Я буду ждать на темной стороне. Книга 3. Глава 19

— Ну, вот так, собственно говоря, я и живу, — отворяя дверь и пропуская вперед спутницу, Лисов включил в прихожей свет, приглашая заглянуть к нему в жилище. — Заходи, и обустраивайся.

Переступая порог квартиры, о времяпровождении в которой она старалась даже не мечтать, Евангелина слегка вздрогнула, погружаясь в здешнюю атмосферу. Окружающее привело её в восторг. Кто бы мог подумать, что через каких-то полгода она здесь тоже побывает! А ведь ровно столько времени как раз и прошло с того момента, когда сюда соизволила заглянуть Эрика, тщетно надеясь на окончательное воссоединение со своим бывшим любовником.

— Прекрасно живешь, — как бы невзначай бросила она, снимая с себя верхнюю одежду и тут же передавая её в руки хозяину квартиры, который быстро спрятал её в шкаф.

— Спасибо, — кивнул он, оббивая в прихожей с обуви снег.

Удостоверившись, что с её внешним видом все в порядке, Евангелина пригладила собственные локоны, и не став ждать, когда Лисов сам предложит последовать ей дальше, тотчас направилась в гостиную, чье стильное убранство она успела также оценить. Эти апартаменты выглядели что надо. Было заметно, что здесь живет состоятельный человек, до которого её отцу с его минимальными доходами ещё грести и грести.
Сбросив с себя куртку, Лисов также ринулся в гостиную, когда через некоторое время Евангелина услышала его возмущенный голос:

— Нет, я подозревал, что мы доберемся сюда не так скоро, как бы этого хотелось, но чтобы потратить на дорогу четыре часа!… По-моему, это слишком!

«Да уж…» — мысленно усмехнулась Евангелина, вспоминая отдельные подробности их экстремального путешествия.

Собственного говоря, ей даже нечего было добавить к его тираде. Но попали они в его квартиру действительно поздно, хотя сюда ехать было намного ближе, чем к ней. И если бы он снизошел тогда к её мольбам, проникнувшись её эмоциями, то застряв где-то в середине пути, они провели бы эту ночь на улице, а не здесь.

Пока его гостья рассматривала интерьер квартиры, устремившись в свою спальню, Артем принялся наводить там свои порядки. И когда, по его мнению, эта комната приняла более-менее приличный вид, он обратно вернулся к обществу своей спутницы, которая в данный момент рассматривала его грамоты и фотографии, расставленные на верхней полке шкафа в гостиной.

Большинство этих наград были получены им ещё в детском возрасте. Начиная с победы в номинации «Самый очаровательный ребенок года» за смазливость мордашки, заканчивая школьными грамотами за пятый и шестой класс. И если в достоверности первых наград Евангелина почти не сомневалась, стоило ей увидеть его детские снимки, то что касается «успехов» этого парня на поприще школьного образования, без вмешательства его отца, задарившего директоров гимназий различными «презентами», дело не обошлось.

Оказываясь, таким образом, на первых местах, Лисову удавалось отодвигать действительно одаренных ребят, которые там учились, а не промышляли всякими авантюрными штуками, зарабатывая рейтинг. Впрочем, сейчас подобные вещи не имели для неё никакого значения. Как и для самого Лисова. Но если бы не родительские деньги, эти награды вряд ли бы достались за просто так.

Рассматривая фотографии, которые он перетащил сюда из родительского дома, где теперь жила его мать с отчимом, Евангелина лишь неодобрительно вздыхала в ответ, представляя себе его тогдашнюю жизнь. Ведь вместо того, чтобы умерить пыл своего бездельника-сына и поставить его на место, эта женщина всячески поощряла его склонность к самолюбованию, питая и без того его раздутое самомнение и веру в собственную непобедимость независимо от обстоятельств. А когда ребенку с младых лет вбивают в голову мысль о том, что он «единственный» в самом роде, и все в этой жизни вертится только вокруг него, он в итоге вырастает самоуверенным эгоистом, неспособным заботиться больше ни о ком другом, кроме самого себя и своих потребностей.

