Конец Света

    Представим на мгновение, что завтра Конец света (в нынешних реалиях это вполне логично), и меня бы спросили в последнем откровенном разговоре с неизвестным собеседником: «Какие ошибки в своей жизни ты не успел исправить?».
Я бы ответил:
— Пытаться всё всегда объяснять.
Никому не нужно это. Зачастую большинство живут так, как они видят и видеть другого попросту не хотят. А ты пытаешься им объяснить события под разными углами и обстоятельствами. Зачем? Не знаю. Наверное дело в литературе, где есть логика и суть событий, и от этого я привык мыслить логично с причинно-следственной связью всего происходящего и так же всё объяснять и говорить. А в ответ как обычно тишина или: «Что умничаешь?».
    В последние месяцы, в большей степени объясняю уже просто для себя, в виде монолога, говоря что-то другому человеку, который всё равно меня не слушает. И всегда после слов такая пустота внутри… Лучше вообще ничего не говорить, чем быть с этой пустотой.

— Вечно куда-то торопиться.
Как будто поезд с названием «Яркий успех до 30» вот уже скоро скроется в тумане и никогда не приедет вновь. И шанса никакого тоже не будет. Хочется, конечно, очень насыщенной, западной жизни, но ещё больше хочется просто остановиться в парке и закинув голову, следить за свободными журавлями в небе… И так хочется думать о действительно важных вещах, а не о том, как бы убежать от военкомата и просто выжить, каждый день быстро работая в щемящую пустоту.

— Обуздать свою иррациональность.
Купить очередные разноцветные Конверсы? Запросто! А купить нужную зимнюю, но некрасивую обувь? Тут надо подумать: а надо ли мне это? В летних по снегу похожу, зима ведь не вечная, — и так во всём, что касается одежды и предметов.

— Не научился знакомиться с людьми.
Всегда мне кажется, что я глупый, неинтересный, замкнутый, неуверенный человек, с которым никто не будет вести нормальную беседу.

— Слушать кого-то, особенно тех, у кого жизнь совершенно другая.
К старшим, конечно, следует прислушиваться, но не слушать… А не получается! В обществе всё таки живём. Если 100 человек скажут, что длинные волосы это плохо и вообще признак пола, то начнутся сомнения, а позже волосы и вовсе обстригутся. Плевать, если это волосы, а если — важное жизненное решение? И по обыкновению, мнение большинства ошибочно. А на исправление этой ошибки уйдёт не одно десятилетие. Если вообще человек что-то будет делать.

— Зависеть от внимания и ВК.
Очень трудно об этом говорить, потому что от позитивной оценки творчества в самые тёмные моменты жизни зависит 90 процентов настроения. А в обычные — процентов 70. Это глупо, но ВК и «в сумерках тишины» это моё истинное будущее и настоящее, это то ради чего, в принципе, я сейчас живу. А когда не получается удивить или большой труд ничего не собирает из-за каких-то нелепых алгоритмов, то в душе тьма и ужас. В такие моменты хочется просто закрыться и уйти, не слушая при этом «На заре».

— Не перестал бояться себя.
Конечно, я уже писал, что перестал бояться своих идей и слов, но это больше внешне выражаемое, нежели внутреннее чувство. Я боюсь ресторанов, кафе, условно дорогих магазинов, новых коллективов, обществ людей, потому что всегда чувствую себя в них недостойным. Я как будто бы не должен находиться среди сияния обычной жизни, среди людей из другого «уровня». Я чужой там, я боюсь себя показать. Я неуклюжий, вечно растерянный и моё место на окраине города, в панельках, в подъездах, парках и лесах.
Поэтому я всегда смотрю на что-то высшее с каким-то удивлением, восхищением и страхом, — страхом того, что, если я туда попаду, то меня обсмеют, съедят, разденут и пересоберут.
История этой боязни очень длинна. Она начинается от лёгкой дружбы с очень богатым одноклассником, у которого в 00-х и 10-х было всё, что можно и нельзя было представить, а я находился у него дома, словно нищий, до реставрации нами магазина Dior пару лет назад, где я видел как могут жить люди и одеваться в шелка и меха, совершенно не похожие на «достойных»: мошенники, депутаты, легальные проститутки.
    Эта мещанская моя слабость глубоко внутри засела, и поэтому прошлый текст «Раздумье у театра Мусы Джалиля» был предельно важен. Я как будто бы что-то на мгновение почувствовал тогда, одновременно сильное и понятное, то, что я так давно искал, но, увы, это было поздно, ведь завтра Конец света.

