Ловкач

Роман В.А.Владыкина «Ловкач» относится к жанру социально-психологическому. Это классическое определение выдержанно автором от первой главы до последней. Он создавался в далёкие перестроечные годы, когда ещё действовала плановая экономика и административно-командная система. Но это не значит, что он устарел. Любой читатель современной прозы убедится, как остро и динамично развивается сюжет, насколько он современен, как автор удачно строит характеры и показывает нравы того общества, когда нарождались меркантильно-стяжательские, а то и хищнические отношения, когда не духовные начала, а деньги стали мерилом материального благополучия, когда духовное как бы отходило на задний план.
Автор в разгар перестройки показывает отношения в коллективе фабрики индивидуального пошива одежды, или объединения пошивочных мастерских, то есть ателье мод. В центре отдел главного механика и наладчик Жора Карпов. Надо сказать, роман многопланов. Сегодня этот термин современной критикой почти не употребляется. Книга состоит из трёх частей: первая – «Жора Карпов», вторая – «Разброд», третья – «Карьера».
Автор аналитически и детализировано прослеживает путь главного героя, его жизненные устремления и наконец, неожиданный карьерный взлёт. Когда-то критики по жанру определяли такие произведения, как «роман-портрет». Все персонажи выписаны рельефно, полифонично, они запоминаются. Удача автора в том, что он отразил такие социальные явления тех лет, как хищения, нажива, бесхозяйственность, коллективный эгоизм. Это когда материальная выгода становилась самоцелью, а значит, создавалась воровская среда. И в таких условиях порядочному, честному человеку приходилось нелегко. И вдвойне, когда вокруг складывалась атмосфера «круговой поруки», которая в те времена была очень распространена.
Автору удалось создать запоминающиеся образы, кроме главного героя Жоры Карпова и жены Марины, также и его антипода – Михаила Борина, это и ревизор фабрики Любовь Нечаева, главный механик Иван Лонев, делец-махинатор Аркадий Леваков, спецмеханик Леонид Листвянкин, электрослесарь Анатолий Путилин и другие. В короткой аннотации всех не перечислишь. Достаточно сказать, насколько старательно выписаны женские образы.

Часть третья. Карьера
Глава первая
(из романа «Ловкач»)
Ревизор Любовь Нечаева
Между прочим, есть люди, о которых говорят, что на любом посту или должности, они остаются честными и принципиальными, что такие люди совершенно неподкупны, у них развито высоко чувство личного достоинства.
Вот таким человеком была на фабрике Нечаева Любовь Сергеевна, работавшая ревизором. Лет пятидесяти, не очень полная, однако давно утратила стройную фигуру, какой была в молодости. Когда-то у неё было довольно красивое с выразительными чертами лицо, теперь его некогда свежий и цветущий вид, портили морщины. На увядающей коже лица, только карие глаза оставались весёлыми и даже молодыми.
Любовь Сергеевна не успевала ещё сесть в автобус, чтобы доехать в нужное ей ателье, как там уже безошибочно знали, что к ним едет Нечаева. Причём после с удивительной точностью сообщалось о её приезде и в другие ателье. Однако Любовь Сергеев¬ну это никогда из себя не выводило, она превосходно знала свою работу, свой долг исполняла честно и от неё ничего больше не требовалось,
– Ну вас никогда не застанешь врасплох, – начинала она, видя, что её в ателье уже ждали. – И скажите, пожалуйста, как вы узнаете о моём приезде? – говорила будто бы наивно, а сама между тем, хорошо усвоила ту систему круговой поруки, которая на фабрике действовала безотказно и с чем, по сути, бесполезно было бороться. Кстати, эта система была весьма проста: у Любови Сергеевны был примерный график, в какие дни недели она должна была проверять оформление заказов, их реализацию в том-то и том-то ателье. За долгие годы работы на фабрике, её довольно хорошо изучили. Из любого ателье могли позвонить в контору, чтобы узнать о местонахождении Любови Сергеевны, где им, разумеется, охотно шли навстречу...