Сама же Евангелина не могла похвастаться такой «залюбленностью» со стороны собственных родителей.
Те не были к ней чересчур строги, но и не особо давили опекой. В результате чего оставаясь, по большей части, предоставлена сама себе, в какой-то степени она была лишена общения с ними на ранних порах, когда только устанавливается связь с родителями и ребенку хочется узнать побольше ответов на свои вопросы. Все эти моменты ей приходилось проходить самостоятельно. Наощупь, без необходимой поддержки со стороны близких. Впрочем, большего они ей дать не могли, даже если сильно этого хотели, потому что сами были так воспитаны. И привыкнув вести честный и правильный до зубовного скрежета образ жизни, её родители не догадывались, что можно было вести себя иначе, в результате чего добились немногого на своем веку, словно обрекая свою дочь пройти этот путь за них.

Совсем другая обстановка царила в семье Лисовых, чьи потомки шли только вперед, всеми правдами и неправдами выбивая для наследников лучшей доли, тем самым облегчая им последующую жизнь. Жаль, что эту разницу в их образах жизни и мышления она увидела только сейчас, сравнивая в уме, чего достиг отец Лисова и её отец, пусть и таким нетривиальным способом.

О том, что все эти награды и грамоты были куплены, (за исключением, пожалуй, тех, что дали ему за внешность), сам Артем, пожалуй, не подозревал. Родители предпочитали скрывать столь неутешительный факт от своего бдительного сына. Так что даже если бы кто-то со стороны и попытался бы открыть ему глаза на истинное положение его дел в учебе, будучи ослеплен своими несуществующими «победами» на данном фронте, тот все равно бы им не поверил.

— Я уже тогда знал, что буду особенным ребенком, — с довольным видом подмигнул Лисов гостье, упиваясь собственной неотразимостью. — Мне ведь с раннего возраста приходилось интриговать и подставлять соперников, чтобы добиться нужных баллов.

С неподдельным трепетом рассматривая его фотографии, на которых ему от силы было пять лет, Евангелина заметила, что он уже тогда выделялся своим дерзким поведением на фоне слабоумных сверстников, будущих завсегдатаев
психотерапевтических клиник и клиентов анонимных клубов алкоголиков.

Поощряемый родителями, бойкий мальчонка шел напролом, пытаясь взять свое, а что говорили по этому поводу другие, ему было совершенно наплевать, протискиваясь на передний план на общих снимках. Намаялись наверное с ним в свое время его мать с отцом, вынуждая фотографа сделать бесчисленное количество фотоснимков с их чадом во время одного из таких конкурсов красоты для детей. А уж как заморочил им всем головы во время фотосессии сам Лисов, отказываясь позировать то в одной, то в другой позе, словно специально играя на нервах взрослых, они запомнили это на всю жизнь, с негодованием вспоминая подробности того дня.

— Я был единственным ребенком в семье, потому и вырос таким эгоистом, — отозвался он, редко вспоминая свое детство. — И привыкнув, чтобы все внимание доставалось только мне одному, я никогда не хотел, чтобы у меня были сестры и братья как в других семьях.
 
Евангелина была целиком и полностью с ним согласна, так как и сама могла подтвердить эти его слова, порядочно прожив с ним и его родителями под одной крышей.

Удручало её совсем другое. И по-прежнему продолжая всматриваться в его фотоснимки, где он ещё ребенком, она даже представить не могла, что из столь милого мальчика вырастет впоследствии столь беспринципное, хитрое и выносливое существо. Наверное жизнь за это время его и вправду потрепала, раз он стал столь циничным и почти бесчувственным, позволяя себе так отвратительно обращаться с себе подобными и не только, но другим он уже не станет.

— У тебя здесь уютно, — спустя время проронила Евангелина, с интересом рассматривая гостиную.   

Значительно потеплев к ней, как только зашел разговор о его семье, словно пытаясь приобщить её к чему-то священному, вскоре он начал казаться ей уютным и домашним. В какой-то момент с него слетела напускная бравада, так что если бы не его шуточки, которые он отпускал периодически в её адрес, чтобы она особо не расслаблялась, этот парень мог вполне сойти за адекватного.

Особенно поразил её рассказ о его обучение в какой-то школе, откуда он едва не вылетел благодаря одной из своих сумасшедших проделок. Присев за стол и кидая время от времени интригующие взгляды в сторону собственных грамот, Лисов поведал ей следующее: 

