Авторская аннотация для читателей proza.ru.
Помимо отрывков в отдельном сборнике, я решил выложить полный текст романа в качестве самостоятельной публикации и потому что "целое больше суммы составляющих его частей", и потому что оно, целое, мне по-настоящему нравится.
Приятного чтения.
Пролог.
Когда так много позади
всего, в особенности – горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство –
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
Иосиф Бродский. С видом на море (отрывок).
А не махнуть ли на море?
Андрей Вознесенский. Оза, глава V (вся).
Беседа. Фрагмент первый.
«Господа! Наша высокородность и изощренный состав крови, утонченное воспитание и изысканность манер, наша приверженность философии и благородный блеск глаз – даже это все не спасает нас от ненасытного микроба холопства, проникающего в наши души самыми невероятными путями. Неужто и в наш просвещенный XIX век мы, подобно темным предкам, с тайной ненавистью к собрату своему, стремимся самоутвердиться за его счет? Зависть и злоба и стремление подавлять – неужели это все, чем мы владеем? … Так где же совершенство, в чем оно? В изяществе нарядов, в умении приподнять цилиндр? … Пусты наши души и холодны глаза перед лицом чужой жизни.»
- Булат Шалвович Окуджава, «Путешествие дилетантов». Люблю цитаты. Даже не очень уместные. К нам-то это уж конечно не относится: и век у нас на дворе XXI да и мы с вами – мастера, вне всякого сомнения. Так что, приступим, господа.
- Да был у меня приятель, любивший повторять: «Я женюсь на женщине, которая знает, что КАМЮ это не только коньяк, а НАПОЛЕОН – не только полководец» …
Глава 1. Коллекционер.
Всех дел – изменить полярность: если концентрироваться не на том, какое впечатление ты производишь на других, а на том, какое впечатление они производят на тебя, в ощущениях будто появляется еще одно измерение – осмысленность. Окружающее перестает быть враждебным или дружелюбным, «хорошим» или «плохим» – оно становится интересным. Вон тот старик – он привык, что люди равнодушно скользят по нему взглядом, забывая о его существовании раньше, чем они о нем узнают, а потому гримаса злого безразличия на лице – это лишь короста, панцирь, позволяющий выжить. Улыбнись ему – это вызовет не радость, а удивление и лишь потом внезапность чувства, осознание способности его испытывать отразятся на лице мягкой благодарностью. Это то «впечатление», которое он тебе оставит – т. е. изменение полярности позволяет формировать управляющее воздействие.
Впечатление, которое на него производила Ребекка, было ПРИЯТНЫМ. Неизменно в просторных льняных одеждах, каким-то странным образом не скрывающих, но обозначающих манящую женственность форм, не обещая, но дразня обещанием совершенства. Несколько нарочито зевнув, Ребекка отложила книгу в сторону.
- Тебе не нравится Камю?
- Предпочитаю «Хеннесси». Хочешь? – Выдержав паузу, она выставила перед собой прозрачный, почти невидимый бокал, будто держа прямо на ладони глоток янтарной жидкости обжигающей, желанной… Ее прямой, в упор, взгляд придавал многослойности смысла произнесенной фразы ощутимую «пикантность». Зародившаяся, видимо, где-то за ухом, капелька прозрачного пота скатилась на грудь, нырнула в «овражек страсти» и дальше, вниз, где ее, полный головокружительных приключений, путь в сумраке платья он мог не столько угадывать, сколько вспоминать. А за окном гостиничного номера, залитый нереальным, почти ощущаемым как горячая твердь, зноем, лишающим видимое пространство каких бы то ни было полутеней, лежал остров Крит с нереально белыми стенами приземистых построек, нереально глубоким ультрамариновым небом, нереально прозрачным, до зеленой синевы, как глаза Ребекки, морем – СТИХИЯ. А управляющее воздействие заключалось в том, что оказались они здесь не по своей воле…
Так при судах дуговерхих блестящие медью ахейцы
Окрест тебя собирались, Пелейон, ненасытимый бранью.
Гомер. Илиада. Песнь 20.
Решив как-то забавы ради построить дихотомическое дерево взаимодействий героев «Илиады», он получил алгоритм построения социальных сетей. Йорам не «любил» сеть, ему не было «интересно» в сети. Подобные словосочетания были к нему неприменимы, как нельзя сказать про рыбу, что ей «интересно» жить в воде. Сеть была его средой обитания. Размышляя о случайных, разрозненных обстоятельствах своей жизни, он все больше проникался странным, иррациональным убеждением, что все они являются частью какого-то пазла, собираемого если и не чуждой, то уж во всяком случае чужой волей, выходящей далеко за рамки его собственной судьбы. Йорам не был «ботаном» в классическом понимании этого слова – крепкий, «жилистый», он в любой компании был тем надежным «background-ом», без которого ни одна человеческая общность существовать не может, а потому никогда не испытывал недостатка в общении, везде находя свою собственную нишу, которая по какому-то «роковому» стечению обстоятельств, как правило, оказывалась рядом с какой-нибудь симпатичной девушкой, сходясь и расставаясь без надрыва и грязи.
Армия в интеллектуально-элитном компьютерном соединении, что в Израиле de-facto приравнивается к первой академической степени, затем небольшой, но успешный «startup», который он открыл на пару со своим армейским приятелем… «Ничто так не отравляет настоящее, как мысли о будущем» - сказал как-то нынешний Далай Лама. Свое настоящее Йорам, с почти детской непосредственностью, оберегал от каких бы то ни было мыслей вообще, а о будущем в особенности. Уже потом он стал усматривать «фатальную» символичность в том, что БУДУЩЕЕ настигло его именно в резиденции Далай Ламы в Тибете, где он очутился со своим напарником по пути в Ришикеш.
В Индии они оказались вроде как по делу, хотя специфика их занятости позволяла найти «дело» в любой точке Земного Шара, доступной интернету и здравому смыслу. Просто его напарник был влюблен в эту страну, рассказывал о ней азартно и УВЛЕКАТЕЛЬНО, что и увлекло их в Дхармсалу. C первых же часов пребывания в Индии его не покидало, ощущаемое почти как физический дискомфорт, впечатление диссонанса между величием природы и убогостью быта людей, в этом величии обитающих. И никакие разговоры о том, что это их, людей, сознательный выбор, жизненная философия, его не убеждали. Рассматривая странное, похожее на панно коммуниста Диего Риверы, граффити на резиденции Далай Ламы, от коммунистов бежавшего, Йорам вдруг подумал, что в этом диссонансе действительно есть что-то глубоко ментальное. От размышлений его отвлек какой-то шум. Шумом оказался многоголосо повторяемый зов, которым стайка туристов, явно израильтян, пыталась вернуть в свои ряды «отбившуюся» подругу.
- Леа… Леа…
Обладательница звучного библейского имени стояла рядом с ним, с явным удивлением рассматривая ту же стену. Их глаза встретились, но уже в следующий миг она красивой, размашистой, привычно-безразличной к мнению окружающих походкой, шла к своим спутникам.
- Слушай, ты заметил какие у нее глаза?
- Нет. – Соврал Йорам. – А вот ноги у нее действительно красивые.
Двумя днями позже, уже в Ришикеше, он застыл пораженный странным, пугающе-сюрреалистичным видом. Солнце уже зашло, но нижний край неба отливал чистой нежной голубизной, еще не разбавленной сумерками. Над этой полосой, заполняя собой все остальное пространство, нависли грязно-свинцовые облака, а разделяла эти две стихии странная, почему-то лохматая, тетива, натянутая непонятно между чем и чем, примерно в метре над пиком островерхой крыши, на котором сидела, прижимая к животу детеныша, небольшая обезьянка. Ее силуэт был словно вырезан из грязно-свинцовой тверди на нежно-голубом фоне, как некий апокалиптический знак.
- Жуть. – Услышал он рядом с собой чей-то голос и обернувшись сразу узнал его обладательницу.
- Леа?!
- Неужели запомнил?
- Таких как ты не забывают.
- Таких как я нет.
- И я о том же. А пейзаж действительно жутковатый.
Все-таки есть что-то особенное, что пронизывает этот кусочек космоса под названием Ришикеш. Однажды он стал свидетелем такой сцены: по улице шла пара, он и она, на хорошем английском обсуждая какую-то очень «духовно-одухотворенную» тему, к ним подошла явно незнакомая девушка, со следующей тирадой: «Извините, но тема вашей беседы мне очень любопытна. Разрешите присоединиться?», вопросительная часть фразы была явно риторической – дальше они пошли все вместе, будто были знакомы всю жизнь.
Через несколько часов Йорам и Леа обнаружили, что сидят на берегу Ганга, глубокой-глубокой ночью, болтая ни о чем и просто не могут расстаться.
- Слушай! Тебе уже, наверное, пора, но я не хочу, чтобы ты уходила, а если позову к себе, боюсь это прозвучит очень пошло…
- Очень пошло, но я сделаю вид, что меня это не волнует.
Оказавшись в замкнутом пространстве гостиничного номера… Почувствовав на своей щеке ее горячее дыхание… Услышав шорох снимаемой одежды… Протянув руку к ее обнаженной груди… Она увернулась в нескольких мгновеньях от прикосновения, вонзив зубы в его плечо … Он обхватил губами мочку ее уха… Горячая, влажная, ненасытная… Жарким пульсирующим восторгом разливалась по всему телу…Вырвался крик, грубый, гортанный, почти нечеловеческий… Боже! Как это было хорошо! Впервые услышав этот крик в душной темноте гостиничного номера на берегу Ганга, он уже не мог представить без него хотя бы день своей жизни ни там, в Ришикеше, ни потом, дома, в Израиле.
Леа была почти на пять лет моложе Йорама и в свои 22 уже успела демобилизоваться из армии и поступить на факультет археологии и древних культур Ближнего Востока Тель-Авивского университета. Они сняли небольшую, но удобную квартиру недалеко от университета. Гремучая смесь «светской» еврейки из Ирака и рыжебородого хасида из Йоханнесбурга в ее крови создавала удивительный симбиоз цивилизаций, «нареченный библейским именем Леа». Она легко, без видимых усилий, но удивительно «уютно» обустроила их быт и «мысли о будущем» все чаще принимали вполне конкретное направление. Как-то встречая ее в университетском кампусе после занятий, он «невзначай» бросил не очень скромный взгляд на одну из ее подруг, с которыми она прощалась прежде, чем подойти к нему. Дорогу домой она заняла обычной, но очень обстоятельной болтовней о том, чем и как они будут сегодня обедать и давешний эпизод в кампусе казалось совсем перешел в разряд забытых, но оказавшись дома, на кухне она в упор посмотрела на него и вдруг сказала: «Еще раз увижу – убью». Голос был спокойным, ровным, ничего не выражающим и только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки над разделочной доской выдавали что действительно происходит в ее душе. Йорам «на автопилоте» уже собирался сделать удивленно-непонимающий вид, но, взглянув на нее, вдруг понял – убьет. А главное, понял, что это серьезно и банально-шутливой пошлостью тут не «откупишься». Он подошел к Лее, прижал к себе ее напряженное как стальная пружина тело и сквозь неожиданно подступивший к горлу комок произнес
- Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
- А не боишься? – Она говорила по-прежнему уткнувшись лицом в его грудь, но плечи уже сотрясали глухие, еле сдерживаемые рыдания.
- Я не понял – это «ДА»?
- Да…
А через несколько дней он праздновал свой 27-й день рождения. День с утра как-то не заладился. Сначала на работе, а потом позвонил хозяин небольшого ресторана в старом Яффо, где они обычно собирались и долго объяснял почему именно сегодня не сможет их принять. Сошлись на том, что он договорится с хозяином другого ресторана («даже ближе к морю»), одним из своих многочисленных родственников, но «только чуть-чуть дороже». Их, человек двенадцать, разместили на открытой террасе, обустроенной на крыше старой каменной постройки, тем не менее даже не лишенной некоторого, присущего только старому Яффо, изящества. Леа сбежала вниз, в очередной раз «кое-что уточнить» в меню и он с нарочито озабоченным видом произнес
- А где моя будущая жена?
Фраза вызвала нестройный, но одобрительный гул с разных концов стола.
- Неужели решился?
- Мужчина!
- Герой!
Йорам поднялся, чтобы произнести первый тост и вот тут ГРЯНУЛ ГРОМ… Уже потом многие из присутствовавших, de-facto, говорили о странном беспокойстве, тревожном предчувствии… Кто-то даже видел молодую арабку, остановленную хозяином у входа в ресторан – шахидку. Йорам ничего такого не помнил: он словно продолжил движение вверх. Картинка праздничного застолья с кусочком моря за парапетом террасы сменилась странным, слабо освещенным коридором со множеством дверей по обе его стороны. Из дверей выбегали встревоженные люди, озабочено склоняясь над ним, почему-то лежащим на полу коридора. Чей-то голос произнес: «Что он тут делает? Ему еще рано…». Коридор исчез и постепенно привыкающие к яркому свету глаза идентифицировали окружающее пространство как больничную палату. Прямо над собой он увидел озабоченное лицо Леи.
- Что такой страшный?
- Не очень. – Она попыталась улыбнуться.
В этот момент он почувствовал на своих губах ее горячие слезы и почему-то подумал, что на вкус они напоминают кровь…
До гостиничного номера на острове Крит оставалось еще долгих два года.
Беседа. Фрагмент второй.
- Великий австрийский математик Курт Гедель сформулировал удивительную по своей красоте теорему, приоткрывающую нам некие фундаментальные основы мироздания, однако в академической среде до сих пор воспринимаемую как некий философский казус.
Теорема Геделя о неполноте.
В замкнутой, непротиворечивой системе аксиом всегда можно построить утверждение, которое в данной системе аксиом нельзя ни доказать, ни опровергнуть.
– При помощи этой теоремы я могу с математической точностью доказать, что «Новый Завет», т. е. учение о Спасителе, есть, ни больше ни меньше, расширение системы аксиом «Ветхого Завета». Первые две из Десяти Заповедей гласят.
1. «Я Господь Бог твой...» (Исход 20:2).
2. «Да не будет у тебя других богов, кроме Меня. Не сотвори себе кумира и никакого изображения...» (Исход 20:3-20:4).
Другими словами, утверждается следующее: Бог есть и в него нужно верить, более того – верить нужно только в Него. Эти утверждения можно пересказать в терминах теоремы Геделя:
- есть множество объектов, в данном случае – два, человек и Бог;
- есть предикат действия, устанавливающий отношение между объектами – «верить/не верить»
- есть утверждение, регламентирующее предикат действия: «Верить можно только в Бога» - и это аксиома.
Чтобы система не была противоречивой, предикат действия должен быть применим ко всем ее элементам. Возникает вопрос: во что или кого верит Бог? В человека? Но это противоречит регламентирующей аксиоме (не говоря уже о здравом смысле): верить можно только в Бога. В Себя? Но это противоречит определению предиката действия, как устанавливающего отношения МЕЖДУ объектами: нельзя верить в СЕБЯ – система не будет замкнутой. Это означает, что объект веры Бога должен быть Богом, единым с Ним и в то же время отличным от Него, т. е. Человеком, что и указывает на Евангельского Спасителя, единственно-единого в этих двух ипостасях. А это, в свою очередь, выделяет первые две из Десяти Заповедей, как заключающие в себе качественно иной доказательный потенциал.
- Иудаизм и в особенности древнейшее мистическое учение Каббала, выделяют первые две из Десяти Заповедей следующим образом. Согласно традиции, окончательно сложившейся в школе великого каббалиста рабби Акивы, адепт может достичь Благодатного Просветления лишь соблюдая 613 установлений (мицвот), из которых 365, по числу дней солнечного года – запреты и 248, по числу органов человеческого тела – предписания. Гематрически число 613 раскрывается как гематрия слова Тора (Основной Закон, Пятикнижие Моисея) = 611 + 2 т. е. первые две из Десяти Заповедей.
- А что если речь идет о чем-то большем? Может быть для постижения Основного Закона в его полном объеме, включая мистический, астральный смысл, Великий и Всеблагой дал нам еще два органа чувств, инициировать которые можно лишь упорным самосовершенствованием, чего и добивались великие еврейские праведники – мудрецы и каббалисты. Однако, объективно присутствуя в нашем теле, эти органы чувств могут быть инициированы также в результате некоего экстремального воздействия. Сколько известно случаев о людях, переживших страшную катастрофу, удар током, клиническую смерть и возродившихся к жизни с совершенно феноменальными, сверхъестественными способностями?!!!
Глава 2. Наблюдатель.
Йорам быстро шел на поправку. Собственно, причиненные ему «телесные озлобления» можно было бы считать незначительными, если бы не контузия и глубокое, хоть и кратковременное, коматозное состояние.
«Встань и иди из страны твоей, от родни твоей и из дома отца твоего в страну, которую Я укажу тебе.» Бытие (12:1).
Что-то изменилось. Еще не называемое словами, но уже ОЩУЩАЕМОЕ как СТРАННОЕ.
Сначала – потребность читать. Она ощущалась, как физиологический голод. Он читал все: беллетристику, энциклопедические справочники, научные статьи. Постепенно он осознал, что фокусирует свое внимание на явных или косвенных, иногда даже не осознаваемых авторами, аналогиях, порой между вещами и событиями, совершенно несопоставимыми. Механические колебания маятника описываются той же формулой, что и динамика изменений тока и напряжения в простейшей электрической схеме, т. е., разные явления – одна формула. Разные формулы, стереометрическая (X**2 + Y**2 + Z**2 + R**2 – r**2)**2 = 4R**2*(X**2 + Y**2) и формула полного склеивания в Булевой алгебре (aVb) & (;aVb) = (a&b) V (;a&b) описывают один и тот же пространственный образ – тор, «бублик», по мнению многих ученых, являющийся первичной энергетической моделью всего живого. В одной из статей он натолкнулся на утверждение, подкрепленное не только многочисленными свидетельствами очевидцев, но и показаниями приборов, что в экстремальных ситуациях некоторым людям удается замедлять время. Но разве не об этом повествует один из самых одиозных эпизодов Библии, используемый атеистами всех мастей, как очевидное доказательство ее объективной несостоятельности?
«И воспел Йеошуа перед Господом в тот день, в который предал Господь эморея сынам Исраэйля, и сказал пред глазами Исраэйля: солнце, у Гивона стой, и луна – у долины Аялон! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе мстил народ врагам своим… И остановилось солнце среди неба, и не спешило к заходу …»
Иисус Навин (10:12-13).
В другой статье он обнаружил описание серии загадочных экспериментов, в ходе которых величайший изобретатель ХХ века, Никола Тесла, подвергал свое тело воздействию электромагнитных излучений различной частоты и интенсивности. Помимо многочисленных изобретений, среди которых радио и современный трехфазный генератор переменного тока, Тесла считается автором теории «чистой энергии», т. е. энергии, получаемой из «ничего», из энергетического поля вселенной. Однако чертежи реализующего эту идею устройства, якобы сконструированного Теслой, считаются безвозвратно утерянными, либо уничтоженными автором, считавшим людей «не доросшими» до этого изобретения. А что если результатом его экспериментов стала инициация некоего органа, изначально данного нам природой и способного «улавливать» эту самую «чистую энергию», но у большинства людей находящегося в «спящем», пассивном состоянии? Т. е. речь идет не об УСТРОЙСТВЕ (потому его чертежи и не были найдены), а о СПОСОБНОСТИ! Древнеиндийский эпос Махабхарата, описывает некие загадочные летающие аппараты, виманы, не только управляемые, но и приводимые в действие «энергией мысли». Читая биографию великого Гете, Йорам поразился его отношению к собственному таланту, как СПОСОБНОСТИ УЛАВЛИВАТЬ некие импульсы вселенной, точно так же проявляющиеся в «физических» законах мироздания. И разве не о том же говорит Тесла в одной из своих дневниковых записей: «Мой мозг только приемное устройство. В космическом пространстве существует некое ядро откуда мы черпаем знания, силы, вдохновение. Я не проник в тайны этого ядра, но знаю, что оно существует»?!
Внезапно он стал замечать, что оказывается рядом с телефоном прежде, чем тот зазвонит, абсолютно точно ЗНАЯ, чей голос услышит в трубке, так же как абсолютно точно знает, кто войдет в еще не открывшуюся дверь, даже на работе, когда речь идет о совершенно незнакомых людях. Он чувствовал, что прикоснулся к чему-то несоизмеримо большему, чем обычная логика повседневности. Каким-то странным вИдением он ОЩУЩАЛ мерцающую глубину СУМРАКА, наполненную завораживающим калейдоскопом образов, таинственных и грозных, манящих и пугающих, одновременно. Он видел людей, ведомых сосредоточенной заботой ожидания чуда. Явно нездешний загар покрывал их явно нездешним ветром обветренные лица. Одетых как античные герои участников веселого хмельного торжества, будто застывших, как на полотнах Брейгеля Старшего, в глыбе остановившегося ВРЕМЕНИ. Заснеженную филигранность, подобной пирамиде, горной вершины. Темнокожего, похожего на египтянина, человека, сосредоточенно, не мигая, глядящего на странную капсулу в центре гигантской медной спирали. Двух женщин в белоснежных льняных хитонах, будто две свечи, залитые солнцем, стоящих на вершине парадной лестницы древнеримского дворца. Странника в ветхих лохмотьях, возникающего из красного, дрожащего в раскаленном мареве пустыни, закатного солнца, словно обугленный осколок великой империи.
Поглощаемая им в каких-то запредельных количествах, эзотерическая литература быстро вызвала разочарование: в какой-то момент он понял, что, в большинстве своем, ее пишут люди, никогда не испытывавшие ничего подобного, но лишь пытающиеся угадать коммерческую составляющую потребительского спроса.
Как-то, когда он «подобрал» Лею после занятий, они решили съездить на «Станцию» - заброшенную железнодорожную станцию в одном из пригородов Тель-Авива, перестроенную в прогулочную зону, со множеством ресторанов, ресторанчиков и даже небольших, «эксклюзивных» театров, «интеллектуально-авангардных», нарочито-«балаганных» … Стилизовано это все было под то, чем в сущности и являлось – старую железнодорожную станцию.
- Ну и? ... – Леа с деланным равнодушием смотрела на живописный поток гуляющих, не столько одетых, сколько «декорированных» яркими пятнами легких тканей, создающими ту праздничную визуальную целостность, что так характерна для летнего вечера в приморском городе.
- Умная ты.
- Приходится. Ты изменился.
- Наверное. Знаешь, меня самого это иногда пугает. В общем, мне предложили работу, т. е. настоящее дело – системный аналитик. В Негеве.
- «Силиконовая долина»?
- Да. Флагманский институт – «институт судьбы».
- А как же твой startup?
- Баловство.
- Это «баловство» нас кормит. Если не забыл, мы собирались пожениться, или это уже не актуально?
- Я не знаю. Т. е. я по-прежнему тебя люблю, но то, что мне предлагают… В общем, я не знаю, как это объяснить – я физически не могу отказаться.
Он хотел, но действительно не знал как, а может быть, просто боялся объяснить, рассказать ей о той подавляющей своей новизной и какой-то «космической» глобальностью массе чувств и образов, что так непрошено ворвались в его жизнь. А среди них, странный, по-настоящему пугающий своей иррациональностью, некий «бинарный счетчик» - «хорошо/плохо», «правильно/неправильно», «щелканье» которого, в последнее время, стало сопровождать каждый его поступок. Это не имело никакого отношения к его эмоциональному восприятию окружающего – «нравится/не нравится», а что-то «объективно-ощущаемое» и осознание нелепости этой «конструкции», что, наверное, сродни определению «холодно-жаркое», не помогало ему найти другое. В этот момент он увидел устремленные на него испуганные глаза Леи.
- Что?
«Я ЭТО слышала?!!!!» - внезапно он осознал, что ответ не был им УСЛЫШАН, а ПРОЗВУЧАЛ где-то в недрах его сознания. «Так, спокойно…» - уже имея некоторый опыт обращения со своими новыми ощущениями, Йорам попытался, задержав дыхание, успокоить неконтролируемую волну страха, всегда сопровождающую первые соприкосновения с ЭТИМ. Воздействие оказалось обоюдным и постепенно страх ушел из расширенных зрачков Леи.
- Ну вот, теперь ты знаешь…
- Когда это началось?
- Практически сразу, как только я очнулся после взрыва.
- И ты молчал?!
- Риторический вопрос. Как такое расскажешь?
- Да, наверное, ты прав. А знаешь, в последнее время я много думала о чем-то похожем. Может быть, это было твое внушение? Хотя, какая теперь разница?! Так вот, по поводу «холодно-жаркого»: «хорошо/плохо», «правильно/неправильно» - понятия, конечно относительные. «Хорошо» может быть только кому-то, «правильно» - для кого-то, но ведь говорим же мы: «ощущение правоты» - интуитивно имея в виду некий абсолют. «Категорический императив» Канта? Бога? Кто знает…А главное, кто скажет, как мне теперь с этим жить? Одной?!!!
- Я вернусь. Т. е. я, конечно, не имею морального права ограничивать твою свободу, но я бы хотел знать, что смогу вернуться.
- Так ты бы хотел вернуться или хотел бы знать? А главное, как благородно с твоей стороны «не ограничивать мою свободу»! Скажи, этот сволочизм у вас, мужиков, в крови или достигается путем длительных и упорных тренировок?! Совесть хочешь успокоить, бойскаут? Не выйдет! А теперь отвези меня домой.
Всю дорогу они молчали, а потом так же молча, с каким-то почти «остервенением», словно прижатые друг к другу, если не чуждой, то уж во всяком случае, некоей чужой силой, «занялись любовью». А потом она заплакала. Но это было уже совсем «потом», под утро, когда дверь за ним закрылась…
Он знал, что они еще увидятся: «Ури, это Йорам. Я тебе о нем рассказывала. Йорам, это Ури, мой муж…». А еще он ЗНАЛ, что это ПРАВИЛЬНО.
Беседа. Фрагмент третий.
- В январе-феврале 1921 г. в Петрограде проходил цикл литературных чтений, посвященных памяти Пушкина. В них принимал участие Александр Блок. Открывая цикл, некий чиновник хотел, видимо, успокоить творческую интеллигенцию, но запутался в отрицаниях и произнес примерно следующее: «Пусть не думают писатели, что они не встретят сопротивления со стороны новой власти в осуществлении своих начинаний». Блок, уже тогда понявший пророческую справедливость этих слов, выступил с ответной речью, сразу ставшей знаменитой и часто цитируемой: «Чиновники – суть наша чернь. Чернь вчерашнего и сегодняшнего дня. Пускай же поостерегутся от худшей клички те чиновники, которые намереваются направлять развитие литературы по каким-то своим руслам ... мешая ей вершить ее тайное предназначение»
- Так в чем же «тайна предназначения» и что делаем здесь мы?
- Ну, если «весь мир – театр, а люди в нем актеры», в чем Шекспир (или тот, кто скрывался за этим псевдонимом) является и по сей день, безусловно, безоговорочным авторитетом, то мы – зрители, ибо театр без зрителей невозможен. Это целостность, ЭКЗИСТЕНЦИЯ, разрушаемая отсутствием любой из ее составляющих. Мы – четвертая стена, зрители, вершащие тайное предназначение этой Великой Целостности, ибо это в угоду нам лицедействуют «актеры»! А тайна заключается в том, что это в угоду им, актерам, мы плачем и смеемся, и аплодируем, если не совершенству реализации, то уж конечно – Величию Замысла!
Глава 3. Институт.
Гигантское строительство нового научного центра в пустыне Негев многие (и не только в Израиле), следуя устоявшейся интеллектуальной инерции, именовали новой «Силиконовой долиной». Аналогия, надо признать, довольно поверхностная, т. к. речь идет не о разработке новых, «синтетических» материалов, а о создании новых виртуальных и в особенности – сетевых технологий. Эти технологии, с довольно большой степенью достоверности, можно было бы разбить на две большие категории: «поисковики», что после революционных инноваций Google стало довольно тривиальным занятием и ЭКСПЕРТНЫЕ СИСТЕМЫ. Принципиальное отличие одних от других заключается в том, что экспертные системы позволяют находить не информацию, а РЕШЕНИЯ. Т. е. не изобретать, создавать, открывать, «выдумывать», а ВЫЧИСЛЯТЬ ответ на поставленный вопрос. Революционное отличие нового метода от уже существующих в этом направлении заключается в том, что он базируется не на вероятностных Байесовских цепочках, а на лингво-гематрическом анализе вопроса или постановки проблемы. Идея лингво-гематрической симметрии «вопроса» и «ответа», сформулированная двумя великими программистами, возглавившими проект («отцами-основателями»), оказалась настолько продуктивной, что ее «электорального» и коммерческого потенциала хватило на создание гигантского (без преувеличения) научного центра. Вскоре, однако, обнаружилось, что, основанные на этой идее, новые сетевые продукты могут быть использованы не только для получения новых решений, но и для ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ. Т. е. фактически речь шла о новом, принципиально ином виде ОРУЖИЯ, оружия неизведанного, а потому катастрофически непредсказуемого. Именно для отслеживания и предотвращения таких угроз и была создана лаборатория, в которой начал работать Йорам. Возглавлял лабораторию талантливый «хакер», настоящий профессионал Вадим, с которым у Йорама очень быстро установились не столько «субординационно-деловые», сколько дружеские отношения. Здесь же, в качестве «консультанта», работала и жена Вадима, Кьяра. Несмотря на молодость, Кьяра была опытным и очень сильным экстрасенсом. Это открытие, практически сразу, сделанное Йорамом на «невербальном» уровне, поначалу вызвало настоящую панику, вплоть до желания уйти. Чем она была обусловлена? Наверное, самым честным ответом был страх разоблачения…
- Видишь ли, облако понятий, обозначаемых словом «экстрасенсорика» очень размыто. – Голос Вадима звучал ровно, почти бесстрастно, что означало высшую степень «задумчивости», в которую обычно погружала его атмосфера этого «висячего» садика, разбитого на седьмом уровне, между башнями института. – Практически, сюда можно отнести любое проявление ТАЛАНТА. Талант, это флуктуация закона неубывания энтропии, т. е. чудо, через которое Создатель привносит в наш мир новые ценности (в том числе и материальные), что и составляет суть явления, именуемого прогрессом. Отсюда, кстати, вытекает основное «аппликативное» свойство таланта: он увеличивает массу обращаемых в «толпе» денег.
- Мне нравится, когда ты рассуждаешь об «экстрасенсорике». Это как слепоглухонемой пытается выразить свое отношение к цветомузыке Скрябина. – Кьяра «вкусно» потянулась в плетеном кресле.
- Но ведь я талантлив!
- Ты почти гениален, но он, – Кьяра посмотрела на Йорама – он «зрячий».
- Отсюда поподробней, пожалуйста…
- Да брось, Вадик. У тебя не очень хорошо получается врать, да еще между двух экстрасенсов – я сказала тебе об ЭТОМ почти сразу, как он переступил порог лаборатории.
- Ребят, ничего, что перебиваю? Я вообще-то здесь, не только «зрячий», но и живой, а потому мне не очень нравится, когда обо мне говорят в третьем лице. А вот насчет «массы обращаемых в толпе денег», это интересно.
На самом деле, Йорам был благодарен Кьяре за то, что она наконец озвучила этот его «пунктик», который уже несколько месяцев «висел» между ними.
- Не очень. – Снова заговорил Вадим. – Тему, фактически, исчерпал Адам Смит своей знаменитой формулой деньги + труд = дельта деньги. Он только забыл снабдить свое открытие «маленьким» уточнением: эту самую пресловутую «дельту» создает только труд талантливый. Впрочем, для него, гениального экономиста, это, видимо, было очевидным, чего не скажешь о его антиподе, Марксе. Отрицание таланта привело Маркса к вульгарной, «механической» экстраполяции формулы на ЛЮБОЙ труд. Результат – огромные массы людей на протяжении весьма длительного времени много и тяжело работали, не создавая ничего, «full gas in neutral».
- Другими словами, ты хочешь сказать, что отрицание таланта эквивалентно отрицанию Бога. И если Он, Всеблагой, источник всякого (духовного и материального) блага, то Его отрицание, соответственно, ведет к дефициту «благ» материальных и убогости духовной жизни?
- Это не я хочу сказать. Это доказывает опыт функционирования практически всех «марксистско-подобных» режимов. Кстати, не случайно все они атеистичны.
- Т. е. деньги, по-твоему, это универсальный функционал, измеряющий даже величину таланта?
- Не величину таланта, а степень его востребованности! И вот тут мы подошли к самому интересному, что имеет непосредственное отношение к деятельности нашей лаборатории – ЗАКОНОМЕРНОСТИ ГЛОБАЛЬНОГО ЗЛА. Созданный поколениями талантливых людей, технический прогресс породил парадокс отрицания таланта, может быть, правда, не такой «категоричный», как у марксистов. Технический прогресс привел к насыщению спроса, т. е. деньги стали воспроизводить себя сами. Люди перестали ЗАРАБАТЫВАТЬ деньги, что невозможно без участия таланта. Они стали их ПОЛУЧАТЬ. Социальным идеалом стало не ПРОЦВЕТАНИЕ (оно уже достигнуто, во всяком случае – в «развитых» странах), а СТАБИЛЬНОСТЬ, причем, стабильность, основанная на принципе всеобщего, равенства, таким образом, талант (синоним – НЕРАВНЫЙ) из эффективного средства достижения цели превратился в «возмущающий» стабильность фактор. Понятно, что стабильность подобного рода это стабильность кладбища, ибо только там все по-настоящему равны. Но «кладбище» — это то, к чему приводит отрицание Бога (синоним – ГЛОБАЛЬНОЕ ЗЛО), явное, как у марксистов, или неявное, основанное «только» на отрицании таланта, как в случае современных западных демократий.
- Как и подобает системному аналитику, попробую «формализовать» услышанное. Всемогущество Творца проявилось в создании динамической структуры – материального мира – отличной от Него, от Создателя. Но если попытаться Акт Творения пересказать в терминах системного анализа, получится, что созданию любой динамической структуры предшествует этап накопления сырьевого или энергетического потенциала. Таким потенциалом, ОТЛИЧНЫМ от Создателя, т. е. Абсолютного Добра, могло быть только Абсолютное Зло, ибо тогда, до Начала Времен, критериев, позволяющих определить эту субстанцию как нечто иное, не было. А значит утверждение гностиков, о том, что материальный мир функционирует по законам Абсолютного Зла не так уж далеко от истины?
- Именно! Собственно, в этом главная ошибка конспиративных теорий «глобального заговора». Они ПЕРСОНИФИЦИРУЮТ зло, т. е. приписывают злой умысел конкретным, пусть даже и очень могущественным, но людям. То, с чем мы уже столкнулись и с чем, я уверен, нам еще не раз предстоит столкнуться в будущем, это ЗЛО, проявляемое независимо, а иногда и вопреки воле людей.
- Ну чтобы уж совсем «подвести черту» - источником всех бед или ГЛОБАЛЬНЫМ ЗЛОМ, если я правильно поняла, являются НЕЗАРАБОТАННЫЕ ДЕНЬГИ! Так что предлагаю, господа, вернуться в лабораторию и начать их зарабатывать…
Этот разговор Йорам запомнил надолго, а первые симптомы новой угрозы проявились через несколько дней.
Внизу простиралась холмистая долина, залитая весенним буйством красок с подавляющим преобладанием сочно-зеленого. Он опустился на доминирующий над долиной холм, все еще переживая непередаваемый восторг естественного полета. Холм под ним ожил, будто стал стремительно расти вверх. Детали пейзажа становились все более мелкими, пока между холмом и долиной не образовался глубокий глинистый овраг. Восторг полета сменился некоторой тревогой. На горизонте возникли очертания какого-то города. Ощущение тревоги усиливалось тем, что он вдруг оказался как бы одновременно и внутри него, блуждая по лабиринтам улиц, видя пористую структуру камней кладки стен и снаружи, НАД, воспринимая включающий город объем, как единое целое. Внезапно он осознал причину своих страхов – он не знал, как вернуться. Смутное предчувствие беды уже готово было воплотиться в тягостное ощущение неизбежности, из которого его вырвала некая сила, реально ощутимая даже когда он открыл глаза. Уже проснувшись, он успел почувствовать, как распрямляется фактура ортопедического матраса, будто его только что на этот матрас бросили с неопределенно большой высоты. «Бред какой-то» - подумал Йорам, начиная свой обычный утренний «ритуал», но глянув в зеркало, вдруг вспомнил недавно подслушанную в болтовне двух лаборанток на работе, фразу: «… вчера утром по зеркалу такой ужас передавали!».
«Зайди к Вадиму! Срочно!» - УСЛЫШАЛ он, едва переступив порог лаборатории. «Что-то, видимо, действительно случилось, – подумал Йорам, с тяжелым предчувствием, почему-то вспомнив давешний сон – обычно она прибегает к более традиционным методам общения».
- «Здравствуй, Йорам! – Начал он, заходя в кабинет «начальника». – Как ты себя чувствуешь? Вот твоя чашечка горячего утреннего кофе. Сливок не многовато?» - Ребята, я тоже рад вас видеть.
- Он тоже видел… - Произнесла Кьяра, не обращая внимания на его треп.
- И что это значит? – Лицо Йорама стало серьезным.
- А вот твой горячий утренний кофе. – Кьяра действительно пододвинула к нему чашку сносного, из автомата, кофе. – Сливок нет.
- Это значит, что у нас новое «дело». – Заговорил, наконец, Вадим. – Но сначала я должен кое-что объяснить. Преимущество нашего подхода, как ты, видимо, успел заметить, заключается в том, что мы расширили доказательную базу разрабатываемых нами версий, включив в нее события и факты, которые принято называть сверхъестественными. Это потребовало уточнения некоторых фундаментальных понятий и в первую очередь – понятия ВРЕМЕНИ. Но об этом Кьяра расскажет лучше.
- Мы измеряем время циклически повторяющимися событиями: механическими колебаниями маятника или электромагнитными – тока и напряжения в электрическом колебательном контуре. Но понимаем мы ВРЕМЯ, как всю совокупность событий в окружающем нас пространстве. Событий больших и малых, ну, например, падение карандаша на пол. Но карандаш может упасть на пол в Москве, Эйлате, Сингапуре, Токио … Поэтому мы разделяем ПРОСТРАНСТВО и ВРЕМЯ. Многие философские учения сравнивают время с рекой, но река существует СРАЗУ на всем своем протяжении, от истоков до устья. Т. е. прошлое, настоящее и будущее существуют ОДНОВРЕМЕННО. Это означает, что у событий прошлого есть свои проекции в настоящем и будущем. Важно заметить, что речь идет не о «философско-туманной» спиральной цикличности общих тенденций, а о реальной повторяемости событий и фактов, на чем настаивал, например, великий австрийский математик Курт Гедель. Кто знает, может быть Хиросима это проекция древней катастрофы в Махенджо-Даро, ведь падать могут не только карандаши? А теперь немножко геометрии. Ты выбрал на плоскости точку. Сколько окружностей можно через нее провести? Не сомневаюсь в твоей эрудиции – много: любая точка на плоскости может стать центром такой окружности. Ты добавил еще одну точку, теперь центры проходящих через них окружностей это уже не плоскость, а прямая. Добавление еще одной точки превращает прямую в точку: существует лишь одна точка, являющаяся центром окружности, проходящей через три заданных. Но плоскость двумерна. В трехмерном пространстве таких «регламентирующих» точек должно быть четыре. Мы живем в четырехмерном пространстве-времени, а это значит, что «регламентирующих» точек пять, пентаграмма. Т. е. для того чтобы вычислить характер и пространственно-временные координаты надвигающейся угрозы, нам нужно найти пять сопутствующих достоверных событий в прошлом и определить их проекции в настоящем и будущем.
- А откуда известно, что надвигается угроза?
- Умница! – Голос Кьяры зазвучал с грустной иронией. – Как уже сказал Вадим, в нашу «доказательную базу» включаются события сверхъестественные. Ну, например, совпадение снов, виденных в одно и то же время разными людьми, например, тобой и мной. Эти сны и их совпадение не случайны. А начнем, как всегда, с сети. Надо просканировать спутниковые снимки всех известных археологических раскопок.
- А НЕизвестных? – Зачем-то спросил Йорам.
- Думаю, ты хотел спросить, на предмет чего сканируем? – Пришел ему на помощь Вадим.
- На предмет совпадения с фотороботом наших сновидений.
- А у нас уже есть «фоторобот»?
- Я уже пригласила художника…
* * *
Когда они оказались под брезентовым навесом «административного» шатра, им навстречу поднялся атлетического сложения человек с короткой, почти под ноль, стрижкой. В том, как он двигался, в манере говорить и даже в том, как он прикуривал сигарету ощущались навыки «бывалого» спецназовца.
- Так вы и есть та самая комиссия?
- Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в «та самая».
- Та самая, о которой меня предупредили из министерства обороны.
- Разочарованы? – Вадим в упор посмотрел на собеседника.
- Я, если успели заметить, не барышня. «Очарования-разочарования» это не по моей части. Удивлен – да.
- А какие у вас отношения с министерством обороны?
- Никаких.
- И давно?
- Я археолог. Руковожу здешними раскопками. Чем могу быть полезен?
- Шалом. – Прозвучал под навесом молодой женский голос.
Ни просторная полевая форма, ни «макияж», замешанный на степном загаре с пылью, не могли скрыть ее яркой харизматичной красоты. Йораму вспомнилась прочитанная где-то фраза: «Когда мужчина берет в руки оружие, у него появляется талия», «а когда рядом появляется такая женщина, он вспоминает, зачем это ему нужно» - подумал он про себя. Он даже не сразу ее узнал.
- Да вы, я вижу, уже познакомились. Ури, это Йорам. Я тебе о нем рассказывала. Йорам, это Ури, мой муж. – Леа спокойно, может быть чуть насмешливо, проследила за выражением лица Йорама. – А теперь попытаюсь рассказать о наших находках. Думаю, я знаю зачем вы здесь.
Беседа. Фрагмент четвертый.
Разве легенды не есть гирлянды лучших цветов? О малом, о незначительном и жалком человечество не слагает легенд. Часто в кажущихся отрицательными мифах заключено уважение к потенциалу внутренней мощи. Во всяком случае, каждая легенда содержит нечто необычайное. Не ведет ли эта необычность дух человеческий поверх сумерек механического стандарта?
Этим машинным стандартом эволюция не строится. Легенда, которая освобождает нас от подавляющих условий каждодневной рутины, обновляет наше мышление, позволяет погружаться в новые глубины познания, полные неисчерпаемого молодого задора.
Спросите молодого математика, великого физика, великого физиолога, великого астронома - умеет ли он мечтать? Я не упоминаю художников, музыкантов, поэтов, ибо все существо их построено на способности мечтать.
Великий ученый, если он действительно велик и не боится недоброжелательных свидетелей, конечно, доверит Вам, как прекрасно он умеет возноситься мечтами. Как многие из его открытий в основе своей имеют не только расчет, но именно высокую жизненную мечту.
Да, легенды - не отвлеченность, но сама реальность. Поистине, мечты - не знаки безграмотности, но отличия утонченных душ. Поэтому всячески поощрим в молодежи нашей стремление к зовущим и творящим сказаниям и вместе с молодежью, оставаясь молодыми, почтим мечту как ведущие и возносящие крылья нашего возрождения и усовершенствования.
Н. К. Рерих "Держава света" (1931).
Глава 4. Легенда.
- «Легенда гласит…» эти слова в академической среде уже давно воспринимаются как синоним дилетантизма и недобросовестности, а прецедент Шлимана, раскопавшего легендарную Трою, основываясь исключительно на гомеровской Илиаде, откровенно считается досадным недоразумением, «исключением, лишь подтверждающим общее правило». – Леа уверенно шла по лабиринту раскопов, упиравшемуся в черный провал подземелья. – И горе «смертному», возжелавшему (не иначе, как от гордыни немерянной) усомниться в справедливости этого самого «общего правила»: финансирование, гранты, публикации – все это становится ему недоступным. Да, академическая наука не может быть коммерческой по определению, но ее феодальная закрытость привела к тому, что всеми этими ресурсами распоряжаются люди, в лексиконе которых начисто отсутствуют такие понятия, как «профессионализм» или «историческая правда», а зачастую и просто «совесть». Результат – на сегодняшний день «академическим каноном» является самая нелепая и фантастичная из возможных версий, будто все известные нам мегалиты и идеальные по своей симметрии статуи из прочнейших горных пород, о которые ломаются современные инструменты, созданы безграмотными рабами, вооруженными молотками, медными (сиречь, мягкими) зубилами и деревянными катками. Вот уж когда действительно всерьез задумаешься о теории «глобального заговора», если бы не понимание, что на самом деле все гораздо хуже – фактически они озвучивают собственную веру во всепобеждающую силу бездарности и невежества.
Шедшие рядом Йорам и Вадим невольно переглянулись.
- Что? Что-то не так? – Леа с вызовом переводила взгляд с одного на другого.
- Да нет. Просто ты только что «озвучила» одну из «тронных речей» Вадима. – Улыбнулся Йорам. – С ним это иногда случается.
- Ну что ж, идеи носятся в воздухе.
- Наверное поэтому им так тяжело дышать. Куда смотрит правительство? Миллиарды выбрасывать на экологию, когда решение такое простое: умных сильно много – надо чтоб меньше было.
- Знаешь, думаю тебя это «сокращение» уже не коснется. – Леа с укором взглянула на Йорама.
- Извини. Меня иногда заносит.
- Я знаю…
К этому моменту, по пологим земляным ступеням они спустились в небольшое подземное помещение с куполообразным сводом, видимо тайную крипту, устроенную в фундаменте какой-то грандиозной постройки.
- А нашли мы вот это.
Леа и Ури сняли тяжелый брезентовый чехол, скрывавший грубо отесанный полуметровой высоты каменный постамент в центре крипты, увенчанный идеально сохранившейся пирамидой из базальтового монолита с неестественно гладкими, даже наощупь, отполированными гранями.
- Почему Хастинапур? – Вдруг спросила, хранившая все это время молчание, Кьяра, пристально глядя в глаза Леи, будто увидела ее впервые.
- Хороший вопрос. – Леа отвела взгляд в сторону Йорама. – А у тебя образованные, интеллигентные друзья. Или коллеги. То, что эта пирамида является точным подобием пирамид Гизы, само по себе, неудивительно. Таким подобием будет любая пирамида с квадратом в основании и гранями в виде правильных, равносторонних треугольников, т. е. простейшая стереометрическая фигура. Многоумные рассуждения по поводу «зашифрованных» в ней пропорций, соотносящихся с числом "пи" и золотым сечением (числом "фи"), во многом спекулятивны: эти пропорции соблюдаются автоматически, т. е. обусловлены геометрией объекта. Аналоги этих пропорций в геометрии Земного Шара, так же могут говорить не об уровне знаний древних строителей, а о «рукотворности» Вселенной и в частности, нашей Земли, являющихся не хаотичным соединением случайных элементов, но созданных Высшей Разумной Волей. Вряд ли кому-то придет в голову утверждать, что эта пирамида является случайным сочетанием молекул, именно так соединившихся в броуновском движении. По-настоящему странно то, что нашли мы ее именно здесь, в Индии, в Хастинапуре т. е. в ареале обитания совершенно иной цивилизации, может быть, более древней, чем египетская – этот «культурный слой», по самым грубым оценкам, соответствует IV тысячелетию до н. э. Вторая странность: высота пирамиды. Она составляет РОВНО один метр, как будто древние строители пользовались нашей метрической системой. Метрическая система это ведь не закон природы, а общепринятый результат соглашения. Общепринятый ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, т. е. совпадение с метрической системой шести тысячелетней давности просто невероятно. Здесь же мы нашли свитки из воловьих шкур, обработанных так искусно, что они сохранились до наших дней, а запечатленные на них письмена, по начертанию большинства символов совпадают с письменными артефактами Мохенджо Даро и острова Пасхи. Кстати – так и не расшифрованными.
