером”, его появлением и исчезновением, которые у меня были
вычеркнуто из разговора мисс Пул и миссис Форрестер.




ГЛАВА XIII.
ОСТАНОВЛЕННЫЙ ПЛАТЕЖ


В то самое утро вторника, когда мистер Джонсон собирался показать
по моде, почтальонша принесла на дом два письма. Я говорю, что
почтальонка, но я бы сказал, жена почтальона. Он был хромым
сапожник, очень чистый, честный человек, очень уважаемый в городе; но он
никогда не приносил письма с собой, за исключением необычных случаев, таких как
Рождество или Страстная пятница; и в эти дни письма, которые
должны были быть доставлены в восемь утра, не сделали своих
появляться до двух или трех часов дня, ибо всем нравились бедные
Томаса, и оказал ему радушный прием по этим праздничным случаям. Он привык к
скажите: “Он был очень озабочен едой, потому что их было трое или четверо
дома, где никто не стал бы их обслуживать, но он должен разделить с ними завтрак;”
и к тому времени, как он покончил со своим последним завтраком, он пришел в какой-то другой
друг, который начинал ужин; но что бы ни случилось, это могло помешать
искушение, Том всегда был трезв, вежлив и улыбчив; и, поскольку мисс
Дженкинс обычно говорил, что это был урок терпения, что она не сомневалась
вызвало бы это драгоценное качество в некоторых умах, где, но для
Томас, это могло бы оставаться дремлющим и неоткрытым. Терпение было
определенно, очень дремлющий в сознании мисс Дженкинс. Она всегда ожидала
письма, и всегда барабанила по столу, пока почтальонша не позвонила
или прошел мимо. На Рождество и в Страстную пятницу она барабанила из
завтрак до церкви, с церковного времени до двух часов -за исключением случаев, когда
огонь хотел шевелиться, когда она неизменно сбивала с ног каминные щипцы,
и отругал за это мисс Мэтти. Но столь же несомненным было сердечное
добро пожаловать и вкусный ужин для Томаса; мисс Дженкинс стоит над ним
как храбрый драгун, расспрашивающий его о его детях — какими они были
делать — в какую школу они ходили; упрекать его, если другой, вероятно,
появиться, но посылать даже маленьким младенцам шиллинг и
мясной пирог, который она подарила всем детям, с полукроной
в дополнение как к отцу, так и к матери. Пост не был и наполовину таким
большое значение для дорогой мисс Мэтти; но ни за что на свете она бы
уменьшили гостеприимство Томаса и его пособие по безработице, хотя я мог видеть, что
она чувствовала себя довольно застенчивой из-за церемонии, на которую посмотрела мисс
Дженкинс как великолепная возможность дать совет и принести пользу ей
собратья-существа. Мисс Мэтти украла бы все деньги скопом в
его рука, как будто ей было стыдно за себя. Мисс Дженкинс дала ему каждый
отдельная монета отдельно, с надписью “Вот! это для тебя самого; это для
Дженни” и т.д. Мисс Мэтти даже подзывала Марту из кухни
пока он ел свою еду: и однажды, насколько мне известно, подмигнул его быстрому
исчезновение в синем хлопчатобумажном носовом платке. Мисс Дженкинс
чуть не отругал его, если он не оставил чистую тарелку, однако навалил на нее кучу
возможно, так и было, и давал предписание с каждым набитым ртом.

 [Изображение: Стоящий над ним, как отважный драгун]

Я далеко ушел от двух писем, которые ждали нас на
стол для завтрака в то утро вторника. Мое было от моего отца. Мисс
У Мэтти было напечатано. Письмо моего отца было просто мужским письмом; я имею в виду, что это было
очень скучный и не давал никакой информации, кроме того, что с ним все в порядке, что они
шел сильный дождь, торговля была очень застойной, и там
ходило много неприятных слухов. Затем он спросил меня, знаю ли я
сохранила ли мисс Мэтти по- прежнему свои доли в Городе и округе
Банк, поскольку об этом поступали очень неприятные сообщения; хотя ничего
больше, чем он всегда предвидел и пророчествовал мисс Дженкинс
много лет назад, когда она хотела вложить в него свою маленькую собственность— единственный
неразумный шаг, который когда-либо совершала эта умная женщина, насколько ему известно (единственный
раз она когда-либо действовала вопреки его совету, я знал). Однако, если что-нибудь
если бы что-то пошло не так, конечно, я не должен был думать о том, чтобы оставить мисс Мэтти, пока
Я мог бы быть чем-нибудь полезен и т.д.

“От кого твое письмо, моя дорогая? Мое приглашение очень вежливо,
подпись ‘Эдвин Уилсон’, приглашающая меня посетить важное заседание
акционеры городского и окружного банка, который состоится в Драмбле, на
Четверг, двадцать первое. Я уверен, это очень внимательно с их стороны к
помни меня”.

Мне не понравилось слышать об этой “важной встрече”, ибо, хотя я и
не очень разбираясь в бизнесе, я боялся, что это подтвердило то, что сказал мой отец:
однако, как я думал, плохие новости всегда приходят достаточно быстро, поэтому я решил
ничего не сказал о моей тревоге, а просто сказал ей, что с моим отцом все в порядке,
и передал ей свои наилучшие пожелания. Она продолжала переворачивать и любоваться
ее письмо. Наконец она заговорила—

“Я помню, как они послали Деборе точно такой же; но что я сделал
неудивительно, ведь все знали, что у нее была такая ясная голова. Я боюсь
Я не мог им сильно помочь; действительно, если бы они пришли к счетам, я должен был бы
это было бы совсем некстати, потому что я никогда не умел считать в уме. Дебора, я
знаете, скорее хотел поехать, и зашел так далеко, что заказал новую шляпку для
случай: но когда пришло время, у нее была сильная простуда; поэтому они послали
она очень вежливо рассказала о том, что они сделали. Выбрали режиссера, я
думаю, так оно и было. Как ты думаешь, они хотят, чтобы я помог им выбрать
директор? Я уверен, что должен сразу же выбрать твоего отца!”

“У моего отца нет акций в банке”, - сказал я.

“О, нет! Я помню. Он очень возражал против того, чтобы Дебора покупала какие-либо, я
верьте. Но она была вполне деловой женщиной, и ее всегда судили за
сама; и вот, вы видите, они заплатили восемь процентов. все эти
лет”.

Это была очень неудобная тема для меня, с моим половинчатым знанием; так что я
подумал, что мне следует сменить тему разговора, и спросил, в какое время она
подумал, что нам лучше пойти и посмотреть на моду. “Ну, моя дорогая”, - сказала она
сказал: “дело вот в чем: не по этикету уходить раньше двенадцати;
но тогда, видите ли, там будет весь Крэнфорд, а никому не нравится
будьте слишком любопытны к одежде, отделке и чепцам со всем миром
смотрю дальше. Проявлять чрезмерное любопытство в таких случаях никогда не прилично.
Дебора обладала умением всегда выглядеть так, словно была по последнему слову моды.
ничего нового для нее; манеру поведения она переняла у леди Арли, которая действительно видела
все новые моды в Лондоне, ты же знаешь. Поэтому я подумал, что мы просто проскользнем
вниз, потому что я действительно хочу сегодня утром, вскоре после завтрака, полфунта
чай — а потом мы могли бы подняться наверх и осмотреть вещи на досуге, и
посмотреть, как именно должно быть сшито мое новое шелковое платье; а затем, после двенадцати,
мы могли бы пойти с нашими умами, свободными от мыслей о том, как одеваться”.

Мы заговорили о новом шелковом платье мисс Мэтти. Я обнаружил, что это
это был бы действительно первый раз в ее жизни, когда ей пришлось бы выбирать
что-нибудь значимое для нее самой: ведь мисс Дженкинс всегда была
более решительный характер, каким бы ни был ее вкус; и это
удивительно, как такие люди переносят мир перед собой с помощью простого
сила воли. Мисс Мэтти предвкушала зрелище глянцевых складок
с таким же восторгом, как если бы пять соверенов, выделенных для
покупка, мог бы купить все шелка в магазине; и (вспоминая мой собственный
потеря двух часов в магазине игрушек, прежде чем я смог сказать, чему удивляться
потратьте серебряный трехпенсовик) Я был очень рад, что мы отправились пораньше,
чтобы у дорогой мисс Мэтти было время предаться прелестям недоумения.

Если можно было встретить счастливый цвет морской волны, платье должно было быть цвета морской волны: если
нет, она склонялась к маисовому, а я к серебристо-серому; и мы обсуждали
необходимое количество ширины, пока мы не подошли к двери магазина. Мы были
чтобы купить чай, выберите шелк, а затем вскарабкайтесь по железному штопору
лестница, которая вела в то, что когда-то было лофтом, хотя теперь стало модным
шоу-рум.

Молодые люди у мистера Джонсона были в своей лучшей форме; и их лучшие
галстуки и поворачивались над прилавком с удивительной
активность. Они хотели сразу же проводить нас наверх, но из принципа
сначала для бизнеса, а потом для удовольствия, мы остались, чтобы приобрести
чай. Тут рассеянность мисс Мэтти выдала себя. Если бы она была
узнав, что она пила зеленый чай в любое время, она всегда
сочла своим долгом пролежать без сна половину ночи после этого (я
знали, что она много раз принимала это по незнанию без подобных эффектов),
и, следовательно, зеленый чай в доме был запрещен; и все же сегодня она
сама попросила эту отвратительную статью, находясь под впечатлением, что она
говорил о шелке. Однако ошибка вскоре была исправлена;
и тогда шелка были развернуты в добрую правду. К этому времени магазин
был довольно хорошо заполнен, потому что это был Крэнфордский базарный день, и многие из
приходили фермеры и сельские жители из окрестностей,
приглаживая их волосы и застенчиво поглядывая по сторонам, из-под их
веки, так как стремился вернуть себе какое-то представление о необычной веселости, к
хозяйка или девушки дома, и все же чувствуя, что их нет дома
достойное место среди нарядных продавцов, ярких шалей и летних принтов. Один
честный на вид мужчина, однако, подошел к стойке, у которой мы
встала и смело попросила взглянуть на одну-две шали. Другая страна
люди ограничивались бакалейной лавкой, но наш сосед был
очевидно, слишком полон каких-то добрых намерений по отношению к любовнице, жене или
дочь, стесняться; и вскоре у меня возник вопрос, будет ли он
или мисс Мэтти удерживала бы их продавцов дольше всех. Он думал
каждая шаль красивее предыдущей; а что касается мисс Мэтти, то она
улыбался и вздыхал над каждым свежим тюком, который доставляли; одного цвета
выделите еще одну, и вся эта куча вместе, как она сказала, сравняла бы
радуга выглядит бедной.

“Боюсь, - сказала она, поколебавшись, - что бы я ни выбрала, я пожелаю, чтобы я
взял еще один. Посмотрите на этот прелестный малиновый цвет! было бы так тепло в
зима. Но скоро весна, ты же знаешь. Жаль, что у меня нет платья
на каждый сезон, ” сказала она, понизив голос, — как мы все делали в
Крэнфорд всякий раз, когда мы говорили о чем-то, чего хотели, но не могли
позволить себе. “Однако, ” продолжила она более громким и веселым тоном, “ это
доставило бы мне много хлопот заботиться о них, если бы у меня были
их; так что, я думаю, я возьму только одного. Но что это должно быть, моя дорогая?”

И теперь она нависла над сиреневым кустом с желтыми пятнами, в то время как я вытащил
тихий шалфейно-зеленый цвет, который отошел на второй план под более
ярких цветов, но который, тем не менее, был хорошим шелком в своем скромном
образом. Наше внимание было приковано к нашему соседу. Он выбрал себе
шаль стоимостью около тридцати шиллингов; и его лицо выглядело широко
счастливый, в предвкушении, без сомнения, приятного сюрприза, он
отдал бы какой-нибудь Молли или Дженни дома; он вытащил кожаный
кошелек из кармана бриджей и предложил пятифунтовую банкноту в
плата за шаль и за несколько свертков, которые были доставлены по
к нему от продуктового прилавка; и именно в этот момент он
привлек наше внимание. Продавец рассматривал записку с
озадаченный, сомневающийся вид.

“Городской и окружной банк! Я не уверен, сэр, но я полагаю, что у нас есть
получил предупреждение против банкнот, выпущенных этим банком, только сегодня утром.
Я просто подойду и спрошу мистера Джонсона, сэр; но, боюсь, я должен побеспокоить
вам для оплаты наличными или банкнотой другого банка”.

Я никогда не видел, чтобы лицо мужчины так внезапно выражало смятение и
недоумение. Было почти жалко наблюдать за такой быстрой переменой.

“Черт возьми!” - сказал он, ударяя кулаком по столу, как бы пытаясь
что было тем труднее “, - парень говорит так, как будто банкноты и золото должны были быть
пришлось за тем, чтобы забрать.”

Мисс Мэтти забыла о своем шелковом платье из-за своего интереса к этому мужчине. Я
не думаю, что она расслышала название банка, и в моем нервном
трусость Я очень хотел, чтобы она этого не сделала; и поэтому я начал восхищаться
сиреневое платье в желтых пятнах, которое я категорически осуждала всего лишь
минутой раньше. Но это было бесполезно.

“Что это был за банк? Я имею в виду, какому банку принадлежала ваша записка?”

“Городской и окружной банк”.

“Дай мне взглянуть на это”, - тихо сказала она продавцу, осторожно вынимая его
из его руки, когда он принес ее обратно, чтобы вернуть фермеру.

Мистер Джонсон был очень огорчен, но, судя по полученной им информации,
банкноты, выпущенные этим банком, были немногим лучше макулатуры.

“Я этого не понимаю”, - тихо сказала мне мисс Мэтти. “Это
наш банк, не так ли?— городской и окружной банк?”

“Да”, - сказал я. "Этот сиреневый шелк как раз подойдет к лентам на твоем новом
кепка, я полагаю, - продолжил я, приподнимая складки так, чтобы поймать
свет, и желая, чтобы этот человек поторопился и ушел, и все же
испытывая новое удивление, которое только что возникло, насколько это было мудро
или прямо во мне позволить мисс Мэтти совершить эту дорогую покупку, если
дела банка действительно были так плохи , как отказ от векселя
подразумеваемый.

Но мисс Мэтти редко проявляла свойственную ей мягкость и достоинство
использованный, и все же который так хорошо шел ей, и нежно кладет свою руку на
мой, сказала она—

“Забудь о шелках на несколько минут, дорогая. Я тебя не понимаю,
сэр, ” обращаясь теперь к лавочнику, который ухаживал за фермером.
“Это поддельная записка?”

