Небесный интернат

Ларисе Базаровой - первой девушке, признавшейся мне в любви, и Ирине Шайхлиевой, первой девушке, захотевшей меня в постель и в секс, - посвящается эта книга


ВСТРЕЧА (1980, май)

Отцу

Мне первый раз в любви признались...
И я был счастлив, как сейчас.
А сам любил другую: "аллес!" -
как тут воскликнул бы Причал.
Я Вас встречал, уже надеясь,
что скоро кончится весна,
и мы отправимся, как ересь,
на шум великого костра.

Но Вы не приезжали... Что же,
я больше не ходил встречать,
а только слушал, как прохожий
старался нас перекричать.
Мы были шумными, как лопасть
у апатичного МИ-6.
Пред нами расстилалась пропасть,
но нужно было и поесть.

Столовая. Я - опоздавший.
Но ужин всё же подают.
Я благодарен за вчерашний,
такой ненужный мне приют.
Ну, ем. И вдруг вбегает Миша
с простой фамильей - Комаров,
у интерната едет крыша
и доезжает до даров.

А Миша так взволнован, будто
война, пожар или любовь!
А я сижу себе, как Будда,
и ковыряю вилкой плов.
Вдруг он кричит: "Братан! Нашелся!
К тебе какой-то летчик там!.."

...И я с любовью разошелся
и бросился на шею к Вам.


SOUL FLY

Маме

О, как же это много значит,
когда душа летает, как
отнюдь не шайба и не мячик,
но - вдохновенный русский брак.

Вы замуж вышли в Элоиме,
Вы знали о своей судьбе,
Вы не ходили в ложном гриме,
стирая память о семье.

Не надевали масок, пряча
свое небесное лицо
от Бога и от мужа - значит,
и я не стану подлецом.

Душа летает... Это - правда.
И это Ваше торжество
над всей советскою командой
в Крещение и Рождество.

Над пуританской ложной честью,
над громким ханжеством обид,
над лестью, завистью и местью -
за несоветский внешний вид.

О мама! Ваша молодая
душа - воистину святА.
И эта слава - Слава Рая -
не фронда и не нищета!

Живите так, как Вы живете:
богато, праведно, светло...
Поэзии, в конечном счете,
довольно крупно повезло.

И мы во храме златоглавом
смиренно будем вспоминать,
что где-то там, в далеких странах,
даже меня - воспомнит мать.

Я жил в Раю и точно знаю,
что Царствие внутри есть Рай.
И тоже иногда летаю,
как Вы, родная... SOUL FLY!


ЧИТА

Ветренно там. И медленно
служба течет в ночи.
Там, где Песчанка въедливо
кислые варит щи.
Лучше медрот Антипихи
не было ничего.
Нет ни казармы, типики,
ни старшины того.

Город, увы, не помнится.
Разве что кекс в кафе.
Армия, ты же скромница,
вот тебе галифе.
Я же генералиссимус
в давешнем был Раю...
Сириус ты мой, Сириус,
как я тебя люблю.

Это уж после Армии
я услыхал в Чите
крик журавлей подавленный
о боевой чете.
Нет, не поехал дальше я
улицы Журавлей:
бегать за генеральшами
мне не по чину, ей.

Помню девчонку в комнате
общего жития.
Койку без ласки (помните,
родненькая моя?),
мысли явились странные:
может, она - судьба
мальчика, что от Армии
не откосил, гульба.

Даже и мысли не было
так поступить: приказ!
Мобилизован небом!
Лезвие, унитаз?
Нет, нас иначе мучили.
Хуже на тыщу верст...
Где теперь эти сучии
мордочки, верный пес?

Дом офицеров помнится,
батя под коньяком.
К торту я не притронулся.
Не до того, горком.
Плакать бы только в плечико
и об одном молить:
не уезжайте, нечего
нам на земле делить!..

...Снова Чита к Челябинску
тянется, как тогда.
Поезд с бичами тянется -
лентою навсегда.
Что они ищут, милые,
в этой своей Чите?
Видно, Челябинск силою
валит Читу к мечте.

