Россия в 1914-1915 годах

    В старину война была делом военных. Территория боевых действий, разумеется, подвергалась разорению, но основную массу населения война напрямую не задевала.  Первая мировая война изменила эту ситуацию: испытанию подверглась способность каждой нации к сплочению ради победы над врагом. Для России, где власть и общество вечно грызлись друг с другом, этот экзамен оказался особенно трудным.   

                РОССИЯ  В  1914-1915  ГОДАХ:  ВОЙНА  НА  ДВА  ФРОНТА

               
                Вот
                новый поворот,
                И мотор ревет.
                Что он нам несёт –
                Пропасть или взлёт?
                Омут или брод?
                И не разберешь,
                Пока не повернешь.
                А. Макаревич


                ЧАСТЬ I.  ХУДОЙ  МИР  ВО  ВРЕМЯ  ВОЙНЫ 

                Июль 1914 года: вспышка патриотизма

    Предыстория Первой мировой войны уходит корнями в 1871 год, когда после победы Пруссии над Францией в центре Европы возникла мощная Германская империя. В этих условиях царская Россия, всегда тесно связанная с Германией, медленно и со скрипом совершает поворот к союзу с республиканской Францией.
    Кризис, начавшийся убийством 15 (28) * июня 1914 года австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги, запустил в действие систему союзов, складывавшуюся десятилетиями. Тем не менее российскому самодержцу решение о вступлении в войну далось нелегко. «Кузен Вилли» (кайзер Вильгельм II) с одной стороны, жена Алиса с другой уговаривали его уступить. «Дни до объявления войны были ужасны, – вспоминала фрейлина Анна Вырубова. – Я видела и чувствовала, как Государя склоняют решиться на опасный шаг».
    Вопреки мнению военных Николай II попытался ограничиться частичной мобилизацией с преимущественной концентрацией войск против Австро-Венгрии. Лишь совместными усилиями министру иностранных дел С. Д. Сазонову, военному министру В. А. Сухомлинову и главноуправляющему земледелием А. В. Кривошеину удалось получить у царя санкцию на объявление общей мобилизации. От жены Николай это решение скрыл. Когда она узнала правду, между ними состоялся долгий и тяжёлый разговор. Вернувшись к себе, Алиса кинулась на кушетку и сквозь слезы простонала: «Всё кончено, у нас война, а я ничего об этом не знала!». Николай пришёл к чаю мрачный и расстроенный, и целый час супруги просидели молча.
    В Петербурге царскую чету встречали толпы с портретами государя, размахивающие национальными флагами и поющие «Боже, царя храни» и «Спаси, Господи, люди Твоя». Когда царь вышел на балкон Зимнего дворца, море народа опустилось на колени; опять пели гимн и молитвы, плакали. 26 июля, принимая в Николаевском зале членов Государственной Думы и Государственного Совета, император призвал всех исполнить свой долг и заявил, что не окончит войну, пока не изгонит последнего врага из пределов русской земли. В ответной речи председатель Думы М. В. Родзянко сказал: «Дерзайте, Государь! Русский народ с вами, и, твёрдо уповая на милость Божию, не остановится ни перед какими жертвами, пока враг не будет сломлен и достоинство России не будет ограждено». Царь прослезился, а его дядя, великий князь Николай Николаевич, обнял оратора и сказал растроганно: «Ну, Родзянко, теперь я тебе друг по гроб, всё для Думы сделаю».
    Казалось, власть и образованное общество готовы забыть разногласия. Пораженцы - большевики, меньшевики-интернационалисты, Петроградская Межрайонная организация РСДРП и эсеры-максималисты, считавшие поддержку «своей буржуазии» предательством интересов международного пролетариата, даже среди социалистов составляли меньшинство (). Государственная Дума на однодневной сессии почти единодушно проголосовала за военные кредиты. В ответ на призыв председателя Совета министров И. Л. Горемыкина сплотиться вокруг единого знамени лидер кадетов П. Н. Милюков заявил: «В этой борьбе мы все заодно. Мы не ставим условий и требований правительству, мы просто кладём на весы борьбы нашу твёрдую волю одолеть насильника».

                «Подумать так всё по другому…»

    Накануне вступления России в войну Распутин, лежавший в больнице у себя на родине в селе Покровском **, послал Николаю II телеграмму: «Милый друг! Ещё раз скажу: грозна туча над Россией, беда горя много, темно, и просвету нет; слёз то море и меры нет, а крови?… Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать так всё по другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой, погибель без конца, печаль».   
    В каком состоянии Россия встретила войну? Если по примеру В. Н. Коковцова брать в расчёт только финансы и армию, его надо признать неплохим. Экономика успешно развивалась как в частном, так и в государственном и кооперативном секторах. Правда, доход на душу населения был вдвое меньше, чем в Австро-Венгрии, и втрое меньше, чем во Франции, но государственный бюджет быстро наполнялся (преимущественно за счёт эксплуатации казённых железных дорог и казённой продажи вина). Если в 1867 году обыкновенные доходы казны составляли 415 млн. рублей, то к 1897 г. они увеличились на миллиард. Следующий миллиард добавился всего за десять лет, третий – за пять. При этом, несмотря на войну с Японией, размер обложения на душу населения повысился крайне незначительно – с 10 руб. 31 коп. до 10 руб. 84 коп. Инфляции не было – выпуск бумажных денег шёл вровень с ростом золотого запаса. Витте и Коковцов, последовательно занимавшие пост министра финансов (а по существу и экономики), видели основную задачу в развитии производительных сил и подъёме культурного уровня. С 1904 по 1913 год административные расходы выросли на 54 %, оборонные на 75 %, а культурные и производительные – на 143 %!
    К сожалению, частокол цифр и перечисление достижений скрывает сложную и противоречивую реальность. Частные успехи не спасли страну от катастрофы в 1917 году, и нам остаётся, как в бородатом анекдоте, твердить, что лечение было правильным: больной, к сожалению, умер, зато пропотел перед смертью изрядно.
    Мобилизация в июле-августе 1914 года дала Германии, Франции и России практически одинаковые по численности армии, однако возможности восполнения потерь в случае затяжной войны у них были разные: население Франции составляло 40 млн. человек, Германии – 65 млн., а России (без Польши и Финляндии) – почти 160 млн. Казалось, Россия имела явное преимущество; однако количество не могло компенсировать качества. 
    В странах Западной Европы на рубеже XIX-XX вв. вполне сложилось национальное сознание. Основанное частично на фактах истории, частично на исторических мифах, оно являлось основой патриотизма. Необходимость защищать свою страну основная масса населения воспринимала как неприятную, тяжёлую, но всё же обязанность. В России национальное сознание отсутствовало у большей части населения, причём именно у той части, на которую легли основные тяготы войны.
    Российское крестьянство – самый многочисленный класс – почти не было затронуто современной цивилизацией. В этом отношении Россия напоминала не столько даже средневековую Европу, сколько древнюю Вавилонию или Персию. Почти треть крестьян считались грамотными, но и среди них большинство не имели понятия о собственном отечестве и тем более о других странах. Вот свидетельство А. А. Брусилова – одного из самых известных русских генералов Первой мировой войны: «Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя… Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он понятия не имел о своей матушке России. Он знал свой уезд и пожалуй, губернию, знал, что есть Петербург и Москва, и на этом заканчивалось его знакомство со своим отечеством. Откуда же было взяться тут патриотизму, сознательной любви к великой родине?!… Войска были обучены, дисциплинированы и послушно пошли в бой, но подъёма духа не было никакого, и понятие о том, что представляла собой эта война, отсутствовало полностью».
    Между тем победа или поражение в начавшейся войне зависели от того, удастся ли не допустить перегрева огнеопасной крестьянской массы, удержать её от взрыва. 
    К войне лучше всех подготовились немцы. Они имели первоклассный корпус офицеров и унтер-офицеров, прекрасно обученных рядовых запаса, патриотически (то есть шовинистически) настроенное население, отличную военную технику, развитую сеть железных дорог. Французы в целом им не уступали. Австро-венгерскую армию ослаблял чешский элемент, мало надёжный в войне со славянскими народами (смотри знаменитый роман Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»). Что касается Великобритании, то она имела лишь экспедиционную армию, призванную обеспечивать безопасность колоний, хорошо обученную, но очень небольшую и слабо подготовленную для масштабных сухопутных операций.   
    В Российской империи с её огромным населением действительную службу, в отличие от Франции и Германии, проходила лишь часть мужчин призывного возраста. Армия мирного времени имела надёжный состав кадровых офицеров, но после войны с Японией находилась в расстроенном состоянии. Многие армейские руководители видели войска только на парадах. Пехота была удовлетворительно обучена и вооружена хорошей винтовкой Мосина, кавалерии имелось даже больше, чем потребовала позиционная война, но пулемётов было мало, и часто у них отсутствовала запряжка, так что с началом военных действий пришлось забирать лошадей у частных лиц. Артиллерия была почти целиком лёгкая; артиллеристов учили стрелять побатарейно и дивизионами, а обстановка потребовала совместного огня больших соединений разнокалиберных орудий. Русская пехота не умела и не любила окапываться, при этом на армейский корпус имелся всего один сапёрный батальон. Впрочем, тогда никто не предполагал, что зароются в землю миллионные армии; никто не ожидал появления фронтов, растянутых от моря до моря.
    Мобилизация увеличила армию до 4 млн. человек, но расчётное количество патронов и снарядов оказалось недостаточным, а подвоз затруднялся плохим состоянием транспорта. Армейский обоз зачастую был не в силах тронуться с места. Обмундирование и обувь в ряде частей имелись только на состав мирного времени, при мобилизации одевать и обувать новоприбывших было не во что.