Давно известно, за многие годы работы на одном месте, люди настолько тесно привыкают друг к другу, что создают здоровый или порочный, коллектив. Но Любовь Сергеевна была далеко не из того числа, когда нужный человек становится своим на всю оставшуюся жизнь.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы Любовь Сергеевну боялись так, как иногда боятся прокурора. И всё-таки каждый раз её по¬явления в любом ателье ждали с долей тревоги, потому что она была в своих действиях неуравновешенна, и с нею порой было совершенно невозможно столковаться, если допустим вскрывались ею факты «бесквитанционки». В таком случае, для неё ровным счётом было всё равно, какое это ателье – передовое или отстающее, на каком счету находилась заведующая у директора?
Любовь Сергеевна работала на фабрике более двадцати лет, и на её памяти ни в одном ателье не было заведующих-старожилов. Но она это полностью не могла отнести на свою безупречную работу, что ей вовремя удавалось ухватить с поличным нечестных за руку, хотя были и другие веские обстоятельства.
Например, такие, как явное невыполнение плана, но на бумаге всё выглядело гладко, и эта ложь тщательно замалчивалась, и вынуждало уйти с фабрики хороших мастеров, а приписки и воровство скрывалось ни кем-нибудь, а парткомом...
Между прочим, Любовь Сергеевна ни на одном фабричном банкете не участвовала, которые в основном устраивались с аккуратной регулярностью по праздникам и на которые взирала с до¬лей подозрения, что таковые проводятся в то время, как фабрика почти постоянно не выполняла план, ежели в них даже принимала участие Дроздова, которую она, как директора, всё-таки уважала. При всём при том, она знала, что Дроздова сама банкетами отнюдь не злоупотребляла, так как в стенах предприятия пышных застолий не любила, стараясь на таковые не попадать, даже принимая от заведующих приглашения, она их игнорировала, поскольку была не уверена, что банкет устроен на свои кровные. Словом, она принимала приглашение лишь в том случае, когда ей давали заверение, что празднество организовано на личные деньги. Но и тогда Валентина Николаевна, смотря по своему самочувствию, давала согласие или в таковом отказывала, поскольку страдала гастритом желудка. А если всё-таки приезжала, то при удобном случае, старалась незаметно исчезнуть.
А поскольку план часто проваливался, Валентина Николаевна по всем ателье, какой бы ни был праздник, всякие застолья строго запрещала. Хотя и против банкетов по случаю чьих-либо юбилеев, у неё находилось устойчивое предубеждение, и между тем их весьма редко пресекала. Предубеждение состояло лишь, в том, что это бросало нехорошую тень на её авторитет руководителя, ибо она считала себя вполне честной. А какой руководитель такого ранга мог себя заподозрить в бесчестности или казнокрадстве и других махинациях? Но Валентина Николаевна не могла допустить, чтобы банкеты устраивались за счёт казны фабрики, поэтому просила зайти к ней в кабинет Любовь Сергеевну. Хоть такие просьбы были не столь часты, зато повторялись с той регулярностью, с какой наступали очередные праздники. На это остальные управленцы фабрики смотрели не то что бы с подозрением, но ничуть не страшась упреждающих действий, не доверяющего им директора, поскольку экономику фабрики постоянно лихорадило, но каким-то чудом натягивали план, правда, на что уходило не тридцать дней, а соответственно все сорок. Работницам ни на один день подчас задерживалась выплата зарплаты. И вот Валентина Николаевна должна была проверять буквально каждый рубль, координируя действия свои с Любовью Сергеевной.
И что же, такие проверки устанавливали грубейшие нарушения финансовой дисциплины почти в каждом ателье, выражавшие¬ся в основном в подложных документах, о якобы реализованных изделиях, ничего не имеющих общего соответствующим фактам...
На очередной планёрке Дроздова учиняла разнос провинившимся заведующим ателье, которые в своё оправдание по привычке накидывались на Листвянкина, что его подчинённые работают спустя рукава.
– Откуда же будет план, когда ни одна машинка не отлажена, а механиков не дозовёшься? – жаловались буквально в одном то¬не и одними и теми же словами почти все заведующие.
Листвянкин, как всегда, сидел за столом с опущенной головой, и считалось, что это была его любимая поза. Он избегал смотреть на кого-либо, и доказывать обратное тому, что порой, защищая себя, заведующие умышленно наговаривали на его отдел, и оправдываться было бесполезно, так как директорша верила им всецело.
