В Неаполь

В НЕАПОЛЬ
Волны налетали друг на друга и бились о глыбу роскошного лайнера, курсирующего по Средиземному морю. Качки совсем не чувствовалось, но брызги морской воды достигали шестой палубы и оседали на металлических частях балкона, шезлонге и столике, создавая легкую серебристо-матовую плёнку из мелких кристалликов соли. Пора было идти на ужин. За русским столом собиралось восемь человек. Шестеро из них были русские, осевшие в Испании, и двое других – престарелая чета из Москвы, которые позволили себе в конце жизни этот круиз по ряду причин.
 Во-первых, они были уже достаточно преклонного возраста, чтобы шагать по стране с рюкзаком за спиной. Во-вторых, увидеть то, что не было ещё видено из необъятного за их долгую жизнь, и в-третьих, хотелось посмотреть, как живут люди, чей достаток намного превышал их собственный. Оба относились к тому типу супружеских пар, которые долго прожили вместе, перенося горе и счастье, мирясь и ссорясь, порой надоедая друг другу, но не расставаясь, потому что долгие годы превратили совместную жизнь в дружбу и опору друг для друга. С течением времени они становились всё более похожими друг на друга, и их даже звали одинаково – Александр Иванович и Александра Ивановна.

Компания за столом собралась доброжелательная. Беседа текла неспешно и не о чем, но был заметен нескрываемый интерес шестерых к двум, как бы случайно здесь оказавшихся, старичкам. Интерес этот касался в основном   профессии каждого из четы. А так как оба они были врачами, пришлось сразу говорить неправду, памятуя о том, что стоит только назваться врачом в незнакомой компании, как беседа неизбежно скатится на поиски совета по поводу здоровья собеседника или его родственников.

- Я даже обращалась в Институт, - приходилось слышать где-нибудь в гостях, - мне сказали, что причин этих болей больше ста, и надо обследоваться. Но у вас-то опыт…Вы, наверное, знаете?

Таким образом, Александра Ивановна назвалась библиотекарем, а её муж – учителем труда. Среди шестерых выделялся очень толстый человек, любитель пошлых анекдотов, с вальяжными манерами, снисходительно и запанибратски обходящийся с официантами, не забывая, впрочем, давать им чаевые несколько раз за один ужин. Основной целью круиза, совершаемого им и его женой Розой не менее двух раз в год, было подкупить что-нибудь новое из гардероба за границей для супруги. Поэтому начало беседы за ужином после стоянки обычно было чем-то вроде отчета о потраченных за это время деньгах. Цифра всегда называлась не округлая, а точная – «сегодня ушло двести двенадцать евро». И не потому, что он был скряга, а скорее, по привычке бизнесмена к точным цифрам с одной стороны, и определённой гордостью за запросы жены, повышающей семейный престиж в глазах остальных пар.

- Как только Роза оказывается перед витриной, - рассказывал он в ходе «отчета», - сразу становится в стойку, как сеттер. Хвост прямой…Приходится заходить.
Способность тратить деньги ни в какой мере не соответствовала вкусу Розы, ухитрявшейся надевать на себя какие-то синтетические, стреляющие искрами, перья, ярко-зеленую блузку или очень короткую красную юбку. Вместе с тем, она была счастлива, и потому неизменно оживлена за ужином.

Столик обслуживался филиппинцем. По-видимому, они встречались в прошлых круизах, потому что Михаил, муж Розы, развалившись на стуле после порции хорошего вина, обращался к нему: «Я забыл, как твой нэйм-то?» Филиппинец, как и остальная прислуга, был вышколен и не проявлял внешне повышенного внимания к Михаилу, хотя прекрасно знал, откуда получает самые высокие чаевые.

- Вы, наверное, хорошо знаете Неаполь, раз уж вы здесь не впервые? – спросила Александра Ивановна.
- Как сказать? – ответил Михаил, - конечно, видели кое-что. Ну, церкви в основном. Что тут еще? Да мы не любим ходить по городу. Берем машину. Водитель чаще всего рассказывает, что да как. Попадаются русские. А пешком сейчас ходить и вовсе опасно из-за мигрантов. На каждом углу попрошайничают. Вы, если пешком, осторожнее с ними. Очень прилипчивы…

Постараемся. Значит, вы не были в капелле Сан-Северо?
- Роза, мы были в капелле…Как её?
- Сан-Северо.
- А что там? – спросила Роза.
- О-о-о, там удивительная скульптура «Христос под плащаницей».
- Что-то вспоминаю…А, мы тогда в неё не попали. Помнишь? Шофер к самому закрытию подъехал. Он ещё что-то рассказывал про эту скульптуру.