                Планы, игры и игроки

    Великий князь Николай Николаевич, на которого царь возложил обязанности верховного главнокомандующего, знал и любил военное дело, вникал в солдатские и офицерские нужды; войска верили в него и понимали, что его приказания отмене не подлежат. Его начальник штаба Н. Н. Янушкевич, приветливый человек сорока четырех лет, с черными усами и вьющимися волосами, был скорее придворным, чем солдатом, и, по мнению Брусилова, плохим стратегом. В русско-японской войне он не участвовал, а известен был тем, что не носил бороды, ужасно боялся великого князя и подчинялся влиянию своего заместителя генерала Данилова. К началу войны он находился в должности всего три месяца.
    Немцы планировали быстро разгромить Францию, пока Россия с её огромной территорией и слабо развитой сетью железных дорог будет возиться с мобилизацией. При развёртывании войск Германия 90 % сил сосредоточила на западе, оставив на востоке одну армию численностью в 200 тысяч человек. Французскую границу прикрывала система мощных крепостей, но немцы обошли их с севера и, наплевав на международное право, вторглись в нейтральную Бельгию. В ходе ожесточённых боёв французам удалось связать основные силы противника в районе рек Марна и Мозель.
    На восточном фронте австро-венгры с юга, а немцы с севера готовились взять в клещи Польшу. Русские же планы для начального этапа войны страдали раздвоенностью. Военный министр В. А. Сухомлинов и генерал Я. Г. Жилинский, предшественник Янушкевича на посту начальника Генштаба, считали, что основной удар Германия может нанести как по Франции, так и по России. Поэтому планировалось отвести войска на линию Белосток-Брест, доукомплектовать их, а затем уже переходить в контрнаступление. Однако другие директивные документы предполагали, что немцы всей мощью обрушатся на Францию, поэтому надо не допустить её быстрого разгрома, заставив Германию вести борьбу на двух театрах военных действий. Русско-французская военная конвенция обязывала Россию одновременно с главным ударом против Австрии предпринять наступление на немцев. В штабной игре, проведённой в апреле 1914 года, отрабатывалось вторжение в Восточную Пруссию двух русских армий Северо-Западного фронта и окружение размещённой там 8-й германской армии. Генштаб к этому времени уже возглавил Янушкевич, а Жилинскому в качестве командующего фронтом довелось самому решать поставленные им же задачи (правда, пока ещё на бумаге). Игра выявила множество нестыковок. Русские армии не раз попадали в безвыходные ситуации, но начальство каждый раз спасало их благоприятными вводными (английский десант высадился во Франции, немцы перебрасывают корпуса на запад, и т. п.). Результатами этой игры в поддавки Сухомлинов и Янушкевич остались довольны. 
    Теперь, однако, пришла пора претворять планы в жизнь. Теснимые врагом французы настойчиво требовали от России «сделать что-нибудь», и Николай Николаевич приказал Жилинскому, не дожидаясь полного сосредоточения, начать операцию в Восточной Пруссии. В соответствии с планом 1-я (Виленская) армия должна была  наступать с востока на запад севернее Мазурских озер, связывая основные силы немцев и отрезая их от укреплённого района Кенигсберга (Калининград). 2-й (Варшавской) армии предстояло, двигаясь с юга, обойти Мазурские озёра с запада и перекрыть германским дивизиям пути отхода к Висле. Клещи вокруг немцев должны были сомкнуться в семидесяти километрах от границы, в районе Алленштейна (Ольштын в Польше).
    1-й армией командовал П. К. Ренненкампф, сухощавый шестидесятилетний генерал с колючим взглядом и закрученными кверху усами. Воинский путь его включал такие разнородные эпизоды, как подавление «боксёрского восстания» в Китае, командование кавалерийской дивизией в русско-японской войне и карательной экспедицией в Чите в ходе последующей революции, а также какие-то неясные дела, которые, по словам генерала Гурко, «значительно подорвали его репутацию».
    Во главе 2-й армии был поставлен А. В. Самсонов. Восемнадцатилетним юношей он участвовал в турецкой кампании 1877 года, в сорок три года стал генералом. В русско-японскую войну он, как и Ренненкампф, командовал кавалерийской дивизией, а с 1909 года являлся губернатором Туркестана. Опыта командования армией у него не было. К началу войны Самсонов проходил курс лечения на Кавказе и в штаб своей армии смог прибыть лишь 31 июля, когда армия Ренненкампфа уже входила в Восточную Пруссию.
    Двум русским армиям противостояла вдвое слабейшая 8-я германская армия. Командовал ею Макс фон Притвиц по прозвищу «Толстяк» – очень тучный, полный сознания своей значительности, но нерешительный, колеблющийся полководец. Начальником штаба армии был генерал Вальдерзее, не оправившийся после операции. Их задачи германский Генштаб формулировал противоречиво. Они должны были защищать Восточную и Западную Пруссию, но при столкновении с превосходящими силами противника имели право отойти к Висле. С другой стороны, начальник Генштаба Хельмут-Иоганн Мольтке-младший писал Вальдерзее: «Когда русские придут – никакой обороны, а только наступление, наступление, наступление».