— Долгие годы я был приличным и перспективным ребенком, который никогда никому не хамил и вел себя как сущий ангел, пока отец не сказал мне однажды, что надо, в общем-то, идти в школу. Первая моя школа была самой продвинутой в нашем городе, с отличными учителями, где проучившись там какое-то время, я зарекомендовал себя весьма способным учеником. Потом у моего отца бизнес пошел вверх, и, будучи вынужден переехать в другое место, (то бишь сюда), для открытия нового филиала, он забрал меня из этой школы и устроил в другую, где на фоне имбецильных одноклассников я со своими посредственными способностями выглядел настоящим гением. В этой школе все были либо тупыми, либо исключительными ботанами. Хотя я тоже был своего рода ботаном, но в коллектив вписался замечательно. С учителями и завучами был в хороших отношениях, чуть ли не на «ты», потому учился на одни пятерки. Вот и доучился я так до шестого класса, после чего плюнул на все и стал опять получать тройки. Решив, что эта школа меня только портит, мой папаша начал подумывать о моем переводе в элитную гимназию. Но поскольку классуха была достаточно близка к нашей семье благодаря протекции дальнего родственника, мне без проблем подправили табель, и отправили сразу в седьмой класс нового учебного заведения. С того момента и начался весь апофеоз моего ада.

Не удержавшись, на этом месте Евангелина безутешно вздохнула. Она догадывалась, что прежде чем поступить в университет, он сменил достаточное количество учебных заведений, но для неё все стало на свои места, когда обо всех этих нюансах он рассказал ей лично. 

— В этой школе не было ни одного нормального человека. Вот реально! — продолжил свое повествование Лисов, никогда ранее не замечавший, чтобы кто-то с таким упоением слушал каждое его слово. — Мы срывались всей толпой, рвали классные журналы, лапали одноклассниц, и били учащихся помладше. В общем, весело проводили время, пока я окончательно не превратился в невменяемого упорка, так что сладить со мной учителям порой было просто невозможно. И когда у меня произошел с ними очередной конфликт, пытаясь доказать им собственную правоту, я решил сжечь пару учебников. В конце года мы как раз сдавали в библиотеку свои учебники и относили их в кабинет завуча. И когда тот вышел куда-то поболтать, забыв при этом запереть помещение, очутившись внутри, я достал из общей стопки шкафа пару «химий» и «физик», после чего поднеся к ним пламя зажигалки, швырнул горящие учебники прямо на пол, — получился хороший костер. Через время я подкинул туда еще парочку «физик».

Переведя дух, Евангелина оторопело уставилась на него, будто перед её глазами открылось что-то такое, чего ранее она не могла себе даже представить, привыкнув смотреть на мир сквозь розовые очки. Теперь она, по крайней мере, начала понимать, почему он вел себя так дерзко в первый год обучения в университете, стоило ему перевестись к ним в группу. Теперь многое становилось для неё понятным. Но ситуация с поджогом учебников в кабинете завуча, — это было что-то за гранью.

— Взявшись за воплощение своего плана мести, я хотел ограничиться поджогом одних только книг, — продолжал Лисов, упиваясь собственным красноречием. — У меня и в мыслях не было поджигать кабинет, как ты успела наверное подумать. Однако стоило мне швырнуть в костер атлас по анатомии, как мгновенно вспыхнув, костер разгорелся до такой степени, что часть его искр попала прямо на стол. Правда, когда я прозрел, сообразив, наконец, что натворил, огонь к тому моменту перекинулся на мебель, а потом и вовсе загорелась занавеска. Дым в кабинете стоял такой, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Не буду вдаваться в подробности того, как тушили устроенный мною пожар. Скажу лишь, что после этого случая меня из гимназии таки выперли, (что было вполне логично), и папаша отправил меня учиться в другое заведение, заплатив при этом немалую сумму штрафа за нанесенный мною материальный ущерб данному учебному заведению. Но если бы все дело было только в этом… За свое шебутное и, в общем, разгильдяйское поведение мне нередко приходилось расплачиваться участием во всевозможных олимпиадах, куда меня частенько отправляли, потому что из того сброда тупиц, учившихся в той же школе, что и я, отобрать более вменяемых кандидатов на эту роль было просто нереально. На какие только учебные мероприятия не уговаривали меня ехать! Это только сейчас я вспоминаю данную ситуацию со смехом, а нашим бедным учителям на тот момент было не до смеха. Особенно когда директору начали предъявлять свыше претензии, что мол из его школы во всевозможных олимпиадах почему-то принимают участие только единицы. Таким образом, они решили произвести отбор самых умных учеников, среди которых, к сожалению, оказался и я, имев неосторожность проявить однажды свои недюжинные способности, когда от меня этого и не требовалось. Словом, едва учителя поняли, что я не так глуп, как им кажется, они все же решили отправить меня на олимпиаду, не понимая, как рисковали в тот момент. А ведь я мог бы запросто отомстить им за подобное решение, специально заняв одно из предпоследних мест в рейтинге её участников, только больше опозорив нашу школу. Но стоило осознать, чем грозила мне подобная участь, смирившись с поездкой, я решил сделать все так, как мне говорили, пролистав пару книг накануне отъезда. Но сделал я это скорее для успокоения собственной совести, а не затем, будто вправду собирался продемонстрировать там свои способности. Одним словом, я был намерен контролировать поток своих знаний, пристально следя за тем, чтобы не оказаться в числе первых, но и не плестись в хвосте рейтинга. И что ты думаешь? Как не приходилось мне себя контролировать, в дозированном виде выдавая знания по той или иной дисциплине, я все равно умудрялся зарабатывать тем передовые места, сам не понимая, как у меня это вообще получалось. Те, кто отправлял меня на эти олимпиады, не особо надеялись на успех, но когда мои усилия оправдывали себя, вот тут начиналось самое невероятное!

