Так много, как пожелаешь

написано на весеннюю Грелку 2023 года, тема "Запертый сундук"

– Эээ, брат, я тебе скажу вот что. – Подобие сочувствия на миг стерло белозубую улыбку, но только на миг – она уже опять плавает в рамке черных губ Гвалы. – Тебе к Нджери идти надо.
Непонятное слово Гвала прокатал камешками во рту и выплюнул в уши Сиду.
– Дже… чего?
– Нджери. Она нганга, ведьма по-вашему. Си-и-ильная. Ух!
Две тени – уважения и страха – пробежали в глазах Гвалы и исчезли в несмываемой улыбке. А руки эбенового цвета продолжили бесконечное отбивание только ему известного ритмического рисунка на выскобленной досуха половинке тыквы. Сколько Сид знал Гвалу, кроме этого рисунка мелкий полуголый «живописец» почти ничем не занимался. Удивительно, как комфортно чувствовал себя засранец в каменных джунглях, хотя, по его словам, в город ангелов из Африки он приехал только пару лет назад. Глаза Гвалы, казалось, до сих пор отражали вечное, раскаленное добела африканское солнце. 
Вот Сид – всё, подошел к концу. И к высотке, с крыши которой собрался шагнуть в  небо. Но и тогда судьба в виде швейцара-качка отодвинула Сида в сторону – конференция, пропуска, не положено, катись, тупица. Остальные небоскребы не годились, строго только этот – Сид кидал жребий.
Итого на сегодняшний день он должен: Линде – отцовство для ее выродка (эта сука даже тест ДНК уже сделала), работодателю – говно-проект (кому он вообще нужен), библиотеке (в которой не был уже лет десять) – книгу о том, как заработать денег, Клоду – денег, Меган – денег, Джеку – денег, матери – денег (хотя в трубку она орала, что Сид должен ей еще и несколько лет своего «счастливого» детства), банде Уайт слипперс – денег. Много денег. Только отцу ничего не должен. К нему Сид и направился – на кладбище, минуя этап прыжка с крыши.
Сид любил туда ходить. Тихо, спокойно, тамошние обитатели лежат себе и нервы никому не трепят. Травка, мрамор – посидеть; травка, бумажка – закурить. Если бы не естественные человеческие потребности – пожрать, поспать, перепихнуться – и не уходил бы оттуда. 
Гвала тоже часто приходил на кладбище. У него здесь никого не было, зато можно чистить карманы безутешных родственников во время похорон. «Честный бизнес» – называл его Гвала, оставляя в карманах вместо кошельков и часов собственноручно расписанные краской небольшие камешки, которые он тут же, на дорожках, подбирал. 
Сиду не повезло с одним небоскребом, зато другой постоянно давил на плечи, на голову, на что-то внутри груди тяжестью невидимой многотонной конструкции. Беда, фиаско, непруха, облом… У этого небоскреба много имен. И Гвала радостно подставил свои плечи им всем. Сид говорил не умолкая и чувствовал, как вес уменьшался, этажи сокращались, и в конце концов проблема уместилась всего в одной фразе: «Жизнь – говно» и многозначительном жесте, показывающем жизни, куда Сэм ее хотел иметь. Гвала кивал, улыбался, поддакивал, но тяжесть чужих переживаний – чудеса! – не оставляла следа на его плечах. 
– Иди туда. – Гвала вытащил из кармана вместе с комьями земли кусок газеты. Развернул и ткнул грязным пальцем в накарябанный карандашом адрес. – Скажешь, Гвала прислал. Скажешь, плохо совсем. Только, – он впихнул Сиду газету в руку, – просто так не ходи. Надо принести что-то. 
– Дорого берет? – Мелочь в кармане не тянула на достойное вознаграждение. Все они денег хотят, куда ни плюнь, даже дикие негритянские ведьмы. 
– Не, совсем не дорого. Что-то, что не нужно. У тебя есть, что не нужно? 
– Это как? Какой-нибудь мусор, что ли? – недоверчиво спросил Сид, соображая, что для него есть ненужное, но список не с чего было даже начать. 
– Что хочешь отдай. Но только то, что долго было твоим. 
На том попрощались. По пути домой Сид нащупал в кармане камень. Наверняка разрисованный. 
Дома Сид облазил почти пустой шкаф с несвежим, но вполне годным шмотьем, холодильник с повесившейся мышью, стол (огрызок яблока пойдет?), под кроватью наглотался пыли, найдя потерянный металлический шар баодинг. Этот нужен. Может, и стресс сам собой пройдет (кого хочешь обмануть, а, Сид?). На окне грязные разводы, в туалете газета вместо рулона мягкой, как перышко в рекламе. Осмотр закончился практически не начавшись. Сид завалился на диван напротив телека, закинув ногу на сундук. Сундук! 