                Драма в Восточной Пруссии

    Ренненкампф, перейдя границу Восточной Пруссии, сразу двинулся на врага. Чтобы избежать охвата, Притвиц рассредоточил свои и без того небольшие силы: две дивизии отправил на юг к Мазурским озёрам на поддержку ландверу, а сам с основной частью армии выступил навстречу Ренненкампфу. У Гумбиннена (Гусев в Калининградской губернии) развернулось ожесточённое сражение. Ренненкампф собирался уже отдать приказ об отходе, но в это время Притвиц узнал о движущейся с юга армии Самсонова.
    На южных подступах к Восточной Пруссии железных дорог было мало, а хороших грунтовых не было вообще; таким способом русское командование старалось затруднить немцам вторжение в Польшу. Уже апрельская игра показала, что это замедляет продвижение 2-й армии, однако изменений в графике не было сделано. Неделю армия Самсонова шла на север по песчаным дорогам через леса и болота. К границе она вышла на два дня позже Ренненкампфа, а к месту назначения ей предстояло двигаться ещё как минимум четыре дня. Получалось, что 1-я армия в течение шести дней действует против немцев в одиночку.
    2-я армия пересекла границу в полном соответствии с графиком, но Жилинский был настолько уверен в неизбежности её опоздания, что не поверил сообщению и принялся торопить Самсонова. Тот отвечал, что его солдаты и без того идут по двенадцать часов в день без привалов, делая переходы в двадцать вёрст по пескам; люди измотаны, территория опустошена, продовольствия нет, а лошади давно не получали овса.
    Несмотря на яростные протесты генерала фон Франсуа, добивавшего русскую 28-ю дивизию, Притвиц принял решение отходить к Висле, о чём по телефону сообщил в Генштаб. Когда суматоха улеглась, немцы с удивлением обнаружили, что их никто не преследует. То есть в четвёртом часу пополудни 7 августа Ренненкампф отдал приказ начать преследование, но обнаружив, что отход противника прикрывает тяжелая артиллерия, в половине пятого отменил приказ. Разбудив спящего одетым штабного офицера, он сказал: «Можете раздеться, противник отступает».
    Эта фраза дала впоследствии повод для самых ехидных комментариев. Проявил ли командующий 1-й армией излишнюю осторожность? Тыл его работал плохо, он опасался чрезмерно удлинить пути подвоза. Железными дорогами он пользоваться не мог, так как русские вагоны не походили к их колее, а свои вагоны немцы угнали. Кроме того, бегство жителей и отход успешного корпуса Франсуа заставили русское командование поверить, что немцы спешно покидают Восточную Пруссию. Опасаясь, что германская армия избежит планируемых клещей, Жилинский и Ренненкампф остановили 1-ю армию, надеясь вновь вовлечь противника в сражение и дать 2-й армии возможность подтянуться для удара по германскому тылу.
    В русской системе управления войсками «ахиллесовой пятой» была связь. На телеграфной станции в Варшаве один штабной офицер обнаружил целую кипу адресованных 2-й армии и не отосланных телеграмм; он их собрал и отправил с посыльным на автомобиле. У корпусных штабов проводов хватало только до дивизионных штабов, между соседями и со штабом армии связь поддерживалась по радио. Немцы перехватили приказ Ренненкампфа, переданный по радио, а немецкий профессор математики, служивший в штабе армии в качестве криптографа, без труда его расшифровал. Стало ясно, что преследования со стороны 1-й армии можно не опасаться.
    Вечером 7 августа на совещании в штабе 8-й армии начальник оперативного отдела генерал-майор Грюнерт и его заместитель полковник Хоффман сумели частично переубедить Притвица. Три дивизии с Гумбинненского фронта были отправлены на юг против Самсонова. К несчастью для себя, о происшедших изменениях Притвиц забыл оповестить начальника Генштаба Мольтке. Поэтому он был крайне удивлён, получив приказ об отстранении его и Вальдерзее от  командования армией.
    При германской системе армейского руководства начальник штаба считался фигурой более важной, чем командующий, поэтому Мольтке первым делом подобрал замену Вальдерзее. Выбор пал на молодого генерала Эриха фон Людендорфа, недавно прославившегося в Бельгии взятием хорошо укреплённого Льежа. Получив в Генштабе информацию о положении дел в Восточной Пруссии, Людендорф выехал к месту назначения, по пути прихватив в Ганновере нового командующего армией – отставного генерала Гинденбурга, с которым никто и не подумал советоваться.
    Пауль фон Бенкендорф унд Гинденбург получил боевое крещение ещё в 1866 году, а в 1870 году под Седаном заслужил Железный крест 2-й степени. Родом из Восточной Пруссии, он к тому же некоторое время служил там, причём особо изучал проблему влияния Мазурских озер на боевые действия. Отсюда родилась легенда, будто Гинденбург спланировал сражение при Танненберге *** ещё тридцать лет назад.
    Людендорф прямо с дороги начал отдавать приказы своим новым подчинённым, но продиктованные им меры к тому времени уже осуществлялись Хоффманом. Во время русско-японской войны Макс Хоффман, тогда ещё капитан, в качестве наблюдателя был прикомандирован к японским войскам. Он хорошо изучил русскую армию, знал и про то, как Ренненкампф и Самсонов едва не подрались на железнодорожной платформе в Мукдене (по другой версии, генералы успели-таки обменяться пощёчинами). Хоффман был уверен, что Самсонов и Реннекампфу не станут спешить навстречу друг другу. Кроме того, немцы перехватили приказы Самсонова, передававшиеся по радио вообще без шифровки. Их сочли дезинформацией, но Хоффман, представлявший себе степень русской беспечности, сумел убедить коллег, что приказы настоящие.
    План, который Хоффман и Людендорф задумали практически одновременно и независимо друг от друга, состоял в следующем: имитируя отступление, скрытно перебросить силы на юг против 2-й армии и, нанеся ей сильные удары с флангов, взять в клещи её центр. Успех операции полностью зависел от действий или бездействия Ренненкампфа. Хоффман считал, что Ренненкампф останется на месте ещё сутки или больше, чтобы дать войскам отдых, переформироваться и наладить линии снабжения.
    Так и произошло. Лишь 10 августа Ренненкампф возобновил наступление, но… в другом направлении. Опасаясь будто бы, что в случае движения на юг на соединение с Самсоновым немцы атакуют его фланг, он с согласия Жилинского продолжил движение на запад, мотивируя это необходимостью отсечь Кёнигсберг. А Жилинский всё торопил Самсонова, уверяя его, что против его армии действуют лишь незначительные силы, что противник отступает, взрывая мосты. На самом деле немцы продолжали подтягивать корпуса, любезно избавленные Ренненкампфом от преследования, навстречу измотанной, с боями продвигающейся вперёд 2-й армии.
    Между тем Самсонов, как и Ренненкампф, загорелся желанием улучшить первоначальный план. Он сообщил в штаб фронта, что для отсечения немцев от Вислы и более глубокого их охвата его армия должна наступать не на север, а на северо-запад. Жилинский сначала отклонил это предложение, но на следующий день согласился с ним. И вот 12 августа Самсонов повернул на северо-запад, не только отдаляя свои корпуса от 1-й армии, но и направляя их по расходящимся направлениям. Его фронт растянулся на сотню вёрст, между флангами и центром обрадовались разрывы в виде природных препятствий. Создавалось впечатление, что оба командующих армиями главные усилия направляли на то, чтобы уйти как можно дальше друг от друга, а командующий фронтом, потворствуя им, делал всё, чтобы сорвать им же разработанный план операции.
    13 августа, перебросив с западного фронта дополнительно два корпуса, немцы атаковали правый фланг 2-й армии, а на следующий день начали массированный артобстрел её левого фланга. Оба фланга были смяты, но центр продолжал двигаться вперёд, создавая трещины в немецком фронте. Однако углубить эти трещины русские уже не имели сил: они начали отступать. Самсонов, покинув штаб, попытался взять на себя руководство боем, но ничего не смог сделать. 15 августа, пробираясь ночью верхом по лесу, он заплутал и в отчаянии застрелился.
    Штаб фронта приказал Ренненкампфу двинуть на помощь 2-й армии ближайшие к ней корпуса его левого фланга и кавалерию, но уже вечером 16 августа их движение было остановлено: не имея связи со 2-й армией, Жилинский вообразил, что она благополучно отошла к границе. И пока немцы добивали растерзанную, беспорядочно отступающую 2-ю армию, пехота и кавалерия Ренненкампфа стояли в бездействии на расстоянии всего полусотни вёрст.
    Центр 2-й армии, окружённый и расстрелявший боеприпасы, сдался в плен, а 1-я армия с большими потерями отошла к исходным рубежам. В целом русские потеряли в этой операции четверть миллиона человек, массу техники, боеприпасов и снаряжения; 10 генералов были убиты, 13 взяты в плен. В такую цену обошлись плохая связь, плохие дороги, генеральские амбиции и ошибки. Потери немцев, по их оценкам, составили 13 тысяч человек.
    Многие осуждали верховного главнокомандующего Николая Николаевича за преждевременное наступление в Восточной Пруссии, но в стратегическом плане оно не позволило немцам разбить Францию и Россию поодиночке. Переброска двух корпусов с Западного фронта несколько ослабила германскую армию перед битвой на Марне. С середины сентября линия фронта там застыла, обе армии стали окапываться. Планами такой ход военных действий не предусматривался. Войска обеих сторон, применяя усовершенствованные методы уничтожения противника, обнаружили, что и сами становятся жертвами этих нововведений. Сидеть в окопах, периодически обстреливаемых артиллерией, оказалось менее опасно и более продуктивно, чем постоянно ходить в штыковые атаки под пулемётным огнём.
    Операция в Восточной Пруссии помешала немецкой 8-й армии нанести удар с севера по Варшавскому выступу. Благодаря этому на юге русские войска смогли очистить от австрийцев Галицию, хотя понесли при этом большие потери. По свидетельству Брусилова, к началу зимы обученная в мирное время армия исчезла. Прибывавшие на пополнение рядовые умели кое-как маршировать, но не знали рассыпного строя, не умели стрелять и даже заряжать винтовки; учить их было некогда, и часто в бой шли необученные. Сапог и зимней одежды не хватало, многим приходилось воевать по колено в снегу в летнем обмундировании и драных сапогах. К концу 1914 года общие потери русской армии убитыми, ранеными и пленными составили около миллиона человек – четверть всего состава.
    В Польше русские отбросили немцев до Силезии, но поражение в Восточной Пруссии заставило Ставку отменить намечавшийся прорыв через Познань к Берлину. Получив подкрепление с западного фронта, немцы сами перешли в наступление, и Николай Николаевич, ограниченный в боеприпасах, принял решение отходить из Польши.

