Квартирный вопрос

                1
 Андрей Георгиевич Скоробогатов родился во второй половине двадцатого века. Точнее, в то краткое историческое мгновение, когда человечество уже оторвалось от поверхности земли, но ещё не добралось до лунной поверхности.
   Сразу из роддома его вместе с матерью привезли в просторную светлую трёхкомнатную квартиру, где он и провёл большую часть своей не очень долгой и не очень счастливой жизни...
   Кроватку ему поставили в самой большой и солнечной комнате квартиры. В одном углу комнаты стоял телевизор Рекорд в деревянном корпусе, а в другом в деревянной кроватке лежал он. Какое-то время маленький Андрей Георгиевич был для всех даже интереснее любого черно-белого телевидения. Но через несколько дней интерес окружающих к нему угас и до самой его смерти больше уже не возвращался.
   Квартира была огромной. Когда мама звала детей кушать , А.Г. приходилось долго бежать наперегонки с сестрой из своей комнаты по длинному коридору до дверей столовой, а потом ещё долго отдыхать, уткнувшись лицом в мягкий и тёплый мамин живот.
   Но А.Г. рос, и чем больше он становился, тем меньше становилась квартира. Однажды, вставая с унитаза, он упёрся локтями в тонкие стенки туалета. Но и тогда квартира ещё не казалась ему маленькой, потому что все, кого он знал, тоже жили точно в таких же или очень похожих квартирах. Маленькой она стала тогда, когда А.Г. попал однажды случайно на день рождения школьного товарища, жившего почему-то в другом районе города. Оказалось, что товарищ этот живёт в сталинке, а он, Андрей Георгиевич Скоробогатова, живёт в хрущевке, в проходной комнате площадью 16,7 квадратных метра. Родители занимают изолированную комнату около кухни площадью 9,8 квадратных метра, а старшая сестра занимает дальнюю комнату, площадь которой вместе с кладовкой составляет 12,7 квадратных метра.Кухня - 5,8 квадратных метра, санузел раздельный.
   С этого момента квартира стала для А.Г. не просто квартирой. Он стеснялся её, как стесняются престарелых родителей, отставших от жизни и надоевших до смерти, но от которых никуда не денешься, с которыми приходится мириться до тех пор, пока они не умрут. Он ненавидел эту квартиру , как ненавидят старшую сестру, которая била тебя, пока ты был маленький и слабый, и которую уже никогда не сможешь избить, потому что теперь ты сильнее и умнее.
   На первые заработанные деньги А.Г.купил два одинаковых цветных телевизора и поставил их в комнатах у родителей и сестры. Сестра к этому времени жила в комнате уже не одна. У неё был ребёнок, к сожалению тоже девочка.
   По телевизору шли такие интересные передачи, что родители и сестра почти не выходили из комнат, а на дворе уже начинались девяностые...
   Однажды А.Г. случайно попал в местный художественно-краеведческий музей, располагавшийся в старой дворянской усадьбе 19 века. Посетители ходили по залам, рассматривали картины и экспонаты, а он прикидывал высоту потолков, площадь комнат, расположение спален... и вдруг неожиданно понял, что именно так должны жить счастливые люди. Не в квартирах, какой бы площади они не были, а в своих собственных домах, около земли, на свободе.
   И деньги чудесным образом нашлись. В девяностых это было уже или ещё возможно. Можно было потерять огромное состояние , а можно было неожиданно разбогатеть. Денег хватало на небольшой дом недалеко от центра города. И такой дом почти сразу нашёлся. Пустой, с хорошим ремонтом и мебелью, выставленный на продажу. Деньги нужны были сразу все наличными в долларах.
   Времена были лихие, но сделка прошла без проблем... Андрей сидел у камина,  перебирая все документы ещё раз. Договора, расписки, акты приема-передачи, свидетельство о собственности. Он сложил всё в папку, откинулся на спинку глубокого мягкого кресла и закрыл глаза. За окном шёл снег, в камине потрескивали дрова, а Андрей всё никак не мог поверить, что теперь всё это принадлежит только ему. И этот камин, и эта просторная столовая-гостиная с окнами в пол, и это крыльцо с каменными ступенями, и эти огромные белоснежные сугробы...