Украдкой взглянув на Ури, Йорам обнаружил на его лице, обращенном к Лее и явно не привыкшем к подобным проявлениям, искреннее, почти детское восхищение. Это наблюдение было неожиданно приятным и то, что оно не вызвало зависти и уж тем более ревности окончательно успокоило Йорама, втайне испытывавшего некоторую тревогу с первого момента появления Леи под брезентовыми сводами административной палатки – это было ПРАВИЛЬНО.
- Где свитки? – Почти грубо спросила Кьяра.
- Да вон. – Леа указала в сторону наспех сколоченных стеллажей вдоль одной из стен. – Не успели вынести… Да, честно говоря, просто боялись, как они поведут себя снаружи.
Подойдя к стеллажам, Кьяра взяла один из свитков и затем просунула его под пирамиду, быстро разворачивая по мере продвижения в узкий зазор между основанием пирамиды и постаментом.
- Что ты делаешь? – Воскликнула совершенно не ожидавшая этого Леа, бросаясь к Кьяре.
Но было уже поздно. Над пирамидой возникло мягкое голубоватое сияние, наполнившееся ОЩУЩЕНИЕМ ПРОСТОРА. Широкий проспект большого города был залит «декадентским» теплом золотой осени. Перспективу левой стороны видения заполняли сюрреалистические очертания каких-то строений, словно составленных из блоков тонированного стекла. Постепенно в людском потоке, заполнявшем проспект, выделился силуэт женщины. Строгий, но в то же время элегантный деловой костюм мягко облегал ее по-юношески стройную фигуру, одновременно подчеркивая зрелую женственность форм. Ей вслед оборачивались. Почти невольно. Сворачивая в какой-то переулок, она на мгновение повернула к ним красивое загорелое лицо с «филигранной работы» гармоничными чертами. Видение исчезло.
- Что это было?
- Первый 3-D телевизор. – После некоторой паузы прозвучал голос Кьяры. – Последний раз, как я понимаю, им пользовались примерно шесть тысяч лет назад, так что не удивительно, что он так хорошо сохранился.
- Ценю твое остроумие, - голос Вадима зазвучал с нескрываемым раздражением – но я «не в теме». Повторить вопрос?
- Вы – Кьяра повернулась к Лее и Ури – раскопали дворец Куравов, который, как и было сказано в величайшем эпосе Махабхарата, находится в Хастинапуре. Ну а ЭТО – кивнула она в сторону пирамиды – мистический ДАР БОГОВ через который Дхритараштра, слепой от рождения патриарх рода, НАБЛЮДАЛ восемнадцатидневную битву своих сыновей и своих племянников, т. е. Куравов и Пандавов, на Курукшетре. Тут рядышком… Но то, что видели мы, явно относится к другому месту, а возможно, судя по архитектурным изыскам, НЕ НАШЕМУ времени.
Когда они выбрались наружу было уже темно. Работавшие на раскопках индусы ушли в лагерь, метрах в ста пятидесяти от границы археологической зоны. Ури сноровисто развел костер, приспособив над ним большой медный чайник.
- Как же вы, все-таки, оказались в Хастинапуре? – Спросил Йорам, подсаживаясь к костру рядом с Леей. – Как вам это удалось?
- Это все он. – Леа кивнула в сторону Ури. – Когда он появился у нас на кафедре, все наши «девушки» вокруг него чуть не хороводы водили, а он будто не замечал. Мне стало интересно, нашла в сети пару его статей – стало интересно еще больше. Послала e-mail с изложением некоторых довольно «завиральных» идей и вдруг получаю ответ, мол буду рад, если Вы согласитесь со мной пообедать тогда-то и там-то. Я пришла. Обед начался с того, что он объявил мои идеи бредом, но бредом, над которым стоит подумать, потому что, каким-то странным образом, он не противоречит известным фактам. А потом предложил выйти за него замуж. Я сказала, что это бред, но бред над которым «стоит подумать». Минут через пять он заявил, что время на раздумья вышло, а поскольку молчание знак согласия, то мол, когда в раввинат пойдем? Я, почему-то, сказала: «Завтра», а потом спросила: «Когда в Хастинапур поедем?». Он ответил, что займется этим сразу после раввината. Я не поверила, но замуж вышла. Оказалось – напрасно. В смысле – напрасно не поверила: он большой и сильный, я с ним счастлива и уж не знаю какие он там задействовал связи, но мы получили финансирование, а вслед за ним и разрешение на раскопки. Как ты узнала, что «применить» свиток нужно именно так?! – Она вдруг резко повернулась к Кьяре, словно облекая в слова нечто тревожащее, не дающее покоя.
- Не знаю… - Кьяра неопределенно пожала плечами. – В трудах арабского просветителя Аль-Масуди есть такое описание строительства пирамид: под огромные каменные монолиты подкладывали листы папируса с начертанными на них тайными письменами, затем рабочий ударял по глыбе бамбуковой тростью и глыба перемещалась по воздуху на расстояние полета стрелы, т. е. 70–80 метров. Но Аль-Масуди жил в X-м веке нашей эры, а значит непосредственным свидетелем «стройки века» быть не мог, потому к этой части его замечательных трудов относятся как к проявлению «яркой фантазии автора». Помню, я когда прочитала это, еще подумала, как бы отреагировали археологи далекого грядущего раскопай они наши штрих-коды, да еще не линейные, а плоские. Возможно эта совокупность знаков является не письменностью (потому ее и невозможно расшифровать), а неким парольным «штрих-кодом», инициирующим процессы, механизм которых нам неизвестен, а потому именуемых нами «мистическими». Вообще, думаю, письменность в те времена существовала не столько для того чтобы запомнить, сколько для того чтобы «забыть». Если мы предполагаем существование, назовем ее так, ЦИВИЛИЗАЦИИ БОГОВ, владеющих, в числе прочего, и телепатией, то записать на «внешнем носителе» и забыть, значит сделать эту информацию недоступной для других. Это как сегодня людям рекомендуют не хранить списки паролей на компьютере, а записывать их «ручками» на бумаге и хранить подальше от «чужих глаз» (и желательно, от компьютера). Но списки паролей не являются «письменностью», т. е. несут в себе информацию совершенно иного рода. К той же категории «штрих-кодов», но уже акустических, относятся и мантры. А теперь твоя очередь – какие такие «завиральные» идеи привели вас именно сюда?
- Мой отец (светлая ему память), всю жизнь посвятил изучению Торы, Талмуда и Каббалы, но в то же время был глубоко и разносторонне образованным человеком. Отчасти из любопытства, а отчасти просто чтобы подразнить его, я часто заводила разговоры о том, что наши Святые Книги больше смахивают не на источник Абсолютной Мудрости, а на собрание абсолютно сказочных сюжетов. Однажды, когда я уже была в состоянии понять смысл его слов, он спросил: «А что мешает тебе поверить в сказку?». «Ну, хотя бы то – ответила я – что сказки есть у всех народов, но только наши претендуют на монопольное владение Истиной. Мифы древней Греции – очень увлекательное чтение, но для тебя они – языческая ересь». «Да, языческая ересь, но кто тебе сказал, что я им не верю?». В ответ на мое негодующее удивление он, на правах «гипотетической», изложил теорию, во многом предопределившую то, чем я сейчас занимаюсь. Шестая глава книги «Бытие» начинается стихами, очень плохо поддающимися интерпретации в рамках ортодоксальной концепции монотеизма.
«И было, когда люди начали умножаться на земле, и дочери родились у них. И увидели сыны великих дочерей человеческих, что красивы они, и брали себе жен, каких выбирали.» (Бытие 6:1-2) «Исполины были на земле в то время, и после того, как сыны великих стали входить к дочерям человеческим, и они рожали им: это герои, имена которых будут помнить во век.» (Бытие 6:4).
Древне-библейское «нефалим», традиционно переводимое, как «исполины», на самом деле является однокоренным со словами «падшие» (ангелы?) или «упавшие» (пришельцы?). А дальше – самое удивительное: словосочетание «бней hаэлоhим» переводится как «сыны великих». Первое слово в этом сочетании – действительно грамматическая форма принадлежности (смихут) от слова «баним» - «сыны», но второе отличается от ивритского «Элоhим» - «Бог» только определенным артиклем. «Элоhим» - грамматическая форма множественного числа, без определенного артикля обозначает бесконечность могущества Бога Единого, т. е. континуум. Определенный артикль превращает этот континуум в счетное множество. Таким образом, «hаэлоhим» может означать только «боги». «Бней hаэлоhим» - сыны богов. Так о ком же идет речь? Кто они, сыны богов, от которых земные женщины понесли героев, чьи имена – Тезей, Персей, Геракл, Полидевк – мы помним до сего дня? И не о них ли слышал от дедушки Ноаха (Ноя), завораживающие рассказы внук его, Гомер.
«А вот родословная сынов Ноаха: Шейма, Хама и Йэфэта. У них родились дети после потопа. Сыны Йефета: Гомер и Магог ...» (Бытие. 10:1-2)
Много ли мы знаем исторических личностей, помимо создателя «Илиады», с именем Гомер? Т. е. книга Бытия, канонизированная всеми тремя мировыми монотеистическими религиями, не только не отрицает, но напротив, подтверждает сюжетную, событийную основу древнегреческих мифов и даже существование богов! А значит феномен монотеизма не в отрицании СУЩЕСТВОВАНИЯ иных богов. Все гораздо сложнее и драматичнее. Этот феномен – в отрицании их ЕДИНСТВА с Создателем, т. е. ИСТИННОСТИ ВЕРЫ в них. Свобода выбора! Но какова ее цена?
«И увидел Господь, что велико зло человека на земле, и что вся склонность мыслей сердца его только зло во всякое время. И пожалел Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю человека, которого Я сотворил с лица земли...» (Бытие. 6:5-7).
Другими словами, древнегреческие мифы детализируют человеческую историю от сотворения Мира (а точнее – от сотворения человека: это не одно и то же и это важно!) до потопа. Помимо этого, они указывают на существование неких БОГОВ, находящихся в «оппозиции» к Создателю. Кто ОНИ? Откуда ОНИ взялись? В такой постановке ответить на эти вопросы трудно, если вообще возможно. Но можно их заменить эквивалентным: что было ДО сотворения Адама? Ученые доказали (они всегда что-то доказывают), что возраст Земли примерно 4.5 миллиардов лет. Как же соотнести это с тем, что Мир был создан за 7 дней и произошло это удивительное событие, согласно еврейскому летоисчислению, пять тысяч семьсот … лет назад?
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста и тьма над бездною; и дух Божий витал над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а
тьму назвал ночью. И был вечер, и было утро: день один.» (Бытие. 1:1-5).
Между словами «и стал свет» и «отделил Бог свет от тьмы» есть ВРЕМЯ, длительность, когда Создатель любовался своим созданием. Сколько это продолжалось? Ответ 4.5 миллиарда лет вполне легитимен: т. к. еще не было смены дня и ночи, все это был «день один». И кто сказал, что Земля в это время была необитаема? Ведь «безвидна и пуста» она была ДО СВЕТА. Согласно ведической традиции, оперирующей именно такими временными интервалами, первые люди произошли от бессмертных полубогов или ДЕТЕЙ БОГОВ (ничего не напоминает?), сознательно отказавшихся от своего бессмертия. Добавим к этому гораздо более плотную, чем наша, атмосферу, создающую мягкий субтропический климат на всей поверхности Земли, включая полярные области и получим мир, описанный в ведах. Но согласно Махабхарате, созданной мудрецом Вьясой, разделившим и записавшим веды, этот мир приходит в упадок после битвы на Курукшетре, что по времени вполне соотносится с созданием Адама. Другими словами, Библия описывает историю НАШЕГО социально-биологического вида, но история разумной жизни на Земле этим не исчерпывается. Такое утверждение ничему не противоречит. Более того, дошедшие до нас артефакты, как то мегалиты, или древние карты, на которых Антарктида – цветущий материк с субтропической растительностью, говорят о том, что эта история ЕДИНА. Я не знала ЧТО мы найдем в Хастинапуре, столице Куравов и Пандавов в противоборстве которых воплотились некие космогонические процессы. Но я была уверенна, что поискать стоит.
- Ну что ж, добро пожаловать в клуб. – Задумчиво, почти нараспев, произнесла Кьяра.
- Да нам и так неплохо. – Пробурчал от костра Ури.
- Не думаю, что у вас есть выбор.
- Это Брюссель! – Ури выпрямился во весь рост, от чего его лицо, подсвеченное снизу языками пламени приобрело странные, почти мистические очертания. – То, что мы приняли за архитектурные изыски будущего, это административный комплекс Евросоюза в Брюсселе.
- Что ж ты раньше молчал? – Почти со злобой проговорила Кьяра, но обращены эти слова были не к Ури, а к Йораму.
- Да я и сейчас молчу. Не пугай людей своими телепатическими штучками. И да, я видел эту женщину, только не мог вспомнить где. Она была там, в том городе из моего сна, который оказался НАШИМ.
- Значит летим в Брюссель. – Подытожил Вадим.
* * *
Она шла по солнечной стороне широкого проспекта, недалеко от делового комплекса Евросоюза, наслаждаясь «декадентским» теплом золотой осени. Строгий, но в то же время элегантный деловой костюм мягко облегал ее по-юношески стройную фигуру, одновременно подчеркивая зрелую женственность форм. Ей вслед оборачивались. Почти невольно. Она свернула к небольшому, но с «аристократической скромностью» оформленному кафе, незаметному со стороны проспекта. Человек, поднявшийся ей навстречу, был, как принято говорить, еще совсем не старый, т. е. уже далеко не молодой, но явно имеющий время, деньги и возможность тратить и то и другое в дорогих фитнес-клубах.
- Ребекка…
- И тебе не болеть.
- Они уже нашли «Око Мира».
- Хочешь их остановить?
- Зачем? Если бы я мог ЗАСТАВИТЬ их делать то, что нам нужно, они бы делали то, что делают сейчас. Но в какой-то момент нам, разумеется, придется вмешаться. Главное – не пропустить!
Беседа. Фрагмент пятый.
Легенда гласит…
«Все человечество соблюдало божественный закон - дхарму, и преданно служа дхарме, все люди честно исполняли свои обязанности. Учителя, правители, торговцы и ремесленники с удовольствием делали предназначенную им Богом работу, которую каждый избирал по своим склонностям. Все так ревностно хранили добродетель, что не наблюдалось никакого падения нравов, как это нередко случается среди процветающих народов.
В должное время женщины рожали детей, деревья приносили цветы и плоды, а коровы -приплод. В мире царило такое преуспеяние, такое великолепие, что все мужчины и женщины утверждали, что, как и миллионы лет назад, снова водворился великий Век Правды. И всю землю заполнили собой различные живые существа.
Но в это самое время, о лучший из правителей, когда человеческий род процветал, от жен земных царей стали рождаться могущественные демоны.
В прежние времена божественные адитьи, управляющие вселенной, сражались со своими нечестивыми родичами дайтьями и победили их. Лишившись высокого положения и власти, дайтьи начали рождаться на этой планете, тщательно рассчитав, что они легко станут богами земли, подчинив ее своей демонической власти. Вот так, о могущественный, и произошло, что среди различных существ и общин начали появляться асуры.
Демоны рождались в таком количестве, что сама земля Бхуми едва могла выносить столь тяжкое бремя. Утеряв свое прежнее положение на высоких планетах, сыновья Дити и Дану являлись в этот мир великосильными царями и в других обличиях. Они были смелы и надменны и буквально заполонили собой опоясанную океаном землю, готовые раздавить всех, кто посмеет им противиться.
Они же давали жизни учителям, правителям, торговцам, ремесленникам и всем другим. А затем, разгуливая по земле сотнями и тысячами, они начали убивать всех земных существ, сея вокруг себя непреодолимый ужас. Пренебрегая божественной мудростью и знаниями брахманов, они угрожали мирно восседавшим в своих лесных ашрамах мудрецам, ибо эти, так называемые цари до безумия опьянялись мощью своих тел.
Так жестоко была утеснена Земля могучими дайтьями, кичившимися своими силами и своими полчищами, что она вынуждена была воззвать к Господу Брахме.
Господь Брахма, творец существ, наставил всех полубогов. Призвав к себе сонмы гандхарвов и апсар, Он повелел им всем: - вы все должны родиться среди людей, в любой, какой пожелаете, семье, пользуясь своей силой перевоплощения.
Небожители непрерывной чередой начали спускаться на землю, чтобы уничтожить своих злочестивых врагов и спасти все миры. О тигр среди царей, обитатели небес рождались в родах благолюбивых мудрецов и царей и стали убивать нечестивых.
О лучший из рода Бхараты, так могущественны были нисшедшие на землю боги, даже и совсем юные, что их не могли убить ни злые данавы, ни ракшасы, ни чародеи в змеином обличии.»
Фрагмент из Первой книги "Махабхараты", называемой "Адипарва" или "Начало".
Глава 5. Диспозиция.
«Консервация объекта» прошла ожидаемо легко: управление древностей Индии любезно согласилось предоставить израильским коллегам возможность изучить найденные артефакты на базе стационарных лабораторных ресурсов Израиля, в рамках «умеренных финансовых и информационно административных обязательств». Во главе охранной группы, которой предстояло сопроводить «найденные артефакты» в Израиль, оказался человек, чем-то неуловимо похожий на Ури: будто их «выращивали» из одной ДНК …, или тренировали на одной базе.
- Коллега? – Поинтересовался Вадим.
- Сослуживец. – Отрезал Ури, но потом добавил. – У него элитная охранная фирма в Тель-Авиве, а главное, в этих обстоятельствах – я ему доверяю.
Проблемы начались позже: арендованный институтом Боинг не выпустили из аэропорта Дели из-за каких-то загадочных неполадок. В результате они оказались на чартерном рейсе до Вены, с транзитной посадкой в Брюсселе. Ладно, хоть бизнес-классом. Все это время Вадима не покидало ощущение, что за ними следят. Боясь показаться параноиком, он поделился своими опасениями с Ури («по умолчанию» ставшим их «ангелом-хранителем») лишь в самолете.
- Я знаю. – Неожиданно ответил тот. – Он сидит через два ряда позади нас, левее. – Вадим попытался «скосить глаза» в указанном направлении. – А теперь, после таких энергичных вращений, тем, что ты называешь головой, он знает, что мы знаем. Впрочем, именно этого я и добивался. Попробую «наладить контакт». – Закончил он, вставая, однако, через несколько минут уже снова сидел в своем кресле.
- Что? «Клиент» оказался необщительным? – Попытался съязвить Вадим.
- Угу. – Задумчиво пробормотал Ури, доставая iPhone и давая таким образом понять, что разговор окончен.
Леа что-то энергично строчила в своем «ноутбуке». Йорам и Кьяра, казалось, задремали…
Брюссель встретил их ОЩУЩЕНИЕМ ПРОСТОРА. Если попытаться охарактеризовать этот город одним словом – это будет слово «перспектива». Но вторым – будет слово «контраст», как будто, вырезанный из картона, увитый плющом, средневековый замок, окруженный фантастическими «мегалитами» из стекла и бетона. Весь город – словно воплощение собственных фресок в стиле «арт нуво» и живописные шоколадные фонтаны в витринах бесконечных кондитерских. Они поселились в небольшой гостинице, недалеко от Ратуши.
- Я тебя НЕ СЛЫШУ! – Вдруг сказала Кьяра в упор глядя на Ури, когда они все собрались в их с Вадимом номере.
- Почти год назад, в одной из гостиниц Флоренции, разом погибли шесть русских оперативников, профессионалов ОЧЕНЬ высокого класса. Без каких бы то ни было видимых (и НЕ видимых) повреждений. Тебе об этом ничего не известно? – Парировал Ури, отвечая ей столь же пристальным, но без «агрессии», взглядом. – По одной из версий, они столкнулись с каким-то очень сильным экстрасенсом. С тех пор, в большинстве соответствующих «учебных заведений» учат блокировать сознание от подобных проникновений.
- Слушай! Давай на чистоту – ты археолог или спецназовец? – Спросил Вадим.
- Скорее – археолог, но уж никак не «спецназовец» … Попробую объяснить, что смогу. Мои предки происходят из общины субботников, эмигрировавших в Палестину из Воронежской губернии Великой Российской Империи еще в начале XIX века. Вот уже несколько поколений мужчины в нашем роду занимаются «войной». Поэтому в армию я попал значительно раньше «призывного возраста»: есть навыки, которые можно развить лишь в детстве. Это как играть на скрипке, или заниматься фигурным катанием: вовремя не начал – уже не наверстаешь. Такое «стечение обстоятельств» предопределило мою судьбу, или службу, что в моем случае – одно и то же. Подразделение, в котором я оказался, не называют «спецназом», это другой уровень. О таких подразделениях мало кто знает и еще меньше говорят. Нас учили знать «все обо всем». Такие, как я, могут, при необходимости, разорвать человеку печень едва заметным движением руки и вдохновенно рассуждать о «сенситивных особенностях рисунка в живописи Поля Дельво», или «морфологических корнях супрематизма в искусстве античности». Но при этом у каждого, естественно, свои предпочтения. Моим «предпочтением» всегда была археология. Поэтому, когда я комиссовался, не составляло большого труда подтвердить третью академическую степень и начать работать на соответствующей кафедре Тель-Авивского университета.
- Не думал, что из таких «подразделений» можно комиссоваться. – Полу спросил, полу ответил Вадим.
- Нельзя! Мой случай – особый. А потому, как говорили прекрасные советские писатели, братья Стругацкие: «Есть предложение считать сумерки сгустившимися» , а тему – исчерпанной! Теперь к делу. Пока вы мирно дремали в самолете, я связался с «одним человеком» здесь, в Брюсселе. Когда я описал ему нашу таинственную незнакомку, он сразу понял, о ком идет речь и наотрез отказался обсуждать что-либо по такому «каналу связи» …
- Телевизор включите. – Голос, вошедшего в номер, Йорама явно не предполагал наслаждение очередной «мыльной оперой».
«… как передает наш корреспондент, на борту самолета индийской авиакомпании Jet Airways, выполнявшего рейс Дели – Брюссель – Вена, обнаружен труп белого мужчины, без каких бы то ни было признаков насильственной смерти. Любопытно, что даже находившиеся в непосредственной близости, пассажиры посчитали его «просто уснувшим». Полиция предполагает, что смерть наступила в результате сердечного приступа, что стало настоящей «пандемией» в развитых странах по обе стороны Атлантики …»
- Стоп! А не тот ли это «малообщительный», но «крайне наблюдательный» молодой человек, с которым ты намеревался «установить контакт» … - Начал было Вадим, но встретившись взглядом с глазами Ури, осекся.
- Когда я хотел к нему подойти, он был уже мертв и совершенно очевидно – не от сердечного приступа. Скорее всего – укол дофамин-содержащего (причем, в каких-то запредельных концентрациях) нейролептика, что само по себе, указывает явно не на любителя. Такими ресурсами может обладать только хорошо финансируемая «теневая», либо правительственная структура. Не хотел вас пугать раньше времени.
- Упс, - пробормотал Йорам – как говорила незабвенная Алиса: «Все страньше и страньше».
- Такой интерес к нашим скромным особам, видимо, связан с нашими находками, однако рискну предположить, что это не археологи. Но есть и хорошие новости. С моими и твоими – Ури посмотрел на Кьяру – способностями у нас есть шанс. А начнем с диспозиции. В чем собственно заключается твой ДАР, как он работает?
- Я могу «читать» или «слышать» человека, которого вижу, или по-вашему, с которым у меня визуальный контакт.
- Но во Флоренции такого контакта не было, во всяком случае, в начале?
- А ты прав! – Удивленно подняла брови Кьяра. – Но они просто излучали угрозу, были нацелены на убийство. Нас с ним – Кьяра посмотрела в сторону Вадима – убийство! Я лишь отразила то, что они принесли с собой.
- Классический принцип большинства восточных единоборств, перенесенный в сферу «невербального». Браво. Но в самолете такой угрозы не было?
- Нет. Да я вообще его не заметила. Задумалась о своем.
- Потом расскажешь, о чем именно, а пока подведем итоги:
а) наш, назовем его так – «наблюдатель», был ориентирован «только» на слежение, а не на причинение ущерба;
б) в ходе выполнения задачи он сумел избежать визуального контакта, либо «выставлял» блок, как я, что означает – он профессионал очень высокого уровня и он знал кто ты;
в) из этого следует: люди, сумевшие добыть такую информацию и задействовать такого профессионала, рано или поздно, нас найдут и, «почему-то», я не жду от этого ничего хорошего;
г) кому-то было нужно ИХ задержать и хотя вряд ли это альтруизм – «подарок» весьма кстати.
Только действовать надо быстро. Скажи, тебе нужен прямой контакт, или возможны варианты: зеркала, камеры?
- Возможны варианты. И дополни свою «диспозицию» еще одним: твои пресловутые «блоки» - защита от ленивого. Доказать?
- Спасибо. Приму как аксиому.
- Я сейчас выведу спутниковую «картинку» площади. – Энергично проговорил Вадим, открывая ноутбук.
- Остановись. – Ури даже протянул руку в его сторону. – У твоих «абсолютно защищенных» каналов связи есть как минимум один недостаток – они уязвимы. Всегда можно отследить, если не сам запрос, то хотя бы факт его существования. Тем более, что мы не знаем, с кем имеем дело и какие у НИХ возможности доступа. Выведи картинку с сетевых «общественных» web-камер. Они защищены гораздо надежнее – законом «больших чисел».
Тем временем в распахнутые окна их номера ворвались звуки настоящей музыкальной «дуэли», разворачивавшейся на площади. По обычному, особенно для старой Европы, бюрократическому недоумию, муниципалитет пригласил на площадь в один вечер два разных оркестра – фольклорный и джазовый. Начав со взаимных требований покинуть территорию, через стадию «кто громче», наполнившую пространство жуткой какофонией, музыканты, наконец, перешли к импровизационному диалогу, чем дальше, тем более азартному, демонстрируя если и не виртуозность владения ремеслом, то уж во всяком случае – восторг от сопричастности к ИСКУССТВУ. Постепенно этот азарт захватил всех, площадь быстро наполнялась людьми, охотно и радостно сопереживавшими «дуэлянтам». Наивная жизнерадостность этого действа была столь заразительной, что на какой-то момент им даже показалось, будто и они являются его частью.
- Они здесь. – Вернула их к действительности Кьяра. – Скинхед у стены противоположного здания, одного из обрамляющих площадь, пара туристов, он иона – в центре, клоун – у импровизированных подмостков фольклорного ансамбля и ближе к нам аристократического вида седовласый господин, раскуривающий трубку.
- Это все?
- Да. Я уверена. – Вдруг лицо Кьяры приобрело выражение удивления и даже растерянности. – Но их цель не мы. Вон тот панк-подросток неопределенного пола. О Боже – это ОНА.
- Сидите здесь и ждите моего «выхода» - вы поймете. – Ури говорил негромко, бесстрастно, будто учитель, излагающий ученикам многократно доказанную, а потому несколько надоевшую, теорему. – А когда поймете, быстро спускайтесь вниз, не на лифте. На площадь не выходите. В холле, рядом с мужским туалетом есть дверь в служебные подсобки – она будет открыта. Через нее попадете на улицу. Ждите меня там.
Через короткое время у противоположной стены появился подвыпивший бомж, в каких-то уж очень ветхих и явно не благоухающих, лохмотьях. Его сторонились. Образовавшаяся вокруг него линза пустоты позволяла двигаться неожиданно быстро, несмотря на расхлябанную, шаркающую походку. Он поравнялся со скинхедом как раз в тот момент, когда тот уже протянул руку к цветастому ирокезу подростка.
- Честь дамы!!! Хамы!!! – Вдруг завопил по-русски бомж и размашисто занес правую руку для удара, но прежде, чем она закончила свое движение, скинхед как-то странно развернулся и начал оседать на брусчатку мостовой. Несмотря на огромное желание досмотреть, Йорам, Кьяра, Вадим и Леа, подчиняясь полученным «инструкциям» быстро сбежали по ступеням в холл. Когда, пробравшись через темные, пахнущие пылью и пряными специями, подсобки, они наконец выбрались наружу, серая «тойота» wagon, въехавшая правыми колесами на тротуар уже нетерпеливо «моргала» фарами, а через несколько секунд они уже мчались «навстречу закату».
- На втором светофоре – налево. – Властно скомандовала, снимая оказавшийся париком ирокез, незнакомка.
- А мы, вообще-то, не такси. – Скорее удивился, чем возмутился Ури.
- Так будет лучше – уже примирительно заговорила девушка – и поверьте, я не желаю вам зла. Особенно после всего этого. – Кстати, меня зовут Ребекка.
- Приятно познакомится. – Почти растеряно пробормотал Йорам, от неожиданности даже забывший о своем «амплуа» ироничного циника.
- Откуда этот жуткий наряд? – Поморщилась Кьяра.
- Махнул не глядя с реальным бомжом.
- А машина?
- Позаимствовал. – Коротко бросил Ури.
- Да, это было не очень вежливо. – Не удержалась от улыбки Ребекка.
- Ну раз уж у нас сегодня «вечер вопросов и ответов», - начал, видимо пришедший в себя Йорам – не подскажете, куда едем?
- Едем мы к моему другу, - Ребекка снова улыбнулась, увидев, как изменилось лицо Йорама при упоминании о друге – у него небольшой домик здесь в пригороде. Он все объяснит.
- Ну, кое-что попробую объяснить я. Наша очаровательная спутница – весьма авторитетная, в криминальных кругах «по обе стороны Атлантики», личность, по кличке «оценщица». А едем мы, надо понимать, к ее боссу и наставнику, по кличке «гончар». Важно так же отметить, – нарочито «лекторским» тоном продолжил Ури – что истинное уважение среди «ценителей» эти люди снискали благодаря уникальной коллекции артефактов древности, мистического или сакрального свойства. Мой брюссельский «знакомец», не без трепета, поведал мне, что Святой Грааль для вас – вроде вазочки для бижутерии в интерьере «фен-шуй» и настоятельно посоветовал держаться подальше.
- Ваш «знакомец» сильно преувеличивает. Хотя я действительно видела и даже прикасалась к Святому Граалю. – Ребекка обвела своих спутников открытым, несколько вызывающим, взглядом, слегка встряхнув «струящейся», до плеч, волной, цвета «воронова крыла», волос. – Вам, – она обратилась к Лее – наверное, будет любопытно узнать, что это, естественно, не чаша Иосифа Аримафейского, окропленная кровью Спасителя. Таковой не существует: иудаизм просто запрещает подобные ритуалы с человеческой кровью, а главные герои этой трагедии, как известно, были иудеями и, причем, весьма религиозными. «Грааль» - это от еврейского «гораль» - судьба. Святыня, о которой идет речь, это искусно отлитая из золотых сплавов и богато украшенная Великим Мастером Бецалелем, по приказу пророка Моисея, чаша, для хранения легендарного МАННА, питавшего ваших предков сорок лет, после выхода из Египта. «И нарек дом Исраэйлев имя ему манн: он, как семя кориандровое, белый, а вкус его, как у лепешки с медом» (Исход 16:31). «И сказал Моше Аарону: возьми один сосуд и положи туда полный омер манна, и поставь его пред Господом для хранения в роды ваши. Как повелел Господь Моше, поставил его Аарон пред заветом для хранения. А сыны Исраэйлевы ели манн сорок лет, до пришествия их в землю обетованную; манн ели они, доколе не пришли к рубежу земли Кенаанской. А омер – десятая часть эйфы» (Исход 16:33-36). В настоящее время – Ребекка нарочито передразнила лекторские интонации Ури – вне зоны досягаемости. Скорее всего – в подвалах Ватикана.
- Откуда Вы знаете, кто мы? – Спросил Вадим.
- Я многое о вас знаю. Но об этом лучше поговорить с Гончаром. Да мы уже почти приехали: не прозевайте поворот направо – это не «автобан».
Минут через пятнадцать они въехали в мягко открывшиеся перед ними ворота из кованного железа. «Небольшой домик» оказался настоящим поместьем, с центральной усадьбой, стилизованной под венский Бельведер легендарного Евгения Савойского. На пандусе у входа их встречал сам хозяин – среднего роста крепкий немолодой человек с приятным лицом, обрамленным густой копной седых волос.
- Добро пожаловать в мой дом. – Произнес он, широким жестом приглашая их пройти в сторону высоких, двухстворчатых деревянных дверей, предварительно передав руль здоровенному, атлетического сложения, как бы это сказать, афроевропейцу Стенли. – Марта покажет вам ваши комнаты. А вам – он обратился к Ури – я настоятельно рекомендую переодеться. В вашей, с женой, комнате вы найдете все необходимое.
Примерно лет сорока, Марта, с непроницаемым лицом и в таком же, как лицо, форменном платье, слегка наклонила голову, словно обозначая, кто именно выполнит распоряжение хозяина.
- Когда будете готовы, - продолжил Гончар – жду вас в гостиной, на первом этаже.
Через пол часа все собрались у камина, в просторном, изыскано обставленном, чуть стилизованном под «готику», зале. На низком, красного дерева, изящном столике, по принципу «равно-удаленности» от кресла каждого, стояли прямоугольные хрустальные графины, наполненные разного оттенка янтарными жидкостями, источающими дорогой, «манящий» аромат.
- Такое впечатление, что вы нас ждали. – Произнесла Леа, пытаясь выдержать пристальный взгляд хозяина дома.
- Ждал, но не так скоро.
- Нам нужны ответы. – Не очень дружелюбно начал Вадим.
- А у вас уже есть вопросы? – Парировал тот и, воспользовавшись замешательством Вадима, продолжил. – Боюсь, вы даже не представляете, во что ввязались. В качестве «бонуса», хочу вам представить мою очаровательную помощницу.
- Да мы уже, вроде как, познакомились. – Произнес Ури. – Или у вас их много, столь же очаровательных?
- К сожалению, не могу себе позволить. – Сокрушенно развел руками Гончар. – Тем более, что столь уникальной все равно не найти. Знакомьтесь: вторая жена фараона Хнум-Хуфу, или Хеопса, она же его сводная сестра, царица Хенутсен, отправленная мужем в публичный дом, чтобы добыть деньги на строительство Великой Пирамиды. Желая искупить этот свой грех, великий фараон повелел оказать царице высочайшую милость, похоронив ее в один с ним день, в его пирамиде, во второй погребальной камере, камере царицы, расположенной над его собственной. «В миру», современном нам с вами, великая царица наречена именем Ребекка, по прозвищу – оценщица.
Наступившую тишину внезапно нарушил робкий голос Йорама.
- Не подскажете, а Наполеон тут у вас в какой палате?
- Ценю Ваше остроумие, особенно уместное при путешествии в обществе очаровательной Медузы Горгоны, врагов повергающей взглядом единым ...
Беседа. Фрагмент шестой.
- А хорошо ведь, господа?! Правда! Мне нравится.
- Не перехвалитесь, уважаемые.
- Ребекка?!! А ты тут что делаешь?
- Слежу. А то вас заносит, время от времени. Чувство меры изменяет. Скромней надо быть, господа! А то ведь как дети, ей Б-гу …
- Когда-то Ремарк написал: «Есть что-то детски-трогательное в затылке женщины. Наверное, поэтому на нее нельзя по-настоящему сердиться» . Никогда не задумывались, почему МУЗА всегда – ЖЕНЩИНА.
- Вопрос из серии «почему на женские попы смотреть приятней, чем на мужские лица».
- Фу, господа! Моветон! Я думаю, наша очаровательная муза имеет в виду кличку «оценщица». Для интеллигента, «чей родной язык – русский» , слишком прозрачная аналогия: оценщица – процентщица …
- Вот об этом я и говорю. И я не старуха, да и вы, господа, не Достоевские!
- Спасибо за напоминание. Нет, правда. Однако, милая леди, Вам пора – ваш мир стремительно меняет очертания
И все уже давно не то, чем кажется.
В строке прокрустовой удобно ль СЛОВУ ляжется?
Благая ль весть – твое напоминание?
Пора, Ребекка, пора. Там без тебя неуютно и холодно. Твой мир, как и наш, не терпит пустот. Не забывай нас. Б-г даст, свидимся …
Глава 6. Ребекка.
- «Отец истории» Геродот сильно преувеличил мои скромные способности, считая, что я могу заработать ЭТИМ на строительство Великой Пирамиды. Пирамиды к тому времени существовали уже тысячи лет и не имели никакого отношения к погребению. Дело в том, что пирамиды – это, по-вашему, энергетические установки, но имеющие дело с энергией совершенно особого рода. В первом приближении ее можно назвать ЖИЗНЕННОЙ. Хеопс был одержим их ТАЙНОЙ. В цивилизации культа смерти ее правители были одержимы жаждой ВЕЧНОЙ жизни. Эта одержимость, действительно, требовала денег – она была, как наркотик, одурманивающий сознание. Евнух, владевший «заведением», куда послал меня мой царственный супруг, не рискнул задействовать его любимую жену непосредственно в «технологическом процессе», но использовал это как гениальный «PR-ход», столь эффективный, что слава о нем, через две тысячи лет, дошла до Геродота. И более того, действительно помогла Хеопсу проникнуть в самую величественную из пирамид, обнаружив там две камеры, которые он решил использовать как погребальные: «Принадлежащий Тростнику и Пчеле, Великий Повелитель Обоих Миров, Верхнего и Нижнего Египта» был уверен, что если мы будем погребены в этих камерах, то немедленно воскреснем к ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ. Самое удивительное, что со мной именно так и произошло. Его же тело, а точнее – мумия, просто превратилось в прах. Разница, видимо в том, что я умерла НЕ естественной смертью – на момент погребения мне было двадцать три года. Через семь дней я очнулась в своем склепе. Нужно ли говорить, какой это был шок, но кроме того, я считала себя «грязной», отверженной даже смертью. Выбравшись из пирамиды, я сторонилась людей. В какой-то момент я решила пойти в пустыню, в надежде, что смерть все же сжалится надо мной. Меня подобрал жрец-отшельник. Выслушав мою историю, он ей поверил и, более того, сказал, что я НЕ ЕДИНСТВЕННАЯ. Он же научил меня пользоваться моим новым СОСТОЯНИЕМ: дело в том, что с тех пор, каждые двадцать три года, в день моего захоронения, я впадаю в кому, продолжающуюся семь дней. Очнувшись, я очень смутно помню события, предшествовавшие очередной инициализации, или, по-вашему, «перезагрузке». Зато отчетливо помню свою первую «инкарнацию», жизнь во дворце Хеопса. Я – как древний манускрипт, прошедший через множество эпох: кто-то пытался писать на полях, кто-то – на обратной стороне. Эти записи отрывочны, невнятны, иногда почти затерты. Четким остается лишь первоначальный текст. Но то, что не помнит сознание, «помнит» тело: видимо, какое-то время я провела в средневековой «психушке» - я абсолютно невосприимчива к нейролептикам, как растительным, так и синтетическим и вообще – к ядам; горела, как ведьма, с тех пор огонь не только не причиняет мне боли, но даже не оставляет следов. Вообще, средневековье очень многому меня «научило». А главное – свойству крови и не той, которая в жилах, а той, которая «из жил». Пролитая кровь – главная составляющая, практически, любого сакрального обряда, какую бы религию он ни воплощал. Иудаизм, его «базовая» составляющая – Ветхий Завет, первым ограничил этот поток кровью животных: заповедь «не убий» - универсальна. Это означает, что кровь – не просто «биохимическая жидкость», она – носитель той самой ЖИЗНЕННОЙ или АСТРАЛЬНОЙ энергии. Неудивительно, поэтому, что Пирамида изменила мою кровь, что-то структурное, базовое. Попав на какую-либо поверхность, она моментально «впитывается», становясь частью объекта, но и делая объект МОЕЙ частью. Я могу его ЧУВСТВОВАТЬ: местоположение, состояние. И это не просто «GPS-маркер»: если объект статичен, это не причиняет больших неудобств, но если он приходит в движение или разрушается, ощущения могут быть весьма болезненными. Инициация Ока Мира во дворце Дхритараштры, активировало наше (да это не «штучное изделие»). Так мы узнали о вас и, как выяснилось, не мы одни. Собственно, этого следовало ожидать – поэтому я и полетела в Дели: если не оградить, то, хотя бы, предупредить. Однако, человек, который «вел» вас в аэропорту, оказался совсем не так безобиден, как можно было подумать – он попытался меня убить. Не слишком изобретательно – игла с очень сильным нейролептиком, замаскированная под перстень. Почувствовав укол на тыльной стороне ладони, я дернула рукой так, чтобы образовалась царапина и успела «мазнуть» выступившей кровью его по лицу. Помню, как он демонстративно-участливо улыбнулся, будто человек, знающий нечто, недоступное мне. А потом удивился, когда, попытавшись вытереть кровь, обнаружил, что носовой платок сухой. В конце концов, его убил яд, предназначенный для меня, поэтому никаких угрызений совести я не испытываю. Ликвидировав, таким образом, непосредственную угрозу, я решила, что следовать за вами дальше небезопасно, не только для меня, но и для вас. Той же кровью я пометила край твоей – Ребекка посмотрела на Йорама – одежды. Так я смогла проследить вас здесь, в Брюсселе, но поняв, что за мной следят, не стала входить в контакт. Остальное вы знаете.
- Кто же нас преследует? – После некоторой паузы спросил Вадим.
- Именно это нам и предстоит выяснить. – Хозяин дома обвел всех своим внимательным, «фирменным», взглядом. – Разрушение Второго Иерусалимского Храма выбросило в мир, совершенно к этому не готовый, совокупность ПРЕДМЕТОВ, артефактов огромной мистической силы. Это вызвало настоящий «пассионарный» хаос: заключенной в них пассионарной энергии оказалось достаточно для возникновения многочисленных тайных «братств», а мистические свойства давали иллюзию обладания ВЫСШЕЙ СИЛОЙ или ВЫСШИМ ЗНАНИЕМ. Тамплиеры и, наследовавшие им, масоны – лишь самые известные и самые одиозные из этих сообществ, но были и другие. Причем, не только другие сообщества, но и другие ПРЕДМЕТЫ. Сейчас уже трудно достоверно понять, что было в начале, «яйцо или курица»: то ли артефакты Второго Храма породили тотальную охоту за материальными воплощениями мистических сил, что привело к обнаружению предметов, более древних, чем наша цивилизация; то ли ХРАНИТЕЛИ ДРЕВНЕГО ЗНАНИЯ начали охоту за новыми артефактами, чем, невольно, обнаружили самих себя и некоторые из своих секретов. Да оно и неважно. Обнаруженный вами пирамидон относится именно к этой, более древней, категории. У кого-нибудь есть доллар, - вдруг спросил он – не держу при себе мелочи.
Йорам молча протянул банкноту.
- Так вот, - продолжил Гончар – на реверсе, как вы, конечно, знаете, изображены две стороны Большой Государственной Печати США. Одна из этих сторон представляет собой рисунок пирамиды, увенчанной Всевидящим Оком. Никаких ассоциаций не вызывает?
- Не хотите же вы сказать, что нас преследует правительство США? – На этот раз в голосе Йорама прозвучало искреннее удивление.
- Нет, конечно. Но не секрет, что Отцы-Основатели отпочковались от древнего и крайне загадочного тайного общества, ошибочно причисляемого к Масонам. Фактически, они были ревизионистами, провозгласив веру в Бога Творца (наши начинания благословенны) и отказ от жесткой, «казарменной», иерархии (единство в многообразии), но сохранив указание на «истоки» в виде «Лучезарной Дельты», что, в сущности, и является найденным вами артефактом.
- Здесь безопасно? – Вдруг спросила Кьяра.
Гончар удивленно посмотрел на нее.
- Полную гарантию, как известно, дают только Господь Б-г и страховой полис. Третья в этом списке – моя вилла.
Его слова еще звучали в воздухе гостиной, когда Йорам рванулся со своего места и опрокинув кресло Ребекки, закрыл ее своим телом. Прежде, чем, просвистевшая над их головами, пуля разбила мраморную каминную полку, он успел ПОЧУВСТВОВАТЬ упругую силу ее бедер, мягкую хрупкость плеч… Смущенный, он вскочил на ноги.
- Лежать! – Заорал Ури, снова опрокидывая его на пол.
Однако продолжения не последовало.
- Ты?!! – Вставая, уставился на Йорама Ури, будто увидел его впервые.
- Да я! Почувствовал. Так же, как Кьяра. Может быть, чуть острее.
- Видимо, на то были причины. – Понимающе усмехнулась Леа.
- Кажется, я твоя должница. – Ребекка одарила его долгим, пронзительным, как только что пережитое им мгновенье, взглядом.
- Рад был оказаться полезным. – Нарочито сухо ответил, приходя в себя, Йорам.
В этот момент в комнату вбежал не на шутку перепуганный чернокожий гигант Стенли.
- Вы в порядке?
- Что это было? – Проигнорировал его вопрос хозяин.
- Снайперский выстрел с очень большого расстояния. Мы этим занимаемся, но вам лучше спуститься в убежище.
- Поздно. На данном этапе нам лучше разделить наши усилия. – Он повернулся к своим гостям. – Вам, я думаю, стоит вернуться в Израиль. Сколько свитков было при пирамиде.
- Пять. – Ответила Леа.
- Полный комплект. Для полной активации Ока Мира необходимо повторить проделанную вами процедуру со всеми свитками. Не важно, в каком порядке, но я очень рекомендую, прошу, этого не делать. Ребекка уже обмолвилась, что у этого пирамидона есть «тираж» - насколько мне известно, их пять, так же, как и активирующих свитков. Один нашел я, другой – вы. У кого остальные – это не вопрос «на миллион долларов», это вопрос жизни и смерти. Активация не просто дает «красивые картинки», она открывает многоуровневый канал связи. В выигрыше от этого окажется тот, у кого на момент открытия будет больше информации. На сегодняшний день – это наши враги. Надо, хотя бы, уравнять шансы. Этим займусь я. Вы же займитесь свитками. Это не просто «штрих-код», а точнее – не только штрих-код. Это еще и «письменность». Попытайтесь ее расшифровать – мне это не удалось. Сведите к минимуму любые официальные контакты, в том числе – с институтом. У меня есть небольшая (на этот раз, действительно небольшая), но хорошо оборудованная квартира-студия в Мишкенот Шаананим . Ребекка поедет с вами – она обеспечит доступ к моим ресурсам. Добро пожаловать в мой мир, господа и да поможет нам Бог!
* * *
Перелет в Израиль прошел без каких-либо происшествий. Судьба будто давала им передышку, time out, чтобы осмыслить события последних дней: институтские беседы, СОН, перелет в Индию – все, вплоть до встречи с Ури и Леей под брезентовым сводом административного шатра на раскопках в Хастинапуре, все это казалось невообразимо далеким. Мир непоправимо изменился с тех пор – в нем появились Гончар и Ребекка. Да и сами они уже не были прежними. Прямо из аэропорта Кьяра, Вадим, Леа и Ури отправились в институт, куда доставили их индийские находки. Ребекка и Йорам – в Иерусалим, разворачивать альтернативную лабораторию (а возможно – убежище?) в Мишкенот Шаананим.
Изысканный, богемный Мишкенот Шаананим, Обитель Блаженных, живописными террасами спускается от улицы царя Давида к неглубокому, но широкому оврагу, оборудованному под одну из самых крупных в стране открытых концертных площадок, называемую «Бассейны султана»: во времена турецкого владычества здесь, действительно, располагался бассейн. По другую сторону оврага возвышаются величественные стены Старого Города. Пятикомнатный коттедж, «любезно» предоставленный в их распоряжение, ничем не выделялся в ряду таких же, одинаково непохожих друг на друга, строений. Ну разве что Wi-Fi антенной на крыше. В подвале был оборудован мощный автономный сервер. Йорам «припал» к оборудованию, как Антей – к жизне-дарящей Матери-Земле: тестировал, инсталлировал какие-то собственные программы с набора флешек, с которыми никогда не расставался, менял конфигурацию, делая ее более похожей на, привычную для «большинства пользователей», институтскую систему. Ребекка была рядом, молчаливая, сосредоточенная, как выяснилось, весьма неплохо владеющая навыками системного оператора, что оказалось, как нельзя кстати.
