Господи, дай же ты каждому

Она вошла в мой кабинет тихо и мирно,  жалуясь на  цокот копыт в ухе.
Ничего не предвещало беды, пока мы не начали обследование сосудов. Мазнув гелем по левой половине шеи я,  по-видимому, каким-то образом нажала на даме кнопку «Вкл», потому что та вдруг запела: «Ах, Арлекино, Арлекино, Нужно быть смешным для всех, Арлекино, Арлекино, есть одна награда – смех!».

Я поскорей попросила даму сделать глубокий вдох и не дышать, чтоб обманом прекратить эти песнопения, но дама сделала вдох поглубже и заголосила:
– Ахахахахахахахаха! Ляляляляляляляля!

– Погодите! Вы мне мешаете! Не надо петь, просто дышите!
– Я не могу не петь, дорогуша! Я знаю весь репертуар Пугачевой! В те времена жила красавица одна, у стен дворца она пасла гусей… но для Луи была милее всех она… Я вот в следующий раз в рыжем парике приду к вам!

Я осторожно уточнила:
– А Вы собираетесь прийти еще раз… зачем?
– Привези, привези мне коралловые бусы, мне коралловые бусы из-за моря привези! Я приду просто так, я принесу фото, и вы увидите, какой я могу быть!
 
Я включила звуковое сопровождение исследования и из динамиков понесся звук пульсации сосудов.

Дама примолкла. Но как только я нажала паузу, она тут же спросила:
– Ну-с. Как я вам?

Я вздохнула:
– Звезда. Вы – звезда. Несомненно.
– Две звезды! Две светлых повести! В своей любви, как в невесомости! Два голоса! Среди молчания!
Я вклинилась:
– Прошу Вас! Немного молчания, я должна кое-что измерить!

Дама обиженно засопела. Но даже сопение у нее выходило каким-то… до-мажорным и мне мерещилось: «я храпела словно бык, как не баба, а мужик. Но ты уши затыкал, мал-помалу привыкал…».

Молчание длилось недолго.
Дама решила напомнить о себе, теперь тихонечко:
– Любовь, похожая на сон, счастливым сделала мой дом, но вопреки законам сна-аааа, пускай не кончится она…
И вдруг ее порвало:
– Любовь! Похожая (тут ее голос сказанул  на октаву вверх) на сон!!!

Я взмолилась:
– Пожалуйста! Немного потише! Тут же люди, коридор полон пациентов! Давайте их уважать!

А-ля Пугачева возмутилась:
– В смысле?!! Пускай привыкают к прекрасному! Кстати! У вас есть ручка?  У меня всегда просят автограф, я всегда даю! Кто я такая, чтобы противиться славе?

Я поняла, что исследование надо заканчивать.
Но еще оставалась другая, лучшая сторона необследованной   шеи.
И тут какой-то дурной, больной на голову  шайтан толкнул меня задать даме вопрос. Наверное, я просто хотела отвлечь ее от Пугачевой.

– А Вы только Аллу Борисовну поете?
– Конечно, нет! Эдита Пьеха! Пап-пап, папа-рапа пап пап! Папа-рапа пап пап!  Ой! А Майя Кристалинская! Вот это? Знаете это? – Дама приставила ко лбу два пальца, имитируя рожки, и продолжила. – Вернись, лесной олень, по моему хотенью, Умчи меня, олень, в свою страну оленью…!

– Аааааа! – закричала я. – Остановите Землю,  я сойду!
На самом деле я не закричала, а тихонько запела:

– Пока земля еще вертится,
Пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому
Чего у него нет…

И тут дама замолчала. Навсегда. Ну, почти навсегда: до конца обследования она не проронила ни слова. Я, не веря в безоблачное небо и смолкнувшие крики птиц, завершила обследование. В полной тишине я смогла даже напечатать ответ, и лишь в конце, отдавая распечатку в руки даме, услышала фразу, в которой была вся скорбь, весь надрыв татарского народа:

– Эх вы! У меня из-за Вас даже цокот в ухе пропал! Вы, оказывается, даже Окуджаву  знаете!  И голос у вас хороший! А смотрели-то, слушали с  таким восторгом, как будто сейчас музыкального Оскара мне вручите!

И дама гордо удалилась, вскинув голову и театрально вскинув руку:

– Дай счастья мне! Дай счастья мне,
Той женщине, которая пайооооооот!…