Что еще с этим городом
связано у меня?
Да, на вокзале порванном
спас меня от меня
мне незнакомый дяденька:
дал мне червонец на
поезд, идущий пряменько
в Улан-Удэ, луна.

Вы спасены, хороший мой.
Вечно Вы спасены.
Мы же не ходим лошадью
под самострел луны.
Что-то в Чите - замолченно.
Главное. Вот беда.
Песенное, заочное,
словом, сама Чита.

От Варлаам Чикойского
надо к Чите идти.
Это сложней Чайковского.
Или не по пути.
Праведные отшельники -
вот ее суть и соль.
Прочие - все мошенники.
Или солдаты-ноль.

Ладно, не все. Конечно же,
разные люди есть.
Делают и скворешники,
слышат Благую Весть.
Всё-таки мы нащупали
истинную Читу.
Тихо поет и щуплая.
Словно Пиаф в цвету.

Громко? Так только кажется.
Шепчет Пиаф стихи.
Кто же теперь отважится
пересказать грехи.
Так и Чита. Упрямая
с виду, а в сердце - нет.
Словно бы покаянная
дева дает обет.

Может, обет безбрачия.
Может, и немоты.
Песня-то озадачила
даже Иркутск, браты.
Вроде жених, на деле же -
даже не корефан.
Так, незнакомец вежливый,
словно фанфан-тюльпан.

Как-то Иркутск не видится
в песенном том окне.
Если ни ненавидится -
за беспредел ко мне.
Ох, города и гавани,
что же такое, как -
как так случилось, главные,
что я Сибири враг?

Да и во всей России мне
не было где прилечь -
разве что в Томске, синие
простыни наших встреч.
Да в Абакане маленьком.
как же там хорошо!
Я на цветочке аленьком
дело себе нашел.

Там и Олежка - истинный,
словно Новосибирск,
или святые пристани
под абаканский бриз.
Надо квартиру милому
всё же обратно дать.
Перекупить за мирную
сумму - и возрыдать

как о годах потерянных,
так и о песне той,
что оставалась - вверено! -
только с одной Читой.
Только с родной - Читой...


КИРЕНСК

Ну, здравствуй, дебаркадер грусти,
давно я там не ночевал!
Теперь меня туда не пустят.
А пустят - сразу - в чём пивал
поеду по большой дороге
с "начальником полетов", где
замок амбарный на пороге
аэропорта на воде.

Ты уж прости меня, о Киренск,
что я приехал - без носков.
Это заметили и милость
не оказали, как росток.
Писатель? Без носков? Писатель?
Но почему же без носков?
Носки-то где?..

...Носки - на свадьбе
писатель носит, сам таков!

Нет, все прекрасно. Город - дивен.
Верней, не город, а паром.
Пожалуй, порт, если накинем
туда божественных даров.
Какое-то  и н о е  место,
чем вся Россия по утрам.
Зато там никому не тесно
в самом себе воздвигнуть храм.

...Из детства помню, как садились
на киренскую полосу.
Там нет бетона, только милость:
песок с оттенками в лозу.
Земля там красная. И лайнер
вздымает пыль на полосе.
Там бы прижился только Райнер.
Он бы женился на лозе.

Паром сквозь Лену. Этот берег
совсем иной, чем берег тот.
Вот и девчонка без истерик
меня проводит в огород.
И наливает по рюмашке
ни то ликер, ни то вино...
А я читаю по бумажке
своей стихи ей - так давно.

Ей очень нравится, я вижу.
Она бы обняла меня.
Но тут приходит (ненавижу!)
ее вчерашняя "родня".
Он, видно, бил ее... ведь ужас
отобразился на лице.
И этот типик будет мужем
моей возлюбленной в Отце?!

Жалею: не затеял драку,
а просто вышел за порог.
Он меня выгнал, как собаку.
И сразу прозвенел звонок
на том конце живой Вселенной,
где я когда-то тоже пил
с моей блистательной Селеной,
покуда Марс меня ни сбил.

Надо обратно на тот берег:
там дебаркадер, рыбаки
из Галилеи, мальчик-гений
отдал мне все свои мальки.
Я подкрепился и решился
сменить ландшафт и даже вид.
До "Юбилейного" спустился
по Лене - катером-рапид.

