Русский роман. Том II. Глава 28. Слухи

ТОМ ВТОРОЙ
ГЛАВА XXVIII
Слухи


Еще полнился Родимов слухами, в достоверность которых отчаянно хотелось верить.

— Кстати, доводилось ли вам слышать, что строительный красный кирпич уже вырос в цене вдвое? Будто глину теперь на карельской березе обжигать стали.

— Мастерская же на Старосвятском кладбище пилит гранит круглые сутки, но на памятники его не продает. Ждет, когда камень на облицовку моста понадобится. По гораздо более вкусным ценам. Моя теща хотела себе плиту наперед заказать, так теперь, надо полагать, жить будет вечно, такой ей срок на изготовление надгробия дали.

— А в окрестных имениях принялись заготавливать гусиные яйца, гречишный мед и конопляное семя. Бог весть почему, но тамошние помещики убеждены в необходимости меда и конопли для строительства. Наши родимовские закупщики уже и руки опустили, так они этим обескуражены.

Иногда, правда, делались попытки посудачить об ином:

— Верно ли, господа, что купцу Оськину дали-таки личное дворянство?

— Да кому это кроме Оськина интересно? Вы нам скажите лучше, в чем смысл индексации акций?

И разговор переходил на прежнее:

— Известно, что в Санкт-Петербурге нельзя и казармы оштукатурить так, чтобы полковой командир не построил себе из тех же средств небольшого особнячка вдоль Петергофской дороги или в Гунгербурге, с небольшим коровником в заднем дворе. Вот уж где жизнь правильно устроена! Надобно этому учиться, не дураки ведь мы здесь собрались. И ежели оно правильно получится, то скоро все мы, вот увидите, заживем как в столице.

— Судари мои, вот это да! Прямо душа поет!

— Это у вас, Елпидифор Иваныч, не душа поет, это у вас в животе бурчит. А я вас предупреждал, что к Папандопулосу ходить надо привычку иметь.

Но и такой прозой жизни не сбить было царящей в городе всеобщей эйфории.

— Судя по всему, нам предстоит увидеть небывалую деловую активность и совершенно феерические доходы, — с замиранием сердец всё повторяли друг другу купцы из обученных грамоте и той же породы строительные подрядчики. – Возможно, повезет и самим в этом поучаствовать!

Прочие, не способные так красиво высказать свое мнение, находили выход эмоциям, как обычно, в выражении верности престолу:

— Да здравствует его императорское величество! Гип-гип-ура! Виват!

Имелись, правда, в городе один-два неудачника, что уныло философствовали о вреде больших денег для нравственности. Кто любит богатство, тому, мол, нет от него никакой пользы. А приобретение мудрости, мол, гораздо лучше золота. И откуда только набираются люди такой чуши? Но этих малахольных никто понимать не желал, а если кто и слушал, то с тайной усмешкой. Чудаки эти были, скорее, как скол на бутылочном горле, видеть который неприятно, но пить-то он никак не мешает. Только осторожнее прикладывайся к бутылке, губу не порви.

В целом же торговое сословие, само себя до крайности распалившее горячими мечтами и ожиданием доселе невиданных барышей, заранее пребывало в восторге. В итоге некоторые из коммерсантов впали в раж и начали умничать не только на людях, где сие естественно, но даже и дома. Как-то при этом забывая, что такое мудрствование совершенно неуместно там, где все от самого твоего рождения знают, насколько ты на самом деле балбес.

Воодушевление царило повсеместно. Восторженный доктор Штромберг, имеющий в своих пациентах множество купеческих семей, даже написал статью в журнал «Magazin f;r die psychische Heilkunde», обобщив некое исследование, лично им в Родимове и проведенное. О том, что его наблюдения за клиническими пациентами в больничке для бедных, и амбулаторные измерения, осуществленные на дому, со всей убедительностью показали увеличение средней температуры тела физически здорового купца на целый градус. В среднем по городу.

В Родимове над страстью Штромберга носить с собой весьма громоздкий термометр длиною в фут посмеивались, но соглашались терпеть его чудачества, в том числе получасовую процедуру измерения температуры – доктор-то он знающий, хоть и чудак. Вот и дали ему множество фактического материала для написанной позже диссертации, доказательно трактующей, что жар является порой следствием не болезни, а массового умов помешательства.

На второй неделе пребывания в Родимове вахт-министра Куркова-Синявина ликование среди деловых людей стало всеобщим. Разве что парадных шествий не было, а остальное всё было в Родимове представлено в лучшем виде. И хотя отрезвляло понимание того, что дворянское сословие своего не упустит и со всей решительностью влезет в процесс зарабатывания легких денег, но и это знание радости не уменьшало. Знающие в предпринимательстве люди дворян даже жалели:

– Ай-яй-яй, да что они в этом понимают?

Надо ли говорить, что упоительный восторг царил от того повсеместно в торговых складах, лабазах и лавках.

Этому есть простое объяснение. Одно дело, согласитесь, красть по мелочи на усушке, утруске, усадке и уварке, каждый миг опасаясь получить трепку от объегоренного клиента, и совсем другое – масштабно и почти легально воровать на национальных прожектах, что и денег приносят немерено, и дают полное и достоверное ощущение в кои-то века реализованного патриотического чувства, доселе тихо дремавшего под бременем рутинных бытовых забот.

Государство у нас не только богатое, но и мудрое. И в силу этой мудрости имеет разумение, что богатству должно быть верное применение. А что может быть правильнее того, чтобы помочь людишкам, готовым помогать государству? В той самой ситуации, когда всякий чиновник полагает, что государство – это именно он. Ну и пошло-поехало.

Когда такое начинается, всяк может убедиться, что если обыкновенный вор ходит крадучись, с оглядкой, голос имеет тихий и повадки опасливые, то вор из патриотов говорит звучно, ножку ставит уверенно, с притопом; он всегда бодр и ничего не боится, поскольку убедил себя, что с самим господом находится по одну сторону бруствера. Хотя да, доктор Штромберг прав: некая горячечность в распаленном купеческом организме при этом наличествует.