– Любовь Сергеевне, ни вас ли я просила проверить механиков, где они болтаются? – обратилась Дроздова.
– Валентина Николаевна, нет, вы смеётесь надо мной? У кого народный контроль, тому вы и говорили, вот тот и пускай проверяет.
Любовь Сергеевна выглядела солидно и для своих лет достаточно модной, причём она одевалась из магазинов и очень даже элегантно. В ателье почти ничего себе не шила, и не то что бы из принципа, а просто, чтобы быть от заведую¬щих совершенно независимой. Хотя не упускала случая в любом ателье пошутить:
– Вот вы мне не хотите сшить пальто, я и буду к вам ходить с частыми проверками!
– Да, пожалуйста, Любовь Сергеевна, мы только будем рады! – почти взахлёб отвечали ей прельстительным тоном портнихи и швеи, в связи с чем Нечаевой вполне было ясно, что им перед ней нельзя не заискивать, почти каждая работница на своём месте шила побочный заказ...
– Ну, так и рады, не врите, пожалуйста, – отчеканила весело Любовь Сергеевна, сохраняя за собой преимущество.
– А кто вас обшивает? – спрашивала самая любопытная.
– Ну, вот ещё чего, сейчас я всё начну вам объяснять?!
Между тем на фабрике не было секретом, что Любовь Сергеевна брала готовые вещи в магазине. Причём одни уверяли, что Нечаева владела большими связями. Однако это в какой-то мере соответствовало действительности, если учитывать, что её дочь заведовала секцией, готового платья в универмаге. Другие полагали, что ей шили из импортных и лучших отечественных тканей в экспериментальной лаборатории, где впрочем, её можно было встретить весьма редко.
Вообще-то, Любовь Сергеевну, человека принципов, считали за глаза с некоторыми как бы психическими отклонениями. А для этого было достаточно такого косного основания, как она иной раз задавала «странные вопросы» и действовала в соответствии с ними. Стоило ей увидеть на ком-нибудь прекрасно шитый из редкой и модной ткани фасон платья, как она приставала дать ей ответ:
– Где вы брали такую красивую ткань? – эта бесцеремонное обращение могло вывести, из равновесия любого, на что ей так же грубо отвечали:
– Купила! Вы же сами умеете всё доставать?
– Обо мне пока речи нет, – возмущалась она.
– А тогда в чём дело?
– Как вы разговариваете? Мне надо знать: где вы взяли ткань?
– Я разговариваю так же, как и вы со мной! В магазине, теперь довольны?
– Да ну, не может быть! Я знаю что спрашиваю.
– А я вам отвечаю…
– А шили тоже сами?
– Любовь Сергеевна, вам не всё равно?
– Да! Может, я сама хочу сшить себе?
– Этот фасон молодёжный, вы отлично видите!
– Ну, тогда моей дочери! – воскликнула та с удивлением в расширенных прекрасных и умных глазах.
Не добившись должной истины, Любовь Сергеевна в этом видела нечто нечистое, она не любила тайны, в чём бы то ни было. И решила её разгадать, пойдя на склад того ателье, где той ткани не обнаружилось. Тогда обратилась на центральный, ей и там не повезло, даже на всякий случай заглянула за стол, под стеллажи, за ширму, отделявшей подсобку кладовщицы от самого помещения, при этом сопроводив тщетный поиск вопросом:
– Может, вы, где-то спрятали в тайнике?
– Ой, разве у нас такой имеется? – округлила глаза кладовщица, облачённая в синий спецовочный халат.
– А то не имеете, я всё про ваши хитрости знаю! Найду, смотрите, тогда не поздоровится…
– Ищите, не найдёте! – усмехнулась та в лицо ревизорши.