“О, нет, мэм. Это истинная нота в своем роде; но, видите ли, мэм, это
является акционерным банком, и есть сообщения о том, что он, вероятно,
перерыв. Мистер Джонсон всего лишь выполняет свой долг, мэм, как, я уверен, и мистер Добсон
знает”.

Но мистер Добсон не смог ответить на призывный поклон никаким ответом
улыбнись. Он рассеянно вертел записку в пальцах, глядя
достаточно мрачно смотрю на посылку с недавно выбранной шалью.

“Тяжело приходится бедняку, ” сказал он, “ который зарабатывает каждый фартинг с
пот выступил у него на лбу. Однако с этим ничего не поделаешь. Ты должен взять свои слова обратно
твоя шаль, дружище; Лизл должна пока надеть свой плащ. И
вон тот инжир для малышей — я обещал его им — я возьму его; но
"бакко" и другие вещи”—

“Я дам тебе пять соверенов за твою записку, мой дорогой”, - сказала мисс
Мэтти. “Я думаю, что в этом есть какая-то большая ошибка, потому что я один из
акционеры, и я уверен, что они сказали бы мне, если бы ситуация не
все шло как надо”.

Продавец шепнул пару слов через стол мисс Мэтти. Она
посмотрела на него с сомнением.

“Возможно, и так”, - сказала она. “Но я не притворяюсь, что разбираюсь в бизнесе; я
только знайте, что если это потерпит неудачу, и если честные люди проиграют
их деньги, потому что они забрали наши банкноты — я не могу себе объяснить ”.
- сказала она, внезапно осознав, что у нее получилось длинное предложение
с четырьмя людьми для аудиенции; “только я предпочел бы обменять свое золото на
записку, если вам угодно, ”обращаясь к фермеру“, а затем вы можете взять
твоя жена - шаль. Я обойдусь без платья всего несколько дней
дольше, ” продолжила она, обращаясь ко мне. “Тогда, я не сомневаюсь,
все будет выяснено”.

“Но если это прояснится неправильным образом?” - спросил я.

“Ну, тогда это была бы всего лишь обычная честность во мне, как
акционер, чтобы дать этому хорошему человеку деньги. Мне совершенно ясно
об этом я думаю сам; но, вы знаете, я никогда не могу говорить так, как
понятнее, чем могут другие, только вы должны передать мне свою записку, мистер
Добсон, будь добр, и продолжай свои покупки с этими
соверены.”

 [Изображение: Вы должны отдать мне свою записку, мистер Добсон, если не возражаете]

Мужчина посмотрел на нее с молчаливой благодарностью — слишком неловко, чтобы вложить свой
выражая благодарность словами; но он задержался на минуту или две, возясь с
его записка.

“Я не хочу, чтобы кто-то проиграл вместо меня, если это проигрыш; но,
видите ли, пять фунтов - это немалые деньги для человека, имеющего семью; и, поскольку
вы говорите: десять к одному, что через день или два банкнота станет не хуже золотой
снова.”

“На это не надейся, мой друг”, - сказал продавец.

“Тем больше причин, по которым я должна это принять”, - тихо сказала мисс Мэтти. Она
подтолкнула свои соверены к мужчине, который медленно положил свою банкноту в
обмен. “Благодарю вас. Я подожду день или два, прежде чем купить что-либо
из этих шелков; возможно, тогда у вас будет больший выбор. Моя дорогая,
ты не поднимешься наверх?”

Мы рассматривали моду с таким пристальным и любопытным интересом, как будто
платье, которое нужно было сшить после того, как они были куплены. Я не мог этого видеть
маленькое событие в магазине внизу ничуть не омрачило настроение мисс Мэтти.
любопытство относительно покроя рукавов или посадки юбок. Она однажды или
дважды обменялся со мной поздравлениями по поводу нашего уединенного и неторопливого
вид на шляпки и шали; но я все время была не так уверена
что наш осмотр был настолько совершенно приватным, ибо я уловил проблески
фигура, прячущаяся за плащами и мантиями; и, ловким движением,
Я столкнулся лицом к лицу с мисс Поул, тоже в утреннем костюме (the
главной особенностью которой было то, что она была без зубов и носила
вуаль, чтобы скрыть недостаток), приходят с тем же поручением, что и мы сами.
Но она быстро откланялась, потому что, как она сказала, у нее был плохой
болела голова, и она чувствовала себя не в настроении к разговору.

Когда мы спускались через магазин, нас ожидал вежливый мистер Джонсон;
ему сообщили об обмене банкноты на золото, и с большим
хорошее чувство и настоящая доброта, но с небольшим недостатком такта, он
хотел выразить соболезнования мисс Мэтти и донести до нее истинное положение дел
из этого дела. Я мог только надеяться, что до него дошли преувеличенные слухи
ибо он сказал, что ее акции были хуже, чем ничего, и что банк
не мог заплатить и шиллинга в фунтах. Я был рад, что мисс Мэтти
казался все еще немного недоверчивым; но я не мог сказать, насколько это
был реальным или мнимым, с тем самоконтролем, который казался привычным для
дамы, подобные мисс Мэтти, стоящие в Крэнфорде, кто бы мог подумать
их достоинство, скомпрометированное малейшим выражением удивления,
смятение или любое подобное чувство, свойственное человеку, стоящему ниже по положению, или в общественном
магазин. Однако домой мы шли очень молча. Мне стыдно признаться, но я
поверьте, я был довольно раздосадован поведением мисс Мэтти, взявшей
записка, адресованная самой себе так решительно. Я так надеялся, что у нее будет
новое шелковое платье, которое ей, к сожалению, хотелось; в общем, она была так нерешительна
любой мог бы повернуть ее вспять; в данном случае я чувствовал, что это бесполезно
попытавшись это сделать, но я был не менее расстроен результатом.

Каким-то образом, после двенадцати часов, мы оба признали удовлетворенное любопытство
о модах и определенной усталости тела (которая была, в
факт, подавленность ума), которая не позволила нам снова выйти на улицу. Но все же
мы никогда не говорили о записке, пока внезапно что-то не заставило меня
спросите мисс Мэтти, не сочтет ли она своим долгом предложить соверены за
все банкноты Городского и окружного банка, с которыми она встречалась? Я мог бы
откусил себе язык в ту же минуту, как я это сказал. Она довольно подняла глаза
печально, и как будто я уже поставил ее в новое замешательство
расстроенный разум; и минуту или две она не произносила ни слова. Затем она
сказала — моя дорогая мисс Мэтти — без тени упрека в голосе—

“Моя дорогая, я никогда не чувствовал, что мой разум был тем, что люди называют очень сильным;
и для меня часто бывает достаточно тяжелой работой решить, что я должен делать с
дело прямо передо мной. Я был очень благодарен — Я был очень благодарен,
что я видел свой долг сегодня утром, когда бедняга стоял рядом со мной; но
для меня довольно тяжело продолжать думать и размышлять о том, что я должен
делайте, если случится то-то и то-то; и, я полагаю, мне лучше подождать
и посмотрите, что действительно произойдет; и я не сомневаюсь, что тогда мне помогут
если я сам не буду нервничать и не стану слишком волноваться заранее. Ты знаешь,
любимая, я не такая, как Дебора. Если бы Дебора была жива, я не сомневаюсь, что она
посмотрел бы за ними, прежде чем они ввязались в это
государство”.

За ужином ни у кого из нас не было особого аппетита, хотя мы пытались поговорить
весело о безразличных вещах. Когда мы вернулись в
гостиной, мисс Мэтти отперла свой письменный стол и начала осматривать
бухгалтерские книги. Я так раскаивался в том, что сказал утром,
что я не брал на себя смелость предполагать
что я мог бы помочь ей; я предпочел оставить ее в покое, так как, озадаченно сдвинув брови,
ее взгляд следил за ручкой вверх и вниз по разлинованной странице. Мало-помалу она закрыла
книгу, запер стол, подошел и придвинул стул к моему, где я
сидел в угрюмой печали у огня. Я украдкой вложил свою руку в ее; она
сжал ее, но не произнес ни слова. Наконец она сказала с принужденной
спокойствие в ее голосе: “Если этот банк пойдет не так, я потеряю один
сто сорок девять фунтов тринадцать шиллингов и четыре пенса в год; я
у меня останется всего тринадцать фунтов в год.” Я сильно сжал ее руку
и плотный. Я не знал, что сказать. В настоящее время (было слишком темно, чтобы
увидеть ее лицо) Я почувствовал, как ее пальцы конвульсивно задвигались в моей хватке; и я
знал, что она собирается заговорить снова. Я услышал рыдания в ее голосе, когда она
сказал: “Я надеюсь, что это не неправильно - не порочно, — но, о! Я так рад, бедный
Дебора избавлена от этого. Она не смогла бы вынести , спустившись в
мир — у нее был такой благородный, возвышенный дух”.

Это было все , что она сказала о сестре , которая настояла на инвестировании
их маленькая собственность в этом несчастном банке. Позже мы занялись освещением
свечу, чем обычно в ту ночь, и до тех пор, пока этот свет не пристыдил нас в
разговаривая, мы сидели вместе очень тихо и печально.

Тем не менее, мы приступили к нашей работе после чая с каким-то вынужденным
жизнерадостность (которая вскоре стала реальной, насколько это возможно), говоря о том, что
нескончаемое чудо - помолвка леди Гленмайр. Мисс Мэтти была почти
прихожу в себя, чтобы подумать, что это хорошо.

“Я не хочу отрицать, что мужчины доставляют хлопоты в доме. Я не
судите по моему собственному опыту, ибо мой отец был воплощением аккуратности, и
вытер обувь, входя, так тщательно, как любая женщина, но все же мужчина
обладает своего рода знанием того, что следует делать в трудных ситуациях, что это
очень приятно иметь кого-то под рукой, готового опереться. Итак, леди
Гленмайр, вместо того чтобы метаться из стороны в сторону и гадать, где она находится, чтобы
поселитесь, будете уверены в домашнем очаге среди приятных и добрых людей, таких
как наши добрые мисс Поул и миссис Форрестер. И Мистер Хоггинс действительно
очень представительный мужчина; а что касается его манер, то почему, если они не очень
безупречный, я знал людей с очень добрыми сердцами и очень умными
умы тоже, которые не были такими, какими некоторые люди считали утонченными, но которые были
и правдиво, и нежно.”

Она погрузилась в тихие грезы о мистере Холбруке, а я не
прервав ее, я был так занят, обдумывая план, который у меня был в голове для
несколько дней, но который этот угрожающий крах банка привел к
кризис. В ту ночь, после того как мисс Мэтти легла спать, я предательски
снова зажег свечу и сел в гостиной сочинять
письмо Ага Дженкинсу, письмо, которое должно было повлиять на него, если бы он был
Питер, и все же это выглядело бы простым изложением сухих фактов, если бы он был незнакомцем.
Церковные часы пробили два, прежде чем я закончил.

На следующее утро пришли новости, как официальные, так и другие, о том, что Город
и Окружной банк прекратил платеж. Мисс Мэтти была разорена.

Она пыталась говорить со мной спокойно, но когда она дошла до фактического факта
что у нее будет всего около пяти шиллингов в неделю на жизнь, она
не смог сдержать нескольких слез.

“Я плачу не из-за себя, дорогой, ” сказала она, вытирая их. “ Я
поверьте, я плачу из-за очень глупой мысли о том, как моя мать была бы
скорбеть, если бы она могла знать; она всегда заботилась о нас гораздо больше, чем о
себя. Но у многих бедных людей меньше, а я не очень
экстравагантно, и, слава Богу, когда баранья шейка и мартовский
заработная плата и арендная плата выплачены, мне не причитается ни фартинга. Бедная Марта!
 Я думаю, ей будет жаль покидать меня.”

Мисс Мэтти улыбнулась мне сквозь слезы, и она была бы рада, если бы
я вижу только улыбку, а не слезы.




ГЛАВА XIV.
ДРУЗЬЯ В БЕДЕ


ЭТО было примером для меня, и я думаю, что это могло бы быть примером для многих других, видеть
как немедленно мисс Мэтти приступила к сокращению, которое, как она знала, должно
будь прав в ее изменившихся обстоятельствах. Пока она спускалась вниз, чтобы поговорить
марте и сообщить ей эту новость, я улизнул вместе со своим письмом
к Ага Дженкинсам, и отправился на квартиру синьора, чтобы получить
точный адрес. Я обязал синьору хранить тайну; и действительно, ее военные
в манерах была некоторая краткость и сдержанность, которые заставляли ее
всегда говорите как можно меньше, за исключением случаев, когда под давлением
сильное возбуждение. Более того (что делало мой секрет вдвойне уверенным),
синьор теперь настолько оправился, что с нетерпением ждал путешествия
и снова колдует в течение нескольких дней, когда он, его жена и
маленькая Фиби уедет из Крэнфорда. Действительно, я обнаружил, что он просматривает
большой черно-красный плакат, на котором изображен портрет синьора Брунони
были изложены достижения, и к которым относилось только название города
оставалось загадкой, где он продемонстрирует их в следующий раз. Он и его жена были такими
сильно поглощенный решением, где красные буквы будут уместнее всего
эффект (возможно, это была Рубрика, если уж на то пошло), что это был какой-то
время до того, как я смог задать свой вопрос в частном порядке, и не раньше, чем я
дал несколько решений, которые я впоследствии поставил под сомнение с
равная мудрость искренности, как только синьор высказал свои сомнения и
рассуждения на важную тему. Наконец я получил адрес, написанный по
звук, и это выглядело очень странно. Я бросил это по почте по дороге
домой, а потом с минуту я стоял, глядя на деревянное стекло с
зияющая щель, которая отделяла меня от письма, но мгновение назад в моем
рука. Это ушло от меня, как жизнь, чтобы никогда не вспоминаться. Это было бы
быть выброшенным на берег и, возможно, испачканным морскими волнами, и быть
носящийся среди пальм и благоухающий всеми тропическими ароматами;
маленький клочок бумаги, еще час назад такой знакомый и обыденный, имел
отправляйтесь в свой забег в странные дикие страны за Гангом!
Но я не мог позволить себе терять много времени на эти рассуждения. Я
поспешил домой, чтобы мисс Мэтти не скучала по мне. Марта открыла дверь
для меня ее лицо распухло от слез. Как только она увидела меня, она взорвалась
снова вышла, и, схватив меня за руку, она втащила меня внутрь, и стукнула по
дверь, чтобы спросить меня, действительно ли все это было правдой, что мисс Мэтти
говорил.