    На часах пять. По официальным данным, Конец света предположительно настанет в 6. На улице солнечно и тихо, ни единой души — все сидят по домам и покорно ждут назначенного часа.
— Чего же ты, друг, плачешь? — вдруг спросил я человека, с которым только-только закончили прошлую беседу.
— Не могу я так больше… — ответил он, отвернувшись к окну. — Слаб я, страшно мне. Не могу… Скоро нас не будет, а я обо всём жалею, об этих ошибках… Только и делал всю жизнь, что поддавался человеческим слабостям: пил, кутил, изменял, бросал и ненавидел. Вот ты, — слез он с подоконника, — вот ты неужели всегда был таким правильным? Таким чистым?
— Не знаю.
— Таких людей не существует. Мы все животные. Давай говори быстро! Твои ошибки это же пустяки. Чего ты мне мозги морочишь? А может ты человека убил? И поэтому молчишь, себя не выдаешь? А? Говори!
Я сказал вот что:
— Я часто обманываю и хочу казаться для окружающих лучше, чем есть на самом деле. Иногда доходит до того, что обман превращается в игру, в плохую, но интересную. Обманываю не крупно, а так, по мелочам, чрезмерно и тонко приукрашивая.
— Очень много, блять, использую мат. Как говорят: «я матом не ругаюсь — я на нём разговариваю». Так и со мной: зачастую сложно объяснить, используя сложноподчинённые предложения, а сказал одно-два слова и всё стало ясно. Но мат необходимо использовать искусно, правильно и уместно, иначе настанет ****ец.
— Слишком я сентиментален и чувствителен. Но не к трогательным событиям, а к совершенно странным. Например, мягкая игрушка. Я беру её в руки, это какой-то неказистый динозаврик и всё: что-то екает в груди и глаза на мокром месте. Или читаю рассказ какой-нибудь, а там описание леса просто восхитительное, и вот снова слёзы. Когда драма, трагедия, смерти, расставания, мне как будто бы всё равно, а вот мелочи, детали и глубина выводят на слезливое настроение.
— В какой-то степени ужасно самоуверен, в вещах, которыми живу.
— Если и пью, то пью от души для души.
— Я эгоистичен. Пытаюсь делать только то, что интересно мне, как и каждый человек, но стараюсь по-доброму, никому не мешая.
— Не умею радоваться чужим успехам.
— Очень злопамятен. Не так, что я думаю об этом каждую минуту, о каких-то пустяках, мелочах. Нет, моё злопамятство очень крупное, глубокое и оно, как вызов или призыв к мести, к мести очень умной и тонкой. Граф Монте-Кристо, не иначе.
— Бываю очень раздражённым и погружённым в себя. (Сейчас почти всегда). В такие моменты совсем не замечаю людей, очень много думаю и отвечаю на вопросы резко и громко.
— Моя эмоциональность всегда берет верх над разумом.
— Всегда что-то ломаю, разрушаю. Иногда случайно, иногда нет, чтобы поддержать баланс созидания и разрушения, видимо.
— Постоянно ощущаю, что повсюду какой-то подвох.
— Холоден к проблемам людей, которые мне не интересны или слишком очевидны пути их исправления.
— Язык мой опережает мысли.
— Не умею общаться с «пацанами» и мужиками.
— Чрезмерно принципиален и перфекционен. Но не по упёртому. Ненавижу упёртых и тупых.
— Ненавижу безыдейность.
— Ненавижу искусственную стерильность и правильность.
— Ненавижу грязь и отсутствие рамок этой грязи в литературе, музыке, кино.
— Ненавижу душных экспертов во всём.
— Ненавижу людей, что постоянно «тыкают».
— Ненавижу невоспитанных тупых людей, что портят жизнь нормальных.
— Ненавижу «патриотов».
— Ненавижу бухариков, которые убегают от мнимых проблем в бутылку.
— Ненавижу невзаимность!
— Ненавижу, когда влюбленность путают с любовью, а любовь с привычкой и удобством.
— Ненавижу нытиков, что ноют как им плохо и ничего не делают. Или ещё хуже, специально делают так, чтобы их пожалели. Ненавижу!
— Ненавижу ВК и алгоритмы.
— Ненавижу повсеместное лицемерие и двойные стандарты.
— Ненавижу отсутствие человеческого в человеке.
— Ненавижу торгашей, капиталистов.
— Ненавижу позеров.
— Ненавижу ненавидеть!

    …Ненавижу ненавидеть! — как только я сказал эти слова, за окном замелькали яркие белые вспышки. Время было ровно 6. Мой собеседник, по лицу которого было видно, что мои слова выше были ему не по духу, вместо того, чтобы возразить мне, посмотрел на вспышки и упал на колени передо мной.
— Друг, прости меня за всё, — говорил собеседник мне, — за сделанное и не сделанное. Если я и делал что-то плохо, то, честно, это не со зла, а как-то случайно, совсем не специально получалось… Увы, дурак я, самый последний дурак. Эх… Был бы у меня ещё шанс, то я бы всё исправил. Всё! А сейчас прости меня и прощай, — сказал он, обняв мои колени. Когда он сел обратно на подоконник, всё за окном стало светлым, даже белым, видно было, как люди со страха бегут по улице, прижимаются к земле и умоляюще кричат на исчезающее небо. Я и мой собеседник зажмурили глаза, взялись крепко за друг друга и так больно почувствовали всем телом, что всё, настал конец, — Конец света.