- А мы неплохая команда. – Уже под вечер устало произнес Йорам развалившись в удобном мягком кресле, развернутом в сторону раздвижной стеклянной стены салона, открывавшей потрясающий вид на залитый огнями Древний Иерусалим.
- Ты имеешь в виду только работу?
- ?!
- Ты меня боишься?!
- Да …
- Просто и честно.
Ребекка подошла сзади, окутав его мягким ароматом своих духов. Он ощутил на шее прохладное прикосновение ее длинных тонких пальцев. Она склонилась к его плечу, слегка прикусив зубами мочку уха. Воздушный шелк ее волос приятно щекотал щеки. Заведя руку за спину, он «перетянул» ее к себе на колени, коснулся ладонью живота, забравшись под облегающую голубую майку. Потом, запутавшись в тесьме, стягивающей на ее талии просторные шелковые шаровары, неожиданно для самого себя, рванул ткань, разорвавшуюся с сухим треском, отбросил ее далеко в сторону и заведя руку между ее ног, ощутил приятную нежность кожи с внутренней стороны бедра. Содрогнувшись всем телом, Ребекка выгнулась ему навстречу. Он поднялся, подхватив ее на руки и отнес в спальню. … Это был долгий, изнуряющий, как пески пустыни, марафон, когда они упивались телами друг друга, содрогаясь от совпадения прикосновений, теряя грань между забытьем и реальностью ... Они уснули глубокой ночью, в сладком изнеможении так и не в силах оторваться друг от друга. Однако, открыв глаза под утро, Ребекка поняла, что разбудило ее ощущение пустоты – Йорама рядом не было. Набросив халат и пройдя в салон, она обнаружила его голым по пояс, в каких-то неопределенного цвета шароварах, босиком стоящим перед огромной, во всю стену, прозрачной доской из металлизированного пластика, наполовину испещренной «загадочными письменами», сиречь, понятными лишь одному ему, корявыми каракулями.
- Тебе сварить кофе?
- Все не то, чем кажется! – Йорам посмотрел на нее совершенно отсутствующим взглядом.
Беседа. Фрагмент седьмой.
- Великий плохой писатель Михаил Анчаров однажды рассказал притчу.
«Пять человек поспорили, что такое СЧАСТЬЕ. Один сказал: «Счастье – это когда много любви и много работы: любовь побуждает к работе, а работа – к любви». Второй сказал: «Счастье – это когда нет ни работы, ни обязанностей, ни домашних заданий. А есть Земля и Небо и можно сколько угодно писать их красками, ваять резцом». Третий сказал: «Счастье – это когда можно кидать идеи, пачками и не заботиться об их осуществлении». Четвертый сказал: «Счастье – это когда можно бороться, отстаивать свое мнение, стоять насмерть за правое дело … и дарить подарки». И только пятый молчал, потому что его счастьем было сожрать все то, что сделают остальные четверо».
- Зачем люди идут в горы? Затем, что они существуют? Жизнь дана человеку, чтобы ДУША прозрела. Кому-то для этого нужно забраться на Эверест. Кому-то – погрузиться в пучину порока, чтобы из глубин бездны отчаяния воздеть лицо к Небесам и прокричать: «Это Я, Господи! Неужели Ты оставил меня?!». Кому-то – объяснить другим, то чего они раньше не понимали, нарисовать то, чего они раньше не видели. И только сожрав «все то, что сделают остальные четверо», получишь лишь чувство сытости – где уж тут о душе-то подумать?
- Вот за что не люблю Анчарова, так это за «совковый» оптимизм. Добро бы сожрали «все то, что СДЕЛАЮТ остальные четверо» - быть сытым совсем не так плохо, к тому же, это обеспечивает их востребованность. Но ведь сожрут и самих тех четверых! Съедят поедом и косточки не сплюнут! Зачем!!! Опомнитесь, человеки – их ведь всего-то четверо! А вас …
«И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много.» (От Марка 5:9).
Глава 7. Меридиан.
- Все не то, чем кажется. – Произнесла с порога Кьяра, оглядывая салон их «убежища».
Вошедшие следом Вадим, Леа и Ури так же с любопытством разглядывали открывшуюся им мизансцену.
- Всегда рада вас видеть. – Не смогла скрыть досады Ребекка.
- Разочарована.
- Немного.
- Просто и честно…
- Тяжело с вами, экстрасенсами. – Пришел на помощь Ребекке Йорам, жестом приглашая всех к большому овальному столу посреди комнаты. – Тебе помочь?
- Помоги. – Ребекка напряженно смотрела в глаза Йораму.
- Думал, ты откажешься. – Произнесенные Йорамом слова, будто существовали отдельно от него, в этот момент смотрящего на Ребекку с нескрываемым восхищением и нежностью, de-facto утверждая новый порядок вещей в их команде.
- Тяжело с вами, экстрасенсами. – Пробормотала, отводя глаза Ребекка, но в голосе ее слышалось явное облегчение.
- Сначала – ты. – Сказал Йорам, глядя на Кьяру, когда все получили по чашечке густого, ароматного кофе, сваренного на большом металлическом подносе с песком.
- Индуизм нельзя отнести к язычеству, несмотря на богатый пантеон богов, ибо все они, включая богов Тримурти (индийскую Троицу) – Брахму, Вишну и Шиву, подчиненно соотносятся с Великим и Всемогущим Верховным Божеством, не называемым, но обозначаемым мантрой Ом. Т. е. по сути, Ом ничем не отличается от Бога Творца Ветхого Завета, у которого, как известно, так же есть свое весьма многочисленное Воинство. В чем же отличие истории Ведической от Ветхозаветной. Герои Рамаяны и Махабхараты ПОЛУЧАЮТ от богов, как сказали бы наши уфологи, супер-прогрессивные технологии: ядерное и лазерное оружие, виманы, сиречь – летающие тарелки и т. д. Персонажи Ветхозаветные: Ноах (Ной), Великий Мастер Бецалель при пророке Моисее и другие, получали лишь подробные описания того, что они должны были сделать САМИ. Ведическая и допотопная (в смысле – до потопа) история изобилует рассказами о прямом участии богов в делах смертных. Начиная с Ноя, люди действуют самостоятельно, руководствуясь СВОБОДОЙ ВЫБОРА (чего не было у персонажей Ведических), следовать или НЕ следовать определенным НРАВСТВЕННЫМ установлениям. Моисей не был ни богом, ни полубогом, он был ПРОРОКОМ и это еще одно отличие от истории Ведической – существование ЛЮДЕЙ, генетически никак не связанных с небожителями, но обладающих особыми, экстраординарными способностями, т. е. – ТАЛАНТОМ. Таким образом, талантливые люди – это инструмент влияния Бога на повседневную жизнь людей. Но инструмент, такой, например, как токарный станок, требует энергии. Великий ученный Лев Гумилев назвал энергию, приводящую «в действие» талант, ПАССИОНАРНОЙ. Одним из проявлений пассионарной энергии является возникновение новых этносов, т. е. новых народов. Самым одиозным примером такого этногенеза является, описанное в Ветхом Завете, возникновение евреев. Характерно, что становление евреев, как народа, т. е. самостоятельной этнической единицы, началось с ЧУДА, со многих чудес, явленных пророком Моисеем. Когда количество свидетелей ЧУДА превышает некую критическую массу, возникает новый народ – это общее правило любого этногенеза: так было с евреями, так было со средневековыми еретиками, которые, вне всякого сомнения, были новым этносом, а их истребление – соответственно, геноцидом. Борьба с Альбигойской ересью и костры инквизиции унесли жизни одного миллиона человек. Что же заставляло неграмотных крестьян идти на костер с мужеством первых христианских мучеников, порождая сомнения и вселяя мистический ужас в души самых убежденных палачей? Теософские противоречия между дуализмом гностиков и папским тринитаризмом?!! Смешно, не правда ли? Тому могла быть только одна причина – свидетельство ЧУДА!
- Но почему же ЧУДО столь публичное, что вызвало такой гигантский выброс пассионарной энергии, оказалось незамеченным летописцами и историками? – Несколько скептически посмотрела на Кьяру Леа.
- А кто сказал, что незамеченным?!! Из протоколов допросов Святой инквизиции следует, что Альбигойцы считали себя последователями еще учеников Спасителя, бежавших из Палестины в Европу после Великой Казни и научившихся сохранять чистоту веры даже в условиях эллинистического язычества, насаждаемого Римской империей. Те первые адепты новой веры привезли в Европу ТАЙНУ, Святой Грааль, таинственную ЧАШУ. Многочисленные свидетели описывают МНОГОМЕСЯЧНЫЕ бдения избранных у СВЯЩЕННОЙ ЧАШИ, не только наполняющей благодатью дух, но и питающей тело, позволяя им все это время обходиться без еды и питья. А хроники, описывающие празднование катарами весеннего равноденствия 14 марта 1244 года в крепости Монсегюр, за двое суток до их полного уничтожения, говорят о некоем материальном предмете, превратившем праздник в таинство, настолько потрясшее осаждавших крепость рыцарей, что некоторые из них тут же принимали посвящение в катары, неминуемо обрекая себя на сожжение. Не Закон и даже не Десять Заповедей попросил у Создателя Моше-рабейну (пророк Моисей) в доказательство Божественности своей миссии, но ЧУДА. Причем всякий раз чудо совершалось посредством некоего материального артефакта, будь то посох, или Ковчег Завета, или чаша с Манном и т. д. Другими словами, существует некая совокупность предметов, позволяющая управлять пассионарной энергией и, соответственно, человеческой историей. В Торе, или Пятикнижии Моисея, под предлогом строительства Скинии (т. е. походного Храма), дается подробное и тщательное описание этих предметов, их размеров и устройства. Будто речь идет о некоем «интерфейсе», а Каббала, древнейшее мистическое учение – это «инструкция пользователя». Проблема же заключается в том, что большинство «пользователей», особенно современных, не читали «инструкцию». Но нас, в данном случае, интересует не это: по сравнению с Ведическим, был создан принципиально новый механизм управления историей, исключающий НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ вмешательство Высших Сил. Если в качестве «рабочей гипотезы» принять теорию, изложенную нам Леей в Хастинапуре, то среди этих сил есть находящиеся в «оппозиции» к Создателю, традиционно именуемые «темными» или «демоническими». Разрушение описанного механизма приведет к их прямой экспансии на Землю – Войне Миров, кстати, уже описанной в ведении к Махабхарате.
- Но разрушить эти предметы невозможно! – Подхватил тему Йорам. – Отмеченное Его прикосновением «да пребудет в роды ваши», т. е. ВЕЧНО. Однако, как действует этот «интерфейс»? Очень упрощенно, это можно сравнить с работой звукооператора, ИЗМЕНЯЮЩЕГО ПОЛОЖЕНИЕ рычагов на пульте управления и добивающегося, таким образом, нужного звучания. Т. е. управляющим воздействием является изменение КООРДИНАТ предметов. Но понятие «координат» имеет смысл только в координатной системе, т. е. совокупности объектов, считающихся БАЗОВЫМИ, «неподвижными». Мне кажется, я нашел такую координатную систему – это Меридиан Мегалитов. Если провести геодезическую линию (т. е. кратчайшее по сфере расстояние) между пирамидами Гизы и островом Пасхи, известном своими мегалитическими статуями, ее продолжение, огибая Земной Шар, пройдет через Петру, шумерский Ур, рисунки пустыни Наска, мегалиты Перу и Боливии, причем Наска делит полукруг между Гизой и ее антиподом в соотношении «золотого сечения», а антиподом острова Пасхи является загадочный и мистический Кайлас на Тибете. Все это не может быть случайностью, особенно в свете истории Ребекки. Если нельзя разрушить предметы, того же эффекта можно добиться, разрушив «координатную систему» - меридиан мегалитов. Одна из таких попыток, видимо, описана во фрагменте книги «Бытие», связанном с Вавилонской Башней, т. к. целью строительства было вернуть на землю «ушедших» богов. Долгое время этот фрагмент считался притчей, пока не были найдены развалины зиккурата Этеменанки.
- Зиккурат Этеменанки не может быть Библейской Вавилонской башней, просто по времени. – Возразила Леа. – Он был построен Навуходоносором II через 1200 лет после событий, описанных в Библии. Ты забыл про Мохенджо Даро. Он находится на том же «меридиане», а найденные нами свитки, относятся к той же письменной культуре. Город был разрушен ядерным взрывом примерно 3,700 лет назад, что вполне совпадает с Библейской датировкой эпизода, связанного с Вавилонской башней.
- Но Мохенджо Даро в Индии, а не в Ираке. Я уж не говорю про «ядерный взрыв» 3,700 лет назад.
- А кто сказал, что «Вавилонская башня» имеет хоть какое-то отношение к городу Вавилон? Тут много путаницы. Во второй книге Пятикнижия, книге «Исход», говорится, что Моше-рабейну получил Скрижали Завета на горе Синай и многие поколения «читателей» абсолютно уверенны, что это произошло на Синайском Полуострове. На самом же деле, Библейское «Синай» образовано от ивритского «снэ» - терновник, потому что впервые к этой горе Моисей пришел на свет горящего терновника, «Неопалимой Купины», еще будучи пастухом, а это никак не могло быть на Синае. Гора Синай это не «Джабль Муса» в синайской пустыне, а Кар Ком, здесь, у нас, в южном Негеве. На сегодняшний день это признал даже Ватикан. Что же касается Вавилонской башни, то в Библии об этом сказано так.
«И было: двинувшись с востока, нашли (люди) долину в земле Шинар, и поселились там. И сказали друг другу: давай наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а горная смола была у них вместо глины. И сказали они (друг другу): давайте построим себе город и башню, главою до небес; и сделаем себе имя, чтобы мы не рассеялись по лицу всей земли. И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие». (Бытие. 11:2-6). «И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город. Поэтому наречено ему имя Бавэл, ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по лицу всей земли». (Бытие. 11:8-9).
И опять тут много неясного. Сама морфологема первого же предложения говорит о том, что пришедшие (или пришельцы?) отличались от живших там. Чем? Ростом, цветом волос, глаз, кожи? Кроме того, они владели технологиями, неизвестными «аборигенам». Так может это и есть голубоглазые, белолицые, светловолосые гиганты АРИИ? Это, кстати, объясняет отсутствие крепостных стен у Мохенджо Даро: кому придет в голову нападать на тех, кто на порядок «выше», в прямом и переносном смысле. Много неясного и с «землей Шинар» (или Синар, что одно и то же). Традиционно ее относят к Месопотамии, но мало кто задумался над тем, что эта привязка гораздо более поздняя. Ее сформулировали составители Септуагинты (перевод ТАНАХ-а или Ветхого Завета на греческий) во II веке до н. э. Основывались они на имени города – Бавэл, а затем, поскольку Шинар уже был отнесен к Месопотамии, идентифицировали Бавэл, как Вавилон. Налицо очевидная рекурсия. Само же словосочетание «эрец ше наар (что пишется так же, как Ш(С)инар)» может быть переведено, как «земля отрочества», или – «историческая родина». Так, кстати, называлось и древнее государство на территории нынешнего Судана. Но исторической родиной ариев был Индостан. Именно эта территория была колыбелью их цивилизации. И если смешение (а точнее, разделение) языков произошло там, с последующим расселением новообразовавшихся племен по континенту, это полностью совпадает с официальной версией о происхождении современных европейских народов, а также объясняет родство с санскритом большинства европейских языков, называемых «индоевропейскими». Следующий вопрос: КТО эти «люди», называемые арии? Сама стилистика эпизода выглядит, как вставка из каких-то других, более ранних источников. Но такими источниками могут быть только Веды. Тогда, вероятнее всего, общность, о которой идет речь – это осколок ведической цивилизации, уцелевший после глобальной катастрофы, именуемой «битвой на Курукшетре» и просто вернувшийся в ареал своего обитания. Вернувшись, люди захотели, естественным образом, восстановить свой прежний образ жизни, включая не только устройство и планировку городов, но и пантеон небожителей. Слова «сделаем себе имя» могут быть переведены и как «призовем себе БОГА», т. к. ивритское слово «шем», означающее «имя», является также эвфемизмом слова БОГ. И то, что город был разрушен, а сами они рассеяны, говорит о том, что обращены их устремления были не к Библейскому Богу Творцу. Название же «Бавэл» означает не «смешение», как многие думают, а «Ворота БОГА».
- Так вот откуда ощущение глобальной катастрофы в нашем, с Йорамом, сне. – Задумчиво произнесла Кьяра.
- Наш сон, если помнишь, привел нас в Хастинапур, а не в Мохенджо Даро.
- В Хастинапур нас привел «фоторобот», сделанный на основе нашего сна.
- Поскольку речь идет об очевидной культурной общности, эти города могут быть очень схожи. – Продолжила Леа. – Мохенджо Даро раскопан менее чем на десять процентов, а изучен и того меньше – раскопки прекращены из-за опасности фильтрации подземных вод, грозящих уничтожить памятник.
- Красивая теория. – Заговорил, молчавший до сих пор, Вадим. – Удачная догадка насчет «системы координат». Вот только, я думаю, ты – Вадим посмотрел на Йорама – поменял местами «причины и следствия». Мегалиты твоего «меридиана» не СОЗДАЮТ аномальную зону, являющуюся «началом отсчета», а ОБОЗНАЧАЮТ ее. Но тогда цель наших «оппонентов» - не разрушение мегалитов, а приведение их в действие. Идея о том, что эти мегалиты являются частями некоего механизма, или «силовой установки», не нова. «Запуск» этой силовой установки изменит «координатную полярность», в результате чего, «мобильные» артефакты Второго Храма из сдерживающего фактора превратятся в катализирующий. Леена теория о «Вратах БОГА» в Мохенджо Даро это полностью подтверждает.
- Покажите мне этот ваш Мохенджо Даро. – Вдруг сказала Ребекка.
Леа вывела на экран своего ноутбука слайдовую экспозицию, сделанную еще в Индии.
- Я ТАМ была. – Ребекка несколько растерянно оглядела остальных.
В этот момент во входную дверь тихонько постучали.
* * *
Гончар медленно шагал по амстердамскому кварталу Красных Фонарей. Ему нравилось это место, как может нравиться глянцевая обложка «плейбоя»: порок-diet, порок-light. В стороне, вокруг высокого, «грузного», чернокожего мужчины лет тридцати толпилась стайка мелких уличных сводников – «розничных агентов», словно пираньи, в ожидании своей добычи – наивного простака «с амбициями»: своя «витрина» на центральном бульваре – это как собственное телешоу в «prime time» - этого еще надо «заслужить». Мимо прошли молодые туристы из Британии, среди которых выделялся рослый смуглый парень с, собранными в пучок на затылке, тугими черными косичками. Совсем молоденькая девушка в одной из витрин, из одежды обремененная только стрингами и ярко-красными, на высоком каблуке, сапожками до колен, энергично зажестикулировала с простодушной улыбкой пытаясь привлечь внимание британца с экзотической прической. Поймав ее взгляд, тот как-то виновато улыбнулся, указав глазами на одну из девушек в группе и сделал неопределенный жест руками, могущий означать что угодно, от «я занят», до «не представляю, что с тобой делать». От «стайки» отделился неопределенного возраста чернокожий «парнишка» и, подойдя в плотную к Гончару, забубнил, внимательно разглядывая покрытие мостовой и нарочито форсируя заискивающе-просительные интонации.
- You are big man …
- Крутись в другом месте. Здесь еще успеешь. – Беззлобно пробурчал Гончар.
Внезапно лицо парня стало осмысленным и он указал взглядом в сторону витрины с давешней девицей, у которой в этот момент остановился круглый, как колобок, индус, намереваясь начать «бизнес-переговоры».
- Занято! – Рявкнул над его ухом Гончар, заходя внутрь «алькова».
Задернув шторы, девушка молча указала на едва заметную дверь в дальнем углу. Пройдя в нее, он оказался в уютной, не без «шарма», квартирке-студии, состоящей из салона и крошечной кухни. Большую часть салона занимал просторный мягкий диван и два таких же кресла, симметрично расположенные вокруг изящного журнального столика, со стеклянной столешницей. В одном из кресел сидел, вытянув ноги, гигантский, похожий на викинга, альбинос, казалось вот-вот готовый вытащить из-под кресла окровавленный боевой топор с, отполированной до зеркального блеска твердыми как камень мозолями, рукояткой. Этого впечатления не мог рассеять даже дорогой, в едва заметную серую полоску, темный костюм и мягкие кожаные, от «Армани», черные туфли.
- Ты просил о встрече. – Бесстрастно произнес «викинг».
- Я просил о встрече с НИМ.
- Этого в послании не было.
- А если б было?
- Думаю, результат был бы тот же. Тебе это важно?
- Слушай, а ОН вообще существует?
- Более определенно, чем мы с тобой, но не советую тебе пытаться в этом убедиться.
- Не грози мне. – Так же бесстрастно ответил Гончар. – Выстрел в Ребекку все изменил.
- Это была ошибка. Целью была не она.
- В моем доме?!
- У нас не было выхода: когда не знаешь, сколько времени у тебя осталось – это, как правило, означает, что его нет вообще. Он велел передать тебе это. – Альбинос достал из внутреннего кармана продолговатый, сероватого оттенка, незапечатанный конверт.
Заглянув внутрь, Гончар вытащил из конверта сложенный в «трое», листок плотной, такого же сероватого оттенка, бумаги, с каким-то странным геральдическим тиснением в верхней части и не менее странной строкой символов, похожих на древнеегипетские пиктографы – в центре.
- Это для Ребекки. Ты куда-то их упрятал. У нас возьмет время, чтобы их найти. Немного, но сейчас, как я уже заметил, его нет вообще. Тебе, в качестве «бонуса», велено передать на словах: «жестких» мер больше не будет, но есть проблема, которую надо решить. Остальное тебе расскажет Ребекка, когда увидит ЭТО.
* * *
Открыв входную дверь, Ребекка обнаружила, что за ней никого нет, но уже собираясь захлопнуть ее обратно, увидела на пороге продолговатый, сероватого оттенка конверт.
Когда тщательно закрыв за собой дверь и подойдя к столу, она вытащила из конверта сложенный в «трое», листок плотной, такого же сероватого оттенка, бумаги, с каким-то странным геральдическим тиснением в верхней части и не менее странной строкой символов, похожих на древнеегипетские пиктографы – в центре, кровь отхлынула от ее лица, сделав его похожим на все еще дрожащий в ее пальцах листок.
- Все не то, чем кажется. – Произнесла Ребекка таким же бесцветным, «серым» голосом. – ИХ целью, там в Брюсселе, была не я, а ты. – Она в упор посмотрела на Лею. А еще – МОЙ МУЖ ЖИВ.
Беседа. Фрагмент восьмой.
- Почему мысль о пришельцах- атлантах, посетивших или до сих пор посещающих нашу Землю, так будоражит умы: сколько-нибудь серьёзный ролик на эту тему на YouTube собирает миллионные аудитории?
- Поиски пришельцев во многом эквивалентны поискам Бога. Не идеи, не «общечеловеческого этического идеала», а Живого, Того, Кто Есть и все видит. Однако, определив Его, как Такового, Ветхий завет лишил нас «удовольствия непосредственного общения»: не то, что увидеть или понять, но даже назвать Его нельзя. «Не произноси Имени Господа, Всесильного твоего, в суе...» (Исход 20:7). А тут – ПРИШЕЛЬЦЫ. Они как БОГ – несоизмеримо сильнее и могущественнее нас, а в то же время, их можно потрогать, ощутить, пусть и с некоторым омерзением, зеленовато-сероватую субстанцию кожи, почувствовать, хоть и ядовитое, но ЖИВОЕ дыхание. А главное – приобщиться к СИЛЕ … Враждебной?! Ну и пусть! Лишь бы ощутить себя частью чего-то более великого: вот, когда начальник затрясется от страха, узнав КТО Я!!!
- А может быть, все не так плохо?! Может быть ОНИ есть те, кем и названы в Святых Книгах: Ангелы Господни! Не только наблюдающие, но и хранящие …
Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог -
На поиски Доброго Бога
И – ах, да поможет мне Бог…
А. Галич. Псалом.
Глава 8. Свет.
Свет был не просто ярким. Он был ВСЕОБЪЕМЛЮЩИМ, «плотным», осязаемым. Тактильные ощущения были настолько сильны, что воспринимались почти как боль! Но при этом исчезло ощущение веса – это было, как на тренировках по имитации невесомости … Давно … Что-то случилось со временем. В голове, черной на белом молнией, мелькнула строчка из одного русского поэта, кажется, лауреата Нобелевской премии: «… он слышал, как время утратило звук» . Команда! Вадим, Кьяра, Ребекка, Йорам – они ведь как дети, куда они без него?! Звучание их имен словно рассеяло тактильную боль, отозвавшись в груди странным теплом … Странным?! Он кого-то забыл – Леа? Но она не в команде … Что было до света?! Ах да, они смотрели запись камеры наблюдения. На реверсе – он еще подумал, что это похоже на фантазию Аверченко о Ленине и жаль, что ребята не поймут его ассоциацию. Они вообще многого не знают, но они гении, а он всего лишь ХРАНИТЕЛЬ. Нет, определенно что-то со временем: конверт из плотной сероватой бумаги поднялся с каменной плиты у порога и проскользив с легким постукиванием до середины двери, резко изменил траекторию, влетев в руку почтальона, скорее всего – студента в вязанной кипе, желтой футболке и светлых шортах «на три четверти». Но что-то было ДО этого … Да нет же, это было ПОТОМ – возле двери появился чернокожий парень, лет двадцати трех – двадцати пяти. А потом ГРЯНУЛ СВЕТ …
- Где Леа? И почему она «не в команде»?! – Ури обводил комнату невидящим после яркой вспышки взглядом, пока его глаза не встретились с глазами Кьяры.
- Ты тоже это УСЛЫШАЛ?! – Ее глаза были широко раскрыты, зрачки расширены.
- Что это было? – Раздался растерянный голос Вадима.
- Я все объясню. – Произнес невысокий, спортивного телосложения чернокожий парень, лет двадцати трех – двадцати пяти, стоя в центре комнаты и, казалось, ожидая, когда остальные придут в себя.
- Кто вы такой? – В голосе Ури наконец зазвучали привычные «вежливо- металлические» интонации.
В этот момент экран на противоположной, от пластиковой доски, стене ожил и на нем появилось встревоженное лицо Гончара.
- Что там у вас происходит? Полчаса не могу пробиться!
- Hi, sir! You are big man … Внезапно заговорил незнакомец нарочито форсируя заискивающе-просительные интонации, явно диссонирующие с откровенно насмешливым взглядом, которым он разглядывал лицо на экране.
- Я бы мог догадаться. – После некоторой паузы с нескрываемой досадой произнес Гончар.
- Но не догадался. Я опоздал – Леа у НИХ и это гораздо хуже, чем омраченный ритуал гостеприимства. Я все объясню твоим друзьям. Так что, «перезвони» попозже.
- Ребекка знает, как со мной связаться. – Скорее «хладнокровно», чем «холодно» ответил Гончар.
- Я тоже. – Попытался «успеть» незнакомец вслед гаснущему экрану.
- Где моя жена и кто ты такой? – Скорее «холодно», чем «хладнокровно», заговорил Ури сосредоточенно глядя в глаза незнакомцу. – Постарайся отвечать в такой последовательности, иначе можешь не успеть …
- Твоя жена жива и в полной безопасности, чего не скажешь о нас. Где именно – не знаю и чтобы узнать, попытайся терпеливо и, главное, спокойно выслушать ответ на второй вопрос. Не поможете, Хенутсен-Хут? – Внезапно повернулся он к Ребекке.
- Ты?!!!
- Все зависит от того, какой именно смысл Великая Царица вкладывает в этот возглас. Да – я, «ничтожнейший» паро Тутмес, хозяин «заведения», озаренного присутствием Луноликой, по воле ее царственного супруга, действительно превратившегося в прах в нижней камере Великой Пирамиды. Надеюсь, утешением ему будет то, что в веках она стала носить его имя. Надеюсь, ибо чувствую свою вину за случившееся (хоть «венценосный» и был большим дерьмом) – это я открыл ему ее ТАЙНУ. Изучая древние папирусы, я проник в тайну Великой Пирамиды еще во времена искуснейшего из воителей Хасехемуи, объединившего Верхнее и Нижнее царства в единый Египет для своего венценосного наследника, основателя III династии, Священного Нетериерхета, Вашего пра-пра-пра-дедушки. И, конечно же, сразу рискнул испытать свое открытие. Пирамида подействовала на меня несколько иначе, чем на Вас: каждый раз я умираю и рождаюсь заново, в новом теле, с новой судьбой – это бывает «неприятно», а иногда и болезненно, особенно рождение. Но у всего есть своя цена: я абсолютно точно помню все, что со мной случилось за эти тысячи лет, каждую смерть, каждую инкарнацию и даже всех своих родителей: иногда бывало забавно пугать их обнаруживая свои способности в возрасте трех-пяти лет. К сожалению, в отличие от ведических героев, я не могу выбрать в какой семье родиться – родившись однажды в семье потомственного алкоголика и садиста, я навсегда утратил охоту к своим «невинным шалостям». Постепенно моей единственной и всепоглощающей страстью стало исследование пророческих откровений. Я разработал метод приведения их к «общему знаменателю», единой морфологеме, что позволяет накладывать их друг на друга, выявляя крупицы истины в мутном потоке шарлатанства. Понимаю, как нелепо-напыщенно это звучит, но я действительно горжусь своим «изобретением». В середине XV века я, с точность до полутора часов предсказал извержение вулкана Кракатау в 1680-м и 1883-м годах. А еще через сто лет, в середине XVI, с точностью до нескольких месяцев, вычислил даты рождения и смерти Ленина, Сталина, Гитлера и Муссолини. В отличие от других пророков, с кавычками и без, я могу сам оценить эффективность своего метода, внося в него соответствующие коррективы. Я довел этот метод до уровня высокого искусства и даже появление компьютеров не сделало его банальным. В древних пророчествах, с настойчивой цикличностью, повторяется миф о близнецах, вскормленных волчицей, при этом «волчица» - это не всегда животное, но олицетворение чуждых человеку сил. Одно из воплощений этого мифа, а точнее – пророческой легенды, происходит сейчас. Мои вычисления указали на твою – он повернулся к Ури – жену, как биологическую мать близнецов, которые станут причиной, а возможно и орудием, разрушения этого мира, превращения его в кровавый хаос. Я не знал, кто, или что, будет той чуждой силой – судя по технике похищения, это пришельцы, но я не мог бездействовать. Выстрел в Брюсселе заказал я и если Вы – продолжил незнакомец, снова переходя на нарочито-уважительные интонации – не позволите гневу затмить Ваш разум, то поймете мои мотивы.
- Я не позволю гневу затмить разум, но я позволю разуму превратить тебя в калеку на все последующие «инкарнации», если ты не поможешь нам ее вернуть.
- Именно для этого я и здесь. Вы уже поняли, а однажды, как я «слышал», даже применили, главное отличие нашей, Библейской цивилизации от Ведической – сослагательность пророчеств: до определенного момента (именуемого вами, энтропийной воронкой), они допускают альтернативное развитие событий, «свободу выбора». В нашем случае такой «энтропийной воронкой» будет рождение близнецов. Мы должны успеть вернуть ее до того, как это случилось.
- Но ведь она даже не беременна!
- Думаю, Вы ошибаетесь. Просто Вы об этом еще не знаете, но зачатие произошло. – Их гость пристально посмотрел Ури в глаза, что заставило того, неожиданно для самого себя, смущенно отвести их в сторону. – Поэтому ОНИ и произвели «изъятие» именно сейчас – им запрещено генетическое смешивание. Насколько могу судить, этот запрет был установлен после Великого Потопа и существуют механизмы, обеспечивающие его неукоснительное соблюдение. Вернув ее до рождения детей, мы реализуем альтернативный, счастливый в прямом смысле этого слова (во всяком случае, для нас), вариант реальности. Но времени у нас не так много – они умеют его «сжимать». К сожалению, не могу назвать цифру, но чем скорей, тем лучше. Впрочем, это и так очевидно.
- Как тебя зовут? – Вдруг спросил Вадим.
- Называйте меня Вилли. В этой инкарнации «откликаюсь» также на имена Вэлвел, Зэев, Владимир.
- Но почему именно Леа? – Впервые за время их знакомства, Ури выглядел искренне обескураженным.
- Не знаю. Мои вычисления (как и положено вычислениям) абстрактны. А в ее биографии я не нашел ничего, что могло бы это объяснить. Более того – ничего необычного. Ну кроме, разве, того, что она – «пандектный» ребенок, т. е. выношена и рождена суррогатной матерью.
- Стоп! Отсюда поподробней! – Зрачки Кьяры сузились, как у кошки, а в чертах лица появилась, так хорошо знакомая Вадиму, «птичья» заостренность.
- Может быть, Вы? – Вилли повернул голову в сторону Ури.
- Мне об этом ничего неизвестно. Она вообще мало говорила о семье. Знаю только, что, несмотря на ортодоксально-религиозные устои, которых придерживалась семья, мать настояла на ее светском образовании, чтобы дать дочери возможность сознательного выбора.
- Важное дополнение. Итак, ортодоксальная хасидская семья «имярек» из Йоханнесбурга была бездетна. Помимо, обычных в таких случаях, нравственных проблем, это существенно влияло на их социальный статус: в этой среде, как вы конечно знаете лучше меня, подобное воспринимается как ущербность, способная привести чуть ли не к социальной изоляции. Пандектная процедура представлялась идеальным решением, однако, из-за редкого сочетания групп крови и резус-факторов (что, в сущности и мешало «естественной» беременности) выбор суррогатных матерей был невелик. Они остановились на одной женщине из Ирака, не еврейке, но по всем остальным показателям: медицинским, биологическим и социальным – идеально им подходившей. Вскоре муж получает назначение в хабад-центр в Ришикеше, где произошла трагедия: во время прогулочного плавания на пароме по Гангу утонула жена. Инициированное и оплаченное мужем частное расследование подтвердило официальную версию: нелепое, но от того не менее трагичное стечение обстоятельств, другими словами – несчастный случай. Тело так и не было найдено. Скорбящий супруг возвращается в Йоханнесбург, куда забирает и суррогатную мать, дабы обеспечить ей достойное медобслуживание. Вскоре после рождения ребенка, женщина проходит гиюр и они, с новорожденной дочерью, переезжают в Израиль, где и вступают в законный брак. Вот, собственно, и все.
- Сатьявати. – Произнесла Кьяра, будто принимая эстафету. – Бабушка Дхритараштры и Панду, сыновья которых развязали катастрофическую по своим последствиям войну, с применением ядерного, лазерного, биологического, сейсмического и метеорологического оружия, что и привело к гибели Ведической цивилизации. Была зачата в результате искусственного оплодотворения женщиной-рыбой, апсарой по имени Адрика. Характерно, что точно такая же легенда связана с рождением другой царицы, легендарной ассирийской правительницы Шаммурамат или Семирамиды, зачатой русалкой Атаргатис от семени обычного человека и построившей Вавилон. «Как причудливо тасуется колода! Кровь!» . Вот почему суррогатная мать была из Ирака, а биологическая утонула в Ганге, словно замыкая цикл древних воплощений.
- Ну и что это нам дает? – Угрюмо посмотрел на нее Йорам.
- Пока немного, но лучше, чем ничего.
- Постой. – На лице Ури отразилась мука необходимости говорить и думать о чем-то отвлеченном, когда Лее, ЕГО ЛЕЕ, грозила опасность. – Время. Ты – он посмотрел на Вилли – говорил, что ОНИ владеют тайной искажения времени. Это то, что не давало мне покоя «внутри света».
- Локальные игры со временем, – неуверенно начал Вадим – т. е. искажения, при которых время для одних течет иначе, чем для других, должны иметь строгую пространственную привязку. Иначе они превращаются в глобальные, сиречь такие, при которых время течет иначе, но одинаково для всех, а это не наш случай. Выстраивая гипотезу о «Вратах БОГА» в Мохенджо Даро, Леа сослалась на Библейский текст, начинавшийся словами: «И было: двинувшись с востока …». (Бытие. 11:2). Меня еще тогда зацепило это «с востока»: относительно недалеко, к востоку, от Мохенджо Даро находится гора Кайлас, которую многие очевидцы определяют, как зону устойчивых временных флуктуаций. Ивритское «кедем», означающее «восток», является так же соотношением предшествования - «раньше». Люди, которых она назвала осколком Ведической цивилизации, пришли не просто с востока, они пришли из прошлого, из времени Сатьявати! И произойти это могло только на Кайласе – там окно временного портала. Если похитители Леи используют локальное искажение времени, то, вероятнее всего, делают они это там. Что-то не так? – С удивлением обратился он к Кьяре, в этот момент задумчиво обводившей взглядом всех присутствующих.
- Театр масок: Воин, Блудница, Шут, Колдунья, Простодушный и Чернокнижник – свита Демиурга … Гончар!
В этот момент раздался вибросигнал SMS сообщения на iPhone Ребекки.
- Это Гончар. Он ждет нас на Кайласе.
Беседа. Фрагмент девятый.
- «Бывали ль вы у Спаса-на-крови?
Там рядом сад с дорожками. И кущи.
Не прогуляться ль нам на сон грядущий
И поболтать о странностях любви?» .
- Может лучше о совести. Знавал я одного адвоката. Как-то на вопрос, не требует ли от него профессия слишком «жестокого» насилия над совестью, он ответил: «Об этом можете не беспокоиться. Моя совесть абсолютно чиста – никогда ею не пользовался». Потом стал министром.
- «... Я вот что заметил при этом: что самый закоренелый и нераскаянный убийца все-таки знает, что он преступник, то есть по совести считает, что он нехорошо поступил, хоть и безо всякого раскаяния. И таков всякий из них, а эти ведь, о которых Евгений Павлыч говорил, не хотят себя даже считать преступниками и думают про себя, что право имели» . Я всегда считал, что генетическое отсутствие СОВЕСТИ – главный симптом коммунистической пассионарной мутации и, в общем, был прав. Только оказалось, что проблема гораздо глобальнее. Простой пример. Сколько монографий написано о Евгении Онегине! Когда какая глава, да что там глава, когда какая рифма возникла! Об изощренной гениальности Пушкина, сумевшего неудачную светскую интрижку поднять до высот античной трагедии. И никто почему-то не заметил, что это роман совсем о другом … О страшном … О чудовищном – об утверждении коммунистического мироощущения, как социальной нормы. Не «лишний человек в галерее лишних людей» Онегин, а первый в русской литературе БОЛЬШЕВИК («большевик» – это ведь не идеология, а биология): совершенно хладнокровно, от скуки, он убивает поэта, а весь пафос его переживаний, «драматургия конфликта» сводится к тому, что Таня не дала … А изощренный гений Пушкина проявился как раз в том, что он показал каким «очеловеченным» может быть чудовище и каким чудовищем может быть человек. Не Онегин! Нет! А мы, читающие и видящие в нем интересного собеседника, харизматичного знакомца, в общем – ЧЕЛОВЕКА.
- Думаю, ты прав. Суть главного нравственного конфликта эпохи не в противостоянии добра и зла, а в противостоянии добра и зла тьме мрачной БЕССОВЕСТНОЙ бездны, в сравнении с которой даже Зло – созидающая сила.
«- Так кто ж ты, наконец?
- Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» .
Глава 9. Кайлас.
- Ты один из НИХ … - Интонационно фраза была, скорее утвердительной, однако в, устремленных на Гончара, глазах Кьяры угадывалась надежда (впрочем, довольно робкая), что ответ будет отрицательным.
Они стояли у входа в его шатер, достаточно просторный и даже, насколько это было возможно, комфортабельный, что, как-то само собой, превратило его в «кают-компанию» их экспедиции. Шатер располагался в центре квадрата, образованного четырьмя палатками поменьше, яркого, «чистого» оранжевого цвета. Метрах в ста пятидесяти была оборудована вертолетная площадка, а над всем этим, блистающий равнодушным великолепием геометрически строгой «необъятности», возвышался заснеженный Кайлас, словно убеленный сединой запредельного, мистического, «нездешнего» знания.
- Был когда-то. – Ответил тот, совершенно не удивившись.
- А теперь?
- А теперь я один из ВАС. Ну может быть, с некоторыми «привилегиями».
- Можешь объяснить? – Слова срывались с ее губ облачками легкого прозрачного пара в разреженном морозном воздухе. «Странно, - подумала про себя Кьяра – но его дыхание абсолютно «бесцветно»».
- Я немного иначе устроен. – Ответил Гончар вслух на ее мысли. – Как видишь, я тоже это умею. Что же до «озвученного» тобой вопроса – попробуй объяснить дальтонику, что такое зеленый цвет. Собственно, именно это мне сейчас и предстоит объяснить вам. Вам всем.
Войдя под своды шатра, они обнаружили «всех» молча сидящими вокруг большого круглого раскладного, но тем не менее, устойчивого стола. Они казались другими. Кьяра уже слышала, что даже несколько часов, проведенные у подножия Кайласа, меняют людей, но не думала, что настолько. Речь даже шла не о них, а о ней самой: не только ВСЕ, но и ВСЁ, даже собственные воспоминания, казались другими. Вечность здесь ощущалась на каком-то первобытном, «субклеточном» уровне.
- И так, господа, судя по, столь не свойственной вашей компании, тишине, вы уже ОЩУТИЛИ магию этого места. Вечность здесь ощущается на каком-то первобытном, «субклеточном» уровне. – Гончар, чуть прищурившись, посмотрел на Кьяру. – Вам предстоит странное, нелепое, героическое действо – стать БОГАМИ. Не поиграться в них, не примерить на себя «функцию» в ролевой игре, а СТАТЬ. Что отличает вас от БОГОВ? Время! Почему Он, говоря о будущем, произносит «сделал», а о прошлом – «сделаю»? Почему так безнравственны Олимпийские боги? Нет, ну в самом деле, вряд ли можно назвать образцом нравственности любвеобильность Зевса или патологическую мстительность Афины. Ответ один – ВРЕМЯ: они изучали его, как вы препарируете лягушек, они понимали его свойства, альтернативность БУДУЩЕГО, а значит, могли оценить последствия своих поступков. Сыновья Зевса стали Героями: выбор Геракла обогатил вашу историю такими понятиями, как благородство и самопожертвование. Превращая одну из сестер Горгон, прекрасную возлюбленную Посейдона Медузу, в страшное чудовище, не уберегла ли тем самым Афина вас от экспансии чудовищ гораздо более страшных, таких как Хрисаор и Герион? Они не учли лишь одного: вы – ЛЮДИ, т. е. нравственность для вас понятие не «природное», а философское. Их поведение создавало прецедент: если похоть свойственна богам, то почему она запрещена мне? Да более того – предаваясь ей, я сам становлюсь БОГОМ! Будущее?! Пусть оно позаботится о себе само: то, что приятно мне здесь и сейчас – нравственно! Да более того – нравственно то, что приятно МНЕ, здесь и сейчас! Чем это закончилось – известно:
«И увидел Господь, что велико зло человека на земле, и что вся склонность мыслей сердца его только зло во всякое время. И пожалел Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю человека, которого Я сотворил с лица земли...» (Бытие. 6:5-7).
Парадокс же заключался в том, что именно отсутствие СОВЕСТИ лишало людей власти над ВРЕМЕНЕМ. Но нашелся один выродок, у которого нравственность была БИОЛОГИЧЕСКОЙ мутацией, да такой сильной, что увидев гибель человечества, хоть и нечестивого, порочного, он не возликовал от своей избранности, а едва не спился от горя. Ной дал начало новой СОЦИАЛЬНОЙ ПОПУЛЯЦИИ. Не то чтобы эта популяция была сильно нравственной, но совершив гадость, человек все-таки знал, что это гадость, а муки совести были не литературным, не абстрактным понятием. Естественно, не у всех, но исключения, пусть и немалочисленные, не представляли собой СОЦИАЛЬНОЙ целостности. Этому способствовало и то, что Он дал вам просто и четко сформулированный нравственный канон – Десять Заповедей … ОН не учел только одного: вы – ЛЮДИ. На рубеже XVIII–XIX веков нового времени возникла новая биологическая мутация, носители которой через сто лет уже составили «новую общность людей», новый социум, вошедший в историю с прилагательным «коммунистический». Наиболее ярко это проявилось в России, не случайно поэтому, что первыми опасность заметили русские писатели. Пожалуй, наиболее точно ситуацию описал Достоевский: «… а эти ведь, о которых Евгений Павлыч говорил, не хотят себя даже считать преступниками и думают про себя, что право имели» , а один из величайших мыслителей современности (хоть и большой антисемит) Лев Николаевич Гумилев описал происходящее стройной научной теорией. Заслуга Гумилева состоит в том, что он первым определил СОВЕСТЬ не как социальную, а как СОЦИАЛЬНО-БИОЛОГИЧЕСКУЮ категорию Новые мутанты отличались от остальных отсутствием совести, как генетически наследуемого признака. Когда их количество превысило некоторую критическую массу, они составили новый этнос, новый социум, что позволило им заменить нравственность ЗАКОНОМ. Да еще каким: «То, что выгодно «пролетариату» (сиречь, мне) здесь и сейчас – законно!». Более того: «Законно то, что выгодно МНЕ, здесь и сейчас!». Ничего не напоминает? Замена понятия «приятно» на «выгодно» тоже не случайна: отсутствие совести лишь одно из проявлений общей эмоциональной скудости, что, в сущности, и делало новых пассионариев непобедимыми. Это, кстати, гениально описал Оруэлл. Ситуация с тех пор не стала лучше. Она стала значительно хуже. Новый НРАВСТВЕННЫЙ ЗАКОН уже давно перешагнул границы «одной, отдельно взятой страны», став парольным ключом современного экстремизма: религиозного, этнического – любого. Кто-то уже назвал новых фанатиков «пассионариями» и это правда, как правда и то, что пассионарность сама по себе лишена нравственной составляющей. Это энергия и как всякая энергия, она может быть созидательной, а может и взорвать все с таким трудом созданное. Другими словами, через четыре тысячи лет после Великого Потопа в мире вновь возникло ЗЛО, наполнившееся силой нового пассионарного «цунами», что, как и тогда, способно привести цивилизацию к глобальному краху.
Гончар остановился, как будто перевести дух. Воспользовавшись паузой заговорили все, громко и сразу. В общем «белом шуме» выделился спокойный нарочито тихий голос Вадима.
- Если правильно Вас понял, нравственность или совесть — это инстинкт самосохранения социума, а поскольку человек существо социальное, этот инстинкт «встроен» в нас биологически. Что-то вроде «категорического императива» Канта. Но какое отношение это имеет к близнецам Леи и путешествиям во времени.
- Появление близнецов – это «точка невозврата», энтропийная воронка истории. ВАШЕЙ истории, которая уже давно стала и моей. Мы не можем, да и не должны предотвратить их появление, как пытался Чернокнижник (извини, язык не поворачивается назвать тебя Вилли), но мы можем лишить это событие рокового статуса, переместив его в другой «исторический контекст», а проще говоря, в другое время. Путешествие во времени это не «машина», не компьютер, не «телефонная будка» с дигитальным набором – это состояние. А погрузиться в это состояние вам поможет ваша Совесть, Кайлас, ну и ваш покорный слуга, естественно – как совершенно справедливо догадалась Кьяра, я уже «пользовался» этим «порталом».
- Значит Вы – БОГ?
- Странная форма обращения к БОГУ – на «Вы». – Гончар нарочито дружелюбно проигнорировал иронию Вадима. – Есть много спекуляций по поводу того, что Библейское (сиречь, еврейское) Элоhим, переводимое как Бог, имеет грамматическую форму множественного числа. На самом деле, речь идет вот о чем. Один из ваших писателей (запамятовал имя) попытался описать мир, населенный такими же людьми, как вы, с одной только особенностью: его (мира) физические характеристики и, соответственно, механизм их восприятия – двумерный, плоский. Проявления третьего измерения воспринимались ими как явления мистические, «потусторонние» - во всех смыслах. Нечто похожее происходит и с вами: вы живете в многомерном мире, из которого вам в ощущениях доступны только три, ну включая время, четыре измерения. При этом Он обустроил ваш мозг так, что вы способны сформулировать и даже описать формулами (чисто теоретически) свойства многомерных объектов. В этих иных измерениях обитают СУЩНОСТИ которых вы, в зависимости от обстоятельств, именуете Ангелами или Демонами. После крушения Ведической цивилизации многие из этих СУЩНОСТЕЙ решили объединиться. Это был не просто «Союз Равных», но образование Целостности, большей чем сумма составляющих ее частей. Отсюда – грамматическая форма множественного числа, но это требовало отказа от собственной индивидуальности. Не трудно догадаться, что были такие, что отказались «отказываться». Их история детализирована в мифах, которые вы называете «древнегреческими». Но после Великого Потопа правила изменились, не только для вас, но и для нас – пришлось выбирать: отказываться от индивидуальности или от бессмертия. Я выбрал второе.