Ужин закончился. Чета старичков стояла у ограды балкона своей каюты и смотрела на волшебный закат над морем. Краски были удивительно яркими и чистыми. В небе мешались розовый, зеленый и оранжевый цвета, растекаясь по горизонту. Море было спокойное и безбрежное. Только где-то вдали чернели две точки, слишком мелкие для какого-либо судна и слишком неожиданные для такого отдаления от берега, если их принять за лодки.

- Далеко как заходят рыбаки. Неужели ближе к берегу у них нет рыбы?
Рано утром Неаполь медленно надвигался на лайнер, нависая над портом огромной крепостью. Толпы туристов высыпали на набережную, окружённые с одной стороны услужливыми молодыми людьми из бюро информации и с другой – назойливыми таксистами, предлагающими поездку по городу за бешеную цену. На слепой карте-схеме от городской информации было мало, что обозначено, и создавалось впечатление, что бюро и таксисты были в сговоре.

Итак, нужно было идти пешком практически в неизвестном направлении. По дороге встречалось много людей, большая часть которых только пожимала плечами, не реагируя на английский язык или, наоборот, окружив чету сплошной толпой, довольно пестрая публика не столько отвечала, где, собственно находится нужная улица, сколько яростно спорила между собой, в какую нужно идти сторону. Наконец, выбрав более реальное направление, псевдобиблиотекарь и учитель труда решительно двинулись в гору. По мере продвижения было уже значительно проще ориентироваться, чему способствовало знание латыни.

Улицы, по которым они шли, не отличались чистотой и комфортом. Тротуары были разбиты, вывернутые мусорные баки загромождали проход, вдоль стен жались и лежали  нищие, с протянутой рукой, в то время как в другой руке они сжимали мобильный телефон. Стоял общий гомон, и не верилось, что где-то совсем рядом находится та самая знаменитая жемчужина скульптурного искусства, ради которой приезжают сюда люди со всего света.

- Подожди, Саша, я не могу так быстро идти в гору. Сердце…
Александр Иванович присел на каменную тумбу и брызнул в рот лекарство из дозатора. Вокруг него мгновенно, как будто с неба или из-под земли, образовалась разноплеменная толпа. В голове Александры Ивановны мгновенно вспыхнула картина из далекого детства, проведенного в Астрахани, - женщина несла ведро с молоком, накрытое белой тряпкой. Но тряпку эту нельзя было назвать белой из-за туч черных мух, севших на неё. Люди одновременно что-то совали в руки Александры Ивановны, тянули её за сумку, в которую пытались засунуть бутылку воды, что-то горланили. Александра Ивановна с ужасом прижимала сумку к животу и кричала, отбиваясь: « No, no…», пока на горизонте не появился карабинер. Толпа поостыла и схлынула.
Старички благодарно улыбнулись блюстителю порядка и спросили, как, всё-таки, пройти в капеллу Сан-Северо.

- О, prima traversa a sinistro.
Наконец, в темном узком проулке, перегороженном копающими мостовую строителями, обнаружилась обшарпанная маленькая дверца с окошком кассы, в которую стояла довольно большая очередь. Самая знаменитая не только в Неаполе, но и во всем