Это даже не мебель. Так, древняя рухлядь с каким-то хламом внутри. Уехав в пятнадцать из дома, Сид по привычке таскал его за собой по мотелям и друзьям, однажды забыл на автобусной остановке – пришлось возвращаться за много миль, и теперь сундук осел в конуре, которую Сид снимал в Комптоне. Может, пару раз он его и открывал зачем-то, а может, и нет. Но ценного там точно ничего не было. А потом и ключ потерял. 
Свой, ненужный – то, что надо. 
Сундук – это громко сказано. Кто представил себе ларь с сокровищами или матросский рундук метр в длину – ошибся. Всего лишь рукожопая самоделка из фанеры чуть больше коробки для офисной бумаги. Лет в пять казалась Сиду крутой вещью. Поместился в пакет из Волмарта. 
 
Адрес на жеваной бумажке ткнул Сида носом в забитый досками магазин, полускрытый палатками бездомных. На облезлой вывеске можно было рассмотреть силуэты дымящейся горячим кофе чашки и круассана. Помог, называется, гаденыш, придушить бы мерзавца. Сид пялился на вывеску, и небоскреб снова начал растить фантомные этажи. Пар из кофейной чашки заколебался в воздухе, и Сид сморгнул. Не-не-не, пар реально сочился из щелей между досками. Там явно кто-то был. Если присмотреться, и дверь неплотно прикрыта, да и доска еле держится. 
Внутри – полумрак, в нос ударили незнакомые тревожащие запахи. Ухо уловило где-то в глубине здания монотонные звуки, перемежаемые… ревом слона? А это… лев? Видать, ведьма соскучилась по дому и смотрит телешоу про родные места. Ну а что, тоже ж человек. Как ее… Нха… нагайна… а, нганга! Ее имя – уже высший пилотаж. 
Сид протиснулся между стойками, когда-то радостно выпячивавшими изысканные французские лакомства, а сейчас страшно пыльными, с унылой махровой паутиной между полками. Звуки становились ближе, запахи острее. Еще одна дверь. 
В глаза ударил свет.
В детстве Сиду делали операцию – перед тем, как заснуть под наркозом, яркие лампы операционной светили в глаза, заставляя Сида чувствовать себя еще больше раздетым. Сейчас же свет сдирал мясо с кости. Комплектом к свету уши оглохли от стерильной тишины, из которой начал медленно расти глухой звук: та-дам, та-дам, та-дам. Ну хотя бы сердце билось ровно. Хоть и быстрее, чем всегда. 
В чувство Сида привел пакет. Он оттягивал руку, делал ее горячей, рвался из пальцев. Сид осмотрел пространство перед собой и офигел; от допотопного французского кафе здесь не осталось ничего. На соломенных стенах висели амулеты и сушеные головы неизвестных животных (господи, только бы это были животные), на земляном полу скособочилось мятое алюминиевое блюдо с кучкой коричневых костей. Сквозь дыры между соломой виднелось то, что ученые люди называют саванной, но никак не Лос Анджелесом. Затылок ныл – кто-то смотрел на Сида сзади. Он обернулся.
Ведьма – это старуха. Страшная, пугающая, безобразная старуха, плюющаяся каркающим смехом и перетирающая костлявыми пальцами сушеных пауков. Должна быть старухой. 
Та, что сидела сейчас перед Сидом – нганга Нджери, – не была старухой, Сид дал бы ей не больше двадцати трех. Была ли она ведьмой? О да! Уж точно не обычным человеком. Так выглядит экзотическая статуэтка из черного дерева, тонкая фигурка которой может сломаться от случайного сквозняка. Кожа лица покрыта рисунком шрамов, но уродливо ли оно? Скорее завораживает. Кажется, что узоры шевелятся, перетекая со лба по переносице, соскальзывая на щеки, завершая танец на подбородке. Массивные кольца не дают своей рабыне – шее – вырваться из бесконечности круга. Гибкие руки, покрытые искусным белым орнаментом, проходят сквозь тягучий дым курительницы, бросают на угли кусочек чего-то пахучего и складываются в приветственный жест. 
– Каа тьини! – Голос не молодой и не старый, даже, можно сказать, знакомый. Но это не точно. Странный акцент, конечно, но от предложения присесть кто же откажется. Ноги почти не держат уже от всей этой бесовщины. 
– Привет. Меня прислал.... 
– Надья *.
Вроде слова незнакомые, а все понятно.
– Знаешь? Гвала звонил уже? 
