Седой Енисей отрывок

В поездке Петр Терентьевич много думал о Софье и решил действовать по-другому: «Ломать ее характер - пользы не будет, точная моя копия, а вот повлиять хитростью-то проку больше». Партия с племянником купца Грязнова, Трофимом - это то, что нужно, а управлять Софья любым хозяйством сможет, хватка его, киреевская. Дочь смотрела на улыбающегося отца и не верила своим глазам, все было как в детстве: взгляд с прищуром, улыбка и гостинцы. Она медленно стянула
шапку и, сорвавшись с места, побежала в залу, а уже через минуту стояла на пороге, прижимая к груди красные сапоги для верховой езды и хакасскую камчу с
плетеной ручкой, ее давнюю мечту.
- Спасибо, папенька! - поблагодарила она.
Отец протянул руки, Соня обняла родителя, прижимаясь к мягкой бороде, все как в детстве, на душе стало спокойно. После возвращения Петра Терентьевича в хозяйстве начался переворот. Хозяин долго смотрел бумаги,считал, отбрасывая костяшки деревянных счет, сверял записи дочери с амбарными книгами и, наконец,
убедившись в правильности ведения дел, успокоился. Он много ездил по городу, встречался с купцами,городским головой, даже провел в общественной городской палате дегустацию своих сыров точно так, как видел в Красноярске. Некоторые торговые люди потешались над хлопотливым купцом, но все признали, что продукт новый и вкуса хорошего.
- Покупать будут, вот только цену ты, Петр Терентич,дерешь шибко большую, - оговорился один из купцов,пробуя один за другим ломтики сыра.
- А ты, Мокий Егорыч, и не бери тоды, - рассмеялся Киреев, довольно поглаживая бороду.
- Как не брать, засмеют купчишки, скажут, совсем Мокий ожмотился, головку сыра барыне к чаю не купит. Ты б, Петр Терентич, цену-то пересмотрел.
- Бери, Мокий Егорыч, к весне еще подниму, синематограф я строить собрался, а деньга обесценится, так золотом брать стану. Купец плюнул и, рассчитавшись за золотистую голову дырявого сыра с сибирскими травами, вышел из лавки.
«Во где вы у меня все будете», - показывая вслед покупателю кулак, рассуждал Петр Терентьевич. Софья Петровна, спрыгнув с Булая, зашла в магазин, отряхивая иней с шапки.
- Батюшка, к завтрему выпечку поубавить надо, караваи не разобрали и бубликов полный ящик. Пироги идут с визигой, капустой, а хлеб плохо берут, зима, сами печь стали.
- Делай как знаешь. Да, возьми вот деньгу, - протянул отец увесистый кошелек. - Съезди в лавку к купцу Сидорову, прикупи себе отрезов на платья, пуговиц, лент, шнурков, чего вам, барышням, надо? Да бери больше, льна на постель, а девкам скажи, пущай одеяльев простяжут штук пять, подушек поболе, пух гусиный вымерз уж, поди.
- Зачем это? - отшатнулась Софья, испугавшись своей догадки.
- К Рождеству хочу гостей назвать, а у тебя нарядов новых нет, модный туалет не шила, почитай, как второй год. Перед городским купечеством стыдно, девка как безродная, с седла не слезает. А постель завсегда в потребе, из Красноярска народ понаедет не простой, чтоб конфузу не получилось. Софья внимательно смотрела на родителя, стараясь понять, правду ли он говорит или что иное задумал. Петр Терентьевич смотрел на дочь прямо, говорил просто, без нажима, объясняя, что да как.
- Сделаю. А рыбную яму когда вскрывать станем? Слышала, как ты с Федотом про то говорил.
- Твоя ли забота - ямы осетровые? Там не каждый мужик сдюжит, работа на пуп, - отмахнулся отец.
- Глянуть охота.
- Ну, коль глянуть, к субботе готовься. Федот лед посмотрел, подводы выдержит, полынью с утра рубить начнут.
Софья аж взвизгнула, подпрыгнув от радости, и,натянув шапку поглубже, выскочила на улицу.
- Вот выдам замуж, родишь и про все ямы забудешь, дуреха, - глядя на всадницу в окно, сказал отец.