“Я никогда не оставлю ее! Нет, я не буду. Я сказал ей об этом и сказал, что могу
не думать, как она могла найти в себе силы предупредить меня. Я мог бы
у меня не хватило бы смелости сделать это, будь я на ее месте. Возможно, я был просто
ни на что не годный, как Рози миссис Фиц-Адам, которая забастовала из-за зарплаты после
живу семь с половиной лет на одном месте. Я сказал, что я не из тех, кто пойдет
и служи Маммоне с такой скоростью; это я знал, когда у меня была хорошая хозяйка,
если бы она не знала, когда у нее был хороший слуга”.—

“Но, Марта”, - сказал я, вмешиваясь, пока она вытирала глаза.

“Не надо мне "но Марта", ” ответила она на мой осуждающий тон.

“Прислушайся к голосу разума”—

“Я не буду прислушиваться к голосу разума”, - сказала она, теперь полностью владея собой
голос, который был довольно сдавленным от рыданий. “Разум всегда означает
то, что должен сказать кто-то другой. Теперь я думаю, что я должен сказать следующее
достаточно веская причина; но причина или нет, я скажу это, и я буду придерживаться
это. У меня есть деньги в Сберегательном банке, и у меня хороший запас одежды,
и я не собираюсь бросать мисс Мэтти. Нет, если она предупредит меня
каждый час в течение дня!”

Она подбоченилась, как бы говоря, что бросает мне вызов; и, действительно, я
едва ли мог сказать, как начать возражать ей, настолько сильно я
чувствую, что мисс Мэтти, в ее растущей немощи, нуждалась в посещении
об этой доброй и верной женщине.

“Ну что ж”, — сказал я наконец.

“Я благодарен, что ты начинаешь с ‘хорошо!’ Если бы вы начали с ‘но’, поскольку
ты делал это раньше, я бы тебя не послушал. Теперь ты можешь идти дальше”.

“Я знаю, что ты была бы большой потерей для мисс Мэтти, Марта”—

“Я так ей и сказал. Потеря, о которой она никогда не перестанет сожалеть, ” вмешался
Марта торжествующе.

“И все же у нее будет так мало — так совсем мало — на что можно жить, что я
только сейчас не представляйте, как она могла бы найти вам еду — на нее даже будут давить
для ее собственной. Я говорю тебе это, Марта, потому что я чувствую, что ты как
друг дорогой мисс Мэтти, но ты же знаешь, что ей это может не понравиться
говорили об этом”.

Очевидно, это был еще более мрачный взгляд на предмет, чем у мисс Мэтти
подарил ей, потому что Марта только что села на первый попавшийся стул, который
взяла за руку и громко заплакала (мы стояли на кухне).

Наконец она опустила свой фартук и, серьезно глядя мне в лицо,
спросил: “Это была причина, по которой мисс Мэтти не заказала сегодня пудинг?
Она сказала, что у нее нет особого пристрастия к сладостям, и вы с ней были бы
просто съешь баранью отбивную. Но я буду на ее стороне. Ты никогда не рассказываешь, но
Я приготовлю ей пудинг, причем такой, который ей тоже понравится, и я заплачу
приготовлю это сам; так что проследи, чтобы она это съела. Многие из них были
утешаются в своем горе, видя, как на стол подают вкусное блюдо”.

Я был скорее рад, что энергия Марты взяла на себя немедленное и
практическое направление приготовления пудинга, поскольку это предотвращало вздорные
обсуждение того, должна она или не должна покидать дом мисс Мэтти
обслуживание. Она начала повязывать на себя чистый фартук, а в остальном готовить
себя за то, что ходила в магазин за маслом, яйцами и чем еще она
может потребоваться. Она не стала бы использовать ни обрывка статей, уже имеющихся в
дом для ее приготовления пищи, но перешла к старому чайнику, в котором ее личная
запас денег был сдан на хранение, и она достала то, что хотела.

Я нашел мисс Мэтти очень тихой и немало печальной, но мало-помалу она
попытался улыбнуться ради меня. Было решено , что я должен написать своему
отец, и попроси его приехать и провести консультацию, и как только
это письмо было отправлено, и мы начали обсуждать планы на будущее. Мисс
Идея Мэтти состояла в том, чтобы снять одноместную комнату и сохранить как можно больше ее
мебель, какая была бы необходима, чтобы обставить это, и продать остальное, и
там, чтобы спокойно существовать на то, что останется после уплаты арендной платы.
Со своей стороны, я был более амбициозен и менее удовлетворен. Я подумал обо всех
вещи, с помощью которых женщина, достигшая среднего возраста и имеющая образование
обычный для дам пятьдесят лет назад, мог зарабатывать или прибавлять к жизни без
материально теряющая каста; но в конце концов я поместил даже этот последний пункт на
с одной стороны, и задавался вопросом, что, черт возьми, мисс Мэтти могла бы сделать.

Преподавание было, конечно, первым, что пришло на ум. Если Промахнетесь
Мэтти могла научить детей чему угодно, это поставило бы ее в один ряд с маленькими
эльфы, в которых восторгалась ее душа. Я пробежался по ее достижениям. Однажды
когда-то я слышал, как она говорила, что может сыграть “Ах! vous dirai-je,
мама?” на пианино, но это было давным-давно; эта слабая тень
музыкальное увлечение вымерло много лет назад. Она тоже когда - то была
способен очень красиво прорисовывать узоры для вышивки муслином, с помощью
поместите лист серебристой бумаги поверх копируемого рисунка и
прижимая оба к оконному стеклу, пока она отмечала сколопендру и
отверстия для ушей. Но это был ее ближайший подход к достижению цели
о рисовании, и я не думал, что это зайдет очень далеко. С другой стороны, что касается
основы основательного образования в области английского языка — необычная работа и использование
глобусы — такие, как у хозяйки Женской семинарии, к которой все
торговцы из Крэнфорда присылали своих дочерей, утверждавших, что они преподают. Мисс
Глаза Мэтти подводили ее, и я сомневалась, что она могла обнаружить
количество нитей в камвольном узоре, или правильно оценить
различные оттенки, необходимые для лица королевы Аделаиды в лояльных
шерстяные изделия сейчас модны в Крэнфорде. Что касается использования глобусов, я
никогда не был в состоянии выяснить это сам, так что, возможно, я был не очень хорошим
судить о способности мисс Мэтти давать указания в этой области
образование; но меня поразило, что экваторы и тропики, и такие мистические
круги, действительно, были для нее очень воображаемыми линиями, и что она выглядела
на знаки Зодиака, как на многие остатки Черного Искусства.

То, к чему она стремилась, как к искусству, в котором она преуспела, заключалось в создании
зажигалки для свечей, или “разливы” (как она предпочитала их называть), из
цветная бумага, вырезанная так, чтобы она напоминала перья, и вязаные подвязки в
множество изящных стежков. Однажды я сказал, получив подарок
из тщательно продуманной пары, которую я испытал бы сильное искушение отбросить от одного из
их на улице, чтобы ими восхищались; но я нашел это маленькое
шутка (и это была очень маленькая шутка) была таким огорчением для ее чувства
приличия, и был воспринят с такой трепетной, серьезной тревогой, чтобы
искушение может когда-нибудь оказаться слишком сильным для меня, что я вполне
пожалел, что отважился на это. Подарок из этих
изящно сделанные подвязки, букет веселых “переливов” или набор открыток
на которые мистическим образом наматывался шелк для шитья, были хорошо известны
знаки благосклонности мисс Мэтти. Но заплатил бы кто-нибудь за то, чтобы иметь их
детей учили этим искусствам? или, действительно, стала бы мисс Мэтти продавать, ибо
грязная нажива, сноровка и мастерство, с которыми она превращала пустяки в
ценность для тех, кто любил ее?

Мне пришлось перейти к чтению, письму и арифметике; и, читая
глава каждое утро она всегда кашляла, прежде чем прийти в себя надолго
слова. Я сомневался в ее способности пройти через генеалогическую главу,
с любым количеством приступов кашля. Писала она хорошо и деликатно, но
правописание! Она, казалось, думала, что чем более необычным это было,
и чем больше хлопот это ей стоило, тем больший комплимент она сделала
ее корреспондент; и слова, которые она произнесла бы совершенно правильно в своем
письма ко мне стали совершенной загадкой, когда она писала моему отцу.

Нет! она ничему не могла научить подрастающее поколение
Крэнфорд, если только они не были быстрыми учениками и готовыми подражателями ее
терпение, ее смирение, ее мягкость, ее тихое удовлетворение всем
этого она не могла сделать. Я размышлял и размышлял, пока ужин не был
объявила Марта с заплаканным и опухшим от слез лицом.

У мисс Мэтти было несколько маленьких особенностей, которые Марта была склонна учитывать
как капризы, недостойные ее внимания, и, по-видимому, считавшиеся ребяческими
фантазии, от которых старая леди пятидесяти восьми лет должна попытаться излечиться сама.
Но сегодня все было сделано с самым тщательным вниманием. В
хлеб был нарезан по воображаемому образцу совершенства, который существовал в
Разум мисс Мэтти, поскольку это был путь, который предпочитала ее мать,
занавеска была задернута так, чтобы не видеть глухую кирпичную стену соседского дома.
устойчивый, и в то же время оставленный так, чтобы был виден каждый нежный лист тополя, который
расцветала весенняя красота. Тон Марты, обращенный к мисс Мэтти, был просто
такие, как тот добрый, грубоватый слуга, которого обычно свято хранили для маленьких
дети, и я никогда не слышал, чтобы она обращалась к кому-либо из взрослых.

Я забыла рассказать мисс Мэтти о пудинге, и я боялась
она могла бы не отдать ему должное, потому что у нее, очевидно, было очень мало
аппетит в этот день; поэтому я воспользовался возможностью впустить ее в
секрет, пока Марта убирала мясо. Глаза мисс Мэтти наполнились
слезы, и она не могла говорить, ни выразить удивление, ни восторг,
когда Марта вернулась, неся его в воздухе, выполненный в самом чудесном
изображение льва _couchant_, который когда-либо был отлит в форму. У Марты
лицо сияло торжеством, когда она поставила его перед мисс Мэтти с
ликующее “Вот!” Мисс Мэтти хотела выразить свою благодарность, но не смогла;
поэтому она взяла Марту за руку и тепло пожала ее, что вывело Марту из себя
плакала, и я сама с трудом могла сохранять необходимое самообладание.
Марта выбежала из комнаты, и мисс Мэтти пришлось один раз прокашляться
или дважды, прежде чем она смогла заговорить. Наконец она сказала: “Я бы хотела
храни этот пудинг под стеклянным колпаком, моя дорогая!” и представление о
льва _коучанта _, с его смородиновыми глазами, поднимают на место
честь на каминной полке, пощекотала мое истерическое воображение, и я начал
смех, который несколько удивил мисс Мэтти.

“Я уверена, дорогая, что раньше видела вещи и поуродливее под стеклянным абажуром
сейчас, ” сказала она.

То же самое делал и я, много раз и чаще всего, и я соответственно привел в порядок свое выражение лица
(и теперь я едва могла удержаться от слез), и мы оба упали на
пудинг, который был действительно превосходным — только каждый кусочек, казалось, давился
мы, наши сердца были так полны.

Нам было о чем подумать, чтобы много разговаривать в тот день. Это прошло
прошло очень спокойно. Но когда принесли кувшин с чаем, у меня возникла новая мысль
пришло мне в голову. Почему мисс Мэтти не должна продавать чай — быть агентом по
Ост-Индская чайная компания, которая тогда существовала? Я не мог видеть никаких
возражений против этого плана, в то время как преимуществ было много — всегда предполагалось
что мисс Мэтти могла бы преодолеть унижение, вызванное снисхождением к
что-нибудь вроде торговли. Чай не был ни жирным, ни липким— жир и
липкость - это два качества, которые мисс Мэтти терпеть не могла.
 Никакой витрины магазина не потребовалось бы. Маленькое, вежливое уведомление о ней
получение лицензии на продажу чая, это правда, было бы необходимо, но я надеялся
что его можно поместить туда, где его никто не увидит. Чай также не был
тяжелая статья, чтобы подвергнуть испытанию хрупкие силы мисс Мэтти. Единственный
что противоречило моему плану, так это связанные с этим покупка и продажа.

Пока я давал отсутствующие ответы на вопросы, мисс Мэтти была
кладя — почти так же рассеянно — мы услышали топот на лестнице, и
шепот за дверью, которая действительно когда-то открывалась и закрывалась, как будто
каким-то невидимым агентством. Через некоторое время вошла Марта, волоча за собой
за ней огромный высокий молодой человек, весь пунцовый от застенчивости, и, найдя
его единственное облегчение в том, что он постоянно приглаживал волосы.

“Пожалуйста, мэм, он всего лишь Джем Хирн”, - сказала Марта в качестве
введение; и она так запыхалась, что, я полагаю, у нее были
некоторая физическая борьба, прежде чем она смогла преодолеть его нежелание быть
представлено на придворной сцене гостиной мисс Матильды Дженкинс.

“И пожалуйста, мэм, он хочет жениться на мне сразу. И пожалуйста, мэм,
мы хотим взять жильца — всего одного тихого жильца, чтобы свести концы с концами
встретиться; и мы бы выбрали любой подходящий дом; и, о дорогая мисс Мэтти, если бы я
может быть, вы настолько смелы, у вас есть какие-нибудь возражения против того, чтобы поселиться у нас? Джем
хочет этого так же сильно, как и я”. [Обращаясь к Джему] — “Ты большой болван! почему ты не можешь вернуться
я!—Но он все равно хочет этого, очень сильно — не так ли, Джем?—только ты
видите ли, он ошеломлен тем, что его вызвали выступать перед качеством ”.

 [Картинка: Пожалуйста, мэм, он хочет жениться на мне без обиняков]

“Дело не в этом”, - вмешался Джем. “Дело в том, что ты взял меня целиком на
внезапно, и я не думала, что выйду замуж так скоро - и так быстро
слова действительно повергают человека в шок. Дело не в том, что я против этого, мэм”
(обращаясь к мисс Мэтти): “только Марта умеет так быстро обращаться с ней, когда
как только ей что-нибудь взбредет в голову; и брак, мэм — брачные гвозди
мужчина, если можно так выразиться. Осмелюсь сказать, я не буду возражать против этого после того, как это будет один раз
конец”.

