История одной души

История, которую я вам хочу рассказать, покажется некоторым нереальной, другим фантастической, а третьим ужасной. Многие подумают, что я сошел с ума и пишу полный бред. Мне и самому иногда кажется, что многое из того, что я пережил, на самом деле нарисовало мое больное воображение. Но все, изложенное здесь, случилось на самом деле, как бы я не старался себя переубедить, чтобы попытаться сохранить остатки здравого рассудка. Начать эту историю я решил с намного более ранних событий, которые привели меня к этим записям. Я начну с тех времен, когда я и мой брат, который принимал в этой истории самое непосредственное участие и который стал ее участником, были еще совсем детьми.

Мой младший брат, Николай, рос очень любознательным, активным и любопытным мальчишкой. Мы были с ним полные противоположности: если я предпочитал проводить досуг дома, за чтением книг или игрой с близкими в размеренные игры, наподобие шахмат, то мой брат старался как можно больше познать окружающий нас мир. Он как будто куда-то спешил и старался быстрее изучить даже самые отдаленные уголки нашего скромного города, что затерялся среди бескрайних, северных лесов. В долгих прогулках, к своим пятнадцати годам, он изучил почти весь город и бывал даже с старом портовом квартале, куда родители строго-настрого запрещали нам ходить, считая, что в тех местах живут только грабители, бродяги и воры. Но моего брата было не остановить, для него любая опасность или запрет были всего лишь очередным вызовом, интересным приключением. Часто по вечерам, когда мы ложились спать, он рассказывал о судовых кранах, которые были похожи на причудливых гигантов, что замерили над низенькими, полуразвалившимися портовыми доками. Он рассказывал о береге залива, на котором располагался заброшенный теперь порт. Николай говорил, что часто сидел на берегу, удобно расположившись на плоских камнях, которые лениво облизывали соленые волны. Там он любовался закатом, который ярким оранжевым заревом вспыхивал на далеком горизонте. Брат восхищенно говорил, что в портовых кварталах стояла тишина, которой не было в новой части города, где располагался наш дом. Он наслаждался ею. Иногда, улыбался он, ее могла прервать одинокая чайка, что с криком пролетала над бескрайними водами залива или он мог услышать болезненный кашель пьяницы, что вышел из своего захудалого жилища в поисках очередной порции алкоголя.

Я завидовал ему, когда слушал его рассказы, но в слух этого не произносил. Мне было почти восемнадцать лет, а я знал только виды нового города с его классическим постройками и шумными узкими улочками, да нашу загородную усадьбу, которую мы посещали летом. Мне и рассказать было особо нечего, в отличие от брата. Но в то же время я понимал, что многие его приключения были сопряжены с риском. Не раз он мне рассказывал, как убегал от рассерженных жителей, например, к которым он залезал во двор, чтобы сократить путь или увидя за высокими заборами что-то интересное. А слова родителей про то, что портовые кварталы были опасные, не были просто словами: часто в городской газете писали о том, что в тех районах пропадали люди. Он говорил это с улыбкой, а я молча осуждал его, так как мои слова он часто не воспринимал всерьез, даже несмотря на то, что я был старшим братом. Даже наоборот, я часто поддавался его не самому примерному влиянию. Николай был также очень неуправляемым и самостоятельным. Возможно, смесь именно этих отличных друг от друга качеств, которые я озвучил, в дальнейшем привели нас к трагедии.

Город наш был не большим, и к пятнадцати годам, как я уже писал ранее, Николай почти полностью изучил его. Это его несколько разочаровывало. Он был еще слишком юн, чтобы в одиночестве покидать город и открывать для себя его окрестности, поэтому часто он слонялся по тесным улочкам нашего городка в поисках тех занятий, которые смогли бы увлечь его живой ум. Тяжело было родителям наблюдать за ним в эти дни. Они видели, каким задумчивым, хмурым он становился, пытаясь найти увлечение, которое бы его снова заинтересовало. Напрасно родители пытались нанять ему учителей, которые бы занялись его образованием, и через свои знания попытались бы помочь ему познавать мир дальше. Ему было не интересно сидеть на этих уроках, и слушать монотонные монологи престарелых людей, тем более он очень неохотно пускал кого-то в свой круг доверия. Поэтому он часто сбегал из дома, когда приходили учителя. Но все же кое-чем они помогли – они показали ему, что в книгах тоже сокрыто много чего интересного.

Доподлинно мне неизвестно, сам ли Николай пошел в городскую библиотеку, либо же ему подсказал это кто-то из учителей, но в какой-то момент он снова начал пропадать из дома на очень долгое время. По началу он был все также грустен и задумчив, пока, наконец, в один, как теперь я понимаю, не самый прекрасный день, он вернулся домой с радостной улыбкой на губах, и со знакомым озорным блеском в глазах. Родители не стали его расспрашивать о причине преображения, они были рады тому, что к сыну вернулось его прежнее расположение духа. Мне же стало немного любопытно, и вскоре после моих не самых настойчивых расспросов, он сдался и рассказал мне странную историю.

- Андрей, а ты знал, что душа также материальна, как и человеческое тело? Только в отличие от нашего тела, душа не подчинена физическим законам, которые известны нам, и она живет и может жить, совершенно по другим, не подвластным нашему разуму, законам!

Его голос дрожал, когда он сообщил мне это. Я видел, как он был воодушевлен, и я не хотел расстраивать его тем, что данная теория не имеет права на существование, хотя бы потому что никто и никогда не видел душу, отделенную от тела. И с детства нас учили, что душа и тело – это единый, неотделимый друг от друга механизм. Для меня это было также очевидно, как и то, что солнце горячее, а трава – зеленая. Я лишь пожал плечами, и так как вечер был пасмурным и дождливым, что отменяло мою короткую вечернюю прогулку по набережной, то я попросил его продолжить.

Справившись с эмоциями, которые явно бушевали внутри него, он поведал мне, что нашел книгу одного древнего арабского ученого, Абделя Хамада, который жил в далеком девятом веке, на территории, где теперь располагается Сирия. Он рассказал, что нашел книгу случайно, в очень малопосещаемом месте, так как даже в библиотеке он старался найти неизведанные, забытые уголки, куда посетители заходят редко. И вот именно там, на стеллаже с тревожным названием «Оккультные науки» он наткнулся на труд этого ученого, как выразился Николай, покрытый пылью и забвеньем многих, многих лет.

Книга его заинтересовала при первом же просмотре. Массивная, обернутая в толстую, черную кожу, с пожелтевшими от времени страницами, которые пережили уже не одно поколение людей. Открыв ее, как снова заметил Николай, он прикоснулся к неизведанным, забытым тайнам наших далеких предков.

- А может быть, - почти шепотом произнес брат, - эта была запретная книга, которая по чистой случайности оказалась в библиотеке.

Именно в ней говорилось о душе, как о чем-то отдельном от человеческого тела предмете. О чем-то таком, что может существовать вне тела.

Был поздний вечер, за окном дождь шел все сильнее и сильнее, тусклый свеч свечей нагонял сладостную дремоту, поэтому я помню тот разговор только в общих чертах, но, к сожалению, тогда я не придал нашему разговору особого значения, и не увидел, что мой младший брат загорелся идеей, которая в будущем полностью перевернет его жизнь.

Следующие два года в Николае происходили разительные перемены, но так как я был занят поступлением и учебой в одном престижном столичном университете, а родители больше проводили времени в Европе, то эти перемены, в основном, замечала лишь немногочисленная прислуга. Именно письмо служанки, нашей доброй, внимательной Анастасии, которая помнила нас с братом еще младенцами, заставило меня начать тревожиться, и, оставив на время учебу, вернуться в родительский дом.

