Эскизы 2023-4

*
«Довольно легко жить с достойной восхваления истиной, но трудно держаться индивидуумом против коллективного и оказаться недостойным похвалы». (К.-Г.Юнг)
*
«Такое впечатление, будто искусство, равно как и сама история, заполнили свои мусорные бачки доверху и теперь копаются там в поисках своих же отбросов». (Ж.Бодрийяр)
*
Нельзя требовать выполнения задач атомного ледокола от речного буксира…
Нельзя, например, ожидать особых «научных результатов» от провинциальных истфаков. Там готовили кадры для трансляции государственных мифов школярам, а не для занятия исторической наукой.
*
Дочитал подборки материалов из журналов «Горький» и «Опустошитель». Впечатление, что культура исчезает, как шагреневая кожа. Горькое опустошение.
*
Цитаты:
«депролетаризация сознания» (Эвола)
«Альтернативы нет, но надо сделать выбор» (Рэп)
«И с чего же всеобщее безумие может отвергнуть личное убеждение?» (Герцен)
«Литература была приостановлена и вместо науки преподавали теорию рабства» (Герцен)
«В науке, как и в любви, сосредоточенность на технике ведёт к импотенции» (П.Бергер)
« У нас читают много, более делать нечего – а читать что?» (Грановский)
*
Соловей как Умный Ганс.
*
Левиафан как взбесившийся хищник, от которого можно только прятаться.
*
Ефремовская утопия.
Иван Ефремов был несомненный утопист, но его утопия была, прежде всего, эротической. Эротика для Ивана Антоновича была гораздо важнее экономики и прочего. Публикация «Моих женщин», где автор был предельно откровенен, многое прояснила в понимании мировоззрения писателя. Коммунистическое общество – это, конечно, хорошо, как и покорение космоса, если это открывает путь для «Тантры». Совершенное общество является условием для полноты реализации полового чувства, а без этого не будет у людей ни счастья, ни свободы.
И коллективизацию, и террор Ефремов осуждал, а то, что в мартовском письме 1953 года выражал сожаления о смерти людоеда, так это было для цензуры, а письмо было любовным. К советским реалиям фантаст относился с полнейшим пониманием и вертел их… хотя и верил в более совершенный строй.
*
Обществоведы.
В чьих руках (головах) находится (не)знание об обществе? Почти без исключений – философия, в том числе социальная, а также подлинная социальная наука – это достояние свободных умов. А свобода эта сопряжена с сохранением своего человеческого достоинства. Ну, а какие свобода с достоинством могут быть у следующих узнаваемых категорий.
«Тупые дОоценты с пОртфелями» - персонажи советского анекдота, а также «бабы, делающие научный вид» (выражение Л.Н.Гумилёва) – все они озабочены, в основном, «нагрузкой», ставками, формальностями, кафедральными интригами и т.п., а от слова «защита» оргазмируют. Это, чаще всего бедные и глупые кадры, жалкий и неразвитый человеческий материал, который не особенно хочется жалеть. Их «публикации», в основном, бессмысленны и часто не доходят не только до смысла, но и до значения используемых ими слов. (Сул-в).
Есть среди них более продвинутые в плодовитости «профессора кислых щей». Они ловко жонглируют «категориями», но их идеалом является «социология» без реального общества и «политология» без актуальной политики (См-в).  Мысль о том, что он некоторых идей зависит жизнь (и смерть) просто не помещается в высокие научные лбы, под завязку забитые эрудицией.
Наконец, мы видим на телеэкранах (если не стошнит) реинкарнацию позднезастойных физиономий циников и хитрованов, себя-не-обижанов. Эти не тонут! При всем внешнем лоске их моральный бекграунд  находится где-то на уровне дикарей-каннибалов.
Ну, и с кем «познавать и понимать» общество?..
*
 Шмитт по понятиям
Небезызвестный профессор Ф. из небезызвестной «вышки» приложил массу достойных лучшего применения усилий для того, чтобы познакомить местную публику с наследием ведущего нацистского юриста Карла Шмитта. Снимок с бокалами в журнале «Вопросы социологии», где впервые был напечатан перевод работы о политическом как различении друга и врага, был символом грядущей  успешности данного мероприятия.
«Диктатура»,  «Легальность и легитимность»,  «Номос», критика парламентаризма и препарирование учение Гоббса – Шмитт обладает определенным мрачным обаянием.
Конечно, не германский профессор придумал и внедрил фашистскую диктатуру. Он лиш отражал и выражал цайтгайсты и гештальты. Но вот в либерализм он совершенно не верил, и развивал свою «политическую теологию». (Теология - это  знание о том, чего знать в принципе невозможно; недавно вошла в перечень отечественных научных специальностей – попутное замечание). И это – перенос необъяснимой божественной воли на, к примеру, «чрезвычайное положение», которое с утра объявляет «суверен», на «право войны», с назначением «врагов» и оставшихся «друзей». Фюрер выступает здесь как аналог небесного Суверена, гитлер-райх-фольк; пацан решил – пацан сделал. Рациональные дискуссии не нужны (парламентаризм – бессмыслица и не место для дискуссий), объяснения приводятся уже задним числом, иррациональное рационализируется, но сила, потенция здесь важнее.
Наш маленький Филипок не зря сходил в германскую шуле. Учиться там было ведь было так интересно, но с эпидемиологической обстановкой справиться не удалось. Вместо  экзотической летучей мыши более традиционные с у р к и  стали разносить чуму. Многим этот аналог бактериологического оружия пришелся по вкусу. Ответственные прониклись, хоть все и вульгаризировали до ужаса. «Понятие политического» использовано «по понятиям». Ура. Подсчеты и диагнозы, как водится, будут постфактум.