“Пожалуйста, мэм”, - сказала Марта, которая дернула его за рукав и подтолкнула
его своим локтем, и в остальном все время пыталась его прервать
он говорил— “Не обращайте на него внимания, он придет в себя; это было только последнее
ночью он топорил меня, и топорил, и тем более потому, что я
сказал, что я не могу думать об этом долгие годы, а теперь он только взял
ошеломлен внезапностью радости; но ты знаешь, Джем, ты такой же
полный, как я, насчет того, что мне нужен жилец.” (Еще один отличный толчок.)

“Ай! если мисс Мэтти согласится поселиться у нас — в противном случае я не собираюсь быть
в доме полно незнакомых людей, ” сказал Джем с недостатком такта
что, как я мог видеть, привело Марту в ярость, которая пыталась представлять жильца
как великую цель, которую они хотели заполучить, и что, по сути, мисс Мэтти
было бы сглаживанием их пути и оказанием услуги, если бы она только
приезжай и живи с ними.

Сама мисс Мэтти была сбита с толку этой парой; их, или, скорее, Марты
внезапное решение в пользу брака потрясло ее, и она встала
между ней и обдумыванием плана, который Марта вынашивала в глубине души.
 Начала мисс Мэтти—

“Брак - это очень торжественная вещь, Марта”.

“Это действительно так, мэм”, - подтвердил Джем. “Не то чтобы у меня не было возражений против
Марта”.

“Ты никогда не позволял мне быть собой за то, что просил меня исправить, когда я был бы
замужем, ” сказала Марта с пылающим лицом, готовая расплакаться от
досада — “а теперь ты позоришь меня перед моей женой и все такое”.

“Нет, сейчас же! Марта, не смей! не ии! только мужчине нравится иметь
время передышки, ” сказал Джем, пытаясь завладеть ее рукой, но в
тщеславный. Затем , увидев, что она пострадала серьезнее, чем он
воображаемый, он, казалось, пытался собрать воедино свои разрозненные способности, и с
более откровенное достоинство, чем за десять минут до этого, я должен был бы иметь
посчитав возможным для себя предположить, он повернулся к мисс Мэтти и
сказал: “Я надеюсь, мэм, вы знаете, что я обязан уважать каждого, кто
был добр к Марте. Я всегда смотрел на нее как на свою жену — какую-то
время; и она часто-часто говорила о вас как о самой доброй леди, которая
всегда был; и хотя чистая правда в том, что я не хотел бы, чтобы меня беспокоили
с обычными жильцами, но если, мэм, вы окажете нам честь, живя
с нами, я уверен, Марта сделает все возможное, чтобы вам было комфортно; и
Я бы держался от тебя подальше, насколько мог, что, я думаю, было бы
лучшая любезность, которую мог оказать такой неуклюжий парень, как я.

Мисс Мэтти была очень занята тем, что снимала очки, протирала
их и заменяя их; но все, что она могла сказать, было: “Не позволяй никому
мысль обо мне торопит тебя вступить в брак: умоляю, не надо. Брак - это такой
очень торжественная вещь!”

“Но мисс Матильда подумает о твоем плане, Марта”, - сказала я, пораженная
преимущества, которые это предлагало, и нежелание упускать возможность
размышляя об этом. “И я уверен, что ни она, ни я никогда не сможем забыть
твоя доброта; и твоя тоже, Джем.

“Почему же, да, мэм! Я уверен, что имею в виду по-доброму, хотя я немного взволнован
быть подталкиваемым прямо к вступлению в брак, так сказать, и, возможно, не
выражаю себя сообразно. Но я уверен, что у меня достаточно желания, и я даю
мне пора привыкать; итак, Марта, девка, что толку плакать
итак, и дать мне пощечину, если я подойду ближе?”

Последнее было _sotto voce_ и произвело эффект, заставивший Марту подпрыгнуть
вышла из комнаты, чтобы ее любовник последовал за ней и успокоил. После чего
Мисс Мэтти села и очень сердечно заплакала, объясняя это тем, что
сказав, что мысль о том, что Марта так скоро выйдет замуж , вызвала у нее настоящий
шок, и что она никогда не должна прощать себя, если думала, что была
торопит бедное создание. Я думаю, что моя жалость была больше к Джему, из
два; но и мисс Мэтти, и я в полной мере оценили доброту
честная пара, хотя мы мало говорили об этом, и многое
о шансах и опасностях супружества.

На следующее утро, очень рано, я получил записку от мисс Поул, так что
таинственно завернутый и с таким количеством печатей на нем для обеспечения секретности,
что мне пришлось порвать бумагу, прежде чем я смог ее развернуть. И когда я кончил
что касается написанного, я с трудом мог понять смысл, настолько оно было запутанным
и пророческий. Однако я выяснил, что должен был пойти к мисс Поул в
одиннадцать часов; число _eleven_ также записывается во всю длину
как в цифрах, и _A.M._ дважды перечеркнуто, как будто я, скорее всего,
прийти в одиннадцать вечера, когда весь Крэнфорд обычно был в постелях и
спит к десяти. Подписи не было , кроме инициалов мисс Пул
перевернуто, П.Э.; но поскольку Марта дала мне записку: “с помощью мисс Поул
с наилучшими пожеланиями”, не требовалось волшебника, чтобы выяснить, кто его отправил; и если
имя писателя должно было храниться в секрете, и очень хорошо, что я был один
когда Марта доставила его.

Я пошел, как меня просили, к мисс Поул. Дверь мне открыла она
маленькая горничная Лиззи в воскресной прическе, как будто надвигалось какое-то грандиозное событие
закончился этот рабочий день. А гостиная наверху была обставлена в
в соответствии с этой идеей. Стол был сервирован лучшим зеленым
салфетка для карточек и лежащие на ней письменные принадлежности. На маленьком шифоньере был
поднос с недавно декантированной бутылкой вина из коровьего сока и немного
печенье для дамских пальчиков. Сама мисс Пул была в торжественном облачении, как будто
принимать посетителей, хотя было всего одиннадцать часов. Миссис Форрестер
была там, тихо и печально плакала, и мой приход, казалось, был только для того, чтобы позвать
далее свежие слезы. Прежде чем мы закончили наши приветствия, выступил с
мрачная загадка поведения, раздалось еще одно "тат-тат-тат", и миссис
Появился Фиц-Адам, пунцовый от ходьбы и возбуждения. Это казалось таким
если это было все, чего ожидала компания; на данный момент мисс Поул сделала несколько
демонстрации того, что вы собираетесь начать работу собрания, путем
помешивал огонь, открывал и закрывал дверцу, кашлял и
сморкается. Затем она усадила нас всех за стол, заботясь
посадить меня напротив нее; и, наконец, она спросила меня, является ли
печальный слух оказался правдой, как она и опасалась, что мисс Мэтти потеряла все
ее состояние?

Конечно, у меня был только один ответ, и я никогда не видел более незатронутого
печаль, изображенная на любых лицах, чем я изобразил на трех предыдущих
я.

“Жаль, что здесь нет миссис Джеймисон!" - сказала наконец миссис Форрестер; но судить
судя по лицу миссис Фиц-Адам, она не могла поддержать это желание.

“Но без миссис Джеймисон”, - сказала мисс Пул, просто издав звук
оскорбленная мерит в ее голосе: “мы, леди Крэнфорд, в моем
гостиная собрана, можно на чем-то решиться. Я представляю, что мы
никого из нас нельзя назвать богатым, хотя все мы обладаем благородным
компетентность, достаточная для элегантных и утонченных вкусов, и
не стали бы, если бы могли, быть вульгарно показными”. (Здесь я заметил
Мисс Пул ссылается на маленькую карточку, спрятанную у нее в руке, на которой я
представьте, что она сделала несколько заметок.)

“Мисс Смит”, - продолжила она, обращаясь ко мне (фамильярно известная как "Мэри”).
ко всей собравшейся компании, но это было государственное мероприятие), “У меня есть
беседовали наедине — я сделал это своей обязанностью вчера
после обеда — с этими дамами о несчастье, случившемся с нашим
друг, и все мы, как один, согласились, что, пока у нас есть
излишество, это не только обязанность, но и удовольствие — истинное удовольствие,
Мэри!” — ее голос был довольно сдавленным именно здесь, и ей пришлось вытереть
очки, прежде чем она смогла продолжить— “сделать все, что в наших силах, чтобы помочь
она — мисс Матильда Дженкинс. Только принимая во внимание чувства
утонченная независимость, существующая в сознании каждой утонченной женщины”—Я
был уверен, что теперь она вернулась к открытке— “мы хотим внести свой
клещей тайным и скрытым образом, чтобы не ранить чувства, которые я
ссылались на. И наша цель в просьбе вас встретиться с нами заключается в следующем
утро — это когда веришь, что ты дочь, что твой отец, в
фактически, ее доверенный советник во всех денежных вопросах, как мы представляли
что, посоветовавшись с ним, вы могли бы разработать какой-нибудь способ, при котором наш
можно было бы внести свой вклад в то, чтобы выглядело законно, как подобает мисс Матильде.
Дженкинс должен получить от — Вероятно, вашего отца, зная ее
инвестиции, могут заполнить пробел ”.

Мисс Пул закончила свое выступление и огляделась в поисках одобрения и
соглашение.

“Я выразил вашу мысль, леди, не так ли? И пока Скучаю
Смит обдумывает, какой дать ответ, позвольте мне предложить вам несколько небольших
освежающий напиток”.

У меня не было достойного ответа: В моем сердце было больше благодарности за
их добрые мысли, которые я не хотел облекать в слова; и поэтому я только
пробормотал что - то в духе “что я бы назвал то , что мисс Поул
сказал моему отцу, и что, если что-нибудь можно было бы устроить для дорогой
Мисс Мэтти”, — и тут я совершенно сломался, и мне пришлось освежиться с
бокал вина из коровьего сока, прежде чем я смогла сдержать плач, который был
подавлен в течение последних двух или трех дней. Хуже всего было то, что все дамы
плакал на концерте. Плакала даже мисс Пул, которая сто раз говорила
что проявлять эмоции перед кем-либо было признаком слабости и недостатка
самоконтроль. Она пришла в себя и впала в легкую степень нетерпения
гнев, направленный против меня, как натравившего их всех; и, более того, я
думаю, она была раздосадована тем, что я не смог произнести ответную речь в обмен на
ее; и если бы я заранее знал, что будет сказано, и имел визитную карточку
на котором, чтобы выразить вероятные чувства, которые поднялись бы в моем сердце, я
попытался бы доставить ей удовольствие. Как бы то ни было, миссис Форрестер была
человек, который заговорил, когда к нам вернулось самообладание.

“Я не возражаю среди друзей заявить, что я — нет! Я не совсем беден,
но я не думаю, что я тот, кого вы можете назвать богатым; я хотел бы быть таким, ради всего святого
Ради мисс Мэтти - но, если вы не возражаете, я напишу в запечатанной бумаге
то, что я могу дать. Я только хотел бы, чтобы это было больше; моя дорогая Мэри, я действительно этого хочу”.

Теперь я понял, зачем были предоставлены бумага, ручки и чернила. Каждая дама записала
сумму, которую она могла бы выплачивать ежегодно, подписала бумагу и скрепила ее печатью
таинственно. Если бы к их предложению присоединились, мой отец должен был быть
разрешили открыть бумаги под залог сохранения тайны. Если нет, то они были
чтобы их вернули их авторам.

Когда церемония была закончена, я встал, чтобы уйти; но каждая леди
казалось, он хотел поговорить со мной наедине. Мисс Поул удержала меня
в гостиной, чтобы объяснить, почему в отсутствие миссис Джеймисон она
взяла на себя инициативу в этом “движении”, как ей было приятно это называть, и
также сообщить мне, что она слышала из надежных источников, что миссис Джеймисон
возвращался домой прямо в состоянии сильного недовольства по отношению к ней
невестка, которая должна была немедленно покинуть свой дом, и была, она
полагал, вернуться в Эдинбург в тот же день. Конечно , это
часть разведданных не могла быть передана до миссис Фиц-Адам,
тем более что мисс Пул была склонна думать, что у леди Гленмайр
помолвка с мистером Хоггинсом никак не могла устоять перед пламенем
Недовольство миссис Джеймисон. Несколько сердечных расспросов после визита мисс Мэтти
здоровье завершило мое интервью с мисс Поул.

Спустившись вниз, я обнаружил, что миссис Форрестер ждет меня в
вход в столовую; она втянула меня внутрь, и когда дверь была
заткнувшись, она два или три раза пыталась начать с какой-нибудь темы, которая была
настолько неприступным, по-видимому, что я начал отчаиваться в нашем постоянном
достижение четкого понимания. Наконец это вышло наружу; бедный старый
леди все время дрожала, как будто это было великое преступление, которым она была
выставляя на дневной свет, рассказывая мне, как очень, очень мало она должна была
жить дальше; признание, которое она была вынуждена сделать из страха, что
мы должны думать , что небольшой вклад , упомянутый в ее статье , имел какое - либо
пропорционально ее любви и уважению к мисс Мэтти. И все же эта сумма
от которого она так охотно отказалась, на самом деле было больше двадцатой
часть того, на что ей приходилось жить, и вести хозяйство, и немного
служанка, все как одна, рожденная Тирреллом. И когда весь
доход и близко не составляет ста фунтов, чтобы отказаться от
двадцатая часть этого потребует много тщательной экономии и многих частей
самоотречения, маленького и незначительного по меркам мира, но
имеющий другое значение в другой бухгалтерской книге, о которой я слышал.
Она сказала, что ей так хотелось быть богатой, и это желание она сохранила
повторяя, не думая при этом о себе, только с тоской,
страстное желание иметь возможность увеличить меру комфорта мисс Мэтти.