До субботы время тянулось невыносимо долго, Софья несколько раз заходила к мужикам в кузню и расспрашивала о промысле. Кузнецы посмеивались, но рассказывали, в особенности Федот, его старик-отец был смотрителем на осетровой яме купцов Баландиных. Тот с самого детства брал сына с собой, пока Федот не занялся кузнечным делом, как его дядька, сейчас уже покойный. Петр Терентьевич давно хотел прикупить яму, но то дело дорогое, считай, как золотой прииск приобрести, пришлось оформить закладные документы на дом и часть хозяйства. Но купец посчитал, что сумеет в ближайшие годы с лихвой окупить затраты, уже и сбыт на рыбу и икру нашел в Красноярске и даже за Уралом. В его отсутствие приготовили бочки для засолки и бочонки для икры, воску побольше натопили для плотной закупорки. Петр Терентьевич в предвкушении большого улова немного нервничал,самолично проверяя инвентарь для ловли. В пятницу с вечера он велел хорошо накормить коней овсом и с раннего утра прячь в сани с глубокими корытами для рыбы. Верховых коней на тяжбу прячь и попонами для тепла прикрыть, чтоб силы были для работы.
В эту ночь Софья спала плохо, всю неделю занимаясь обычными хозяйскими хлопотами, ей еще приходилась ездить к модистке на примерку. По просьбе батюшки
она заказала себе три новых платья и жакет с золотыми пуговицами, две шелковые блузы в рюшах и сарафан. Работницы стегали одеяла, набивали новую перину и подушки промороженным гусиным пухом. По совету Меланьи, Петр Терентьевич заказал новые портьеры тяжелого бархата с золотой бахромой, скатерти, салфетки и легкие занавески, все в мастерских купца Сидорова. Еще хозяин велел вынести на улицу три новых сундука, что готовили Елизавете в приданое и оставить на морозе открытыми для дезинфекции. Дворовые бабы набивали половики и дорожки, готовили приданое для молодой купчихи.
Ольга Спиридоновна принесла дочери отрезы, подаренные ей супругом, и молча положила на кровать, она сидела рядом с Соней, поглаживая ее по голове.Долго задумчиво смотрела на нее, словно вспоминала что.
- Пошей, милая, себе, ткань на редкость красивая, увашего папеньки всегда был отменный вкус.
- Спасибо, маменька, а, может, и вам пошить к празднику?
- Мне позже, вот братик родится, полнота спадет, там и пошью. Петруша сына очень хочет, - поглаживая себя по совершенно плоскому животу, ответила мать.
В последнее время поведение Ольги Спиридоновны изменилось, она представляла себя на сносях, много ела, гуляла на воздухе и страдала мнимым токсикозом. Меланья потакала ее прихотям, объясняя это улучшением состояния хозяйки.
Глядя в потолок, Софья долго не могла уснуть - мечтала. Представляла себя опытной рыбачкой, как она с Булаем вытянет самую большую рыбину, похожую на кита из старого атласа, что стоит на самой верхней полке в музыкальном зале. Шаги в коридоре заставили девушку вскочить и с любопытством прильнуть к замочной скважине. Глафира в ночной рубашке со свечой в руках, как привидение, прошла мимо двери и скрылась в темноте, вновь наступила тишина. Дверь в покои папеньки скрипнула и все затихло. Сонечка вернулась в кровать, прыгнув под легкое пуховое одеяло, пахнущее морозом. Горничные почти каждую неделю выбрасывали постель на мороз в солнечные дни, чтобы выморозить от вредных насекомых и остатков гусиного жира, что попадал на мелких ножках пуха. Сонечка с детства любила этот аромат свежести, снега и морозной зимы. После того, как разобрали оранжерею, Митрич
переселился в маленькую комнатушку за печкой, у самой кухни, с лежанкой и сундуком для вещей. В его обязанности входило ночами топить печи по всему дому
и носить дрова для кухни, а уж днем запрягать по надобности лошадей и возить хозяина. Начало ноября нынче выдалось особенно холодным и малоснежным, что прибавляло старику работы. Он, прихрамывая, бродил по темному дому, проверяя заслонки и подбрасывая смолистые поленья для пущего тепла. Пригревшись, Соня заснула, слыша сквозь сон шарканье хромой ноги по половицам.   
- Софья, пора, коли на промысел охота, - дотронувшись до плеча дочери, прошептал отец.
Девушка открыла глаза - в полумраке комнаты стоял папенька в домашнем стеганом халате.
- Уже встаю, - потянулась она, зевая.
- На улице мороз, поди, дома останешься, а после посмотришь, как солить станут?