А там - плавкран: харчи и баня.
Вернее, душ, нормальный душ.
Нет, по России Православья
не истребить в оттенках душ.
Я там привел себя в порядок,
пока грузили мужики
чужую баржу без оглядок
на всю поэзию тоски.

И подарил пиджак иркутский -
хоть чем-то отблагодарить
тех мужиков, что без загрузки
меня оставили хранить
Поэзию, святую Лену
из Киренска, мою семью
из очень давнего колена
с простым названием: ЛЮБЛЮ.

А вот и баржа. Аж до Ленска.
Нет, не берет меня чудак.
Он стал бы ангелом главенства
и после страшного ИТАК,
произносил бы эти строки,
как самый боевой пароль
Эдема!..

А теперь, жестокий,
он будет там, откуда боль?..

А впрочем, я ему желаю
Спасения. Ради тебя,
моя девчоночка живая,
на легких крыльях сентября.
Но просто так ли поступают
нормальные-то мужики:
как в "Юбилейном" на плавкране
и в Галилее - рыбаки.


КОРШУНОВО

Я там Пуханова читал -
Виталия - на раскладушке.
И "Деревянный сад" вставал
из каждой временной полушки.
Так было тихо на душе.
Прекрасно было и невинно.
Поэт? действительно? уже -
чуть больше, чем поэт: доктрина.

Доктрина коммунальных грез
о неожиданном признаньи.
Так Мартин Иден ждал всерьез
аплодисментов без названья.
Нет, книга очень хороша.
Она предчувствует и верит.
Словно поэтова душа
сейчас откроет эти двери.

Так и случилось. Сам поэт
был далеко. Душа - из книги -
тихонько села на совет:
снять неподъемные вериги.
Я бы его расцеловал,
как Ной - ту масличную ветку,
что голубь приносил и звал
сменить привычную беседку.

И я поверил: доберусь
до дому, что бы то ни стало.
И сразу отступила грусть,
не находя себе устава.
Я очень Вас благодарю,
поэт Пуханов, за подарок.
Ступайте к Божью алтарю.
Вы тоже - в совести - подранок.


ПЕСНЯ, СПЕТАЯ В ЛИТО

"Открытые двери
больниц, жандармерий,
предельно натянута нить..."
(Высоцкий)

Девушке, слушавшей меня тогда

Качуг. В этом слове - бой
запечатан, словно пленник.
Всем командуют "отбой",
но не спится: "денег, денег" -
всюду слышится, кусты
требуют себе аванса,
а мерило красоты -
клуб с оттенками романса.

Я пою тебе одной.
Удивился, что ты знаешь
автора: побудь со мной,
никуда не опоздаешь.
Это песня не из тех,
что поют по альпинистам.
Это - явный неуспех
величайшего артиста.

Что Шемякин понял в ней?
Ничего он в ней не понял.
Эта песня - корифей
трагедийных славословий.
Как же ты была права
в легком абрисе бессмертья,
повернув его слова
против моего усердья.

Ты умна. А свитерок
так эффектно не заправлен.
Обнажается пупок.
Возбуждаешься, как Дарвин.
Ничего б у нас с тобой
никогда не получилось.
Твой избранник - это твой
поэтический мужчина.

Выдумка. Кордебалет.
В Качуге? Сухая шутка.
Ты мне веришь или нет?
Вижу по глазам: мне жутко.
Почему? А потому,
что Высоцкого ты любишь
как мужчину. Где ж ему
взяться в Качуге на людях.


"ЖАЛКО, ЧТО УШЛА ДЕВУШКА" (ВЫСОЦКИЙ НА КОНЦЕРТЕ)

...А почему она ушла?
Да кто же, дорогой Володя,
поет "Мои похорона"
в лицо божественных мелодий.

Она-то - умница как раз.
И всё почувствовала верно.
Увидеть бы ее хоть раз...
И спеть иное - откровенно.

Песнь Песней в лунных бликах слёз,
как "Корабли" моей надежды...
Она бы слушала всерьез.
Она бы не смыкала вежды.