Прошло некоторое время, прежде чем я смог утешить ее настолько, чтобы оставить; и
затем, когда я выходил из дома, меня подстерегла миссис Фиц-Адам, которая
также ее уверенность в том, что можно сделать из pretty почти противоположное описание.
Ей не нравилось отказываться от всего, что она могла себе позволить, и она была готова
отдавать. Она сказала мне, что думала, что никогда не сможет смотреть мисс Мэтти в
снова повернись лицом, если бы она предположила, что я даю ей столько, сколько ей хотелось бы
делать. “Мисс Мэтти!” продолжала она, “это, по-моему, было таким прекрасным
юная леди, когда я была всего лишь деревенской девушкой, приходившей на рынок с
яйца, масло и тому подобное. Для моего отца, хотя и состоятельного,
всегда заставляла бы меня продолжать так, как это делала моя мать до меня, и я должен был
приходите в Крэнфорд каждую субботу и посмотрите на распродажи, цены и
что нет. И однажды, я помню, я встретил мисс Мэтти на дорожке, которая
ведет в Комбехерст; она шла по тропинке, которая, как вы знаете,
она приподнята над дорогой, и рядом с ней ехал джентльмен,
и разговаривал с ней, а она смотрела на какие-то первоцветы, которые она
собрала и разорвала их все на куски, и я действительно верю, что она была
плачет. Но после того, как она прошла, она повернулась и побежала за мной, чтобы
спросите — о, будьте так добры — о моей бедной матери, которая лежала на смертном одре; и
когда я заплакала, она взяла меня за руку, чтобы утешить меня, а джентльмен
жду ее все время — и ее бедное сердце очень полно чего-то,
Я уверен; и я подумал, что это такая честь - быть услышанным в таком
довольно кстати написана дочерью священника, которая гостила в Арли-холле. У меня есть
любил ее с тех пор, хотя, возможно, у меня не было на это права; но если ты
могу ли я придумать какой-нибудь способ, с помощью которого мне могло бы быть позволено дать немного больше
если бы никто об этом не знал, я был бы тебе так сильно обязан, моя дорогая.
 И мой брат был бы рад лечить ее бесплатно — лекарства,
пиявки, и все такое. Я знаю, что он и ее светлость (моя дорогая, я немного
думал в те дни, о которых я тебе рассказывал, что я когда-нибудь стану
невестка леди!) сделал бы для нее все, что угодно. Мы все бы так поступили.”

Я сказал ей, что совершенно уверен в этом, и пообещал всевозможные вещи в
мое беспокойство поскорее попасть домой к мисс Мэтти, которая вполне может задаваться вопросом, что
стало со мной — отсутствовал с ней два часа, не будучи в состоянии объяснить
за это. Однако она очень мало обращала внимания на время, поскольку у нее
был занят бесчисленными маленькими приготовлениями, готовящимися к великому
шаг к тому, чтобы отказаться от своего дома. Очевидно, для нее было облегчением быть
делая что-то на пути сокращения расходов, ибо, как она сказала, всякий раз, когда
она сделала паузу, чтобы подумать, вспомнив о бедняге с его плохими
пятифунтовая банкнота нахлынула на нее, и она почувствовала себя совершенно нечестной; только если это
заставило ее чувствовать себя так неловко, чего, должно быть, не должно было случиться с директорами
банк, который должен знать гораздо больше о страданиях, вытекающих из этого
неудача? Она почти разозлила меня, разделив свое сочувствие между
эти режиссеры (которых она представляла себе переполненными самобичеванием за
неправильное управление делами других людей) и те, кто страдал
как она. Действительно, из этих двух она, казалось, считала бедность более легкой
бремя, чем самобичевание; но в глубине души я сомневался, что директора
согласился бы с ней.

Старые клады были извлечены и исследованы на предмет их денежной ценности, которая
к счастью, он был маленьким, иначе я не знаю, как бы поступила мисс Мэтти
уговорила себя расстаться с такими вещами, как у ее матери
обручальное кольцо, странная, неуклюжая брошь, с которой ее отец носил
изуродовал его рубашку-оборку и т.д. Тем не менее, мы немного упорядочили ситуацию в
распорядитесь относительно их денежной оценки, и все было готово для моего отца
когда он пришел на следующее утро.

Я не собираюсь утомлять вас подробностями всех дел, по которым мы ходили
до конца; и одна из причин не рассказывать о них заключается в том, что я не
поймите, что мы делали в то время, и не можем вспомнить это сейчас.
Мисс Мэтти и я сидели, соглашаясь со счетами, схемами и отчетами,
и документы, из которых, я не верю, что кто-то из нас понимал
слово; ибо мой отец был трезвомыслящим и решительным, а также отличным человеком
бизнес, и если бы мы сделали малейший запрос или выразили
при малейшем недостатке понимания у него была резкая манера говорить: “А? а?
это ясно как божий день. Какие у вас есть возражения?” И поскольку у нас не было
поняв что-либо из того, что он предложил, мы нашли это скорее
трудно сформулировать наши возражения; на самом деле, мы никогда не были уверены, есть ли у нас
Любой. Итак, в настоящее время мисс Мэтти впала в нервно-уступчивое состояние,
и говорил “Да” и “Конечно” при каждой паузе, независимо от того, требовалась она или нет.
нет; но когда я однажды присоединился хором к “Решительно”, произнесенному
Мисс Мэтти дрожащим от сомнения тоном, мой отец выстрелил в меня
и спросил меня: “Что там нужно было решить?” И я уверен, что по сей день я
никогда не знал. Но, отдавая должное ему, я должен сказать, что он подошел
от Драмбла, чтобы помочь мисс Мэтти, когда у него не будет свободного времени, и
когда его собственные дела были в очень тревожном состоянии.

 [Изображение: мисс Мэтти и я сидели, соглашаясь со счетами]

Пока мисс Мэтти была вне комнаты, отдавая распоряжения насчет ленча, и
печально озадаченная своим желанием почтить моего отца деликатным,
изысканная еда, и ее убежденность в том, что она не имела права, теперь, когда все ее
денег не было, чтобы потакать этому желанию — я рассказал ему о встрече с
Крэнфордские дамы у мисс Поул за день до этого. Он продолжал расчесывать свои
держа руку перед его глазами, пока я говорила, и когда я вернулась к предложению Марты
накануне вечером, принимая мисс Мэтти в качестве квартирантки, он справедливо
отошел от меня к окну и начал барабанить пальцами
на нем. Затем он резко обернулся и сказал: “Видишь, Мэри, как
хорошая, невинная жизнь заводит друзей повсюду. Черт бы все побрал! Я мог бы
извлеки из этого хороший урок, если бы я был священником; но, как бы то ни было, я не могу
заканчивайте мои предложения — только я уверен, что вы чувствуете то, что я хочу сказать.
Мы с тобой прогуляемся после обеда и еще немного поговорим об этих
планы.”

Обед— горячая пикантная баранья отбивная и немного холодной корейки.
нарезанный ломтиками и обжаренный — теперь его принесли. Каждый кусочек этого последнего блюда был
закончено, к великому удовольствию Марты. Тогда мой отец прямо сказал
Мисс Мэтти, он хотел поговорить со мной наедине, и что он выйдет
и посмотреть некоторые старые места, а потом я мог бы рассказать ей, какой план мы
считалось желанным. Как раз перед тем, как мы вышли, она перезвонила мне и
сказал: “Помни, дорогая, я единственный, кто остался — я имею в виду, мне некому
тебе будет больно от того, что я делаю. Я готов сделать все, что будет правильно, и
честно; и я не думаю, что, если Дебора знает, где она, ее это так волнует
очень сильно, если я не буду благороден; потому что, видишь ли, она все узнает, дорогая.
Только позвольте мне посмотреть, что я могу сделать, и заплатить бедным людям, насколько это возможно.
способный”.

Я сердечно поцеловал ее и побежал за своим отцом. Результатом наших
разговор был такой. Если бы все стороны были согласны, Марта и Джем
должны были пожениться с как можно меньшим промедлением, и они должны были
жить в нынешнем жилище мисс Мэтти; сумма, которую крэнфордские леди
согласился вносить ежегодный взнос, достаточный для удовлетворения более
часть арендной платы, и оставляя Марте свободу присваивать то, что мисс Мэтти
должен оплатить ее проживание со всеми необходимыми дополнительными удобствами.
По поводу продажи мой отец сначала сомневался. Он сказал , что старый дом священника
мебель, как бы бережно она ни использовалась и с каким бы благоговением к ней ни относились, принесла бы
очень мало; и это немногое было бы всего лишь каплей в море
долги Городского и окружного банка. Но когда я представил, как Скучаю
Нежная совесть Мэтти успокоилась бы, почувствовав, что она сделала
что она могла, он уступил; особенно после того, как я сказал ему
приключение с пятифунтовой банкнотой, и он хорошенько отругал меня за то, что я это допустил.
Затем я намекнул на свою идею о том, что она могла бы увеличить свой небольшой доход за счет
продавал чай; и, к моему удивлению (ибо я почти отказался от этого плана),
мой отец ухватился за это со всей энергией торговца. Я думаю, что он
пересчитал своих цыплят до того, как они вылупились, потому что он сразу же побежал
увеличить прибыль от продаж, которые она могла бы осуществить в Крэнфорде, до более
больше двадцати фунтов в год. Маленькую столовую предстояло переоборудовать
в магазин, без каких-либо его унизительных характеристик; стол был
быть прилавком; одно окно должно было быть оставлено неизменным, а
другая превратилась в стеклянную дверь. Я , очевидно, поднялся в его глазах за
сделав это яркое предложение. Я только надеялся, что мы не должны оба
влюбиться в мисс Мэтти.

Но она была терпелива и довольна всеми нашими договоренностями. Она знала,
она сказала, что мы должны сделать для нее все, что в наших силах; и она только
надеялся, только оговорил, что она должна заплатить каждый фартинг, который она
можно сказать, что она в долгу перед своим отцом, которого так уважали
в Крэнфорде. Мы с отцом договорились говорить как можно меньше
о банке, действительно, никогда больше не упоминать об этом, если этому можно было помочь.
 Некоторые из этих планов, очевидно, немного озадачивали ее; но она
видел меня достаточно оскорбленным утром из-за отсутствия
понимание того, что сейчас нужно отважиться на слишком много расспросов; и все прошло мимо
ну, с надеждой с ее стороны, что никого не будут торопить с вступлением в брак
из-за нее. Когда мы пришли к предложению, что она должна продавать чай, я
мог видеть, что это было для нее скорее шоком; не из-за каких-либо личных
это означало потерю аристократизма, но только потому, что она не доверяла своим собственным
силы действия на новом жизненном пути, и робко предпочел бы
немного больше лишений от любого напряжения, за которое, как она боялась, она была
непригодный. Однако, когда она увидела, что мой отец настроен именно на это, она вздохнула:
и сказала, что попробует; и если у нее ничего не получится, конечно, она могла бы
откажись от этого. Одной хорошей вещью в этом было то, что она не думала, что мужчины когда-либо
купила чай; и особенно она боялась мужчин. У них было
такими резкими громкими манерами с ними; и вел счета, и подсчитывал их
меняйся так быстро! Теперь, если бы она только могла продавать конфетки детям, она
была уверена, что сможет им понравиться!




ГЛАВА XV.
СЧАСТЛИВОГО ВОЗВРАЩЕНИЯ


ДО того, как я расстался с мисс Мэтти в Крэнфорде , все было удобно
устроил для нее. Даже одобрение миссис Джеймисон ее продажи чая имело
было получено. Этому оракулу потребовалось несколько дней, чтобы обдумать, следует ли таким
поступок мисс Мэтти лишил бы ее права на привилегии общества в
Крэнфорд. Я думаю, у нее была какая-то маленькая идея унизить леди Гленмайр
решением, которое она, наконец, приняла; которое заключалось в следующем: что, в то время как
замужняя женщина занимает положение своего мужа по строгим законам
таким образом, незамужняя женщина сохраняет положение, которое занимал ее отец.
Итак, Крэнфорду разрешили навестить мисс Мэтти; и, независимо от того, разрешили или
нет, он намеревался навестить леди Гленмайр.

Но каково же было наше удивление — наш испуг, — когда мы узнали, что мистер и _Мрс
Хоггинс_ возвращался в следующий вторник! Миссис Хоггинс! Имел
она полностью отказалась от своего титула, и поэтому, в духе бравады, сократила
аристократия, чтобы стать Хоггинсом! Она, которую можно было бы назвать
Леди Гленмайр до ее последнего дня! Миссис Джеймисон была довольна. Она сказала это
только убедил ее в том, что она знала с самого начала, что
у существа был низкий вкус. Но “существо” выглядело очень счастливым на
Воскресенье в церкви; мы также не считали необходимым опускать наши вуали на
та сторона наших шляпок, на которой сидели мистер и миссис Хоггинс, как миссис
Джеймисон так и сделал; тем самым упустив всю великолепную улыбку на своем лице и все
ее приличествующий случаю румянец. Я не уверен , смотрели ли Марта и Джем
более сияющим днем, когда они тоже совершили свой первый
внешний вид. Миссис Джеймисон успокоила смятение своей души , сказав
жалюзи на ее окнах были опущены, словно на похороны, в тот день
когда мистер и миссис Хоггинс принимали посетителей; и это было с некоторыми
трудность в том, что ее уговорили продолжить _St Джеймса
Хроника_, так возмущена была она тем, что она вставила
объявление о заключении брака.

 [Изображение: Улыбающаяся слава ... и начинающий краснеть]

Распродажа мисс Мэтти удалась на славу. Она сохранила мебель своего
гостиная и спальня; первую из которых она должна была занимать до
Марта могла бы встретиться с жильцом, который, возможно, пожелал бы взять его; и в этот
гостиную и спальню ей пришлось запихивать всевозможными вещами, которые были
(аукционист заверил ее), купленный для нее на распродаже неизвестным
друг. Я всегда подозревал миссис Фиц-Адам в этом; но у нее, должно быть, был
аксессуар, который знал, какие предметы особенно ценились мисс
Мэтти из-за их ассоциаций с ее ранними днями. Остальная часть
конечно, дом выглядел довольно голым; все, кроме одной крошечной спальни,
из которых мой отец разрешил мне приобрести мебель для моего
время от времени используется в случае болезни мисс Мэтти.

Я потратил свой собственный небольшой магазин на покупку всевозможных конфет и
леденцы, чтобы соблазнить маленьких человечков, которых так любила мисс Мэтти
с ней еще многое предстоит сделать. Чай в ярко-зеленых банках и конфитюры в
неваляшки — мисс Мэтти и я почувствовали настоящую гордость, когда огляделись вокруг на
вечер перед открытием магазина. Марта прочесала весь
дощатый пол до белой чистоты, и он был украшен блестящим
кусок клеенки, на котором клиенты должны были стоять перед
стол-прилавок. Полезный запах штукатурки и побелки пропитал
квартира. Очень маленькая “Матильда Дженкинс, имеющая лицензию на продажу чая” была
спрятанный под перекладиной новой двери, и две коробки чая, с
кабалистические надписи повсюду на них, стояли, готовые извергнуть свои
содержимое в канистры.