                Власть и общество: попытки сотрудничества

    Перед Первой мировой войной уровень общественного развития России (если не брать в расчёт крестьянство, составлявшее три четверти населения), был значительно выше, чем сегодня, спустя сто лет. Тогда впервые в нашей стране сложились основы гражданского общества. Земства и городское самоуправление за полвека после александровских реформ пустили прочные корни. Печать была независима, активно действовали политические партии, профсоюзы по-настоящему боролись за права трудящихся. Сотни тысяч образованных людей готовы были жертвовать своим благополучием, чтобы помочь народу, хотя их представления о народе и путях его спасения не отличались реализмом.   
    Самодержавие, несмотря на видимое всемогущество, в сложных ситуациях было вынуждено прибегать к помощи той «общественности», которую старательно третировало в другое время. «Правительство просто не имело в своём распоряжении никаких средств, чтобы мобилизовать в короткий срок огромные национальные ресурсы, размеры которых оно не всегда могло даже оценить», – констатирует историк Г. М. Катков. Военные снабженцы и медики не справлялись с потоком раненых и новобранцев, которым надо было обеспечить кров, посуду, питание, чай. Многих на свои средства кормили и лечили частные лица. Государыня Александра Фёдоровна организовала десятки лазаретов в Царском селе, Павловске, Петергофе, Луге, Саблине и других местах. Она и две её старших дочери, Ольга и Татьяна, прошли курс сестёр милосердия военного времени. Императрица оказалась прирождённой медсестрой. Она ассистировала хирургу, перевязывала раны, била вшей, таскала ампутированные руки и ноги, бестрепетно возилась с самыми кровавыми и гнойными ранами. Но Россия проигнорировала самоотверженность бедной Алисы. Если бы та была просто медсестрой, а не супругой самодержца… Неизвестно, помогло бы это России, но её собственная жизнь наверняка сложилась бы более удачно.
    Основное бремя по организации госпиталей, лазаретов, перевязочных пунктов, обслуживанию раненых, подготовке санитарных поездов для их эвакуации, распределению продуктов и предметов личного пользования легло на плечи земств и городских управ. С учётом опыта русско-японской войны они уже летом 1914 года образовали Всероссийский земский союз помощи раненым во главе с князем Г. Е. Львовым и Всероссийский городской союз, который возглавил московский городской голова М. В. Челноков; в совокупности эти союзы именовали «Земгор». Вскоре на них же легла забота о семьях военнослужащих, о беженцах и эвакуированных из прифронтовой полосы.
    Закупая в огромных масштабах многие товары, Земгор сам стал налаживать их производство. Он оперировал миллионами рублей (а тот рубль по золотому эквиваленту равнялся примерно пятидесяти нынешним долларам США), под его крылом действовали более двух тысяч заводов и мастерских. В Земгоре трудились тысячи людей. Многим эта служба позволяла избежать призыва в действующую армию; например, будущий председатель Совмина СССР большевик В. М. Скрябин, более известный под партийным псевдонимом Молотов, до ареста в июне 1915 года служил в Союзе городов. Фигура уполномоченного Земгора – земгусара, оборотистого молодца в форме военного образца, служила мишенью для насмешек публики и фельетонистов.
    Уже после месяца войны нехватка патронов и снарядов заставила Николая Николаевича обратиться непосредственно к царю. На австрийском фронте, докладывал он, боевые действия приходится приостановить, чтобы накопить запас по сто снарядов на орудие. Но лишь весной и летом 1915 года правительство образовало четыре Особых совещания (по обороне, топливу, продовольствию и перевозкам), в которые наряду с руководителями армии и администрации вошли представители Думы и деловых кругов. Эти совещания стали основным каналом распределения военных заказов.
    Тогда же крупные предприниматели по инициативе известного критика властей П. П. Рябушинского решили взять в свои руки производство вооружений и снаряжения для армии. В губерниях создавались военно-промышленные комитеты, а для координации их деятельности был образован Центральный военно-промышленный комитет во главе с А. И. Гучковым. Формально Центральный ВПК помещался в Петрограде, но его руководители, как и руководство Земгора, постоянно находились в Москве. Новый орган тесно сотрудничал с правительством и был представлен в Особых совещаниях.       
    Земский и городской союзы и сеть военно-промышленных комитетов действовали независимо друг от друга, но на персональном уровне тесно переплетались. Так, председатель Союза земств князь Г. Е. Львов являлся одновременно членом Центрального ВПК и заместителем председателя московского ВПК. А. И. Гучков в начале войны работал уполномоченным Красного креста от Союза земств. Текстильный магнат А. И. Коновалов, заместитель Гучкова в ЦВПК, участвовал в работе Союза городов, а М. В. Челноков, возглавлявший Союз городов, был также членом ЦК Союза земств и заместителем председателя московского ВПК.

                Особенности национального масонства               

    Сотрудничеству общественных лидеров не мешало то, что Львов и Челноков были кадетами, Гучков – октябристом, а Коновалов – прогрессистом. В их распоряжении имелась удобная площадка, позволявшая укрыться от бдительного присмотра своих партий. Роль такой площадки играло масонство, запрещённое в России с 1822 года и возродившееся после издания Манифеста 17 октября 1905 года.
    Литература по масонству чрезвычайно обширна; поток её расширяется в моменты обострения общественной паранойи. Сами масоны заверяют, что стремятся к всеобщему благу, к совершенствованию человека и общества, но как будто нарочно дразнят публику, демонстративно пряча детали своей деятельности и механизмы принятия решений. Враги же масонов утверждают, что на самом верху масонской иерархии сидит кучка злодеев, стремящихся к власти над миром. Кто из них прав, пусть каждый решает сам. На одной стороне длинный ряд людей, являющихся предметом гордости и почитания своих народов и всего человечества – масоны Вольтер, Монтескье, Франклин, Вашингтон, Моцарт, Бетховен, Ферми, Бернс, Пушкин, Стендаль, Фурье, Марк Твен, Киплинг, Рабиндранат Тагор, Паганини, Франклин Рузвельт, Нат Кинг Коул и множество других. Можно ли счесть их всех недоумками, пешками в руках тёмных сил, или, того хуже, руководителями всемирного заговора? А на противоположной стороне – авторы бесчисленных антимасонских трудов, среди которых выдающиеся умы и таланты встречаются до смешного редко.   
    Российские власти озаботились деятельностью масонов сразу после дарования народу свобод. Уже 14 декабря 1905 года министр иностранных дел В. Н. Ламздорф в письме с грифом «весьма секретно» обращает внимание министра внутренних дел П. Н. Дурново «на всё возрастающее влияние на Западе масонства», проникнутого духом интернационализма: «Масонство деятельно стремится к ниспровержению существующего политического и социального строя европейских государств, к искоренению в них начал национальности и христианской религии, а также к уничтожению национальных армий». Здесь по сути абсолютно правильно сформулированы цели масонства: стирание граней между нациями и религиями и установление всеобщего мира, – словом, то, что сегодня мы именуем глобализацией.
Ламздорф предупреждал коллегу, «что, быть может, масонская пропаганда захватила Россию», и просил, исследовав вопрос, сообщить ему о результатах.
    Хорошо известно, что в форме масонских лож существуют организации разной направленности – либеральные и консервативные, левые и правые. Реже обращают внимание на национальные различия. Между тем прусского министра-масона Иоганна Вольфганга фон Гёте мало что объединяет с итальянским революционером-масоном Джузеппе Гарибальди. Вице-президент США масон Джеральд Форд был вторым человеком в американской администрации, помогавшей генералу Пиночету свергнуть и убить чилийского президента, социалиста и масона Сальвадора Альенде. В 1990-х годах  на наших телеэкранах промелькнул наш соотечественник – бывший масонский лидер, достигший высшей, 33-й ступени иерархии. По его словам, основная деятельность новых русских масонов сводилась к «братским трапезам», то есть пьянкам. Сам он порвал с этими «заговорщиками», не будучи в состоянии столько пить.   
    Российское масонство столетней давности имело свои особенности. Более того, применительно к тому моменту можно говорить не об одном русском масонстве, а о двух.
    С точки зрения масонского ритуала правильная (регулярная) масонская ложа
может быть основана только с санкции уже существующей ложи и под её патронатом. В 1904 году, то есть ещё до появления Манифеста 17 октября, к И. В. Гессену явился Максим Ковалевский, член французской ложи «Великий Восток», и принялся доказывать, что только масонство способно победить самодержавие. Гессену гость напомнил коммивояжёра, который ничего вокруг не видит и занят только тем, чтобы показать лицом свой товар. Ковалевский и возродил масонство в России. 11 января 1906 года в Париже он написал письмо Совету ложи «Великий Восток» с просьбой разрешить создание ложи в Москве или Петербурге. Разрешение было получено, и 15 (28) ноября 1906 г. в России появилась ложа «Возрождение».
    «Возрождение», а также «Полярная звезда», возникшая не позднее мая 1908 года, были «регулярными» ложами. Но примерно тогда же появилось и другое масонство, не имевшее с «регулярным» ничего общего, кроме имени и некоторых терминов («ложа», «братья», «уснуть» в смысле «прекратить деятельность»). По выражению Е. Д. Кусковой, оно «отменило весь ритуал, всю мистику и прибавило новые параграфы», в частности разрешило приём женщин. Правда, П. Н. Милюкову и в таком урезанном виде масонство представлялось чересчур экстравагантным: вступать в ложу он отказался именно на том основании, что ненавидит мистику.
    По сути, масонская оболочка использовалась для воссоздания Союза освобождения – беспартийного объединения людей, желающих мирным путём добиться контроля общественности над властью. Форма масонских лож выбрана была потому, что противники самодержавия к этому времени разбились по партиям, а множество их во всех слоях общества и партиям не доверяли.
    «Замечательной особенностью России, – пишет Гессен, – было то, что ложа включала элементы самые разнообразные, – тут были и эсеры (Керенский), и кадеты левые (Некрасов) и правые (Маклаков ****), которые в партии друг друга чуждались, и миллионеры-купцы, и аристократы (Терещенко, гр. Орлов-Давыдов), и члены ЦК эсдеков (Гальперин), которые открыто ни в какое соприкосновение с другими организациями не входили». Называли и князя Г. Е. Львова, но его масонство ставится под сомнение ввиду его «церковных настроений». Евреи, по свидетельству князя В. А. Оболенского, среди масонов встречались нечасто, хотя двери лож были для них открыты.
    «Движение это было огромно, – вспоминала на старости лет Кускова, – к Февральской революции ложами была покрыта вся Россия». В 1911-1914 гг. ложи появились не только в столицах, но и в провинциальных центрах (Киев, Самара, Саратов, Тифлис, Кутаиси). Каждая ложа была автономна, никто не мог вмешиваться в её работу и выборы членов. Летом 1912 года ложи объединились в Союз народов России; общие проблемы обсуждались на конвентах, там же выбирался Высший совет, руководимый генеральным секретарём (термин, впоследствии заимствованный большевиками). Тайну либерального масонства удалось сохранить на десятилетия, поскольку принимали только людей безупречной честности и порядочности.
    Что касается «регулярного» масонства, то яркого следа оно не оставило. В 1908 году московский мещанин П. А. Чистяков издал журнал «Русский франкмасон» в количестве 250 экземпляров. Появилась масса псевдомасонских организаций, бойко торговавших масонскими званиями и символикой. В годы «столыпинской реакции» интерес к масонской экзотике значительно упал.