- И кто же Вы в этих мифах? – После некоторой паузы, вновь попытался «съехидничать» Вадим, но иронии не получилось.
- Я в них не фигурирую. Или, скажем так: я не из их числа – СОВЕСТЬ мешает. И это не просто фигура речи. Что отличает СОВЕСТЬ от обычных человеческих эмоций? Страсть, вожделение, ненависть и даже стыд – индивидуальны, поэтому, питаемое этими чувствами, воображение не может вырваться за рамки субъективного. Джек Лондон в романе «Мартин Иден», описывая воспоминание героя об одной давней уличной драке, говорит: «оно было таким ярким, что на мгновение он сам потерял сознание». Что это было? Путешествие во времени? Очевидно, что нет – погрузившись в воспоминание, он не мог ничего изменить. Даже для себя. Не говоря уже об окружающих. Совесть же (как вы совершенно справедливо заметили), являясь инстинктом самосохранения этноса, по природе своей социальна. Открою вам ТАЙНУ – это некий экстрасенсорный канал, энергетическое поле, имеющее свои физические характеристики (частоту, интенсивность) для каждого этноса, но общую природу, Общий Источник. Именно эта энергетическая общность ОЩУЩАЕТСЯ вами как совесть. Кайлас – аномалия, преобразующая энергию этого поля в силу, способную перемещать людей во времени. Не воспоминания, не образы – реальных ЛЮДЕЙ в реальном ВРЕМЕНИ, где ваши поступки будут иметь РЕАЛЬНЫЕ последствия не только для вас самих, но и для МНОГИХ. Вам еще предстоит столкнуться с этим проявлением «парадокса близнецов»: оставленные вами знаки в прошлом, поразят вас самих в будущем. Поразят самим фактом своего существования, став для окружающих неразрешимой мистической ТАЙНОЙ. Но воспользоваться этой силой могут только те, кто ее ощущает, т. е. те, у кого есть СОВЕСТЬ.
- Похоже на старую сказку кого-то из «обэриутов». – Снова заговорил Вадим. – Шварц кажется : источник живой воды есть, но зачерпнуть ее может только Хороший Человек.
Внезапно Ури обнаружил для себя, что слова Вадима продолжают звучать уже после того, как фраза интонационно завершилась. Звучание было обволакивающим, почти осязаемым, «вязким». Он ощутил ДВИЖЕНИЕ. Он ОЩУТИЛ его как изменение цветовой палитры: ярко-оранжевый купол шатра, за которым угадывалась слепящая, морозная белизна снега, сменился слепящей белизной раскаленного песка, нереальным, почти ощущаемым как горячая твердь, зноем, лишающим видимое пространство каких бы то ни было полутеней, с нереально белыми стенами приземистых построек, нереально глубоким ультрамариновым небом, нереально прозрачным, до зеленой синевы, как глаза Ребекки, морем – СТИХИЯ. «Кто такая Ребекка? – Вдруг подумал он. – Ах да. Ребята. Команда. НО ОНА НЕ В КОМАНДЕ… Не Ребекка. Нет… ЛЕА!!!!!!!!!!!». Правый бок пекло как от ожога. Рядом, сотрясаемая посмертными конвульсивными сокращениями мышц, лежала гигантская туша какого-то земноводного. Чуть поодаль, пригнувшись в позе тревожно-боязливого любопытства, стоял человек, одетый в грязноватый льняной хитон, перепоясанный грубого плетения пеньковой веревкой.
- Кто ты? – Обратился к нему человек, продолжая соблюдать необходимую, для немедленного бегства, дистанцию. Язык был незнаком, но каким-то странным образом, понятен.
-Ури. – Слово сорвалось в знойный воздух, как неотъемлемая часть сюрреалистичного абсурда, в котором он оказался.
- Арес?!! Бог войны!!!
- Нет. Я тот, кто был раньше. Кодем. – Почему-то на иврите добавил Ури.
- Кадм! Ты Великий Воин и Великий Герой – Победитель Дракона! Имя твое не забудут в веках!
* * *
«В ряду древнегреческих Героев, т. е. главных действующих лиц многочисленных мифов, совершенно «особняком» стоит персонаж по имени Кадм. Его «психологический профиль», как сказали бы современные криминалисты, коренным образом отличается от его «коллег»: просветитель, создатель эллинской письменности, он основал беотийскую столицу – великий город Фивы, дав его гражданам ЗАКОН, весьма прогрессивный даже по современным меркам, впервые нашел медь. Кадм стал одним из могущественнейших правителей Греции. Но, что самое невероятное, был верен жене, прекрасной Гармонии и если бы не трагическая участь детей, можно было бы сказать: «был счастлив в браке», заключение которого освятили своим присутствием ВСЕ олимпийские боги. Что это? Литературная гипербола или указание на ИСТОРИЧЕСКУЮ значимость этого бракосочетания? Никогда пантеон олимпийский богов не собирался на земле в одном месте, за исключением Олимпа! Да и само имя «Кадм», его лингво-структура, совершенно не характерны для лингвистических морфологем того места-времени. Нельзя не заметить очевидного созвучия с древнееврейским «кедем» - восток, или «кодем» - раньше. Каким образом представитель антагонистичной, по отношению к древнегреческой, культуры оказался героем древнегреческих мифов? Загадка! Тайна, достойная вашего внимания …»
Сочетание слов «древнееврейский» и «тайна» заставили Вадима вздрогнуть, прерывая лихорадочный поток мыслей: «Какая такая «глобальная историческая необходимость» занесла его в XXII век, на лекцию по истории античной литературы?». Время пребывания (чуть не подумалось – прибытия) ему удалось узнать, лишь каким-то чудом избежав вполне оправданных подозрений в неадекватности: на пороге аудиториума, где должен был начаться семинар, он случайно встретился глазами с симпатичной девушкой, судя по всему, также собиравшейся принять участие в семинаре и, стараясь придать голосу максимальную естественность, спросил не подскажет ли она какое сегодня число? Фраза, несмотря на все его старания, конечно же прозвучала ПРОТИВОестественно, но была воспринята, как несколько неуклюжая попытка «ухаживания». Девушка, тем не менее, улыбнулась открыто и приветливо (правда не без некоторой снисходительности) и вдруг сказала.
- Как? Неужели Вы забыли? Число сегодня совершенно особенное – 12 декабря 2112 года…
Беседа. Фрагмент десятый.
Итак, пустыни больше нет
На этом месте вырос город
Фонтаны, опера, балет,
Проспекты, фауна и флора…
А в центре – озеро, причал.
Скользят суда по глади синей
И только слышен по ночам
Глас вопиющего в пустыне!
Феликс Кривин.
Глава 10. Царь.
«Динь-динь-дон, динь-динь-дон
Колокольчик звенит
Этот звон, этот звон
Много мне говорит…»
Постукивания камня о стенки свинцовой юбки на шеях овец недалекой отары наполняло тактильную «твердь» зноя визгливым звучанием повседневности, составленной из однообразия, тяжелой заботы и редких простых удовольствий. Еще несколько мгновений и эта равнина, подернутая седой пылью и одинокими пятнами бурого лишайника взорвется исступлением боя. ПОРА …
«Динь-динь-дон, динь-динь-дон
Колокольчик звенит
С молодою женой
Мой соперник стоит …»
СОПЕРНИК … Он никогда не обозначал их словом «враг». Они даже не были «необходимым злом». Они были частью системы аксиом – необходимым условием его ПОБЕДЫ. Ибо победить можно лишь что-то или кого-то… Ну, например, его, этого гигантского дикаря с налитыми кровью и заливаемыми потом глазами, замершими на долю секунды, уперевшись в его взгляд. В этом мгновении секрет успеха. Именно оно отделяет поражение от победы, жизнь от смерти. Его, «соперника», смерти, если заглянув в эти глаза ты, в отличие от него, сумеешь сохранить непрерывность движения, воплощающего холодную расчетливость мастерства и азартную ярость победы.
«Динь-динь-дон …» Кто знает, по какой «надобности», именно здесь и сейчас, в иной ЭПОХЕ и совершенно иной «географии» завертелся в голове с навязчивой цикличностью заезженной виниловой пластинки этот старинный русский романс.
«С молодою женой …»
Леа! Любимая! По какой надобности ты, студентка факультета истории стран Ближнего Востока тель-авивского университета Леа Герман, стала царицей Гармонией этой, подернутой седой пылью и одинокими пятнами бурого лишайника, равнины, Фиванского царства? Все эти вопросы пришли только сейчас, много позже. А тогда, входя под своды сталактитовой пещеры, открывшейся позади еще агонизирующей массы сторожевого монстра, оглушенный трансформацией ПЕРЕМЕЩЕНИЯ, он с удивлением, как сторонний наблюдатель, услышал собственные рыдания, невольно вырвавшиеся из груди, когда наконец увидел Лею, смог наполнить дрожащие ладони нежным теплом ее лица, словно пытаясь оградить … спасти… оберечь… Ведь это ЕГО Леа! А значит это его ДОЛГ и ПРАВО быть ХРАНИТЕЛЕМ. Она что-то пыталась говорить, покрывая его лицо поцелуями. Что-то о СУДЬБЕ… о НЕИЗБЕЖНОСТИ… А еще о том, что она его ждала, знала, что он большой и сильный. И даже ОНИ не смогут их разлучить…
Позднее, с течением ВРЕМЕНИ, он не раз ловил себя на этой «отстраненности», вдруг замечая, что даже думает о себе в третьем лице, пока не осознал, что это защитная реакция сознания на то, что с ними случилось. «Нырнув» на четыре тысячи лет в «глубь веков», они сразу, как данность, как «систему аксиом», восприняли условности этого ДО потопного мира: безоговорочную повелительность воли ЦАРЯ, спасительную покорность окружающих. Они будто заняли некую нишу, обозначенную для них энтропийными флуктуациями СУДЬБЫ и только ОНИ не давали забыть об АЛЬТЕРНАТИВНОСТИ этого мира.
- Приветствую тебя, мой победитель!
Леа стояла под сводами мраморного портика в белоснежном, во весь рост дорийском льняном хитоне, уже не способном скрыть полноту чрева, носящего плод, подставив лицо еще ярким лучам уже клонящегося к закату светила.
- Приветствую тебя, великая царица! – Он осторожно провел рукой по ее волосам, отливающим медью в лучах закатного солнца, будто обозначая этим жестом переход из одной стихии к другой: из пронзительной, всегда ДРУГОЙ, коварной и непредсказуемой, стихии боя к спасительной стабильности домашнего очага. – Почему-то в развалинах этот портик представлялся куда более величественным.
- Развалины давали волю фантазии. Завершенность всегда ограничена.
- Но очень уютна … когда в ней – ты.
- Совершенство Завершенности – практически эсхатологическая парадигма. – Раздался за их спиной звучный, но неожиданно приятный голос, в котором, однако ощущалась ничем не скрываемая ирония.
Голос принадлежал могучему атлету, а чуть тронутые сединой виски и густая ухоженная борода придавали образу внушительность МУДРОСТИ. Нарочито небрежно наброшенная хламида скорее подчеркивала нежели скрывала идеальные пропорции, казавшегося произведением искусства, тела.
- У вас на Олимпе хороший фитнес. – В голосе Ури прозвучала столь же откровенная досада. – Не поделишься тренером.
- Не шути с Зевсом, смертный. У меня не очень хорошо с чувством юмора. Мог бы догадаться об этом из ваших мифов.
- Например о том, как вскипели мозги у Семелы, когда ты изнасиловал ее.
- Ты воистину глуп, если действительно думаешь в таких категориях. Бог не насилует и даже не соблазняет. Он лишь ПОЗВОЛЯЕТ (или НЕ позволяет) себя любить. Знаю, вы привязались к ней как родной. Милое дитя – мне тоже она была небезразлична. Но она возжелала больше, чем могла вместить – быть равной богам, видеть то, что видим мы, видеть МОЙ ЛИК в полноте бесконечности его воплощений. Я лишь выполнил ее желание, как и подобает влюбленному. Увы, ее маленькие глупые мозги этого не выдержали, но это был ее сознательный выбор.
- Не более сознательный, чем выбор младенца, раздирающего себе лицо. Забота ВЗРОСЛЫХ уберечь его от такого «выбора».
- Например, как Он уберег Моисея на горе Синай?
«И (еще) сказал: ты лица моего видеть не можешь, ибо человек не может видеть Меня и остаться в живых» (Исход. 33:20-21)
Ничего не напоминает? Пойми мы с Ним из одной семьи и кто ты, чтобы вставать между нами? Да ты понятия не имеешь во что ввязался! Вы, люди, лишь пешки, ну может быть шахматы, в которые мы играем. А теперь представь, что ты даешь пешке, или даже ферзю, возможность САМИМ выбирать какой ход сделать – свободу выбора. Игра просто теряет смысл. Я лишь хочу уберечь Его от этой нелепости. Думаю, Он Сам будет мне благодарен, когда все поймет. Но для этого мне нужны твои сыновья. Предки благодатной Сатьявати отказались от бессмертия, чтобы породить ЛЮДЕЙ. Но ее внуки, Куравы и Пандавы, стали причиной гибели ведической цивилизации. Твоя жена – ее реинкарнация. Возвращая ее потомков в пантеон бессмертных, мы замыкаем круг судьбоносных воплощений. И ты посвятишь их нам: Арес и Афродита воплотят для них родительскую любовь небожителей. Мы сжали для тебя время, позволив в считанные месяцы сделать то, на что у других уходят десятилетия – построить могущественную державу, достойную их, твоих наследников, величия. Ты должен быть мне благодарен.
- Был бы, если бы ты не называл их Фобос и Деймос, Страх и Ужас!
- А как иначе можно вразумить вас понять истинное положение вещей? Ваше истинное положение? Вот например – ты. Ты думаешь, что сравнялся со мной, ибо знаешь что БУДЕТ. Смешной! Я знаю больше! Я знаю что МОЖЕТ БЫТЬ! Давая вам свободу выбора, Он должен был сделать АЛЬТЕРНАТИВНОЙ существующую реальность, ибо одно невозможно без другого. Именно этим я и воспользуюсь, а точнее – реализую. Так что, как видишь, я даже играю по Его правилам. Тем слаще будет победа.
- И в чем же она будет заключаться? В безграничной власти на СТАДОМ, лишенным даже свободы выбора? Да еще и для любовных утех? Да это же скотоложство! Извращенец!
- А ты дерзок, смертный, хотя в этом тоже есть свое очарование. Свобода выбора – говоришь? А как вы ею распорядились? Судя по результатам, я просто освобождаю вас от непосильной ноши. Но я здесь не для дискуссий. Скоро свадьба, которую мы ВСЕ почтим своим присутствием. Я пришел убедиться, что ты готов к этой чести.
- Я над этим работаю.
- Работай усердней, смертный. Мне пора. – Взмахом края хламиды он образовал вокруг себя подобие облака, постепенно становившегося все прозрачней, пока не исчезло совсем.
Оставшись наконец одни они молча вошли под своды неожиданно и приятно прохладного помещения. От ближайшей колонны совершенно бесшумно отделилась тень, замершая в позе почтительного ожидания. По мере приближения в сумраке зала, тень становилась худощавым мужчиной совершенно неопределенного возраста и с совершенно незапоминающимся лицом, которое он не то чтобы прятал, но с каким-то особым искусством не давал рассмотреть. Одет он был в грязноватый хитон с очень сильно (и как показалось Лее, нарочито сильно) обтрепанным подолом, что должно было указывать на низкий социальный статус, возможно – раба. Однако весь его облик, сдержанная динамика неторопливых движений и даже его «почтительность» определяли харизматичную силу повелевать.
- Приветствую тебя, великий царь, говорящий с богами. Приветствую тебя, великая царица.
- И тебе здравствовать, Терезий. Дорогая, - Ури посмотрел на Лею с уже знакомой, но от того не менее тревожащей, «отстраненностью» - проследи, чтобы вода в бассейне была не слишком горячей.
- У тебя от меня секреты?
- Не от, а «для». Скоро я все объясню. Поверь – так надо.
Подождав, пока ее шаги смолкнут под сводами слишком просторного для двоих помещения, Терезий поднял глаза, наконец в упор посмотрев на Ури.
- Повозки из Тимны уже в пути. Странный металл ты научил нас делать из красного песка Тимны. Как, ты говоришь, он называется?
- Медь.
- Ты не только великий воин, но и великий маг.
- Скоро свадьба. Груз должен быть здесь раньше.
- Я над этим работаю.
- Работай усердней, Терезий. Ты даже не представляешь насколько это важно и что это может изменить.
- Имя твое, Великий Царь Кадм, да пребудет в веках.
* * *
- Я уже упоминал, что Кадм впервые нашел медь. Неизвестно, правда, где, но достоверно известно, что он ее использовал.
Лекция затягивалась, но каким-то странным образом, не утомляла. Вадим поймал себя на том, что внимательно следит за логикой лектора – невысокого, немножко нелепого человека, правой ладонью, сжимаемой в смешной кулачок, постоянно подтягивающего рукав пиджака, будто пытаясь сделать его чуть длиннее. При этом рука совершала плавное движение в сторону и вверх словно отворяя некую створку, мешающую плавному истечению речи. Несмотря на некоторую нелепость, в нем угадывался острый аналитический ум и харизматичность искусного оратора.
- И хотя это несколько выходит за рамки объявленной темы, позволю себе несколько слов по поводу этой, еще одной удивительной тайны древности. Почему именно медь? Почему медный и бронзовый (иногда их объединяют) периоды развития цивилизации предшествуют железному. Ведь технология выплавки меди не проще, а может быть даже сложнее, выплавки железа. При этом месторождения медной руды зачастую соседствуют, а в некоторых случаях, как например в Тимне, просто совпадают с рудой железной. А если мы задумаемся о сравнительной характеристике функциональных свойств этих металлов, их практической ценности, то феномен этот и вовсе представится абсолютно невероятным: как орудия труда и войны, медные изделия не идут ни в какое сравнение с железными, а как украшение – с золотыми. Закон неубывания энтропии (а это закон природы) указывает на разумное целенаправленное вмешательство, предопределяющую волю, вызвавшую эту энтропийную флуктуацию. Но тогда возникает вопрос – чья и на какую цель эта воля была направлена?
И наконец, возвращаясь к античной мифологии, сиречь – литературе, хочу указать вам еще на двух удивительных персонажей, тайна которых не в том какими они БЫЛИ, а в том, что их НЕ БЫЛО: Фобос и Деймос, Страх и Ужас. «Объявленные» как неизменные спутники бога войны, Ареса, более того – его сыновья от прекрасной Афродиты, они не фигурируют ни в одном из связанных с этими божествами мифов. А ведь речь идет о «фигурантах первого эшелона власти», современной мифотворчеству рассматриваемого нами периода – античности. При минимальных усилиях и сколько-нибудь заметном любопытстве, вы найдете подробные бытописания персонажей куда менее значительных. Будто некая ниша, обозначенная для них энтропийными флуктуациями СУДЬБЫ, так и осталась незаполненной.
Внезапно Вадим почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Справа от него сидела та самая девушка, с которой он столкнулся у входа в аудиториум перед началом лекции и которая с такой спасительной наивностью, как неуклюжую попытку ухаживания восприняла его «некоторую неадекватность». Однако на этот раз ее взгляд был сосредоточено изучающим, почти враждебным.
- Мы знакомы? – Шепотом, стараясь не привлекать к себе внимания, спросил Вадим.
- Нет, - ответила она совершенно обычным голосом, нисколько не заботясь о чьем-то внимании – но это легко исправить.
Беседа. Фрагмент одиннадцатый.
- А знаете, меня раньше считали интересным собеседником. До того, как мы начали этот «Страдательный залог». Такое ощущение, что я уже все сказал, даже больше, чем знал когда-то.
- Скажу больше: каждый раз перечитывая написанное, я узнаю для себя массу нового.
- А почему, собственно, «Страдательный залог»?
- Когда-то О. Генри один из своих сборников, впоследствии ставший чуть ли не самым популярным, назвал «Короли и капуста» … Ну дальше вы знаете – там было все что угодно, кроме королей и капусты.
- Да бросьте, господа! Я думаю, знаю причину вашего беспокойства. Культурологический гаджет «альтернативная реальность» - штука очень опасная. Легко потерять чувство меры. Джексон Поллок был гений, но то, что пытались делать люди, именовавшие себя его последователями, по моему глубокому убеждению, абсолютно бездарно.
- «Есть многое на свете, друг Горацио» … Ты абсолютно прав. При том это тот редкий случай, когда бездарными являются не люди, а то, что они делают. Некоторые из них потом стали неплохими художниками, но гипнотическая сила Поллока заставляла подражать, а подражать можно Вермееру: история знает совершенно гениальных фальсификаторов, ну на худой конец – Ренуару. Подражать тому, что делал Поллок невозможно.
- И да минует нас эта участь.
Глава 11. Помощник фотографа.
Хлопанье складных столешниц, чем-то похожих на старые ученические парты, шелестящий «белый шум», производимый множеством подошв, вынужденных двигаться медленно, именно потому что их много, обрывки реплик, еще соотносящихся с услышанным и чей-то искренний смех, уже не имеющий к этому никакого отношения, наконец возвестили об окончании лекции. Вадим и его неожиданная спутница медленно и молча продвигались к выходу в общем потоке. На пороге аудиториума она наконец повернулась к Вадиму и сказала, в очередной раз наградив его пристальным изучающим взглядом больших серых с зеленоватым оттенком, глаз.
- Я думаю, вам лучше присоединиться ко мне. Тем более, если я права – выбор у вас, кажется, небольшой.
- Ну если уж вы так много обо мне знаете, объясните где я нахожусь.
- Идемте. Ну что ж, простой и ясный вопрос выдает скорее ясность ума, а не болезненную «неадекватность», а главное дает возможность так же просто и ясно ответить. Вы находитесь в Израиле, в южном Негеве, во Всемирном институте Изучения Временных Аномалий (ВИВА), созданном примерно сто лет назад блестящим ученным, непревзойденным гением Зеэвом Сукеник, на базе одной из лабораторий Института Судьбы. Аудиториум, в котором мы только что были носит имя его родителей: Йорама и Ребекки Сукеник. А это моя лаборатория.
Сделав неопределенный жест рукой у центра прямоугольного в человеческий рост углубления в стене, она провела его через открывшийся проем в небольшой уютный кабинет. Столь же странным движением включив компьютер и торопливо пролистав почту, она наконец открыла файл со старой, явно отсканированной с бумажного оригинала, чёрно-белой фотографией. Вадим узнал ее раньше, чем успел разглядеть. Это было неправдоподобно давно. На следующее утро после первого знакомства с Гончаром, когда они уже собирались ехать в аэропорт, Йорам вдруг обратил внимание на старый дагерротип в гостиной, рядом с каминной полкой, разбитой столь благополучно-неудачным, но от этого не менее роковым выстрелом. Заметив его удивление, Гончар широким жестом предложил им задержаться.
- Еще минуту, господа. Не буду утомлять вас историей этого артефакта, но смею уверить – он не только аутентичен, но и в прекрасном рабочем состоянии.
Последовавшее далее предложение это проверить, странным образом ни у кого не вызвало возражений. Даже у Ури. Выйдя на террасу, они с удовольствием подставили лица яркому солнечному дню, на фоне, стилизованного под Венский Бельведер легендарного Евгения Савойского, пейзажа …
* * *
Приближался канун нового 1934 года. Позади остались суматоха поспешных сборов, перебранки с поставщиками, доставлявшими снаряжение для экспедиции, неожиданно неторопливое, как некая передышка, плавание через Атлантику, наполненное томительным ожиданием и уже несколько месяцев тяжелой изнурительной работы на раскопках в южной оконечности подмандатной Палестины, под палящим зимним солнцем Тимны.
Все это время Йорама не оставляло ощущение, что он оказался в каком-то старом кино-нуар в стиле Хамфри Богарта. Но он оказался не в кино. Он оказался в городе Цинциннати, штат Огайо, в начале осени 1933 года. Растерянно озираясь по сторонам в попытке осознать, что же произошло, где, а главное – КОГДА, он очутился, Йорам увидел приближающихся к нему спортивно-энергичной, походкой двух мужчин что-то ожесточенно доказывающих друг другу. Нечто неуловимо общее было в их облике, что в то же время отличало их от остальных. Явно «нездешний» загар покрывал явно «нездешним» ветром обветренные лица, увенчанные шляпами «а-ля Богги», а «ожесточенность» спора, как следовало из долетавших до него обрывков фраз, была формой выражения согласия. Йорам невольно улыбнулся этой особенности ведения диалога, напомнившей ему жанровые сценки из рассказов Шолом-Алейхема.
- А скажите, юноша, - вдруг спросил, поравнявшись с ним и заметив его улыбку, один из «спорщиков» - вы давно были в Палестине?
- Вы хотели сказать «в Израиле»?! – С вызовом ответил Йорам, еще не совсем осознавший координаты места-ВРЕМЕНИ.
- Слушай, – обратился тот к своему собеседнику – мне положительно нравится этот молодой человек. А хотите вернуться в свой «Израиль»? – Снова обратился он к Йораму.
- Да! – Совершенно искренне ответил Йорам, невольно вкладывая в этот ответ категоричность смысла, недоступного, но очевидно угаданного его неожиданными собеседниками.
- Ну что ж, если ваше деловое расписание не слишком загружено на ближайшие полгода, присоединяйтесь к нашей экспедиции – у нас как раз осталась вакансия. Меня зовут Нельсон Глюк, а это – он указал поворотом головы в сторону своего собеседника – мой друг и коллега, Сайрус Гордон.
Выражение лица Йорама теперь заставило улыбнуться их. Эти имена были частью повторяемой с почти мистическим благоговением мантры - Олбрайт-Петри-Гордон-Глюк, «вдавленной» в сознание на «генетическом» уровне еще в школьные годы. С этими именами были связаны ВСЕ, или почти все, сколько-нибудь значительные археологические находки в «Библейском» ареале, сделав их заслуженно легендарными еще при жизни.
В экспедиции ему досталась роль «помощника»: помощника начальника экспедиции, помощника администратора, помощника кладовщика, а иногда и «помощника» грузчика. На раскопках он выполнял обязанности помощника фотографа, составляя из находок «инсталляции» для фотографий, наиболее полно отражающие результаты их работы.
- Можно категорически утверждать, что ни одно археологическое открытие ещё никогда не противоречило данным Библии. – Глюк обвел присутствующих своим «фирменным» взглядом, содержащим одновременно и усталую готовность к драке, и наивную детскую надежду наконец-то быть услышанным. – Было проведено множество исследований, которые в общих чертах и в деталях подтвердили библейский взгляд на историю.
Неправдоподобно яркие звезды на пугающе низко нависшем над долиной небесном своде, просвечивали сквозь ткань шатра. Окружающее пространство было наполнено таинственными шорохами, отдаленным криком гиен, слишком резко сменившим дневной зной холодом зимней ночи, да еще ощущаемой на физическом уровне бесконечностью ВРЕМЕНИ, которым дышала, которым жила загадочная, прекрасная, по-язычески «порочная» Тимна.
- Одним из результатов научного подвига Шлимана – подхватил эстафету Гордон – является то, что он сломал снобистское отношение академической науки к СЛОВУ. Не рукописи, как «предмету материальной культуры», а ее, рукописи, СОДЕРЖАНИЮ, как историческому артефакту. «Илиада» привела Шлимана к развалинам Трои, но президент Соединенных Штатов Америки приносит присягу не на «Илиаде». Ор приносит ее на Библии. Так почему же наши коллеги академики так яростно отрицают само право археологии подтверждать Библейские сказания? Неужели эпос полумифического грека заслуживает больше доверия, чем Святая Книга? Только потому что Ветхий Завет описывает историю евреев?!
Внезапно полог шатра приподнялся и на его пороге, подобная ночному видению Тимны, появилась женщина. Даже широкая полевая форма не могла скрыть ее по-юношески стройную фигуру и одновременно зрелую женственность форм, увенчанных красивым смуглым лицом с «филигранной работы» гармоничными чертами. Встреченным на улице, вслед таким женщинам оборачиваются, почти невольно.
- Эмма?! – С искренним удивлением воскликнул Глюк. – Мы ждали тебя только завтра. Как ты добралась?
- Благополучно. – Печально улыбнувшись, ответила женщина, названная Эммой, в которой, с неприятным холодом где-то под ребрами, Йорам узнал Ребекку.
- Знакомьтесь, господа – Глюк широким жестом обвел присутствующих – Эмма Блюм, египтолог. Да вы наверняка о ней слышали – именно ее непревзойдённой интуиции я (да и не только я) обязан многими из своих находок. Откуда ты? Слышал ты была в Европе.
- Из Германии. – К «встроенной по умолчанию» грусти в ее огромных миндалевидных глазах, добавилась мрачная тяжесть недавно пережитого. – Надвигается что-то страшное.
- Да, мы слышали о погромах.
- А теперь представьте, как эти животные запускают проект «Аненербе» - «наследие предков». Практически, это попытка милитаристской утилизации мистических знаний.
- Ну это, скорее, хорошая новость, чем плохая. Ни о чем, кроме патологического идиотизма, она не свидетельствует.
- Не разделяю вашего оптимизма. – Эмма обвела присутствующих напряженно сосредоточенным взглядом. – Я не нахожу рационального объяснения охватившей целую нацию тотальной истерии. Мы знакомы? – Вдруг спросила она, повернувшись к Йораму, который все это время, как завороженный, был не в силах отвести от нее глаз.
- Вы очень похожи на одну мою знакомую. – Почти выдавил из себя Йорам. – Ее зовут Ребекка.
Эмма с вежливым безразличием пожала плечами.
- У нашего юного друга – заговорил Глюк, посчитав себя обязанным разрядить возникшее напряжение – очень своеобразная система ассоциаций. Не думаю, что где-то существует женщина, хотя бы отдаленно похожая на тебя, - его глаза, обращенные к Эмме непроизвольно наполнились восхищением и нежностью – но что касается археологии, его идеи бывают весьма любопытны.
«Значит это не Ребекка, - лихорадочно проносилось в голове Йорама – но это ОНА. А точнее ее воплощение, соответствующее «перезагрузке» ЭТОГО времени».
- Не поделитесь? – В глазах Эммы наконец возник предметный интерес. Она будто увидела его впервые.
- Ну я думаю, наш многоуважаемый шеф несколько преувеличил сенсационность моих догадок. Добыча здесь меди в промышленных масштабах связана со становлением 18-й династии египетских фараонов. Взаимоотношения «труда и капитала» в те времена были простые: капитал зависел не от труда, а от умения угодить фараону, а труд был рабским.
- Логично, но банально. Во всяком случае – пока. – Из взгляда Эммы наконец ушла та пугающая угрюмая тяжесть, а глаза засветились «драчливым» задором.
- Согласен. Пока. Итак, труд был рабским везде. Кроме Тимны. Это место – аномалия и не только геологическая, но и социальная. Я думаю, мы имеем дело с первым в истории «предприятием высоких технологий». По тем временам, разумеется. Основанная на наших находках, реконструкция «производственной цепочки» указывает на сложный технологический алгоритм с применением совершенно уникальных инженерных решений, которых не было ни на одном другом таком руднике. Участие в таком процессе требовало мастерства и навыков, приобретаемых с опытом, а значит не могло быть построено по принципу «человеческой мясорубки». Это требовало совершенно иной «кадровой политики». У нас есть основания полагать, что количество одновременно находившихся здесь людей в два-три раза превышало количество «рабочих мест», а это значит, что они работали посменно и скорее всего – ночью. Об этом говорит обилие найденных нами светильников, что тоже укладывается в мою гипотезу: стоять в пятидесятиградусную жару, под палящим солнцем у пылающей печи – занятие не очень полезное для здоровья. Остатки жилых помещений больше напоминают «хостел» чем барак. А главное – «председатель совета директоров» этого предприятия, с самого начала имел точную «технологическую документацию», совершенно нехарактерную для той эпохи. Если бы нам удалось ее найти – это стало бы ключом к пониманию многих тайн того времени. А может быть – лишь еще одной тайной, но очень красивой. Как бы то ни было, все это позволило маленькой Тимне почти полностью удовлетворять потребности в меди огромной империи. Даже на пике ее расцвета, в правление Аменхотепа III – фараона ИСХОДА.
- Упс. – Глаза Эммы наконец засветились совершенно неподдельной радостью, которую она как бы предлагала разделить всем присутствующим. – Господа, из какого культурного слоя вы раскопали этот артефакт?
- Аменхотеп III – фараон ИСХОДА?!! – Воскликнули хором Глюк и Гордон. – Молодой человек, из каких комиксов вы почерпнули это «откровение»?
- Ну почему же «комиксов»? – Заговорил молчавший все это время фотограф экспедиции, невысокий, лет сорока, несколько замкнутый человек, суровое лицо которого оживлялось лишь, когда он говорил об истории или о Святой Земле и становилось совсем одухотворенным, когда речь заходила об истории Святой Земли. – Найти бесспорный артефакт, подтверждающий Библейскую историю Исхода – мечта любого археолога. И если этого до сих пор не произошло – может быть не там искали, а не потому что его не было? Предлагаемый на эту «должность» Рамсес II, видимо был выбран по принципу «королей и капусты»: в истории его правления есть все, что угодно, кроме соотношения с Исходом, даже по датам правления. Фараон Исхода погиб, преследуя евреев при чудесном переходе через Ям Суф (Красное море). Дату смерти Аменхотепа III мы знаем достаточно точно – 1351 г. до н. э. Масоретская традиция определяет дату Исхода, как 1312 г. до н. э. Но текст, на основании которого исчисляется эта дата, допускает разночтения, так что сорок лет вполне укладываются в «погрешность вычислений».
- Спасибо. – Йорам посмотрел на него с искренней благодарностью. – Но я исходил из ассоциаций гораздо более дилетантских и общедоступных. Старший сын фараона умер еще при его жизни – проклятие первородных сыновей. А младший, Эхнатон, был так потрясен увиденным, что, придя к власти, затеял «амарнскую реформу», т. е. переход к монотеизму, хотя не имел к тому ни сил, ни достаточной харизмы. А главное – понимания сути «предмета»: затеянная им реформа была попыткой заменить многих идолов одним, а это не совсем то, что он ВИДЕЛ. К Единому и Живому Богу это отношения не имело, потому его затея изначально была обречена.
- Но во второй книге Пятикнижия, Исход описывается как явление космогонического масштаба. –Заговорил Гордон. – Простите за банальность, но представляется маловероятным, чтобы такое событие не оставило следа хотя бы на клочке папируса.
- Ну это, как раз объяснить проще всего. – Задумчиво ответила Эмма. – Вы когда-нибудь видели триумфальную стелу или «хотя бы клочок папируса», описывающие поражение или неудачу фараона, любого фараона? Говорить об этом, а не то что – писать, было опасно для жизни. В данном же случае речь идет не просто о поражении, а о поражении УНИЗИТЕЛЬНОМ, при том, что самообожествление Аменхотепа III и наследовавшего престол Эхнатона принимало просто болезненные формы. Но «какое-то» упоминание все же есть и относится оно именно к этому периоду, смене власти, воцарению на престоле Аменхотепа IV или Эхнатона. Подобные события всегда сопровождаются волнениями завоеванных провинций, пытающихся «воспользоваться моментом». Но есть одно упоминание, которое в эту схему не укладывается. Говорится в нем о некоей загадочной общности, неизвестно как и откуда возникшей у синайской границы империи и двинувшейся не НА фараона, а ОТ него (что и позволило писцам зафиксировать это событие) – в древний Ханаан, т. е. в точности по Библейскому маршруту Исхода. Называется эта общность хапиру – презренные, или абиру –рабы. Евреи в Египте, согласно книге «Исход», действительно были рабами, но у древних египтян были и другие, гораздо более употребительные слова, обозначающие раба. Судя по всему, они подобрали фонетический аналог, наиболее близкий к самоназванию этой общности. А теперь вспомним о взаимозаменяемости звуков «б» и «в» в семитских алфавитах и мы получим «авиру», что пишется практически так же как «иври» - евреи, которые могли «появиться» у синайской границы империи, только выйдя из самой империи.
- Поздравляю, господа. Мы не решили проблему, но только что сформулировали теорию, не противоречащую существующим фактам. Совсем неплохо?
- Как вас зовут? – Спросила Эмма, повернувшись к Йораму.
- Йорам.
- Ну что ж Йорам, добро пожаловать в клуб. Поздравляю.
- Поздравляю, господа! – Воскликнул завхоз Барух, все это время, как завороженный, слушавший участников беседы. – Поздравляю с новым, 1934-м годом. Теория ваша, как я понимаю, спорная, а вот мое шампанское абсолютно настоящее.
«Сухой» хлопок и холодное кипение золотистой жидкости, разливаемой в алюминиевые кружки, создали тот эмоциональный контраст, ту «химию», то волшебство физически ощущаемого истечения ВРЕМЕНИ, что называется праздником «НОВЫЙ ГОД». Впереди их ожидали … Впереди их ожидал новый день, наполненный тяжелой изнурительной работой на раскопках под палящим зимним солнцем Тимны и томительным ожиданием ЧУДА.
Беседа. Фрагмент двенадцатый.
- С новым годом, господа!
- С наступающим …
Глава 12. Ампара.
Первый день нового года мало чем отличался от многих предыдущих. Разве что тем, что был последним днем их раскопок. Йорам расчищал площадку у «алтаря» богини Хатхор, недалеко от «Соломоновых столбов», когда услышал приближающиеся шаги и еще не оборачиваясь почувствовал ЕЕ присутствие.
- Доброе утро, Йорам.
- Доброе утро, Эмма. – Произнес Йорам, с нарочито видимым усилием отрываясь от раскопок и поворачиваясь к ней.
- Мне было по-настоящему интересно вчера следовать за неожиданными поворотами твоей логики. Давно не получала такого удовольствия от профессиональной беседы.
- Рад был оказаться полезным. – Йорам все еще делал вид, что увлечен раскопками, стараясь не смотреть в ее глаза.
- Только вот что меня смутило – твоя терминология: «предприятие высоких технологий», «технологический алгоритм», «председатель совета директоров». Мне не доводилось раньше сталкиваться с таким бизнес-сленгом.
- Это у нас была такая игра. В детстве. – От неожиданности не нашелся сказать ничего умнее Йорам.
- А еще Нельсон рассказал мне, как, при первой встрече, ты назвал Палестину Израилем. Где же проходило твое детство, Йорам? И КОГДА ты играл в эти игры?!
- Там, где тебя зовут Ребеккой. – Он наконец в упор посмотрел на Эмму.
- Ты знаешь КТО я?!
- Да.
- Ну что ж. Просто и честно. Но тогда ты знаешь, что Ребекка не очень хорошо помнит обстоятельства жизни Эммы.
- Я знаю.
- Я хочу кое-что передать Ребекке. Это очень важно и это – только для нее. Впрочем, вряд ли ты сможешь рассказать это кому-то другому.
- Я не знаю, когда смогу и смогу ли, ее увидеть.
- Сможешь …
Она слегка наклонилась, погрузив его в облако, так хорошо знакомого, тонкого аромата духов. Прохладный шелк волос коснулся его пылающих щек, заставив кровь гулко застучать в висках. И сквозь «белый шум» этого потрясения он услышал ее тихий, но отчетливый шепот.
- Это все. – Сказала она выпрямляясь.
- Я запомнил. – Ответил Йорам, постепенно приходя в себя. – Надеюсь «адресату» это будет понятнее, чем мне.
Его взгляд машинально скользнул по только что очищенному от камней и вековой пыли участку. Внезапно что-то «кольнуло» глаз. Приглядевшись, Йорам увидел краешек медной пластины, «кокетливо» обнаруживший себя именно под этим углом восходящего солнца. Затаив дыхание, с трудно сдерживаемым волнением, он начал расчищать грунт вокруг блеснувшего осколка, который оказался крышкой медного тубуса, длиной около тридцати сантиметров и порядка десяти сантиметров в диаметре. Дрожащими пальцами, нарушая все писанные и НЕ писанные правила, Йорам открыл крышку загадочной временнОй гильзы, достав из неё идеально сохранившийся свиток папируса. Внутри свитка, испещренного таинственными письменами, оказался другой, из искусно обработанной телячьей кожи, даже на взгляд, очевидно «старше» первого. Заглянувшая через его плечо, Эмма начала нараспев, «с листа», читать папирус.
«Я монах храма Тота в Хемену, что южнее дельты Реки, переписчик, за дерзкую гордыню проникнуть в тайну Великой Пирамиды, наказанный богами исполнением желанного. Я не сумел постичь ИМЯ СИЛЫ, но лишь испытал на себе тяжесть ДЫХАНИЯ ВЕЧНОСТИ …».
- Это ОН. Тот, о ком я тебе только что говорила …
* * *
«Я монах храма Тота в Хемену, что южнее дельты Реки, переписчик, за дерзкую гордыню проникнуть в тайну Великой Пирамиды, наказанный богами исполнением желанного. Я не сумел постичь ИМЯ СИЛЫ, но лишь испытал на себе тяжесть ДЫХАНИЯ ВЕЧНОСТИ».
Я помню … Я помню ВСЕ! Как многие тексты, тупо и бессмысленно переписанные мной за долгие годы, вдруг сложились в повелительность ОТКРОВЕНИЯ, вызывавшего восторг, перед которым меркло удовольствие сытости, умиление лестью, наслаждение женщиной. Но эхо его звучания побуждало к ПОСТУПКУ.
«Произнеся древние заклинания в зените полной луны, исчисленной особым положением звезд ночью, в тени ЕЁ вершины, я ОКАЗАЛСЯ внутри, поглощенный СИЛОЙ».
Это было странно. В голове возникла смешная мысль, что я «родился обратно».
Наверное, если бы это было возможно, это было бы именно так.
«И тою же силой я был возвращен в мир через родовые муки рабыни, зачавшей от наемника».
Я помню … Я помню ВСЕ! Кричащую боль рождения, преодоленную иррациональным страхом остаться … Странные ощущения привыкания к новому телу, как я учился ОСОЗНАННО шевелить пальцами рук, ног, координировать положение центра тяжести делая первые шаги. И страх от того, что я ВСЕ ПОМНЮ, мельчайшие подробности прежней жизни, просто продолженной через еще одно событие – очередное рождение, никак не нарушившее непрерывности воспоминаний.
«Наемник сумел выкупить мою новую мать, и моя первая после ОБРАЩЕНИЯ семья была счастливой. Их было много потом, смертей и рождений, слившихся в бесконечную череду событий ОДНОЙ ЖИЗНИ: я был соглядатаем и купцом, евнухом и сластолюбцем, воином и звездочетом. Я убивал и бывал убитым, но не смог изжить в себе страх отнять чужую жизнь и расстаться с собственной. Так, ко времени престолонаследия основателя XVIII династии, фараона Яхмоса I, был я рожден в приморском городе Ашдод, что на перекрестке торговых путей, в семье небогатого, но свободного купца и наречен именем Ампара.
По истечении же восьми и двадцати лет от этого рождения, на третьем году царствования малолетнего Аменхотепа I и великой царицы-регентши, супруги бога Амона-Ра, благодатной Яхмос-Нефертари, отправился я в долину Тимна, где незапамятно давно, называемый Терезий, зарыл свиток основателя Фив Семивратных, беотийского царя Кадма».
Я помню … Он возник из красного раскаленного закатного солнца, в лохмотьях ливийского монаха, будто обугленный осколок великой империи.
- Дай мне денег. – В голосе бродяги не было угрозы, но лишь равнодушное безразличие.
- У меня нет.
- Что же ты делаешь здесь без денег?
- Интереснее, что делаешь здесь ты, гиксос?
- Как ты узнал, кто я?
- Наверное солнце Тимны сильно повредило твой рассудок, если ты решил, будто толпы ливийских монахов просят подаяние на юге Ханаанской пустыни.
- Я не прошу подаяние. Я пытаюсь выжить.
- Это заметно. Потому я и понял, что ты гиксос. Давай пытаться вместе – может так у нас будет больше шансов.
Я разделил с ним свой небогатый запас в тени Великой арки: хлеб, козий сыр, воду. Он ел жадно, но с достоинством. Под конец, с тоской взглянув на кусок вяленной баранины, с видимым усилием, но достаточно твердо, вернул его обратно.
- Ты разумнее, чем кажешься, гиксос. Мясо в такую жару – не самая удачная мысль.
- Сытость расслабляет. А мне почему-то кажется, что сытое однообразие – не совсем то, чего стоит ждать от твоей компании.
- Ты меня боишься?
- Ты еще глупее чем кажешься, если думаешь, что гиксос может чего-то бояться. Меня зовут Йонас.
Вечер торопливо становился короткими сумерками, несущими прохладу. Полная луна ярко осветила долину. Нужно было спешить. Я расчистил старую плавильную печь у подножия гигантского гриба из красного песчаника. Здесь же, бережно сохраненная суховеями Тимны, была поленница из высохших стволов пустынной акации. Я разжег огонь в печи и мы заложили в нее куски породы. Йонас встал на меха. К утру мы получили полновесный киккар чистой меди с небольшой примесью олова, разделенный на слитки по пять дебен в каждом.
- Когда ты говорил, что у тебя нет денег, почему не сказал, что у тебя есть мозги?
- Тот, у кого они действительно есть, редко этим хвастается. К тому же я не смог бы ими поделиться. Если хочешь, можешь уйти. Я могу отдать тебе треть.
- Кажется я поторопился насчет твоих мозгов. Если бы я хотел уйти, то забрал бы все. Что ты собираешься с этим делать?
- Мне нужно в Фивы.
- Если тебе нужен Фараон, то тебе не нужно в Фивы. Через смену полной луны фараон со своей царственной матерью будут на празднике Мина в Мемфисе.
- Праздник Мина проводят в Фивах.
- Праздник Мина проводят везде. В этом году фараон будет в Мемфисе.
- Откуда ты знаешь?
- Слышал … Я много слышу, что для других – просто назойливый шум улицы. Я был царским следопытом фараона Хамди-гиксоса. В двух днях пути отсюда проходит караванный путь благовоний из Аравы в Газу. Там – морской торговый путь из Угарита в Мемфис.
«Через четыре дня мы уже были в Газе. После слепящей изнурительной тишины пустыни Газа оглушила какофонией большого портового города. Казалось, весь сброд побережья Великого Западного Моря собрался на его узких, вонючих улицах: воры, купцы, сутенеры, наемники, проститутки – всех их, вопреки не только здравому смыслу, но, порой, даже инстинкту самосохранения, с мерзким чавкающим звуком, сдавило в единое целое, чему имя – Газа, одна всепоглощающая, иррациональная страсть – жажда наживы. Хозяин большой торговой лодки, рыжебородый финикиец, старавшийся казаться непроницаемым, не смог скрыть очевидной радости, ощутив на ладони полновесный, в пять дебен, слиток и, неожиданно для самого себя, предложил включить в счет оплаты еду. Лодка оказалась заполнена обычным для подобных судов грузом: искусно обработанной угаритской древесиной, ливанским кедром, аравийскими благовониями, ханаанскими оливками и рабами. Среди них выделялась молодая смуглая кушитка из Нубии, с короткими густыми черными волосами и «царственной» осанкой, даже в этих обстоятельствах и вопреки им, воспринимаемой как неотъемлемая часть ее естества».
