Попутками

1. Каждый из нас понимает, сколь много стоит за словом дорога: в зависимости от опыта и восприятия – разное. Комфортабельный чистый автобус Европы или наша маршрутка-газель, в час пик переполненная, без обогрева зимой и охлаждения летом или поезд с его попутчиками, запахом «Роллтона», колбасы, с разговорами…
Но есть и еще один малоизвестный для многих сегмент дальней дороги – попутками. В юности за неимением средств не раз обращался к такому средству передвижения. Выйдешь с утра за околицу, за пределы столицы, помолишься, руку поднимешь и едешь, то в Соловки к чудотворцам то в Киев к Лаврским святыням.
Позже попутки помогали сократить время – куда быстрей чем общественным транспортом, да и просто как хобби. Сегодняшний день не стал исключением. Ждать поезда до позднего вечера? Проще сесть в электричку до Кубинки, тем самым объезжая столичные пробки, выйти на минскую трассу и, уповая, ехать домой в Белоруссию. Редко случается так, что едешь долго на одной машине. 30, 40, 60 километров, редко сто или двесте. Однажды даже случился курьез. После посещения Кижей уже после обеда выбрался за Петрозаводск, вдохнул терпкий запах хвои обступившего леса и начал голосовать. Остановился «Москвич». Забираясь в потертый салон приветствую водителя и говорю, махая рукой по направлению:
; В сторону Москвы.
Водитель кивает, дает газу, отпускает сцепление. Двигатель троит, захлебывается, но набирает обороты и вдруг резко машина останавливается, как вкопанная, прямо посреди полосы. Водитель поворачивает ко мне лохматую голову с бровями, сведенными в переносицу, и недоуменно тянет:
; Ку-да?
; В Москву, ; говорю не менее удивленно.
А он смотрит на меня, на машину, втягивая шею в плечи, бьет руками об руль и все еще, не осмыслив, спрашивает:
; Так где Москва, а где мы?
Но все равно отвечаю:
; По направлению…
Сегодня маршрут: Москва – Белоруссия.
2. Белорус-дальнобойщик, увидев священника с воздетой к небу рукой, подобрал. Возможно, просто наскучив своим одиночеством, начал рассказывать о дальних дорогах и странствиях, о жене, о детях, о доме, выстроенном собственноручно, даже о всех насаждениях в огороде. Подумалось: «Все, чего касается в своем разговоре этот, в общем-то нерелигиозный человек пронизано радостью, детским восторгом и умилением. Совесть чиста, и он может любить всех и вся без страха и огорчения».
К сожалению, мой добрый земляк идет на Смоленск, и я снова стою на обочине. Место не очень удобное – в гору. Большегрузы стараются разогнаться, чтобы легко преодолеть подъем, легковые проносятся стрелами, заставляя воздевать не одну только руку для голосования, надеясь на милость водителя, но и вторую, молитвенно уповая на Бога, да и как знать, что в Его замысле.
Погрузившись в раздумья, не сразу замечаю остановившегося прямо у ног ретивого мерина. Окно черного мерседеса слегка приоткрылось и две пары глаз в таких же черных очках взглянули на меня вопросительно. Послышалось:
; Паспорт есть?
; Есть, ; говорю. И, не выпуская из рук, показываю парням документ.
В ответ следует кивок, приглашающий сесть в салон на заднее кресло. Утопаю в поскрипывании кожи сиденья и в запахе чего-то, как говорят сейчас, наворочененного.
Молодой крепкий водитель, то и дело характерно выпячивая вперед подбородок, спросил:
; А что это Церковь все ограничивает? Свободы вообще никакой.
И не дождавшись ответа, по-видимому и не ища его, снова спросил:
; Прейскуранты на все. Это Вы считаете правильно? Ребенка покрестить – конкретная сумма и реально не хилая. А попы на чем ездят и как живут…
Пытался сказать в ответ, что уставы церковные не столько ограничивают свободу, сколько освобождают от власти пороков. Ограничения как ориентиры принимаются добровольно. Как вехи и бакены на судоходной реке ориентируют на форватер. Никаких ограничений, никакой полиции нравов, просто выход за рамки дозволенного может привести корабль на мель и подводные камни, разбить посудину, стоить жизни.
; Такая Церковь и ее несвобода мне не нужна, ; довольно грубо оборвал собеседник.
; Такая свобода мне нужна, ; ответил я в такт. Словно угадав состояние, продолжаю:
; Многое определяется миром души. Мира нет там, где нет благочестия, там, где за рамками заповедей-ограничений совесть не может быть чистой, теряется мир.
Парни явно куда-то спешили, и тех, кто ехал с дозволенной скоростью в 100 км/ч объезжали, как вкопанных. Остановившись, куда-то звонили и по обрывкам фраз можно было предположить, что я стал участником несостоявшейся стрелки.
; Ты че, по ходу… С тобой каши не сваришь, какие ботлы, свернул он… Короче, ты должен за этот раз и за прошлое…
Недовольно свернув телефон, парень повернулся и все также, характерно выпячивая подбородок, с какой-то неизмеримой усталостью и грустью в глазах, сказал:
; Отец, нам надо отъехать, а потом, вдруг перестав вращать подбородком, негромко спросил:
; Как нам покаяться, в Церковь прийти?
; В начале бы жизнь изменить…
Попрощавшись, вышел на улицу и еще долго стоял, вспоминая беспечного, с чистой совестью дальнобойщика и этих молодых крепких парней с их неизбывной тягучей тоской.
3. Беглый взгляд из окна на знакомые с детства березы – как подросли они за последние годы. Густые кроны сокрыли изъяны оврага с пересохшим вне паводков руслом, когда-то бывшим не большой, но полноводной рекой.
Река жизни уносит от родных берегов. Снова расставание с близкими. Возраст отца и матери заставляет пристальнее вглядываться в их лица. Годы разлуки не всегда позволяют увидеться вновь.
На местном автобусе выбираюсь за город, где большая развилка навевает былинное: направо – Киев, налево – Питер, прямо – Москва. Только не витязем стою у развилки. Легкий рюкзак с годами все тяжелее, но старый испытанный с юности способ езды на попутках выручает снова и снова. Вечером поезд. Впереди пятьсот километров и множество встреч. Порой размышляю не дерзостно: «Как знать, быть может я кому-либо нужен. Обитатели больших дорог не всегда завсегдатаи храмов, да и сама дорога, овеянная молитвой, превращается в крестный ход.