- Нет, я с вами, Василий Павлович пусть солят, мне процесс нужен, я еще яму хочу увидать.
- Тогда в столовой к чаю жду, штаны стеганые надень,- сказал родитель и вышел.
После утреннего чая с пирогами Петр Терентьевич с дочерью, укутавшись в огромные ездовые тулупы, ехали к Енисею до деревни Верхняя Пашня. Именно там, где река делает небольшой поворот направо, под высоким угором и была та самая осетровая яма. Темная окраина города с маленькими, вросшими в землю избенками, освещенная лишь тусклым свечением луны да бескрайняя заснеженная тайга по обе стороны санного пути встречали ранних путников. Кони бежали ровно, отпыхиваясь густым паром на морозе. Булай, привязанный к саням, поначалу упрямился с непривычки, потом, учуяв хозяйку, успокоился. Хозяйские сани впереди, а следом еще трое, держа дистанцию, гуськом ползли по дороге.  Вот на взгорке показались редкие огни в избах деревни Верхняя Пашня и река, белой лентой убегающая далеко за поворот. Мужики при свете потрескивающих факелов рубили майну, длинную полукруглую лунку, ловко орудуя кайлом и лопатами, с шумом отбрасывая осколки льда и мокрую ледяную крошку. Небосвод на востоке побледнел, чуть розовея, объявляя рождение нового дня.
- Ну, чего, мужики, к рассвету пробьем? - скидывая с себя тулуп, спросил хозяин.
- Должны пробить, лед намерз шибко, толстущий для ноября, почитай, только Казанская прошла, а он ужо вона, с Федотов след, - ответил Илья.
- Дак морозы трешат как в январе, кажен день туманища, аж рожу заварачиват, - рассмеялся молодой работник, подхватывая очередную порцию льда.
- Долби давай, Егорка, хватит лыбу давить, - ругнулся Фрол, утирая со лба пот, и вновь принялся за кайло.
Несмотря на мороз, спины работников парили,покрываясь густым снежным куржаком. Соня вылезла из-под тулупа и накинула на лошадей приготовленные попоны, потрепала Булая по гриве, приободряя, и подошла к работникам.
- Софья, ступайте в сани, рано, вот сейчас еще мужики подоспеют, и я вас кликну, - строго сказал отец.
С высокого угора в полумраке туманного утра ползли еще пять подвод и несколько всадников. Работников поприбавилось, и дело пошло быстрее. С белыми,
слипшимися в сосульку бородами, красными от напряжения и мороза лицами, мужики выкидывали из майны последнюю ледяную кашу вперемешку с водой, освобождая речную гладь для промысла. Попадая на лед, вода шипела и тут же замерзала, образуя причудливые узоры и колючие неровности.  Торговый люд, с которым сговорился Петр Терентьевич купить рыбу головой, прямо на реке, стоял в стороне, наблюдая за работой. Солнце медленно поднималось над горизонтом, озаряя все вокруг золотым свечением, искрясь в каждом ледяном кристалле. Софья Петровна боялась пропустить малейшую промысловую хитрость,смотрела на работников, подойдя к самой лунке. Вот
майна уже готова, а Федот опускает толстую веревку с железным крючком на конце, ловко подкручивая. По его напряженному лицу, сжатым губам видно, работа эта
тяжелая, густой иней покрывает усы, мохнатые брови и бороду мужика. Из-под косматой выгоревшей шапки поднимается чуть заметный пар. Не останавливаясь,
Федот вращал и вращал веревку, не отрывая взор от бурлящей в движении темной воды. Остальные работники стояли рядом наготове, вооруженные веревками, баграми на длинных черенках. По щекам Федота начали медленно сползать крупные капли пота, скрываясь в курчавой замерзшей бороде и вмиг превращаясь в белоснежный ледяной куржак.
- Шибче крути-то, может, опустил не глубоко, - кричал нетерпеливый хозяин. Мужик монотонно, в напряжении продолжал вращать веревку, не обращая внимания на окрик хозяина. Легкий свист и шуршание моментально замерзающих краев майны нарушали тишину ожидания. Тягучие холодные воды Енисея парили на морозе, пристывая к рукам, бородам и одежде. Работники пристально смотрели на темную вращающуюся воду с кисельной снежной кашей по краям. Сейчас казалось, что даже дыхание замерло, а сердце с силой било по грудной клетке изнутри, согревая Софью, а этот монотонный звук вращающейся веревки отдавал в висках болью. Напряжения дошло до пика, Петр Терентьевич суетливо бегал вокруг Федота, наклоняясь и заглядывая в
майну, стараясь хоть что-то рассмотреть.