   Утром он вышел на крыльцо, надо было почистить дорожку, ведущую к воротам. Когда дверь захлопнулась, с козырька над дверью прямо на ступени крыльца посыпался свежий легкий снег, лежавший на козырьке ровным толстым слоем. Андрей по-хозяйски решил скинуть снег с козырька, а потом уже почистить и ступеньки, и дорожку.
   Он приставил лестницу к стене дома и стал подниматься. На одной из обледеневших ступенек лесенки нога его неожиданно соскользнула и он упал, неловко подвернув под себя правую руку , сжимавшую пластиковую лопату, и ударившись головой об каменную ступень крыльца.
   Андрей Георгиевич Скоробогатова лежал на каменном крыльце собственного дома, широко раскинув руки и глядя в холодное зимнее небо неподвижным взглядом. Белый прохладный снег около его затылка постепенно темнел, впитывая тёплую свежую кровь.

                2
 Аня помнила, что в детстве всё было хорошо. Мама, папа, младший брат и она - все всё делали вместе: убирали квартиру, лепили пельмени, ходили на лыжах в лес, за грибами и ягодами. С братом ездили в пионерский лагерь, с родителями в дом отдыха от завода.
  А потом что-то случилось и жизнь разладилась. Денег не было, работы не было, лагерь закрыли, дом отдыха, да и сам завод продали. Отец с матерью часто ссорились, брат всё время молчал, дома стало грязно, неуютно и тесно. Все всем мешали, домой идти не хотелось.
  Аня приходила домой всё позже и позже. Отец орал на неё, мать просила не волновать отца. Аня открывала дверь своим ключом и старалась проскользнуть мимо спальни родителей через комнату брата в свою, чтобы никто не орал, никто не трогал. Однажды она не пришла домой ночевать, но никто этого уже не заметил...
   Парень был сильный и красивый. Они много гуляли, целовались и занимались любовью в её комнате, когда в квартире никого не было. Однажды отец вернулся неожиданно и не вовремя. Пришлось несколько часов просидеть притаившись, и только ближе к ночи он сумел незаметно выскользнуть из квартиры, когда  Аня , хлопнув посильнее дверью, делала вид, что только что вошла. После этого всё как-то само собой закончилось, и ничего не осталось кроме беременности. Родилась девочка и они стали жить в комнате вдвоём на 12 метрах.
   А потом брат Андрей пропал, говорили, что связался с какими-то бандитами. Тогда люди часто пропадали просто так и никто их не искал. Постоянно кого-то грабили, убивали, насиловали - время было такое...
   В квартире стало посвободнее, но отец с матерью почему то начали ругаться. Ругались так, что соседи стучали в стену. Аня не вмешивалась, просто уходила с дочкой гулять, хотя на улице было холодно и темно.
   А потом отец с матерью ругаться перестали и перестали разговаривать. В квартире стало тихо, дочка говорила шепотом, потому что боялась побеспокоить бабушку с дедушкой... Аня плакала, хотелось уйти куда - нибудь, но идти было некуда.
   Родители развелись, отец каким то образом сумел разделить лицевые счета, заняв самую маленькую комнату около кухни. Считал, что поступил справедливо, им с матерью и дочерью досталось 29,4 метра, а ему 9,8. Формально все было правильно, но комната у него была самая удобная, изолированная и тёплая. А им с дочкой пришлось жить в проходной.
   А вот если бы отец оформил на себя дальнюю комнату площадью 12,7 метра, а так можно было сделать ( тогда за взятки вообще можно было всё ), то им осталось бы не 29.4, а 26,5 квадратных метра. И тогда они могли бы встать в очередь на улучшение жилищных условий, потому что в очередь ставили только тех, у кого было меньше 9 квадратов на человека. А у них с матерью и дочкой на троих было бы на полметра меньше...
