Диплом и книжки

       На последнем курсе гафа* я стал человеком женатым. Квартиру мы сняли на Сергиенко, что рядом с Ленинградской площадью (недавно ее нарекли Дарницкой), и зажили молодежной семейной жизнью. Благо, что занятий в институте у нас никаких не было, а подаренные институтом четыре месяца свободного времени, по мнению деканата, мы должны были тратить на написание дипломного проекта.
       Это в теории. А на практике мы жили самой счастливой и беззаботной жизнью, выделяя время на работу над дипломом по остаточному принципу. Так тогда финансировалось всё, что нужно для жизни человека. То есть, мы шли, вернее, жили в ногу со временем. Это, бесспорно, шутка. Но против фактов не попрешь – чудесное было времечко...

       Истины ради нужно признаться, что иногда на тебя накатывал настоящий ужас – дни пролетали, а в твоем дипломном проекте еще и конь не валялся. И тогда ты обливался холодным потом, летел на перекладных с левого берега в институт (трамвай, метро Комсомольская – метро Политехническая, и снова трамвай), метался по корпусам, разыскивая своего руководителя диплома, а потом, преданно глядя ему в глаза, лепетал, что, мол, не знаешь с чего начать, как быть, что же теперь будет...
       Руководитель, как человек «съевший» на дипломниках не одну собаку, снисходил к моему горю и кидал какую-нибудь кость в виде проектов, набросков, текстов: он являлся лицом заинтересованным, поскольку получал за такого клиента, каким являлся я, определенные деньги.

       Будь ваш слуга человеком более опытным, хладный пот вообще забыл бы дорогу к его бренному телу – пропасть мне никто не позволил бы по простой причине: чтобы руководитель смог расписаться в платежной ведомости за проведенную с дипломником работу, ему нужно представить корочки диплома, полученного его подопечным. Здесь очень даже уместна избитая фраза:
 
       «Ничего личного – это просто бизнес»...

       Но это всего лишь вступление, потому что история будет не о дипломном проекте, а об одном эпизоде, произошедшем в то славное вольное время. Именно тогда мой друг-однокашник Андрей обнаружил место, где можно приобрести хорошие, а потому очень желанные книги. И это был, естественно, не книжный магазин. Книжный голод, который в те времена терзал каждого мало-мальски культурного человека, можно было утолить только на «толчках»...
       Один из них разместился по существу рядом с нашим институтом. В двух остановках по проспекту Космонавта Комарова от главного корпуса в сторону Борщаговки, в посадке, что находилась рядом со станцией электрички, несколько раз в неделю собирались книжные перекупщики. И с легкой руки Андрея я зачастил туда, когда прилетал на перекладных в институт и, что самое важное, когда у меня вдруг появлялись деньги.
       
       В первый поход на «толчок» я просто-напросто потерялся: вокруг тебя разложены самые читаемые и известные книги, знаменитые и популярные авторы, как отечественные, так и зарубежные... Хотелось купить всё, что бросалось в глаза и просилось в руки... Но как это сделать, если «овес нынче дорог»?
       Самая ходовая цена – десятка. Это сейчас мы скажем «десятка» и не почешемся, даже если будет подразумеваться, что пресловутая десятка будет обозначена в какой-либо иностранной валюте. Но тогда потратить десять рублей на книжку, которая по номиналу стоит рубль с чем-то или два пятьдесят – это существенный удар по бюджету. А ведь попадались книжки и дороже.

       Но – охота пуще неволи, или, что звучало бы более материально, – пуще голодного вечера. Одного или двух – это уже исходя из аппетита книголюба. 

       Как бы то ни было, а устоять я не мог и иногда выкраивал желанные рубли. В то время неожиданную предприимчивость в книгопечатании проявляли молдаване: там, в Кишиневе, немыслимыми тиражами издавались самые известные авторы. Качеством бумаги книги похвастаться не могли, но издания в целом выглядели добротными. Так в моей бедной студенческой библиотеке появились Ильф с Петровым (как же я без Остапа Бендера?), долго не издаваемый Иван Бунин, озорной О.Генри, автор нашумевшей «Калины красной» Василий Шукшин... Если автор меня очень интересовал, я нередко опускался до книжек в мягком переплете, а денег за такую книжку просили немного.