Я старался был приветливым и дружелюбным при встрече с Николаем, но на самом деле я внимательно следил за его поведением, повадками, настроением. Он действительно сильно изменился: стал закрыт, хмур, молчалив. Он улыбнулся мне лишь один раз, когда я только переступил порог родительского дома, но улыбка была чересчур натянута и неестественна. Николай был чем-то сильно озабочен, и, что меня неприятно удивило, он старался по скорее избавиться от моего общества, чтобы, как он выразился: «снова приступить к своим исследованиям».

Это нравилось мне все меньше, но делать какие-то выводы после короткой встречи я не стал, поэтому, любезно отпустив брата, я отправился к Анастасии. Было видно, как она сильно нервничает, рассказывая мне о брате. Перемена в Николае ее тревожила, и, возможно, пугала. А когда она рассказала мне, что происходит в комнате брата, куда он не пускает теперь никого, даже прислугу, пугаться начал и я.

Она рассказала, что Николай, как и раньше проводил много времени в библиотеке, и она видела, как он приносил домой книги, на некоторых из которых были нарисованы неизвестные символы, а на некоторых были нарисованы страшные картинки.

- На них были изображены люди, - чуть ли не плача сообщила она. – Некоторые были изображены в неестественных, ужасающих позах. Лица некоторых были искажены злостью, других, наоборот, болью и муками. Глядя на них, меня пробирал холод.

Также, он часто начал выписывать книги по почте. Она любезно протянула мне конверты, в которых их присылали. Я увидел, что некоторые из них приходили из Европы, например, Венгрии или Италии, некоторые из Азии, а другие с севера Африки. Никто и никогда не видел эти книги, так как Николай всегда сам получал их, стараясь поскорее скрыть их от посторонних глаз. Об их появлении говорили только данные конверты, которые он выкидывал, а Анастасия бережно доставала и хранила, чтобы теперь показать мне. Но это было не самое странное, что рассказала служанка, все же глупо упрекать и подозревать человека за то, что он тянется, хоть и к очень специфическим, но к знаниям.

Анастасия сказала, что примерно полгода назад, из комнаты Николая стал исходить какой-то неприятный, несколько сладковатый запах. Родители тоже слышали его. Но никто из них не мог определить, что могло быть источником этого запаха. Отец, человек, который прожил долгую, очень насыщенную жизнь, бывал во многих местах, и видел многое, не мог даже предположить что-то близкое, на что мог быть похож этот запах. На аккуратные расспросы мамы Николай отвечал резко-отрицательно и старался скорее закончить разговор. Родители слишком сильно любили Николая и слишком трепетно к нему относились, чтобы они могли как-то надавить на сына и извлечь из него ответы.

Общее счастье или общее горе, как правило, объединяет семью. И перемена в моем брате начала беспокоить не только родителей, но и дядюшку, который жил уединенно на берегу Черного моря в роскошном особняке. Дядя Олег был очень богат и очень одинок, у него не было ни жены, ни детей, и поэтому всю любовь он тратил на моего младшего брата, а тот отвечал взаимностью, и сильно уважал дядю. Но даже приезд дядюшки никак не повлиял на Николая и через некоторое время, дядя Олег, бывший бравый кавалерист, не знающий печали и тоски, несколько поникший отправился назад, в свой особняк.

Я продолжал гнать тревожные мысли и отметил, разводя руки в стороны, что в запахе я тоже не вижу ничего плохого, так как Николай всегда был любопытным юношей, и, возможно, в комнате он ставит какие-то эксперименты, отчего и появился этот непонятный запах.

- Например, как сделать из воды вино, - попытался пошутить я, но по строгому, серьезному лицу Анастасии, было заметно, что она не склона была сейчас к веселью. И далее я понял почему.

Служанка рассказала, что однажды, убираясь у комнаты Николая, так как он разлил по полу какую-то непонятную жидкость, она услышала голос, который раздавался из его комнаты. Прислушавшись, она поняла, что это было голос Николая, но в тоже время он его не узнала, голос был очень тих, в тоже время очень низок и, как выразилась служанка, звучал очень устрашающе.

Иногда звук становился чуть выше, отчего Николай, который сильно искажал свой голос, переходил почти на хрип, затем снова затихая. Потом голос звучал вновь, и слова складывались в подобие таинственного, размеренного напева. Служанка сказала, что она никогда не слышала того, что произносил Николай. Это был неизвестный ей язык, который внушил пожилой женщине первобытный страх. Она не понимала, что он произносил, но была уверена, что это зловещие, страшные слова.

Я долго молча смотрел на Анастасию, но ее взгляд, ее выражение лица, говорили, что она действительно боялась. Я попросил ее произнести хотя бы несколько фраз, которые она услышала, особо, впрочем, не надеясь, что служанка что-то запомнила, но она сразу выпалила, словно только и ждала моего вопроса:

- А морак сати вата кхун мериан дан. Мерио дон лион, кватхана. Кватахана, либо регулиал, - она испуганно уставилась на меня. – Поверьте, я хорошо запомнила эти слова. Ни раз я просыпалась по ночам, так как эти слова теперь приходят ко мне в кошмарах. Неизвестный голос, низкий, грубый произносит эти слова в ночи, пробираясь в мои сны.

Действительно, я достал трубку, закурил и задумался, неизвестный язык. Я заметил, что моя рука, держащая трубку, дрожала. Я совершенно не понимал смысл произнесенного, но я был уверен, что это страшные слова. Вернувшись в университет, я твердо решил заняться переводом этой фразы, и расспросить об этих словах моих профессоров. Сначала я думал записать фразу в блокнот, но, попробовав произнести ее целиком про себя, я понял, что она крепко отложилась в моей памяти. Все это было очень необычно. Поблагодарив Анастасию, я снова отправился к брату.

К моему сожалению, и не смотря на нашу близкую физическую и духовную связь, брат не пустил меня к себе в комнату. Мы встретились с ним за обедом, в гостиной, после чего я предложил ему прогуляться.

Была прекрасная погода. Это был один из немногих дней, когда злой, колючий ветер не задувал с берега залива, и солнце ярко освещало серые стены домов, отчего город казался немного более веселым, чем обычно. Но даже погода не могла повлиять на настроение моего брата. Он шел рядом со мной, на все мои расспросы отвечал коротко, иногда не впопад, иногда совершенно терял нить разговора, словно мысленно не присутствовал со мной и это волновало меня все больше и больше.

- Николай, - наконец, решился спросить я прямо. – Чем ты занимаешься в своей комнате?

- Андрей, - улыбка брата была искренней, и он вынырнул из своих размышлений. – То, над чем я тружусь, должно стать поистине великим событием. К сожалению, пока я не могу открыть тебе тайну моих занятий, но придет время, и ты все узнаешь.

Улыбка была не только искренней, но и слегка безумной. Когда я начал задавать другие вопросы, брат снова сделался замкнут.

Увы, долго я не мог оставаться в доме родителей, и на следующий день мне надо вернуться в университет. Я настоятельно попросил маму сообщать о любых изменениях в поведении брата и отправился назад, в столицу, очень надеясь узнать, на каком языке произносил слова Николай, услышанные Анастасией, и что они значат.

Увы, первые мои попытки не увенчались успехом. Профессора лишь пожимали плечами и удивленно округляли глаза, когда я произносил им фразу, никто из них не знал, что это был за язык. Единственной зацепкой было то, что мне посоветовали обратиться к профессору Соколову, который уже не преподавал в университете, и жил уединено с женой в домике на окраине города. Профессор Семенов, что преподавал у меня философию и который мне это посоветовал, заметил, что Соколов слыл известным лингвистом в городе. На первых же своих выходных я решил отправиться к нему.