   Ещё была очередь первоочередников, но там вообще надо было иметь меньше 4 с половиной метров. Оказалось, что умные люди так и делали. Оформляли фиктивный развод, делили лицевые счета и через пару лет получали от государства бесплатные квартиры. Всё это Аня узнала в  районном отделе по улучшению жилищных условий населения.
   Ещё можно было, конечно, купить квартиру, цены тогда были не очень высокие, но денег не было. Деньги были когда-то у отца, но они все пропали в 91 году во время Павловской реформы. 10 000 рублей. Тогда на эти деньги можно было купить трёхкомнатный кооператив.
   А отцу было на всё наплевать, он почти не выходил из своей комнаты, всё время что-то писал, писал, не замечая ничего вокруг. Не замечал, как плачет и стареет её мать, как всё сильнее заикается её дочь, как озлобляется она сама...
   Ане казалось, что если она вырвется из этой опостылевшей квартиры, то всё само собой как - то наладится: появится любимый мужчина, хорошая работа, дочь перестанет заикаться... Время шло, но ничего не менялось.
   А потом наступило новое тысячелетие и случилось чудо - их дом пошёл под снос! На этом месте почти в самом центре города предполагали построить новый элитный жилой комплекс. Забрезжила какая-то новая счастливая жизнь. В отделе учёта и распределения жилплощади, куда их вызвали, сказали, что им полагаются две квартиры - одна однокомнатная и одна двухкомнатная. И что если бы у неё был мальчик, а не девочка, то вообще можно было бы претендовать на трёхкомнатную. Впервые Аня пожалела, что у неё девочка, а не мальчик.
   Когда вышли на улицу, присели на скамейку. Только тут Аня заметила, как постарели родители. Седые редкие тонкие волосы отца шевелились на ветру и сам он как будто просвечивал на ярком весеннем солнце. Мать сидела положив морщинистые узловатые руки на колени ладонями вверх, как будто грела их под тёплыми солнечными лучами. Долго молчали, казалось, что всё теперь будет по другому.
   Ордера на квартиры обещали выписать в течение месяца. Через неделю отец заболел, лежал, почти перестал выходить из своей комнаты. А ещё через неделю перестал вставать. Уже хотели вызвать скорую, но испугались, что если его заберут в больницу, то они не получат ордер на однокомнатную. А ордер всё не выдавали...
   Отец уже не мог говорить, только едва заметно кивал  головой со всем соглашаясь. Подписал доверенность для получение ордера на новую квартиру и обессиленный закрыл глаза. А на следующий день, когда Аня зашла в его комнату, она сразу всё поняла. Стол словно снегом был покрыт маленькими белыми листочками, исписанными аккуратным отцовским почерком. Она машинально смахнула их со стола в мусорное ведро, стоявшее тут же рядом, и замерла, не в силах посмотреть на отца.
   Ордер всё не выписывали, отца перенесли в дальнюю комнату матери. Уже наступило лето и началась жара. Сначала запах был не сильный, в комнату положили мокрые тряпки, а двери заклеили скотчем. Но потом запах стал нестерпимый. В квартире невозможно было находиться.
   Всю ночь они просидели на скамейке около подъезда. Дом был уже совсем пустой, почти все получили ордера и разъехались, поэтому даже некому было удивляться, почему они тут сидят ночью.
   На рассвете, когда ещё нежаркое солнце выглянуло из-за соседнего дома и осветило всё вокруг своим ярким безжалостным светом, Аня вдруг как будто увидела всё, что случилось с ней за эти годы. Рядом с ней дремала сложив руки на груди старая мать, на её коленях, подложив ладони под голову, спала маленькая дочь, а она сидела не в силах объяснить самой себе , как же всё так получилось, как она оказалась здесь...
   И в этот самый момент Анна Георгиевна Скоробогатова вдруг поняла, что жизнь её закончилась, что больше уже ничего не будет... Ни хорошего, ни плохого.

                3
  Меня зовут Георгий Скоробогатов. В детстве меня звали Гоша, потом почему то Жора... Но я всегда знал, что буду писателем, Георгием Скоробогатовым.
  Впервые эта мысль пришла мне в голову в четыре года. Я представил, как я буду писать, а люди будут читать и удивляться, как это им самим не пришли в голову такие простые и понятные мысли.