Тогда был 77-ой.
Сейчас две тысячи десятый.
Но Бог по-прежнему со мной:
Воскресший Бог, а не Распятый!

..............................

И мне не будет жаль, когда
она забудет о поэте...
Пусть Вифлеемская звезда
ей компасом предвечным светит.

Аминь, аминь, - глаголю вам,
живая публика концерта,
и созидаю Божий Храм
как Мир, а Мир как Божью Церковь!

...Ну вот и девушка пришла,
вернулась - а когда вернулась
не знают ни похорона,
но знает Ангел Божьих улиц!


ЧАЙНИК: ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Нам как-то отключили воду,
а пить хотелось: на балкон
я вынес чайник, дав свободу
дождю и небу: мигом он
наполнился струей живою,
а плитка - хорошо - была,
и мы водою дождевою
запили все свои дела.

Там, правда, дел не много было:
друг друга слышать, вопрошать
о правде боевого пыла
и развиваться не мешать
своим стихам, своим дорогам,
своей религии в душе;
и чайник нам - по воле Бога -
служил примерным атташе.

...Вы расскажите мне о фильме.
О чём там? О каких друзьях?
А чай гонять они любили
под этот "Чайник" в новостях?
Я полагаю, что не очень...
Хотя... кто знает, может быть,
они увидели пророчеств
святую солнечную нить.

И птица вещая Гаруда
им даровала опыт свой,
была всего одна минута,
как у Мюрата под Москвой,
когда им стало не до "фанни"
актерского, когда они
вернули чайник русской тайне,
оставшись навсегда одни...


ИРИНЕ ШАЙХЛИЕВОЙ (УСОЛЬЕ-СИБИРСКОЕ)

О, Ирэн... целую и ласкаю
с педикюра, милая, до врат
царских, где Отец тебя впускает
в райский сад, в эдемский райский сад.

Истомился я по нашей встрече.
Где тебя искать на виражах
улиц или парков у Предтечи,
верная любови на ножах.

Верная. И я был тоже верен.
Никогда тебе не изменял.
В раздевалке ты лежала, млея,
на твоем поэте - для меня.

Не писал тогда стихов и песен.
И не знал, что буду их писать.
Но твое лицо - татарский крейсер -
распахнуло нА сердце тетрадь.

Быть твоим рабом? Пожалуй, Ира.
Я умею почитать любовь.
И дарить тебе святое мирро,
мазать им твой лобик и альков.

Делом ты призналась откровенно
в том, что любишь, писем не писав.
Ну а я не знал, где перемена,
ну а где осенний ледостав.

И никто не знает из подружек,
где ты ныне, где ты ворожишь
длинными ногтями, как оружьем,
в общем приближении, малыш.

Хочешь, я сверну златые горы?
Только отзовись, моя Ирэн.
Именем Елены Соловьевой
и Ларисы Сониной, Кармен!


АНАТОЛИЮ НЕПОМНЯЩИХ

Ну, здравствуй, мой сосед по койке,
электрик славный на трудах.
Ты и не помнишь наши горькие
те разговоры не за страх.

Ах, Толька, Толенька, Толюня,
ты добрый и прекрасный друг.
Как Саша Дудин, не воюя,
подался позже в Петербург.

Андрюха Гуц меня не слушал.
А Миша Комаров - корпел
над душами, и наши души
летели в рай промежду дел.

И Эдуард Сорокин кислый
всё отбивался от врагов.
Он свято верил в коммунизм и
был завсегда на всё готов.

Ребята, милые, ну где я
порастерял вас на земле.
От женской ласки не слабея,
глазел на ногти в хрустале.

А что вы видели на свете.
И кто вам написал стихи.
Один лишь дождь, один лишь ветер,
словно прощальные звонки!


ЛАРИСЕ СОНИНОЙ

Ты вышла хорошим другом.
Вот жаль, что Ирины нет.
Шайхлиевой - неким кругом,
мечтающим о минет.

О, наш интернат заботы!
Счастливое время, Лар.
Шайхлиевой брежу, модой,
работая гонорар.

Найти бы ее в Усолье.
И встать на колени там.
Люблю я ее безвольно
и жить не могу без храм.

