Ревизор Любовь Нечаева

       Роман В.А. Владыкина «Ловкач» относится к жанру сатиры. Создавался в перестроечные годы, когда ещё действовала плановая экономика и административно-командная система. Но в любое время человек остаётся со своими запросами.  Остро и динамично развивается сюжет, характеры выписаны в соответствии с их психологией, показаны нравы общества, когда нарождались меркантильно-стяжательские, а то и хищнические отношения, когда не духовные ценности, а деньги стали мерилом материального благополучия.
       В разгар перестройки изображены отношения коллектива швейной фабрики. В центре отдел главного механика и наладчик Жора Карпов.  Роман многопланов.
       Сегодня этот термин современной критикой  не употребляется. Книга состоит из трёх частей: первая – «Жора Карпов», вторая – «Разброд», третья – «Карьера».
       В романе  прослеживается путь главного героя, его жизненные устремления и наконец, неожиданный карьерный взлёт. Автор  отразил такие социальные явления тех лет, как хищения, нажива, бесхозяйственность, коллективный эгоизм, когда материальная выгода становилась самоцелью,  создавалась воровская среда. В таких условиях порядочному, честному человеку приходилось нелегко и особенно, когда вокруг царила атмосфера «круговой поруки», которая в те времена была очень распространена.
       В романе запоминаются образы, кроме главного героя Жоры Карпова и жены Марины, также его антипод – Михаил Борин, ревизор фабрики Любовь Нечаева, главный механик Иван Лонев, делец-махинатор Аркадий Леваков, спецмеханик Леонид Листвянкин (по ходу сюжета он уже главный механик), электрослесарь Анатолий Путилин и другие. Старательно выписаны женские образы.

                Владимир Владыкин

                Ревизор Любовь Нечаева
                (Отрывок из романа «Ловкач»)

       Между прочим, есть люди, о которых говорят, что на любом посту или должности, они остаются честными и принципиальными, что такие люди совершенно неподкупны, у них развито высоко чувство личного достоинства.
       И таким человеком слыла на фабрике Нечаева Любовь Сергеевна. Хоть и работала она ревизором, но была всеми уважаемая. Причём не без чувства юмора. Но когда бывала чернее тучи, к ней лучше не подходи.  Лет пятидесяти, не очень полная, однако несколько утратила стройную фигуру, какой была в молодости.
       Когда-то у неё было довольно красивое с выразительными чертами лицо. Но теперь уже на не очень свежих, но пока ещё цветущих румянцем щёчках, ближе ко рту обозначались первые морщины. И на гладкой коже выделялись большие карие глаза и будто всегда оставались весёлыми, и даже молодыми.
       Любовь Сергеевна не успевала ещё сесть в автобус, чтобы доехать в нужное ей ателье, как там уже безошибочно знали, что к ним едет Нечаева. И даже с удивительной точностью сообщалось о её приезде и в другие ателье.
       Однако эта предсказуемость пошивочными мастерскими её маршрута, Любовь Сергеевну из себя никогда не выводила. Свою работу она знала превосходно, свой долг исполняла честно и от неё больше ничего не требовалось.
       – Ну, вас никогда не застанешь врасплох, – начинала весело она, видя, что в ателье её уже ждали. – И скажите, пожалуйста, как вы узнаёте о моём приезде? – говорила будто бы наивно, а сама, между тем, хорошо усвоила ту систему круговой поруки, которая на фабрике действовала безотказно, и с чем как бы бесполезно было бороться. Но сама она так не думала, и никогда не унывала, если не удавалось взять нарушителей за руку.
       Кстати, эта система была весьма проста: Любовь Сергеевна не скрывала примерный график своих рейдов, который изменяла на своё усмотрение, ибо того требовала её работа, в какие дни недели она должна была проверять оформление заказов, их реализацию в том-то и том-то ателье. За долгие годы работы на фабрике, её довольно хорошо изучили. Из любого ателье могли позвонить в контору, чтобы узнать о местонахождении Любови Сергеевны, где им, разумеется, охотно шли навстречу.