                ЧАСТЬ II. ПОД  БРЕМЕНЕМ  ВОЕННЫХ  НЕУДАЧ

                Весна-лето 1915 года    

    К концу зимы 1915 года русская армия вновь пополнилась до первоначального уровня, но это была уже другая армия. Подготовленных в мирное время рядовых и унтеров сменили вчерашние крестьяне, офицерские должности заняли досрочно выпущенные юнкера и мобилизованные студенты. Тем не менее весеннее наступление на австрийском фронте развивалось успешно. Возможность выбытия Австро-Венгрии из борьбы заставила немецкий Генштаб пересмотреть первоначальные планы, сосредоточив дополнительные силы против России.
    9 (22) апреля 1915 года мир ужаснулся очередному «германскому зверству»: близ бельгийского города Ипр немцы применили газ. Зелёный дым уничтожил французов, образовав в их позициях четырёхмильный незащищённый разрыв. Однако атаки не последовало: операция под Ипром должна было отвлечь внимание от готовящегося наступления на востоке. Здесь 19 апреля после интенсивной артподготовки немцы тоже пустили газ, но на этот раз вслед ему двинулась пехота. Спустя неделю французы и англичане начали наступление, чтобы ослабить натиск немцев на Россию, однако русский фронт вдоль Карпат был сбит. Летом пали все русские приграничные крепости, в том числе Новогеоргиевск, разоружённый в предвоенные годы. Его железобетонные сооружения могли выдержать снаряды лишь 6-дюймовых орудий. Русское командование было уверено, что артиллерию большего калибра подвезти невозможно, но немцы сумели это сделать. Гарнизон Новогеоргиевска был собран с миру по нитке. В дополнение к 6000 ратников ополчения и сотне только что произведённых прапорщиков Брусилов выделил боевую дивизию, но она была истрёпана и насчитывала всего 800 человек. Генерал-лейтенант де Витт, только что назначенный командиром этой дивизии и возглавивший крепостной гарнизон, не имел времени даже разбить людей по полкам, батальонам и ротам. Разношёрстную толпу высадили из вагонов в Новогеоргиевске как раз к тому моменту, когда немцы атаковали крепость. 5 (18) августа после недельного сопротивления Новогергиевск пал.
    (Среди защитников Новогеоргиевска был мой дед, 22-летний рязанский крестьянин, рядовой артиллерист Владимир Иванович Алексеев. Когда их гнали в плен, у него в сапогах хлюпала кровь, а остановиться было нельзя: немцы отставших пристреливали. - А. А.)
    К концу лета Польша, Галиция, большая часть Литвы и чать Латвии были заняты противником, но дальнейшее его наступление удалось остановить. Фронт застыл на линии от Риги западнее Двинска (Даугавпилс) и почти по прямой до Черновиц в Буковине. «Русские армии купили эту временную передышку дорогой ценой, а западные союзники России сделали мало, чтобы отплатить России за жертвы, принесённые для них последней в 1914 г.» – пишет английский военный историк Б. Лиддел-Гарт.
    Русские потери в весенне-летних операциях 1915 года составили 1,4 млн. убитыми и ранеными и около миллиона пленными. Среди офицеров процент убитых и раненых был особенно высок. Оставшихся опытных строевиков втягивали распухавшие штабы; кадровых офицеров приходилось по пять-шесть на полк, во главе рот и часто даже батальонов стояли подпоручики и прапорщики, прошедшие шестимесячную подготовку вместо положенной двухгодичной. В начале войны военное министерство допустило коренную ошибку, бросив подготовленных унтер-офицеров на фронт рядовыми; их повыбило, и теперь полковые учебные команды на скорую руку пекли им замену. Рядовых старого состава оставалось по несколько человек на роту. «За год войны, – констатирует Брусилов, – обученная регулярная армия исчезла; её заменила армия, состоявшая из неучей». Винтовок не хватало, при каждом полку росли команды безоружных солдат. Только личный пример и самопожертвование командиров пока ещё могли заставить такое войско сражаться.
    Одновременно в стране нарастала анархия. Отделить прифронтовую полосу от тыла часто было невозможно, и командующие армиями издавали массу распоряжений, не скоординированных даже между собой, не говоря уж о гражданских властях. В результате местное население было сбито с толку, не понимая, что запрещено и что дозволено. «Начальники гражданских отделений» в чине полковника и даже «этапные коменданты» – поручики и прапорщики командовали гражданской администрацией, в массовом порядке реквизировали у обывателей гужевой транспорт и продовольствие, хотя секретное «Положение о полевом управлении» допускало реквизиции лишь в неприятельской стране. П. Г. Курлов приводит пример, когда прапорщик грозился расстрелять лифляндского губернатора (!) за сопротивление реквизициям.
    В тылу свирепствовала контрразведка. Её состав набирался из строевиков и запасных, ничего не смыслящих в розыске, а то и просто из проходимцев, которых в мирное время никуда не брали и которые теперь ради карьеры стряпали липовые дела о шпионаже. Игнорируя МВД с корпусом жандармов, гражданскую администрацию и военные власти, контрразведчики пытались бороться со спекуляцией, дороговизной, политической пропагандой и даже с рабочим движением, неумелыми действиями провоцируя волнения и забастовки. Любого банкира, рабочего или предводителя дворянства могли по надуманному обвинению выслать или месяцами держать в тюрьме без предъявления обвинений.
    Николаю II война дала повод осуществить заветную мечту о народной трезвости. Запрещено было производство и потребление любых спиртных напитков, включая пиво. В результате доходы казны упали на четверть, а тайное винокурение приняло такие размеры, что акцизные чиновники опасались докладывать данные министру финансов, не говоря уж о государе. Премьер Горемыкин на упрёки своего предшественника Коковцова беззаботно отвечал: «Ну и что, напечатаем ещё бумажек, народ их охотно берёт». Так начинался развал финансов, достигший пика к 1917 году.

