Курочка

     Агафье Семёновне было уже за девяносто. Она и в молодости была небольшого росточка, а тут стала уж  совсем крохотной. Большую часть второй половины своей жизни она проработала дворником почти в самом центре Москвы, орудуя летом метлой, а зимой лопатой и ломом. От постоянного пребывания на улице, всё лицо её  исполосовали глубокие морщины, а подслеповатые глаза сощурились. От густых и чёрных волос осталась жиденькая седая косичка, которую она смешно заплетала, порой прибирая в пучочек на затылке, а иной раз и просто оставляла мышиным хвостиком на плече.
     Под восемьдесят, Агафью отправили на пенсию, и она, от нечего делать, разъезжала от сына к младшей дочери, затем к старшей и обратно. Поживёт, поживёт с недельку-другую и домой. Каталась по городу с пересадками совершенно самостоятельно. Но восьмидесяти шести лет подвернула ногу - вывих...
     Пришла молоденькая врачиха и строго наказала бабульке лежать две недели и не вставать, только если в туалет. Она и не вставала, соблюдая наказ доктора.
     Через две недели встала... Мышцы ног ослабели и не держат, ещё и сделалась почти совсем глухая и слепая.
     Тут, мой вам совет: когда доживёте до старости (если доживёте), то без особой нужды не ложитесь более чем на неделю. Организм подумает, что вы легли умирать и начнет вам в этом содействовать.
     С тех пор стали возить старую маменьку по детям на такси, и жила она у каждого уже не неделю, а месяц и более. До туалета и на кухню ходила сама, ела тоже сама, пыталась мыть посуду, но каждый раз неудачно - чашки и тарелки выскальзывали из слабеньких рук и разбивались. Сплошные убытки. Но ничего - жила и жила...
     Частенько, приходя из школы, я бросал портфель  и  вбегая на кухню, радостно спрашивал у неё, тихо сидящей возле круглого кухонного стола, и перебирающей большими пальчиками сложенных рук один вкруг другого:
- Как поживаешь, бабушк...? - Мне она была прабабушка, но "пра" выговаривать было долго, и я укорачивал...
Она горестно вздыхала и равнодушно скоренько говорила:
- Не даёт Бог смерти. Не даёт...
     Я немного огорчаясь такому ответу, терялся и чуть погодя, молча шёл в свою комнату. Мы не разделяли  настроения друг друга: она моей радости, а я её печали.
     Прабабушка всегда, куда бы надолго ни отправлялась, разъезжала с одной и той же древней иконой, подаренной ей на свадьбу в 1907 году известным архитектором И.П. Машковым. У Машковых она была кухаркой. Он же, сам, будучи из простой семьи и сиротой, выйдя в большие люди, всегда с уважением относился ко всем, кто составлял часть его непростой жизни, протянувшейся из Тамбовской губернии в Москву. По праздникам Иван Павлович приглашал собраться в зале и торжественно дарил всей прислуге и их детям, всем без исключения, дорогие подарки. Это были золотые колечки, серёжки, перстни, кулоны, цепочки, браслеты. Отношение было, что к кухаркиным детям, что к своим - одинаковое. Играли и гуляли вместе. Только когда приходили учителя, то хозяйские, конечно, занимались и учились отдельно. А так...
     Всё подаренное золото Агафья Семёновна растратила в войну, меняя на хлеб. Тяжело ей было в Москве с младшим любимым сыном. Родила она его поздно, до последнего думая, что в сорок три года только поправляются.
     В 1945 году, после Победы И.П. Машков умер, дворовых распустили и Агафья Семёновна стала дворником. Единственным подаренным, да так и не проданным ею имуществом, оставалась икона в серебряном окладе. Уж и не знаю точно, но наверно, перевозя икону с собой с места на место, она верила, как верят многие,  по язычески почитая именно её за самого; Бога, как некий оберег.
     Приезжая к нам, где моя бабушкой была её старшей дочерью, Агаша сидела за столом на кухне или лежала в маленькой комнате на кровати в нише.