       Давно известно, за многие годы работы на одном месте, люди настолько тесно привыкают друг к другу, что создают здоровый или порочный коллектив. Но Любовь Сергеевна была далека от того числа, когда нужный человек становится своим на всю оставшуюся жизнь.
       Впрочем, нельзя сказать, чтобы Любовь Сергеевну боялись так, как иногда боятся прокурора. И всё-таки каждый раз её появления в любом ателье ждали с долей тревоги, потому что она была в своих действиях порой, как считали, неуравновешенна , и с ней в критических случаях было совершенно невозможно столковаться, если, допустим, ею вскрывались факты «бесквитанционки». В дни проверок для неё ровным счётом было всё равно, какое это ателье – передовое или отстающее, на каком счету у директора находилась та или иная заведующая? Она любила повторять:
      – Дорогие мастера, я для вас не враг, а спаситель, –– она видела, что портнихи ей отвечали лишь сдержанными и снисходительными улыбками. И тогда она прибавила:
      – Ох,приходится сожалеть, и напрасно же вы мне не верите!
      Любовь Сергеевна работала на фабрике более двадцати лет, и на её памяти ни в одном ателье не было заведующих-старожилов. Но она это полностью не могла отнести на свою безупречную работу, что ей вовремя удавалось ухватить с поличным тех, кто рабочее время использовал в своих целях. Хотя были и другие веские обстоятельства.
       Например, такие, как явное невыполнение плана, но на бумаге всё выглядело гладко, и эта ложь тщательно замалчивалась, и вынуждало уйти с фабрики хороших мастеров, а приписки и воровство скрывались ни кем-нибудь, а парткомом...
       Между прочим, Любовь Сергеевна ни на одном фабричном банкете не участвовала, которые в основном устраивались с аккуратной регулярностью по праздникам и на которые взирала с долей подозрения, что таковые проводились, в то время как фабрика  непостоянно выполняла план. А ежели случалось, что в них принимала участие даже Дроздова, которую, как директора, она всё-таки уважала. Но это её как-то настораживало. Хотя она знала, что Дроздова сама банкетами не очень злоупотребляла, так как в стенах предприятия пышные застолья пресекала, стараясь на таковые не попадать, даже, если получала приглашения от заведующих. Но она их ни то, чтобы игнорировала, поскольку была не уверена и сомневалась, что банкет устроен в складчину. А то бывали случаи, когда запускали руку в кассу. И выслушивать Нечаеву ей было неприятно. 
       Тем не менее, нередко она находила вескую причину на нём не присутствовать.  Так что директор принимала приглашение лишь в том случае, когда ей давали заверение, что празднество организовано на личные... Но и тогда Валентина Николаевна, смотря по своему самочувствию, то ли давала согласие, то ли в таковом отказывала, поскольку  иногда ей нездоровилось. А если всё-таки приезжала, то при удобном случае, старалась незаметно уйти. Однако на фабрике поговаривали, что Валентина Николаевна бывала и в райисполкоме и в горисполкоме и что там предпочитала бывать на банкетах. 
       А поскольку план часто срывался, Валентина Николаевна во всех ателье, какой бы ни был праздник, всякие застолья запрещала. Хотя и против банкетов по случаю чьего-либо юбилея, у неё находилось устойчивое предубеждение. Но если дела шли хорошо, она их не пресекала. Предубеждение состояло лишь в том, что это могло бросать нехорошую тень на её авторитет, ибо она считалась вполне честной. А какой руководитель такого ранга мог заподозриться в бесчестности или казнокрадстве?
       Но Валентина Николаевна не могла допустить, чтобы банкеты устраивались за счёт казны фабрики, потому просила через секретаря зайти в кабинет Любовь Сергеевну.
       Хоть такие просьбы были не столь часты, зато повторялись с той регулярностью, с какой наступали очередные праздники. На подобные проверки остальные управленцы фабрики смотрели не то, чтобы с подозрением, но ничуть не страшась упреждающих действий, не доверяющего им директора, поскольку экономику фабрики частенько лихорадило. Но каким-то чудом натягивали план, правда, на что уходило не тридцать дней, а соответственно все сорок. Зато работницам подчас ни на один день задерживалась выплата зарплаты. И вот Валентина Николаевна должна была проверять буквально каждый рубль, координируя действия свои с Любовью Сергеевной.