                В поисках козлов отпущения   

    В многонациональной Российской империи война резко обострила национальную проблему.
    В стране проживало большое число немцев. Многие из них занимали видное положение, в том числе на государственной службе, в армии и на флоте. Подавляющее большинство были русскими патриотами, но сохраняли естественную любовь к исторической родине. До войны антинемецкие настроения приравнивались к революционным. Брусилов пишет: «Если бы в войсках какой-нибудь начальник вздумал объяснять своим подчинённым, что наш главный враг немец, что он собирается напасть на нас и что мы должны всеми силами готовиться отразить его, то этот господин был бы немедленно выгнан со службы, если только не предан суду. Ещё в меньшей степени мог бы школьный учитель проповедовать своим питомцам любовь к славянам и ненависть к немцам. Он был бы сочтён опасным панславистом, ярым революционерам и сослан в Туруханский или Нарымский край».
    С началом военных действий неприязнь к немцам выплеснулась наружу. Санкт-Петербург срочно переименовали в Петроград. На Рождество 1914 года Синод, невзирая на протесты императрицы, запретил ёлки как немецкий обычай. Из программ оркестров вычеркивались Бах, Бетховен, Брамс. В Москве в мае-июне 1915 года толпа разгромила около пятисот фабрик, магазинов и домов, принадлежавших людям с немецкими фамилиями. Булочные стояли с выбитыми стёклами, из музыкального магазина выбрасывали и жгли рояли и пианино «Бехштейн» и «Бютнер». У Марфо-Мариинской обители сестра императрицы Елизавета Фёдоровна, женщина с репутацией святой и одна из главных противниц Распутина, едва не стала жертвой разбушевавшейся толпы, кричавшей ей «убирайся, немка!».
    Особенно сложным было положение в Прибалтике, где немцы составляли верхушку населения. Здесь на немецком языке делались вывески, выходили газеты, велось делопроизводство. Когда появились первые колонны военнопленных немцев, их встречали цветами. В постсоветской России читатель не всегда способен уловить разницу между прогерманскими настроениями и шпионажем в пользу Германии, но в те времена порядочные люди различали эти два понятия, смешение их представлялось варварством. Поэтому, когда с началом войны латыши, литовцы, эстонцы кинулись писать доносы на своих немецких сограждан, массовых арестов не последовало, благо лишь один из ста доносов имел под собой хоть какую-то реальную почву.
    Ещё больше, чем немцам, досталось евреям. В Германии и Австро-Венгрии они, в отличие от России, пользовались всеми гражданскими правами, поэтому их скопом заподозрили в сочувствии врагу. «Когда наши войска отходили, евреи были веселы и пели песни» – отметил помощник управляющего делами Совмина А. Н. Яхонтов. В июне 1915 года начальник штаба Верховного Главнокомандования Янушкевич, сообщая об участившихся в войсках случаях заболевания венерическими болезнями, приписал это явление козням евреев: «Есть указания, что германско-еврейская организация тратит довольно значительные средства на содержание зараженных сифилисом женщин, для того чтобы они заманивали к себе офицеров и заражали их». Контрразведывательный отдел 2-й армии всерьез проверял сообщение, что немецкие агенты, «прежде всего евреи», роют пятнадцативерстный подкоп под Варшавой и собираются забросать бомбами штаб Северо-Западного фронта. Особой приметой немецко-еврейских шпионов считались новые сапоги и остроконечные барашковые шапки. Под влиянием подобных сообщений Николай Николаевич приказал выслать в кратчайшие сроки из западных районов (т. е. из «черты оседлости») всех евреев без различия пола, возраста и занимаемого положения. Местная администрация кое-где противилась, указывая, что много евреев работает врачами в госпиталях, да и снабжение госпиталей также в большой степени держится на еврейских торговцах. Тем не менее приказ Верховного главнокомандующего был выполнен. Куда девать высланных, власти не знали, и те подолгу маялись на вокзалах. Там, где высылка не стала поголовной, в качестве заложников сажали под арест наиболее уважаемых евреев, чаще всего раввинов.
    В июле 1914 года умеренные противники самодержавия под влиянием патриотического подъёма предложили правительству сотрудничество в ведении войны. Но неудачи на фронте, нехватка боеприпасов и снаряжения, огрехи в военном и гражданском управлении возродили открытую вражду между «общественностью» и царизмом. Тяжело переживая военные неудачи, публика придирчиво и пристрастно разбирала степень вины Самсонова, Ренненкампфа, начальника Главного артиллерийского управления Генштаба Кузьмина-Караваева, генерал-инспектора артиллерии вел. кн. Сергея Михайловича. Популярность Николая Николаевича также упала. Но более всего винили военного министра Сухомлинова, которого считали марионеткой в руках Янушкевича.
    Оппозиционеры старались привлечь на свою сторону рабочих. Московский промышленник А. И. Коновалов ещё до войны пытался создать информационный комитет с участием всей оппозиции от октябристов до социал-демократов. Теперь он и Гучков использовали в схожих целях своё новое детище – Военно-промышленные комитеты, создавая в их рамках «рабочие группы» из рабочих-оборонцев. Социалисты-пораженцы обвиняли членов этих групп в предательстве классовых интересов пролетариата, а правительство смотрело на них как на рассадник революционных настроений. Однако, несмотря на противодействие слева и справа, в ноябре 1915 года на рабочих собраниях были выбраны и делегированы в ЦВПК десять рабочих во главе с Кузьмой Гвоздевым, меньшевиком с завода Эрикссона. Констатировав, что безответственное правительство поставило страну на край разгрома, Гвоздев с товарищами обещали отстаивать в ЦВПК интересы рабочих, бороться за восьмичасовой рабочий день и за созыв Учредительного собрания. Полиция считала Гвоздева тайным пораженцем.
    Если власти с подозрением относились к умеренному Гвоздеву, то открытым пораженцам доставалось ещё сильнее. Часть их была арестована, часть эмигрировала. Немногие продолжали борьбу, скрываясь под чужими фамилиями и меняя квартиры; разумеется, все пораженческие организации кишели агентами полиции. В феврале 1915 года были судимы и высланы большевистские депутаты Думы; попытки большевиков организовать массовые акции в их поддержку не имели успеха. Зато огромный резонанс в обществе вызвало дело С. Н. Мясоедова. Этот жандармский полковник, здоровяк и силач со скандальной репутацией, через Сухомлинова получил место в 10-й армии, которая в январе 1915 года понесла тяжёлое поражение. Некий Г. Колаковский, бежавший из немецкого плена, явился с повинной и сообщил, что заслан немцами с целью убийства Николая Николаевича, и что на связь с ним должен был выйти Мясоедов. И хотя Колаковский путался в показаниях, 18 февраля 1915 года Мясоедов был арестован. Одновременно арестовали его жену и два десятка так или иначе связанных с ним людей. Насколько обоснованы были обвинения против Мясоедова, историки спорят до сих пор, но Янушкевич писал Сухомлинову, что доказательства вины налицо и для успокоения общественного мнения Мясоедова надо казнить до Пасхи. 17 марта полковника судили по упрощённой процедуре, без прокурора и защитника, и признали виновным в шпионаже в пользу Австрии до войны, в сборе и передаче неприятелю сведений о расположении русских войск в 1915 году, а также мародёрстве на вражеской территории. Выслушав приговор, Мясоедов попытался послать телеграммы царю и своей семье с заверениями в невиновности, потом упал в обморок, потом пробовал покончить с собой. В ту же ночь он был казнён. Из его подельников некоторых освободили до суда, других казнили, третьих приговорили к различным срокам заключения.
    Таким образом, утверждения Гучкова о наличии разветвлённой сети германских шпионов получили официальное подтверждение. Против Сухомлинова поднялась волна возмущения. Сам он клялся, что стал жертвой «этого негодяя» (Мясоедова), и жаловался, что Гучков размазывает эту историю, а тем временем Николай Николаевич и главноуправляющий земледелием Кривошеин убеждали царя принести непопулярного министра в жертву общественному мнению. 12 июня 1915 года Николай II в очень тёплом письме сообщил Сухомлинову о его увольнении и выразил уверенность, что «беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников». Пост военного министра занял прежний заместитель Сухомлинова А. А. Поливанов, уволенный ранее за слишком тесные отношения с Думой и с Гучковым. 

