Кто первым встал, того и дети

Всегда, когда мы собирались отмечать Новый год у Сергеевых, то на следующий день, первого января, как такового просто не существовало. Вот ни разу. Да, тридцать первого мы начинали загодя, встречали наступление Нового года по Владивостоку, потом по Новосибирску, еще по каким-то городам, пока вместе с часовыми поясами не доходили до Москвы. Без пяти полночь слушали речь Президента, стоя пели гимн, загадывали желания, пили, ели, шли гурьбой на елку, благо центр был в шаговой доступности. Снова пили, поздравляли с праздником незнакомых людей. Потом уже события переплетались, перемешивались как праздничный винегрет, ну короче просыпались мы всегда утром второго, а первое число, оно как-то выпадало, и из календаря, и из жизни.

Так же было и в этом году, я продрал глаза спозаранку и долго пытался понять где нахожусь, и вспомнить события прошлого дня или ночи. Воспоминания всеми силами упирались заползать в пульсирующую болью голову. С точностью я был уверен лишь в одном, что сегодня второе января. Взглядом я скользнул по потолку с трещиной, затем по обоям с зелеными цветами и уставился на огромную – в пол стены – репродукцию Айвазовского «Прощание Пушкина с морем». Затем на кровать запрыгнула кошка и мурлыча начала тыкаться мокрым носом мне в лицо. Ну и апогеем этого пробуждения стал детский голос, который вдруг позвал с кухни: «Папа, Па-ап».

Надо было вставать и отправляться на поиски моего друга Сергеева, вот только три вещи смущали меня: не припоминаю я у него на стене такой огромной картины, кошек этот аллергик отродясь не держал, да и дети его давно уже выросли и разъехались по миру.

Вот так дела-а!

Размышления прервала, высунувшаяся из-под одеяла рука. Кисть чьей-то руки сделала круговое движение, а потом уверенно нащупала моё плечо и похлопала по нему.

– Слышал? Папа! Иди! Твои дети тебя ждут!

– Мои?

– Конечно твои. Кто первым встал, того и дети, – с ударением на «твои» пробурчало тело, скрытое одеялом, и продолжило, – были мои кричали бы: «Мама». Так что следующий раз, Сергеев, когда решишь заорать на ребенка: «Весь в мать!», – хорошо подумай. Иди развлекайся! Дети позвали тебя…

– Значит, если позвали «папа» то, я – отец? Не согласный я! С чего бы это! И вообще я еще спать хочу.

Я решительно накрылся с головой одеялом и повернулся в сторону, сопящего во сне тела. Рука привычно легла на согнутую коленку и так же по хозяйски-привычно подтянула женское тело к себе под бок. Я провёл ладонью по бедру, пересчитывая пальцами родинки. Женское тело напряглось и пнуло меня, отталкивая от себя.

– Сергеев, последний раз говорю. Иди на кухню, накорми детей и выдай им подарки. А потом можешь прийти досыпать. И до вечера руки не протягивай. Ты знаешь своих детей – они в дверь не стучат.

Тело перевернулось под одеялом. Уперлось в меня руками и ногами и столкнуло с кровати. Следом полетела, мурлыкающая в полёте кошка.

– Муську тоже покорми.

Я встал, подобрал, валяющиеся на полу джинсы, и пошёл знакомиться с детьми, мучаясь мыслью откуда я должен знать, что эти дети кем-то плохо воспитаны  и почему я должен от этого страдать.

Дети на кухне ели торт.

– Пап, мог бы и не вставать. Мы уже всё нашли. – расплылся в улыбке старший, отламывая большой ложкой кусок побольше от когда-то целого торта.

– Может не всё? – толкнул его под столом ногой младший.

Я огляделся, подошел к холодильнику и достал бутылку не допитого абсента и, не найдя чистой рюмки, плеснул в чайную чашку, положил в неё сахару и долил холодной водой из-под крана. Размешал и выпил. Зажмурился, ловя ощущения ледяного жара по пищеводу. Открыл глаза. Лёвчик и Вовчик доедали торт.

– Момент. – Остановил процесс я, отбирая у них пластиковый поддон и собирая остатки торта своей ложкой. – Есть в одну наглую харю, даже вдвоем – это свинство. Муську покормите сами. Дом не поджигать. Друзей не водить. Мы с мамкой досыпать. Без стука не входить… И будет вам счастье.

Я повернулся на выход, поднял руку и открыл дверцу антресольки. Потянул завязанный на узел пакет и протянул наследникам.

– Рисуйте. Один из вас станет великим художником. Второй – архитектором. Так что – творите и наша с матерью старость будет прекрасна. Картина ваша , кстати, тоже.  Мать проснется тоже выразит благодарность. Простите пирогами.

Пацаны синхронно кивнули уже раздербыживая пакет.

Войдя в спальню, я прикрыл дверь, разделся и лег под одеяло.

– Ленок. Я научил своих детей стучаться.

– Спорим, ты не объяснил им, что еще нужно дождаться разрешения, чтобы войти? – буркнула жена, обнимая меня и устраиваясь на плече.

– Сами должны догадаться, – я хмыкнул ей в ухо.

Стук в дверь чуть опередил удар об стену.

– Пап, тетя Нина звонит. Кричит, что Петров детей потерял и тете Нине говорит, что он – Сергеев…

Я высунул руку из-под одеяла и поманил сына.

– Ты главное – не волнуйся, – приказал я Нинке. У Петровых Что-то упало, а потом трубка буркнула:

– Ну…

– Гну! Сеанс погружения в будущее прошел успешно. Игоряныч  ваших детей осязал и лобызал. И домой тебя увел, чтобы заняться их созданием.

– Кого?

– Детей. Ты только не стрессуй. Я тоже видел. Твоих. Моих дома не было. Выросли и уехали. Ты его похмели. Я вот тоже с утра себя не помнил.

– Сергеев, а что вы вчера пили?

– Абсент, милая, абсент. На полчашки две чайные ложки сахара и … можно добавить воды