Домик профессора был небольшим и казался очень уютным. Располагался он в тени больших, пышных лип и был похож почти на игрушечный с красной черепичной крышей, белыми, чистыми шторами на квадратных окнах и небольших ухоженным садиком, разбитым перед ним, где разноцветные цветы весело кивали своими бутонами, играясь с легким, летним ветром.

Профессор оказался довольно бойким, веселым стариком, который только открыв дверь и узнав, что я пришел от профессора Семенова, и что мне нужна помощь в переводе одной непонятной мне фразы, сразу потащил меня в дом. Мы уселись в его кабинете, сплошь заставленным полками с книгами, куда его гостеприимная жена принесла нам чай.

Закурив трубку, сначала он начал расспрашивать меня об университете, о том, как дела у того или иного его старого знакомого. Потом он ударился в некоторые воспоминания, которые были связаны с теми временами, когда он еще преподавал. Это он делал с такой живостью и энергией, что я казался на его фоне стариком, со своей природной медлительностью, неторопливостью и рассудительностью. Далее он, словно спохватившись, спросил меня о цели моего визита, и я произнес ему фразу, которую запомнил также хорошо, как и Анастасия.

Профессор изменился. Внешне он не подавал вида, но я заметил, как его худые плечи дернулись, а по лицу пробежала легкая, но все же заметная тревога. Его живость куда-то исчезла, и он вроде как осунулся и съежился, но все же старался сохранять прежний дружелюбный вид. Он сделал паузу, затем попросил меня повторить фразу, и я повторил, чувствуя, как у меня невольно дрогнул голос.

Профессор коротко, нервно улыбнулся, снял очки и сложил руки перед собой, затем подвинулся ближе к столу и произнес:

- Юноша, я не знаю перевода данной фразы, но я знаю, что это за язык. Это эрсифийский язык, древний, ныне мертвый язык, позабытый временем и людьми. И мертв он потому, что в свое время считался очень опасным. Один древний народ, что проживал на территории нынешнего Египта, использовал этот язык, чтобы вызывать души, заключенные в своих телах. Доподлинно неизвестно, насколько далеко они прошли в своих ужасных попытках добиться этого, но в определенный момент истории язык этот был запрещен и люди начали истреблять всех его носителей. Как вы считаете, стали бы люди истреблять того, кто был бы не опасен?

Мы оба молчали. Если профессор, возможно, пребывал в каких-то своих размышлениях, вспоминая что-то еще, что связано с этим языком, то меня сковал ужас и страх. Но этом языке говорил мой брат. Откуда он его знал? А главное, зачем он это произносил? И что, наконец, он прячет от посторонних глаз в своей комнате.

- Есть еще кое-что, - тихо продолжил профессор и я взглянул на него. – Однажды судьба свела меня с одним человеком, который утверждал, что слышал, как люди общались на эрсифийском языке. Тогда я ему не поверил, потому что многие считали язык забытым, но теперь я ему верю, потому что вы тоже слышали его. Этот человек рассказывал, как во время своего путешествия по Южной Африке, он наткнулся на одно небольшое племя, что жило в долине реки Окаванго. Его внимание привлекла странная темнокожая женщина, которую жители племени держали отдельно от себя, в небольшой металлической клетке. Он так и не мог понять, за что ее туда посадили, но никто из представителей племени не согласился приблизиться к ней, они ее боялись.

Когда он подошел к ней, женщина не выглядела испуганной или обреченной, хотя положение ее было не завидно. Она улыбнулась, когда из взгляды встретились, и она с интересом наблюдала за ним. Мужчина отметил, что ее вид несколько напугал его, словно это не она была в клетке, а он. И еще он заметил, что ее почти полностью обнаженное тело покрывала какая-то мазь. Он не был уверен, но ему казалось, что он чувствовал, как от ее фигуры, или от этой мази шел непонятный, сладковатый запах.

У меня закружилась голова, я почувствовал, как по спине пробежал холодок, но постарался сохранить как можно более невозмутимый вид, а профессор продолжил.

- Она внимательно смотрела на него, следила за каждым его действием, улыбаясь и хитро щуря глаза, а потом она произнесла фразу и потеряла сознание. Фразу она произнесла на эрсифийском языке. Он стоял, совершенно не понимая, что происходит. Ему казалось, что она была мертва, так как ее тело было абсолютно неподвижно. Но в следующее мгновение произошло то, что он еще долго вспоминал, переживал, и что, как он выразился, всегда будет жить в его памяти. Сначала подул легкий ветерок, будто кто-то прошел рядом, а затем он ощутил на своей вспотевшей ладони чье-то прикосновение. Едва уловимое, словно кто-то с ним игрался, но очень явственное, чтобы это могло ему лишь показаться. Он ощутил чье-то присутствие рядом с собой. Несколько долгих мгновений он стоял, не смея пошевелиться, пока наваждение не спало, а следом и женщина пришла в сознание. Она смотрела на него, видя, как он был испуган, а потом громко рассмеялась.

Профессор докурил трубку и отложил ее в сторону. Сложно описать, какое впечатление произвел на меня этот рассказ, и сложно было в него поверить при других обстоятельствах. Я укреплялся все больше в мысли, что мой брат ввязался в очень неприятную и опасную историю. Профессор долго, испытующе смотрел на меня, а затем спросил, где я слышал эту фразу. Точно не припомню, что я именно ему ответил, так как находился в некой прострации, но попытался перевести разговор в шутку и скорее сменить тему. Затем, сославшись на срочные дела, я постарался побыстрее покинуть его дом.

Через некоторое время я получил письмо от мамы, где она сообщала, что Николай не хочет поступать в университет, а вместо этого он переезжает в город Сиянск, что находился еще севернее нашего родного города. Это было небольшой, угрюмый, рабочий городок, который располагался у угольных месторождений, и которые являлись единственным жизненным источником городка. Я не бывал в Сиянске, но слышал, что в нем царит жуткая антисанитария, распространен алкоголизм и слишком высок процент преступности. Услышав о таком, любой здравый человек постарается поскорее убраться из тех мест, но только не мой брат.

Учеба и бурная жизнь в общежитии несколько увлекли и отвлекли меня на время от тревожных размышления и догадок, и я несколько позабыл о брате, посчитав, что ничего страшного все же не происходило, и либо я слишком сильно фантазирую и преувеличиваю, либо вся эта странная история - всего лишь цепь событий, которые так удачно совпали. Также брат начал иногда писать мне, что меня очень сильно обрадовало. В письмах он все больше начинал напоминать себя прежнего, и читая эти строки, написанные его неровным, немного размашистым почерком, я все больше преисполнялся надеждой, что брат пошел на поправку. Возможно, думал я, ему, как и любому повзрослевшему мужчине, нужно было пожить одному, вдали от родителей, чтобы выкинуть из головы всякие бредовые идеи.

Все шло хорошо, учеба мне давалась легко, у меня появилось много друзей, с которыми я весело проводил время, мама писала, что очень счастлива, так как Николай приезжал к ним в гости, и был очень добродушен и разговорчив. Но спустя пару недель я получил от брата письмо, в котором он говорил, что ему срочно нужно уехать, отчего его домашние питомцы – пес и кот остаются без присмотра. Он настоятельно просил меня приехать и последить за ними некоторое время, пока он будет в отъезде. Это показалось мне очень странным, я помнил, с какой неприязнью Николай всегда относился к домашним животным, и как он сторонился родительского кота Леопольда, считая его бесполезным и бестолковым зверем. А здесь он завел сразу двоих.