       И что же, такие проверки устанавливали грубейшие нарушения финансовой дисциплины почти в каждом ателье, которые сокрывались в основном в подложных документах, о якобы реализованных изделиях. Но они ничего общего не имели в соответствии с действительными фактами...
       На очередной планёрке Дроздова учиняла разнос провинившимся заведующим ателье, которые в своё оправдание по привычке накидывались на Листвянкина, что его подчинённые работают спустя рукава.
       – Откуда же будет план, когда ни одна машинка не отлажена, а механиков не дозовёшься? – жаловались буквально в одном тоне и одними и теми же словами почти все заведующие.
        Листвянкин, как всегда, сидел за столом с опущенной головой, и считалось, что это была его любимая поза. Он избегал смотреть на кого-либо, и бесполезно было доказывать обратное тому, что порой, защищая себя, заведующие умышленно наговаривали на его отдел, и оправдываться было унизительно и бессмысленно, так как директор верила им больше, чем ему.
       – Любовь Сергеевна, ни вас ли я просила проверить механиков, где они болтаются? – обратилась Дроздова.
       – Валентина Николаевна, нет, вы смеётесь надо мной? У кого народный контроль, тому вы и говорили, вот тот и пускай проверяет.
        Любовь Сергеевна выглядела солидно и для своих лет достаточно модной, причём она одевалась из магазинов и очень даже элегантно. В ателье почти ничего себе не шила, и не то, чтобы из принципа, а просто, чтобы быть от заведующих совершенно независимой. Хотя не упускала случая в любом ателье пошутить:
       – Вот вы мне не хотите сшить пальто, я и буду к вам ходить с частыми проверками!
       – Да, пожалуйста, Любовь Сергеевна, мы только будем рады! – почти взахлёб отвечали ей прельстительным тоном портнихи и швеи. И Нечаевой вполне было ясно, что им перед ней нельзя не заискивать, почти каждая работница на своём месте шила побочный заказ...
       – Ну, так и рады, не врите, пожалуйста, – отчеканила весело Любовь Сергеевна, сохраняя за собой преимущество.
       – А кто вас обшивает? – спрашивала самая любопытная.
       – Ну, вот ещё чего, сейчас я всё начну вам объяснять?!
       Между тем на фабрике не было секрета, что Любовь Сергеевна брала готовые вещи в магазине. Причём одни уверяли, что Нечаева владела большими связями. Однако в какой-то мере это соответствовало действительности, если учитывать, что её дочь заведовала секцией готового платья в универмаге. Другие полагали, что ей шили из импортных и лучших отечественных тканей в экспериментальной лаборатории, где впрочем, её можно было встретить весьма редко.
       Вообще-то, Любовь Сергеевну, человека принципов, считали за глаза с какими-то отклонениями. А для этого было достаточно услышать, как иной раз она задавала «странные вопросы» и действовала в соответствии с ними. Стоило ей увидеть на ком-нибудь прекрасно сшитый из редкой и модной ткани фасон платья, как она тут же спрашивала:
       – Где вы берёте такую красивую ткань?
       – Купила! Вы же умеете доставать?
       – Обо мне пока речи не идёт, – возмущалась она.
       – А тогда в чём дело?
       – Как вы разговариваете? Мне надо знать: где вы взяли ткань?
       – Я разговариваю так же, как и вы со мной! В магазине, теперь довольны?
       – Да ну, не может быть! Я знаю, что спрашиваю.
       – А я вам отвечаю…
       – А шили тоже сами?
       – Любовь Сергеевна, вам не всё равно?
       – Да! Может, я сама хочу сшить себе?
       – Этот фасон молодёжный, вы отлично видите!
       – Ну, тогда моей дочери! – воскликнула та с удивлением в расширенных прекрасных и умных глазах. – А я знаю, откуда у вас ткань. Вы знакомы с кладовщицей с центрального склада. 