*O, prima traversa a sinistro ( лат.) – первый поворот налево

просвещённом мире, капелла была втиснута в стену не то дома, не то несостоявшегося храма.
 И это не казалось случайностью, а лишь началом той тайны, которую создал и мистифицировал в XVIII веке масон – князь Раймондо де Сангро, слывущий колдуном с широкими познаниями анатомии, химии, математики, астрологии и прочего. Получив билеты, старички с заведомым благоговением вошли внутрь.
В самом центре капеллы стояла, если так можно сказать о горизонтально расположенном объекте, та самая знаменитая мраморная скульптура –« тело Христа под плащаницей».
 Композиция была огорожена в форме квадрата канатами, и на каждом его углу стояли охранники. Зрители медленно шли вдоль каната, и действо напоминало старичкам такую же медленно идущую, без права остановки, толпу вокруг Ленина в мавзолее. Они вновь и вновь вклинивались в очередь зрителей, опешив от увиденного. Сначала трудно было поверить в то, что видишь, потому что слово «мрамор» и воздушная кисея, которой было накрыто тело Христа, никак не увязывались между собой.
Тщательно вглядываясь в каждую деталь, проверяя себя и не веря, приходилось, тем не менее, прийти к выводу, что такое мог сделать только чародей. Зрительно это был вовсе не мрамор, а тончайшая прозрачная вуаль, сквозь которую были отчетливо видны лицо страдальца, его худые руки и ноги, испещрённые паутиной вен, погруженные в тело раны от гвоздей. Чувствовалось даже, что вуаль намокла от исходящей из ран сукровицы. Казалось, Иисус ещё не был мертв, и душа его только готовилась отлететь – настолько утомленными нечеловеческими страданиями были его прикрытые веками глаза. Казалось по движению вуали, что его полуоткрытый рот еще дышит. Какой тайный смысл вкладывали во всё это скульптор и его покровитель?
Потрясало не только мастерство скульптора, но и то, что это было чуть ли не первое произведение молодого Санмартино. Невольно соглашаешься с тем, что подобное мастерство не могло обойтись без колдовских сил, которыми обладал Раймондо, устроитель капеллы.

По мере того, как постигалась невесомая, с тончайшим кружевом плащаница, глаз постепенно переходил на другие детали всей композиции, и тут уж закрадывалась крамольная мысль о том, что Санмартино был обуреваем страстью передать в мраморе фактуру ткани – вещи, далёкие друг от друга. Под головой Христа лежали взбитые мягкие подушки с кистями по углам. Бахрома кистей, как живая, разметалась по подстилке, на которой лежало тело, и почти повторяла поворот головы Христа. Сама подстилка, не проминаясь под истощённым телом, была «сшита» совсем из другой ткани. Трудно было поверить, что всё это, отражая разную плотность и фактуру, было создано из одного куска мрамора. А ковёр, постеленный на постаменте, полностью передавал ощущение его тяжести и ворса. Идея относительно таинственности выполненной скульптором задачи подтверждалась ещё и тем, что тело Христа лежало не на камне, как о том свидетельствует Библия, а на постели, как положили бы умирающего человека.

Затем взгляд упирался в другие скульптуры, которые тоже были облачены в диковинные ткани – от кисеи до решётчатой ткани, напоминающей рыболовецкую сеть. Ткань, покров, в этой капелле подчеркивали идею нераскрываемой тайны. Особенно выделялась скульптура «Целомудрие», где женская фигура была облачена также в легчайшую ткань, облегающую складками голову, тело и ноги. Но сразу, по характеру менее пластичного и более матового мрамора, было видно, что автор этой скульптуры был кто-то другой, как оказалось, Антонио Коррадини. И здесь уже обнаруживалось все более и более загадок, потому что именно Коррадини, предшествующий Санмартино и пристрастный к ваянию мраморных вуалей, задумал «плащаницу», но создал её даже не его ученик, а скульптор, до того времени совсем не известный.

Поражённые, старички вышли из капеллы. Пора было двигаться в сторону порта. Контраст между тем, что они только что испытали в капелле, и что загромождало улицы Неаполя, был огромен. Таинственность и непостижимость искусства ударялись о прозу макаронных рядов, банальных ракушечных сувениров, мусора и нищеты.

Вот, наконец, и порт с белеющим у причала лайнером. К проходу спешат счастливые попутчики с фирменными пакетами в руках. Идут в предвкушении ужина. И никто не обращал внимания на стоящий в центре порта странный, и даже нелепый, памятник, поставленный властями несколько лет назад. Он представлял собой четырехстороннюю пирамиду, сделанную из железа, уже давно проржавевшего, и стоящую на фанерном прямоугольном основании. В одной из стенок этого основания было маленькое окошко, сквозь которое было видно нечто, похожее на крашеный деревянный сундук. На немудрёном обелиске висела маленькая табличка с надписью: « Здесь хранится урна с прахом неизвестного мигранта, который утонул, стремясь достичь берегов страны, олицетворяющей свободу.»