Я решил откликнутся на просьбу брата, так как, во-первых, через пару дней начинались каникулы, а во-вторых, я очень хотел увидеть Николая и очень сильно по нему соскучился. Поэтому, написав письмо, в котором я выражаю полное согласие с его просьбой, через некоторое время я отправился в Сиянск, в хорошем расположении духа, надеясь вскоре увидеть любимого брата.

Дорога до Сиянска была изрыта ямами, отчего весь путь я трясся, словно мы ехали по стиральной доске. Унылые пейзажи вдоль дороги тоже не придавали хорошего настроения. По пути нам попалось пару заброшенных деревень, которые встречали нас полусгнившими избушками, с выбитыми окнами, похожими на черные, зияющие пасти. А если не было деревень, то вокруг простирались бесконечные поля, которые сильно заросли кустарниками и всякой травой. Город же еще больше разочаровал меня.

Серые, низкие постройки, плавающие в удушливом смоге, что производили трубы, в изобилии виднеющиеся на общем фоне угрюмого города. Окна домишек были грязными настолько, что в них ничего нельзя было разобрать. Улицы покрывал толстый слой грязи, в котором вязли повозки и сапоги незадачливых жителей, которые плюясь и грубо выражаясь, старались поскорее убраться с наиболее грязных участков улиц. Меня провожали злые, колючие взгляды, иногда сопровождаемые тихим, гневным ропотом. Было сложно представить, почему Николай, выросший в обеспеченной семье, в атмосфере любви и взаимопонимания, мог переехать сюда.

Его домик располагался, как мне казалось, в самом безлюдной части города. Когда я подъезжал к его дому, я ощущал какое-то неприятное чувство от этого места. Сам воздух здесь был пропитан атмосферой, чуждой нормальным людям. А единственным звуками был далекий лай собак, которых, видимо, вовремя не кормили их невнимательные хозяева.

Николай встретил меня на пороге своего домика, состоящего из грязно-серых, рассыпающихся стен и прохудившейся соломенный крыши. Я совершенно не узнавал брата. Он был неряшлив в одежде: грязная то ли желтая, то ли когда-то белая рубашка была заправлена в широкие, потертые в коленях штаны. У него было очень исхудавший вид. Грязные волосы, которые некогда всегда были опрятны, были приведены лишь в какое-то подобие прически. Но Николай встретил меня с широкой улыбкой и в хорошем расположении духа, что несколько отвлекало меня от его вида. А когда он заключил меня в теплые, крепкие объятья, я подумал, что любому его поведению есть логичное оправдание.

Внутренняя обстановка дома была ничуть не лучше его внешнего вида. Темная, пахнущая грязью прихожая. Узкий коридор, по бокам которого располагались двери с потрескавшейся краской. Тут и там в углах валялись какие-то вещи. Он проводил меня в помещение, которое обозвал кухней, и где располагался одинокий стол, пару кривых стульев и вся черная от сажи печка. Он усадил меня за стол и стал расспрашивать обо всем, что в последнее время происходило в моей жизни. Отвечая, я подметил, что его совершенно не волнуют мои ответы – об этом говорил его взгляд, который становился иногда отстраненным и совершенно стеклянным. Наконец, когда я сделал небольшую паузу, он произнес:

- Брат, мне нужно срочно уехать и мне надо, чтобы ты остался на пару недель в моей квартире, чтобы следить за кошкой и собакой.

Я скептически окинул взглядом его жилище, отпил отвратительный чай, который был словно с привкусом земли, и спокойно поинтересовался, куда. Его ответ меня удивил. Он сказал, что отплывает в Южную Америку, но пока он не может сказать о цели своей поездки. Но положив свои руки на мои, и внимательно посмотрев в мои глаза, он заверил, что обязательно мне все расскажет, потому что я самый близкий ему человек.

С улыбкой я поинтересовался, как же зовут его домашних питомцев. Он пожал плечами и сказал, что очень просто – пес и кот. Я заметил, что раньше он не испытывал любви к домашним животным. Он ответил, что люди меняются. По кличкам животных нельзя было сказать, что он испытывает к ним сильную привязанность.

Я согласился. Я, как обычно, не смог ему отказать, чему он очень обрадовался и Николай тут же отправился в одну из комнат собираться в дорогу.

Он уехал на следующий день, погрузив в повозку немногочисленные вещи. Также он сказал, что в подвал заходить нельзя, точнее я не смогу попасть туда, так как на двери сломан замок. Еще он просил не посещать его личный кабинет, что находился в самом дальнем конце дома. Я коротко кивнул и пожелал ему хорошей дороги, после чего он сел в повозку и через несколько минут оставил меня наедине с этим негостеприимным городом.

Дни тянулись очень долго. На удивление, кота и пса я почти не замечал, и они меня не тревожили. Я назвал их Тузик и Мурзик, и большую часть времени они проводили на улице, и приходили домой только для того, чтобы поесть, при этом будто бы меня совсем не замечая. Они не были похожи на питомцев, обласканных хозяйским вниманием.

В городе совершенно нечем было заняться. В центре был какой-то вечерний клуб, но как я понял из разговора с худощавым, неприветливым соседом, когда мы случайно с ним встретились на улице, там обычно собираются работяги с угольных шахт. И, как выразился сосед с какой-то странной ухмылкой:

- Видит бог, если за вечер оттуда не вынесут пару посетителей со сломанными конечностями, то вечер прошел зря.

Поэтому я увлекся чтением книг. Увы, на книжных полках было мало произведений, которые могли бы меня увлечь. Также, я обнаружил, что не было книг на тему, которой увлекся Николай. Ничего на тему переселения душ или что-либо связанное с оккультизмом.

На третий день мне стало совсем скучно, я решил несколько тщательнее изучить дом, в котором стал невольным сторожем, чтобы лучше понять, чем сейчас живет мой брат. Я начал с ближайших комнат от кухни. Ничего интересного я в них не нашел и отметил, что скорее всего брат их редко посещал, так как в них царила атмосфера запустения. На полу валялись какие-то тряпки, пустые банки, на немногочисленных предметах лежал толстый слой пыли. В темном коридоре я наткнулся на малоприметную дверь, которая, судя по всему, вела в подвал. Как и говорил брат, она оказалась закрыта. Повертев ручку, надавив на дверь плечом, я понял, что мне не удастся попасть внутрь. Наконец, в своих исследованиях я добрался до дальнего конца коридора, который заканчивался дверью, ведущей в кабинет брата.

Она тоже оказалась заперта. Но эта дверь выглядела намного более хлипкой, чем в подвал, поэтому преодолевая чувство вины и стыда, словно брат уже узнал о моем нехорошем поступке, я надавил на дверь и та, чуть скрипя и треща, приоткрылась. В нос ударил сладковатый запах, от которого мне сразу стало нехорошо. Мне стоило большого труда преодолеть страх, и переступить порог кабинета. Все же человеческая натура любит разгадывать все таинственное.

В комнате тоже царил беспорядок, как и во всем доме, но здесь было более чисто и если были какие-то вещи, то они занимали будто бы свои места. Слева от входа стоял высокий, до самого потолка шкаф. Увидев на нем замок, я сразу понял, чем он мог быть занят. В дальнем углу, у окна, стоял довольно сносный, массивный стол, который выглядел самым дорогим предметом интерьера в этом доме. Справа располагались несколько полок, на которых стояли высокие, прозрачные бутыли. Некоторые пустые, некоторые с жидкостями разного цвета – от синего до ярко-желтого.