Мисс Мэтти, как я должен был упомянуть ранее, испытывала некоторые угрызения совести
совести при продаже чая, когда в
город, который включил его в число своих многочисленных товаров; и, прежде чем она
могла бы вполне примириться с принятием своего нового бизнеса, она
прибежал к нему в магазин, неизвестный мне, чтобы рассказать ему о проекте
это было забавно, и спросить, могло ли это повредить его
бизнес. Мой отец назвал эту ее идею “великой бессмыслицей”, и
“задавался вопросом, как должны были ладить торговцы, если бы существовала постоянная
учет интересов друг друга, что положило бы конец всем
конкуренция напрямую”. И, возможно, это не сработало бы в Драмбле,
но в Крэнфорде это сработало очень хорошо, потому что не только мистер Джонсон
будьте добры, избавьте мисс Мэтти от всех угрызений совести и страха причинить вред его
бизнес, но у меня есть основания знать, что он неоднократно посылал к ней клиентов,
говоря, что чаи, которые он хранил, были обычного сорта, но что мисс
У Дженкинса были самые отборные сорта. А дорогой чай - очень любимый
роскошь с зажиточными торговцами и женами богатых фермеров, которые появляются
их носы в Конгоу и Сушонг преобладали за многими столами
благородство, и не будет иметь ничего другого, кроме Пороха и Пекое для
сами по себе.

Но вернемся к мисс Мэтти. Было действительно очень приятно видеть, как ее
бескорыстие и простое чувство справедливости вызывали такое же благо
качества в других. Казалось, она никогда не думала, что кто-то будет навязываться
на нее, потому что она должна быть так огорчена, что сделала это с ними. У меня есть
слышал , как она положила конец уверениям мужчины, который привел ее
угли, тихо сказав: “Я уверен, вам было бы жаль, если бы вы ввели меня в заблуждение
вес; ” и если в тот раз углей было мало, я не верю, что
они когда-либо были снова. Людям было бы так же стыдно за
полагаясь на ее добросовестность, как они поступили бы с добросовестностью ребенка.
Но мой отец говорит: “такая простота могла бы быть очень хороша в Крэнфорде, но
ни за что на свете не подошел бы.” И я думаю, что мир, должно быть, очень плох,
ибо при всей подозрительности моего отца ко всем, с кем он
сделок, и, несмотря на все свои многочисленные предосторожности, он потерял более
тысяча фунтов обманом только в прошлом году.

Я просто пробыл достаточно долго, чтобы приучить мисс Мэтти к ее новому способу
жизнь, и собрать библиотеку, которую приобрел ректор. Он
написал очень доброе письмо мисс Мэтти, в котором говорилось: “как рад, что он должен
быть, чтобы взять библиотеку, так хорошо подобранную, поскольку он знал, что покойный мистер
У Дженкинса, должно быть, были, при любой оценке, наложенной на них ”. И когда она
согласился на это с оттенком печальной радости от того, что они уйдут
вернуться в дом священника и снова устроиться в привычных стенах,
он послал сообщение, что, как он опасается, у него не хватит места для них всех, и
возможно, мисс Мэтти любезно позволит ему оставить несколько томов о ней
полки. Но мисс Мэтти сказала, что у нее есть ее Библия и “Книга Джонсона
Словарь”, и у нее не должно было быть много времени на чтение, она боялась;
тем не менее, я сохранил несколько книг из уважения к ректору
доброта.

Деньги, которые он заплатил и которые были получены в результате продажи, были частично
израсходовано на запас чая, и часть его была вложена против
дождливый день — _и.е._ старость или болезнь. Это была всего лишь небольшая сумма, это
верно; и это вызвало несколько уклонений от правды и невинной лжи (все
что я считаю действительно очень неправильным - теоретически — и предпочел бы не ставить их
на практике), поскольку мы знали, что мисс Мэтти была бы озадачена своим долгом
если бы она знала о каком-нибудь небольшом резервном фонде, который создается для нее, пока
долги банка остались неоплаченными. Более того, она никогда не была
рассказала о том, каким образом ее друзья вносили свой вклад в оплату аренды.
Мне бы хотелось рассказать ей об этом, но тайна этого дела придавала
пикантность их доброго поступка, которого дамы не желали
сдаваться; и поначалу Марте приходилось уклоняться от многих сбивающих с толку вопросов, поскольку
к ее способам и средствам жить в таком доме, но постепенно Мисс
Благоразумное беспокойство Мэтти переросло в молчаливое согласие с существующим
договоренность.

Я оставил мисс Мэтти с добрым сердцем. Ее продажи чая во время первого
два дня превзошли мои самые оптимистичные ожидания. Вся страна
казалось, в раунде разом закончился весь чай. Единственное изменение, которое я мог
желаемым в способе ведения бизнеса мисс Мэтти было, чтобы она должна
не так жалобно умоляла некоторых своих покупателей не покупать зеленый
чай —проглатывает его как медленный яд, обязательно разрушающий нервы, и
порождать всевозможное зло. Их упорство в принятии этого, несмотря на
все ее предупреждения так сильно огорчили ее, что я действительно думал, что она
отказаться от его продажи и, таким образом, потерять половину ее обычаев; и я был вынужден
до крайности поражен примерами долголетия, полностью приписываемыми
постоянное употребление зеленого чая. Но последний аргумент, который уладил
вопрос, была ли моя ссылка на поезд удачной-масло и сало
свечи, которые эскимосы не только любят, но и переваривают. После этого она
признал, что “мясо одного человека может быть ядом для другого”, и
с тех пор она довольствовалась редкими замечаниями, когда
она думала, что покупатель был слишком молод и невинен, чтобы быть знакомым
с пагубным воздействием зеленого чая, производимого на некоторые конституции, и
привычный вздох , когда люди, достаточно взрослые, чтобы выбирать более мудро, предпочли бы
это.

Я приезжал из Драмбла, по крайней мере, раз в квартал, чтобы свести счеты,
и посмотрите после необходимые деловые письма. И, кстати о письмах,
Мне стало очень стыдно вспоминать свое письмо Ага
Дженкинс, и очень рад, что я никогда никому не давал названия своему творчеству. Я только
надеялся, что письмо потерялось. Ответа не последовало. Никакого знака сделано не было.

Примерно через год после того, как мисс Мэтти открыла магазин, я получила одну из Мартиных
иероглифы, умоляющие меня приехать в Крэнфорд очень скоро. Я боялся
что мисс Мэтти была больна, и ушла в тот же день, и взяла
Марта была удивлена, когда увидела меня, открывая дверь. Мы вошли в
на кухне, как обычно, чтобы провести нашу конфиденциальную конференцию, а затем
Марта сказала мне, что она ожидает родов очень скоро — через неделю или
два; и она не думала, что мисс Мэтти знает об этом, и она хотела, чтобы я
сообщить ей новость: “В самом деле, мисс”, - продолжала Марта, плача
истерично: “Я боюсь, что она этого не одобрит, и я уверен, что не
знать, кто должен заботиться о ней так, как о ней следует заботиться, когда я
залег”.

Я утешил Марту , сказав ей , что останусь , пока она не будет готова
снова, и только пожалел, что она не рассказала мне о причине этого внезапного
повестку, так как тогда я бы захватил с собой необходимый запас одежды.
Но Марта была такой плаксивой и нежной духом, и это было непохоже на ее обычное
себя, что я говорил как можно меньше о себе и старался
скорее для того , чтобы утешить Марту во всех вероятных и возможных несчастьях
которые теснились в ее воображении.

Затем я выскользнул из дверей дома и сделал вид, что я
покупатель в магазине, просто чтобы застать мисс Мэтти врасплох и получить
представление о том, как она выглядела в своей новой ситуации. Стояла теплая майская погода,
так что закрыта была только маленькая половинка двери, а мисс Мэтти сидела за
прилавок, вяжущая замысловатую пару подвязок; замысловатые они, казалось,
я, но трудный стежок не давил ей на душу, потому что она была
напевая тихим голосом про себя , в то время как ее иглы быстро входили внутрь и
вон. Я называю это пением, но осмелюсь сказать, что музыкант не стал бы так использовать
слово к беззвучному, но приятному жужжанию низкого измученного голоса. Я нашел
из слов, гораздо больше, чем из попытки сочинить мелодию, следует, что это
была Старая Сотая, которую она напевала себе под нос; но тихая
непрерывный звук говорил о содержании и дарил мне приятное чувство, так как я
стоял на улице сразу за дверью, вполне гармонируя с этим
мягкое майское утро. Я вошел внутрь. Сначала она не поняла , кто это был,
и встала, как будто собираясь обслужить меня; но в следующую минуту бдительная киска уже
вцепилась в свое вязанье, которое уронила от нетерпеливой радости, увидев меня. Я
обнаружил, после того как мы немного поговорили, что это было так, как Марта
сказано, и что мисс Мэтти понятия не имела о приближающемся домашнем
событие. Поэтому я подумал, что позволю событиям идти своим чередом, обеспечу это
когда я пришел к ней с ребенком на руках, я должен был получить это
прощение для Марты, которым она напрасно пугала себя
полагая, что мисс Мэтти воздержится, руководствуясь каким-то представлением о том, что новый
истец потребовал бы внимания от своей матери, чтобы это было
вероломная измена мисс Мэтти, которую нужно совершить.

Но я был прав. Я думаю, что это, должно быть, наследственное качество, для моего
отец говорит, что он почти никогда не ошибается. Однажды утром, в течение недели после
Я приехала, я пошла позвонить мисс Мэтти, с маленьким свертком фланели в
мои руки. Она была охвачена благоговейным страхом, когда я показал ей, что это такое, и
попросила свои очки с туалетного столика и посмотрела на них
любопытно, с каким-то нежным удивлением по поводу его маленького совершенства в
части. Она не могла прогнать мысль о сюрпризе весь день, но
ходил на цыпочках и был очень тих. Но она подкралась, чтобы посмотреть
Мы с Мартой обе заплакали от радости, и она получила комплиментарный
речь к Джему, и не знал, как снова выкрутиться из нее, и был только
вызволенный из ее дилеммы звуком магазинного звонка, который был
равное облегчение застенчивому, гордому, честному Джему, который так крепко пожал мне руку
энергично, когда я поздравил его, я думаю, что чувствую боль от этого
пока.

 [Изображение: Я пошел позвонить мисс Мэтти]

У меня была напряженная жизнь, пока Марта лежала в постели. Я присутствовал при разговоре с мисс Мэтти,
и готовил ей еду; я составил ее счета и изучил
состояние ее канистр и стаканов. Я тоже иногда помогал ей,
в магазине; и это доставляло мне немалое удовольствие, а иногда и немного
неловкость, наблюдать за ее поведением там. Если бы маленький ребенок пришел спросить
за унцию миндальных конфет (и четыре больших вида, которые пропускают
Мэтти Солд столько весил), она всегда добавляла еще один “в качестве
утяжелитель”, как она это называла, хотя весы были изрядно повернуты
раньше; и когда я протестовал против этого, ее ответ был: “Маленький
вещам это так нравится!” Не было смысла говорить ей , что пятый
comfit весил четверть унции и превращал каждую продажу в убыток для
ее карман. Поэтому я вспомнил о зеленом чае и взмахнул своим древком с
перо из ее собственного оперения. Я сказал ей , как нездорово
были миндальные конфетки, и как вредно их избыток мог бы сделать маленький
дети. Этот аргумент произвел некоторый эффект; ибо с этого момента
вместо пятого утешения она всегда говорила им протягивать свои крошечные
ладони, в которые она вытряхивала либо мятные, либо имбирные пастилки, в качестве
предотвращение опасностей, которые могут возникнуть в результате предыдущей продажи.
В целом торговля пастилками, осуществляемая на этих принципах, не
обещают быть прибыльными; но я был счастлив обнаружить, что она сделала больше
более двадцати фунтов за последний год благодаря ее продажам чая; и,
более того, что теперь она привыкла к этому, ей не нравилось
занятость, которая привела ее в доброжелательное общение со многими
люди вокруг. Если она придавала им хороший вес, они, в свою очередь,
привез много маленьких деревенских подарков “дочери старого пастора”; а
сливочный сыр, несколько только что снесенных яиц, немного свежих спелых фруктов, пучок
цветы. Иногда прилавок был довольно завален подобными предложениями,
как она мне и сказала.

Что касается Крэнфорда в целом, то все шло почти как обычно. Тот самый Джеймисон
а вражда Хоггинсов все еще бушевала, если это можно было назвать враждой, когда только
одна сторона очень заботилась об этом. Мистер и миссис Хоггинс были очень счастливы
вместе и, как большинство очень счастливых людей, вполне готовы быть дружелюбными;
действительно, миссис Хоггинс действительно желала, чтобы ее вернули к миссис Джеймисон
благосклонность, из-за прежней близости. Но миссис Джеймисон
считали само их счастье оскорблением для семьи Гленмайр, чтобы
которым она все еще имела честь принадлежать, и она упрямо отказывалась и
отвергал все авансы. Мистер Муллинер, как верный член клана, поддержал
пылко встал на сторону своей любовницы. Если бы он увидел мистера или миссис Хоггинс, он
переходил бы улицу и казался бы поглощенным созерцанием жизни
в целом, и его собственный путь в частности, пока он не прошел мимо них.
 Мисс Пул обычно забавлялась тем , что задавалась вопросом , что , черт возьми , миссис
Джеймисон сделал бы, если бы либо она, либо мистер Муллинер, либо любой другой член
ее домашние заболели; у нее едва хватало духу позвонить
Мистер Хоггинс после того, как она так с ними обошлась. Мисс Поул выросла совсем
нетерпеливо ожидающий какого - нибудь недомогания или несчастного случая с миссис Джеймисон или
ее иждивенцы, чтобы Крэнфорд мог видеть, как она будет действовать в
запутанные обстоятельства.