Обиженным и пострадавшим придется штудировать трактаты пары немецких дружков и «консервативных революционеров»: «Теорию партизана» и «Уход в лес».
*
Есть донельзя скучные книги, а есть очень НЕ ИНТЕРЕСНЫЕ общества. Говорить, что «все представляет определенный интерес» могут лишь оплачиваемые профессионалы. В случае книг –это могут быть «критики» (ну, и профессия!), а общество должны «читать» социологи. Ну, они и изучают или «изучают». Питер Бергер в своем замечательном «Приглашении в социологию» утверждает, что это вовсе не всегда необходимо. Ну, и разбирает типичные проблемы в социсследованиях – написано 60 лет назад, а и сейчас все то же самое. Но – с вариациями.
Возможно, стоит добавить, что местный  «пшик» с проектом «Социология» (на который 30-40 лет возлагалось столько надежд!). Многое можно говорить о внешних и сопутствующих факторах: об ограничениях, об искушении коммерческими проектами, о нехватке литературы и ее устарелости, о личных качествах и «некачествах» представителей цеха и пр.  Но ведь и об ОБЪЕКТЕ тоже стоит упомянуть. Какая скука с ним: меняется, не изменяясь.
Пока журналы не закрылись, оставшиеся критики могут заниматься разбором опуса графомана. Можно изучить и описать, как появился этот конкретный опус или почему фообще имеется феномен графомании. Но кому это вообще интересно, по совести если спросить.
Если не развития, ни зрелости (сгнила, прежде чем созрела), то много ли смысла копаться в гнилье. Да и цивилизация стала совсем гнилая. У нее на этой стадии хороших перспектив больше нет, а удача трансформации – это как встреча динозавра. Скучно, господа!
*
Читая Герцена
 «Былое и думы» - это, наверно, главный русский мемуар. Значительную часть нынешней весны читал я эти воспоминания. Чертовски интересно! Конечно, лучше бы это прочитать в старших классах, тем более, что в юности 19 век мне был гораздо интереснее, чем текущее тогда двадцатое столетие. Но лучше поздно, чем никогда; молодость не вернешь, но книгу открыть можно. Как же много они писали! А ведь существовала еще и обширнейшая переписка.  В докомпьютерную эпоху я мог сам писать длинные письма, но сейчас уже не могу.
Тексту Герцена я просто радовался – нечасто так бывает. И название отличное. (Некий военный пытался подражать с воспоминаниями и размышлениями», меняя их от издания к изданию, да и сам ли писал?)
Против  Александра Ивановича в совке был поставлен серьезный блок. Ну, помним мы этот «анекдот»: «Какая сволочь разбудила Герцена? Лучше бы он спал!» (Это в ответ на ленинскую цитату: «декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию»). Но ленинисты подгребли под себя автора «Былого и дум» без всяких оснований. Да, Герцен писал о некой разновидности социализма, но от советского концлагеря он впал бы в ужас и отвращение. Лагерь его – иной! Однако стереотипы преодолеваются трудно. (Для меня толчком был Печерин).
В четвертой части его мемуаров много про споры западников и славянофилов.  От былых битв он переходит к примирительному тону. Но сам этот спор, во-многом,  результат недоразумения, столкновения баркаса и телеги. Главное, что пересадка европейских учреждений дают в «азиях» лишь усиление гнета, через его бюрократическую рационализацию и повышение эффективности. Ну, и культурный шок на века, а по глубине своей общество так и не модернизируется. Писаниям западников это оставляет  актуальность.
Восторг, энтузиазм и печальная судьбы студенческих кружков.  Но если в старых университетах при всей тогдашней полицейщине были очаги вольномыслия и фрондерства, и читали лекции такие светочи как Грановский, то потом победила совсем иная тенденция к бюрократическому начетничеству, реакционному сосанию полицейщины и интеллектуальной пошлости. А еще говорят, что ничего не меняется!
Русские части  мемуаров ОБИЛЬНЕЕ заграничных. Европейские страницы трагически забавны.  Русскому аристократическому духу невозможно было примириться с западным мещанством. Но еще не вырвавшись за границу, Герцен понимал, что «Мы Европу всё ещё знаем задним числом», хотя Онегиных было даже слишком много…
И Онегины, и Герцены здесь вечно актуальны! Многое в думах» и «береге» как будто нынче написано (если отвлечься от имен и названий; схожий эффект, кстати, создает чтение «России и Европы» Н.Я.Данилевского). Язык выглядит вполне современно, а отдельные исключение довольно милы, например, сатирическое про «мясов», при описании  толстого, расплывающегося француза, наблюдаемого АИГ в швейцарской гостинице.
 Однако в биографии писателя и революционера есть сильно от нас далекое: до слез жалко его жену. История умыкания под венец  художественно лучше пушкинской «Метели»; досаден нелепый адюльтер, хотя Г. откровенно пишет про горничную, но и Искандер тоже хорош – превратил супругу в родильную машину. После очередных неудачных родов Натали и умерла. В 34 года.
Но часть потомства все же выжила, а большинство из написанного сохранилась. Какая насыщенная и интересная жизнь, хотя и с личными и социальными драмами и трагедиями. Главный предмет зависти – это РОСКОЩЬ общения! Кто может похвастаться подобным!
*
Телеспектакль.
«В ожидании Годо»…