                ***

— Ты жив, друг… жив? Прошу, проснись, — сказал кто-то, теребя мои волосы. — Всё прошло! Прошло, представляешь? Просыпайся!
Я узнал этот голос.
— Что? — ответил я, еле вставая. — Что прошло то?
— Как что? Конец света.
Собеседник подвёл меня к окну.
— Вон смотри, теперь другой свет.
    Действительно, всё было другим и необычным.
— Как же всё блестит и сияет, да и небо какое-то слишком голубое… Всё это так хорошо, — воскликнул собеседник и по-глупому заулыбался. Что-то в его лице изменилось: стало оно каким-то весёлым и открытым, что ли.
— Пока ты тут спал несколько дней, — продолжал он, — я все ошибки исправил, перед всеми, кого конечно нашёл, я попросил прощения, пить бросил, да и вообще стал теперь совсем другим человеком — чистым и правильным.
Меня это ещё больше смутило.
— Зачем? — спросил я.
— Ну а как же? Нам дали второй шанс. Ты признался во всём плохом в тебе и я тоже. Если ты нашёл силы и ответственность признаться и попытаться исправить всё, то почему бы тебе не дать второй шанс? Если ты бы посмотрел новости, то услышал бы, что население земли теперь составляет 1 миллиард человек. Представляешь: 1 миллиард очищенных людей! Никогда бы не поверил.
— Это очень интересно. А остальные?
— Исчезли под ярким свечением. До смешного даже дошло: у нас теперь нет ни одного чиновника… Забавно, но факт. Пошли лучше прогуляемся!
— Пойдём, а то я ничего не понимаю.
— А чего не понимать — это же было твоей мечтой. Чтоб мир очистился от плохих, злых и бессовестных людей.
— Так-то оно так, но откуда…
— Никаких но, просто порадуйся за новый мир.
— Да я радуюсь, радуюсь…

    Прошёл день, другой, третий, месяц, год — и посмотрите! Совершенно невинные и чистые люди стали поклоняться культу Добра.
    Доброго человека официально разделили на три категории: добрый, добрейший, сверхдобрый.
    Каждый светлый день появлялись разные социальные группы посвященные добру, морали, нравственности и альтруизму. Одна группа говорила, что их добро добрее, другая, что их, третья — молча соглашалась, зная, что именно их добро это настоящая истина.
    На зданиях, на вывесках, на рекламных щитах стали развешивать сначала великие цитаты про добро, а немного позже, товары, которые помогали людям стать ещё добрее. Вновь организовывались политические партии, например, такие как: Единое добро, лДпр, Справедливое добро и так далее.
    Теперь показателем успеха считались не какие-то деньги, а так называемые «Спасибо», которым всегда отвечали на добро: чем больше человек набирал Спасибо, тем правильнее и добрее он становился в глазах окружающих.
Добро было везде: на прилавках (добрая колбаса, добрый хлеб, молоко доброе… разве что только сок «Добрый» не поменял название), в литературе («Добрый Онегин», «Горе от добра», «Добро и мир», «Добродетель и поощрение» и т.д), в кино, на картинах, в быту, в музыке, во всех университетах (которые начинались на Д. Например, ДГУ, ДГИК, ДГУП…), во всех профессиях (которые теперь стремились к одной цели… к добру. Неважно, ты врач, учитель, строитель: план добра нужно было выполнить в срок, да и в резюме писалось только: добрый, хочу стать ещё добрее), встречалось в именах, фамилиях (самое популярное имя для новорождённых отныне: Добрыня, а фамилия — Добров/Доброва), в соцсетях (ВДобре, Доброграмм, What’s good и т.д)… В общем, много было добра, всего действительно не перечислишь.
    Жили мы счастливо, читая утром и вечером, как молитву цитату Джефферсона о добре, но в какой-то момент, этого добра у нас стало слишком много — и у добра нашего государства появился враг. По телевизору сказали громогласно: «Плохое, неправильное добро другого государства сделалось слишком опасным и недостойным существования, и наш истинный долг его как можно быстрее уничтожить». И после слов любимого диктора, наше государство объявило войну — войну за настоящее добро. Так и началась первая Добрая война. Продлилась она недолго: сверхдобрые люди договорились, расцеловались, сухо перечислили человеческие потери и заключили мир, в котором было оговорено о создании уже другой системы добра — доброитализм.
    Я внимательно следил за всеми событиями и уже давно потерял суть и правду: где было настоящее добро, а где ложь и пропаганда? Совсем запутавшись в замечательных словах наших добрых политиков, я просто замкнулся в себе, жалея, что тогда высказал всё плохое про себя и не исчез вместе со всеми грешными. А тем временем, мой некогда очищенный и правильный собеседник стал снова пить, но по-доброму, снова стал изменять, конечно же, по-доброму, да и ненавидел он всех людей тоже — по-доброму. Теперь всё и у всех было не иначе, как по-доброму…