Особенно запомнился ему момент, когда вернувшись в школу после участия в одной из таких вот олимпиад, он тут же был вызван к директору. И опасаясь того, что сейчас его снова начнут отчитывать за недостойное поведение, а его отцу в скором темпе подыскивать ему новое учебное заведение, Лисов был немного удивлен, когда вместо чтения морали, как бывало ранее, директор принялся интересоваться причиной его успеха на учебном поприще, глядя на него как на ходячий феномен.

«И как тебя вообще угораздило заполучить одного из первых место на нашей олимпиаде? — недоумевал тот, расхаживая по периметру своего кабинета как угорелый. — Там были ребята, которые готовились к ней полгода, целый год, а ты так ловко с ними разделался, отняв у них последний шанс на победу»

Директор казалось был и вправду удивлен тому, что все сложилось именно таким образом, да ещё и без вмешательства Лисова-старшего, который подзабив слегка на учебные успехи собственного чада, занимался теперь исключительно только бизнесом, предоставив возможность сыну учиться так, как он того хотел, но не прогуливать уроки.

Таким образом, его победа выглядела вполне заслуженной, хотя для самого Артема так и осталось загадкой то, как ему удалось выбить почву у своих конкурентов, рассчитывавших на другой результат. Тем более он никогда не искал успеха на данном поприще. И когда в актовом зале учебного заведения, где собирались его ученики во время торжественных мероприятий, прозвучала его фамилия с дальнейшим вручением ему награды, какое-то время он долго не мог понять, что вообще происходит, и чем он заслужил столь пристальное внимание к своей персоне.

Пережив некое подобие шока, свою награду он все-таки забрал, продефилировав к сцене и обратно на свое место под завистливые взгляды упоротых «ботанов». Но оказавшись после всего в кабинете у директора, он ещё долго не мог подобрать правильный ответ, чтобы объяснить ему это событие. Для него это тоже было неожиданностью. И едва директор, высказав свое мнение на этот счет, закончил свою речь, понимая, что теперь надо было что-то сказать в свое оправдание и ему, пожав в ответ плечами, будто извиняясь перед ним за проявленную ранее неосторожность, Лисов проронил тогда вслух следующее:

«Я и сам не понимаю, как это произошло… Должно быть по неосторожности…»

Сильно устав к концу вечера, Евангелина сгорала от нетерпения очутиться в постели, причем желательно в отдельной спальне, и без Лисова, и тут же озвучив ему вслух свои желания, она попросила его провести её в комнату, предназначенную для гостей.

Не имея ничего против такой идеи, (тем более время было позднее, а сам он не мог проговорить с ней в таком духе до утра), Артем провел её в отдельные апартаменты, где она готовилась устроиться на ночлег, когда проходя мимо его спальни, он не удержался от соблазна ознакомить свою гостью и со своим личным пространством.

Опасаясь, как бы за этой невинной, на первый взгляд, просьбой, не последовало что-то ещё, Евангелина слегка встрепенулась, отказываясь идти туда с ним, однако посчитав, что её спутник был точно также вымотан поездкой, как и она сама, а значит не поспеет склонить её к непристойным действиям, мысленно выдохнув, она все же согласилась заглянуть к нему в спальню, уверенная, что у неё получится покинуть это место, едва дело запахнет «жареным».