       Не добившись ожидаемого ответа, Любовь Сергеевна увидела в этом нечто нечистое, она не любила тайны, в чём бы то ни было. И решила её разгадать, пойдя на склад того ателье, где той ткани не обнаружилось. Тогда обратилась на центральный, ей и там не повезло, даже на всякий случай заглянула за стол, под стеллажи, за ширму, отделявшей подсобку кладовщицы от самого помещения, при этом сопроводив тщетный поиск вопросом:
      – Может, вы где-то спрятали в тайнике?
      – Ой, разве у нас такой имеется? – округлила глаза кладовщица, облачённая в синий спецовочный халат.
      – А то не имеете, я всё про ваши хитрости знаю! Найду, смотрите, тогда не поздоровится…
      – Ищите, но не найдёте! – усмехнулась та в лицо ревизорши.
Однако подозрение всё равно не отпадало и даже усиливалось, что вынуждало говорить вслух без обиняков на планёрке:
      – Товарищи, знаете, что меня интересует? Некоторые наши сотрудницы носят платья из редких красивых тканей, а на фабрике их якобы нет... Я была на складе, но… Ну, ладно, пока не буду напрасно говорить. А вывод такой: хорошие ткани разбирают свои люди…
       Чаще всего Любовь Сергеевне удавалось переубедить, что ткани любые можно доставать не только через центральный склад, для этого есть и магазины. Но тогда это было ей бесполезно доказывать, потому что всюду ей мерещился обман. И она даже не унималась после предложения, что ей пора отдохнуть, она устала. По окончании планёрки подходила к директору:
       – Валентина Николаевна, что это вы меня прогоняете в отпуск? А не лучше ли будет нам учинить внеочередную проверку центрального склада? До меня доходят возмутительные факты, что если ткань не востребована нашими клиентами, она рулонами сдаётся на реализацию в магазин. Вы хоть об этом слыхали?
       – Извините, Любовь Сергеевна, но вы сегодня на себя не похожи! Позвольте знать, сейчас середина года, разгар летнего сезона, как тогда мы будем выполнять план?
       – Выполнят! Вы его всё равно выполняете, даже когда не выполняете...
       – Любовь Сергеевна, это совсем несерьёзно! – в оторопи протянула директор.
       – А я настаиваю! Почему у вас и у меня нет такого платья, в то время, как у некоторых есть? Получается, что ткань идёт подпольно между своим, знайте, я этого безобразия просто так не оставлю! Это вы так план выполняете?
       – Любовь Сергеевна, да очнитесь вы, наконец! – удивлённо воззрилась Дроздова, будто та и впрямь потеряла рассудок.
       – Валентина Николаевна, вы меня за кого принимаете?
       – Да успокойтесь, неужели я, директор, и не знаю, какие получаем на склад ткани? Очнитесь, Любовь Сергеевна, не впадайте в чрезмерную мнительность.
       И, сколько бы ту ни приходилось уговаривать, та была почти неумолима.
Хоть Валентине Николаевне на время удавалось развеять подозрения ревизора, но осадок после таких бесед у неё оставался надолго, что она, превозмогая деликатность, про себя только и отводила душу в её адрес:  «Ой, у неё совсем крыша поехала, – глядя вслед ревизору, думала директор. – Боюсь, что по ней психушка плачет, доведёт она меня! Ещё из области добьётся комиссии. Позвонить заведующим, чтобы подавали сигналы о её поведении…»
       И она стала названивать во все ателье. Но уже после первого же звонка в своё бывшее ателье «Силуэт», это желание почти тут же у неё отпало. 
Любовь Сергеевна действительно уходила от Дроздовой с чувством нарастающего обмана, что директор что-то от неё скрывает. Тогда она неожиданно объявлялась в одном из лучших ателье «Силуэт» и с ходу топала на склад. И учиняла проверку находящихся в наличии тканей, потом проверяла в цехах все заказы клиентов, сверяла наряды и квитанции. Никто при этом не смел с ней заговорить, и также она ни с кем, лишь коротко обращалась к мастерам что-то уточнить, у приёмщицы заказов просила книги, куда вносились все заказы под номерами, словом, носилась, как гроза.