Марта снова начала ходить вокруг да около, и я уже установил лимит,
не очень далеко до моего визита, когда однажды днем, когда я сидел
в магазине-гостиной с мисс Мэтти — я помню, погода была холоднее
сейчас, чем это было в мае, три недели назад, и у нас был пожар и
держали дверь полностью закрытой — мы видели, как джентльмен медленно прошел мимо окна,
а затем встаньте напротив двери, как бы высматривая название
который мы так тщательно скрывали. Он достал двойной монокль и
некоторое время осматривался, прежде чем смог это обнаружить. Потом он пришел
внутри. И внезапно до меня дошло, что это был Ага
сам! Потому что его одежда имела необычный иностранный покрой,
и его лицо было темно-коричневым, как будто загорелым и заново загорелым на солнце. Его
цвет лица странно контрастировал с его пышными белоснежными волосами, его глазами
были темными и пронзительными, и у него был странный способ сжимать их и
сморщивая его щеки в бесчисленные морщины , когда он смотрел
пристально рассматривайте предметы. Он сделал это с мисс Мэтти, когда впервые вошел.
Сначала его взгляд зацепился за меня и немного задержался на мне, но затем
повернулся со странным испытующим взглядом, который я описал, к мисс
Мэтти. Она была немного взволнована и нервничала, но не больше, чем она
всегда так было, когда какой-нибудь мужчина заходил в ее магазин. Она думала , что он будет
вероятно, у нее есть записка или, по крайней мере, соверен, за который она бы
давать сдачу, что было операцией, которую она очень не любила, чтобы
выполнять. Но нынешний покупатель встал напротив нее, не спрашивая
ни за что, только пристально глядя на нее, пока он барабанил по столу
своими пальцами, просто ни за что на свете, как это делала мисс Дженкинс.
Мисс Мэтти как раз собиралась спросить его , чего он хочет (как она мне сказала
впоследствии), когда он резко повернулся ко мне: “Вас зовут Мэри Смит?”

“Да!” - сказал я.

Все мои сомнения относительно его личности рассеялись, и я только задавался вопросом
что он скажет или сделает дальше, и как мисс Мэтти перенесет радостный
шок от того, что ему пришлось раскрыть. Очевидно, он был в растерянности, как
объявить о себе, ибо он наконец огляделся в поисках чего-нибудь, чтобы
покупал, чтобы выиграть время, и, как это случилось, его взгляд зацепился за
миндальные конфетки, и он смело попросил фунт “этих штучек”. Я
сомневаюсь, что у мисс Мэтти был целый фунт в магазине, и, кроме того,
необычного масштаба заказа, она была огорчена мыслью о
они вызвали бы несварение желудка, если принимать их в таких неограниченных количествах. Она
поднял глаза, чтобы возразить. Что - то от нежной расслабленности в его лице
поразил ее в самое сердце. Она сказала: “Это — о, сэр! ты можешь быть Питером?”
и задрожал с головы до ног. Через мгновение он был уже за столом и
держал ее в своих объятиях, беззвучно рыдая от старости. Я принес
ей бокал вина, потому что ее цвет действительно изменился так, что это встревожило меня
и мистер Питер тоже. Он продолжал говорить: “Я был слишком внезапен для тебя,
Мэтти — у меня есть, моя маленькая девочка.”

Я предложил ей немедленно подняться в гостиную и лечь
вон там, внизу, на диване. Она с тоской посмотрела на своего брата, чья рука
она держалась крепко, даже когда была почти в обмороке; но после того, как он заверил ее
чтобы он не оставил ее, она позволила ему отнести ее наверх.

Я подумала, что лучшее, что я могла сделать, это сбегать и поставить чайник на
разжечь костер для раннего чая, а затем отправиться в магазин, оставив брата
и сестра, чтобы обменять что-то из многих тысяч вещей, которые у них должны быть
сказать. Я также должен был сообщить эту новость Марте, которая восприняла ее с
взрыв слез, который чуть не заразил меня. Она продолжала приходить в себя , чтобы
спросите, был ли я уверен, что это действительно был брат мисс Мэтти, потому что у меня
упомянул, что у него седые волосы, и она всегда слышала, что он был
очень красивый молодой человек. Что - то в том же роде озадачило мисс
Мэтти во время чаепития, когда ее усадили в большое мягкое кресло
напротив мистера Дженкинса, чтобы насмотреться на нее досыта. Она едва могла
выпить за то, что смотрела на него, а что касается еды, то это было вне
вопрос.

“Я полагаю, что жаркий климат очень быстро старит людей”, - сказала она, почти
себя. “Когда вы уезжали из Крэнфорда, у вас на голове не было ни одного седого волоса”.

“Но сколько лет назад это было?” - спросил мистер Питер, улыбаясь.

“Ах, верно! да, я полагаю, мы с тобой стареем. Но все же я сделал
не думал, что мы были такими уж старыми! Но белые волосы тебе очень идут,
Питер, — продолжила она, немного боясь, как бы не причинила ему боль, раскрыв
как его внешность произвела на нее впечатление.

“Полагаю, я тоже забыла даты, Мэтти, потому что, как ты думаешь, что у меня есть
привезли для тебя из Индии? У меня есть платье из индийского муслина и жемчужное
ожерелье для тебя где-то в моем сундуке в Портсмуте”. Он улыбнулся , как будто
забавляясь мыслью о несоответствии его подарков с
появление его сестры; но это не поразило ее сразу, в то время как
элегантность статей сделала свое дело. Я мог видеть , что на мгновение ее
воображение самодовольно остановилось на идее о ней, одетой таким образом; и
инстинктивно она поднесла руку к горлу — эта маленькая нежная
горло, которое (как сказала мне мисс Пул) было одним из ее юношеских
прелести; но рука встретила прикосновение складок мягкого муслина, в котором она
всегда была закутана до подбородка, и это ощущение напоминало ощущение
неподходящее жемчужное ожерелье для ее возраста. Она сказала: “Я
боюсь, я слишком стар, но с вашей стороны было очень любезно подумать об этом. Они
это как раз то, что мне должно было понравиться много лет назад — когда я был молод ”.

“Так я и думал, мой маленький Мэтти. Я вспомнил твои вкусы; они были такими
как у моей дорогой мамы.” При упоминании этого имени брат и
сестры еще нежнее сжали друг другу руки, и, хотя они
были совершенно безмолвны, я подумал, что им было бы что сказать, если бы
мое присутствие их не остановило, и я встал, чтобы привести в порядок свою комнату для
Занятие мистера Питера в тот вечер, намереваясь разделить с мисс Мэтти
кровать. Но при моем движении он встрепенулся. “Я должен пойти и договориться о
номер в отеле ‘Джордж’. Моя ковровая сумка тоже там.”

“Нет!” - сказала мисс Мэтти в великом отчаянии. “Ты не должна уходить; пожалуйста, дорогая
Питер—молись, Мэри—о! ты не должен уходить!”

Она была так сильно взволнована, что мы оба пообещали все, что она пожелает.
Питер снова сел и протянул ей руку, которая для большей безопасности
она держала обеими руками, и я вышел из комнаты, чтобы выполнить свое
договоренности.

Долго-долго ночью, далеко-далеко утром мисс Мэтти и
Я говорю. Ей было что рассказать мне о жизни и приключениях своего брата,
о котором он сообщил ей, когда они сидели наедине. Она сказала все
было ей совершенно ясно; но я никогда до конца не понимал всего
история; и когда в последующие дни я утратил свой благоговейный трепет перед мистером Питером настолько, чтобы
расспрашивай его сам, он смеялся над моим любопытством и рассказывал мне истории
это звучало так похоже на слова барона Мюнхгаузена, что я был уверен, что он
издевался надо мной. То , что я слышал от мисс Мэтти , заключалось в том , что он был
доброволец при осаде Рангуна; был взят в плен
Бирманец; и каким-то образом добился благосклонности и в конечном итоге свободы от знания
как пустить кровь вождю маленького племени в каком-нибудь опасном случае
болезнь; что после своего освобождения из многолетнего плена у него были свои
письма, возвращенные из Англии со зловещим словом “Мертв”, помеченным на
их; и, считая себя последним из своей расы, он поселился
стал плантатором индиго и предложил потратить остаток
его жизнь в стране, к жителям и образу жизни которой он имел
стал привычным, когда мое письмо дошло до него; и, со странным
страстность, которая характеризовала его в старости так же, как и в юности, он имел
продал свою землю и все свое имущество первому покупателю и приехал
домой к бедной старой сестре, которая была более счастлива и богата, чем кто-либо другой.
принцесса, когда она смотрела на него. Наконец-то она уговорила меня уснуть, и
затем меня разбудил легкий звук у двери, о котором она умоляла
мое прощение, когда она покаянно забралась в постель; но, кажется, когда я
больше не мог подтвердить ее веру в то, что давно потерянное было действительно
здесь — под одной крышей — она начала бояться, что это было всего лишь пробуждение
ее мечта о том, что рядом с ней все это время никогда не было Питера
благословенный вечер — но что настоящий Питер лежал мертвый далеко под каким-то
дикая морская волна или под каким-нибудь странным восточным деревом. И такой сильный был
это ее нервное чувство стало таким, что ей захотелось встать и уйти
и убедить себя, что он действительно был там, слушая через
дверь к его ровному, размеренному дыханию — мне не хотелось бы называть это храпом, но
Я сам слышал это через две закрытые двери — и мимо-и-этим успокоил мисс
Мэтти спать.

Я не верю, что мистер Питер вернулся домой из Индии богатым, как набоб; он
эвен считал себя бедным, но ни его, ни мисс Мэтти это особо не волновало
об этом. Во всяком случае, у него было достаточно средств, чтобы жить “очень благородно” в
Крэнфорд; он и мисс Мэтти вместе. И через день или два после его
прибытие, магазин был закрыт, в то время как отряды маленьких сорванцов радостно
ждал ливня конфет и леденцов, которые приходили время от времени
вниз на их лица, когда они встали - пристально глядя на мисс Мэтти
окна гостиной. Иногда мисс Мэтти говорила им
(наполовину скрытый за занавесками): “Мои дорогие дети, не заставляйте
вам плохо”; но сильная рука оттащила ее назад, и еще более дребезжащий
принять душ лучше, чем когда-либо удавалось. Часть чая была отправлена в виде подарков
крэнфордские леди; и кое-что из этого было распределено среди пожилых людей
который помнил мистера Питера в дни его беззаботной юности. Индеец
муслиновое платье было зарезервировано для дорогой Флоры Гордон (мисс Джесси Браун
дочь). Гордоны были на Континенте последние несколько
лет, но теперь ожидалось, что они вернутся очень скоро; и мисс Мэтти, в ее
сестринская гордость, предвкушаемый большой восторг от радости показать им мистера
Питер. Жемчужное ожерелье исчезло; и примерно в то же время многие
красивые и полезные подарки появились в семьях
Мисс Пул и миссис Форрестер; и несколько редких и изящных индийских украшений
украшал гостиные миссис Джеймисон и миссис Фиц-Адам. Я сам
не был забыт. Среди прочего, у меня был самый красивый - в переплете и
лучшее издание работ доктора Джонсона, которое только можно было достать; и дорогая мисс
Мэтти со слезами на глазах умоляла меня рассматривать это как подарок
от ее сестры, а также от нее самой. Короче говоря, никто не был забыт;
и, что было более того, каждый, каким бы незначительным он ни был, кто проявил
доброта к мисс Мэтти в любое время, был уверен в сердечном отношении мистера Питера
уважение.




ГЛАВА XVI.
МИР КРЭНФОРДУ


Неудивительно, что мистер Питер стал таким любимцем в Крэнфорде.
Дамы соперничали друг с другом, кто должен восхищаться им больше всего; и никто
удивительно, ибо их спокойная жизнь была удивительно взбудоражена
прибытие из Индии — тем более, что прибывший человек рассказал более замечательные
историй, чем Синдбад-Мореход; и, как сказала мисс Пул, был таким же
хорош, как Арабская ночь в любой вечер. Что касается меня, то я вибрировал
всю свою жизнь между Драмблом и Крэнфордом, и я думал, что это было довольно
возможно, что все истории мистера Питера могут быть правдой, хотя и замечательной;
но когда я обнаружил, что, если мы проглотим анекдот о сносном
в течение одной недели мы значительно увеличили дозу на следующую, я
у меня начали возникать сомнения; особенно после того, как я заметил, что, когда его сестра
присутствовал, рассказы об индейской жизни были сравнительно скучными; не
что она знала больше, чем мы, возможно, меньше. Я также заметил , что когда
ректор пришел позвонить, мистер Питер по-другому заговорил о
страны, в которых он побывал. Но я не думаю, что дамы в Крэнфорде
сочли бы его таким замечательным путешественником , если бы у них был только
слышала, как он говорил так же тихо, как обращался к нему. Он им нравился тем,
действительно, лучше за то, что он был тем, кого они называли “таким очень восточным”.

Однажды, на избранной вечеринке в его честь, которую давала мисс Поул, и от
который, поскольку миссис Джеймисон почтила его своим присутствием и даже
предложил отправить мистера Муллинера подождать, мистера и миссис Хоггинс и миссис
Фитц-Адама обязательно исключали — однажды у мисс Поул мистер Питер
сказал, что устал сидеть прямо, прислонившись к жесткой спинке непростого
стульев и спросил, не может ли он позволить себе посидеть
скрестив ноги. Согласие мисс Пул было с готовностью дано, и он спустился вниз
с предельной серьезностью. Но когда мисс Поул спросила меня, в слышимом
прошепчите: “Не напомнил ли он мне об Отце Верующих?” Я
не мог не думать о бедном Саймоне Джонсе, хромом портном, и в то время как
Миссис Джеймисон медленно прокомментировала элегантность и удобство
отношение, я вспомнил, как мы все последовали примеру этой леди в
осуждая мистера Хоггинса за вульгарность , потому что он просто скрестил ноги
когда он неподвижно сидел на своем стуле. Многие способы питания мистера Питера были
немного странный среди таких леди, как мисс Пул, и мисс Мэтти, и миссис
Джеймисон, особенно когда я вспомнила о нетронутом зеленом горошке и
двузубые вилки на обеде у бедного мистера Холбрука.

Упоминание имени этого джентльмена вызывает у меня в памяти разговор
между мистером Питером и мисс Мэтти однажды летним вечером после того , как он
вернулся в Крэнфорд. День был очень жарким, и мисс Мэтти
была сильно угнетена погодой, в разгар которой ее брат
упивался. Я помню, что она не смогла покормить ребенка Марты,
которое в последнее время стало ее любимым занятием, и которое было столь же
дома, в ее объятиях, как у своей матери, до тех пор, пока он оставался
легкий, переносимый такой хрупкой женщиной, как мисс Мэтти. В этот день, чтобы
на что я ссылаюсь, мисс Мэтти казалась более чем обычно слабой и
вялая, и оживала только тогда, когда садилось солнце, и ее диван был
подкатился к открытому окну, через которое, хотя оно и смотрело в
главная улица Крэнфорда, благоухающий запах соседнего
время от времени появлялись сенокосы, приносимые мягким бризом, который
всколыхнул унылый воздух летних сумерек, а затем затих. В
тишина душной атмосферы терялась в журчащих звуках , которые
входили через многие открытые окна и двери; даже дети были за границей
на улице, как бы поздно это ни было (между десятью и одиннадцатью), наслаждаясь
игра, для которой у них не хватило духу в разгар
день. Для мисс Мэтти было источником удовлетворения видеть, как мало
были зажжены свечи даже в квартирах тех домов, из которых
подавал самые большие признаки жизни. Мистер Питер, мисс Мэтти и я имели все
некоторое время они молчали, каждый в отдельной задумчивости, когда мистер
Вмешался Питер—

“Знаешь, малыш Мэтти, я мог бы поклясться, что ты был на большой дороге
за супружество, когда я покидал Англию в тот последний раз! Если бы кто- нибудь сказал мне
ты бы тогда жила и умерла старой девой, я бы посмеялся в
их лица.”