                Министры идут «ва-банк»

    Весной 1915 года внутри правительства Горемыкина сложилась группировка, считавшая необходимым протянуть руку умеренной оппозиции. Её неформальным лидером являлся хитроумный Кривошеин, – до некоторой степени аналог умершего в 1915 году Витте, но менее резкий, более обтекаемый, ухитрявшийся сохранять репутацию либерала и в то же время поддерживать прекрасные отношения с царской четой. Не вступая в прямые контакты с Думой и с Гучковым, министры-фракционеры регулярно собирались в доме Кривошеина для выработки общей позиции. Итогом этих встреч стало предъявленное Горемыкину требование убрать из Совмина крайних реакционеров – министра юстиции И. Г. Щегловитова, министра внутренних дел Н. А. Маклакова и обер-прокурора Св. Синода В. К. Саблера. В противном случае, заявили бунтари, им ничего не останется, как самим подать в отставку.
    Они были уверены, что Горемыкину придётся выполнить их требования, более того – рассчитывали, что в подобной ситуации он и сам уйдёт в отставку. Однако министры недооценили тактические способности своего шефа. В начале июля по его рекомендации государь заменил Маклакова князем Б. Н. Щербатовым, а обер-прокурором Синода назначил А. Д. Самарина, которого царица ненавидела за враждебность к Распутину. Казалось, министерская фронда одержала победу. Однако Горемыкин остался во главе обновлённого Совмина и даже укрепил свои позиции, заменив Щегловитова своим ставленником А. А. Хвостовым *****.
    В конце лета 1915 года среди русской политической элиты в Петрограде кипели бои не менее яростные, чем год назад при Танненберге. С возобновлением в июле заседаний Государственной Думы накопившееся раздражение выплеснулась на её трибуну. А в Совете министров издёрганный, разом постаревший под грузом ответственности Поливанов рисовал картину высокомерия, растерянности и некомпетентности начальника штаба Верховного главнокомандующего Н. Н. Янушкевича. 16 июля Поливанов заявил: «Отечество в опасности!». Нервозность достигла такого градуса, что у секретаря заседания Яхонтова дрожали руки и он не мог вести протокол. Позже Яхонтов записал: «Всех охватило какое-то возбуждение. Шли не прения в Совете министров, а беспорядочный перекрёстный разговор взволнованных, захваченных за живое русских людей. Век не забуду этого дня и переживаний. Неужели правда всё пропало!». И далее: «Не внушает мне Поливанов доверия. У него всегда чувствуется преднамеренность, задняя мысль, за ним стоит тень Гучкова». Вообще Гучкову в Совмине постоянно перемывали косточки, обвиняя в авантюризме, непомерном честолюбии, неразборчивости в средствах и ненависти к режиму, особенно к императору Николаю II.
    Нападки Поливанова и Гучкова на Ставку совпали с усилиями Алисы, которая добивалась отстранения «Николаши», выступавшего «против Божьего человека» (Распутина). Горемыкин пытался объяснить коллегам, что государыня воспользуется их нападками на Янушкевича для отстранения Николая Николаевича, но им подобное развитие событий казалось невозможным. Однако уже 6 августа Поливанов принёс «ужасную весть»: Николай II собирается взять верховное главнокомандование на себя. Взбудораженный Родзянко, явившись в Совмин, заявил, что будет лично отговаривать государя. Кривошеин от беседы с ним уклонился, а Горемыкин резко воспротивился его намерению. Родзянко выскочил из Мариинского дворца, крича, что в России нет правительства. Швейцар выбежал за ним вслед, чтобы вручить забытую трость, но он с криком «к чёрту трость!» прыгнул в свой экипаж и укатил. Экспансивный председатель Думы в самом деле и устно, и письменно уговаривал царя «не подвергать свою священную особу тем опасностям, в которые она может быть поставлена последствиями принятого решения», но Николая его неуклюжие попытки лишь укрепили в занятой позиции.    
    В такой обстановке фракция Кривошеина ринулась в новую атаку на Горемыкина, добиваясь его отставки. Заговорить об этом щекотливом вопросе с государем никто не решился, зато в Совмине Кривошеин 19 августа заявил: «Надо или реагировать с верой в своё могущество, или вступить открыто на путь завоевания для власти морального доверия. Ни к тому, ни к другому мы не способны». В переводе с бюрократического канцелярита на общепонятный язык это означало: «Правительство должно сотрудничать с Думой, а Горемыкин этому мешает, и его надо поскорее убрать». На следующий день на заседании в Царском Селе те же министры, которые требовали перемен в правительстве, попытались отговорить царя от руководства армией. Николай слушал рассеянно и сказал, что решения не изменит. На следующий день восемь министров пошли на беспрецедентный шаг: они подписали коллективное прошение государю, умоляя его не принимать на себя верховное главнокомандование; там же было заявлено о невозможности дальнейшей работы с Горемыкиным. В таких условиях, угрожали министры, они «теряют веру в возможность с сознанием пользы служить царю и родине».
    Царь их челобитную проигнорировал. 23 августа в приказе по армии и флоту он выразил решимость взять на себя непосредственное руководство армией. Алиса в письмах бурно выражала радость: «Мой самый единственный и любимый, я не могу найти слов, чтобы выразить всё, что я хочу… Я только страстно желаю держать тебя крепко  в своих объятиях и шептать слова любви, мужества силы и бесчисленные благословения. Ты выиграешь эту великую битву для своей страны и трона – один, храбро и решительно… Молитвы нашего Друга за тебя возносятся день и ночь к небесам, и Господь слышит их». Зато в образованном обществе, в том числе в высшем, настроение царило почти апокалиптическое. Княгиня З. Н. Юсупова, плача, говорила жене Родзянко: «Это ужасно! Я чувствую, что это начало гибели. Он (Николай) приведёт нас к революции».