       «Сколько?»
       «Дай хоть пятерку и Хемингуэй твой…»

       И я давал очередную пятерку, забирая книжку и довольно улыбаясь. Впрочем, чтобы найти книжку по подходящей цене, приходилось немалое время накручивать круги между продавцами, высматривая под ногами, как пернатый хищник, свою добычу.
       Иногда продавцы начинали быстро сворачиваться и стремительно рассасываться между деревьями:

       «Мусора!»

       Тогда и нам не оставалось нечего делать, как сматывать удочки. Но это случалось редко, и даже после очередного такого налета стихийный культурный рынок в положенное время как ни в чем не бывало продолжал свою работу.

       И вот однажды мой поход был вознагражден неслыханной удачей. Мужчина только успел разложить книги, как я сразу приметил два томика необычного вида: они выглядели монументально и непривычно благородно для обычного ширпотреба, которым было заполнено все вокруг.
       Я взял в руки один из них и остолбенел: Николай Гоголь, издание Брокгауза и Ефрона, год издания приблизительно 1913... В томе третьем был напечатан сборник «Арабески», в томе пятом – вторая часть «Мертвых душ» и что-то из петербургских повестей. Да это неважно, что там напечатано! Главное – я в руках держу потрясающее издание, из дореволюционной жизни, раритет, так сказать.

       Впрочем, имелась в книгах некая неприличная шероховатость. На первой странице каждой из них виднелся блеклый библиотечный штамп... Но морализировать я не собирался. Откуда мне известно, когда и кто этот штамп ставил?! Может, книжку отштамповали еще до войны, кстати... Цена за оба тома, как для раритетного издания, высокой не была. Но деньги все равно немалые. Душит меня жаба... Очень хочется, но также и колется. Тем не менее, книги из рук я не выпускаю.
       Около меня трется юркий молодой человек, который ждет, когда я томики опущу на клеенку, что использовал продавец в качестве прилавка. Бросается в глаза, что он в ожидании книжек от нетерпения чуть ли не сучит ножками. А я медлю: моей страсти пока не удается уговорить сидящую жабу. Но ситуация быстро приходит к своему разрешению.
       Нетерпеливый соперник делает опрометчивый ход первым:

       - Сколько просят за оба тома?
       - Пятнадцать…
       - Можно посмотреть?!

       И тут меня озарило – если отдам, то он книги из рук уже не выпустит...
       Ответ созрел мгновенно:

       - Я их беру!

       Парень поднимает к небу лицо с плотно сжатыми губами и от горького разочарования издает протяжное:

       - Мммммм...

       Стыдно признаться, но его стон подействовал на меня как бальзам на израненную душу. Вернее, на измученную жабу: она смирилась. Деньги были отданы с неописуемой легкостью. Я мысленно ликовал, радуясь, что такой ловкий и удачливый. Хотя сам себе признавался: не прояви явно соперник своего желания завладеть этими книжками, я вряд ли бы решился расстаться с приличной для меня суммой. Но сделка состоялась, и счастливый обладатель раритетных изданий отправился через весь Киев к себе «на хазу».

       Самое интересное, что молодая жена бурной радости по поводу превращения пятнадцати рублей в два томика не проявила. Пожалуй, что ее глаза даже полыхнули недобрым огнем. Может, и сказала чего-нибудь... Ну, не буду ворошить прошлое.
       Вероятно, поэтому наша библиотека за оставшееся вольное преддипломное время больше не приросла ни обычными, ни раритетными книжками. Покутил на «книжном толчке» и будет...  Забыл я туда дорогу... Хотя с удовольствием вспоминаю походы на толчок: это был пусть краткий, но счастливый период последнего студенческого года.
       А дипломный проект я все-таки создал, успешно его защитил и поплавок с корочками, как и положено, нашли своего хозяина.

      

       * гаф – так на студенческом сленге именовался Киевский институт инженеров гражданской авиации. Соответственно, тамошних студентов во всем Киеве называли «гафовцами». Ныне это НАУ – Национальный авиационный университет.