Мисс Мэтти ничего не ответила, и я тщетно пытался придумать какую-нибудь тему
что должно было бы эффективно повернуть разговор; но я был очень глуп;
и прежде чем я заговорил, он продолжил—

“Это был Холбрук, тот прекрасный мужественный парень, который жил в Вудли, которого я
раньше я думал, что это унесло бы моего маленького Мэтти. Вы бы никогда так не подумали
теперь, я осмелюсь сказать, Мэри; но эта моя сестра когда-то была очень хорошенькой
девочка — по крайней мере, я так думал, и поэтому у меня есть предположение, что так поступил бедняга Холбрук.
Какое ему было дело умирать до того, как я вернулся домой, чтобы поблагодарить его за все его
доброта к ни на что не годному детенышу, каким я был? Именно это заставило меня
сначала подумай, что он заботился о тебе, потому что во всех наших рыболовных экспедициях это было
Мэтти, Мэтти, о чем мы говорили. Бедная Дебора! Какую лекцию она прочитала
меня за то, что однажды пригласила его домой пообедать, когда она увидела
Экипаж Арли в городе, и подумал, что миледи может позвонить. Что ж,
это было много лет назад; прошло больше половины жизни, и все же кажется, что
вчера! Я не знаю парня, который бы мне больше нравился в качестве
шурин. Ты, должно быть, плохо разыграл свои карты, мой маленький Мэтти,
так или иначе — хотел, чтобы твой брат был хорошим посредником, да,
малышка? ” спросил он, протягивая руку, чтобы взять ее за руку, когда она
ложись на диван. “Почему, что это? ты дрожишь и сотрясаешься,
Мэтти, с этим проклятым открытым окном. Заткнись, Мэри, сию же минуту!”

Я так и сделал, а затем наклонился, чтобы поцеловать мисс Мэтти и посмотреть, не она ли
действительно были охлаждены. Она схватила меня за руку и сильно сжала
сжать — но, я думаю, бессознательно, — потому что через минуту или две она заговорила с
нас совершенно своим обычным голосом, и улыбнулась, прогоняя наше беспокойство, хотя
она терпеливо подчинилась предписаниям, которые мы навязывали, о теплой постели
и бокал некрепкого негуса. Я должен был уехать из Крэнфорда на следующий день, и
прежде чем я ушел, я увидел, что все последствия открытого окна имели довольно
исчез. Я руководил большинством изменений, необходимых в
дом и домашнее хозяйство в течение последних недель моего пребывания. Магазин был
еще раз гостиная: пустые гулкие комнаты, снова обставленные до
те самые чердаки.

Были какие - то разговоры о том , чтобы устроить Марту и Джема в другой
дом, но мисс Мэтти и слышать об этом не хотела. Действительно, я никогда ее не видел
так сильно возбудился, как тогда, когда мисс Пул предположила, что это самый желанный
договоренность. До тех пор, пока Марта будет оставаться с мисс Мэтти, мисс Мэтти
была только слишком благодарна за то, что она была рядом; да, и Джем тоже, который был
очень приятный мужчина, которого можно иметь в доме, потому что она никогда не видела его из
от конца недели до конца недели. А что касается вероятных детей, если они
получились бы все такие маленькие прелестницы, как ее крестница Матильда,
она не должна была возражать против номера, если Марта этого не сделала. Кроме того, следующим был
зваться Деборой — пункт, которому мисс Мэтти неохотно уступила
Упрямая решимость Марты, что ее первенцем должна быть Матильда.
Поэтому мисс Пул пришлось сбавить тон и даже понизить голос, когда она сказала
для меня это, поскольку мистеру и миссис Хирн все еще предстояло продолжать жить в том же
дом с мисс Мэтти, мы, безусловно, поступили мудро, наняв
Племянница Марты в качестве вспомогательного персонала.

Я оставила мисс Мэтти и мистера Питера очень удобными и довольными; единственный
предметом сожаления для нежного сердца единственного и социальной
дружелюбный характер другого, являющийся досадной ссорой между миссис
Джеймисон, плебейские Хоггинсы и их последователи. В шутку, я
однажды предсказал , что это продлится только до тех пор , пока миссис Джеймисон или мистер
Муллинер были больны, и в этом случае они были бы только рады быть
друзья с мистером Хоггинсом; но мисс Мэтти не понравилось, что я заглядываю вперед
к чему-либо подобному болезни столь легким образом, и до того, как год был
все обошлось гораздо более удовлетворительным образом.

Одним благоприятным октябрьским утром я получил два письма из Крэнфорда. Оба
Мисс Поул и мисс Мэтти написали, чтобы попросить меня приехать и познакомиться с
Гордоны, которые вернулись в Англию живыми и здоровыми со своими двумя
дети, теперь уже почти взрослые. Дорогая Джесси Браун сохранила свой прежний вид
природа, хотя она сменила свое имя и положение; и она написала
сказать, что она и майор Гордон рассчитывали быть в Крэнфорде в
четырнадцатое, и она надеялась и умоляла миссис Джеймисон запомнить ее
(названа первой, как и подобало ее почетному положению), мисс Поул и мисс
Мэтти — сможет ли она когда-нибудь забыть их доброту к ее бедному отцу и
сестра?—миссис Форрестер, мистер Хоггинс (и здесь снова прозвучал намек на
доброта, проявленная к давно умершим), его новая жена, которая как таковая должна
разрешить миссис Гордон пожелать познакомиться с ней, и кто был,
более того, старый шотландский друг ее мужа. Короче говоря, каждый
был назван по имени ректора, который был назначен в Крэнфорд в
промежуточный период между смертью капитана Брауна и замужеством мисс Джесси, и
теперь был связан с последним событием — вплоть до мисс Бетти Баркер. Все
были приглашены на ленч; все, кроме миссис Фиц-Адам, которая пришла на
живет в Крэнфорде со времен мисс Джесси Браун, и которую я нашел довольно
хандрит из-за этого упущения. Люди удивлялись мисс Бетти
Баркер включена в почетный список; но, с другой стороны, как мисс Поул
сказано, что мы должны помнить о пренебрежении благородными нормами жизни
в которой бедный капитан воспитывал своих девочек, и ради него мы
проглотили нашу гордость. Действительно, миссис Джеймисон скорее восприняла это как
комплимент, ставящий мисс Бетти (бывшую _her_ горничную) на один уровень с
“эти Хоггинсы”.

Но когда я прибыл в Крэнфорд, еще ничего не было выяснено о миссис
Собственные намерения Джеймисона; пойдет ли достопочтенная леди, или она
нет? Мистер Питер заявил, что она должна и она это сделает; мисс Пул покачала
ее голова была опущена и подавлена. Но мистер Питер был человеком со средствами. В
во-первых, он убедил мисс Мэтти написать миссис Гордон и сообщить
ей о существовании миссис Фиц-Адам, и просить эту особу, такую добрую, и
сердечность и щедрость могут быть включены в приятное приглашение. Ан
ответ пришел с обратной почтой, с милой маленькой запиской для миссис
Фитц-Адаму, и просьба, чтобы мисс Мэтти доставила его сама и
объясните предыдущее упущение. Миссис Фиц-Адам была довольна, насколько могла
быть, и снова и снова благодарил мисс Мэтти. Мистер Питер сказал:
“Предоставьте миссис Джеймисон мне”, - так мы и сделали, тем более что ничего не знали
что мы могли бы сделать, чтобы изменить ее решимость, если бы однажды сформировались.

Ни я, ни мисс Мэтти не знали, как обстоят дела, пока мисс
Поул спросил меня, как раз за день до приезда миссис Гордон, думаю ли я, что там
было ли что-нибудь между мистером Питером и миссис Джеймисон по брачной линии,
из-за этого миссис Джеймисон действительно собиралась на ланч в “Джордж”.
Она послала мистера Муллинера вниз пожелать , чтобы там была скамеечка для ног
посадили на самое теплое место в комнате, так как она собиралась прийти и знала, что
их стулья были очень высокими. Мисс Пул выбрала эту новость
вверх, и исходя из этого, она строила всевозможные догадки и все еще оплакивала
еще. “Если Питер женится, что станет с бедной дорогой мисс Мэтти?
 И миссис Джеймисон, из всех людей!” Мисс Пул , казалось, думала , что были
другие дамы в Крэнфорде, которые отдали бы больше чести его выбору,
и я думаю, что у нее, должно быть, в голове был кто-то, кто не был женат, потому что
она продолжала говорить: “Вдове так не хватало деликатности думать о
такая вещь”.

Когда я вернулась к мисс Мэтти, я действительно начала думать, что мистер
Питер, возможно, думал о миссис Джеймисон в качестве жены, и я была так же несчастна
как мисс Поул по этому поводу. У него в руках был пробный лист большого плаката .
рука. “Синьор Брунони, Маг короля Дели, раджи
Уде и великий лама Тибета” и т. д. и т.п., собирался “выступить в
Крэнфорд только на одну ночь”, уже на следующую ночь; и мисс Мэтти,
ликующий, показал мне письмо от Гордонов, обещающих остаться на
это веселье, о котором мисс Мэтти сказала, было целиком делом рук Питера. У него было
написал, чтобы попросить синьора приехать, и должен был взять на себя все расходы по
этот роман. Билеты должны были быть разосланы бесплатно стольким людям, сколько вместил бы зал .
держать. Короче говоря, мисс Мэтти была очарована этим планом и сказала, что
завтра Крэнфорд напомнит ей о Престонской гильдии, членом которой она
было в ее юности — обед в “Джордже” с дорогими Гордонами,
и синьор вечером в Зале Собраний. Но я— я посмотрел только
при роковых словах:—

 “Под покровительством ДОСТОПОЧТЕННОЙ миссис ДЖЕЙМИСОН”.

Итак, она была выбрана председательствовать на этом развлечении мистера Питера;
возможно, она собиралась вытеснить мою дорогую мисс Мэтти из его сердца, и
сделай ее жизнь еще раз одинокой! Я не мог с нетерпением ждать завтрашнего дня
с любым удовольствием; и каждое невинное предвкушение единственного
послужило для усиления моего раздражения.

Итак, сердитый и раздраженный, и преувеличивающий каждый незначительный инцидент, который
это могло бы усилить мое раздражение, я продолжал до тех пор, пока мы все не собрались в
отличная гостиная в “Джордже”. Майор , миссис Гордон и прелестная Флора
и мистер Людовик были настолько умны, красивы и дружелюбны, насколько это было возможно;
но я едва могла обращать на них внимание, наблюдая за мистером Питером, и я видела, что
Мисс Пул была не менее занята. Я никогда не видел миссис Джеймисон такой взволнованной и
оживленная до этого; ее лицо выглядело полным интереса к тому, кем был мистер Питер
говоря. Я подошел поближе, чтобы послушать. Мое облегчение было велико, когда я уловил это
его слова не были словами любви, но то, что, несмотря на все его серьезное выражение лица, он
прибегал к своим старым трюкам. Он рассказывал ей о своих путешествиях по Индии, и
описание чудесной высоты Гималаев: одно прикосновение
после того, как другой прибавил к их размеру, и каждый превзошел прежний в
абсурд; но миссис Джеймисон действительно наслаждалась всем этим совершенно добросовестно. Я
предположим, ей требовались сильные стимуляторы, чтобы возбудить ее, чтобы выйти из нее
апатия. Мистер Питер завершил свой рассказ, сказав, что, конечно же, в
на этой высоте не было найдено ни одного животного, которое существовало бы на
нижние регионы; игра — все было по-другому. Увольнение в один прекрасный день
увидев какое-то летающее существо, он был очень встревожен, когда оно упало, обнаружив
что он застрелил херувима! В этот момент мистер Питер поймал мой взгляд, и
одарил меня таким забавным взглядом, что я почувствовала уверенность, что у него и в мыслях не было о миссис
Джеймисон как жена с того времени. Она выглядела неловко изумленной—

“Но, мистер Питер, стрельба в херувима — не думаете ли вы — боюсь, что это было
святотатство!”

Мистер Питер мгновенно взял себя в руки и, казалось, был шокирован
идея, которая, как он достаточно правдиво сказал, была теперь представлена ему для
в первый раз; но тогда миссис Джеймисон должна помнить, что он был
живя долгое время среди дикарей — все из которых были язычниками — некоторые из
он боялся, что они были откровенными инакомыслящими. Затем, увидев мисс Мэтти
приблизившись, он поспешно сменил разговор, и через некоторое
в то время как, повернувшись ко мне, он сказал: “Не удивляйся, чопорная маленькая Мэри, тому, что все мои замечательные истории. Я считаю миссис Джеймисон честной добычей, и
кроме того, я намерен умилостивить ее, и первым шагом к этому является
не давая ей уснуть. Я подкупил ее здесь, попросив позволить мне
ее имя в качестве покровительницы моего бедного фокусника этим вечером; и я не
хотите дать ей достаточно времени, чтобы разжечь свою злобу против
Хоггинсы, которые только что вошли. Я хочу, чтобы все были друзьями, ибо
Мэтти так сильно расстраивается, когда слышит об этих ссорах. Я пойду на это
опять же мало-помалу, так что вам не нужно выглядеть шокированным. Я намерен войти в
Зал собраний сегодня вечером с миссис Джеймисон с одной стороны и миледи, миссис
Хоггинс, с другой стороны. Ты увидишь, если я этого не сделаю”.

Так или иначе, он это сделал и честно втянул их в разговор
вместе. Майор и миссис Гордон помогли в хорошей работе со своими
совершенное незнание какой-либо существующей прохлады между любым из
жители Крэнфорда.

С того самого дня в нем воцарилась прежняя дружелюбная общительность
Крэнфордское общество; за что я благодарен из-за моей дорогой мисс
Любовь Мэтти к миру и доброте. Мы все любим мисс Мэтти, и я
почему-то кажется, что мы все становимся лучше, когда она рядом с нами.

 * * * * *

  _ Элизабет Клегхорн Гаскелл_