Начать я решил с полок. Медленно подошел к ним, ощущая, как неприятный запах становился все сильнее. Я взял бутыль с желтой жидкостью, потряс ее, наблюдая, как жидкость внутри лениво переливается по бутылке. Скорее даже это было не жидкость, а какое-то густое желе. Осторожно приоткрыв пробку, я понюхал ее и тут же в страхе поставил назад. Именно это желе отдавало сладковатым запахом.

Шкаф я решил оставить напоследок, так как он был закрыт, и направился к столу. Ничего интересного я на нем не нашел: несколько бумаг, содержание которых меня не заинтересовало, пару ручек и маленькая статуэтка в виде непонятного, скорее всего, мифического зверя, которая вызвала у меня приступ непонятного омерзения. Если бы я не знал любовь Николая к статуэткам и то, как он любил делать в них тайники, то я, повертев ее в руках, поставил бы на место. Но нет, внимательно обследовав ее пальцами, я нашел небольшой выступ под правой передней лапой. Нажал на него, и из-под подставки, на которой стояла статуэтка, выскочил небольшой ящичек, в котором лежал ключ. Я торжествовал, без труда я понял, что это ключ от шкафа, который был заперт.

Ключ подошел к замку, и я открыл дверь. Внутри меня ждало несколько полок, на которых стояли книги и лежало несколько толстых папок с бумагами. Я ужаснулся, глядя на название книг. Именно здесь Николай прятал те самые книги, которые наводили страх на меня, и моих близких. Все же глупо было надеяться, что брат оставил это непонятное увлечение, он только стал осторожнее, что было логично – он не мог не замечать, как мы все беспокоимся о нем.

Рука моя дрожала, и я не в силах был взять хотя бы одну из книг. Мне казалось, что, открыв их, я узнаю что-то очень ужасное и тайное, что изменит мою жизнь. Все эти книги казались мне оружием, которое способно уничтожить здравый рассудок и придать ему безумства. Я чуть отступил от шкафа, но взгляд мой упал на папки с бумагами, они не выглядели так устрашающе, как книги. Осторожно взяв одну из них, и приоткрыв, я увидел, что в ней лежали исписанные листки бумаг. Присмотревшись, я понял, что быстрый, мелкий почерк не принадлежал руке брата и меня это несколько заинтересовало. Взяв один из листков, я увидел, что это было письмо некого Н.В. моему брату. Промедлив секунду, я раскрыл листок и начал читать.

«Дорогой друг!

Наконец, я практически добился того, к чему мы с вами стремились все это время. Раствор почти готов. Осталось достать несколько редких компонентов, которые сложно найти у нас. Но я переговорил с одним знакомым торговцем на рынке, и он меня заверил, что сможет достать все, что мне нужно. Конечно, он затребовал двойную плату, так как добыча некоторых компонентов сопряжена с высоким риском, но ответь, мой друг, что такое деньги, по сравнению с тем, к чему мы стремимся?

Это будет поистине грандиозное открытие! Жаль, что нам приходится держать все в секрете, потому что многие в обществе, в котором мы с вами живем, мыслят слишком приземленно. Они считают, что все то, что не поддается их рациональному и узкому мировоззрению, страшно и гибельно для них. Чтобы нас не постигла участь древних и великих эрсифиев нам надо держать все в тайне. Но, мой друг, я уверен, что наши имена навсегда останутся в веках, когда все поймут что то, что мы сделаем, это грандиозный скачок для всего человечества!

Но не будем пока предаваться мечтам. Мы упорно трудились, и нам надо будет еще не мало сделать. Надеюсь, в следующем письме я напишу вам, что раствор готов, и тогда мы сможем приступить к следующему этапу.

Всегда ваш, Н.В.»

Очень странное было содержание письма. Я заметил, как дрожали мои руки, когда я его читал, на лбу выступил пот. О чем писал этот непонятный человек? И кто он? Я решил прочесть еще одно письмо, что лежало в папке, и которое также было написано рукой некоего Н.В.

«Дорогой друг, ура!

Ура – это все, как я могу выразить то, что случилось со мной в последние дни. Меня очень сильно переполняют эмоции, поэтому я не могу подобрать слов, но я расскажу все по порядку.

У мня получилось, наконец, добиться нужного раствора, который был нам так необходим! Признаюсь, это было нелегко. Торговец, о котором я вам уже писал, этот хитрый и подозрительный татарин, очень заинтересовался тем, для чего мне вещества, которые он раздобыл. Мне пришлось доплатить ему еще сверху, чтобы он молчал. Но, как я уже отмечал, деньги ничто, когда мы стоим на пороге великих, чудесных дел.

Раствор получился, я это понял. Как и писали наши древние предки, когда все компоненты будут добавлены в нужной пропорции, то можно услышать шепот всех душ, что наполняют наш мир. Когда я поднес ухо я раствору, я услышал! Это было великолепно, столько разных голосов! Они манили меня, звали к себе, я слышал голоса множества веков, эпох, поэтому я не стал надолго откладывать следующий наш шаг, вы уж меня извините.

Со вторым этапом получилось не все так радужно, мой друг. Видимо, где-то мы допустили ошибку. Возможно, в расчетах, либо же мы неправильно произносим древние слова. Когда я лег в раствор, когда я произнес слова, что были так долго скрыты в глубине веков, я почувствовал, как стал невесом. Будто мое тело провалилось куда вниз, а я взмыл под облака. Но это ощущение длилось ничтожно мало, и я толком ничего больше не могу описать. Меня с силой что-то притянуло назад, как будто я камнем начала падать вниз, и открыв глаза, я снова оказался в своем кабинете. Увы, мой друг, мы просчитались. Но мы не должны унывать! Мы близко.

Именно поэтому вам надо немедленно отправиться в Южную Америку и посетить племя Суара. Они последние носители древнего умения народа эрсифиев. Я, к сожалению, отправиться не могу, так как у меня в городе практика, вы же не обременены делами. Так что скорее, отправляйтесь в путь…»

Я не дочитал письмо, оно выскользнуло из моих ослабевших рук и плавно опустилось на пол. Комната поплыла перед моими глазами, я почувствовал легкий приступ тошноты. В этих строках мне открылось столько ужасных тайн моего брата, что я не мог заставить себя читать дальше. Неужели это все было правдой, или же это шутливая переписка двух хороших знакомых? Ответ я знал, но еще боялся себе это признать.

Я с трудом заставил себя положить все письма на место, закрыть шкаф и кабинет. Я поклялся себе, что больше не зайду туда, слишком много ужасных секретов он хранил. Остальную правду я намеревался узнать от брата. Мы были с ним слишком близки, чтобы он не был со мной откровенен.

Следующие дни я жил в каком-то ином измерении, предаваясь своим грустным рассуждениям. Может быть, думал я, если бы в городе было то, что могло меня отвлечь, увлечь, мне было бы легче, а так мысли, как черви, грызли мой разум, и я, не скорою этого, обрадовался, когда услышал на крыльце чьи-то шаги.

Николай буквально ворвался в дом. Он был радостен, неудержим, возбужден. Было видно, что его поездка не прошла даром и, вспоминая письма, я чувствовал, как внутри живота у меня появился колючий, холодный ком. Видимо, мой хмурый строгий вид был явным, потому что при виде меня, брат сделался несколько собраннее, спокойнее. Он замер напротив меня, даже толком не поприветствовав, наверняка он догадывался о причине моего плохого расположения духа. Я решил ему не говорить, что нашел письма, иначе брат был бы во мне разочарован, и я бы потерял его доверие, поэтому я холодно поинтересовался, как прошла его поездка.

