Время майских гроз

Весною мир меняется. Весною дышится и чувствуется по-иному. Весною кажется, что этот мир действительно хорош, что впереди еще нас ждет много светлого и доброго. Весной хочется читать стихи, и не для кого-нибудь, а просто так, для себя. Но, увы, книг мы уже практически не открываем, а по скудоумному телеящику ничего не показывают, кроме сопливых сериалов, идиотских ток-шоу и фанерной российской попсы, бессмысленной и беспощадной. А потому на память и приходят полузабытые стихотворные строки далекой школьной поры.

«Люблю грозу в начале мая…» - помните Тютчева? Или: «О, весна без конца и без края!..» Это Блок – для тех, кто не в курсе. В детстве главным было заучить задаваемые стихотворения наизусть и прочитать их у доски по возможности без запинок и с выражением. О том, что существуют три магические даты – год рождения, год смерти поэта и год написания им того или иного шедевра – мы, школьники, тогда не задумывались. И действительно, чего тогда года было считать: вон их впереди сколько.
Лишь когда число прожитых лет подошло к тридцати, автор этих строк стал обращать внимание на упомянутые даты – сначала просто из любопытства, а затем и перенося на себя самого этапы жизни и творчества авторов любимых стихов. И ужаснулся. К тому времени, когда для меня это стало важно, Лермонтов уже погиб. Ему было двадцать семь, а его литературному наследию позавидует не один десяток маститых членов союза писателей. У меня же за душой в двадцать семь не было ровным счетом ничего. Вообще ни-че-го.

Очень скоро, в тридцать лет, ушел Есенин. Я только-только к этому возрасту успел прочитать его сборник, а уже «отговорила роща золотая». Пора же что-то, наконец, делать самому, работать, созидать. Ведь потом можно просто не успеть…
Тридцать пять лет. Ушел Рубцов.
Тридцать семь. Ушли Пушкин и Маяковский.
Сорок лет. Блок.
Сорок два. Высоцкий.
Сорок восемь. Цветаева.

Нет сил считать, не успеваю. Пытаюсь дотянуться великим хотя бы до колена. Не получается, масштаб таланта не тот. Только бы не опустить руки. Работать, работать, пускай даже творческих ориентиров почти не осталось.
Стоп, почему не осталось, а как же Ахматова, Тютчев?

Федор Иванович, на вас одна надежда. Поэт-философ, прошу вас, будьте нашим жизненным ориентиром.

«Люблю грозу в начале мая» - Тютчеву двадцать четыре года.
«Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые» - двадцать шесть.
«О, как убийственно мы любим…» - сорок семь.
«Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора…» - пятьдесят три.
«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется» - шестьдесят шесть.
Вот она, линия жизни, шкала ценностей, с которой надо сверять себя и свои дела ежегодно, ежемесячно. Многие ли из нас утруждают себя этим? Что мы конкретно сделали, что создали, чего достигли в эти сорок семь, пятьдесят три?.. От того, насколько честно мы с вами ответим на эти вопросы, зависит очень многое. Вся наша оставшаяся жизнь.

Хотя если не считать жизнью вечную погоню за деньгами, властью и званиями, то многие из нас вообще как бы не живут. Впрочем, не нам судить об этом, ибо каждый ответит потом только за себя. А всех нас обязательно спросит Тот, кто все видит.
Настало время воспетых поэтом майских гроз. Станем ли мы действительно дышать и чувствовать чуть по-иному, или просто отмахнемся от этого весеннего наваждения?