Даже не красота, а точнее – красота, будто «подсвеченная» изнутри невероятной силы харизмой притягивали к ней неизбежно восхищенные взгляды. Ею было трудно не любоваться и я не мог отказать себе в этом удовольствии на протяжении восьмидневного плавания, пока не поймал на себе пристальный взгляд финикийца.
- Она стоит гораздо больше, чем ты можешь себе позволить, хананеянин. И даже больше, чем ты можешь себе вообразить.
«Мемфис – древняя «вечно молодая» столица. Словно изысканный щеголь, дразнящий аскетичные жреческие Фивы. Широкие чистые улицы и величественные дворцы. ПРОСТОР. Простор, наполненный взвешенным пониманием баланса праздности и СЛУЖЕНИЯ. Именно здесь крестьянские излишки, т. е. произведенное трудом землепашца сверх того, что необходимо для поддержания его бренной жизни, превращалось чиновничьей кастой в Великую Империю, воплощая служение умелых в праздность избранных».
Мы поселились на постоялом дворе в центре торговой части города, напротив самого дорогого в городе борделя.
- Ты любишь наблюдать за девицами подобных заведений, гиксос по имени Йонас?
- Судя по нашему плаванию, наблюдать за девицами – это по твоей части, Хананеянин. Ты так и не сказал мне своего имени, что не мешает тебе иметь маленькие слабости, как и всем нам. Маленькой слабостью царского церемониймейстера являются дорогие бордели, недоступные ему в Фивах. Мальчишка-прислужник сообщит мне, когда он здесь появится.
- Если появится … А скажи мне, Йонас, как, по-твоему, случилось, что великие воины, овладевшие искусством колесничего боя и первыми оценившие боевую мощь всадника, Гиксосы, равных которым не было во владении мечом и луком, пали от руки «ленивых» египтян? Что было ВАШЕЙ «маленькой слабостью»?
- Нас погубило то, что губит все империи: наши последние правители, ослепленные богатством и сытостью, которые им обеспечили истинные воины, стали нуждаться в лести, больше чем в доблести … Так вот, КОГДА он появится, я буду знать об этом первым и нам придется приложить некоторые усилия, чтобы его убедить.
- Меня зовут Ампара.
«На третий день нашего пребывания в Мемфисе из «дома напротив» прибежал мальчишка-прислужник. Мы появились за занавесками, скрывавшими от посторонних «маленькие слабости» царского чиновника именно тогда, когда мужчина может быть особенно беззащитен: голый, расслабленный возлиянием вина и излиянием спермы. Дряблое жирное тело сотрясали суетливые испуганные движения».
- Нам нужна от тебя одна маленькая услуга, за которую ты можешь получить большое вознаграждение. – Йонас был подчеркнуто любезен, игнорируя «неудобство» своего собеседника. – Ты должен допустить его – он указал на меня взглядом – к фараону.
- Впервые вижу сумашедших, готовых вознаграждать за собственную смерть.
- А это уже наша забота, египтянин.
«Появившиеся из складок одежды гиксоса, три слитка, благополучно завершили процесс «убеждения». На следующий день отцы города, в знак своей восторженной покорности, должны были публично принести дары фараону, пожелавшему лично проследить за приготовлениями к празднику. На центральной площади был выстроен деревянный макет ступенчатой пирамиды, символизирующей мудрую, как ступени мироздания, силу бога плодородия Мина и между двух позолоченных пилонов у ее подножия установлены два трона: для юного фараона и царицы-матери. Церемониймейстер выполнил свое обещание, поместив меня среди дарителей. Йонас наблюдал за всем из толпы. Когда же подошла моя очередь, я в низком поклоне рассыпал перед фараоном и царицей сверкающие на солнце бронзовые слитки. «Здесь слишком много для такого оборванца, как ты и слишком мало для такой царицы, как я» - сказала благословенная царица Яхмос-Нефертари, имя которой да пребудет в веках. «Не сочти дерзостью мое согласие, ибо кто я, чтобы одаривать великую царицу?! А осмелился я принести эти слитки к твоим ногам дабы испросить позволения дать много больше тебе и империи. Много больше того, что ты видишь и даже того, что могут дать истощенные рудники Кипра. Эту медь я, прах пыли у подножия твоего трона, добыл в долине Тимна, что на юге Ханаанской пустыни» - сказал я хриплым от странной сухости в горле, голосом».
Боялся ли я ее? Конечно же нет! И это правда! От чего же так внезапно пересохло во рту? И откуда взялось это странное, искажающее голос и содрогающее все тело волнение? Я понял это много позже. Не медь как таковая была моей целью, но ДЕЛО. Воплощение загадочных письмен, составленных когда-то беотийским царем Кадмом. И снова, как тогда, очень давно, в самом начале, обладание тайной древнего свитка, вдруг сложились в повелительность ОТКРОВЕНИЯ, будто ниспосланного свыше, а потому вызывавшего восторг, перед которым меркло удовольствие сытости, умиление лестью, наслаждение женщиной. Но эхо его звучания побуждало к ПОСТУПКУ. Я мог выплавить столько меди, сколько хочу, но без великой империи, потребляющей результаты моего труда все это было бессмысленно, ибо гораздо больше, чем мне надо. Я боялся не ее, а ее отказа.
- Тимна? – Подняла брови великая царица. – Не та ли это Тимна, которую ты пытался освоить, Пеннебхет? – Обратилась она к одному из вельмож свиты. – И еще многие до тебя. Ты должен знать, хананеянин, что в моем дворце в Фивах есть целая галерея забальзамированных голов тех, кто пытался заставить плодоносить ее чрево. Чванливые дураки, готовые расточать богатство империи ради удовлетворения собственного тщеславия – таким нет места среди ЖИВЫХ вельмож моего царства. Может быть они позабавят меня в царстве мертвых. Пусть дожидаются. Я прикажу приготовить там место и для твоей головы. Скажи, как тебя зовут, чтобы мои камнетесы приготовили надпись.
- Нет пределов мудрости великой царицы, преумножающей и сохраняющей богатство империи для ее подданных в этом и грядущем временах. Значит ли это что я, Ампара хананеянин, уполномочен твоей царственной волей начать работы в Тимне?
- Значит. Если ты так же хорош в деле, как в речах, может тебе повезет больше. Нам нужна эта медь! Он – она указала в сторону церемониймейстера – даст тебе то, что тебе нужно.
«Я оставил Йонаса в Мемфисе завершить дела – отобрать рабов, закупить инвентарь. А еще набрать небольшой отряд наемников для охраны рудника. Желательно – из гиксосов».
- Если они так же хороши, как ты – хватит человек десяти.
- Если бы они были так же хороши, как я – хватило бы пяти. Но ты прав – я приведу десять.
«Сам же я отправился в Тимну. Мне нужно было еще много успеть до их прибытия. Раскопав заветный свиток, я разметил новые шахты для добычи породы и места для новых печей. Когда же прибыли повозки с рабами, то рядом с Йонасом, вместо наемников гиксосов, я увидел солдат египтян».
- Какая благородная цель заставила вас, воины империи, проделать столь длинный путь? – Обратился я к их командиру.
- Мы здесь по велению хранителя сокровищницы царя объединенного Египта, архитектора, ваятеля каменных ваз, благородного Пеннебхета. Наша цель заставить рабов, да и тебя, хананеянин, оправдать великое доверие.
- Я здесь по велению супруги бога Амона-Ра, владычицы неба, госпожи Запада, той, чьи слова выполняются незамедлительно, великой царицы Яхмос-Нефертари, повелевшей мне дать империи медь, а не оправдывать доверие. Так что наши цели слишком противоречивы, чтобы воплотить их в одном месте. И великая царица узнает о том, как вы препятствуете незамедлительному выполнению ее слов, раньше, чем ты успеешь повторить все титулы «благородного» Пеннебхета. А теперь догадайся, великий воин, как далеко от шеи окажется твоя голова, когда это произойдет?
- Ты слишком дерзок, хананеянин, чтобы остаться живым. Ты сам дал мне повод.
Его рука потянулась к мечу, но еще прежде, чем он коснулся рукоятки, стоявшие рядом, по обе стороны от него два солдата рухнули наземь, пронзенные стрелами у основания шеи, ниже кадыка.
- Тебе придется забрать своих воинов, египтянин. – Заговорил Йонас, пристально глядя в округлившиеся от ужаса глаза командира отряда. – Доложи тому, кто тебя послал, что они пали в бою от рук ненавистных гиксосов. Мой гонец расскажет великой царице о твоей доблести. – Йонас «ласково» потрепал египтянина по побелевшей от страха щеке.
Когда они ушли, с ближних холмов спустились нанятые Йонасом гиксосы. Один из них, тот, что постарше, подошел ко мне.
- Йонас нанял нас, чтобы охранять рудник. Если ты прогнал египтян, кто будет возиться с ними. – Он указал кивком головы в сторону повозки с рабами. – Мы воины, а не падальщики.
- Рад слышать это от тебя, «великий воин». Вам не придется с ними «возиться», но для начала, развяжите их.
Подойдя к повозке, гиксосы разрезали связывавшие рабов веревки. Потирая затекшие запястья, те спустились на землю. Их было человек сорок, обернутых в лохмотья, с трудом прикрывавшие их тела. Хуриты, хеты, халдеи, нубийцы и даже египтяне с южных мятежных порогов Реки – всех их объединяла, словно вдавленная кем-то безжалостным, печать тяжелой безысходности на осунувшихся лицах.
- Вы здесь – заговорил я в наступившей тишине – не по своей воле. Но в вашей воле уйти. Сейчас. Вы слышали слова доблестного гиксоса: никто не будет стрелять вам в спину – это ниже их достоинства. ДОСТОИНСТВО … Это то, что вы потеряли. Не по своей воле. Но в моей воле вам его вернуть, ибо то, что предстоит сделать тем, кто останется, нельзя сделать под плетью надсмотрщика. Для этого нужна осознанная воля ДОСТОЙНЫХ людей. Те, кто понимает, о чем я говорю – могут остаться. Коренастый египтянин исподлобья посмотрел в мою сторону.
- Значит я могу уйти, вот так – сейчас? И ты не пошлешь за нами карателей?
- У меня их нет. Так же как нет на это времени – дураков не жалко.
Египтянин сделал нерешительный шаг в сторону от повозки. Затем еще один и вдруг сорвался в бешенном беге. Остальные, словно по сигналу, бросились в разные стороны. Гиксосы нерешительно переминались, вопросительно глядя на Йонаса, но тот был невозмутим. Оставшиеся, человек пятнадцать, с удивлением смотрели друг на друга. Я подошел к рослому нубийцу.
- Почему ты остался?
- Мне некуда идти … Да и незачем.
Йонас и еще два наемника начали разгружать продукты.
- Кто-нибудь из вас умеет готовить? – обратился я к толпе все так же нерешительно переминающихся рабов.
Из толпы вышел невысокий худой халдей и все тот же нубиец. Подойдя к гиксосам, сноровисто разбирающим мешки с провиантом, нарезающим овощи, хлеб, мясо они растерянно топтались в стороне словно ожидая приказа или хотя бы окрика, но так и не дождавшись, начали делать то, к чему оказались ближе всего. Кто-то из рабов наполнил котел водой из колодца, кто-то развел огонь. Постепенно каждый нашел себе занятие, свою «нишу» в этом ОБЩЕМ действе, с приятным удивлением ощущая себя частью рождающегося здесь и сейчас ЦЕЛОГО.
- Признаюсь, хананеянин, ты сумел удивить даже меня. – Негромко сказал подошедший ко мне сзади Йонас. – Это было довольно рискованно и что мы будем делать без тех, что ушли?
- Меня зовут Ампара, Йонас. Осталось больше, чем я предполагал. Для начала хватит, а там посмотрим.
«Будни начались как-то сразу и «буднично». Инерция единения первого дня заработала быстрее и эффективнее, чем я ожидал. Расставляя их по рабочим местам, я заметил, что мне редко приходится объяснять дважды, что делать. Работа была тяжелой, но не изнуряющей, а еда простой, но обильной. И этих простых вещей оказалось достаточно, чтобы они вновь ощутили возвращаемое им ДОСТОИНСТВО и словно стремились мне доказать, что ДОСТОЙНЫ заниматься тем, к чему их поставили. К концу второго дня первая печь задышала медью, а к концу четвертого – работающих печей уже было три. Вязкие слепящие ручьи жидкой меди завораживали. На нее можно было смотреть часами.
Первый транспорт за готовой медью пришел на пять дней раньше оговоренного срока».
- Что-то вы рано – Йонас сделал притворно озабоченное лицо, стоя перед начальником конвоя – за добычей, как стервятники за падалью!
- Если вам нечем нагрузить наши повозки, мне велено забрать тебя и хананеянина.
- Не в этот раз, приятель. – Йонас весело подмигнул рабочим, вытаскивающим из-под навеса «пузатые» лепешки готовой меди.
«Так я впервые назвал их не рабами, а «рабочими». А потом начали возвращаться те, что ушли. Первым пришел коренастый египтянин. Их принимали без вопросов, без упреков, без злорадства. Уже опытные литейщики и шахтеры объяснили новичкам, что делать. Людей стало достаточно, чтобы организовать работу в несколько смен. Медь полилась непрерывным потоком. Ее оказалось так много, что следующий транспорт не смог забрать все».
- Я хочу устроить им праздник. Возьми немного оставшейся меди, поезжай в портовый город Эцион-Гевер, что возле Эйлата, в дневном переходе отсюда и привези все, что для этого надо, включая девиц и музыкантов, но не бери ни вина ни шейхара .
- Не думаю, что это хорошая идея, Ампара. – Лицо Йонаса выражало сосредоточенную заботу.
- Не думаю, что у нас есть выбор, Йонас. Инерция благодарности за то, что мы им дали РАБОТУ, кончается. Теперь мы должны организовать их БЫТ.
Праздник удался. Ошеломленные давно забытым чувством, поначалу робко, как тогда в первый раз у общего котла, они вновь ощутили себя мужчинами ДОСТОЙНЫМИ женского внимания и даже ласки. К концу вечера ко мне подошла одна из девушек.
- Великий хозяин Медной Долины, дозволь нам остаться!
- Впервые меня называют «великим». Где ты научилась так говорить?
- Это неважно. Но я говорю за всех, кто сегодня прибыл сюда из горда Эйлат.
- Ну что ж, «впервые названный великим», - заговорил Йонас, даже не пытаясь скрыть азартного веселья – кажется, это то, чего ты хотел. Я боялся, что будет хуже. Эй любезный! – Обратился он к грузному евнуху, хозяину «заведения» - мы покупаем твое «дело».
Евнух от неожиданности начал издавать странные сочетания звуков, из которых самым внятным было «так нельзя».
- Да брось, богатырь! – Не унимался Йонас. – Два киккара чистой меди стоят больше, чем все бордели Эйлата с тобой и всеми твоими «коллегами».
«И они остались. С совершенно неожиданным интересом и даже охотой они занялись тем, чем традиционно занимаются женщины в просвещённой империи – очагом, едой, стиркой … не забывая, впрочем, и о «специальности».
Очередной транспорт привез новых рабов».
- Мы ЭТОГО не заказывали. – Йонас угрюмо смотрел на начальника конвоя.
- Есть люди поумнее тебя, гиксос! По их расчетам твои рабы уже давно должны быть в царстве Озириса, долине мертвых Аменти.
- Разуй глаза, умник. Все наши рабы с нами и в полном здравии.
- Оставь его, Йонас. – Сказал я подходя к повозкам. – Я нашел новую жилу у Великих Столбов. Здесь всем хватит работы. И даже вам, – я в упор посмотрел на египтянина – когда вам надоест бездельничать, изображая из себя «великих воинов».
- Да хранят нас боги от такой напасти, – картинно закатил глаза Йонас – только передай своему счетоводу, что в следующий раз повозок должно быть в двое больше.
«В следующий раз, вместе с повозками для отгрузки меди пришел папирус, скрепленный печатью великой царицы, предписывающий мне явиться в Фивы».
- Что это может быть? – В голосе Йонаса я уловил искреннюю тревогу. Неожиданно это было приятно. – Я поеду с тобой.
- Не вздумай. Что бы это ни было, этого уже не изменить. Рудник должен работать несмотря ни на что. Я посвятил тебя во все тайны древнего свитка. Теперь это твои люди и твой рудник – твоя ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. И это гораздо важнее сохранения жизни. Даже моей.
- Ты слишком рано прощаешься с ней, своей жизнью, но если ты веришь в каких-то богов – самое время уповать на их милость.
«Мы обнялись. С того момента, как он возник в моей жизни из красного раскаленного закатного солнца, в лохмотьях ливийского монаха, будто обугленный осколок великой империи, прошел неполный год. А кажется – вечность, ибо даже вечности зачастую не хватает, чтобы сделать двух, столь разных как мы, людей столь родными и близкими … Нет – столь необходимыми друг другу, какими стали мы за этот неполный год, показавшийся вечностью».
Я помню … Я помню ВСЕ! Нерукотворные Фивы – Столица Вселенной. Подавляющие, гнетущие своим величием колоссы богов-фараонов, пронизанные солнцем колоннады гигантских храмовых построек с молчаливым безразличием ВЕЧНОСТИ, как кожу с плоти, сдирающие с твоей души все, за что ты цеплялся, в страхе ощутить всю убогость своего маленького злого ничтожного «я», когда раздавленный и опустошенный, как последнюю надежду на спасение и пощаду, ты шепчешь признание Великой Правды этого города: «Я прах пыли у подножия твоего трона …»
- Я прах пыли у подножия твоего трона, великая царица …
- Оставь, Ампара. Ты заслужил право быть умным, даже в моем присутствии.
- Благодарю, великая царица.
- Рано благодаришь, хананеянин! – Ее лицо сделалось угрюмым, почти злым. – Слышала, ты так щедро соришь МОЕЙ добротой, что у твоих рабов хватает сил не только на еду, но даже на женщин! Ты совсем не так усерден, каким хочешь казаться!
- Нет пределов твоей мудрости, великая царица. Рабы Пеннебхета были куда усерднее … Много ли меди они добыли?
- Не дерзи – ее глаза потеплели – и не бойся: голова Пеннебхета уже давно заняла свое место в моей галерее. Но ты преподал нам всем урок своим искусством. Даже мне и я хочу сделать тебе подарок.
«Она ударила ладонью о ладонь и звук этого хлопка еще стоял под сводами ее покоев, когда два гигантских ливийских наемника ввели нубийскую рабыню, молодую смуглую кушитку с короткими густыми черными волосами и царственной осанкой, воспринимаемой как неотъемлемая часть ее естества. Даже не красота, а точнее – красота, будто «подсвеченная» изнутри невероятной силы харизмой притягивали к ней неизбежно восхищенные взгляды. Ею было трудно не любоваться».
Да, это была она, та самая рабыня с торговой лодки рыжебородого финикийца. Всю дорогу в Тимну она молчала, глядя не на, а как бы сквозь меня, будто пытаясь раствориться в звенящем солнце Синайской пустыни.
- Ну наконец-то! – Глаза Йонаса светились искренней радостью. – Цел, невредим и даже в меру упитан – Фивы явно пошли тебе на пользу. Но за какой, великие боги Реки, надобностью ты предстал пред ясны очи великой царицы?!
- Великая царица сделала мне подарок. – Я указал взглядом на сидящую в повозке девушку, замершую с непроницаемой маской скорби на прекрасном лице, словно приготовившись к смерти. – Но она, видимо, никак не может оправиться от счастья разделить наше «утонченное» общество. Я даже не знаю, как ее зовут. Проведи ее на «женскую половину» и проследи, чтобы ее никто не тронул – подарок, кажется, опаснее лука гиксоса.
«Больше в тот день я ее не видел и даже сумел себя убедить, что забыл о ее существовании. Я был рад снова оказаться в СВОЕЙ Тимне: Искренность Йонаса, почтительная приветливость остальных стали для меня той средой обитания, без которой я задыхался, как рыба, выброшенная разливом Реки на берег и яростно разбрызгивающая плавниками ил, стремясь вернуться в родную стихию.
День клонился к вечеру, торопливо становясь короткими сумерками, несущими прохладу. Полная луна ярко осветила долину. Я ушел спать на скалистый выступ, нависший над долиной справа от Великих Столбов. Я любил это место, открывавшее простор, наполненный неправдоподобно яркими звездами на пугающе низко нависшем небесном своде.
В голове проносились картины пережитого с тех пор, как я вышел из портового города Ашдод: Газа, Мемфис, Фивы … Наверное я задремал, потому что внезапно открыл глаза, ощутив чье-то присутствие. Это была ОНА, «нубийская царица» …»
- ТЫ!? Что ты здесь делаешь?
- Я слышала от рабов, что в самом начале ты дал им уйти – свободу выбора. Почему ты не дал уйти мне?
- Я боялся, что ты не вернешься. Ты слишком красива, чтобы я позволил себе тебя потерять.
- Ты даешь уйти только тем, кто неизбежно вернется?
- Великая царица назвала это искусством …
- Если я красива, почему ты не «взял» меня по дороге сюда?
- Ты этого хотела?
- Нет!
- Ты сама ответила на свой вопрос.
- Так ты делаешь только то, что я хочу? ТЫ, великий повелитель медной долины, делаешь то, что хочет ЖЕНЩИНА?!
- Такая как ты – да …
- Такой как я нет …
- Я знаю …
- Да ты меня боишься!
- Да …
- Просто и честно …
«Она приблизилась ко мне. Ткань, прикрывавшая тело соскользнула с ее смуглых плеч. Упругие соски оказались у моего лица. Я осторожно прикусил один из них, ощутив на губах прохладный солоноватый привкус. Она содрогнулась всем телом, выгнувшись мне навстречу. Это был долгий, изнуряющий, как пески пустыни, марафон, когда мы упивались телами друг друга, содрогаясь от совпадения прикосновений, теряя грань между забытьем и реальностью ... Мы уснули глубокой ночью, в сладком изнеможении так и не в силах оторваться друг от друга. Однако, открыв глаза под утро, я понял, что разбудило меня ощущение пустоты. Было еще темно. Она сидела напротив, в том месте, где я увидел ее в самом начале этой ночи. Что-то изменилось в ее облике. Будто к ее природной царственной харизме добавилась отрешенность МУДРОСТИ».
- Ты хотел знать, как меня зовут, хананеянин Ампара, постигший тайну Великой Пирамиды? – От ее кожи исходило свечение, поначалу слабое, постепенно становившееся все более ярким, обладавшее странной гипнотической силой. – Знай же многократно-смертный, Имя Мне Великая Богиня Хатхор. Мне было любопытно УЗНАТЬ тебя, так дерзко проникшего в НАШИ тайны. Ты преподал НАМ урок, даже МНЕ: наше время подходит к концу. Медь, добытая тобой в рудниках Тимны, скоро воплотится в НОВУЮ РЕАЛЬНОСТЬ.
«И сделай жертвенник из дерева шиттим… и обложи его медью. И сделай к нему горшки для сгребания пепла его, и лопатки его, и чаши его, и вилки его, и совки его, все принадлежности сделай из меди» (Исход. 27:2-4).
- Камни на этом плато не трогай – их порядок священен. Он возглашает АЛТАРЬ БОГИНИ ХАТХОР.
«Я еще слышал звучание ее голоса, когда ее поглотил СВЕТ. Свет был не просто ярким. Он был ВСЕОБЪЕМЛЮЩЕМ, «плотным», осязаемым …»
* * *
- Это ОН. Тот, о ком я тебе только что говорила.
Осторожно свернув папирус и вернув в тубус, Йорам развернул второй свиток.
- Это древнее Эллинистическое письмо. – Задумчиво начала Эмма. – По преданию, его подарил беотийцам легендарный царь Кадм. Интересно, что в легендах о Кадме, никогда не говорится, что он его «создал» или «придумал», но «подарил» …
- Это иврит, - с неожиданной для самого себя уверенностью, сказал Йорам – только стилизованный под «писчие» инструменты того времени. И это та самая «технологическая документация», о которой я говорил вчера.
- А что это за значок? В самом низу, слева. Никогда не видела раньше такой письменности.
- Очень похоже на плоский штрих-код …
- Я не знаю, что такое «плоский штрих-код», но если это та игра, в которую ты играл «в детстве», то она очень древняя. – Эмма указала взглядом на только что расчищенную площадку «алтаря» богини Хатхор: расположение камней алтаря в точности повторяло «опорные» точки штрих-кода. – Я даже думаю, что это твой «обратный билет».
Внезапно камни алтаря начали светиться и это, поначалу слабое, но постепенно усиливающееся свечение, обладало странной гипнотически-повелительной силой: оно не приглашало, оно ПОБУЖДАЛО к действию – сделать ШАГ. Шаг, отделяющий его от этого свечения.
- А как же Нельсон, команда? – С трудом понимая, что он говорит, пролепетал Йорам.
- Не волнуйся. Я объясню им … то, что они смогут понять. Не забудь то, что я тебе сказала.
Он еще слышал звучание ее голоса, уже оказавшись внутри СВЕТА. Свет был не просто ярким. Он был ВСЕОБЪЕМЛЮЩИМ, «плотным», осязаемым …
Беседа. Фрагмент тринадцатый.
«Собираются, стягиваются с разных мест вызываемые предметы, причем иным приходится преодолевать не только даль, но и давность: с кем больше хлопот, с тем кочевником или с этим — с молодым тополем, скажем, который рос поблизости, но теперь давно срублен, или с выбранным двором, существующим и по сей час, но находящимся далеко отсюда? Поторопитесь, пожалуйста.
Вот овальный тополек в своей апрельской пунктирной зелени уже пришел и стал, где ему приказано — у высокой кирпичной стены — целиком выписанной из другого города. Напротив вырастает дом, большой, мрачный и грязный, и один за другим выдвигаются, как ящики, плохонькие балконы. Там и сям распределяются по двору: бочка, еще бочка, легкая тень листвы, какая-то урна и каменный крест, прислоненный к стене. И хотя все это только намечено, и еще многое нужно дополнить и доделать, но на один из балкончиков уже выходят живые люди» - Набоков, господа.
- М-да. Не знаю, как читать, но писать это было интересно.
- Несколько утомляет эпичность повествования.
Глава 13. Господин египтянин.
Дождливым ноябрьским вечером 1933 года, в дверь небольшого частного пансиона на одной из тихих улиц района Пренцльберг в Берлине, вошел невысокого роста человек в кожаном пальто и широкополой фетровой шляпе. Внутри его встретили два штурмовика, охранявшие дверь и, видимо, давно его ждавшие.
- Так ты нигер! – удивился один из них.
- Я египтянин. – Спокойно ответил человек, неторопливо снимая пальто и шляпу.
В следующий момент, когда он повернулся к заговорившему с ним штурмовику, в руке у него оказался небольшой браунинг. Раздался негромкий, «лаконичный» звук выстрела – штурмовик рухнул на пол. Его «коллега» растеряно переводил взгляд с трупа на выбежавшего из соседней комнаты, видимо, старшего по званию, почтительно вытянувшегося перед «гостем» по стойке «смирно».
- Приберетесь потом. – Снова заговорил человек спокойным ровным голосом. – Дураков не жалко. Где она?
Штурмовик молча посмотрел на дверь, из которой только что вышел. Пройдя в указанном направлении, человек увидел молодую женщину с явными следами побоев на красивом смуглом лице, привязанную к стулу у «сиротливого» без скатерти, добротного деревянного стола. Мизансцену завершала уродливо свесившаяся с потолка голая лампа, свет которой еще совсем недавно приглушенный абажуром, наверное и наверняка, создавал в комнате уют. Сломанный абажур валялся в дальнем углу позади женщины.
- Кто вы такие и по какому праву?! – Срывающимся от внутренних рыданий, но твердым, без страха, голосом заговорила женщина.
- По праву сильного, леди. – Сказал человек, осторожно коснувшись тыльной стороной ладони свежезапекшейся крови в левом углу ее рта.
Попав на его кожу, кровь моментально «впиталась», не оставив следа. Человек не удивился: очевидно, результат был им вполне ожидаем, но именно эта «ожидаемость» заставила измениться лицо девушки.
- Ну наконец-то я вижу страх в ваших красивых глазах. – С улыбкой заговорил человек, с холодным насмешливым вызовом глядя в ее глаза.
- Развяжите меня.
- Не сейчас. Я не буду играть с вами в «доброго» и «злого» полицейского – я не полицейский. Наша игра будет называться совсем иначе – «приглашение на казнь»! Ах да – вы ведь еще этого не читали. Ваш любимый Набоков опубликует это только через два года.
- Вы знаете, что будет через два года?! – Не удержалась от удивления девушка.
- И даже больше. Очень полезное качество. У меня еще будет возможность вам это доказать, как я доказал это некоторым влиятельным здесь и сейчас людям. Мои прогнозы оказались куда точнее и полезнее маловразумительного бормотания их «экстрасенсов», что и дало мне возможность наконец встретиться с вами, Эмма! Кажется, так вас зовут здесь и сейчас?!
- Как вы обо мне узнали и как вы меня нашли?
- Я не обязан отвечать, но не могу отказать себе в удовольствии похвастаться. Начну с вашего второго вопроса. У вас слишком запоминающееся лицо. Некий фанат-фотограф, увидев в журнале вашу фотографию с каких-то раскопок в Египте, удивился сходству с аномально-красивой женщиной на фотографии зрителей одного из первых парижских дефиле 1890 года. Было совершенно очевидно, что запечатлена на этих фотографиях одна и та же женщина, каким-то чудесным образом за эти сорок три года совершенно не изменившаяся. Когда он поделился этим удивительным, но анекдотичным (по его мнению), наблюдением с друзьями-коллегами, это стало известно им – он кивнул в сторону штурмовиков – и сразу же заинтересовало меня. Почему? Это уже касается вашего первого вопроса, на который я отвечу несколько позже.
- Как вас зовут?
- Называйте меня Господин Египтянин. Но нам пора ехать. Ночь будет длинной.
- Не сомневаюсь.
- Вы даже не спросили куда.
- А вы бы ответили?
- Нет. Но это означает, что вы начинаете более адекватно реагировать на ситуацию.
У входа их ожидал поблескивающий в свете тусклых фонарей, «отполированный» дождем внушительный «Майбах». Все окна салона оказались наглухо затемнены, а сам салон, такой же глухой перегородкой отделен от водителя. Ехали долго, наверное, часов семь – ее часы, как и воспоминания о спокойной «академической» жизни в Берлине, остались в комнате пансиона. Поначалу она пыталась понять направление, считала повороты, но к тому моменту, когда они выехали из города, окончательно запуталась и просто уснула. Сквозь сон она слышала, как они пару раз останавливались на каких-то блокпостах, негромкие отрывистые фразы, легкий скрип поднимаемого шлагбаума, но не была уверена – наяву ли это, во сне… Однако, окончательно проснувшись в подземном гараже какого-то большого строения (по какой-то необъяснимой причине, было сразу понятно, что гараж – подземный, а строение – огромное), почувствовала себя отдохнувшей. Из машины вышли молча. Так же молча вошли в лифт, поднявший их на галерею, по периметру высокого прямоугольного помещения нависающую над странной спиралеобразной конструкцией, около сорока метров в диаметре, составленной из отполированных медных зеркал.
- Что это? – Эмма с искренним изумлением переводила взгляд с «господина египтянина» на конструкцию и обратно.
- Временной коллайдер.
- Я не знаю, что такое «коллайдер».
- Я тоже, так же как, думаю, и тот, кто это слово выдумал. Это система зеркал русского астрофизика Козырева, для создания аномальных искажений времени. Он придумал ее лет через тридцать. Черт, никак не могу заставить себя употреблять глаголы в будущем времени. На самом деле – конструкция в пропорции воспроизводит скальные зеркала вокруг горы, а точнее – пирамиды, Кайлас. Только наши зеркала – медные. Как выяснилось, этот материал наиболее чувствителен к этому виду энергии.
- Какому? Какому виду энергии?! И что, черт возьми, здесь делаю я?!! Если это орудие моей казни, то все это больше похоже на дешевый фильм ужасов!
Сопровождавшие их штурмовики куда-то ушли и они остались на галерее одни.
- Ну почему же дешевого? – В голосе его наконец зазвучали теплые. «человеческие» нотки, а глаза наполнились усталой мудростью человека, знающего гораздо больше своего собеседника. – Вы даже не представляете, как все это дорого. И почему вы решили, что я «пригласил» вас на ВАШУ казнь?
-?!
- Идемте. Чуть дальше по галерее – мой кабинет. Там нам, всё-таки, будет удобнее.
В дальнем углу той стороны прямоугольника, на которую их доставил лифт, была дверь в сравнительно небольшой, но удобный кабинет, за которым угадывались еще какие-то жилые помещения, вместе образующие небольшую квартиру-студию.
- Присаживайтесь. – Он указал на одно из двух больших кресел, обтянутых плотной драпировочной тканью из бамбукового льна, мягких пастельных тонов коричневого, стоящих у изящного, в китайском стиле, журнального столика. – Я бы предложил вам выпить, но это противоречит тому, что вам предстоит сделать.
- А почему вы решили, что я буду что-то для вас делать?
- Я бы мог ответить вопросом на вопрос: «А почему вы решили, что – нет?». Но после всего случившегося подобное остроумие будет звучать довольно пошло. Вместо этого я вам лучше расскажу, или попытаюсь рассказать, что здесь происходит и где вы находитесь.
Все так же неторопливо он налил себе несколько глотков виски на дне квадратного с закругленными углами стакана и сел в кресло напротив.
- Есть некоторое неудобство в том, чтобы каждый раз начинать с одного и того же.
- «Каждый раз»?! Мы встречались?
- Да и не единожды. Я тот Паро, хозяин заведения, куда отправил вас, Хенутсен Хут, венценосный супруг Хнум-Хуфу, Хеопс, в надежде раздобыть хоть какие-то деньги для оплаты многочисленных шарлатанов, обещающих ему открыть тайну Великой Пирамиды. Видя его обсессивную, разрушающую вся и всех страсть, я сжалился, не над ним, скорее – над вами, открыв ему тайну, в которую сам проник примерно за сто лет до этого. Он любил вас, а потому взял с собой в Пирамиду, желая провести с вами вечность. Но Пирамида – дама капризная: его она обратила в прах, а вас наделила даром циклической реинкарнации в одном и том же, вечно молодом, теле, правда без возможности сколько-нибудь ясно помнить предыдущие циклы. Мой ДАР проявляется иначе: умирая и рождаясь каждый раз в новом теле, я отчетливо осознаю все свои воплощения, как непрерывную цепочку ОДНОЙ жизни. Такие взаимоотношения с ВЕЧНОСТЬЮ научили меня идентифицировать идеи и события, именуемые РОКОВЫМИ, или социо-образующими, способными изменить ХОД ИСТОРИИ. Примерно через восемьдесят лет от этой ночи, желая предотвратить одно из таких событий, невероятного разрушающего потенциала, я и еще несколько человек, которых мне бы очень хотелось назвать друзьями, оказались у подножия горы Кайлас. Дело в том, что Кайлас – это не гора, а пирамида, то есть вещь рукотворная, создающая мощный временной портал. Некто загадочный, называемый Гончар, который этим порталом уже пользовался, произнес странную напутственную речь, показавшуюся тогда бессмысленной: о богах, времени и, почему-то, совести. Кайлас разбросал нас по временной оси, непредсказуемо, но вряд ли – случайно: может быть, в соответствии с некими энтропийными флуктуациями, может быть – чьей-то волей, а скорее всего – чьей-то волей, создавшей некие энтропийные флуктуации загадочной энергии, называемой ВРЕМЯ. Эту, в общем-то, крамольную мысль, что время – особый вид энергии, высказал гениальный русский астрофизик Николай Козырев. Через три года он будет арестован, приговорен к смерти, но затем сослан на каторжные работы в сталинские концлагеря. Великому провидению было угодно, чтобы он выжил и сформулировал удивительную по своей красоте и стройности теорию. Дело в том, что согласно теории Эйнштейна, к этому времени не только известной, но и канонизированной, время – понятие, скорее, методическое, функция скорости, измеряемой по отношению к скорости света – универсальной мировой константе. Главным предметом рассмотрения этой теории является эквивалентность материи и энергии, а главным доказательством этой эквивалентности станет ядерная бомба, над которой уже сейчас все так усердно работают.
Вне сферы внимания великого теоретика оказалась наука термодинамика, второй закон которой гласит – любые превращения или преобразования энергии УВЕЛИЧИВАЮТ энтропию системы, или по-человечески – любая работа ведет к разрушению или, как минимум, износу. В свете этого закона совершенно непонятно каким образом наша вселенная еще не превратилась в облако холодной безжизненной пыли. А так как этого не произошло, совершенно очевидно, существует сила, а точнее – энергия, УМЕНЬШАЮЩАЯ энтропию, уравновешивающая разрушающее действие термодинамических процессов. Такой энергией – сказал Козырев – является ВРЕМЯ. Эта энергия не противоречит, не «борется» с термодинамическими процессами – она их питает, но существует коренное отличие механики «временнОй» от механики «термодинамической» (в кавычках, потому что на самом деле все гораздо сложнее) – основой первой (временнОй), является четкое разграничение причины и следствия (потому она называется «ПРИЧИННОЙ»), не только во времени, но и в пространстве. Третий закон Ньютона, гласящий, что действие равно противодействию, делает это разграничение невозможным. Там, где действует этот закон – причины и следствия неразличимы, там действует и второй закон термодинамики, описывающий поступательное (или не очень) движение к хаосу, разрушению, «тепловой смерти». К счастью, действует он не везде. Это подтверждают исследования в области «тонкой материи», косвенным (пока что) образом доказывающие возможность преобразования энергии времени в термодинамическую. Кто-то из великих сказал: «Понять – значит привыкнуть и научиться пользоваться». Когда люди научатся пользоваться энергией времени для поездки в другой город или приготовления кофе (а это произойдет обязательно), возникнут некие вихревые флуктуации, результатом которых, по всей вероятности, являемся мы с тобой и мое появление здесь. А это значит, что у нас есть ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ.
- Научить людей варить кофе?
- Мне всегда нравилось твое остроумие. Надеюсь, ты не против перехода на «ты»?
- Нет. Но я до сих пор не понимаю, какое это все имеет отношение ко мне?
- Непосредственное. Великий русский ученный, Владимир Бехтерев, как-то высказал оригинальное предположение, что социальные процессы подчиняются тем же законам, что и физические. Бехтереву повезло меньше, чем Козыреву – его убили. Аналогию продолжил другой русский ученый, Вернадский, предположивший существование биосферы, подобной гравитационному или электромагнитному полю Земли. Еще один русский гений, Лев Гумилев, друг Козырева, сидевший с ним в одном лагере, высказывает предположение о существовании этно-образующей энергии, которую он назвал «пассионарной» и которая является аналогом термодинамической энергии физических процессов. Но это означает, что должен существовать социальный аналог энергии «время», нейтрализующий разрушительное действие пассионарности. Таким аналогом является СОВЕСТЬ. В отличие от всех прочих человеческих эмоций, совесть – эмоция СОЦИАЛЬНАЯ, обусловлена ПРИЧИННО-СЛЕДСТВЕННОЙ связью и, по сути, является инстинктом самосохранения этноса. В середине 19-го века возникает новая пассионарная мутация, проявившаяся в создании коммунистического режима в России и, затем – фашистского здесь, в Германии. Главным отличием новых пассионариев является отсутствие СОВЕСТИ, как генетически наследуемого признака, а это указывает на некую, возможно, кем-то могущественным СОЗНАТЕЛЬНО вызванную, дисфункцию времени. Грядет ГЛОБАЛЬНОЕ ЗЛО. Оно уже унесло и еще унесет не десятки – сотни миллионов жизней. Мы не сможем этого предотвратить, но мы можем лишить победу этого зла статуса НЕИЗБЕЖНОСТИ. Здесь и сейчас! Лаборатория, в которой мы находимся, является началом гигантского проекта – «Наследие Предков», «Аненербе». Это попытка утилизации мистических знаний. ОНИ уже научились выделять «торсионные поля», на основе которых реализовали еще одну идею Бехтерева – создание индукционного «психогенератора», то есть, дистанционного, а главное – абсолютного, контроля над человеческой психикой. Еще немного – и этот процесс станет необратимым. Ты – СЛЕДСТВИЕ, ПРИЧИНА которого – Великая Пирамида. Энергии этой связи хватит, чтобы остановить эту необратимость.
- И что я должна сделать?
- Войти в капсулу в центре спирали.
- Почему не ты?
- Я здесь из другого времени. Если это сделаю я – спираль просто вернет меня в мое время, а если не остановить то, что здесь происходит – мне будет некуда возвращаться. Есть еще кое-что… Моя связь с Пирамидой нарушена. Что-то структурное – я перестал воспринимать свои воспоминания как континуальную непрерывность, как события ОДНОЙ жизни. Великая Пирамида Гизы дала мне бессмертие. Великая пирамида Кайлас его забрала. Я ни о чем не жалею – если только МЫ выполним ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. ТЫ согласна?!
- Согласна…
- Тогда слушай внимательно. Ты должна найти способ передать себе БУДУЩЕЙ очень важную информацию: инициация найденной в Хастинапуре Лучезарной Дельты в капсуле Козырева СДЕЛАЕТ ВРЕМЯ ОСЯЗАЕМЫМ. Но это СЛЕДСТВИЕ должно быть обусловлено очень веской ПРИЧИНОЙ, создающей начало отсчета новой ЭПОХИ. Когда ты войдешь в капсулу это вызовет коллапс. Я не знаю в каких разрушениях он проявится, но тебя это не коснется. Мы находимся в городе Аахен, под средневековой резиденцией Карла Великого – ИМ всегда нравилась подобная дешевая символика. Выбравшись отсюда, ты окажешься в шести километрах от Бельгийской границы, а перейдя ее – будешь в безопасности.
- А ты?
- Это пусть тебя не волнует, потому что не в твоей власти. Но спасибо, что спросила – мое последнее воспоминание будет приятным. Оказывается – это важно.
- Последнее?!
Эмма почувствовала, как ее глаза, неожиданно, наполнились слезами. Неожиданно для нее самой – слишком мало ВРЕМЕНИ прошло с тех пор как он из омерзительного палача превратился в спасителя, а из него в «одинокого странника», грустного, обреченного философа. ОБРЕЧЕННОГО?! Обреченного ЕЮ?!!!
- Как тебя зовут?
- Там, откуда я сейчас, меня называли Зэев.
- НО ПОЧЕМУ Я?!!!
- ПОТОМУ ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ СОВЕСТЬ!
Беседа. Фрагмент четырнадцатый.
- Глобальное Зло… Спасение Цивилизации… Скромней надо быть, господа. Взрослые, вроде, дядьки.
- Гончар?! Что-то вы к нам зачастили.
- МЫ?!
- До тебя тут была Ребекка.
- Странно. Почему-то она не сочла нужным поделиться со мной этой информацией. И что она хотела?
- То же, что и ты – чтоб мы были скромнее. Слушай, а чем там все это кончится?
- Ну я не настолько жесток, чтобы наказывать вас спойлером.
- Выпьешь?
- Господи! Ну и гадость вы здесь пьете. Вернусь я, пожалуй. А про совет не забывайте – дельный совет…
Глава 14. Свадьба.
Чуть дымящаяся ароматическими испарениями вода бассейна обволакивала приятным, «убаюкивающим» теплом. Плавно несомая этой водой, Леа свернулась «калачиком» на его груди.
- Странно называть тебя Царицей Гармонией. – Ури снова положил руку на ее мокрые волосы, «разметавшиеся» по глади бассейна.
- В нашей жизни очень много странного, Великий Царь Кадм. Что с нами будет?
- Я должен тебе все рассказать. В неправдоподобно далеком будущем, когда мы впервые встретились с Вадимом, Йорамом и Кьярой, Вадим спросил, как мне удалось «комиссоваться» из моего столь элитного «подразделения». Мы называем его «отделом». Я ответил, что мой случай особый. И это не просто отговорка – он СЛИШКОМ ОСОБЫЙ. У каждого из нас есть свой, заученный до автоматизма, графический штрих-код, который мы можем воспроизвести с закрытыми глазами на любой поверхности с абсолютной точностью и который дает нам доступ к ресурсам отдела. Нужно ли говорить, что этот код – абсолютно секретная информация?! Это УБИЙСТВЕННО секретная информация! Создавая свой штрих-код, я, будучи еще, практически, подростком, забавы ради, взял за основу старую фотографию, сделанную в начале 30-х годов (20-го века, в нашем положении – необходимое уточнение) фотографом экспедиции Нельсона Глюка в долине Тимна. Фотография запечатлела оригинальное положение камней на «алтаре» богини Хатхор. И хотя фотография никак не могла быть использована в качестве парольного кода, когда все это обнаружилось, мне сильно влетело. Но менять штрих-код было уже поздно. Гораздо легче оказалось изменить положение камней не только на самом «алтаре» в Тимне, но даже на «оригинальной» фотографии и ее негативе. И все скоро забылось, а моя «шалость» стала чуть ли не жаргонным анекдотом в ОЧЕНЬ узких профессиональных кругах. Но через двадцать лет, в одном из запасников Национального Музея Израиля, была обнаружена еще одна Глюковская находка – древний свиток из телячьей кожи со странными письменами, соотнесенными с древним Беотийским письмом. Находка не стала не только сенсацией, но даже поводом для научной статьи и была возвращена в архив, откуда ее и изъяли наши умники. Дело в том, что при ближайшем рассмотрении, свиток оказался, написанным на иврите (правда несколько стилизованном), изложением Бессемеровской технологии добычи меди, открытой только в 19-м веке. Аутентичность свитка была доказана всеми мыслимыми и НЕмыслимыми анализами, из которых радиоуглеродный был самым простым. В конце же свитка, в его левом нижнем углу был мой штрих-код. Не схема, намек, описание или какой другой «прототип», а сам штрих-код, его точное начертание с соблюдением всех необходимых пропорций. Очевидная абсурдность ситуации исключала применение каких-либо репрессивно-конспиративных мер, но на всякий случай, меня отстранили: «Вплоть до выяснения обстоятельств». «Выяснение», как видишь несколько затянулось. Но дело не в этом. После отстранения я начал работать на факультете археологии древних культур Ближнего Востока Тель-Авивского университета, где и встретил тебя. Другими словами, та находка инициировала последовательность событий, которые привели меня к тебе и, вслед за тобой – сюда, а значит не могла быть случайной.
Ури остановился перевести дух.
- Продолжай. – Леа смотрела на него напряженно-сосредоточенным взглядом.
- Незадолго до нашей поездки в Хастинапур, один археолог подарил мне аутентичный персидский амулет 17-го века, относящийся к истории иранской еврейской общины. Амулет выполнен в виде Скрижалей Завета с аббревиатурой цитаты из Книги Исход
«И число дней жизни твоей сделаю полным» (Исход. 23:26).
Надпись сделана письменным начертанием ивритских букв, принятым у иранских евреев позднего средневековья. А на обратной стороне – Каббалистические аббревиатуры Десяти Заповедей. Есть масса подделок из никеля и даже серебра, но аутентичные амулеты были сделаны из меди. Во время ПЕРЕМЕЩЕНИЯ он был на мне.
- И где же он сейчас.
- Я его спрятал. Дело в том, что впервые столкнувшись с НИМИ, я обнаружил, что он для них невидим. Более того – НЕ прозрачен! Другими словами, этот амулет создавал, так хорошо известный в фотошопе, эффект «наполнения фона», или уж совсем наглядно – «работал» как мантия-невидимка у Гарри Поттера. Жаль только, что его действие ограничивалось его площадью. Но в ЭТОМ времени еще не знают меди. Я приказал сделать точные копии этого амулета из золота и серебра, включая надписи, но они не «работали». Тогда, на свитке из телячьей кожи, я написал подробную инструкцию, фактически – адаптацию Бессемеровского алгоритма к возможностям ЭТОЙ РЕАЛЬНОСТИ, как добыть медь. Свиток я отдал Терезию, которого ты видела и отправил его в Тимну. Через две недели он привез мне первые образцы добытой меди, раскатанные в плоские диски. Но результат, по-прежнему был нулевым. Тогда, скорее от отчаяния, чем от логики, я нацарапал на них каббалистические аббревиатуры Десяти Заповедей, как на амулете и это сработало.