- Прекрасно, - широко улыбнулся он, а лицо приняло такое выражение, какое я помню оно принимало в детстве, когда Николай разворачивал рождественские подарки. Я только хмыкнул в ответ, а потом, сложив руки на груди, попросил его быть со мной откровенным. Почти на одном дыхании я рассказал ему о тревоге родителей, о запахе, о книгах, что он тайком покупал в родительском доме, наконец о рассказе Анастасии, о словах, которые она подслушала у двери его комнаты. Об ужасных, как я узнал, древних словах. И о народе, что говорил на этом языке, который был истреблен.

- Что ж, - Николай низко опустил голову и покачал ей. Некоторое время он о чем думал, а затем снова посмотрел на меня. – Тем лучше.

Слова повергли меня в некий шок. Я никак не ожидал, что брат нанесет такой удар. Я был готов ко многому, но не к такому. Он совершенно спокойно воспринял мой рассказ! Николай вплотную подошел ко мне, взглянул в глаза и крепко сжал мои ладони в своих. Он поведал мне, что собирался мне все рассказать, так как я был единственным человеком, которому он доверял. Он говорил, что почти достиг своей цели и она не так страшна, как я считаю. Он попросил подождать меня еще немного, и он откроет мне все тайны, которые уже приоткрылись мне. Он уверял, что меня это поразит, и он был уверен, что все мои страхи уйдут, когда я узнаю то, что знает он.

Я смотрел на него, и в тот момент видел мальчишку, каким он был много лет назад. Это был мой любимый брат, и я видел, что он мне ни капли не врал. И я уступил, как уступал ему не раз, заметив только, что я очень буду ждать ответы на все свои вопросы, которые терзают мою душу.

В тот же день я вернулся в университет. Время словно остановилось. Меня больше не увлекали учеба, встречи с друзьями, я жил в тревожном ожидании. Я стал несколько рассеян, задумчив, преподаватели отмечали мою отстраненность, но я отвечал шаблонными фразами, наподобие, что мне не здоровится, или я плохо себя чувствую. Сам того не замечая, я стал вожделеть, чтобы мне открылись те тайны, о которых мне рассказывал Николай. Страх перед ними немного ушел на второй план, на первый вышло природное человеческое любопытство.

Вскоре это произошло. Я получил письмо от Николая, где он сообщал, что он добился того, к чему стремился, и он очень хотел, чтобы я без промедления к нему приехал. Он написал мне всего пару строк, но я ощущал, как его преисполняло воодушевление, когда он писал это письмо. Я решил не медлить. В университете я сообщил, что мне надо срочно выехать к брату и, что ему не здоровится (при этом я практически молил, чтобы в университете не сообщали об этом родителям, так как у них и так много переживаний из-за Николая), и следующим же утром отправился в путь.

В этот раз дорога не казалась мне скучной, потому что я пребывал в предвкушении того, что наконец, узнаю, чем занимался мой брат и каких целей он достиг. Но мой энтузиазм постепенно угасал, когда я вспоминал письма, что обнаружил в его кабинете, книги, что он читал, вспомнил цель его странной поездки в Америку. И чем ближе был Сиянск, тем сильнее стучало мое беспокойно сердце.

Брат снова встретил меня на крыльце. Он немного изменился, лицо его стало более радостным, на щеках появился румянец, а в глаза радостный блеск. Он крепко обнял меня, когда я поднялся по скрипучим ступенькам, и долго не выпускал из своих объятий. Он говорил, что очень рад меня видеть, и что именно я должен быть вместе с ним, потому что момент собственного триумфа он хочет разделить со мной.

Я старался держать себя в руках, хотя тело мое дрожало – с одной стороны, от страха, а с другой, я хотел поскорее узнать, что он хочет мне открыть. Я улыбнулся ему, и ответил, что рад, что мне оказана такая большая честь. Он несколько отстранился от меня, сделался серьезным, а затем тихо произнес:

- То, свидетелем чего ты станешь, а возможно и соучастником, должно остаться между нами, по крайней мере, на некоторое время.

Мне очень не понравилось определение: «соучастником», но я все же спокойно заверил брата, что он может мне полностью доверять и, что я его еще ни разу не подводил.

- Точно, - ответил он, щуря глаза. – Обещай, что не испугаешься того, что увидишь. Всему я смогу дать разумное объяснение.

Мне стало совсем не хорошо, невольно я дернул плечами, но брат, вроде как, этого не заметил, я не мог ничего ответить, а лишь коротко кивнул. Тогда он, отступив несколько в сторону, пригласил меня внутрь. Когда я проходил мимо, то чувствовал, как он внимательно следит за каждым моим шагом.

Я зашел внутрь. Ничего не произошло. Все тот же темный, захламленный коридор.

- Пройди на кухню, - произнес Николай за спиной. Я сглотнул, и направился вперед, чувствуя, как с каждым шагом мои ноги деревенеют, наливаются свинцом, каждый следующий шаг давался тяжелее предыдущего.

Вот дверь в кухню, она открыта. Но я ничего не слышал и не видел, было все также тихо. Осторожно заглянул внутрь, но никого не увидел, не считая Тузика и Мурзика, что преспокойно сидели у стола. Я прошел внутрь, чувствуя, как напряжение уходит. За мной со счастливой улыбкой зашел Николай. Еще раз осмотрев кухню, я недоуменно уставился на него.

Он будто этого и ждал. Его в этот момент совершенно безумный взгляд смотрел на животных, он ткнул пальцем в их сторону и попросил меня внимательней понаблюдать за ними.

Сначала я не увидел ничего не обычного, но затем, когда Николай произнес «кис-кис», как обычно подзывают кошек, то пес, он же Тузик, поднялся с пола, и лениво направился в нашу сторону, при этом грациозно выгибая спину, переставляя лапы так, как делал бы это кот.

- Ко мне, пес, - подозвал Николай и тихонько свистнул, и кот, резко вскочив на лапы, виляя хвостом и высунув розовый, кошачий язык, трусцой засеменил в сторону брата, поднимаясь на здание лапы, словно прося у него вкусное угощение. Пес в этот момент подошел к Николаю, потерся об него ногой, как обычно делают коты, и посмотрел вверх, также ожидая еды.

Я недоуменно переводил взгляд с одного животного на другое, замечая, что кот ведет себя, как собака, а собака, как кот, и с моих губ сорвался вопрос:

- Ты дрессировал их все это время?

Мне очень хотелось в это верить. Что все затворничество брата, вся его странность – это была всего лишь тяга к дрессировке. Но я понимал, что это было совсем не так и я еще боюсь себе признаться в том, что увидел на самом деле.

Брат расплылся в улыбке. Голос его немного задрожал, когда он произнес эту фразу, а меня после этой фразы, словно ударили током, который пробежал по всему моему телу, заставляя его дрожать еще больше:

- Нет, брат, я переселил их души.

Я понял, что земля уходит у меня из-под ног. Брат тут же подхватил меня под руки и посадил на стул. Все еще не приходя в себя, не слыша, что мне говорит брат, я смотрел на кота и собаку, и не мог поверить, что их души поменялись местами. Это было противоестественно, невозможно! Это было против всех законов природы! Собака должны быть собакой, а кошка кошкой! Нереально было сделать наоборот!

А потом я вспоминал все свои догадки. Именно об этом писал Н.В, именно об этом были книги в закрытом шкафу, именно об этом говорил мой брат, в тот вечер, который я теперь вспоминаю со страхом почти каждый день.

«Душа также материальна, как и человеческое тело…» - если бы я знал, к чему приведет тот, казалось, обычный разговор, я сделал бы все, чтобы отбить охоту брата заниматься этим.