Спальня хозяина квартиры показалась ей необычной. По той простой причине, что подобранная им тамошняя мебель выглядела невероятно хрупкой и компактной, так что в подобной обстановке мог комфортно себя чувствовать только человек с его комплекцией тела. Одна только кровать с низкой посадкой чего стоила: у лежавших на её постели создавалось впечатление, будто они находятся не на кровати, а где-то на полу. И это без учета огромных окон с распахнутыми настежь полупрозрачными шторами, будто хозяину квартиры было не в напряг выставлять напоказ свою интимную жизнь, ничего не скрывая. Подоконника у этих окон не было, а сами они уходили прямо в пол, вследствие чего любая перебранка гостей, вздумавших подраться в этой комнате под влиянием ударивших накануне в голову паров спиртного, могла закончиться весьма плачевно, а именно падением с высоты двадцать пятого этажа с минимальным вероятностью остаться в живых.

— А сейчас я хочу показать тебе одну вещь, которую недавно приобрел, но мне уже нетерпиться пустить её в дело, — отозвался Лисов, после чего подойдя к прикроватному шкафчику, где хранилось немало интересных вещей, неожиданно достал оттуда плетку.

Заинтригованная происходящим, Евангелина подошла к нему поближе. Слегка зардевшись, она старалась не представлять себе, что происходило в этой спальне раньше, когда он водился ещё с Эрикой.

— Я вижу, ты капитально подготовился к нашему свиданию, — рассеянно пролепетала она, наткнувшись взглядом на прикованные к прикроватной перекладине наручники. — Даже успел запастись на всякий случай тяжелой техникой. 

Сохраняя непринужденный вид, Лисов молча кивнул, стараясь не выказывать своей радости раньше времени, чтобы её не спугнуть.

— Как только ты будешь готова — морально и физически, я, быть может, с тобой «поиграю», — пообещал он, следя за её выражением лица, — и научу всяким «взрослым приемчикам».

— Боюсь, ты меня попросту не удержишь, — отрицательно кивнула Евангелина, слабо представляя себя в подобной роли.

— А для тебя я приготовил специальный подарок, — и не став ждать, когда она будет окончательно шокирована происходящим, он открыл дверцу шкафа, и, вынудив оттуда какое-то барахло, небрежно бросил его на кровать. — Это будет твоя повседневная униформа! — кивнул он в сторону провокационного наряда, состоявшего из обруча с белыми пушистыми заячьими ушками, прозрачного и обшитого сверху белым мехом бюстгальтера, который так назвать можно было лишь условно, потому что он никак не скрывал от постороннего взгляда очертания груди будущей обладательницы, белых ажурных перчаток, туфель на высоком каблуке, и атласных стринг с куцым хвостиком на заднице.

Глядя на все это добро, Евангелина потеряла на миг дар речи. И только теперь осознав, какая роль ей была отведена в столь интимных игрищах, пришла к выводу, что немного погорячилась, рискнув поехать к этому парню на ночь. И за то время, что она была вынуждена здесь провести, спасаясь от холода и метели, он, по всей видимости, собирался с ней позабавиться, не ограничивая себя в фантазиях, но стараясь держать себя в рамках, пока не получит от неё окончательного согласия по поводу его инициативы.

Разглядев предназначенную для неё форму получше, Евангелина только сейчас заметила, что ему удалось угадать её размеры.

Будто с особой тщательностью прощупывая её формы во время их малочисленных занятий любовью, к которым Лисов принуждал её при помощи хитрости, он настолько хорошо запомнил изгибы её тела, что заказывая подобный наряд, ничуть не промахнулся с размерами, благодаря чему униформа, (если бы она соизволила в неё облачиться), смотрелась бы на ней как влитая, подчеркивая её роскошные формы. И только один корсет казался ей слегка туговатым. Такой непременно будет сдавливать немного грудь, но рядиться в эти одежды она не собиралась. Правда, шокировало её совсем другое. И едва с любованием её новой униформы было покончено, дав себе обещание обязательно нарядить её когда-нибудь в эти одежды, Лисов вытащил из выдвинутого ящичка конвойные наручники из тяжелого металла, которые должны были стать приятным дополнение к их бурным шалостям в постели.

— О, боже! — невольно вырвалось у Евангелины, как только ей в глаза бросились выгравированные на них цифры. — Они ведь пронумерованные!

— А ты думала, — ухмыльнулся он, размахивая ими в воздухе, и, как будто заранее представляя себя, как славно они будут смотреться на её запястьях или лодыжках.