Однако подозрение всё равно не отпадало и даже усиливалось, что вынуждало говорить вслух без обиняков на планёрке:
– Товарищи, знаете, что меня интересует? Некоторые наши сотрудницы носят платья из редких красивых тканей, а на фабрике их якобы нет... Я была на складе, но… Ну, ладно, пока не буду напрасно говорить. А вывод такой: хорошие ткани разбирают свои люди…
Чаще всего Любовь Сергеевне удавалось переубедить, что ткани любые можно доставать не только через центральный, склад, для этого есть магазины. Но тогда это было ей бесполезно доказывать, потому что всюду ей мерещился обман. И она даже не унималась после предложений, что ей пора отдохнуть, она устала. По окончании планёрки подходила к директору:
– Валентина Николаевна, что это вы меня прогоняете в отпуск? А не лучше ли будет нам учинить внеочередную проверку центрального склада? До меня доходя возмутительные факты, что ткань рулонами сдают на реализацию в магазины, если она не востребована нашими клиентами. Вы хоть об этом слыхали?
– Извините, Любовь Сергеевна, но вы не похожи на себя, позвольте знать, сейчас середина года, разгар летнего сезона, как тогда мы будем выполнять план?
– Выполнят! Вы его всё равно выполняете, даже когда не выполняете...
– Любовь Сергеевна, это совсем несерьёзно! – в оторопи про¬тянула директор.
– А я настаиваю! Почему у вас и у меня нет такого платья, в то время как у некоторых есть? Получается, что ткань идёт подпольно между своими, знайте, я этого безобразия просто так не оставлю!
– Любовь Сергеевна, да очнитесь вы, наконец! – удивлённо воззрилась Дроздова, будто та и впрямь потеряла рассудок. «Вы меня за дуру принимаете, Валентина Николаевна?
– Да успокойтесь, неужели я, директор, и не знаю, какие получаем на склад ткани? Очнитесь, Любовь Сергеевна, не впадай¬те в чрезмерную мнительность, – та почти её уговаривала.
Валентине Николаевне, кажется, на время удавалось развеять подозрения ревизора. «Ой, у неё совсем крыша поехала, – глядя вслед ревизора, про себя думала директор. – Боюсь, что по ней психушка плачет, доведёт она меня! Ещё из области добьётся комиссии. Позвонить заведующим, чтобы подавали сигналы её поведения…». И она стала всюду названивать…
Любовь Сергеевна действительно уходила от Дроздовой с чувством нарастающего обмана. Тогда она неожиданно объявлялась в одном из лучших ателье «Силуэт» и с ходу потопала на склад. И учинила проверку находящихся в наличии тканей, потом проверила в цехах все заказы клиентов, сверяла наряды и квитанции. Никто при этом не смел с ней заговорить, и она ни с кем тоже, лишь обращалась к мастерам что-то уточнить, просила книги, куда вносились все заказы под номерами, словом, носилась, как гроза. Приёмщица, диспетчер, мастер и заведующая – все налились возмущением немых людей, их всех ревизорша держала в нервном напряжении. Любовь Сергеевну за глаза обзывали на все лады полушёпотом: «Ненормальная!» «Чокнутая!» «Бешеная!». «Таким место только в дурдоме!»
Конечно, в таких случаях, Любовь Сергеевна редко находи¬ла то, что так неистово искала, как говорится, раз в год по обе¬щанию…».
Естественно, Любовь Сергеевну почти было невозможно понять, но зато все хорошо усвоили смысл её неблагодарной работы и даже находились, кроме злых, такие, кто ей серьёзно сочувствовал:
– Чего нам обижаться, у неё такая работа.
– Да вот же, и кто её только придумал, а человек, так мучает¬ся и нас терзает.
– Да такие как ты, да я, да вместе мы! – отзывались шутками.
Собственно, самое страшное было не в самих проверках, которые устраивала Любовью Сергеевна, а в том, что, вскрывая порой значительные нарушения, скажем, по оформлению заказов, как тут же в каждом ателье обнаруживалась «бесквитанционка». И в результате подобные нарушения сходили с рук тем заведующим, в ателье которых они обнаруживались. Любовь Сергеевна знала, что все её тщательные проверки директор подчас сводила на нет, если в нарушители попадало передовое ателье, а заведующая ходила в личных директорских симпатиях, то та лишь ограничивалась с ней беседой с глазу на глаз. Но стоило заметить в тех же нарушениях отстающее ателье, тянувшее фабрику назад, заведующая тотчас получала строгий выговор, а бригада швейников и без того не получавшая премий, только нарекания.
– Неужели, мы одни такие? – спрашивали портнихи.
– Что-
Продолжение на издательской платформе  Ридеро