- Барин, охолонись, зашибу, - закричал кузнец и дернул веревку с силой.
Еще секунда и в майне плеснулся серый острый хвост, потом еще один, колючие спины осетров поочередно поднимались к темной поверхности реки, радуя
работников. Рыба кишела в небольшом пространстве воды, потревоженная умелым рыбаком, а Федот все крутил, поднимая веревку и наматывая ее себе на руку.
- Пошла, пошла, давай, - закричал во все горло Федот.
Мужики подбегали, поочередно подхватывали баграми рыбину под жабры и старались выбросить ее на лед, приподнимая над лункой. Одна, две, три - снег, лед вокруг майны медленно становился алым от рыбьей крови и слизи. Кряхтя и охая, мужики тащили рыбу подальше от лунки, не мешая следующим подбежавшим. Огромная рыба, похожая на серое бревно, усыпанное колючками, билась, извиваясь на льду. А уже через несколько минут, замерзая, она превращалась в изогнутый ствол. Софья смотрела во все глаза на это завораживающее зрелище, стоны, хрипы, ругань работников, рев, запах свежей рыбы и крови дурманили ее. Федот рванул веревку, что было сил, и закричал, падая на живот, не сумев удержаться.
- Стой, мужики, топляк зацеп, тащите.
Но работники в азарте рыбалки почти не замечали его, продолжая таскать осетров. Иные, подхватив на крючок рыбину поболе, успевали обмотать веревкой у головы и
тянуть уже вдвоем, другие, поскользнувшись, неловко падали, разбивая руки, а кто от усталости и еле поднимался. Петр Терентьевич руководил погрузкой дальше от майны, считая рыбу по головам и тут же производя расчет с торговцами. Несколько саней довольных уловом покупателей уже поднимались в гору. Софья, наблюдая как Федот, намотав веревку на локоть, медленно сползает к майне, подскочила и уцепилась за край бечевы. Немыслимая сила увлекала кузнеца к воде, сопротивляться ей не было никакой возможности. Софья упиралась ногами о лед что было сил, стараясь остановить движение, но веревка вдруг дернулась с такой силой, что свалила девушку с ног, кубарем полетела она на мокрую кровяную кашу,
запутываясь в длинной бечеве. От внезапного падения и боли Соня потеряла ориентацию, веревка медленно увлекала их с Федотом в кисельную водную жижу. Мужик хрипел, из последних сил стараясь перекинуть пристывшую к рукаву полушубка веревку через голову и ухватить ее свободной рукой. Софью развернуло ногами вперед, запутанная нога онемела, голова от удара ничего не соображала. Гул, шлепанье падающих на лед рыб, стоны, крики мужиков - все смешалось. Вдруг конь вздыбился и заржал на всю округу, заглушая другие звуки, тяжело ударил копытами по льду. На мгновение все замерли, глядя на мощного жеребца, секундная тишина повисла над Енисеем.
- Помогите, - прохрипел сползающий в майну Федот.
А следом за ним в лунку затягивало Софью, она пыталась цепляться руками об острые крошки льда,перевернувшись на живот, но частые мощные толчки веревки все туже запутывали узлы на ноге.
- Коня, давайте, коня! - закричал подскочивший паренек и упал прямо на купчиху, стараясь остановить движение. Федот, оказавшись уже наполовину в ледяной воде,
повис на краю лунки, одной рукой держась за ее острый край. Илья перехватил петлей тело Федота и накинул на лошадь, Максимка понужнул животное, и кобыла, рванув, вытащила работника из майны. Высвободившись из замерзшей в лед веревки,
недвижимая рука кузнеца повисла как плеть. Намокшая одежда вмиг встала колом, превращаясь в панцирь.
- В сани его тащите, самогона дайте, да под тулуп его голого, скидывайте все, - командовал Илья, зная в том толк.
Паренек, ослабив петлю на ноге Софьи, подхватил ее на руки и быстро понес подальше от лунки, уложив на расстеленный тут же на снегу тулуп.
- Тяни, мать его, тяни, - кричал Илья, погоняя лошадь. - Ешо одну давайте, - орал он что было сил.