– Сообщил, – с полуулыбкой ответила девушка. – Ты потерялся. 
– Я? В смысле… Ну да, наверное. Не понимаю, вроде было кафе, а теперь эта хижина, и снаружи, там… 
Курительница уже конкретно раскочегарилась, и сквозь дым Сид отчетливо видел только Нджери, остальное плыло следом за белесыми завитками, размазывались стены, и Сид мог поклясться, что только что рядом с ним величественно проехал муравейник в разрезе (или термитник, фиг знает, чем они отличаются). И уже не хижина окружала его и Нджери, но саванна, причем с явными признаками творчества сеньора Дали. То тут, тот там в воздухе появлялись и исчезали разветвленные кроны деревьев с узкими листочками, жираф возник в трех метрах от Сида, но без нижней половины туловища, словно его стерли ластиком. Он сорвал с кроны пару веточек и, задумчиво пожевав их, втянулся сам в себя и в конце концов растворился. Все больше Сида выбешивала незавершенность происходящего, будто предметы не могли уместиться целиком и показывали себя то с одной, то с другой стороны по очереди. И все настойчивее хотелось увидеть наконец цельную картинку. 
– Где я? – с нарастающей тревогой спросил Сид. 
– Дома. – Ответ вроде простой, даже умиротворенный, но Сида уже начинало трясти от того, что он не мог разобраться в происходящем вокруг. – У меня дома, – продолжила Нджери. 
– Слушай, я пришел, чтобы ты помогла, может, микстуру какую дала или амулет. Разбогатеть там, например, или денег побольше. Ты представляешь, сколько у меня проблем. И каждый раз одно и то же – деньги. Хоть раз, хоть где-нибудь бы повезло. Но меня будто прокляли – всё всегда летит к чертям. Гвала сказал, ты все разрулишь, а тут… Что это? – истеричным фальцетом вскрикнул Сид, показывая пальцем на слоновий хобот, повисший между стволами расчлененных на фрагменты пальм: – Что за адское место?! 
– Тебе трудно понимать, прости. У твоего дома-измерения три стены, а в моем – четыре. 
– Какого… Четыре стены?! Я вообще! Не вижу! Стен!!! 
– Для того, чтобы тебе помочь, нужны четыре стены. Четвертая – ты сам, от начала времени и до его конца. Видишь, значит, понимаешь. Понимаешь, значит, идешь дальше. 
– Ага-а, я понял. Нельзя было, что ли, сразу сказать, что это сеанс гипноза. Благовония эти, глюки вокруг… – чуть спокойнее сказал Сид. 
А что, вполне себе логичное объяснение. Ну не дурак ли, разорался на всю прерию. Ладно, ладно, саванну. Вдох-выдох, вдох-выдох, или как там у этих мозгоправов делается. А ведь ему, блин, сейчас наконец реально повезло. Не часто можно прийти на сеанс психотерапевта с оплатой в виде хлама. Хех! 
– Допустим. Если тебе так удобнее, считай, что это гипноз. Я вижу, ты принес плату за мою помощь. – Она кивнула на пакет. 
– А, ну да, плата. Это мой, – на всякий случай уточнил Сид. – Гвала говорил, что… 
– Да-да, я вижу. Ненужное. 
Нджери знаком показала достать сундук из пакета. 
– Поставь рядом с собой и открой. 
– Хочешь глянуть, какие внутри сокровища? Ха! Я и сам не помню, иначе не принес бы. Но – сюрприз! – он не открывается. Ключ потерялся. Хотя… – Сид впервые посмотрел на сундук с точки зрения агрессивного метода. – Можно ж его раздолбать. Ну и выбросить потом все, я же помню – там фигня всякая валяется. Фотки старые наверняка, какая-нибудь игрушка из сопливого детства. 
– Открой, пожалуйста, сундук, – мягко повторила Нджери. 
– Плохо слышишь? За-пер-то. 
– Ты пришел, чтобы я помогла тебе, но это обоюдный процесс. Тебе нужно лишь услышать меня. Открой сундук. 
Сид встал и взялся за крышку. 
– Вот упертая. Говорю же, зап… 
Щелкнуло, и крышка отскочила, словно держалась на туго сжатой пружине, которую только что отпустили. Память Сида отторгла то, что он видел сейчас в сундуке, на долгие годы, поэтому его содержимое выстрелило неожиданной откровенностью. В буквальном и переносном смысле. На дне чернел гладкий ствол Глока, которым…которым... 