       Приёмщица, диспетчер, мастер Светлана Егоровна и заведующая Анастасия Шумакова – все пребывали в непредсказуемости от её поведения. Но выговорить даже в оправдание ничего не могли, а лишь, будто  молнией сверкало в голове: «Не иначе, как ревизор с цепи сорвалась»!
       Хотя о её визите они были директором заранее осведомлены, однако ревизорша всех служащих держала в нервном напряжении. 
       Любовь Сергеевну за глаза обзывали на все лады полушёпотом: «ненормальная», «чокнутая», «бешеная», «таким место только в психушке!»
       Но что могла поделать Любовь Сергеевна, ибо в таких случаях, она редко находила то, что так настойчиво искала, разве что в случае её непредвиденного появления ей улыбалась удача не только в именитом ателье, но и в других…
       И в таких наскоках, она изрекала:
       – Вот я так всегда буду к вам являться! И тогда вы забудете о вашем коронном номере: «К нам едет ревизор»! – и она озорно смеялась.
         Естественно, Любовь Сергеевну почти невозможно было понять, шутила ли она или говорила серьёзно? Но зато все хорошо усвоили смысл её неблагодарной работы и даже находились, кроме склонных к левачеству, такие, кто ей даже серьёзно сочувствовали:
       – Чего нам обижаться, у неё такая работа.
       – Да вот же, и кто её только придумал, а человек так мучается и нас терзает.
       – Ой, такие как ты да я, да вместе мы! Дома нам шить-то некогда, – отзывались шутками.
        Собственно, самое страшное было не в самих проверках, которые устраивала Любовь Сергеевна, а в том, что, вскрывая порой значительные нарушения, скажем, по оформлению заказов, как тут же в каждом ателье обнаруживалась «бесквитанционка».
        И в результате, подобные нарушения сходили с рук тем заведующим, в ателье которых они обнаруживались.
        Любовь Сергеевна знала, что все её тщательные проверки директор подчас сводила на нет, если передовое ателье попадало в нарушители, а заведующая ходила в личных симпатиях директора, то та лишь ограничивалась с ней беседой с глазу на глаз.
        Но стоило заметить в тех же нарушениях отстающее ателье, которое тянуло фабрику назад, как заведующая тотчас же получала строгий выговор. А бригада швейников, кроме нареканий, не всегда отмечалась премиями.
        – Неужели, мы одни такие? – спрашивали портнихи у заведующей.
        – Что-то, девки, я не верю!  –  восклицала вторая, – впрочем, никто из них не верил, и с обидой признавались, что в их ателье привозят не лучшие ткани, в то время как в тот же «Силуэт» поступают разных сортов, и попробуй, угонись за ними?
        – А почему вы так думаете? – спросила мастер смены Наливайко.
        – Светлана Егоровна, а то вы не знаете, нам и думать нечего! Валентина Николаевна хочет женить сына на Шумаковой. Когда это было, чтобы наш «Силуэт» легко выполнял план? А Шумакова пришла – пожалуйста, и план гонят, и первое им место.
        – Вот что значит блат! – поддержала другая. – Вспомните, ведь, как Дроздова ушла в кресло директора, и заведующие не держались: каждый год – новая! Теперь у нас будет то же, и эту изживут, если сын не согласится. А план требуют, а чем гнать – неизвестно?
        – Вы прекращайте такие разговоры, – предупредила мастер.
        – Светлана Егоровна, а вы станете после Шумаковой заведующей?
        – Вот я вам сейчас всё рассказала о своих планах. Анастасия ещё никуда не ушла.
        Между прочим, Любовь Сергеевна чаще всего налетала на преуспевающее ателье, коим и был «Силуэт» ещё и потому, что выступала против того, чтобы директор её работу ревизора низводила.
       К тому же прежде чем стать директором, Дроздова сама пять лет работала заведующей. При всём при том, эти цеха продолжали безнаказанно умножать свои бесчисленные нарушения. А чтобы жизнь им раем не казалась, Любовь Сергеевна становилась ещё беспощадней и непримиримей к её любимцам…