- Да режь веревку, топляк-то, иль того хуже, баржа там, небось, затонула, - окликнул Петр Терентьевич.
- Не, барин, осетр то, видал я, морда как у сохатого, вона как.
Софья, лежа на тулупе, приподняла голову, боясь пропустить момент вылова. Азарт и любопытство заглушили боль в ноге и исцарапанных руках, паренек стоял на коленях, придерживая девушку за плечи.
- Видал, какая силища! - шептала она. - Мощь!
Намучившись, мужики двумя конями вытащили из майны осетра пудов девяти, огромный, колючий, словно крокодил с картинки, мощи невиданной. Бился долго, пока сам Петр Терентьевич не оглушил его лопатой по огромной рогатой голове, жабры долго еще открывались и закрывались, хватая воздух. Мясистые губы,
вытянувшись трубочкой, словно что-то шептали обидчикам, а глаза-бусинки медленно покрывались сеткой причудливых кружев льда. «Чуть Федота не погубил, а все по неопытности, накрутил веревку на руку и не высвободишься», - обходя огромный трофей, говорил Илья, покачивая головой и все удивляясь улову. Промысел прошел удачно, двадцать семь голов, не считая огромного, и больше половины икряного
осетра взяли и по мелочи стерляди штук двадцать. Софья, придя в себя, оглянулась и попыталась встать.
- Савка, а ты тут как? - рассмеялась удивленно она, уже в который раз конюх Парфеновых спас ее.
- Да с Парфеновых приказчиком приехали рыбу у вашего тятьки купить, а тут вы опеть жить отказываетесь. И угораздило вас, барыня. Полезли-то зачем? Неужто,
думали, что справитесь? - помогая девушке встать, ворчал Сава.
- Ничего я не думала, - буркнула Софья и похромала к огромной рыбине.
Савелий пошел следом, Булай увидев хозяйку, подоспел и положил голову ей на плечо, зафыркал.
- Спаситель мой, - ласково потрепала хозяйка коня по морде.
- Гляжу, глаз совсем здоров, помогла желчь-то.
- Помогла, в сентябре еще сползло бельмо. Булайка мой!
Соня глядела на паренька, обнимая жеребца, она была очень рада этой неожиданной встрече. Савка в  облезлом штопаном тулупчике, подпоясанном бечевой, и в медвежьем малахае выглядел по-взрослому, редкая светлая бородка и такие же усишки, все в инее, придавали комичность его образу. Сонечка смотрела на
него и все время улыбалась.
- Савка, сукин сын, подь сюды, рыбу грузить я буду, - услышали молодые люди окрик приказчика Парфеновых.
- Пора мне, покедова! - почти прокричал паренек и побежал к саням.
Рыбу свезли в холодный склад лавки, бабы начали разделку и засолку. Петр Терентьевич в приподнятом настроении до самого вечера занимался работой, не желая даже обедать. Софья Петровна после промысла вернулась домой, переодевшись, она пришла на кухню. Она любила здесь бывать, прижаться щекой и руками к
теплому боку горячей русской печи и стоять,  наблюдая, как суетится Меланья.
- Молочка налей мне и хлеба свежего дай, - попросила молодая хозяйка стряпуху.
- Как промысел, ладно? - начала разговор Меланья.
- Хорошо, много рыбы взяли. Папенька работникам по голове дал. Федота чуть осетр не утопил, - восторженно рассказывала Соня.
- Сказывали уж, нагого привезли, чуть не ознобился, в бане грели. Митрич уж все доложил, старый охальник. Манька его прибежала, блажила за мужика, потом увидала, что цел, немного успокоилась, дура-баба.
- Меланья, чего не веселая, ругаешься, все живы и слава богу. Рыбы взяли…
- Так еще весть, не знаю, как барину сказать.
- Чего? Про Лизу? - почему-то спросила, Софья испугавшись.
- Нет, вот записку передали от купца Грязнова, на панихиду к завтрему. Племянник ихний, Трофим, замерз на северах, корабль во льды угодил. Осень-то ныне лютует, сковала, значит, и раздавило, он, видать, спасти кого хотел, но сам и утоп. Мужики хозяйские воротились сегодня, обмороженные, голодные, кеты иль тунгусы их вывезли, вот и рассказали.
Сонечка молчала, глядя на стряпуху, и только шальная мысль мелькнула в голове: «Слава богу, замуж не за кого идти».