                Открытие второго фронта

    Атака министров совпала по времени с важнейшим событием – образованием «прогрессивного блока». Было ли это простым совпадением, сыграли ли роль масонские связи, – неизвестно; скорее всего, какой-то обмен информацией имел место. 25 августа думские фракции кадетов, прогрессистов, левых октябристов, октябристов-земцев, центра и националистов-прогрессистов, а также либералы из Госсовета подписали общую программу. Требования её были самые простые, некоторые даже не выглядели актуальными: невмешательство государственной власти в общественные дела, а военных властей в дела гражданские, уравнение крестьян в правах (оно уже фактически произошло), введение земства на нижнем (волостном) уровне, автономия Польши (вопрос вообще академический, поскольку вся Польша была занята немцами). Жаркие споры имели место только по еврейскому вопросу, но и тут удалось найти расплывчатую формулировку («вступление на путь отмены ограничительных в отношении евреев законов»), которую правые со скрипом приняли.
    Ключевым же требованием Прогрессивного блока было образование однородного правительства из лиц, пользующихся доверием страны, для проведения программы блока. Со стороны кадетов, добивавшихся «министерства, ответственного перед народными избранниками», это была значительная уступка. От царя не требовалось формально отказаться от контроля над правительством – ему достаточно было убрать министров, которых «общественность» считала реакционерами, и заменить их «лицами, пользующимися народным доверием».
    Кривошеина программа блока устраивала на сто процентов. Правительство, ответственное перед Думой, составили бы кадеты и октябристы, а вот в «министерстве общественного доверия» именно Кривошеин был главным кандидатом в премьеры. Основным соперником он, кажется, считал Г. Е. Львова, о котором отзывался с явным раздражением: «Сей князь чуть ли не председателем какого-то правительства делается! На фронте только о нём говорят, он спаситель положения, он снабжает армию, кормит голодных, лечит больных, устраивает парикмахерские для солдат, – словом, является каким-то вездесущим Мюр и Мерилизом ******. Надо с этим или покончить, или отдать ему в руки всю власть».
    Вечером 27 августа бунтующие министры встретились с представителями Прогрессивного блока. Сошлись на том, что «пять шестых» программы блока вполне приемлемы, но действующий состав правительства провести их не может. О результатах переговоров было доложено на Совете министров 28-го числа. Кривошеин  заявил: «Что мы не делай, нам ни на грош не поверят. Их требования – вопрос не программы, а людей». Как Витте в 1905 году, он предложил поставить царя перед выбором – «железная рука» или «правительство народного доверия». Для нового курса нужны новые люди. «Какие новые люди, – кричал Горемыкин, – где вы их видите!?». Кривошеин отвечал уклончиво: пусть, мол, государь «пригласит определённое лицо (видимо, его. – А. А.) и предоставит ему наметить своих будущих сотрудников». «Значит, – ядовито уточнил Горемыкин, – признаётся необходимым поставить царю ультиматум?». Министр иностранных дел Сазонов возмутился: «Мы не крамольники, а такие же верноподданные своего государя, как и Ваше Превосходительство!». Впрочем, помявшись, бунтари согласились, что речь идёт именно об ультиматуме. В итоге решено было договориться с руководством Думы о её роспуске и одновременно представить Его Величеству ходатайство о смене Совета министров.
    Однако вместо того, чтобы выполнить это решение, Горемыкин, никого не предупредив, уехал в Ставку. Вернувшись через пару дней, он 2 сентября собрал министров и объявил им царскую волю: всем оставаться на своих постах, заседания Думы прервать не позднее 3 сентября. Кривошеин набросился на него с упрёками, но Горемыкин твёрдо заявил, что до конца выполнит долг перед государем. Как только положение на фронте позволит, царь приедет и сам во всём разберётся. «Но будет поздно, – воскликнул Сазонов, – улицы будут залиты кровью, а Россия ввергнута в пропасть!». Горемыкин, однако, стоял на своём: Дума будет распущена в назначенный срок, и крови не прольётся. Он попробовал закрыть заседание, но министры отказались разойтись, и он сам покинул Совет.
    Прав оказался Горемыкин: 3 сентября Думу распустили на осенний перерыв, но никаких волнений это не вызвало. Надежды на создание «правительства народного доверия» испарились, и участники «прогрессивного блока» круто сменили тактику. Раньше они критиковали правительство за неумелое ведение войны. Теперь, накануне открытия в Москве общероссийского земского и городского съезда, на совещании в доме московского городского головы М. В. Челнокова было заявлено, что правительство и не стремится к победе, а тайно готовит сговор с немцами. Горемыкину сепаратный мир выгоден, так как ведёт к укреплению самодержавия, а государь в плену у прогерманского «чёрного блока».
    Впоследствии никто и никогда так и не смог подтвердить эти обвинения. После февраля 1917 года Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, скрупулёзно расследуя деятельность павшего режима, обнаружила коррупцию, безалаберность, некомпетентность, но не нашла никаких следов «чёрного блока», переговоров с немцами и даже просто прогерманских настроений в правящей элите. Однако обвинения, прозвучавшие в сентябре 1915 года, исходили от любимцев публики, а направлены были против людей, вызывавших общую ненависть. В подобных случаях доказательства не требуются. На делегатов съезда, открывшегося 7 сентября, «разоблачения» произвели ошеломляющее впечатление, им поверили безоговорочно. Гучков призвал объединиться и сорганизоваться для борьбы с врагом внешним, а ещё больше с врагом внутренним – «той анархией, которая вызвана деятельностью настоящего правительства». Однако никаких революционных лозунгов не прозвучало. Напротив, решено было избегать внутренних смут, которые лишь играют на руку «чёрному блоку» и отдаляют победу в войне. Цели были заявлены самые умеренные: разоблачать замыслы «чёрного блока», добиваться возобновления заседаний Думы и создания «правительства доверия». Царь отказался принять делегатов съезда, и князь Львов от их имени написал ему письмо в высоком стиле, призывая «обновить власть» и возложить тяжкое бремя на лиц, сильных доверием страны», а также «восстановить работу представителей народных». Ответа не последовало.
    Какие средства могли использовать люди, жаждавшие изменить режим, но не желавшие играть на руку Германии и Австрии? В бумагах Гучкова найден неизвестно кем составленный, сумбурный по стилю и содержанию документ, озаглавленный «Диспозиция №1». Датирован он 8-м сентября 1915 года. Констатируя, что борьба ведётся на два фронта, что «достигнуть полной победы над внешним врагом немыслимо без предварительной победы над врагом внутренним», «диспозиция» предлагала Гучкову принять на себя «верховное командование, организованное народом в борьбе за свои права… Методы борьбы за права народа должны быть мирными, но твёрдыми и искусными».
    Каковы же были эти методы? Забастовки исключались, как вредные для ведения войны. Главным орудием должен был стать «отказ борцов за народное дело от какого-либо общения с лицом, удаление которого от государственных или общественных функций декретировано верховным командованием». Своих противников-реакционеров авторы «диспозиции» предлагали пугать, как непослушных детишек, публично записывая их пакости «на книжку» и обещая рассчитаться за всё по окончании войны.
    18 сентября в Москве же появляется «Диспозиция № 2», не уступающая первой по части эффектных выражений в сочетании с беззубостью и неконкретностью. Осуждая «наивнейших» Ковалевских, Милюковых, Челноковых и Шингарёвых ******* за сотрудничество с правительством, «безумно ведущим страну к внутреннему обострению», она предлагала образовать «Армию спасения России» во главе с А. И. Гучковым, А. Ф. Керенским, П. П. Рябушинским, В. И. Гурко и Г. Е. Львовым, при первенстве опять же Гучкова. Руководители этой непонятно из кого состоящей «армии» должны были немедленно собраться в Москве и принять меры к созыву нового земского и городского съезда 15 октября. В качестве методов борьбы с «внутренними врагами», к которым среди прочих причислялись министры-либералы Щербатов и Самарин, предлагался опять же общественный бойкот, а также совсем уж непонятная «система личного, социального, экономического и психического воздействия на врагов народа».
    Похоже, авторы «диспозиций», принадлежавшие к окружению Гучкова, не видели разницы между Горемыкиным и его оппонентами внутри кабинета. Между тем провинившихся министров царь вызвал на 16 сентября в Ставку. Накануне Алиса в письме напоминала мужу: «Не забудь подержать образок в твоей руке и несколько раз причесать волосы его (Распутина. – А. А.) гребёнкой перед заседанием совета министров». Помогла ли Николаю заочная поддержка жены, или гребёнка «Друга» в самом деле обладала чудодейственной силой, но держался он спокойно. Сурово сообщив Кривошеину и его единомышленникам, что крайне недоволен их письмом от 21 августа, царь спросил, что они имеют против Горемыкина. Щербатов заговорил в шутливом тоне, – ему, мол, договариваться по государственным делам с Горемыкиным так же трудно, как управлять имением совместно с собственным отцом. Горемыкин пробормотал, что тоже предпочёл бы иметь дело со старшим князем Щербатовым. Император назвал поведение министров мальчишеством и заявил, что полностью доверяет Ивану Логиновичу (Горемыкину). Затем он перевёл разговор в бытовую плоскость – дескать, это всё нездоровая петроградская атмосфера, и пригласил проштрафившихся министров отужинать.
    Мир, казалось, был заключён. Но через два дня царь, вернувшись в Петроград, уволил Щербатова и Самарина. Кривошеин понял, что проиграл, и сам подал в отставку. Возобновление заседаний Думы, планировавшееся на 15 ноября, было отсрочено без объявления новой даты.
    Итак, в воюющей стране сложился внутренний фронт, где в окопах друг против друга засели власть и «общественность». Рабочий класс сохранял нейтралитет. Крестьяне кряхтели, но послушно облачались в шинели и шли воевать с немцами и австрияками. Убитых на внутреннем фронте пока не было, но ведь лиха беда начало…
__________________
* Почти все последующие даты даются только по юлианскому календарю, которым пользовались в царской России.
** Незадолго перед тем Распутина пырнула ножом Хиония Гусева, намеревавшаяся «насмерть заколоть ложного пророка».
*** Под таким названием операция в Восточной Пруссии фигурирует в западной историографии. Танненберг (современный Стембарк в Польше) не играл в ней важной роли, но Хоффман посоветовал Людендорфу указать именно этот населённый пункт в телеграмме с победным рапортом, чтобы реабилитировать название «Танненберг», напоминавшее о разгроме немецких рыцарей литовско-польским войском в 1410 году (в нашей историографии – «битва при Грюнвальде»).   
**** Видный кадет В. А. Маклаков, которого не следует путать с министром внутренних дел Н. А. Маклаковым.
***** Дядя известного реакционера А. Н. Хвостова, протеже Распутина.
****** Известный московский универмаг.
******* Ковалевский – прогрессист, Шингарёв – левый кадет; оба масоны.