- Брат, - до меня, наконец, начали доходить казавшиеся далекими слова Николая, который склонился надо мной, - не бойся. В этом нет ничего страшного. Еще наши древние предки практиковали переселение душ, и в этом нет ничего страшного.

- Именно поэтому народ, владеющий этими знаниями, был истреблен? – с трудом выдавил я из себя.

- Это был великий народ, другие не понимали, какого величия они добились. Люди были невежами, поэтому они испугались, но сейчас совершенно другие времена, поэтому мы сможем принять их знания, - холодно ответил Николай.

- Можем ли мы это принять? – покачал я головой. – Брат, ты понимаешь, что душа находится в том теле, в котором она родилась и если она покидает тело, то перемещается в иной мир? Ты понимаешь, что эти знания рушат все устои человеческой расы, которые создавались многие поколения? И если наши древние предки, хотели, чтобы эти знания исчезли, то это было не просто так.

Николая молчал, лицо его сделалось строгим. В такие моменты ему невозможно было что-то доказать, и было видно, что он будет стоять на своем. Я устало опустил плечи и выдохнул.

Я начал осознавать со всей полнотой, чего добился мой брат и к чему это может привести. Если об этом узнают люди, как они поступят? Люди верят в бога, не сочтут ли они это за проявление сатанизма? В библии говорится, что существует единство духа, души и тела. Умирает тело, и вместе с ним умирает душа. Нас учили в детстве, что душа не есть что-то материальное, вещественное, видимое. Это совокупность всех наших чувств, мыслей, желаний, стремлений, порывов сердца, нашего разума, сознания, свободной воли, нашей совести, дара веры в Бога.

И теперь Николай решил на это все наплевать? Он хочет предоставить миру знания, которые, возможно, люди посчитают происками дьявола. Что они тогда сделают с братом?

- Андрей, - твердо обратился он ко мне. – Ты меня не переубедишь, я хочу попробовать переселить свою душу, именно для этого ты здесь, мне нужна твоя помощь.

Все казалось сплошным кошмаром, я не мог ничего ответить. Он сел напротив меня и стал рассказывать. Он рассказал мне, как впервые нашел книгу о переселении душ, как увлекся этим тайный знанием. Он рассказал, что нашел множество почти позабытых трудов, и ему стоило больших усилий, что купить их. Он рассказал мне о знакомстве с Н.В, который жил далеко на востоке, и который тоже увлекался этим вопросом и продвинулся в его изучении очень далеко. Он говорил о том, как Н.В. нашел формулу раствора, которым надо или обмазывать тело для выхода души из тела, либо помещать в раствор тело целиком. Он рассказал, что принял решения продолжить эксперименты здесь, в Сиянске, потому что слуги в доме родителей начали о чем-то догадываться и побивались его. Родители тоже начали что-то подозревать. Он рассказал о поездке в Америку, где нашел племя, жители которого сохранили древнее умение переселяться из тела в тело, и именно они указали ему на его ошибки, которые он допускал до этого. Взамен он привез им некоторые компоненты раствора, которые сложно было достать в их краях. Он многое что рассказал, а сидел, слушал, и не смел его прервать.

Наконец, немного помедлив после своего рассказа, он сказал, что в подвале все готово для переселения его души в другое тело.

- В какое тело ты хочешь переселиться, где ты его возьмешь? – недоумевающе хлопал я глазами, все еще находясь в каком-то бреду.

- У меня есть тело, в подвале, - тихо, осторожно заметил он, выпрямляясь. – Именно поэтому я приехал сюда, здесь высокий уровень преступности, и если тело одного работяги пропадет, то никто его искать не будет. Люди гибнут в этих местах, как мухи. Все подумают, что он перепил и утонул в речке, либо сгинул в болотах за городом. Таких случаев здесь бывает полно и полиция особо не разыскивает пропавших без вести.

Я посмотрел на него, не веря тому, что он говорит. Все становилось только хуже и хуже. На мой немой вопрос он лишь отрицательно покачал головой и сказал, что мужчина уже был мертв, он всего лишь выкупил его тело у одного знакомого в городе, который проворачивал такие мерзкие дела.

- Ты поможешь мне? – положил он свою ладонь на мою и мне составило большого труда, чтобы не отдернуть руку. - Мне очень нужна твоя помощь. С тобой, или без я сделаю это, но с тобой мне будет проще. Мне нужна твоя поддержка.

Я не понимаю до сих пор, почему согласился. Брат всегда обладал надо мной какой-то властью, а в тот момент на кухне, эта власть стал еще больше. Либо же, наоборот, я посчитал, что если все будет происходить под моим присмотром, то я смогу его защитить, если это понадобиться. Он помог мне подняться, провел по коридору к подвалу, который в этот раз был не заперт. Спускаясь вниз, я чувствовал едкий, сладковатый запах, который, чем ниже мы спускались, тем становился сильнее. Николай объяснил, что это так пахнет тот самый раствор, который они вместе с Н.В. все же вывели.

Спустившись ступенек на десять по очень старой и очень ненадежной лестнице, мы очутились в низком, темном помещении. По кривым стенам были развешаны канделябры, в которых горели свечи, и они были единственным источником света здесь. От недостатка света помещение казалось еще более мрачным.

Присмотревшись, я увидел, что в центре подвала стоят две ванны, обе наполненные желтоватой жидкостью. В одну из них что-то было помещено. Я еще не видел толком что, но догадывался. Я схватился за руку Николая, а он спокойно отметил, что бояться нечего, мертвец был мертвее мертвого и он лежал здесь уже несколько дней. Раствор не только помогает к переходу души, но еще и сохраняет тело в хорошем состоянии.

- Это, так сказать, душезаменитель, - ухмыльнулся он.

Он провел меня мимо ванн, в которые я старался не смотреть к длинному, узкому столу, в дальнем углу подвала, где тоже стояли свечки в низких, широких подсвечниках, лежали книги и пару тетрадок. За столом располагались полки с большими полупустыми бутылями, с разного цвета жидкостями и множество коробок разных размеров. Справа от стола стоял большой, почти в человеческий рост, железный чан. Видимо, именно в нем Николай готовил ужасный раствор.

- Что ж, - произнес брат, разминая руки, - не будем долго тянуть.

Он расстегнул рубашку и снял ее, также снял брюки и обувь, и остался в одном нижнем белье. Как зачарованный я смотрел за его действиями, не смея ничего сказать. А он все делал с улыбкой, хотя я заметил, как немного изменился его взгляд, в его глазах появился страх.

Далее он посадил меня за стол и показал одну из книг. Как он пояснил, это была книга «Путешествие души» неизвестного мне писателя Бельтешазара, который жил в древнем Вавилоне и который был одним из немногих, кто написал книгу на эрсифийском языке. Затем он прикрыл глаза и медленно произнес одну строчку из книги, на которой остановился его палец:

- А морак сати вата кхун мериан дан. Мерио дон лион, кватхана. Кватахана, либо регулиал.

Я сразу вспомнил эту фразу, и страх мой стал совсем невыносим, когда я услышал эти слова, произнесенные такие образом. Захотелось встать, и убежать, но, если бы я мог хотя бы чуть-чуть пошевелиться!

Брат посмотрел на меня, и я его не узнал. Произнеся слова, он стал совершенно другим. На секунду, всего на миг, передо мной было совершенно другое лицо, и хоть наваждение длилось недолго, я навсегда запомнил то его выражение. Он объяснил мне, что надо правильно произносить слова, чтобы заклинание сработало, и он произнесет их, когда ляжет в ванну, а я должен наблюдать за ним. Я должен был помочь, если это понадобится. Я хотел поинтересоваться, чем я смогу помочь, но язык мой онемел, и я лишь молча продолжал смотреть на брата.