- После всего, что с нами случилось, – начала Леа, задумчиво глядя на воду бассейна – приходится принимать мистику, как один из фактов повседневной реальности, т. е. полноправный аргумент логических построений, что, кстати и является сутью языческого мировоззрения. «Исход» был не просто эпизодом истории некоего этноса, именуемого евреями. Это было СОБЫТИЕ космогонического масштаба. Создание нового социо-образующего императива, квинтэссенцией которого являются Десять Заповедей. Механизм установления этого императива заключался в отказе от язычества, не просто как религии, а как мировоззренческой системы. Победа этого императива создала ту реальность, к которой мы привыкли и в которой «мистика» заменена «свободой выбора». Поэтому ОНИ, Олимпийские боги – воплощение языческой мистики, в НАШЕЙ реальности существовать НЕ МОГУТ. Отсюда и мистическое воздействие на НИХ начертания каббалистических аббревиатур этой «квинтэссенции» - Десяти заповедей. Почему оно «работает» только на меди – вопрос «на миллион долларов». Видимо, именно это свойство меди предопределило одну из неразрешимых загадок истории: почему медный или бронзовый век предшествует железному, а не наоборот?! Но нас сейчас интересует другое: ВРЕМЯ для них НЕ является НЕОБРАТИМОЙ последовательностью событий. Это река, существующая сразу на всем своем протяжении, от истоков до устья. Поэтому, когда они нашли в этой реке «энтропийную воронку», точку, допускающую «ветвление», созданную, как сказал Зевс, моим рождением, они решили поставить в ней, как «запруду», наших сыновей, пустив русло реки в совершенно ином направлении, создающем реальность, в которой они – ВСЕСИЛЬНЫЕ МИСТИЧЕСКИЕ БОГИ.
- Странно. Ты только что процитировала «тронную речь» Гончара у подножия Кайласа, которую не могла слышать, так как уже была здесь. Он тогда сказал еще одну вещь, показавшуюся мне очень странной: «… оставленные вами знаки в прошлом, поразят вас самих в будущем. Поразят самим фактом своего существования, став для окружающих неразрешимой мистической ТАЙНОЙ». Только здесь я понял их смысл, а поняв, я поместил свой штрих-код в конце свитка, который отдал Терезию и велел закопать свиток в Тимне, что и привело меня сюда вслед за тобой.
- Я думала, что сюда, «вслед за мной», тебя привела любовь ко мне.
- В первую очередь … А теперь медное «полотно», «сотканное» по принципу «чешуйчатых» сочленений, на каждой чешуйке которого – роковые для НИХ письмена, плывет к нам из Тимны и через несколько дней будет здесь.
- Через несколько дней – наша свадьба. И то, что ОНИ ВСЕ хотят на ней присутствовать, говорит о том, что это «знаковое», необратимое событие.
- То, что я получил собственное послание из прошлого, говорит о том, что мы успели.
- Но как мы попадем в НАШЕ время? Даже став для них невидимыми?
- Ты сама сказала: что-то должно произойти на этой свадьбе. Полотно должно изменить результат воздействия этого «чего-то», что и вернет нас обратно. Да я понимаю, что в этой «теореме» много неизвестных, но «неизвестное» не значит «безнадежное».
- Ты сказал, что полотно – это «чешуя», собранная из медных пластинок. В легенде о Кадме, во искупление своей вины, он просит Ареса – бога войны, превратить его в дракона, подобного тому, которого он убил и, превращаясь, покрывается ЧЕШУЕЙ. Верная Гармония следует за мужем и претерпевает то же превращение. Может быть все, действительно, не так безнадежно.
В оставшиеся до свадьбы дни Ури решил воплотить «высочайшее повеление» и целиком окунулся в предсвадебную суматоху. В обилии свозилась из завоеванных провинций золотая и серебряная посуда, чаши, кубки, дичь – из окрестных лесов, вино с островов Крит и Лесбос, отбирался из загонов предназначенный для убоя скот: молочные телята, годовалые агнцы. Окрестные крестьяне свозили во дворец виноград и фрукты. Завершалась облицовка «зала торжеств» мрамором из Каррарских каменоломен. Инкрустации из месопотамского лазурита изображали придворных дам, которым предстояло принять участие в «священном ритуале». У западной стены на двенадцати специальных возвышениях были установлены двенадцать тронных стульев, сработанных искусными мастерами из ливанского кедра для двенадцати верховных богов пантеона. Ярусом пониже были установлены мраморные скамьи для вассальных божеств. У противоположной стены был возведен помост для новобрачных. А между двумя этими возвышениями располагались выстроенные в каре столы.
И вот наконец он настал – день свадьбы. Зал постепенно наполнялся гостями: молодые девушки в белоснежных дорийских хитонах, кокетливо распахивающихся при ходьбе со стороны несшитого края, обнажая от бедра стройные ноги, матроны, в строгих ионийских хитонах, красочно перевязанных нарядными цветными лентами, мужчины в коротких, до колен, хитонах, перепоясанных богато украшенными кожаными ремнями. Здесь же сновали слуги, заполняющие пустоту столов живописным разнообразием яств. Шуты и музыканты создавали традиционно необходимый шум, призванный отпугнуть злых духов и привлечь милость богов. Постепенно столы утрачивали «классическую» живописность, все больше походя на шедевры Поллока, дополненные обрамлением из раскрасневшихся от съеденного, а больше, выпитого, лиц. Шутки становились все более сальными, глаза похотливыми, а жесты откровенными. Когда наконец появились ОНИ, боги, чью благосклонность так шумно призывали участники праздничного действа. Все присутствующие, как по команде, сочли своим долгом подняться, дабы в наступившей тишине преклонить колени перед новыми «гостями», впрочем, расположившимися на предназначенных для них местах с видом хозяев. Гера возвестила гостям волю всемогущего Зевса, заключавшуюся в благосклонном соизволении наблюдать продолжение веселья.
У противоположной стены, в богатых расшитых золотом и синетой праздничных одежах сидели Ури и Леа. У их ног, подобно телу уснувшего питона лежал медный валик чешуйчатой кольчуги. Леа напряженно смотрела на «олимпийцев», переводя взгляд с одного на другого. Ури внешне был абсолютно спокоен, словно воплощая старую, многократно доказанную, а потому несколько надоевшую теорему – искусство противостояния с более сильным, даже более могущественным, но от того слишком самоуверенным противником.
- Ты не просто дерзок, смертный. – Внезапно заговорил Зевс, пристально глядя на Ури. – Ты раздражающе дерзок!
При первых же звуках его голоса шум веселья не затих, но оборвался, заставив окружающих застыть, словно вмерзших в глыбу ОСТАНОВЛЕННОГО ВРЕМЕНИ. Лишь Ури и Леа, осколки иной эпохи, продолжали составлять ОСОЗНАНО-ЖИВОЙ полюс этого противостояния.
- Я, Зевс-победитель, воплощение первобытных сил мироздания! В многолетней и кровопролитной войне, сумевший опрокинуть в Тартар, породивших меня Титанов! Дающий Мир, Благоденствие и ПОРЯДОК этому ВРЕМЕНИ! Порядок, который дано нарушать только нам, олимпийцам-небожителям. Ибо вы, смертные – лишь проекции наших страстей, бледные тени воплощаемых нами желаний, мимолетные и преходящие, как и сами желания.
Внезапно Зевс остановился, словно пораженный удивительной догадкой.
- Стоп! Так вот в чем хитрость. Вот в чем ловушка! Сделав ваших женщин, да и мужчин, объектами нашей страсти, мы подняли вас до своего уровня, создав ОТНОШЕНИЕ ЗАВИСИМОСТИ. Манипулируя вами, Он решил, что может управлять мной?!
- Ты еще глупее, чем кажешься, «великий громовержец»! – На губах Ури застыла улыбка холодного превосходства. – Управляемыми вас делаем не мы, а вша похоть. Отношение зависимости, о котором ты говоришь – это ваша страсть быть РАБСКИ, до соплей пузырями, ПОЧИТАЕМЫМИ, ибо без этого почитания, вы – лишь кучка зазнавшихся снобов! И вы решили, что мы, люди, самый подходящий СУБЪЕКТ такого почитания?! Вы ошиблись!
- А ты знаешь, может быть ты и прав! Но здесь и сейчас пришло время исправить эту ошибку – ты убил, созданного Аресом, дракона. А ты никогда не задумывался, КЕМ был этот Дракон? Кажется, так тебя называли в твоем супер-пупер секретном «отделе»? Здесь и сейчас ты стал тем драконом, которого убьёшь. И замыкая вас, отныне бессмысленных и бесполезных, в этой временной петле, мы, с твоими сыновьями, двинемся дальше, к новому «светлому» будущему! Именно им суждено стать началом нового человечества! Гордись, смертный!
Арес, с задумчивым безразличием посмотрев на Ури, поднял на уровень груди полусогнутые в локтях руки, будто держа футбольный мяч. И в этом, обозначенном его ладонями пространстве, возник СВЕТ.
- Нет пределов твоей мудрости, «великий громовержец»! Я уж тут и чешуйку приготовил, шкуру дракона – чтоб вам, «великим», не утруждаться.
- Стой! – Закричал Зевс, резко повернувшись к Аресу.
Но было уже поздно. Обретая форму шаровой молнии, СВЕТ начал медленно двигаться в их с Леей направлении, словно прожигая некий коридор во временной «глыбе», в которой, будто на картинах Брейгеля-Старшего, застыла свадьба. И в этот коридор медленно вошли взметнувший над собой и Леей медную кольчугу, великий царь Кадм и его жена Гармония…
* * *
- Где мы? – Леа растерянно озиралась по сторонам.
- Ну судя по открывающемуся из «окошка» виду – мы в Иерусалимском Мишкенот Шаананим. – Заговорил Ури, глядя на раздвижную, из поляризованного стекла, стену, обращенную к величественной панораме Старого Города. – В том самом «убежище», которое нам предоставил Гончар и из которого тебя «изъяли».
- Ну тогда звони в скорую – у меня отошли воды…
Беседа. Фрагмент пятнадцатый.
Не важно, что было вокруг, и не важно,
о чем там пурга завывала протяжно,
что тесно им было в пастушьей квартире,
что места другого им не было в мире.
Во-первых, они были вместе. Второе,
и главное, что их было трое,
и всё, что творилось, варилось, дарилось
отныне, как минимум, на три делилось.
Морозное небо над ихним привалом
с привычкой большого склоняться над малым
сверкало звездою — и некуда деться
ей было отныне от взгляда младенца.
Костер полыхал, но полено кончалось;
все спали. Звезда от других отличалась
сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,
способностью дальнего смешивать с ближним.
Иосиф Бродский.1990
Глава 15. Выбор.
- … Видишь ли, одним из революционных откровений Эйнштейна было утверждение о единстве не только материи и энергии, но материи и пространства. Традиционное, подтверждаемое ощущениями представление, отводило пространству роль «сцены», на которой, в виде «декораций», присутствует, или не присутствует, материя. При этом характеристики сцены, ее площадь, высота, от этого присутствия никак не зависят. «Нет! – Сказал Эйнштейн. – Пространство это форма существования материи. Вне материи – пространства нет». «Пустое» пространство, в релятивистской механике – неправомерное словосочетание. Поэтому материя может искажать пространство, менять его свойства, что уже было, к тому времени, подтверждено астрономическими наблюдениями. Подобно этому, ВРЕМЯ не может существовать вне ЖИВОЙ материи. Вне этой материи времени нет. С точки зрения статистической физики, появление белковых соединений – бред. Вероятность этого гораздо меньше, чем вероятность того, что все молекулы воздуха в этой комнате вдруг начнут двигаться в одном направлении. И если это происходит, это может означать только одно – в комнате установлен насос. Если живая материя все же возникла – значит существует некий безусловный императив, который это предопределил.
- В мое время этот «императив» назывался Богом.
- В моей мировоззренческой системе, Богу отведена более конструктивная роль – Он этот императив СОЗДАЛ. И называется он – ВРЕМЯ. Итак, время есть форма существования ЖИВОЙ материи. Вне этой материи ВРЕМЕНИ нет. В этом смысле известный каламбур – «слышен ли звук падающего дерева в лесу, когда там никого нет?» - должен быть сформулирован иначе – «существует ли лес без деревьев?». Именно поэтому понятие «время» так плохо формализуется в рамках механики, классической или релятивистской. Вот, в общих чертах, основные идеи, которые мой прадед, Зэев Сукеник, положил в основу своей теории, а теорию – в основу создания института. В то время, в Институте Судьбы, уже существовала лаборатория, занимавшаяся пограничными с этой тематикой, исследованиями. Возглавлял лабораторию очень талантливый ученый, Вадим Фридман. Кажется, вы знакомы.
- Знаешь, после всего случившегося, даже в этом я уже не уверен. Но за «талантливого» - спасибо.
- Всегда «пожалуйста». Или нет – не всегда… Как бы там ни было, на основе этой лаборатории и был создан наш институт. И началось! … Если материя искажает пространство – значит живая материя может искажать время! А кто сказал, что время одномерно?! И если – нет, значит понятие его «линейности», сиречь – необратимости просто теряет смысл! «Нобелевки» сыпались одна за другой. Примерно, как после открытия мира элементарных частиц – в «традиционной» физике.
Сара увлеченно рассказывала ему историю создания института. В ее увлеченности была искренность, заражающая своей чистотой и верой. И он был ей благодарен за этот разговор, а больше за искренность – за все, что она делала для него здесь и сейчас. Впервые увидев старую черно-белую фотографию на мониторе ее компьютера, он почувствовал тяжесть не гнетущую, но ломающую, воплотившуюся во внезапно хриплое от нахлынувшего чувства обреченности: «Я должен вернуться!». «Это невозможно» - сказала Сара, все так же пристально глядя на него. Раздавленный и опустошенный, он вдруг, словно со стороны, услышал собственные рыдания и даже присутствие чужого человека не могло их остановить, потому что не имело значения. Она осторожно положила свою руку на его затылок.
- Вы хотите остаться один?
Ненавязчивая нежность этого прикосновения несколько успокоила.
- Нет. Только не сейчас. Это было бы невыносимо …
Он по-детски утирал рукавом свитера, никак не желающие прекращаться, слезы.
- Это нормально. И если бы не противоестественность ситуации, я бы сказала, что это естественно.
- Как вас зовут?
- Сара. И можно на «ты».
- Хорошо. Но только взаимно.
- Без проблем.
Вадим вдруг заметил, что она красива. И это «открытие» было с ощутимым привкусом недоумения – ни одна из «составляющих» этой красоты не воспринималась, как таковая, но всё вместе образовывало то целое, что гораздо совершеннее суммы составляющих его частей: иссиня черные длинные курчавые волосы, туго стянутые заколкокой ниже затылка, вырываясь на «свободу», образовывали живописное облако за ее спиной, чуть угловатые очертания плеч, смуглый, но в то же время какой-то «пастельный» оттенок кожи – и только глаза, огромные, серые до голубого, с изумрудной чистоты зеленоватым оттенком придавали всей композиции глубину, на которую хотелось смотреть долго.
- Ты знаешь, что с нами случилось?
- Это предмет исследования моей лаборатории. Вы оказались вовлечены в некую вихревую флуктуацию времени. Подобные флуктуации возникают, как корректирующая реакция на возмущающее, деструктивное воздействие – ведь время, по определению, это энергия, уменьшающая энтропию системы. Но что это было за воздействие, было ли оно обусловлено случайными, естественными причинами или чьей-то злой волей – мы не знаем. Судьба большинства участников вашей – она замялась – группы, назовем это так, сложилась счастливо. Ури и Леа стали счастливыми родителями двух близнецов, которых они назвали Менахем – милосердный и Барух – благословенный. Братья сделали блестящую карьеру в армии, возглавив один – службу внешней разведки, МОССАД, а другой – внутреннюю службу общей безопасности, ШАБАК. С их именами связана тайна, к которой имел непосредственное отношение и мой легендарный прадед, сын Йорама и Ребекки Сукеник.
- У Йорама и Ребекки был сын?
- Тебя это удивляет?
- А что стало с Ребеккой после рождения сына? – Нарочито проигнорировал ее вопрос Вадим.
- Все они дожили до глубокой старости. Ребекка лишь на два года пережила мужа.
- У тебя есть ее фотография?
- Да, конечно. – Сказала Сара, выводя на экран фотографию красивой, несмотря на возраст, достойно-пожилой женщины.
Несомненно – это была Ребекка, но как такое могло быть?!
- Сейчас многие переводят старые фотографии в 3-D формат, – продолжила Сара – но я против. Недавно какой-то умник предпринял такую затею с шедеврами старых мастеров живописи. Это было ужасно – Тициановская Венера в 3-D реконструкции превратилась в вульгарную голую бабу.
- А что это за тайна, о которой ты упомянула?
- Ну я точно не знаю. Тайны были частью их повседневной работы и большинство из них, включая ту, о которой я «упомянула», не имеют срока давности. Это было как-то связано с созданием института. Видишь ли, одним из революционных откровений Эйнштейна …
- Ты очень «вкусно» рассказываешь. – Улыбнулся Вадим, когда она остановилась, чтобы перевести дух.
- Кажется ты проголодался.
Они прошли в институтскую «столовку» - просторное светлое помещение, больше похожее на изысканный ресторан. Как только они сели за столик у огромного, во всю стену, окна, перед каждым, словно зависшее в воздухе над поверхностью стола, возникло виртуальное «touch-menu».
- Кажется мне опять нужна твоя помощь. Все эти названия не вызывают у меня зрительных ассоциаций.
- Ты смотришь молекулярное меню. Внизу справа – «кнопка» переключения. Для начала возьми что-то более привычное. Я советую двухдюймовый телячий стейк- medium – очень вкусно.
- И это настоящее мясо?!
- Даже более, чем «настоящее». Это мясо, выращенное минуя «одушевленную» стадию, то есть – теленка и его убой. Далее без изысков – способ приготовления традиционный, а вкус гораздо более насыщенный.
По залу сновали компьютеризированные тележки, развозившие ароматно пахнущие заказы.
- Что это? – Спросил Вадим, указав взглядом на одну из таких тележек.
- Это – роботы-официанты.
- В фантастических фильмах моего времени роботы были «антропо-подобными».
- Через эту стадию мы уже прошли. И дело даже не в том, что «гуманоидность» роботов была функционально излишней, она была раздражающей.
«Стейк» действительно оказался очень вкусным и, запивая его холодным светлым пивом, Вадим с удивлением почувствовал, как саднящий, раздирающий душу, будто застрявший в груди «клубок колючей проволоки», куда-то уходит, оставляя пустоту, постепенно заполняемую осознанием страха задать главный вопрос.
Покончив с обедом, они вернулись в лабораторию.
- Я знаю «о чем» ты молчишь. – Первой заговорила Сара. – Остались еще двое. Вилли или Зэев – погиб в Германии в конце 1933 года.
- Погиб?!
- Да. Ваше решение отдаться на волю неконтролируемым энергетическим потокам ВРЕМЕНИ, проходящим через Кайлас, изначально было не самым безопасным, хотя и интуитивно оправданным. Что случилось с Кьярой – мы не знаем, но, думаю, твое появление здесь как-то связано с этой тайной.
-?!
- Пирамидон или «лучезарная дельта», которую вы нашли в Хастинапуре – это мобильный аккумулятор временнОй энергии. Всего таких аккумуляторов пять, во всяком случае – на Земле и они более древние, чем наша цивилизация. Мы, пока, располагаем только двумя, включая найденный вами. После их инициации мы обнаружили наличие импульса, информационного сигнала, переданного именно по этому, временнОму, каналу связи. К сожалению, ни пространственные, ни временные координаты источника сигнала определить не удалось… До сегодняшнего дня! Твое появление как-то синхронизировало этот сигнал – он исходит от третьего пирамидона. Трех достаточно, чтобы локализовать «сеанс связи».
- И когда он начнется – растерянно спросил Вадим, снова чувствуя в груди пресловутый клубок, на этот раз ощущаемый, как предчувствие.
- Это зависит не от нас, но думаю – скоро.
- Так что же мы делаем здесь?!
- Ждем. – Раздался с порога так хорошо знакомый голос.
- Гончар?!!!
- Вы знакомы?
- Оставь нас, Сара.
- Да, господин директор. – Доброжелательно-безучастно произнесла Сара, выходя из кабинета.
- «Господин директор»?! Ты совсем не изменился за эти сто лет!
- Ты тоже.
- Есть разница.
- Да, конечно. И, видимо, настало время ее объяснить.
- Трудно с тобой спорить.
- Собственно, я мало что могу добавить к тому, что уже сказал у подножия Кайласа. Развитие РАЗУМНОЙ цивилизации на Земле отражает противостояние неких сил, выходящих далеко за рамки вашего понимания и даже восприятия. Это, как если две армии, устав от изнурительных бесконечных боев, соглашаются, что исход войны решит ИГРА – противостояние упрощенных моделей. Но игра должна быть честной, иначе вся эта затея просто теряет смысл. Практика показала, что уповать на «добрую волю конфликтующих сторон» не приходится – одна из них, традиционно именуемая вами «темной» или «демонической», постоянно ищет способы повлиять на исход противостояния, оставаясь в рамках оговоренных правил. Поэтому правила постоянно приходится менять и это – прерогатива второй стороны. По большому счету, в этом и состоит суть конфликта. Ваш «вариант» - четвертый. До вас дошли отголоски легенд о цивилизации разумных рептилий, воплотившиеся в Библейском эпизоде о грехопадении Евы, соблазненной Говорящим Змием. Или падении Ведической цивилизации, именуемой битвой при Курукшетре. Или эпохе Эллинистического язычества, завершившейся Великим Потопом. В конце концов, стала очевидной необходимость создания «института наблюдателей», следящих не столько за исполнением «юридических тонкостей», сколько за соблюдением самого ДУХА соглашения, его базисных принципов. Я – один из них. Количество наблюдателей строго ограничено и постоянно. Поэтому мы смертны, что обеспечивает «разумную ротацию», но мы не так внезапно смертны, как вы. Вообще-то, о нашем существовании вы уже давно догадывались, что и нашло свое отражение в вашем новом мифотворчестве, именуемом «поп-культурой».
- Как-то неприятно осознавать себя «упрощенной моделью», безвольной пешкой в чьих-то руках.
- В том-то и дело, что вы таковыми не являетесь. В отличие от «пешки» или даже «ферзя», у вас есть свобода выбора, что поднимает вас на совершенно иной уровень, а «игру» превращает в саморегулирующийся «пульт управления». Но упрощения на то и упрощения и поверь, мое – лишено каких бы то ни было «уничижительно-иерархических» оценок. Гораздо важнее другое. Вы оказались вовлечены в один из эпизодов «корректирующего вмешательства». У вас был выбор. Ваши нравственные устои, сиречь, ваша СОВЕСТЬ, а не чья-то чуждая воля, предопределили выбор, который вы сделали. Да, это нелегко, а порой и жестоко – но на войне, как на войне. И, упреждая твой «праведный гнев», хочу спросить: скажи честно, знай вы все то, что я тебе рассказал сейчас, вы бы поступили иначе?
- Нет.
- Ну что ж, это тот ответ, на который я искренне надеялся. Другой – мог породить причинно-следственную цепочку, лишающую ВСЕ ЭТО смысла. – Лицо Гончара было не злым, но напряженно сосредоточенным. – Не то чтобы в «твое» время это было иначе, но здесь это более очевидно прослеживается.
- Сара знает?
- Не все, но достаточно, чтобы найти объяснение факту нашего знакомства. Тебе это важно?
- Еще не знаю.
Гончар внимательно посмотрел на Вадима.
- Нам пора – процесс синхронизации имеет длительность и она подходит к концу.
Выйдя из комнаты, они прошли по длинному просторному, наполненному светом, коридору, в центре которого, выйдя из какого-то бокового проема, к ним присоединилась Сара, пока не оказались у сплошной, «тупиковой» стены. Щелкнув пальцами, Гончар «образовал» в стене широкий проход, за которым открылось довольно просторное помещение, наполненное людьми в военизированной, но без знаков отличия, униформе, сосредоточенно следящими за голографическими 3D мониторами. Противоположная от проема, в который они вошли, стена представляла собой один большой плоский экран, заполненный динамично меняющимся, но совершенно «абстрактным» для Вадима изображением. Цветовая гамма этой динамики почему-то напомнила Вадиму интерфейс старой курсовой работы, посвященной поиску Гамильтоновых путей на графе: грязновато-фиолетовый, ядовито-зеленый и сочные оттенки красного. Справа от стены-экрана угадывались ниши лифтов. Подойдя к ним, Гончар повторил свой «фирменный» щелчок и через несколько мгновений они уже были в просторной прямоугольной кабине, с удобными мягкими диванами по периметру.
- Присаживайтесь. – Обратился к ним с Сарой Гончар, с видом радушного хозяина.
- Судя по военизированной униформе, не имеет большого смысла спрашивать, что это было. – Полу-спросил, полу-ответил Вадим.
- Да нет. – Пожал плечами Гончар. – Просто ответ может занять гораздо больше времени, чем наше путешествие.
Лифт ощутимо быстро двигался вниз, но вскоре мягко изменил направление и ощущение движения стало горизонтальным.
- Слушайте, - снова не удержался Вадим – а что это у вас за манера общаться с техникой «языком жестов» и, причем, довольно странных.
- Видишь ли, развитие сайбер-технологий привело к необходимости отказаться от «статичных» паролей, как то наборы символов, отпечатки пальцев и даже сканирование сетчатки глаза. Оказалось, что наибольшим количеством степеней свободы, а значит и параметров идентификации, обладает произвольный жест. При этом, даже если воспроизведение жеста кем-то другим будет визуально неотличимым, компьютер легко найдет отличие.
В этот момент кабина остановилась и, пройдя в открывшиеся двери, они оказались в просторной куполообразной крипте. По периметру крипты, равноудаленные друг от друга, располагались пять ниш, две из которых были заняты. Находившиеся в них, гранитные пирамиды, даже визуально противоестественно правильной формы светились мягким, плавно усиливающимся сиянием, обладавшим странной гипнотической силой. Постепенно заполняя комнату, сияние воплощалось в зрительные образы, наполняясь объемом предметов, звуками, создавая полную иллюзию присутствия в некой иной реальности, разрушаемую только отсутствием тактильных ощущений. И в этой неосязаемой реальности наконец возникла Кьяра.
- Ну наконец-то! – Кьяра смотрела на Вадима с чуть насмешливой грустью. – Где, а точнее «когда», вы находитесь и что это за крипта?
- Кьяра, родная! Где находишься ТЫ и как мы можем тебя оттуда вытащить?!
- Ты не ответил, – повернулась Кьяра к Гончару, проигнорировав возглас Вадима – «великий наблюдатель». Но я рада вас всех видеть.
Что-то в ней изменилось: во всем ее облике, словах, неторопливых жестах была спокойная, уверенная властность, которую может дать только осознание СИЛЫ.
- Мы находимся в Хранилище Института Времени 12 декабря 2112 года. – Заговорил Гончар, пристально глядя на Кьяру.
- «Институт Судьбы», «Институт Времени» … Еще не надоело играться в эти игры?
- Где ты? – На этот раз Гончар проигнорировал реплику Кьяры и только краем глаза скользнул по онемевшему от неожиданности Вадиму.
- Я во дворце пятого Римского Царя Луция Тарквиния Приска и его царственной супруги Танаквиль.
- Той самой?! – Воскликнул Вадим, приходя во все большее замешательство.
- Той самой. – Ответила Кьяра – И ты знаешь, они действительно похожи.
Только сейчас Вадим обратил внимание на очертания просторного, характерного для римских жилых построек того времени, атриума, сумрак которого не озарялся, но контрастировал с ярким столбом солнечного света, проникающего через широкое круглое отверстие в потолке. Кьяра стояла рядом с этой световой колонной, от чего ее лицо было словно составлено из двух контрастирующих половинок: яркой, вызывающе красивой, лишенной полутеней, выражающей холодную готовность идти до конца к намеченной цели, и мягко затененной, будто выполненной в тончайших переходах светотени, излучающей в мир задумчивую мудрость ЗНАНИЯ.
- Видишь ли, Вадик, как ты уже, наверное, догадался, это наша последняя встреча. Не перебивай! – Упредила Кьяра протестующий порыв Вадима. – Это значит, я должна тебе многое объяснить, а это трудно – слишком много в этой истории выходит за рамки традиционного, обозначаемого простыми, одинаково всем понятными словами. А потому придется апеллировать к понятиям фундаментальным, что может прозвучать несколько высокопарно: Любовь, Правда, Страсть, Сила, Судьба, Призвание … Все, что было между нами, наша ЛЮБОВЬ – ПРАВДА и останется со мной, как светлая и чистая часть МОЕЙ ЖИЗНИ, меня самой. Надеюсь, что и твои воспоминания обо мне не исковеркает горечь разрыва. Но, понимаешь, все это время я испытывала странный, как бы это сказать, дискомфорт. Будто оказалась в дорогих, но явно с чужого плеча, одеждах. Я априори стеснялась своей СИЛЫ, где-то в глубине души, воспринимая ее как уродство. Даже не осознавая этого – мне было не с чем сравнивать. Это было одно из тех болезненных состояний, разрушающую тяжесть которых осознаешь только тогда, когда от них избавляешься. И это избавление пришло ко мне здесь. Именно здесь моя сила вызывает не страх и любопытство, а трепет и благоговение. И я не буду лукавить, что мне это безразлично. Так осознав СИЛУ как ПРИЗВАНИЕ, я изменилась. На руках моих кровь, а во чреве плод СТРАСТИ. Это я, здесь и сейчас именуемая Окризией, убила царя Корникул, Спурию, отца моего сына, которого запомнят в веках как шестого Римского Царя Сервия Тулия! В чем была его вина? Он был слаб! У него не было шансов в противостоянии с Римом, а это лишало нашего сына будущего. Великого будущего, которого он достоин. Тебе из твоего «нравственного далека» трудно понять и уж, тем более, принять такую логику, но именно на ней твоя нравственность построена. Она построена на реформах моего сына, на его СУДЬБЕ, исполненной ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ.
- Где ты нашла третий пирамидон? – Спросил Гончар. Голос его был отстраненно спокоен.
- На Крите. Там, где оказались Йорам и Ребекка после Кайласа. Думаю, он и сейчас там. После инициации между нами установилась СВЯЗЬ. Мне не нужна его пространственная близость, чтобы им пользоваться, а потому я решила оставить его на «родине» - на родине Зевса и Минойской цивилизации. Трудно определить, что тут причина, а что – следствие, что «яйцо», а что «курица»: то ли вихревые флуктуации времени определяют местоположение «пирамидона», то ли он создает эти флуктуации, предопределяя пространственные координаты Исторических Событий, но у этого места есть особая энергетика, энтропийное притяжение. Кайлас «отреагировал» на это притяжение, забросив туда Ребекку и Йорама, как мощный поток забрасывает щепку в неровности береговой линии.
- Как ты узнала, где оказались Йорам и Ребекка после Кайласа?
- Лучезарная Дельта, в сочетании с моей СИЛОЙ, дают мне «доступ к информации».
Картинка начала бледнеть.
- Не сейчас. – Вдруг заговорил Вадим, со спокойствием смирения перед неизбежным. – Еще немного. Ведь мы любили друг друга. У энергии чувства есть длительность и она еще не завершилась.
- Ты прав, мой «гениальный» любимый, но логика ВЫБОРА такова, что с этим каждый справляется в одиночку … Береги его. – Кьяра внимательно посмотрела на Сару.
Эхо ее слов повисло под сводами крипты, существуя уже отдельно от Кьяры – видение исчезло.
Сара напряженно смотрела на Вадима, готовая в любой момент прийти на помощь. Но в этом не было необходимости. Сама эта готовность, ощущаемая почти на физическом уровне, обладала странным целительным свойством. Вадим вдруг обнаружил, что это ощущение сильнее причиненного страдания. Шок от осознания необратимости случившегося, когда он смотрел на их последнюю (как, впрочем, и единственную) общую фотографию, будто сжег «рецепторы» души, отвечающие за восприятие боли, как спасительную «защитную реакцию», обострив способность чувствовать ДОБРОТУ и СОСТРАДАНИЕ.
- А что значит «той самой»? – Вдруг спросил Гончар и, видя недоуменное выражение на лице Вадима, продолжил. – Когда она упомянула имя Танаквиль, ты воскликнул: «Той самой?!».
- Она как-то рассказывала о своей «заклятой» школьной подруге, еще в интернате «Индиго», на юге Италии. Эта подруга считала себя реинкарнацией этрусской царицы Танаквиль.
- Очень яркая ассоциация со щепкой, «заброшенной мощным потоком в неровности береговой линии». – Задумчиво проговорил Гончар. – Абсолютно точно отражает то, что с нами случилось.
- «С нами»?!
- Я один из вас, если еще не забыл за эти «сто лет», мою «напутственную речь» у подножия Кайласа. Ну, может быть, с некоторыми привилегиями …
* * *
… в просторных льняных одеждах, каким-то странным образом не скрывающих, но обозначающих манящую женственность форм, не обещая, но дразня обещанием совершенства. Несколько нарочито зевнув, Ребекка отложила книгу в сторону.
- Тебе не нравится Камю? – Спросил Йорам с будничной интонацией «профессионального» путешественника во времени, ПОЯВИВШИСЬ в комнате.
- Предпочитаю «Хеннесси». Хочешь? – Выдержав паузу, она выставила перед собой прозрачный, почти невидимый бокал, будто держа прямо на ладони глоток янтарной жидкости обжигающей, желанной… Ее прямой, в упор, взгляд придавал многослойности смысла произнесенной фразы ощутимую «пикантность». Зародившаяся, видимо, где-то за ухом, капелька прозрачного пота скатилась на грудь, нырнула в «овражек страсти» и дальше, вниз, где ее, полный головокружительных приключений, путь в сумраке платья он мог не столько угадывать, сколько вспоминать.
- Где мы?
- На Крите. У Кайласа своеобразное чувство «вкуса».
- И давно?
- По ощущению – пару часов. По календарю – четыре месяца.
Внезапно Ребекка в упор посмотрела на Йорама, с тяжелой заботой в огромных красивых глазах.
- Я беременна…
- И давно? – На этот раз совершенно искренне растерялся Йорам.
- Ты не понимаешь – Я БЕРЕМЕННА!
- Когда твоя «перезагрузка»?
- Она БЫЛА … Или должна была быть в том промежутке, через который меня перенес Кайлас. Ощущения изменились. Я ДРУГАЯ.
- Ты помнишь Эмму? – Неожиданно спросил Йорам, пристально глядя на Ребекку.
- Да. Кажется, я была ею в начале 30-х. Мы встречались?
- О да! Но дело не в этом. Эмма велела кое-что передать Ребекке: «Инициация найденной в Хастинапуре Лучезарной Дельты в капсуле Козырева СДЕЛАЕТ ВРЕМЯ ОСЯЗАЕМЫМ. Но это СЛЕДСТВИЕ должно быть обусловлено очень веской ПРИЧИНОЙ, создающей начало отсчета новой ЭПОХИ».
- Я не очень понимаю, о чем идет речь.
- Я тоже, но лучше продублировать информацию на двух «носителях». Думаю, в недалеком будущем, она окажется очень актуальной … И еще – «Великая Пирамида Гизы дала мне бессмертие. Великая пирамида Кайлас его забрала».
Йорам внимательно смотрел на Ребекку, готовый в любую минуту прийти на помощь. Но в этом не было необходимости. Сама эта готовность, ощущаемая почти на физическом уровне, обладала странным целительным свойством. Ребекка вдруг обнаружила, что это ощущение сильнее чувства потери. А ПОТЕРИ ЛИ?!
- Значит я СМЕРТНА?!
- Скажу больше – ты еще и беременна. Слушай, по-моему, «Хеннесси» в этой ситуации – не очень актуален.
- Это сок. Виноградный, но мне приятна твоя забота. – Ребекка с неожиданной для самой себя, нежностью посмотрела на Йорама.
Беседа. Фрагмент шестнадцатый.
- «А ловко получается, шарман!
О, как же эти «О!» подобны эху...»
Вам не кажется, господа, что ваши текстовые повторы больше похожи на заикание, чем на смысловую «аллитерацию»?
- Ну почему же «заикание»? Прием, которым гениально пользовался Моцарт, когда одна и та же мелодия, в несколько иной аранжировке, создает совершенно иной «контекст».
- Ну блин! Еще только с Моцартом себя не сравнивали! Совсем совесть потеряли!
- Да нет. Это я так, к слову …
- Ага! «В музыке послышалось»!
Глава 16. «Заговор Катилины».
- У древних римлян был любопытный закон, закон Гая Гракха, запрещавший, в мирное время, выносить гражданину империи смертный приговор. И как ни странно – этот закон соблюдался: погромы Мария и проскрипции Суллы вряд ли можно назвать «мирным временем». Потребовав смертной казни участникам заговора Катилины, Цицерон создал прецедент, который через двадцать лет был применен к нему самому. – Зэев остановился, пристально глядя на своих собеседников.
- Историография «Заговора Катилины», с ее «загадочными» намеками на некую «мистическую» религию Ближнего Востока, кровавым ритуалом которой, заговорщики скрепили свой союз, является первым прецедентом «Кровавого Навета».
- Это не противоречит тому, что я сказал. То, что вы собираетесь сделать – это казнь!
- Этот режим рвется к мировому господству, а символом этого господства объявляет радиоактивную пустыню на месте той страны, где мы живем. Если ты забыл – нашей Родины.
- Оставь эту «терминологию» для кабинета министров. Я думал, мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы говорить на другом языке.
- Дело не в «языке». – Наконец заговорил Барух. – Менахем прав – это война, или угроза войны, а на войне, как на войне. Так что, твои «законы мирного времени» здесь не применимы, даже по «древнеримским» понятиям. Твое открытие позволило выявить центрифуги для обогащения урана, ранее никому не известные. НИКОМУ! Не только декоративному МАГАТЭ, но и профессиональным разведкам ведущих мировых держав. Это же открытие позволяет нам их уничтожить. Мы больше не должны МЕШАТЬ ИМ создавать СВОЮ атомную бомбу. Пусть создают – это избавляет нас от необходимости доставлять к цели НАШУ – мы взорвем ИХ. Все просто!
- «Просто» никогда не бывает. Вопрос в том, что ты называешь «целью». Мы можем выиграть битву, может быть даже – войну, но мы не сможем предотвратить следующую. Обнаружив этими взрывами существование нового сверхоружия, мы даем старт новой гонке. Какими бы засекреченными ни были эти технологии – ОНИ их получат, как получили ядерные. Это свойство всех диктаторских режимов – добираться до самых сокровенных секретов. Но невозможно «добраться» до секрета, которого нет.
- Что ты предлагаешь?
- То, что сказал – не создавать секретов. Сделать разработку открытой. Это стимулирует ее развитие такими темпами, за которыми ни одному диктаторскому режиму не угнаться, именно потому, что он диктаторский. В свое время IBM позволило коммунистическому режиму России «украсть» технологию OS360. Гениальный программист Дейкстра назвал это самой эффективной идеологической диверсией 20-го века. Тогда его мало кто понял. Поняли потом. Чтобы воспользоваться, за такие бешенные деньги, украденным, советам пришлось демократизировать процесс производства и эксплуатации новой техники (иначе – не получалось). Это стало началом общей демократизации режима и, в конце концов, привело к его развалу.
- Скажи, что тебе нужно – мы дадим тебе любой «стимул».
- Жаль ваших денег, которые и мои – я законопослушный налогоплательщик. Дело не в том, что я не ХОЧУ. В условиях «закрытости» – это НЕВОЗМОЖНО. Семьдесят лет назад, два других гения, работавшие скромными программистами в телефонном гиганте AT&T, написали любопытную программу, к которой в AT&T, в силу ее закрытости, так и отнеслись – как «любопытной программе», не более. Тогда два этих умника опубликовали код своей программы в открытом доступе. Это не сделало их мультимиллиардерами – они вошли в историю, как родоначальники новой технологической ЭПОХИ. Их звали Кен Томпсон и Денис Ритчи, а их программа называлась UNIX – на сегодняшний день, это основа всех интерактивных операционных систем, включая ваши мобильники. Если ваша цель – ликвидировать угрозу, моя стратегия гораздо более эффективна. Наша угроза не бомба в руках режима, наша угроза – сам режим.
Братья переглянулись. Зэев слишком хорошо знал этот взгляд. Казалось эта мизансцена сопровождала его всю жизнь, сколько себя помнил. Они были ровесниками, жили по соседству и, взрослея, все больше привязывались друг к другу, хотя и виделись достаточно редко. Близнецы очень рано попали в какой-то суперсекретный интернат, наложивший на их, рано повзрослевшие, лица печать некоего ЗНАНИЯ и совсем не детской заботы оградить от этого знания окружающих. Зэев, перескакивая через классы общеобразовательной школы, очень рано оказался во «взрослом» мире, занятый совсем не детским «делом», каким-то загадочным образом, он это чувствовал, связанным со ЗНАНИЕМ братьев. Эта общность прикосновения к большой, «взрослой», тайне позволяла ему избавиться от чувства «ущербности» в присутствии братьев, когда они, вот так переглянувшись, начинали разговаривать с ним, как с ребенком. Со временем из описания этой мизансцены исчез эпитет «взрослой», но ключевым осталось «как с ребенком», что сейчас несколько раздражало.
- Ой, и «снимите» эти лица «отцов нации», владеющих истиной в последней инстанции. – Не сдержал раздражения Зэев.
- А что, так заметно? – Улыбнулся Барух.
Это тоже было ожидаемо: со временем в их союзе у каждого сложилось свое «амплуа», не менее устойчивое, чем в театре масок: увлекающийся, «романтичный» Зэев, суровый, несколько угрюмый Менахем, «задумчивый» Барух. Они снова столкнулись уже в армии. Не то чтобы с их последней встречи прошло много времени – просто кончилось детство. Достигнув призывного возраста, Зэев уже был, если и не известным, то уж конечно «заметным» ученым. Поэтому, когда он с «романтическим» азартом потребовал определить его в боевые части, председатель квалификационной комиссии посмотрел на него с укором, как на ребячливого, не по годам, человека. Ну если и не «по годам», то уж по IQ – точно. И его определили в элитную «интеллектуальную» часть, где он продолжил заниматься тем, чем и раньше, разве что в другом «костюме». А занимался Зэев «компьютерным анализом лингво-информационных структур». На «человеческом» языке это означало «сравнивать несопоставимое». Лет в четырнадцать, уже закончив колледж и начав работать в одной из лабораторий «Института Судьбы», он предложил протокол приведения к единой морфологеме совершенно различных сетевых «объектов», что позволило выявить совершенно неожиданные информационные связи. К моменту призыва, у него уже была своя лаборатория, а разработанные им алгоритмы имели широкое коммерческое применение для «построения независимых статистических профилей участников социальных сетей». Что, опять-таки, в переводе на «человеческий» язык, означало прогнозирование желаний индивидума, раньше, чем он, индивидуум, о них заподозрит. Вот тут к нему и пришли братья. По молодости лет, они никак не могли избавиться от нарочитости «людей в штатском», что не помешало им увидеть в разработках Зэева потенциал для гораздо более эффективного выявления в сети террористических угроз. Развивая свой алгоритм, он почти случайно натолкнулся на теоретические разработки русского астрофизика Козырева, соотнесенные с исследованиями в области «социальной генетики», или, другими словами, попытками выделения гена СОВЕСТИ. А через некоторое время он уже не мог заниматься ничем другим. Завораживающая стройность построений Козырева обладала почти гипнотическим свойством. Братья добились для него армейского гранта на «исследования в области принципиально нового источника энергии», благоразумно «опустив» его название – ВРЕМЯ. Все-таки это было слишком экзотично, особенно для армии. В сферу его внимания попали и работы еще одного русского гения, Михаила Филиппова, и исследования легендарного Теслы в области «чистой» энергии: еще не понимая, какого вида энергии они коснулись, эти гиганты научились ее «утилизировать», то есть проявлять энергию времени в виде термодинамических или электромагнитных превращений.
- В конце концов, принятие такого решения выходит за рамки нашей компетенции.
- Не обманывай себя, Менахем. – В голосе Зэева чувствовалось безразличие человека, уставшего доказывать очевидное. – Они примут то, что подскажете им вы: для другого решения у них нет ни достаточной информации, ни понимания сути предмета.
- В любом случае, это произойдет не сегодня. – Заговорил Барух, как всегда, подводя итог. – А сегодня нас ждет «домашний ужин», если не забыли, господа: судя по «конспирологической» настойчивости мамы, это будет то еще испытание.
Из штаба ехали двумя машинами – не то, чтобы Зэеву не хватило места в «хаммере» Баруха, а просто хотелось побыть одному. Он пристроил свой «лексус» в хвост «хаммеру». До одного из «спальных» районов разросшегося «большого» Иерусалима было минут сорок.
Просторная двухэтажная вилла, недалеко от Гибоны, облицованная светло-коричневым, до золотистого, «иерусалимским» песчаником, с сохранением естественного рельефа сколов на лицевой стороне, с бассейном во дворе и теннисным кортом позади дома, располагалась на высоком холме, окруженном типичным Библейским пейзажем – светло-бурой холмистой равниной, с абсолютно диссонансными вкраплениями серого пористого камня. Три с половиной тысячи лет назад, Иисус Навин остановил здесь солнце. Солнце клонилось к закату, заливая равнину ярким светло-бурым сиянием, и нарочитая «архаичность» окружающего пространства приносила покой и умиротворение.
«Семья» собралась в «расширенном», то есть, полном, составе. Вокруг стола, установленного на открытой террасе напротив бассейна, суетились Ребекка и Леа. На лужайке возле корта возились у мангала Йорам и Ури. Аккуратно нарезанные куски бараньей вырезки, вымоченной в, смешанном с уксусом, молодом вине Иорданской Долины, с добавлением горького чили, сладкой паприки, куркумы, сухой молотой кусбары и оливкового масла, переложенные на тонком деревянном шампуре помидорами «шерри» и кольцами фиолетового репчатого лука, с тихим шипением над углями мангала распространяли сказочный аромат, предопределяя неизбежность предстоящего «обжорства». Тут же, рядом, дожидалось своей очереди красное индюшиное мясо – шварма. Йорам методично переворачивал шашлыки. Ури, раскуривая трубку, внимательно следил за его «сакральными» действиями.
- А вот и дети. – Воскликнула Леа, оставляя на столе очередное блюдо и бросаясь к ним, когда «дети», с тронутыми сединой висками, пройдя салон виллы, вышли на террасу.
Следуя давно сложившейся, почти обрядовой традиции, Ури, переждав проявления бурной радости женщин, сдержанно пожал руки сыновьям и обнял Зэева. Йорам, по очереди, обнял вошедших.
- Ой, как мы удачно попали! – Совершенно искренне воскликнул Менахем, потирая руки. – Чем вам помочь?
- «Вы уже помогли». – Со «встроенной по умолчанию» грустью, улыбнулась Ребекка, повторяя невесть откуда взявшуюся, фразу, с годами ставшую «семейной идиомой». – Присаживайтесь.
Все разместились вокруг стола. Воздух наполнился банальными, но такими искренними в своей доброжелательности, возгласами, создающими правдиво-радостное ощущение общности, СЕМЬИ.
- Как там дела в «отделе»? – Спросил Ури, обращаясь к сыновьям и потягивая, трехлетней выдержки, мерло «Гамла», когда все съедобное уже было съедено, и они все переместились в шезлонги вокруг нарочито грубого, в «деревенском» стиле, садового стола, рядом с остывающим мангалом.
- Скучаешь? – Отозвался Барух.
- Немножко. Но я рад, что я им больше не нужен – лучший показатель того, что я вырастил хорошую смену. Как вас там называют? «Фобос» и «Деймос»?
- Ты разглашаешь «государственную тайну».