  Я садился на маленький детский стульчик за низенький детский столик, брал карандаш, который мне казался огромным, и с умным видом выводил на листке бумаги какие-то витиеватые каракули. В то время я ещё не умел к сожалению ни читать, ни писать, поэтому пришлось повременить с осуществлением замысла.
  В следующий раз я попробовал стать писателем, кажется, лет в шестнадцать. Всю ночь я что-то писал, исправлял, перечеркивал. А когда утром прочитал, понял, что получилось претенциозно, напыщенно и надумано. Не было обыкновенного знания жизни и простого понимания людей. И я решил сначала набраться жизненного опыта, а уж потом писать.
  Ещё одну попытку начать писать я предпринял в двадцать восемь лет. Решил писать понемногу, но каждый день, и писать так, чтобы каждое слово было на своём месте, чтобы в каждой строчке была мысль, чтобы в каждом рассказе был интересный сюжет и, конечно, неожиданная развязка.
  Но жизнь в те годы била ключом - люди полетели в космос, приземлились или, точнее, прилунились на Луне, у меня родился сын, а до этого дочь. Вообщем времени не то что писать, жить не хватало.
  Следующая попытка пришлась на конец восьмидесятых. Мне уже было сорок с лишним лет... Но жизнь в те годы менялась так стремительно, так непредсказуемо, что я не знал, о чем писать и что писать. Работы не было, деньги правда были и времени было сколько угодно. Но я не мог писать, потому что не мог понять, что важно, а что неважно, что хорошо, а что нехорошо. Да, наверное, никто не знал этого в те смутные годы.
   А теперь времени почти не осталось - я скоро умру. Я знаю это точно, потому что я больше уже не хочу жить... Но я хочу ещё кое-что написать. Это моё последнее желание.
   Уже некогда писать о жизни, о людях. Даже о смысле жизни уже писать поздно. Могу написать о счастье, может ещё успею. Самая важная тема, вся литература посвящена этому. Точнее описанию разных вариантов несчастья и разнообразных попыток достижения недостижимого счастья.
   Я задумался, почему люди несчастны, и сразу нашёл ответ. В детстве все счастливы. Ну, или почти все. Почему? Потому что не с чем сравнивать. Какая бы не  была мать, если она тебя родила и у неё есть молоко, то она лучшая мать на свете, - ты счастлив, ты живёшь, ты растёшь. И в этом проблема. Мать не станет хуже, просто ты вырастешь и поймёшь, что родители могли бы быть поумнее, посильнее и побогаче. Ты растёшь, взрослеешь, а родители не меняются. Но тебе кажется, что они с каждым днём становятся всё глупее и слабее. Мало кто повзрослев понимает, что у него самые лучшие родители в мире...  И в любом случае рано или поздно любые родители ослабнут, состарятся и умрут. Я не знаю, что с этим делать. Но я знаю, что делать с другой проблемой, с квартирным вопросом.
   Ребёнок трёх или четырёх лет, только начинающий осознавать окружающий мир, обнаруживает себя в огромных помещениях, высота потолков в которых превосходит его рост в четыре, а иногда даже в пять раз. А в возрасте восемнадцати или двадцати лет эти же помещения субъективно уменьшаются почти в три раза, и высота потолков превосходит рост среднего человека всего на треть, а иногда лишь на четверть роста.
   Человек растёт, развивается, умнеет, а люди вокруг него становятся все глупее и слабее. И в этом смысле человек становиться счастливее: он настаивает на своём, он делает по-своему, он побеждает. А в квартирном вопросе человек постепенно понемногу проигрывает, если его жилищные условия не улучшаются,
   Чтобы человек был счастлив и в квартирном смысле, он должен всю свою жизнь улучшать свои жилищные условия. Раз в несколько лет он должен менять место жительства, и каждая следующая квартира должна быть больше и лучше предыдущей.
   Я не знаю, как организовать этот процесс и возможно ли это вообще, но думаю, что свою старость каждый человек должен встречать в просторном светлом доме у моря с высотой потолков не менее четырёх метров.