Ирина, Ирэн, ты слышишь
биение строк моих.
Ларису твою колышат
лишь дети и тот жених.

О, серьги Ирины, нити
так длинные, как акрил.
Покачивались, простите,
на Ангеле Азраил.

И точный парфюм осенний
струился, я им дышал,
как новый Сергей Есенин,
но только любовь - душа.

Лариса, за ней Ирина,
другая Лариса Крэт,
вся жизнь моя - балерина,
великий культурный бренд.

Татарка моя, бурятка,
метиска и та княжна,
которой писал я падко
священные письмена.

Зачем же меня забрали?
Я жил бы сейчас при вас.
Ах, вы бы меня украли
у прочих людей и касс.

Ирина, Лариса Божьи,
я больше так не могу.
Найдитесь неосторожно -
по памяти на кругу...


ЕЛЕНЕ СОЛОВЬЕВОЙ

О, брюнетка верного закала.
Может, перекрасила власы.
И живешь не около Байкала,
но в районе взлетной полосы.

Взгляд серьёзен. Сонина Лариса
понимает в главном твой уют.
И живет, как Божья директрисса,
где Ирэн Шайхлиеву поют.

Я не помню мальчиков из класса.
Девочки занятнее, верней.
Я же тоже - рядовой запаса,
но иного маршала умней.

Лена мира, счастья и достатка.
Хорошо в Усолье нам с тобой.
Жаль, не целовались и несладко
жить не поцелованным в отбой.

Я люблю наш интернат и классик.
Добрые, внимательные вы.
Может, и увидимся, как ластик
видится с листом у детворы.


ВСЕМ НОРМАЛЬНЫМ ДЕВОЧКАМ ИНТЕРНАТА В УСОЛЬЕ-СИБИРСКОМ (1978 - 1980)

Ну, девчонки, славно, что вы дома.
Интернат нам тоже домом стал.
Всё нам там известно и знакомо.
Всё однажды выпадет в астрал.

Суета веков иль даже века -
не коснулась нашего житья.
Жили под Христом у Человека -
Человек тот, извините, я.

Пусть без маникюра-педикюра
были вы тогда в живом краю.
Это вечно Женская Натура
И Культура истины ЛЮБЛЮ.

Я целую вас попеременно.
Я люблю вас, милые, навек.
И течет то Ангара, то Сена
мимо наших оптимальных нег!


НАСТЕННЫЙ КАЛЕНДАРЬ

Наш календарь совсем иной,
чем был в больнице для немногих,
наш календарь - всему виной,
что истинно вершится в Боге.

И лики на календаре -
всё новые на каждый месяц -
творят молитвы на заре,
и нас уже - 2010.


КЛЮЧИ ОТ ХРАМА

Мой храм всю ночь стоял открытым:
я не умею запирать
сердца и храмы, словно мытарь,
восшедший в Божью благодать.

ЗамОк никак не поддавался
и запираться не хотел:
уж я и так и сяк старался,
потом смирялся и радел:

чтоб сестры утром не узнали,
когда на правило брели,
что храм не запирался - к славе
святого ангела любви.

Одна из них бы непременно
вошла с докладом в кабинет,
чтоб настоятель принял меры, -
и он бы принял их в момент.

Я б оказался за оградой,
как никому не нужный раб
своей надежды и досады
на наших маловерных баб.

........................

Что, нераденье виновато?
Ну, запирайте, может быть,
у вас получится, ребята,
а мне позвольте полюбить

вот именно Господню волю:
ведь не пропало ж ничего,
никто не ходит к богомолью
в глухой ночи по лучевой.

Ключи от храма - наша вера,
надежда, может быть, любовь,
а остальное - для примера,
простой предмет житейских воль.

И, знаете, всегда так было:
во все века и даже дни:
МЫ - НЕ ОДНИ. С любого тыла
мы, дорогие, не одни!

Над нами - Ангелы Христовы,
а в нас - Причастие Его,
и, знаете, по вере Слову
не нужно больше ничего!

Пусть только дело наше будет -
не "нарушенья" выявлять,
но помогать усталым людям
себя немножечко понять...