- Неужели «Фобос» и «Деймос»? – Воскликнула Леа, с тревогой глядя на сыновей. – Тебе не кажется, что это слишком символично?
- Что значит «слишком»? – Насторожился Менахем. – Ну, «колитесь». Кажется, мы подошли к истинной цели вашего, такого настойчивого, приглашения.
- Истинной целью нашего, «такого настойчивого», приглашения является та радость, которую мы все испытали. Ты слишком напряжен, сын. – Ури выпустил колечко дыма. – Не надо так нервно ожидать худшего – оно придет само, а нервозность только мешает быть к этому по-настоящему готовым. Но ты прав – нам нужно многое вам рассказать. Пришло ВРЕМЯ! Как там твои разработки? – Он повернулся к Зэеву. – Читал твою последнюю статью – очень любопытно!
- Последнее, что ты мог читать (даже ты!) безнадежно устарело. Параноидальность близнецов не дает мне двигаться дальше.
- Как так?
- Я подошел к тому рубежу, когда сколько-нибудь эффективное исследование возможно толь ко в условиях свободного обмена идеями. Тотальное «совершенно секретно» с этим плохо сочетается.
- Представляю. Думаю, история, которую мы вам хотим рассказать, поможет принять правильное решение. Итак, все началось … Черт, даже трудно сказать, с чего все началось – время в этой истории нелинейно, а потому похоже на притчу о слепых мудрецах, ощупывающих слона: один, потрогавший ногу, сказал, что слон это колонна, другой, взявший в руки хвост, сказал, что слон это веревка, а третий, ощупавший хобот, сказал, что слон это труба. Видимо, в применении к вашей проблеме, будет правильно сказать, что все началось дождливым ноябрьским вечером 1933-го года.
Короткие сумерки завершились триумфальным восходом полной луны, наложившей на их лица резкие светотени, придавая им почти мистические очертания, а голосу рассказчика – анонимную убедительность.
- Твою – Ури повернулся к Зэеву – маму тогда звали Эмма и занималась она археологией стран Ближнего Востока, пытаясь ответить на самый загадочный и мучительный вопрос своей жизни – как такое могло быть?! Как могло получиться, что самым ярким ее воспоминанием является жизнь во дворце второго фараона IV династии, Хнум-Хуфу, Хеопса?!
Ури остановился перевести дух. Наступившую тишину наполнили привычно-таинственные шорохи ночи. Зэев, Барух и Менахем, приученные опытом жизни в «семье», сначала слушать, а потом спрашивать, хранили напряженное молчание.
- Итак, дождливым ноябрьским вечером 1933 года, в дверь небольшого частного пансиона на одной из тихих улиц района Пренцльберг в Берлине, вошел невысокого роста человек в кожаном пальто и широкополой фетровой шляпе. Внутри его встретили два штурмовика, охранявшие дверь и, видимо, давно его ждавшие…
- Этот человек – заговорила, принимая эстафету, Ребекка – называл себя «господин египтянин», что гораздо точнее соответствовало его СУДЬБЕ, чем используемые им «в миру» имена Вилли, Вэлвел, Владимир, Зэев… Примерно, через восемьдесят лет от этой ночи, он попытается убить вашу – Ребекка посмотрела на близнецов – маму, при этом чуть не убив меня. Но не это заставило нас все эти годы хранить о нем благодарную память, восхищаясь его подвигом и назвав тебя – Ребекка перевела взгляд на сына – в его честь.
- Все не то, чем кажется. – Заговорил Йорам. – Во времена последнего фараона II династии, великого воина Хасехемуи, завершившего объединение Верхнего и Нижнего царств, скромный монах-переписчик храма Тота в Хемену, проник в тайну Великой Пирамиды. Пирамида наделила его способностью к реинкарнации, сохраняя непрерывность воспоминаний обо всех своих «предыдущих» жизнях, превратив, таким образом, в «господина египтянина».
- Жажда моего царственного супруга – снова заговорила Ребекка – постичь тайну Великой Пирамиды, хранящей, как он полагал, секрет вечной жизни, была всеразрушающей, обсессивной. Желая спасти меня, «господин египтянин» открыл ему эту ТАЙНУ. Наверное, они оба меня любили. Странно говорить это в присутствии сына, но ведь мы уже «взрослые» и это не самая роковая «странность» этой истории. Хнум-Хуфу взял меня в Пирамиду, желая разделить со мной ВЕЧНОСТЬ. Самое удивительное, что со мной именно так и произошло. Его же тело, а точнее – мумия, просто превратилось в прах. На момент погребения мне было двадцать три года. Через семь дней я очнулась в своем склепе. Это был шок, но главное – я считала себя «грязной», отверженной даже смертью. Выбравшись из пирамиды, я сторонилась людей. В какой-то момент я решила пойти в пустыню, в надежде, что смерть все же сжалится надо мной. Меня подобрал жрец-отшельник. Вы знаете его под прозвищем «Гончар».
- Постой. – Не удержался Барух. – «Гончар», это кличка одного из твоих – он посмотрел на отца – информаторов?
- Верно. В терминах того интереса, который испытывал к нему «отдел», определение «информатор» было наиболее адекватным. Но не все в этой жизни и особенно в этой истории, укладывается в лексику оперативных отчетов.
- Выслушав мою историю, - продолжила Ребекка – монах ей поверил и, более того, сказал, что я НЕ ЕДИНСТВЕННАЯ. Он же научил меня пользоваться моим новым СОСТОЯНИЕМ: дело в том, что с тех пор, каждые двадцать три года, в день моего захоронения, я впадала в кому, продолжавшуюся семь дней. Очнувшись, я очень смутно помнила события, предшествовавшие очередной инициализации, или, по-вашему, «перезагрузке». Неизменным было лишь то, что в определенный момент, рядом оказывался Гончар. Так я стала помощницей Великого Наблюдателя Сириуса, посланного в этот мир следить за соблюдением равновесного баланса загадочной энергии, называемой ВРЕМЯ.
- Наблюдатель Сириуса?! – Воскликнул Зэев.
- Неожиданный поворот в теме твоих исследований, верно? – Снова заговорил Ури. – Ты не просто «подошел к тому рубежу, когда сколько-нибудь эффективное исследование возможно только в условиях свободного обмена идеями». Ты подошел к тому рубежу, за которым люди смогут ОСОЗНАННО пользоваться этой энергией. Это начало отсчета новой эпохи! Но есть силы, весьма могущественные, выходящие далеко за рамки не только нашего понимания, но даже восприятия, которые хотят и могут этому воспрепятствовать. Одна из таких попыток заключалась в перемещении вашей – он посмотрел на близнецов – мамы на четыре тысячи лет назад, в языческую реальность ДО потопного мира, где вы должны были стать спутниками бога войны Ареса, Фобосом и Деймосом, Страхом и Ужасом. Но не стали … В критический момент мне удалось оказаться рядом – так в истории появился легендарный царь Кадм и его верная жена, Гармония, - Ури с нежностью посмотрел на Лею – но НЕ появились «Фобос и Деймос». Вместо них появились вы: Менахем – Милосердный и Барух – Благословенный. И я до сих пор уверен, что так гораздо лучше!
- Кадм – твой последний позывной в «отделе». – Задумчиво начал Барух. – Должен признать, что все это слишком невероятно, чтобы быть выдумкой. А как выдумка – просто бессмысленно. Ну и конечно, твоя коронная «фишка» - в «критический момент» оказываться рядом!
- Гораздо важнее другое, - польщенный замечанием сына, улыбнулся Ури – все это доказывает «прикладную» реальность теоретических изысканий Зэева, как атомная бомба, когда-то, доказала прикладную реальность теории Эйнштейна.
- Значит, я тебя абсолютно не знаю?! –Зэев выглядел совершенно обескураженным, а в его вопросе, обращенном к Ребекке слышалась искренняя надежда, что вот сейчас она, как в детстве, рассмеется, взъерошит его волосы своим длинными тонкими пальцами и скажет: «Не бойся. Это всего лишь сказка. У нас завтра много настоящих дел». – Кто же ты? Великая Царица или мама Ребекка?
- Не бойся. – Наклонившись к Зэеву, Ребекка взъерошила его волосы своими длинными тонкими пальцами. – Встреча с твоим отцом многое изменила в моей жизни. Я утратила бессмертие, но обрела тебя. И я до сих пор, совершенно искренне, считаю, что приобрела гораздо больше, чем потеряла.
- Ну, если быть совсем точной, - вступила в разговор Леа - бессмертия твою маму, так же как и «господина египтянина», лишил Кайлас, где они все оказались, в надежде спасти меня.
- Кайлас разбросал нас по временной оси, – заговорил Йорам – непредсказуемо, но вряд ли случайно. Оказавшийся в нацистской Германии 33-го года, Зэев погиб, спасая Эмму от насильственного и рокового использования в проекте «Аненербе». Это была одна из энтропийный воронок времени. Не сделай он того, что сделал, боюсь, наша реальность была бы невыносимо иной.
- Были еще двое. – Сказал Ури, доставая трубку. – Вадим и Кьяра. Об их судьбе мы ничего не знаем.
- Вадим Фридман? – Спросил, приходя в себя, Зэев. – С изучения его методики и его протоколов я начал работу в институте. Именно он первым стал применять методы объектно-ориентированного программирования к структуризации непознанного, или того, что мы называем мистическим. Говорили, он пропал без вести. Но какое, ко всему этому, отношение имеет Сириус?
- Самое непосредственное! – Раздавшийся в темноте звучный голос заставил всех вздрогнуть от неожиданности.
Обладателем голоса оказался среднего роста и коренастого сложения человек, уже далеко немолодой, но и прилагательное «старый» было к нему совершенно неприменимо. Густые седые волосы обрамляли волевое, с европейскими чертами, лицо, завершая образ, наиболее адекватно характеризуемый словами «зрелая мудрость».
- Гончар? – Спокойно произнес, первым справившийся с потрясением, Ури. – Легок на помине. Слушай, как тебе это удается?
- Подойти в плотную, незамеченным, к трем профессиональным разведчикам? Не волнуйся – это лежит за пределами вашего профессионализма.
- Ну что ж, представлять тебя уже не имеет смысла, а представлять тебе, как я понимаю, некого – по скромному опыту нашего общения, могу заключить, что ты знаешь присутствующих гораздо лучше, чем присутствующие – тебя. Присаживайся.
Человек, названный Гончаром, взял один из стоявших в стороне садовых стульев, поставив его между Зэевом и Леей, как бы замыкая этим их импровизированный круг.
- Выпьешь? – На правах хозяйки спросила, поднимаясь с места, Леа.
- Немного «Хеннесси».
- Итак, чему обязаны?.. – Продолжил, пристально посмотрев в глаза гостя, Ури.
- Я тоже рад вас всех видеть. И это правда. Как правда и то, что мое появление здесь обусловлено не только этим. Как тебе живется в новом качестве? – Внезапно повернулся он к Ребекке.
- Что, так постарела? – Улыбнулась Ребекка одними лишь уголками рта, от чего взгляд показался еще более грустным.
- Я бы сказал – повзрослела. Ты была красива, во всей полноте и сложности смыслов этого слова, несмотря на молодость. Тебе удается оставаться прекрасной, несмотря на возраст. Это твой ТАЛАНТ. По большому счету, именно это человеческое качество объясняет мое присутствие на Земле. Ибо, как уже обмолвилась Ребекка, моей родиной является одна из планет системы Сириуса. Надо признать, что ваше, посвященное нам, мифотворчество, которое вы называете смешным словом «уфология», весьма примитивно: соглашаясь с очевидным, что наши технологии несоизмеримо опережают ваши, вы полагаете, что целью нашего присутствия является передача техногенного опыта. То есть, признавая за нами право на интеллект, вы считаете нас настолько глупыми, чтобы совершать немотивированные поступки. На самом деле все гораздо сложнее и проще, одновременно. Наше присутствие здесь обусловлено не желанием, а необходимостью, потому что, в моем мире эти понятия тождественны. Для нас не существует «проблемы выбора». У нас, вообще, многое устроено иначе, что делает наши миры не параллельными, а альтернативными. Даже на уровне «физики». Энергетической основой жизни планет Сириуса, является тот вид энергии, который вы называете «ВРЕМЯ». Именно это обстоятельство обусловило несоизмеримо более БЫСТРЫЕ темпы нашего ТЕХНИЧЕСКОГО прогресса. У нас другие взаимоотношения со «временем». Это нашло отражение даже в некоторых ваших Священных Текстах, когда глаголы будущего времени обозначают прошлое и наоборот.
- То есть, ты хочешь сказать, что ваша цивилизация и есть БОГ из наших Священных Текстов?! – Воскликнул Зэев. – Это «несколько» противоречит нашим представлениям о Боге Всемогущем и Существующем!
- И совершенно правильно! Просто в вашем пересказе, а точнее – интерпретации, некоторых событий произошло замещение понятий, естественное, учитывая разницу в развитии (надеюсь, я никого не обидел). Вы Богу ПОКЛОНЯЕТЕСЬ. Мы в Него ВЕРИМ – у нас нет такого понятия, как «религия». Но объект вашего поклонения и нашей веры – один и тот же Бог. Однако, я сейчас не об этом. ВРЕМЯ в вашем мире – это стабилизирующий фактор, нейтрализующий разрушительное действие термодинамических превращений энергии, или языком более формальным, уменьшающий энтропию системы. В моем мире этот механизм работает с точностью до наоборот, увеличивая энтропию, то есть, неминуемо приближая «тепловую смерть», которая бы уже давно наступила, не будь у нас своего, стабилизирующего энтропию, фактора – отличной от времени, энергии баланса. Как вы уже, наверное, догадались, источником этой энергии для нас является ваш мир, включая его цивилизационную составляющую, то есть – ВАС. Это похоже на простейший колебательный контур: двойное солнце Сириуса, голубая звезда и белый карлик – это конденсатор, накапливающий гигантский потенциал, только не электрический, а временнОй. Но энергия конденсатора статична, а значит – безжизненна. Динамику энергетических превращений, то есть – функциональность, обуславливает индукционная катушка. В нашей схеме роль «индукционной катушки» играет ваш мир. Во вселенной подобные миры – большая редкость. Вы сами не понимаете, какую представляете ценность, какие битвы, вокруг и за вас, ведутся. Эхо этих баталий воплотилось в Ведах. Но, скажем так, мы научились справляться с этой угрозой. Гораздо большую угрозу представляете вы сами. Мы связаны единой энергетической «пуповиной». Гибель вашей цивилизации, тут же и неминуемо, повлечет за собой гибель нашей. Мы не можем себе этого позволить. Что бы предотвратить этот коллапс и был создан «институт наблюдателей».
- А что будет с нашим миром, в случае гибели вашего? – Задумчиво спросил Менахем.
- То же самое. Поэтому, «институт наблюдателей» симметричен. Одним из них, в нашем мире, является Ханох – седьмое поколение после Адама. В переводах с иврита его еще, почему-то, называют Енох. Но, поверьте, его задача гораздо более простая, чем моя. Ваша цивилизация является точной проекцией особенностей энергетической структуры вашего мира. Об этом догадывались многие ваши мыслители, среди которых гениальные русские ученые Бехтерев, Вернадский, Гумилев... Одним из проявлений этих структурных особенностей, является ваша эмоциональность. Однажды мне довелось, а точнее – посчастливилось, наблюдать любопытную сцену в Каср-эль-Яhуд. Те, кто читал Библию в адаптированном для учеников начальной школы варианте, абсолютно уверенны, что Крещение Спасителя произошло на севере Иорданской долины, там, где Иордан вытекает из озера Кинерет (Генисаретского моря), недалеко от деревни Кфар Нахум (Капернаум). Те же, кто знаком с более адекватными текстами, знают, что это произошло здесь, рядом с Иерусалимом, в месте, сегодня называемом Каср-эль-Яhуд (в переводе с арабского – Величие Иудеев). До недавнего времени добраться туда было небезопасно из-за исламского террора, но истинным паломникам это, все же, удавалось. Я видел, как уже немолодая женщина, совершенно заурядной внешности, облаченная в белые одежды, вошла в холодные мутные воды Иордана и вдруг запела. День был солнечный, почти теплый, но все это происходило в начале февраля, а потому вода была более чем «прохладной». По мере погружения в мутные воды потока, голос ее становился все крепче, глубже, красивее, словно черпая силу из глубин ВРЕМЕНИ, пока не заполнил все видимое пространство. И пространство преобразилось. Это преображение ощущалось почти на физическом уровне. В моем мире такое невозможно.
Но с этим местом связан еще один Библейский эпизод.
«Нааман, военачальник царя Арамейского, был великим и уважаемым человеком у господина своего, так как через него Господь дал победу Арамейцам. И человек этот был храбрецом, но прокаженным. Арамейцы выходили бандами и взяли однажды в плен из земли Исраэйльской маленькую Нааритянку; и служила она жене Наамана. И сказала она госпоже своей: пусть попросил бы господин мой пророка, который в Шомроне, тогда тот излечил бы его от проказы его! И пошел он (Нааман), и рассказал об этом господину своему, говоря: так и так говорила Нааритянка, которая из земли Исраэйльской. И сказал царь Арамейский: иди, сходи, а я пошлю письмо к царю Исраэйльскому. Он пошел и взял с собою десять талантов серебра, и шесть тысяч золотых, и десять перемен одежд. И принес письмо царю Исраэйльскому, в котором было сказано: … а теперь , с приходом к тебе этого письма, вот, я посылаю к тебе Наамана, раба моего, чтобы ты излечил его от проказы. И было, когда прочитал царь Исраэйльский письмо, то разодрал одежды свои и сказал: разве я Бог, чтобы умерщвлять и оживлять, что этот посылает ко мне человека излечить его от проказы его? Вот, знайте же и смотрите, как он ищет повода враждовать со мною. И тогда услышал Элиша, человек Божий, что разодрал царь Исраэйльский одежды свои, то послал сказать царю: зачем разорвал ты одежды свои? Пусть придет он ко мне и узнает, что есть пророк в земле Исраэйле. И прибыл Нааман на конях своих и на колесницах своих, и остановился у входа в дом Элиши. И Элиша послал к нему посланца сказать: пойди, омойся семь раз в Ярдэйне, и вернется к тебе чистота тела твоего, и будешь чист. И разгневался Нааман, и пошел, сказав: вот я думал, что он выйдет ко мне, станет и призовет имя Господа, Бога своего, и поднимет руку свою к месту пораженному, и исцелит от проказы. Не лучше ли Амана и Парпар, реки Даммэсэкские, всех вод Исраэйльских? Разве я не мог бы омыться в них и очиститься? И повернулся он и ушел в гневе. И подошли рабы его, и говорили с ним, и сказали: отец мой, если бы что-то большое сказал тебе сделать пророк, то разве ты не сделал бы? А тем более, когда он сказал тебе только: «Омойся, и будешь чист». И спустился он, и погрузился в Ярдэйн семь раз, по слову человека Божия, и вернулась к нему чистота тела его, и стало оно как тело малого ребенка, и он очистился». (2-я царств. 5:1-14).
- В этом тексте выстраивается, столь характерный для вашего мира, парадокс: изреченное пророком, исцеляющее предписание – абсолютно дикое, нелепое, противоречащее здравому смыслу. Если хрустальной чистоты воды великих рек Дамаска не очистили проказу, как может помочь омовение в мутной речушке Б-гом забытой провинции?!!! Чем руководствовался пророк, давая такой совет?!! Знанием?!! Но разве знание наделяет способностью творить чудеса?!! ЧУДЕСА, а не фокусы!! Наверное, наиболее верным ответом будет – ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ уверенность в своей правоте. Удивляет еще одна особенность этого эпизода: целью пророка было вовсе не исцеление воина – он даже к нему не вышел. Его целью было предотвращение «вооруженного конфликта». Другими словами, именно эта ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ позволяет вам принимать решения, противоречащие здравому смыслу, но обладающие невероятным созидательным потенциалом, вне зависимости от СОЗНАТЕЛЬНО сформулированных целей. То есть – ТВОРИТЬ. Способность к творчеству вы называете ТАЛАНТОМ. На самом деле, талант – это генетическая аномалия, уродство, позволяющее его носителю ЭМОЦИОНАЛЬНО улавливать информационную составляющую энергетических потоков ВРЕМЕНИ, воплощая ее в то, что вы называете ПРОГРЕССОМ. Движущая сила этого прогресса, подобно электродвижущей силе индукционной катушки в колебательном контуре, обеспечивает циклическую «перезарядку» нашего «конденсатора», составляющую основу жизни моего мира, планетарной системы Сириуса. Но та же эмоциональность, превращающая ваш мир из ничтожной пылинки в бесценную жемчужину, является главной угрозой его существованию, ибо может проявляться и совсем иначе, например – как БЕСПРИЧИННАЯ ЗЛОБА. Очень поэтично об этом говорят ваши мудрецы: причиной разрушения Первого Иерусалимского Храма – говорят они – было то, что вы осквернили Храм кровопролитием, кровосмешением и идолопоклонством, но Второй Храм был разрушен из-за БЕСПРИЧИННОЙ ЗЛОБЫ, которая оказалась гораздо страшнее кровопролития, кровосмешения и идолопоклонства. В середине 19-го века произошел «пассионарный взрыв», мутация, проявившаяся в чудовищно-кровавых потрясениях века 20-го, воплотившихся в торжество БЕСПРИЧИННОЙ ЗЛОБЫ во имя «великих целей». История Наамана и Элиши (Елисея) содержит еще один посыл, являющийся «концептуальной» идеей ваших Священных Текстов – величие в малом. Никакие «великие цели» не оправдывают человеческих жертвоприношений, «малых сих», как бы они не назывались. Соблюдение этой «концептуальной идеи» обусловлено еще одним проявлением вашей эмоциональности – СОВЕСТЬЮ. Как я уже говорил вашим родителям у подножия Кайласа – СОВЕСТЬ, это социальный аналог энергии ВРЕМЯ, стабилизирующий разрушительное действие пассионарности. Инстинкт самосохранения социума. Носители пассионарной мутации 19-го века, сначала в России, а затем в Германии, характеризовались отсутствием этого инстинкта, отсутствием совести. Это указывало на некую глобальную дисфункцию времени, что и потребовало срочного, а потому – такого рискованного «корректирующего вмешательства», о котором вы так ЭМОЦИОНАЛЬНО беседовали до моего появления. Каждый факт такого вмешательства – это констатация нашего провала, ибо главной целью нашего присутствия, так же, как и вашей – он посмотрел на Ури и его сыновей – работы, является профилактика. Устранение, обнаруженной с помощью открытия Зэева, угрозы относится именно к разряду таких «профилактических» мероприятий. И все бы ничего, вот только ТАЙНОЕ использование твоего открытия, как ОРУЖИЯ, гораздо опаснее самой угрозы. Это как в балаганном тире стрелять из гранатомета.
- Что же нам делать? – Угрюмо посмотрев на Гончара, спросил Зэев.
- Как ты совершенно гениально заметил, ВРЕМЯ – это форма существования ЖИВОЙ материи. Но в то же время – стабилизирующий систему фактор. Поэтому, в случае возникновения возмущения, угрожающего этой «форме существования», ВРЕМЯ стабилизирует, или – нейтрализует, его «само». Нужно только дать ему «доступ», подключить «источник энергии». Вы не должны заботиться о том, чтобы вода запруды заполнила неровности рельефа – вода сделает это «сама», если вы поставите запруду. Но вот тут как раз и начинаются проблемы. В незапамятные времена, задолго до начала вашей цивилизации, на Землю были доставлены пять мобильных, но очень мощных аккумуляторов временнОй энергии. Вам они известны, как «Лучезарная Дельта». «Запруду» может поставить их одновременная инициация, но это невозможно. После катастрофы Ведической цивилизации, именуемой «Битвой при Курукшетре», три из них были утеряны. Впоследствии, один нашел я, второй – Леа и Ури. Где остальные – неизвестно. Что сказал Эмме Вилли под средневековой резиденцией Карла Великого? – Внезапно повернувшись к Йораму, Спросил Гончар.
- «Инициация найденной в Хастинапуре Лучезарной Дельты в капсуле Козырева СДЕЛАЕТ ВРЕМЯ ОСЯЗАЕМЫМ. Но это СЛЕДСТВИЕ должно быть обусловлено очень веской ПРИЧИНОЙ, создающей начало отсчета новой ЭПОХИ».
- Я так и знал! То есть, того же эффекта можно добиться инициацией ОДНОГО пирамидона, аккумулятора, в капсуле Козырева. Но возникает другая проблема: это «действо», помимо «профилактического» эффекта, открывает многоуровневый канал связи с Сириусом, к которому ВЫ, то есть – ваша цивилизация, совершенно не готовы.
- Что подсказывает единственно возможный выход. – Заговорил Барух. – Сделать то, что необходимо, сохранив в тайне открывшийся канал.
- Что немедленно превращает нас всех в заговорщиков. – Печально улыбнувшись, Гончар воспроизвел интонации Баруха. – А, как показывает ВРЕМЯ, все заговоры, рано или поздно, раскрываются. Поэтому, с этой минуты, главной и непреходящей задачей присутствующих, посвященных в тайну, «заговорщиков», станет сделать все, что можно, а потом – что нужно, чтобы это раскрытие произошло в благоприятном историческом контексте. Или по-простому – чтобы ваши правнуки могли дожить до глубокой старости.
- У тебя есть полномочия для принятия такого решения? – Задумчиво посмотрев на Гончара, спросил Ури.
- Это «серая зона». Все зависит от результата. Если результат будет положительным, то и ответ на твой вопрос – ДА. А если – отрицательным, то вопрос о полномочиях будет просто неактуален. Но и другого выхода у нас нет.
- Знаете, мне вспомнился старый анекдот. – Заговорил Зэев. – Какое самое страшное слово в ядерной физике? – УПС …
- И чтобы лишить это слово статуса неизбежности, ты должен опубликовать основные положения своей теории. И чем скорее – тем лучше. Однако, мне пора, но прежде я должен кое-что тебе сказать. – Обратился Гончар к Зэеву. – Наедине.
Они поднялись и вместе вышли из освещенного круга, но уже через несколько минут Зэев вернулся обратно.
- Что он тебе сказал? – Напряженно спросила Ребекка.
- Я думаю, ты достаточно хорошо его знаешь, чтобы понимать – у него была причина сказать это именно так.
- Я твоя мать.
- Не волнуйся, мам! Все будет хорошо. – Примирительно сказал Зэев, но в голосе его чувствовалась усталость.
Ребекка хотела что-то возразить, но, подчиняясь незыблемому в семье правилу – уважать решение сыновей, смолчала.
- Однако, нам тоже пора. – словно подводя черту, сказал поднимаясь, Зэев.
Уже выезжая из ворот виллы, он коснулся кнопки быстрого набора близнецов в меню блютуса.
- Мы едем на полигон…
* * *
За окном бункера занимался рассвет, ярким алым, почти бурым, сиянием проявляя, столь характерную для пустыни, цветовую гамму пейзажа – все оттенки коричневого – от черного до белого. Зэев всегда старался захватить этот момент, насладиться им, впитать в себя его ВЕЛИЧИЕ.
- «… величие в малом». – Задумчиво начал Барух. – Тогда на вилле мне даже вспомнились старые, столетней давности, стихи одного «русского» поэта. Галич, кажется.
«Над вселенской суетней мышиной
Засияли истины лучи!..
А слепого, сбитого машиной,
Не сумели выходить врачи.»
Мы не можем позволить тебе войти в капсулу. Мы не знаем, как это на тебе отразится – степени риска.
- Может и никак. – Пожал плечами Зэев. – Риск – это еще не обреченность.
- Всю эту операцию может проделать робот. – Менахем напряженно смотрел на Зэева.
- Знаешь, ты мне напомнил какой-то старый рассказ-фэнтэзи: на битву Армагеддон, люди выставили, вместо себя, антропо-подобных роботов.
- Ну и ?..
- Благословение Вечного Благоденствия получили они, павшие роботы. Ну а люди остались при своих, мелочных, а, главное, быстротечно-смертных интересах.
- Мы не в «рассказе-фэнтэзи». Литература кончилась. Это базовый принцип нашей общности, да и нашей «организации» тоже, что бы о ней ни говорили – никакие секреты не стоят человеческой жизни.
- Это мой СОЗНАТЕЛЬНЫЙ выбор, а потому – вы ДОЛЖНЫ его уважать. Собственно, выбора у нас, как раз и нет. В капсулу должен войти я. «Так сказал Заратустра» . Ну над его словами я бы еще может и подумал, – попытался пошутить Зэев – тем более, что его откровения, по определению – пища для размышлений. Но так сказал Гончар.
- Но почему ТЫ?!
- Я задал ему тот же вопрос.
- И что он ответил?
- «ПОТОМУ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ СОВЕСТЬ» …
Беседа. Фрагмент семнадцатый.
- А знаете, господа, вчера был в опере. Давали Дон Жуана. В какой-то момент подумалось, что этой оперой гений решил доказать окружающим – «Смотрите – Моцарт умеет быть как все!».
- Говорят, его консультировал сам Казанова.
- Не думаю. Безотносительно степени соответствия реальным прототипам, два этих культурологических факта несут совершенно разный посыл. Казанова, в своих мемуарах, не постеснялся признаться, что бывал обманут собственными любовницами, но гордился тем, что после встречи с ним, эти женщины становились счастливее, чем до. Дон Жуан гордился лишь длиной … списка «побед», нисколько не заботясь о причиненных им страданиях. Дон Жуан – такой же, как все! Ну может, чуть наглее и удачливей. Отсюда – ожидаемость и, даже, тривиальность музыкального воплощения.
- Не страшно быть смешным – страшно быть подлым!
Глава 17. Время собирать...
Куполообразная крипта, обустроенная в подземелье дворца Нумы Помпилия, ставшего резиденцией римских царей, тускло освещалась пламенем горящего масла в медном блюде, установленном на треноге в центре крипты. По ее периметру, медленно и плавно, словно тени СИЛЫ, разделенные пламенем, сквозь которое они пристально вглядывались друг в друга, двигались, распустившая факел густых огненно-рыжих волос, Танаквиль и, окруженная блеском иссиня черного ореола, Окризия – царица и рабыня, Рыжая Ведьма и Темный Ангел. Тишина крипты была звенящей, «наэлектризованной», пронизанной слышимой им одним вибрацией, без слов, без выпадов, глаза в глаза, поединка. И, будто вторя динамике этого противостояния, языки пламени, вдруг взмывали к вершине свода, словно озаряя их лица огнем преисподней. «Ты читаешь ему Книгу…» - «Мы читаем много книг…» - «Не лукавь…» - «Греки зовут ее Екклесиаст…» - «Проповедующий?! Его бремя – быть царем, а не проповедником! Как зовёшь ее ты?! ...» - «Коhелет – Собрание Мудрости. Мудрости быть царем …» - «Откуда она? …» - «Из, покоренной персом Киром, Иудеи …» - «Зачем ему мудрость покоренных царей?! …» - «Это не мудрость царей. Это – мудрость ВРЕМЕНИ …» - «Ты спишь с моим мужем, рабыня …» - «Я сплю с царем! Ты спишь с моим сыном, колдунья …» - «Я сплю с ЦАРЕМ …» - «Да будет так …» - «Да будет так …»
Внезапно, приглушенный перекрытиями крипты, сверху донесся шум, в котором явственно различались встревоженные возгласы слуг. Взбежав по лестнице, они оказались в просторном атриуме. В дальнем углу, положив голову на руки, у небольшой мраморной подставки, спал Тулий. Вокруг склоненной головы юноши, ярким обручем светился огненный нимб. Властным жестом прекратив шум, все еще опасливо переминающихся в стороне, слуг, царица снова пристально посмотрела на рабыню.
- Да будет так …
- Да будет так …
Тулий открыл глаза – нимб плавно растворился в мягком сумраке, не причинив вреда, но став СОБЫТИЕМ. Под своды атриума, громыхая доспехами, вошел Тарквиний.
- Ты спал, Тулий?! И тебя не страшит кровь твоего первого похода?!
- Нет.
- Ты либо глуп, либо дерзок. Смотри не проспи свою славу!
«Sic transit gloria mundi» … Что ж это за место такое – Рим, где случайно брошенная кем-то фраза, отзывается эхом в истории цивилизации?! Что ж это за народ такой, Римляне, чья история – воплощение таинственной и неуловимой силы – ВЛАСТЬ.
* * *
- Что ж это за место такое – Рим, где случайно брошенная кем-то фраза, отзывается эхом в истории цивилизации?! – С искренним изумлением воскликнул Вадим, прочитав «Veni, vidi, vici» на эмблеме пачки «Marlboro», прежде чем вернуть ее в нагрудный карман рубашки.
- Ну не кем-то, а Юлием Цезарем. – Улыбнулась Кьяра. – Хотя это еще одно удивительное свойство Рима – превращать своих правителей в цивилизационные символы, «иероглифические» понятия мировой культуры. Нигде, как в Риме …
Звенящий, «прозрачный», наполненный синим, до ультрамарина, небом и ярким весенним солнцем – Рим, воистину – Вечный Город, где ВЕЧНОСТЬ ощущается, как часть повседневности, обычных деловых будней. Они приехали в Рим из Флоренции, продолжая свое свадебное путешествие, которым завершилось их первое совместное «дело» - проявление, через новые сетевые инструменты, таинственного, мистического, непознанного. Востребованность ее СИЛЫ и его таланта, создали то «волшебство», ту «химию», что позволила им справиться с угрозой, но и наполнила жизнь ощущением естественности их единства. Они больше не могли, просто не представляли себе быть друг без друга и гармоничность этого союза, казалось, наполняла гармонией окружающий их мир. Он не был прост, но он был логичен – в нем были причины и, обусловленные ими, следствия, что создавало незыблемо (как тогда казалось) необратимый порядок течения ВРЕМЕНИ. В лаборатории уже появился Йорам, но в их жизнь еще не вошла тень ХАОСА, в котором причины и следствия, как в каком-то театре абсурда, постоянно меняются местами – непредсказуемо и жестоко.
- Ты знаешь, у меня странное чувство. – Кьяра внимательно посмотрела на Вадима. – Дежавю наоборот. Будто все это будет в каком-то прошлом.
- Мне бывает трудно тебя понять.
- Я абсолютно уверенна, что история основания Рима связана с какой-то аномалией времени.
- Что ты имеешь в виду?
- Римская письменная традиция связывает основание Рима с Троянским героем Энеем, чьи правнуки, Ромул и Рем, а точнее – Ромул, убивший Рема, 4 октября 754 года до Рождества Христова, заложил Город. Но Троянская Война датируется 13-м веком до нашей эры, а возможно (и даже, более вероятно), гораздо раньше. А это означает, что Эней должен был жить, как минимум, 400 лет! Но и это не все – такими же долгожителями должны были быть и его спутники! Вся история Энея пронизана ощущением некоего предназначения. Не только нарочито дидактическая Энеида Вергилия, но и многочисленные мифы, говорят о предначертанной ему СУДЬБЕ стать родоначальником нового народа, больше – новой ЦИВИЛИЗАЦИИ, которая должна начаться с основания ГОРОДА. Опираясь на туманные пророчества призраков умершей жены и отца, он решает основать город на Крите, но быстро понимает, что ошибся. И вот тут происходит СТРАННОЕ. Отплыв с Крита, корабли Энея попадают в СТРАШНУЮ бурю, которая прибивает их к берегам Ливии, во владения царицы Дидоны. Но Дидона основала Карфаген на территории нынешнего Туниса, лишь в 826 году до нашей эры. То есть, «буря» перенесла Энея и его спутников не в пространстве, а во времени. Карфагенские приключения Энея и основание Рима разделяют примерно 70 лет. Версия о правнуках, основавших Вечный Город, укладывается в этот временной промежуток гораздо лучше, чем в многовековую историю. И то, что «скачок» произошел именно у берегов Крита, тоже не случайно. Если принять за истину (а нет оснований полагать иначе) теорию отцов-основателей о существовании некоторых «энтропийных воронок» в четырехмерном пространстве-времени, одной из них должен быть Крит: вряд ли может быть случайным, что титанида Рея спрятала младенца Зевса от БОГА ВРЕМЕНИ Кроноса, именно на Крите. Именно Крит позднее становится колыбелью Микенской и Минойской цивилизаций.
- Красивая теория. Есть только одно «но». Ты говоришь о мифах, как достоверном историческом факте.
- Видишь ли, понятие «достоверности» в академической истории древнего мира, слишком недостоверно, чтобы на него опираться. Да и наше последнее «дело», показывает, что мифы могут быть куда «аутентичнее» академических теорий. Но и это не все! Не то, чтобы это «не давало мне покоя», но мне всегда была любопытна тайна близнецов Афродиты от бога войны Ареса, Фобоса и Деймоса. В мифологии они обозначены лишь именами, за которыми нет судьбы, нет хотя бы какого-то описания событий их жизни, что для персонажей такого ранга просто «противоестественно», если это слово применимо к мифам. Будто повесили таблички с именами на, обозначенные пророчеством, пустые ниши … пока Эней не попадает на Апеннины. Тезка титаниды – матери Зевса, внучка Энея – сына Афродиты, весталка Рея зачинает здесь сыновей, Ромула и Рема, от бога войны Марса (Ареса). Сбылось древнее пророчество – Арес наконец получает своих близнецов, в жилах которых течет кровь Афродиты!
Из парадного створа дверей церкви Санта-Мария-ин-Арачели вышла свадебная процессия, возглавляемая невестой – высокой, статной, «породистой», лет тридцати чернокожей женщиной, с правильными европейскими чертами лица, держащей на руках очаровательного, по-африкански, курчавого мальчика и женихом – поджарым, лет сорока, рыжеволосым белым мужчиной, на полголовы ниже своей избранницы, в дорогом, отливающем темно-синим, костюме и красном галстуке на фоне кремовой рубашки. Выстроившиеся по бокам, приглашенные радостно осыпали выходящих пригоршнями риса. Процессия была немногочисленной, но как-то достойно, без вызова, богатой, что вполне соответствовало месту (и, видимо, цене) церемонии. А с вершины Капитолийского холма открывалась величественная панорама развалин Древнего Форума, будто впитавшего энергию толпы, нет – НАРОДА РИМА, внимавшего, стоявшим здесь, полководцам и ораторам, составляющим с толпой элементы единого механизма, имя которому – ВЛАСТЬ, таинственная и неуловимая сила, творящая ИСТОРИЮ. Казалось, еще чуть-чуть – и им откроется тайна этого Города, где ВЕЧНОСТЬ ощущается, как часть повседневности, обычных деловых будней…
* * *
«Sic ERIT IN gloria mundi» . Я не посылал в бой воинов Рима – я их вел. В какой-то момент я не понял – я почувствовал, что ДОЛЖЕН встать во главе центральной манипулы, принявшей главный удар. Было ли мне страшно? Не знаю – я об этом не думал, как не думал о славе, о том, чтобы прослыть героем… И это не «кокетство» и, уж конечно, не «любовь к простому народу» - я просто сделал то, что диктовала логика ВЛАСТИ, здесь и сейчас. Я показал им, что я не «достоин» власти – я ВЛАСТВУЮ, властвую не только над ними – над СУДЬБОЙ, в яростном и азартном порыве вырвав у нее ПОБЕДУ – право на ВЛАСТЬ. И они, бывалые воины Рима, покрытые шрамами былых сражений, признали за мной это право, поставив триумфатором рядом с законным царем, Великим Воином, Луцием Тарквинием Приском. Так на одной колеснице, во главе триумфальной процессии, мы въехали в ворота Рима. Так осознал я свое призвание – властвовать!
Женщины, Танаквиль и Окризия, в белоснежных льняных хитонах, как две свечи, залитые солнцем, стояли на вершине парадной лестницы, ведущей к портику, обозначающему вход во дворец. Взбежав по лестнице, мы, повинуясь скорее порыву, нежели традиции, преклонили колена.
- Приветствуем вас, Великие Женщины Рима!
Погрузив свои длинные тонкие пальцы в мои волосы и слегка сдавив виски, мама потянула вверх мою голову, будто повелевая подняться. Краем глаза я увидел, как Танаквиль таким же жестом поднимает Тарквиния.
Погрузив свои длинные тонкие пальцы в мои, еще слипшиеся от пота под шлемом волосы, Танаквиль слегка потянула вверх мою голову, словно повелевая подняться. Я вдруг осознал, как я люблю эту женщину. Когда-то, будучи еще почти девочкой, со слипшейся на лбу прядью рыжих волос, в изнеможении, завершившем опустошающий, почти животный, за гранью рассудка, порыв страсти, опускаясь радом со мной на ложе, она предрекла мне быть царем. Это было забавно, казалось продолжением любовного бреда, но полнота ее искренности была приятной. Я еще не осознавал, какой силы колдунья осчастливила меня, презренного сына греческого политэмигранта, своим выбором. Со временем страстность ушла из наших отношений, проявив чувства куда более глубокие и зрелые – благодарную привязанность, нежное восхищение ее силой. Я никогда не оскорбил бы ее связью с другой женщиной, если бы знал, что это ей неприятно. Но однажды я не понял – почувствовал, что ее тяготит физическая близость со мной. Я не мог позволить такой малости разрушить то великое и светлое, что нас объединяло. И она была благодарна за то, что я избавил ее от разрушительной необходимости выбора – она нуждалась во мне не меньше, чем я в ней. Взаимность этих чувств не потерпела бы лжи, ибо, каким-то непостижимым образом, составляла основу той СИЛЫ, что облекала меня ЦАРСКОЙ ВЛАСТЬЮ. Другим проявлением той же СИЛЫ стала в моей жизни Окризия, но иная и иначе – Рыжая Ведьма и Темный Ангел. Я счастливый человек!
- Приветствуем вас, Великие Воины Вечного Города!
Когда-то, будучи еще почти девочкой, я почувствовала избранность этого сына греческого политэмигранта, будто магические вихри Великого Сумрака сгустились над его тенью, которую он отбрасывал в НЕВЕДОМОЕ. Люди бывают отмечены этой удачей, как цветом волос, глаз, кожи – это часть их Вселенского Я, получаемая с рождения, а, возможно, и до него, а потому – это не их заслуга, это их СУДЬБА. Большинство обычных людей, лишенных этой избранности, способны ощутить ее у того, кто рядом. Общность, в которой это ощущение вызывает страх и зависть – обречена. Великий Ромул понимал это как никто другой, а потому изначально задал культ этой избранности, обозначив родовые курии ею отмеченные, как патрицианские. Инерции этого посыла хватит на тысячу лет. Я это знаю! Я это чувствую!!! Так же, как я почувствовала пустоту вокруг тени Тарквиния. Я не знаю, когда и как это случилось и вряд ли он сам в этом повинен. Мужество и навыки искусного воина позволяют ему оставаться царем, но магия СУМРАКА покинула его. Может быть, потому что рядом появился другой, кому суждено занять его место? Он не лучше и не достойнее – эти чисто человеческие понятия здесь смехотворно нелепы! Он тот, кто отмечен СУДЬБОЙ! Я слегка потянула вверх голову Тарквиния, повелевая ему подняться. Краем глаза я успела увидеть, как Окризия таким же жестом поднимает Тулия.
Я оказалась на улицах осажденного римлянами Корникула, когда Спурий со своими телохранителями обходил город. Он забрал меня во дворец, просто, будто подобрал монетку на улице, а затем попытался взять силой, силой похоти, порожденной сознанием обреченности. Я отразила его силу своей – СИЛОЙ СУМРАКА. Я убила его. Наверное, я должна была испытать шок – убийство есть убийство, даже по понятиям этого времени, но я его не испытала. Впервые в жизни, ощутив власть над СИЛОЙ, я испытала восторг, будто трансформация ПЕРЕМЕЩЕНИЯ открыла во мне некий шлюз, наглухо задраенный условностями моего мира. А моего ли? Затем я открыла римлянам крепостные ворота. Тарквиний (он еще не знает, что в истории его назовут «древним», в отличие от его сына – «гордого», хотя тому больше подходит эпитет «подлый») не пощадил город, но пощадил меня. Оказавшись в его дворце, я почувствовала странную тревогу. Это не был физический дискомфорт и даже не предчувствие, но ПРЕДОЩУЩЕНИЕ. Впервые я испытала его еще у подножия Кайласа, но отмахнулась от этого чувства, приписав его проявлениям странностей МЕСТА. Несколько позже я поняла, что беременна, так же, как я поняла, что это будет сын и под каким именем он войдет в историю – шестой царь Древнего Рима Сервий Тулий. О нем будут слагать легенды! Его назовут богом или полубогом! Но все эти легенды, вместе взятые бледнеют перед истиной тайной его рождения: его отцом БЫЛ человек, который БУДЕТ жить через 2,700 лет после его рождения. Даже выговорить это тяжело, а каково было принять?! Но и это оказалось возможным. Я приняла невероятность этой реальности и реальные условности этого мира, будто заняла некую нишу … Предназначенную мне судьбой?! Вселенской необходимостью?! Провидением?! Слова … слова … Просто в этой нише, кроме моего сына, нашлось место еще одному – искусному воину, Римскому царю, растерянному и одинокому человеку с душой заплаканного ребенка – Луцию Тарквинию Приску! Он так и не понял, что же с ним произошло, когда и как он потерял любовь единственной дорогой ему женщины! Было ли мне его жалко? Возможно. При других обстоятельствах этого могло бы оказаться достаточно, но нас свело нечто гораздо большее. Сама принадлежащая СИЛЕ, Танаквиль, Рыжая Ведьма, была неудержимо влекома к любым ее проявлениям в видимом ею мире людей. Она не могла ни осознать, ни контролировать этого тяготения, как мы не можем контролировать силу тяготения Земли! Моя ПРИЧАСТНОСТЬ имела диаметрально противоположное эмоциональное воплощение – меня восхищало спокойное мужество людей, способных сохранять Достоинство, даже будучи лишенными мерцающей магии СУМРАКА, но «осиянными» блеском ТАЛАНТА.
- Омойте грязь крови с ваших тел. Все готово к триумфальному пиру. – Ровным властным голосом произнесла царица.
- Будет много вина и много бахвальства. – Усмехнулся Тарквиний.
- Ваш триумф – свидетельство их права на эту маленькую слабость. – Ответила Окризия.
- Я распоряжусь о раздаче даров плебсу. – Сказал Тулий.
* * *
Площадь вокруг фонтана Треви обладает, трудно передаваемым словами, но явственно ощутимым, изысканным шармом, неотъемлемой частью которого является пестрое туристическое многолюдье. Величественный Океан, выезжающий на раковине-колеснице, запряженной гиппокампами, в сопровождении тритонов, каким-то невероятным образом образует гармоничное сочетание с обилием больших и малых бутиков и ресторанчиков, его окружающих. Нарочитая наивность праздной толпы, заполняющей фонтан монетами в надежде на лучшую жизнь, чем-то сродни радостной наивности Рождества, которое здесь никогда не кончается. Вечный Город, где ВЕЧНОСТЬ ощущается, как часть повседневности, обычных деловых будней!
- Странное, какое-то «радостное» место.
- Ты тоже это почувствовал? – Кьяра скосила глаза на Вадима.
Они сидели на парапете фонтана, с бездумным любопытством разглядывая живописную толпу.
- Между прочим, муниципалитет города собирает здесь полтора миллиона евро в год. Неплохой «малый бизнес»!
- Ты слишком прагматична, что особенно нелепо в таком месте – по всем законам логики, его просто не должно быть!
- Что ты имеешь в виду?
- Логика – это наука, которая говорит: «Если так было, значит так будет». Как такое может быть, что в столице Католицизма, пустившего по ветру (в буквальном смысле – на кострах инквизиции) миллион человек в борьбе с языческой ересью, с бессмысленной жестокостью преследовавшего даже монотеистический Иудаизм, с которым связан «генетически», возникает этот, воплощенный в камне, на века(!), апофеоз языческой мифологии?! А «монетарная» традиция этого места, так и вовсе – идолопоклонство.