От мысли, что Лисов собирался приковать её наручниками и как следует отшлепать, Евангелину слегка передернуло, однако списав его выдумку на неуместную шутку, она не придала его намекам никакого значения, уверенная, что если подобное и произойдет, то без её участия. Взяв наручники, чтобы попробовать их на вес, она принялась с интересом их рассматривать.
Из таких оков вырваться будет непросто, если она вдруг надумает сбежать от него в разгар оргии.

Интересно, где Лисов их вообще достал?! Приволок из настоящей тюрьмы? Либо ему их сделали на заказ?!

Невольно вспыхнув, Евангелина покосилась на одногруппника, и, только сейчас заметив, какой азартный огонек загорелся в его глазах, когда она погладила пальцами холодный металл, пробуя их его на прочность, ей вдруг показалось, что ещё немного и Лисов повалит её на постель, и прямо сейчас проделает с ней все эти непристойные вещи, наскоро утоляя свои желания при помощи её податливого тела, изголодавшись по её умоляющим вскрикам и вздохам.

Судорожно сглотнув и почувствовав себя загнанной в угол, Евангелина попыталась собраться с мыслями, и смутно догадываясь, что от совершения подобного шага его удерживала лишь крупица здравого смысла и необходимость выждать определенный момент, чтобы куда изысканней утолить свой плотский голод, набравшись смелости, проронила:

— Я приблизительно догадываюсь, к чему ты клонишь и на что намекаешь, но зачем тебе столько БДСМ-техники?

— Зачем? — удивился Лисов, поражаясь степени её наивности. — Они придают яркости и креативности отношениям, и после того, что происходило между нами и не один раз, слышать от тебя такое сейчас, как минимум, странно.

— Я просто не одобряю такие игрушки, — категорическим тоном заявила она, вспоминая моменты их страстей, имевших место сначала в снятом им отеле, где он соизволил лишить её невинности, потом перекочевавших вместе с ними на базу возле реки, где она испытала с ним свой первый острый экстаз, считая поначалу ошибочно, что переживание подобного состояние для неё так и останется недостижимой мечтой.

А уж о том, что вытворяли они в его спальне, когда она сама пришла к нему, чтобы вновь почувствовать себя желанной, включая их «шалости» в его машине, куда он затащил её в тот промозглый осенний день, пытаясь справиться с её истерикой, Евангелина предпочитала лишний раз не вспоминать, возвращаясь к этим моментам только по ночам, когда ей не доставало объятий Лисова, а тело нуждалось в бурной разрядке.   

— А я одобряю, — приблизившись к ней, выдохнул он эту фразу ей в шею. — Да, я люблю доминировать и даже этого не скрываю, — и, отметив про себя, как затрепетала она от ощущения близости его тела, преследуя цель вогнать её в ещё большую краску, чтобы полюбоваться легким румянцем на её щеках, с расстановкой добавил: — Я люблю заковывать девушек в наручники. Иногда я и сам не прочь, но это ещё надо заслужить.

— А мне кажется, это грубо, пошло, и, по-моему, даже безнравственно, — сузив ноздри, промолвила Евангелина, слегка возбудившись от его слов, — и он сам мог бы это подтвердить, если бы осмелился коснуться её упругой груди, давно не знавшей его ласки.

Пропустив, однако, её замечание мимо ушей, сам Лисов, однако, был иного мнения о подобных забавах, после чего забрав эти наручники у неё обратно, как бы невзначай обронил, обращаясь к ней:

— Хочешь, я подарю их тебе?

— Зачем? — уточнила Евангелина, продолжая украдкой их рассматривать.
 
— Сильвестра будешь приковывать к батарее, — сказал он, заранее представляя себе эту картину, — чтобы меньше бегал по другим девкам.

— А давайте, ты хотя бы в этот раз не будешь трогать Полетаева-Стахорского, — отрезала она, с претензионным видом окидывая его непринужденную позу, — тем более он теперь в паре.

— Ну, как знаешь, — невозмутимо бросил Лисов, прикрепляя наручники к прикроватной перекладине. — Я всего лишь предложил, твое дело — отказать.

Не имея ранее опыта общения с парнями в подобной обстановке, Евангелина осознавала, как нелепо будут смотреться все её попытки противостоять ему, особенно после всего, что он сделал для неё. И сгорая от нетерпения как можно скорее остаться наедине с собой, в тишине спасительных стен специально отведенных для неё апартаментов, она с облегчением вздохнула, едва Лисов сделал ей знак принять душ, пока сам он будет заниматься елкой, точнее попробует зажечь на этом дереве огни.

Книга 3. Глава 20

 http://proza.ru/2023/04/29/808