Пусть отдохнут немного в Церкви,
оправятся от всех проблем -
порой надуманных, проценты
с которых доставались тем,

кто людям головы морочил
"спокойной жизнью" без Христа
и в лабиринте "полномочий"
манил иллюзией холста,

на коем нарисован ярко
богатый сытенький мирок,
"всё хорошо"; но где же парка,
что выведет тебя, сынок?

Нет выхода из лабиринта,
и холст растаял, как мираж...
Се, остается лишь молитва,
благословенный Отче наш.

И Бог поможет. Только верьте.
Только надейтесь на Него.
И разрушайте чары смерти
любовью мытаря того!..

...............................

...А храм, как прежде, запирают
умельцы нА ночь, в их руках
ключи все тайны открывают
и послушАют не за страх.

А лишь за совесть. Рад за братьев.
Прошу простить, коль не радел
и не сжимал тебя в объятьях,
Святой Хранитель Божьих дел!!!


МИСТЕРИЯ ВЕРЫ

Святому Преподобному Антонию Оптинскому

Я видел Солнце не такое,
я видел Солнце во Христе,
Оно вставало над рекою
и умирало на Кресте.

А Свято-Введенская пустынь
была иной, она была
отображением изустным
Преображенного Орла.

Отец Макарий встал из Солнца
и, отирая Лик Христов
от Крови, запирал оконце
всей Иудеи на засов.

И Иудея стала чем-то
отторгнутым от Бытия,
а Солнце, освятив пещеру,
легло у ног Спасителя.

Душа Христова воссияла
и медленно сошла во ад,
и бесы сняли одеяло
со всей Вселенной, а Пилат

игральные рассыпал карты
по галерее и припал
к Евангельскому слову Правды
о том, как он Его отдал

На поруганье и Распятье;
да, Каиафа заявлял,
что весь Израиль - пал в объятья
отца, как думал про себя.

...Всё это длилось двое суток,
только на третьи я узрел
Свет Воскресения; рассудок
мой от Распятья потемнел,

я как бы приходил в сознанье,
еще не веруя, что Сын
Отцово выполнил Заданье,
навек избавился Страданья,
весь мир положив на весы.

И я вскричал: - я здесь! я вижу
Тебя! Скорей иди ко мне!..

Господь - с улыбкой: - Во-от Мой ближний,
опять гуляет по луне.

А камень был уже отвален
от той пещеры, и Господь
уж вышел на дорогу дали
в Великом Солнце, где Триодь!

...И Орля Оптинскую пустынь
вознес на Третьи Небеса,
и почему-то было грустно
мне слышать ваши голоса:

я видел: Пустынь разорится,
и Исаакия убьют,
как прежде - Бога, но Седмица
Пасхальная сияла тут!!!

Отец Иосиф был так весел,
что и про келию забыл
отца Амвросия - тот Песен
Священных брал от Райских Крыл;

я плакал и кричал от счастья:
- Христос Воистину Воскрес!!!
И было Божие Участье
нам слаще всех небесных мест!!!
_______________________________

Любимые! Отец Антоний!
Вы - победили! Бог вас вел
и даровал победу в доме,
где только кактус не расцвел,

поскольку здесь его и нету,
а есть Марина да поэт,
идущие по белу свету
и восходящие в Рассвет!

Господь нас не оставит, верю!
Икона ваша - надо мной!
И мы еще покажем Зверю,
кто он пред Господом такой,

а может быть, и показали,
покуда воевали с ним
вы много лет - в священном сане:
от Духа Божья Элоим!!!


ЛАРИСЕ БАЗАРОВОЙ

Прости, что я не замечал
тебя в небесном интернате.
Прости, что я не отвечал
на то письмо твое средь братий.

Я был ребенком - и не знал,
что на признание ответить.
Но голос твой меня позвал
любить, надеяться и верить.

Была ты родом из Читы.
А где ты ныне, о Лариса?
Как различить твои черты
у неизведанного пирса.

Найди меня, когда прочтешь
ты эту маленькую книгу.
И восходи, когда найдешь,
к общенью любящих молитву.


2010, ред.2022-2024