 
Свет и темнота окружающего пространства собрались в складки, как кожа шарпея, перекатываясь одно в другое. Через несколько мгновений или лет – почему-то Сиду казалось, что это одно и то же – складки стали корой дерева, около которого он стоял, травой, домом с застывшим в одном положении флюгером-стрелкой и двумя фигурами, большой и маленькой. Фигуры стояли друг напротив друга и орали. Сид не слышал, о чем, но слова печатались в его сознании вместе с интонацией, с которой они произносились. Каждое слово словно доставалось из памяти, а маленькой фигуркой был он сам. 
Большая грузная вцепилась короткими пальцами в воротник футболки, оголив тощий живот Сида-подростка. 
То же самое сделали множество его копий, которые дублировались вместе с домом и деревом слева, справа, чуть выше, еще чуть выше, левее чем слева – везде. Сида окружал калейдоскоп одинаковых отражений, каждое из которых он видел и слышал. 
– Деньги, сученыш, ты вернешь до последнего цента, понял меня? Иначе шкуру спущу. 
– Они не твои! Мама дала их мне! 
– Эта бесполезная тварь сидит на моей шее. Деньги, которые я ей даю – мои деньги. Деньги, которые она дает тебе – мои деньги! Знаю я, куда ты их тратишь. 
– На книги! Я купил книги и подарок Менди. 
– Брешешь, щенок. Пиво и сигареты – вот на что идут деньги в твоем возрасте. И на девок будешь тратить деньги, когда заработаешь, а не разбрасывать мои кровные по всяким шлюхам. 
– Она не шлюха, понял? Не шлюха! Менди… 
– Плевать я хотел, что у тебя там с Менди. Деньги должны быть завтра. А матери я сейчас втолкую, как чужое добро разбазаривать. Транжира гребаная. 
Картинка задвигалась в каждом своем повторении, как на маленьких экранах: отец крупными шагами идет в дом, ломится на кухню, хватая по пути биту, Сид-подросток бежит в спальню родителей и возвращается с пистолетом. Почти везде с пистолетом. На нескольких проекциях мелкая фигурка остается стоять на месте. 
Царапающий звук выстрела в глубине дома и еще глубже – в сознании. Вскрик матери и булькающий всхрип, исходящий от падающего тела. И опять не на всех проекциях. Где-то Сид промазал, где-то только зацепил немного и грузная фигура уже вставала, зажимая рану. На паре картинок мать забирала пистолет себе, но большинство маленьких копий Сида понеслись в свою комнату, бросили пистолет в сундук, словно горящую головешку, и заперли его на ключ. Ключ… 
Точно! Сид вспомнил! Ключ он выбросил именно тогда, но почему мальчик только на нескольких «экранах» сделал так же? Это же было единственно верное решение. 
Складки проекций разгладились, жар раскаленного песка ударил в лицо Сиду– он снова стоял напротив нганги. 
– Служители закона не нашли убийцу, верно? – Звук наконец проник через привычное отверстие – уши. И это не было вопросом. Скорее утверждением. 
Сид кивнул. 
– Какой-то из этих путей – правильный, и ведет к тому, что тебе действительно нужно, – продолжила Нджери. – Большая их часть для тебя сегодняшнего уже закрыты. Но даже сейчас, когда осталось так мало последствий одного выбора, остаются открыты возможности – так много, как ты пожелаешь. 
Увидеть, чтобы понять. Ну да, Сид боялся, чего не понятного-то. Боялся отца, боялся быть похожим на него, и тем омерзительнее было осознавать, насколько сильно оказался на него похож. Боялся того, что он совершил. Настолько, что забыл, какой багаж таскает за собой. Страх – вот его выбор. С этим ничего не поделаешь, так случилось. Круг замкнулся. И Сид выбрал единственно верную для себя возможность избавиться от этого страха. 
Дуло не было холодным, как пишут в дурацких книжках. Эти писаки ничего не знают о жизни. Металл горяч, словно адское пламя, такое же жаркое, какое вырывается из ствола вместе с металлическим кусочком свободы. Свободы от страха. 
Нджери не вздрогнула, лишь еле уловимо вздохнула. Медленно встала и, еле переставляя морщинистые артритные ноги, подняла пистолет, аккуратно положив его обратно в сундук. Так, открытым, и поставила его в комнату Сида рядом с упавшим телом. Толстая муха не успела взлететь, как ее придавила тяжесть мгновенно появившейся фанерной смерти. 
Почти все проекции, окружившие Нджери, повторили те же действия внутри себя. Кроме одной. В ней Сид завернул пистолет в грязную рубашку и, закинув в рюкзак, спустился на улицу. 
Несколько минут спустя в полицейское отделение Лос Анджелеса вошел преступник, больше десяти лет скрывавшийся от правосудия, и сдался властям. 
______________________ 
* Я знаю (суах.)