     Сидя на кухне, она ждала кормления. Бабушка - дочь, приготовив суп, разливала его по тарелкам: своей маме - Агаше, мне и себе. Начинали есть... На первой же пробной ложке, прабабушка  подозрительно прищуриваясь на дочь, заносчиво объявляла:
- Себе-то, из другой кастрюли налила..., - мол, знаем-знаем...
Молодая бабушка, начиная сразу от волнения и гнева задыхаться, резко переставляла свою тарелку матери, а её суп к себе. Агафья Семёновна, невозмутимо помешав ложкой в тарелке "новый" супчик, осторожно черпала его и размещала во рту. Прожевав и проглотив содержимое, она очень довольная, с расстановкой произносила очаровательную фразу, которая сводила мою бабушку буквально с ума, а меня веселила до крайности:
- Ну вот - теперь совсем другое дело...
     Чудила старушка...
     Как-то, увидав меня младшего школьника, она вдруг пристально воззрилась и, указывая пальцем, вопросила свою дочь - пенсионерку:
- Это твой муж?
На что моя бабушка, не сморгнув мгновенно и раздражённо ответила:
- Это твой отец!
Агафья Семёновна хмыкнула, оценив шутку и возразила:
- Э-э-э-э, что ты, мой отец - когда ещё умер...?!
- А мой муж в сорок первом! - отрезала дочь.
     Меня подростка, конечно, всё это очень развлекало: "Какие смешные, эти мои две бабки..." - думал я, наблюдая за их разборками.
     Однажды, проникшись внезапной нежностью и любопытством, я подошёл к Агаше, лежавшей в нише на кроватке и взял её за руку с узловатыми пальцами, покрытыми прозрачной пятнистой кожей, и стал их зачем-то гладить. Девяностолетняя старушка, глядя перед собой белесыми, ничего не видящими глазами, как-то едва слышно закудахтала и дважды ласково произнесла: "Милай..., милай...". Я и тогда, чуть не заплакал... Как же должно быть долго её никто не гладил и не жалел...
     **************************
     Прошло совсем немного.
     Лето я всегда проводил в деревне. Там у тети Оли было полно всякой живности: куры, утки, гуси, кошка и даже овцы. На всё это можно было смотреть часами, развлекая себя наблюдениями за животным миром. Особый интерес, конечно, вызывали драчливые и озабоченные петухи, несущиеся орущие куры и цыпляточки. Среди несушек выделялась одна маленькая белая курочка. Она ходила особняком и хорошо неслась. Петухи, а их всегда было двое, её любили и исправно "топтали". Я сразу узнавал эту несушку по немного склонённому на бок гребешку. Шли годы, я взрослел, а курица всё ещё не была отправлена в суп. Тетя Оля вдруг начала её жалеть: "Семь лет ей уже. Нестись перестала, а в суп -  жёсткая. Чего  резать - то, пусть доживает".
     И вот уж мне лет четырнадцать, курица почти моя ровесница. Гребешок совсем свис и прикрыл один глаз, петухи на пожилую не кидались, ходила она пешком, пошатываясь, частенько приседая отдыхать. Я к ней запросто подкрадывался  и без труда ловил двумя руками, аккуратно складывая крылья. Пойманная, она всегда громко орала и приходилось её сразу выпускать, потому как к крику присоединялись петухи, другие куры и даже гуси. Да и тётя Оля этого не любила.
     Но однажды, я, как всегда  подкрался, поймал её, сел на лавку и посадил на колени. Курочка на удивление, вела себя тихо и молчала. Я погладил её по гребешку и она, прикрыв глаза, нежно и тоненько так заквохтала, закурлыкала... Что-то очень уж мне это напомнило... Но что, сразу и не понять... А когда я приехал из деревни домой в Москву, сказали мне, что бабушка Агаша умерла.   
     Господь подарил инсульт в 92 года.
    
©  А.Е. Тулупов
   29 января 2023 г.