   И тогда, может быть, в какой-то момент покажется, что сейчас войдут в комнату молодая красивая мать и сильный умный отец, обнимут тебя... И ты почувствуешь себя счастливым, как когда-то детстве.
 
   Эпилог

 Это была моя первая собственная квартира. И хотя это была обыкновенная двушка в старенькой хрущевке с крошечной кухней в четыре с половиной метра, я её любил. Я любил каждую её  стену, каждое окно, каждую дверь. Ведь это была моя квартира и больше ничья... Только моя!
   До этого мы с женой и маленькой дочкой жили в коммуналке, где всё было ничьё, всё было чужое, всё было никому не нужно - ни чистота, ни порядок, ни уют. Мне это страшно надоело. Несколько лет я мечтал вырваться из этой гнетущей атмосферы, хотя всё ещё помнил, как мы радовались получив это своё первое собственное жильё, как я привёз из роддома жену с ребёнком в эту комнату, только что оклеенную новым светлыми обоями, и как потом дочка изрисовала эти обои цветными карандашами...
   В своей собственной квартире мы делали всё как хотели. Здесь у нас родился сын, здесь росла наша дочь. И вот, когда жизнь наладилась, когда всё шло своим чередом, наш дом пошёл под снос.
   Сначала мы обрадовались, но оказалось, что напрасно. Мы рассчитывали, что взамен нам дадут такую же квартиру, только получше и поновее, но выяснилось, что мы можем расчитывать только на такую же хрущёбу в самом отдаленном, самом неблагоустроенном районе нашего города... Так мне сказали в районном отделе учёта и распределения жилой площади.
   Я пришёл домой и рассказал всё жене, она сказала, что ни на какую окраину из центра она не поедет. И я решил идти до конца...
   Дом постепенно пустел, люди помаленьку выезжали. Сначала отключили телефон, потом электричество, газ и, наконец, воду. За это время я выиграл два районных суда и один городской. Каждый раз я давил на то, что в результате предлагаемого нам варианта переселения наши жилищные условия не улучшаются, а ухудшаются. Детей мы отправили к родителям, набрали несколько канистр воды и покидали квартиру только по одному.
   Когда в доме почти никого не осталось, нам наконец предложили нормальный вариант - трёхкомнатную квартиру в новом доме и к тому же в нашем районе. Но расслабляться было нельзя. В первом подъезде неожиданно умерла целая семья несильно пьющих тунеядцев, якобы отравившихся паленой водкой. А в пятом неожиданно случился пожар в квартире несговорчивых коренных престарелых москвичей, хотя электричества в доме давно не было.
   Ночью я часто просыпался, прислушивался и, если мне что-то казалось подозрительным, проверял, опасаясь какой-нибудь провокации. Вот и этой ночью я неожиданно проснулся, сам не зная почему. Уже светало, на город постепенно опускалась удушающая жара, особенно неприятная в тихом, пустом, умирающем доме...
   Какой-то неприятный запах сопровождал этот тягостный процесс, становясь с каждым днём всё сильнее. А сегодня этот запах был просто нестерпим...
   Лёжа в постели с закрытыми глазами я ощущал какое-то странное присутствие чего-то непонятного, необъяснимого, невыразимо тоскливого.
   Я встал, оделся и вышел на улицу. Хотелось подышать свежим воздухом, хотелось избавиться от этого гнетущего ощущения. На лавочке у третьего подъезда сидели какие-то люди. Я подошёл ближе и узнал их. Это были наши соседи, молодая женщина, которую звали Анна, девочка, её дочь, и пожилая женщина, её мать...
   Я остановился в нерешительности... Что-то в позах, в выражении лиц этих трёх женщин не позволяло мне просто подойти к ним и поздороваться. Чувствовалась за всем этим какая-то сложная жизнь, какая-то трагедия...
   И вся моя жизнь, все мои проблемы, все мои опасения и ожидания показались мне в этот момент какими-то нереальными, мелкими и ничтожными. Наверное, счастье всегда менее значительно, чем несчастье...