Он подошел ближе ко мне, положил руки на плечи, и сказал, что пора начинать. Я следил, как он приближается к ванне, я внимательно смотрел в его бледную, худую, несколько сгорбленную спину. Мне захотелось заплакать, потом закричать, потом попытаться остановить его, но я понимал, что был не в силах это сделать, брат мой управлял силами, которые во много раз были больше моих. И хотя это не проявлялось, я это ощущал.

Он подошел к ванне, повернулся в мою сторону. Мрак скрывал его лицо, но я почувствовал, что он улыбнулся, чтобы приободрить меня и, возможно, себя.Затем он залез в пустую ванну и полностью лег в желтую жидкость. Спустя пару самых долгих, самых томительных секунду в моей жизни, он начал произносить кошмарные слова.

Он произнес фразу один раз, затем второй, потом еще раз повторил. С каждым разом слова звучали все громче и громче, отчего мне захотелось заткнуть уши, но я сидел и наблюдал. Кошмарный, языческий ритуал происходил передо мной, и я был его соучастником. Внезапно, я заметил, что свет свечей немного задрожал, будто в подвал ворвался ветер. Я почувствовал, что будто бы что появилось между двух ванн, в воздухе, почти невидимое и невесомое. Именно в этот момент мой брат умолк и тело его обмякло. Я не смел оторвать взгляд от этого зрелища, я готов был поклясться, что там что-то было, но это что-то никак себя не проявляло и через секунду воздух снова стал прозрачен.

Трудно описать, какая потом наступила тишина. Давящая, полная, слишком необычная, даже несмотря на то, что мы были в подвале. Мне стало так страшно, потому что я думал, что оказался один, так как мой брат не подавал признаков жизни.

Совладав со страхом, я, наконец, заставил себя шевелиться, и бросился к брату. Его лицо, единственная часть тела, которая находилась на поверхности, было совершенно бесчувственным. Он не шевелился и не подавал признаков жизни. Я попробовал потрясти его за плечо, но это не помогло. В бессилии я сжал кулаки и стиснул зубы. Потом я заставил себя повернуться ко второй ванне, ведь если его душа покинула его собственное тело, то она должна была переместиться в другое тело.

В ванне лежал обнаженный, полный мужчина, с неряшливой густой бородой, и коротким ежиком волос на довольно большой макушке. Слева, на животе, у него красовалась некрасивая, глубокая рана, которая видимо и стала причиной его смерти.

Я смотрел на его уже сильно побледневшее лицо, от которого уже давно отхлынула жизнь. Я впервые так близко видел мертвеца. Преодолевая отвращение, я аккуратно дотронулся до плеча этого незнакомца. В следующее мгновение случилось то, чего я никак не ожидал. Он широко распахнул глаза. Никогда я не видел настолько напуганного взгляда человека. Он начал вертеть глазами по сторонам, пока взгляд не уперся в меня. Я узнал этот взгляд, это был взгляд Николая. Он смотрел на меня несколько секунд, а затем схватил за руку, и попытался подняться. Это мертвое тело, с характерными трупными пятнами, с обвисшей в некоторых местах кожей, с зияющей раной, из которой в ванну что-то вывалилось, неумолимо поднималось вверх и приближалось ко мне. Его взгляд молил меня, возможно о помощи. Но у него не получилось выбраться из ванны полностью, так как приподнявшись, все еще крепко держа меня, он коротко вскрикнул и упал назад. Хватка ослабла, а затем и рука плавно погрузилась в желтую жидкость. Я стоял и не мог пошевелиться, в тот момент я испытал такой страх, что перестал нормально спать по ночам…

Так умер мой брат. Я еще долго стоял там, пытаясь тщетно привести брата в чувство, трясся то одно, то другое тело. Я плакал, рыдал, не зная, что делать дальше, что будет дальше. Что будет с мамой, когда она узнает о том, что произошло? Весь наш семейный мир, который родители бережно создавали все эти годы, даря нам свою любовь и заботу, рухнул.

Я понял, что нельзя было допустить, чтобы родители узнали о его смерти, или по крайней мере как можно дольше не сообщать им об этом, иначе они этого бы не пережили. И передо мной встал вопрос – как это сделать?

Собравшись с духом, я вернулся к столу, где лежали тетрадки записями Николая и книги, которые привели его к такому трагичному концу. Я решил постараться найти способ как вернуть его. Мне казалось, что я не вылезал из-за стола целую вечность, внимательно изучая все записи, всматриваясь в пометки и выделенные места в книгах, оставленные рукой Николая. У меня было преимущество перед братом: мне не надо было искать информацию о переселении душ, вся она была передо мной, бережно собранная Николаем. Наконец, я нашел способ, как вернуть брата. Практически вернуть его.

Читая книги, я понял, что брат совершил ошибку, попытавшись переселиться в тело неизвестного мне мужчины. Тело не должно быть мертвым до того, как его поместят в раствор, а, как я понял, незнакомец был мертв, когда оказался в подвале. Проверить данную теорию я мог на теле брата, другого выхода не было, так как его тело было помещено в раствор, когда он был еще жив.

Я не стал ложиться в ванну, где лежал незнакомец, мне было очень неприятно оказаться там, где лежал труп. Благо раствора еще было достаточно заготовлено в железном чане. Я разделся, покрыл себя раствором с ног до головы и расположившись напротив ванны, в которой лежал брат, начал читать страшное заклинание.

Не буду рассказывать, что я испытал в тот момент, этого не описать словами. Могу лишь заметить, что теперь я живу двойной жизнью – жизнью брата и своей. Тело Николая я храню в доме, в Сиянске, так как мне кажется это хорошим местом, чтобы скрыть от посторонних глаз ужасы, которые я творю. Сам я вернулся в столицу и мне пришлось снять небольшой домик, где я смог разместить небольшую лабораторию с ванной.

Один день я Николая, другой Андрей. Я творю страшные вещи, так как тело брата должно было быть предано земле, а не храниться в ванне, в темном подвале. Но я успокаиваю себя тем, что мои родители счастливы, потому иногда их сыновья приезжают к ним в гости. Мама часто жалуется, что мы никогда не собираемся всей семьей, но я и Николай объясняем ее это тем, что у нас уже началась взрослая жизнь, где сложно подстроиться друг под друга. Ей хватает этого объяснения, она просто рада видеть нас. А ее улыбка и счастливый взгляд глушат угрызения совести, которые иногда вспыхивают во мне.

Теперь вы понимаете, какое я чудовище? Но это еще не самое страшное. Раствор, который я использую, чтобы перемещаться, и чтоб сохранять тела, очень дорого производить. Мне и Николаю все труднее просить у родителей денег на это. Я долго думал, как преодолеть эту неприятность, так как если закончится раствор, то это станет катастрофой для меняя. Но однажды я вспомнил о нашем богатом дядюшке, который живет на берегу Черного моря.

Он сильно любит Николая, и когда Николай написал ему письмо, с желанием его навестить, так как северный климат ему наскучил и немного подорвал здоровье, то дядя Олег сразу же согласился. Мне придется в теле Николая совершить небольшое путешествие. Я возьму с собой раствор, приеду в особняк на берегу Черного моря, и когда мы одним из темных вечеров останемся с дядей наедине… Мне придется вселиться в тело дяди, чтобы я мог распоряжаться его деньгами, и чтобы мы с Николаем имели возможность жить дальше.