- Ну все эти события очень сильно разнесены в пространстве и во времени. Борьба с Альбигойской ересью отстоит от сооружения этого фонтана примерно на пятьсот лет, а антисемитская кампания испанской инквизиции, возглавленная марраном Торквемада – лет на двести. Кто-то из великих сказал: «Горе той стране, у которой даже антисемиты и те – евреи». За это время Католицизм нашел в себе силы преобразиться. Ко времени этого строительства одной из целей инквизиции, как она их формулировала, было предотвращение еврейских погромов, устраиваемых протестантами. Любопытно другое: как такое стало возможным, что, вышедшее из Иудаизма, Христианство исключило Иудаизм из культурного контекста западной цивилизации?! В Храме апостола Петра, урожденного еврея Шимона, ставшего первым Папой Римским, мы видели мраморных херувимов, держащих книги, на развороте которых начертаны ивритские письмена, цитирующие начало книги Бытие. Ивритские, а не греческие и не латинские. Иврит был широко распространен, как язык сакральной терминологии и шифровальной системы военизированных католических образований, самым одиозным из которых был Орден Тамплиеров. Но фактом открытой, массовой культуры Иудаизм так и не стал. Очень немногие из этих правоверных христиан ассоциируют героев Ветхого Завета с евреями. Вспомни полотна старых мастеров: одежды Ветхозаветных персонажей на них, в «лучшем» случае стилизованы под арабские, а в худшем – воспроизводят европейские наряды средневековых щеголей. Тем более удивительным и ЗАГАДОЧНЫМ представляется шестой царь Древнего (языческого!) Рима – реформатор Сервий Тулий. Многие из его реформ открыто перекликаются с религиозными текстами в традиции Иудаизма. Например, установленный им порядок освобождения рабов и клиентов от патронажной зависимости в точности соответствует аналогичному «механизму», описанному в Торе.
* * *
Пир был в самом разгаре и в точности соответствовал «предсказанию» Тарквиния – обилие пьяного бахвальства уже давно перестало соотноситься с реалиям похода, но его искренность вызывала скорее улыбку, чем раздражение. Тулий ощутил на плече легкое прикосновение и, еще не оборачиваясь, понял, что это – мама.
- Ты задумчив в разгаре пира. Тебя что-то тревожит?
- Помнишь, я уснул здесь, в атриуме, накануне похода?
- Да, конечно! Тебе что-то снилось?
- Это был необычный сон. Я помню каждую его деталь, цвет неба, людей, одетых в странные цветные одежды, статуи Лучезарного Старца и изваяния наших богов. Я видел, как из ворот странного строения на месте храма Юноны Монеты, вышла нубийская царица, обернутая белой тканью, сшитой как ионийский хитон, но слишком откровенно облегающей ее тело. Рядом был римлянин в отливающей тёмно-синим одежде, которую мне трудно описать. Я видел тебя. Ты была с мужчиной. Вы казались счастливыми.
- Я не казалась – я действительно была счастлива. Думаю, ты уже понял, что это был не сон. Это было ВИДЕНИЕ. Ты видел то, что БЫЛО в очень далеком БУДУЩЕМ. Как бы нелепо это ни звучало, но это так. Мужчина, что был рядом со мной – это твой отец …
- Разве мой отец не царь Корникул Спурий, которого ты убила, чтобы спасти город?!
- Это то, что я рассказала всем, когда римляне вошли в город и то, что они пересказали тебе, когда ты повзрослел. К счастью, Спурий не имеет к твоему рождению никакого отношения – я убила его раньше, чем он смог овладеть мной. Правда столь невероятна, что я не смогла бы ее рассказать, даже если бы захотела. Дата моего рождения отстоит от этого вечера на 2,700 лет в будущем! Череда странных и загадочных обстоятельств привела меня и твоего отца к подножию магической горы, обладавшей свойством менять время. Магия горы разделила нас: твой отец оказался в будущем а я – в прошлом.
- И ты никогда больше его не видела?!
- На острове Крит есть магический камень, который позволил мне, в последний раз, связаться с твоим отцом и даже увидеть его, незадолго до твоего рождения.
- Ты рассказала ему обо мне?
- Прости! Я не могла этого сделать: он смирился с тем, что никогда больше не увидит меня, но не смог бы смириться с тем, что никогда не увидит своего сына! Он бы просто сошел с ума …
- Значит ты «перепрыгнула» через время, как когда-то Эней?
- Да, вот только направление и дальность «прыжка» очень разные.
- Но если во времени можно перемещаться, почему мы не можем быть с ним, или он с нами?
- Людям не дано управлять этой СИЛОЙ. Эней не выбирал в каком времени ему жить. За него это решили боги, ибо у него было предназначение – заложить новый город, в котором будет жить новый народ.
- Значит у нас есть предназначение?!
- Да!
- Но какое?
- Не торопись, сын. «Ибо во многия знания много печали; и приумножающий знания, умножает скорбь» (Екклесиаст. 1:18). Оно откроется тебе в свое ВРЕМЯ.
- «Время убивать и время врачевать; время разрушать, и время строить» (Екклесиаст. 3:3). «время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий» (Екклесиаст. 3:5). «Время любить, и время ненавидеть; время войне и время миру» Екклесиаст. 3:8). Но как понять, и кто подскажет, чему время сейчас, чтобы от великой мудрости не оказаться глупцом, наслаждаясь триумфом, когда война при дверях?!
Внезапно, со стороны внутреннего двора раздался истошный женский крик, продолженный глумливым мужским гоготом, в котором угадывались голоса сыновей Анка Марция
- Опять это отребье! – Поморщился, вставая, Тарквиний. – Позор памяти Великого Царя Рима. В бою бы такую наглость!
Пошатываясь, он пошел к выходу. Тулий поднялся вслед за ним.
- Останься! – Мать схватила его за руку. – Это ответ на твой вопрос!
- Он один, а их – трое. – Улыбнулся Тулий, мягко, но решительно освобождая руку. – К тому же, он пьян.
Позднее он не раз спрашивал себя, что было бы не замешкайся он тогда в атриуме? Он опоздал на какие-то мгновения. Оказавшись на пороге внутреннего двора, он успел увидеть, как один из Марциев, стоявший в тени и сзади, занес над головой царя шипованную клаву. В следующий момент осколки черепа и брызги мозгов окрасили лицо нападавшего абстрактной палитрой оттенков красного. Несколько капель долетели до Тулия. Ощутив их на своем лице, еще раньше, чем успел осознать, что это, Тулий, с диким воплем, рванулся вперед. Он любил Тарквиния, заменившего ему отца, но не боль утраты заставила его сейчас броситься навстречу сыновьям четвертого римского царя, Анка Марция, считавших Тарквиния виновным в том, что не они унаследовали курульное кресло. И не холодная, расчетливая ярость боя двигала им. Это был гнев, взорванный в крови отвращением к подлости, которому его научил Тарквиний. Он успел многому его научить! Ударом ноги в грудь с разбега, он отбросил шагнувшего навстречу и боднув другого в подбородок, так, что его голова со слышимым хрустом откинулась назад, устремился к тому, который нанес роковой удар. Он продолжал бить в его лицо, когда оно уже давно превратилось в кровавое месиво. Чьи-то руки, множественной оберегающей силой, оттащили его в сторону. Уцелевшие сыновья Анка Марция, с робкой, пугливой надеждой оглядывали, сбежавшихся на шум, от пиршественного стола, воинов.
- Они убили Царя! – Сказал ровным голосом, в котором, однако чувствовалась негодующая ярость, эквит Клавдий.
- Пусть забирают того поганца, над которым поработал Тулий! – Произнес, сжимая огромные, как кувалды, кулаки, центурион, Гней Марк Курций. – Если богам будет угодно, чтобы он выжил, пусть это произойдет не здесь! Рим – слишком чистое место для такой грязи! И да здравствует Царь Великого Рима, триумфатор, Сервий Тулий!
- «Сервий» значит – «раб», ибо он и есть раб, сын рабыни. Но раб не может быть царем! Пусть это решает царица, родившая наследников!
- С каких это пор ты, внук этрусского медника, Публий Ветурий, стал так радеть о чистоте патрицианской власти?! – Танаквиль слегка прищурила глаза, отчего они стали похожи на лезвия бритвы. – Или ты забыл, что наследники – еще дети. А может быть, напомнить тебе, что означает имя «Публий»? Но ты прав – это решать мне!
Подойдя сзади, она мягко положила руку на плечо Тулию.
- «Сервий» значит – «служитель». Так пусть же будет царем Великого Рима достойный служитель, чем недостойный плебей! – Танаквиль в упор, не мигая, посмотрела на Окризию. – Да будет так!
- … да будет так! – Эхом отозвалась побледневшая Окризия.
«Да здравствует Царь Великого Рима, триумфатор, Сервий Тулий!» - прогремело в, тускло озаряемой факелами, черноте ночи, многократно отраженное стенами двора, ПОСВЯЩЕНИЕ ВО ВЛАСТЬ!
* * *
Вадим и Кьяра не сразу нашли, похожую на тоннель, нишу в центре Виа Кавур, которой начинается Виа Сан-Франческо-ди-Паола, представляющая собой узкую, крутую лестницу с кривыми ступенями, ведущую на площадь Сан-Пьетро-ин-Винколи, над которой возвышается знаменитая церковь, за умеренную плату, «милостиво» предоставляющая возможность любоваться величайшим мировым шедевром – скульптурной композицией, изображающей Моше Рабейну (Пророка Моисея), работы Микеланджело.
- Помнишь наш разговор у фонтана Треви? – Вдруг спросила Кьяра, глядя на, исполненную грозной динамики, мраморную скульптуру пророка.
- О том, что Иудаизм не стал фактом массовой культуры? Вот тебе зримое доказательство обратного.
- С точностью до наоборот! Рогатый Моше Рабейну Микеланджело имеет такое же отношение к Ветхому Завету, как Буратино – к андроиду.
- Не хочу показаться банальным, но его «рогатость» - следствие известной ошибки. В книге Исход говориться, что после общения с Всевышним, лик Пророка испускал лучи света, то есть – светился. Да так ярко, что окружающим было больно на него смотреть. Слово «керен», на иврите, обозначает и луч, и рог…
- Ерунда! Блаженный Софроний Евсевий Иероним, составитель Вульгаты – канонического перевода Ветхого Завета на латинский, великолепно знал иврит, а потому, никак не мог допустить такую ошибку. Доказательство – многочисленные статуи Лучезарного Пророка по всему Риму, которые, опять-таки, мало кто ассоциирует с Пророком Моисеем. Что касается этого мраморного изваяния, то благодаря гению Микеланджело (а он действительно – гений), о нем знают, практически, все, однозначно ассоциируя его с Библейским Пророком. Снабжая Моисея языческими атрибутами власти – рогами, Микеланджело СОЗНАТЕЛЬНО использует это игру понятий, демонизируя образ: в контексте Христианской хтонической мифологии, рогатый могучий старец, с исполненным гневом лицом, приобретает совершенно иную коннотацию.
- Любопытная теория, но думаю, ты лукавишь. Посмотри на него! Разве он гневается? Он страдает! Микеланджело удалось уловить самую суть, определяющую «драматургию конфликта»: Пророк Моисей, Моше Рабейну, самый ТРАГИЧЕСКИЙ образ мировой культуры. Подведя народ Израиля к границе Земли, «текущей молоком и медом», о которой мечтал, которой грезил, заочной любовью к которой сплотил целый народ, превратив толпу рабов в армию искусных воинов, сам он не мог в нее войти. И несмотря на эту обреченность, зная о ней, он исполнил ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. Ничего не напоминает? Разве не предвосхищает эта составляющая его судьбы, судьбы многих поколений галута?! Но есть в этом образе еще нечто, что всегда наполняло меня, как бы это сказать – сентиментальной гордостью, что ли. Старая шутка: «Чего хочет раб, получивший свободу? – Купить рабов!». В каждой шутке есть доля шутки, но эта содержит нечто большее: психологическая преемственность, на которую она указывает, это ведь не просто традиция, это – система аксиом современного ему мира. Сломать существующую систему аксиом, выйти за ее пределы, удалось лишь очень немногим, даже из числа тех, чьи имена запечатлелись в истории. Моисей первым сумел преодолеть этот постулат рабства не только в своем сознании, но и в сознании последовавших за ним людей. На это ушло сорок лет, но ему это удалось! Наверное, поэтому он определил ВЛАСТЬ не как повод к самообожествлению, в противовес Египетской традиции, из которой вышел, на которой воспитывался, но как тяжкое БРЕМЯ.
* * *
«Быстрее!.. Еще быстрее!!» Горячий каппадокийский жеребец под ним словно стелился по каменистой равнине, создавая ощущение полета. Он любил это чувство, со свистом ветра в ушах, создаваемым, убегающей под копыта, безлюдной степью. Огромный оранжевый диск закатного солнца висел над горизонтом, удлиняя резкие тени одиноких камней, наполняя пространство тревожным предощущением сумерек. В Риме он будет только к ночи. И наконец увидит ее. Совершенная в своей красоте, истинная римлянка, Герсилия, гордая и неприступная в собраниях, бесстыдная на ложе любви. При одной мысли об этом у него темнело в глазах, а воспоминание наполняло тело сладкой истомой, ощущаемой как волна странного тепла, стихии, существующей как бы вне и более величественной, чем ты сам, накрывающей тебя всего, без остатка, причудливо и непредсказуемо меняющей окружающий мир. Или только его восприятие? Иллюзия, над которой снисходительно посмеиваются бывалые воины?! Слова! Какое ему до них дело, когда рядом окажется она?! Прекрасная тезка легендарной жены великого Ромула, удостоившая его своим выбором – разве это может быть случайно?! Разве может быть знак, более явный, чем этот, предрекающий великую судьбу?! Его великую судьбу, которая начнется сегодня ночью в Великом Городе, когда он встретится с Царем Великого Рима Сервием Тулием! Ну вот, наконец, и городские ворота. Проскакав по центральной мостовой Кардо, он спешился у одного из боковых входов во дворец Помпилия. Дорогу ему преградил стражник.
- Офицер Вейентского дозора, Ларс Герминий – к царю.
Сколько раз он повторял про себя эту фразу и вот, наконец, она воплотилась реальностью МИССИИ. Стражник трижды ударил тупым концом копья о камни мостовой. Неожиданно гулкий звук этих ударов, прозвучал в ночи, словно подхваченный эхом, повторяемый другими стражниками, по периметру дворца. Через некоторое время к нему вышел начальник караула.
- Открою тебе «страшную тайну», офицер Ларс Герминий! – Начальник караула был явно доволен поводом проявить свое остроумие в однообразной монотонности служебных будней. – Сейчас ночь, и ты, наверное, удивишься еще больше, когда узнаешь, что ночью люди имеют странное обыкновение спать. Даже цари!
Ларс молча показал ему перстень с царской печатью на среднем пальце, сжатой в кулак, руки. Так же молча, начальник караула провел его в атриум и, велев ждать, исчез под сводами одной из выходивших туда галерей. Насколько помнил Ларс, эта галерея вела в покои вдовствующей царицы. «Значит, это правда! – Подумал он про себя. – А, впрочем, какая разница?». Вскоре к нему вышел Сервий.
- Откуда у тебя этот перстень и где тот, кому я его дал?
- Достойный Кассий Вецеллин дал его мне, посылая к Царю Великого Рима, ибо это важно!
Сервий не мигая смотрел на юношу и от этого взгляда, почему-то, хотелось зябко поежиться.
- Мы перехватили гонца. – Продолжил Ларс. – Поначалу он казался немым, но Благородный Кассий «сотворил чудо», вернув ему дар речи. Фидены перешли на сторону Вейи и вместе они намереваются захватить Остию, оставив Рим без соляных копей и выхода к морю.
- Ну что ж, это действительно важно. Славная работа, офицер Ларс Герминий. – Сервий впервые назвал гонца по имени. – Что-то еще?
- Наш следопыт, варвар галл… - Замялся гонец.
- С ним что-то случилось? – Иронично улыбнулся Сервий.
- Он настоял, чтобы я передал царю это … - Ларс достал из походной сумки, обернутый воловьей кожей, сверток. – Он сказал, что это важнее слов плененного вейента.
Развернув сверток, Сервий увидел, пронзенного стрелой с отломанным оперением, голубя. Лицо его изменилось.
- Ты свободен, офицер. Насколько я знаю, тебе есть чем заняться в городе и честь увидеть царя не единственная причина, по которой ты так страстно сюда стремился. Пользуйся моментом – нам скоро выходить в Остию.
Услышав слова царя, юноша почувствовал, как щеки его предательски запылали. «Боги! – Подумал про себя Сервий. – Он еще не разучился краснеть – совсем ребенок. А ведь я ненамного старше его». Отпустив гонца, он склонился над убитым голубем. Основание правой лапки было обернуто лоскутком кожи. Развернув его, и внимательно прочтя начертанные на нем письмена, он вернулся к Танаквиль.
- Ты все видела?
- Да. Я была в потайной комнате. Как я понимаю, голубь оказался гораздо полезнее пересказа «откровений» пленного вейента.
- Да. И конечно «пленили» они его не случайно – для них он и предназначался. Для кого предназначался голубь, теперь тоже не «загадка Сфинкса». В послании сказано, что сигналом к выступлению будет выход легиона из Рима, а предназначалось оно для чрезвычайного собрания 12-ти в храме Вертумна. Мне всегда не нравился этот гермафродит. Посмотрим, сумеет ли это двуполое этрусское божество противостоять армии Юпитера. Однако и недооценивать его не стоит.
- Потому ты отпустил этого мальчика со словами об Остии?
- Да. Я хочу, чтобы они поверили в нашу глупость – что мы «заглотили наживку». Герсилия не преминет поведать родителям о доблести своего избранника. А весть о грядущем походе быстро распространится по Риму, достигнув ушей их лазутчиков, я думаю, уже сегодня утром.
- Вряд ли этого будет достаточно, чтобы их убедить.
- Я пошлю в Остию какую-нибудь второстепенную когорту, с шумом сопливых проводов, которых хватит на целый легион.
- Нет. Ты пошлешь туда когорту Фабиев.
- Но это ударная сила, «таран», нашего легиона! Как же мы сможем без него противостоять армии 12-ти этрусских городов, при том, что только Вейи раза в три больше населения Рима?!
- Ты никогда не задумывался, как Ромул построил Рим? Как ему удалось убогую колонию превратить в Великий Город?! Весь сброд средиземноморья стекался в очерченные им границы, объявленные неприкосновенными: беглые рабы, отщепенцы, авантюристы – все, кто оказался «выплюнут» родной им средой обитания, как нечто «неудобоваримое», потенциально опасное, угрожающее стабильности и порядку. И именно эти люди положили начало великим патрицианским родам, создав порядок, право и силу, которым предстоит стать Великой Империей! Есть люди, отмеченные Магией Сумрака, особой энергией, силой, невидимой глазами, не ощущаемой пальцами, но очевидно проявляемой в жизни людских сообществ. Те сообщества, правители которых настолько глупы и бездарны, чтобы отрицать эту силу, пытаться заставить этих людей быть «как все» - обречены, ибо это сила богов. Человеку, тем более бездарному, не дано победить в этой схватке. Ромул, сам принадлежащий к таким людям, принадлежащий СИЛЕ, понимал это лучше, чем кто бы то ни было. Он создал порядок, в котором эта сила становится созидательной. Он дал им то, чего они хотели – быть избранными, быть патрициями. И вдруг оказалось, что это не привилегия, а тяжкая ноша. Ибо, если ты избранный, ты должен обеспечить благоденствие остальным, а иначе, твоя избранность – лишь бахвальство. Далеко не всем это оказалось под силу. Но те, кто выстоял – стали столпами этого Города. Сила, о которой я говорю, не дается как награда, ибо гораздо древнее самого человека, а потому, обладание ею человеку неподвластно. Она просто есть, как есть люди со светлыми, а есть с темными, волосами. Есть – с красным круглым лицом и чертами, будто вырубленными топором. А есть – с лицами бледными, продолговатыми, будто нарисованными каллиграфом. Но их ли это заслуга?! Ответ очевиден! Однако, лишив человека возможности выбрать – обладать этой силой, или нет, боги дали ему свободу выбора, как этой силой распорядиться. И вот тут начинается мудрая (если она мудрая) воля царя – сделать правильный выбор! Для этого (даже сами того не осознавая) они и назвали тебя царем, ибо сами они далеко не всегда могут этот выбор сделать!
- Как же узнать, какой выбор – правильный?!
- На этот вопрос ты должен ответить сам – на то ты и царь! Но ты должен понимать, что основу твоей власти составляют ДВЕ взаимоисключающие силы. Одна – сила избранности, сила Сумрака, сила патрицианства. Другая – сила плебса. Стремление патриция – быть избранным. Избранность – не просто его идеал, но его сущность, его способ выжить! Ради этого он готов терпеть любые лишения. Стремление плебея – быть «как все»! Его идеал, его способ выжить – всеобщее равенство. Он готов терпеть любые лишения, если их терпят ВСЕ! Сила патриция позволяет ПОБЕДИТЬ, вывести общность на новый уровень богатства, благоденствия. Сила плебса позволяет сохранить этот уровень, сделать его стабильным, то есть – воспользоваться плодами победы. Сейчас твоя задача – ПОБЕДИТЬ.
- Значит, мне нужна сила СУМРАКА! Но как узнать, кто ею отмечен, а кто – нет, если ее нельзя увидеть глазами, нельзя ощутить пальцами?! Ведь в одном роду, даже самом «патрицианском», есть и те, и другие!
- Правильно. Поэтому, ты не должен бояться отправить в Остию когорту Фабиев. Но ты должен изменить формирование боевого порядка своей армии. Боевое искусство этрусков, ты можешь победить только СИЛОЙ БОГОВ! Кто ею обладает? Самое простое проявление этой силы – удача! А наиболее ярко УДАЧА проявляется ВОЙНОЙ. Скажи, кто наиболее успешен на войне? Не в ПОЕДИНКЕ, а в противостоянии двух АРМИЙ?! Самый благородный, самый мужественный?! Ты улыбаешься – конечно нет! Может быть – самый искусный? Опять не то! Самый удачливый! Но такую удачу легко измерить добычей, богатством. Рим сейчас живет войной! Так будет не всегда, но сейчас – это так, а потому, самые богатые люди этого города, они же – искусные воины, отмеченные Силой Сумрака. Сформируй из них передовые отряды своего войска, и оно будет непобедимым!
- Формировать боевой порядок не по куриям, не по родам, а по имущественному цензу?! Но так не делает никто!
- Поэтому так сделаешь ты! Риму не нужна сильная армия! Риму нужна НЕПОБЕДИМАЯ армия! Только она может обеспечить прочный и долгий мир, который нужен тебе – Великому Царю Великого Рима! Ибо ты действительно велик, а истинное величие правителя проявляется не в войне, а в мире. После двух столетий непрерывных войн, плебсу нужен мир, а патрициям – отдых. Так ты воплотишь свое ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ!
- Я уже вижу «сильное удивление» Сената, когда я представлю им эту реформу! А чтобы убедить их ее принять, я не буду испытывать богов! Я отправлю в Остию не одну – две когорты! Пусть вейенты думают, что в Риме осталась только богатая добыча и «горячие» женщины. Боевой отряд богатых римлян я спрячу у Яникула – там это можно сделать незаметно для их соглядатаев. Мы нападем, когда они будут особенно уязвимы – в походном строю, на подходе к Риму, утомленные долгим переходом. И не 12 этрусских городов! От рассказов об этой бойне содрогнутся города Италийцев и Вольсков, Латинов и Герников, Самнитов и Умбров – всех, кто видел луну и солнце под этим небом! Мы утопим их в их же собственной моче и крови! Если это цена за мир – я приму на душу эту тяжесть!
- Ты великий воин и Великий Царь! Да будет так!
- Да будет так …
«Обратился я и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым победа, не мудрым хлеб и не у разумных богатство и не искусным благорасположение, но время испытаний для всех них» (Екклесиаст. 9:11).
* * *
- Странное название «крепость Святого Ангела», как будто Ангел может быть НЕ святым. Кьяра, слегка прищурившись от слепящего, в зените, солнца, смотрела на, открывающуюся с террасы замка Сант-Анджело, что на высоком берегу Тибра, яркую, по-весеннему праздничную панораму Вечного Города, «центром тяжести». которой была Базилика Святого Петра.
- Ну почему? Он может быть падшим. Согласись, характеристики взаимоисключающие: странно бы звучало «Святой падший Ангел»! – Открытая терраса продувалась пронизывающим ветром с реки, от чего Вадим непроизвольно поежился.
- «Падший» - уже не Ангел. В данном сочетании это эвфемизм понятия «бывший», указывающий на причину смены статуса. Кстати о «статусе» - тебе не кажется, что Храм Успения Ученика гораздо «фешенебельнее» аналогичных почестей Учителю? Знаешь, уже не первый год, подходя к Храму Гроба Господня, я вижу на крыше, у основания купола, забытую кем-то, видимо, во время каких-то мелких ремонтных работ, лестницу. Старую деревянную примитивную лестницу! Несколько лет! Плохо себе представляю, чтобы кто-то «забыл» нечто подобное на куполе Собора Святого Петра! В этом есть что-то глубоко ментальное: Рим и Иерусалим. Торжественный, непоколебимый Рим! Он создал не просто империю, он создал «цивилизационный вектор». Империя Македонского, практически, развалилась после его смерти. Рим оставался Римом, несмотря ни на что! Что бы ни происходило внутри – гражданские войны, погромы Мария, проскрипции Суллы (вот у кого учились Иван Грозный со Сталиным), Рим оставался столицей великой империи. ТЫСЯЧА ЛЕТ ПРОЦВЕТАНИЯ! Инерция этого величия оказалась столь сильной, что даже потомки разрушивших Рим варваров, ставшие лидерами уже Христианской Европы, продолжали именовать себя императорами Священной Римской Империи. И Иерусалим, достигший расцвета за триста лет до основания Рима, но расцвета недолгого – немногим более ста лет, за которыми последовали ТРИ ТЫСЯЧИ ЛЕТ УПАДКА!
- Знаешь, мне пришла в голову забавная мысль, несколько контрастирующая с пафосностью твоих ассоциаций – так долго падать могли только евреи.
- Да, мысль забавная, тем более, что грозный пантеон Юпитера победил скромный еврей, называвший себя Учителем. Две исторические тезы, прообраз и антипод. Великий, но языческий Рим. Страдающий, но несущий через века исповедание Веры в Бога Единого, Иерусалим.
- Как же могло случиться, что языческий Рим – символ величия, а монотеистический Иерусалим – символ страдания?!
- Ну величие Рима было неразрывно связано со страданием, ибо второй его сущностью был ПОРОК. Но он будто создал некую «оболочку величия», достойную наполнившего его Учения, вышедшего из Иерусалима. Величие в малом: заноза в заднице великой империи породила новую цивилизационную тезу.
- Знаешь, меня однажды поразила мысль.
- Как, еще одна?! – С насмешливо преувеличенным изумлением воскликнула Кьяра.
- Неуместная ирония! – Почти обиделся Вадим. – Так вот, мысль: как причудливо проявляется в истории второй закон термодинамики! Движущей силой любого процесса является энергия. Движущей силой процессов истории является энергия пассионарности, воплощенная в социальной активности людей. Но второй закон термодинамики гласит – любые превращения и преобразования энергии увеличивают энтропию системы, то есть ведут к разрушению. Причем, начало этих исторических процессов характеризуется, как правило, очень сильной религиозностью, а конец – безверием. То есть вера – это некий сопутствующий фактор, а точнее – одно из проявлений пассионарной энергии, угасающее вместе с угасанием энергетического импульса. А это, в свою очередь, означает, что совершенно безразлично во что верить. Смысл имеет, так сказать, сам процесс, а остальное – «суета и томление духа» .
- Видишь ли, моя принадлежность СИЛЕ, или, как вы говорите, мои экстрасенсорные способности, позволяют мне считать, что я несколько ближе к «первоисточнику», а потому, мои «религиозные воззрения» несколько иные. Вера – это СПОСОБНОСТЬ, а точнее – проводник. Ну, продолжая твою «физическую» аналогию, как способность металлов проводить электричество, или, уж совсем примитивно, как способность трубы проводить к жилищу людей воду. И тут очень важно к какому источнику ты эту «трубу» подключишь: будет ли это источник чистой родниковой воды или клоака. Упадок древнего еврейского государства – разделение на два царства, ассимиляция в верхней Месопотамии десяти колен, разрушение Первого и Второго Храмов – произошло из-за ОТСТУПНИЧЕСТВА, из-за того, что евреям оказалось слишком трудно верить в Бога, которого не то что увидеть или изваять, а даже назвать нельзя. «Не произноси Имени Господа, Всесильного твоего, в суе...» (Исход 20:7). Не говоря уже о Десяти Заповедях! Падение Рима произошло по причине диаметрально противоположной – из-за фанатичного СЛЕДОВАНИЯ нравственному (а точнее – безнравственному) примеру своих богов. Мифологическая «историография», привезенных сюда Энеем, античных богов изобилует описанием самых изощренных пороков, которые просто воспроизводит Рим времени упадка.
* * *
«Обратился я и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым победа, не мудрым хлеб и не у разумных богатство и не искусным благорасположение, но время испытаний для всех них» (Екклесиаст. 9:11).
Как туманна мудрость, начертанных древними письменами, откровений. «Эт-ве-пега» - можно перевести и как «время беды», и как «время испытаний», и как «время достижения цели». А может быть все, как раз, предельно ясно – просто все это суть одно и то же, и достижение цели может стать тяжким испытанием?!
- Ты задумался, Великий Царь? – Ларс Герминий осторожно поднял на него глаза.
- Да … Так что там Вольски?
- Бряцают оружием, как всегда, но стараются не очень шуметь, чтоб нас не «потревожить». Обычная риторика – чтоб успокоить себя, но не раздражать нас.
Как изменился он за эти сорок лет! Из краснеющего мальчика он превратился в умудренного легата, беспощадного в бою и хладнокровно-злопамятного в Сенате. В сочетании с искренней преданностью царю это делает его просто незаменимым.
- Гораздо тревожнее настроения в Сенате. – Продолжил Ларс. – Они недовольны твоей аграрной реформой.
- Глупцы! Никак не могут понять, что плебс лучше успокоить деньгами, чем «утихомиривать» кровью! Пора вводить плебеев в Сенат! Скажи лучше, как там Герсилия?
- Хвала богам – нянчит внуков!
Отпустив Ларса, он пошел в покои Окризии. Сорок лет он управлял этим Городом. Он помнил слова Танаквиль: «…истинное величие правителя проявляется не в войне, а в мире». Он доказал, что достоин того величия, которым окружила его молва, ибо это были сорок лет мира и процветания. Он создал страну, богатую достатком многих, в ней живущих! Даже плебеев! Даже пролетариев! Он сумел воплотить в ЗАКОН простую идею: уважение сограждан, то есть, социальный статус, определяется не родством, не доблестью предков, а тем, ЧТО и, в немалой степени, КАК, сделал ты сам – для себя, для своей семьи, для Великого Рима. Не тем, сколько людей ты унизил, а тем, скольким дал ЗАРАБОТАТЬ!
- Здравствуй, мам!
- Здравствуй, сын! Хорошо, что зашел. Я старею, мне стало трудно даже ходить.
- Ты удивишься, но я тоже не становлюсь моложе.
- Отличие в том, что я состарилась задолго до своего рождения. И это не каламбур, не фигура речи. Это сущность моей СУДЬБЫ … Поэтому мне дано многое знать, что сокрыто от других. Даже такого великого царя, как ты. Ты сделал Рим не просто городом на семи холмах – ты сделал его ВЕЧНЫМ. Легендарный Ромул создал механизм, превращающий энергию СУМРАКА в народообразующий вектор – СЕНАТ. Ты нашел простой способ измерить эту энергию – деньги, превратив Сенат патрициев в Сенат деловых людей. Но ты сделал больше – две самые разрушительные человеческие страсти, ВЛАСТЬ и НАЖИВУ, ты превратил в созидательную силу, показав практическую ВЫГОДУ СОВЕСТИ. Есть вещи, которым нельзя научить. Даже услышав их от кого-то, например, от мамы, ты поймешь их лишь тогда, когда почувствуешь сам. Ты не узнал, но почувствовал, что именно совесть нейтрализует разрушающее буйство человеческих страстей, приводя их в гармонию с СУМРАКОМ, позволяя зарабатывать деньги созидая, а не бесчинствуя. Ибо что проку тебе от твоего богатства, если купить ты на него можешь лишь обугленные головни, да горсть чужих слез?! Не то, чтобы они стали очень совестливыми, но отныне они будут знать, что можно ИНАЧЕ. Ты создал прецедент. Инерции этого посыла хватит на тысячу лет. Тысячу лет величия, которому суждено наполниться совсем иным СМЫСЛОМ. Но у всего есть цена. Чтобы понять преимущество СОВЕСТИ, они должны столкнуться с грубой, вопиющей, бессовестной силой, которую воплотят старший сын Тарквиния и твоя младшая дочь. Я бы могла сказать – «Бойся их!», но это не поможет. Твоя судьба будет трагичной, поэтому я не смогла побороть приступ страха, когда она начала воплощаться. Тогда, той далекой ночью триумфального пиршества, когда убили Тарквиния. Но даже твоя трагедия будет иметь смысл – она преобразит Рим. Ты прожил достойную жизнь, которая завершится не менее достойно. Но моя подходит к концу сейчас. Я хочу, чтобы мой погребальный костер зажгли на острове Крит, у входа в пещеру, которая находится в горах Дикти, что на плато Лассити. Твоего могущества хватит, чтобы воплотить эту волю. Говорят, Рея родила там Зевса. Там, в дальнем конце пещеры, позади озера – родовых вод Реи, ты заложишь эту капсулу. – Окризия протянула ему, залитый воском, цилиндрический медный тубус, одного локтя в длину и с ладонь в диаметре. – Это для твоего отца. Я хочу, чтобы он знал правду – он может гордиться своим сыном! Он может гордиться нами …
- Почему ты думаешь, что он будет его там искать?
- Он будет искать не его. Он будет искать магический камень, который дает власть над временем. Камень, который сделал Зевса невидимым для его отца – БОГА ВРЕМЕНИ. Камень, который перебросил Энея и его спутников на многие сотни лет вперед и который переместил меня сюда. В поисках камня он найдет и наше послание!.. Но силы оставляют меня… Уже скоро… И да поможет тебе Бог!
- Ты хотела сказать – БОГИ!..
- Я хотела сказать то, что сказала. Время этих богов давно подошло к концу. Ибо Бог Един!..
Глаза ее затуманились. Дыхание стало тяжелым. В последний раз она сжала его руку, словно стремясь роковой сущностью этого прикосновения убедить в правоте своих слов. Рука безжизненно упала на покрывало ложа. Сервий почувствовал, как по лицу его катятся слезы, а из груди вырывается глухое, похожее на хрип раненного зверя, рыдание.
На следующий день Рим прощался с Окризией. К причалу на берегу Тибра, где их ждал готовый к отплытию корабль, ее провожал весь Сенат, старейшины магистратных комиций, патриции и плебеи. В какой-то момент Сервию почудилось, что на противоположном высоком берегу возникло видение странного замка, будто на квадратный постамент кто-то поставил высокий цилиндр, увенчанный статуей крылатого юноши, возвращающего меч в ножны…
Беседа. Фрагмент восемнадцатый.
«Я, Коhэлет, был царем над Йисраэйлем в Йерушалаиме. И обратил я сердце мое, чтобы мудростью изучить и исследовать все, что делается под небесами; это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы томились им. Видел я все дела, что делаются под солнцем, и вот все суета и томление духа.» (Екклесиаст. 1:12-14).
«И еще увидел я под солнцем: место суда, а там – беззаконие, место справедливости, а там – неправда. И сказал я в сердце своем: праведного и нечестивого будет судить Бог; потому что время для всякой вещи и суд над всяким делом там.» (Екклесиаст. 3:16-17).
Глава 18. Смотритель.
- Ты выглядишь уставшим… - Огромные серо-зелёные глаза смотрели на Вадима с неподдельной тревогой.
- Разница во времени. – Попытался пошутить тот.
Они сидели за столиком небольшого кафе на набережной Тель-Авива, заполненной «по-тельавивски» праздной толпой, декорированной яркими пятнами легких тканей. Рисунок береговой линии сильно изменился с тех пор, каким он его помнил. Море отступило, оставив высотные гостиницы ведущих мировых брендов во «втором эшелоне», заполнив «первый» причудливыми очертаниями дорогих вилл и эксклюзивных пансионов, имеющих странную тенденцию постоянно меняться. Вадим никак не мог привыкнуть к этой динамике вещей и понятий, в привычной ему аксиоматике ощущений и образов, представлявшихся незыблемыми.
- Да, - словно угадав его мысли, кивнула головой Сара – новые строительные технологии позволяют людям менять архитектурный дизайн своих жилищ, примерно так, как вы когда-то меняли одежду.
Они прибыли в Тель-Авив, оставив позади «лунные» пейзажи Аравийской долины, ставший очень мало похожим на пустыню, Негев, незыблемый Кумран, спасительной «константой» возвышающийся над акваторией Мертвого моря. Высказанное им желание не столько увидеть, сколько ОЩУТИТЬ изменения знакомого ему ПРОСТРАНСТВА, было встречено с пониманием необходимости «адаптироваться» к новому ВРЕМЕНИ. А роль «гида», естественным образом, взяла на себя Сара.
Они сняли два смежных номера в одном из «прибрежных» пансионов и, оставив вещи в гостинице, отправились в город. «Новые строительные технологии» позволяли, видимо, интегрировать старые постройки в новые, совершенно фантастические конструкции, не разрушая, но неузнаваемо меняя их облик. Так, башня Алмазной Биржи превратилась в каскад, похожих на гигантский орган, труб, бульвар Ротшильда – в, нарочито стилизованную под восточно-европейское местечко начала 20-го века, улицу, своей «нарочитостью» подчеркивающую фешенебельность бутиков и ресторанов, протянувшихся по обе ее стороны, а цепочка железнодорожных станций – в оазисы, воспроизводящие узнаваемые архитектурные символы мировых столиц всех пяти континентов.
К тому времени, когда они опустились за столик небольшого кафе недалеко от их пансиона, голова Вадима, в буквальном смысле, шла кругом, не столько от обилия впечатлений, сколько от их иррациональной новизны: будто на его глаза одели странные очки, меняющие не только очертания предметов, но некие базовые постулаты восприятия – «право» и «лево», «верх» и «низ» … Словно следуя ленивой, вальяжной ментальности места-времени, солнце неторопливо клонилось к закату.
- Меньше всего меняются люди. – Вслух подумал Вадим.
- Это хорошо или плохо?
- Это то, что есть.
Присутствие Сары наполняло пространство над столиком энергией почти непроизвольного флирта – в ее обществе хотелось быть умным.
- Расскажи мне.
- О чем?
- С чего все началось?
- Ты мне напомнила старый анекдот. Пациент приходит к врачу: «На что жалуетесь?» - «Ой доктор! Я даже не знаю с чего начать!» - «Начните с начала» - «В начале сотворил Бог небо и землю …». Время в этой истории нелинейно, а потому ответить на твой вопрос не так легко, как хотелось бы. Интересно, как бы ответили на него остальные? Наверное, для Йорама все началось с его сна, наполненного обреченным предощущением беды. Потом оказалось, что такой же сон видела Кьяра. Но для меня все началось в Риме, во время нашего свадебного путешествия. Мы будто «играли в бисер» , может быть, не очень азартно, но с удовольствием. Кьяра в своих ассоциациях с какой-то навязчивой цикличностью возвращалась к образу шестого римского царя Сервия Тулия, а однажды сказала, что испытывает странное чувство, «дежавю наоборот» - будто все это будет в каком-то прошлом. Меня еще тогда поразили эти слова: в них ощущалась пророческая «непридуманность», и от этого становилось страшно.
Порыв ветра с моря заставил Сару непроизвольно поежиться.
- Слушай, давай вернемся в гостиницу – не знаю, как ты, а я устала.
- Ты не поверишь, но мне жаль оставлять свой мартини.
- Не смеши! Закажем в номер.
Вернувшись в гостиницу, они действительно заказали в номер Вадима, бутылку «ну очень сухого» мартини. Штатный гостиничный сомелье, наполнив на высоких ножках широкие конусы бокалов, погрузил в них пронзенные деревянными шпажками крупные тёмно-зелёные ягоды олив и, пожелав им приятного вечера, наконец оставил одних. Закатное солнце наполняло комнату оранжевым теплом и это ощущение словно создало «стоп-кадр», заставив Вадима взглянуть на происходящее будто со стороны и пробудив воспоминание о другом гостиничном номере в далеком городе Ассизи, в неправдоподобно далеком прошлом, где он был с Кьярой… Внезапно он осознал, что воспоминание больше не причиняет боли, но лишь вызывает грусть.
Вдруг, как тогда, в аудиториуме, в первые часы своего пребывания в новой реальности будущего, он ощутил на себе пристальный взгляд огромных серо-зеленых глаз.
- Сколько ей было лет, когда вы встретились?
- Наверное, как тебе – двадцать шесть.
- Двадцать пять. Тебе все еще мешает ЕЕ присутствие?
- Уже нет. Это стало, скорее, воспоминанием. Все еще грустным, иногда – болезненным, но воспоминанием.
- Я тебе не нравлюсь? Или, как говорили в «твое время», я не в твоем вкусе?
- Ты очень красива…
- Что же мешает тебе проявить свое «восхищение»?
- В твоем обществе хочется быть умным.
- Поэтому ты ведешь себя как дурак?
Выражение ее лица странным образом контрастировало с откровенным посылом слов.
- Ты чего-то боишься?
- У меня ЭТО впервые.
- ?!
- Как-то не встретила человека, которому в моем присутствии «хотелось быть умным». От моего «присутствия» ожидали совсем других «ощущений». Последние двадцать пять лет это казалось пошлым. Это какая-то аномалия?
В ее словах прозвучала наивная, почти детская «обреченность», а глаза наполнились глубиной еще не скатившихся слез. И как когда-то, на пороге номера Кьяры в гостиничном корпусе Института Судьбы, он ощутил щемящую нежность, бережно почти робко прикоснувшись губами к ее губам, нарочито неторопливо освобождая ее упругое молодое тело от, вдруг ставших лишними, одежд, восхищенно любуясь ее наготой. И словно в благодарность за это восхищение, лишающее наготу инстинктивного чувства стыда, она прижалась к нему, «вся», всем телом, вибрирующей целостностью этого соприкосновения предвосхищая короткий непроизвольный вскрик и обжигающую радость наслаждения.
- Если бы мне было с чем сравнивать, я бы сказала, что ты хороший любовник. – Они лежали на спине, в блаженном изнеможении ощущая на лицах спасительную «натуральную» прохладу, врывающегося в открытые окна, бриза.
- А тебе хочется сравнивать?
- Нет…
- Значит, я хороший любовник.
- И мы проснемся вместе?
- Да только первым проснусь я и буду долго на тебя смотреть.
- Почему?
- Я тебе уже сказал – потому что ты красивая.
- А если первой проснусь я?
- Этого не случиться.
- Почему?
- Потому что я хороший любовник.
Он поцеловал ее в мягкие, все еще чуть дрожащие губы, словно разрешая забытье сна успокаивающей негой поцелуя.
Ощутив на лице теплый лучик уже яркого, но еще не обжигающе горячего тель-авивского солнца, она открыла глаза, возвращаясь в реальность из мерцающих глубин СУМРАКА, наполненных загадочными образами, создающими удивительный калейдоскоп мест и событий, воплощающихся в безотчетно-бессвязные, проносящиеся в еще не совсем ясной голове, слова – КРАСОТА, РАДОСТЬ, СЧАСТЬЕ. Вадим смотрел на нее, может быть, чуть снисходительно улыбаясь.
- Ты всегда такой обязательный?
- Нет. Только, когда мне этого хочется.
- А вот мне хочется кофе.
- Ого!.. – От неожиданности лицо Вадима непроизвольно «приняло позу крайнего удивления».
- Не волнуйся. Я сварю. Это тебе за снисходительную улыбку.
Она легко поднялась с кровати, нарочито небрежно относясь к собственной наготе и лишь затем стащила с Вадима простыню, обернув ею свое тело, тщательно подоткнув свободный край ниже левой ключицы.
- Мой гардероб в соседнем номере.
- А зачем он тебе? В такое-то утро!
- Не хочу вызвать у тебя чувство привыкания. К хорошему привыкают слишком быстро.
- Ты мудра не по годам.
- Приятно слышать это от человека, которому сто тридцать семь лет от роду.
- Напоминать пожилому мужчине о возрасте, когда он голый, в постели – не тактично. – Пробурчал Вадим вставая и натягивая махровый гостиничный халат, приятно-кремового цвета.
- А пожилой мужчина так и будет брюзжать немытым или догадается воспользоваться душем?
- Догадается! Воспользоваться! По прямому назначению…
С этими словами Вадим подхватил Сару на руки. От неожиданности она вскрикнула, но тут же непроизвольно и искренне рассмеялась. Простыня соскользнула на каменные плиты пола у порога душевой. А еще через несколько мгновений, подчиняясь повелительной магии наготы под горячими струями душа Сара издала стон, ощутив его больше чем «близко» - в себе. Обхватив сзади ладонями ее мокрые бедра, он, с какой-то неожиданной для самого себя злостью, вдавливал себя в ее смуглое тело – снова, и снова, и снова … Пока хриплым, булькающим стоном из собственной груди не обозначил спасительный рубеж освобождения…
- Это было грубо. – Удивленно произнесла она, когда, набросив халаты, они наконец вышли из душа.
- Это было хорошо…
- Но это было грубо. Ты умеешь удивить девушку!
- Умение тут ни при чем – «так звезды сошлись» … Стоп!
- Что?..
- Я оказался здесь 12 декабря 2112 года…
- Да примерно полгода назад, точнее – четыре с половиной месяца.
- Подобные сочетания числа 12, согласно всем мистическим учениям, указывают на вмешательство Высших Сил. Пространственно-временная «геометрия» наших перемещений от подножия Кайласа, сама по себе была обусловлена некоей «механикой», а не разумной волей. Но совершенно очевидно, что эту механику создала некая Разумная Воля.
- Знаешь, я как-то слышала, что ты – ученый. 12 декабря 2112 года это 23 кислева 5873 года по еврейскому летоисчислению, и конечно, это какой-то день по календарю Майя, Китайскому, Индусскому и прочая, и прочая – несть числа вариантов, которые к числу 12 не имеют никакого отношения.
- Ты мне как-то говорила, что в колледже вам преподавали мою методику применения принципов объектно-ориентированного программирования к идентификации непознанного. Видимо, ты была не очень усердной студенткой. Еще Отцы-Основатели (Института Судьбы) сформулировали принцип «массовой популярности», согласно которому места, артефакты, идеи, отмеченные этим феноменом несут определенный энтропийный или судьбоносный потенциал. Я не думаю, что много людей за этим окном ответят тебе на вопрос: «Какой сегодня день по календарю Майя?». И даже тех, кто знает, какой сегодня день по еврейскому летоисчислению, будет гораздо меньше тех, кто правильно назовут григорианскую дату. А потому дата моего «прибытия» не может быть статистически случайной. Это какая-то подсказка, но на что она указывает?
- При нашей первой встрече, когда в мою лабораторию вошел директор института, ты назвал его «Гончар». Что это значит?
- А как называешь его ты и что ты о нем знаешь?
- Практически – ничего, кроме того, что он живет ДОЛГО. Создавая Институт Времени с моим легендарным прадедом, они выстроили многоступенчатую, но очень эффективную систему «выявления таланта», которую положили в основу кадровой политики и которую ревностно и с азартом совершенствуют лучшие «умы» института. Постепенно из наиболее одаренных сложился «ближний круг». И как-то само-собой, по молчаливому, но безусловному согласию всех членов «клуба», никто не интересуется причинами его долголетия. Он просто есть, как есть Эйфелева башня в Париже или Статуя Свободы в Нью-Йоркском порту. В конце концов, это естественно, что Институт Времени возглавляет человек, владеющий какой-то из его тайн.
- Ты только что, изумительно в своей непосредственности, описала механизм возникновения мифа: это ЧУДО, но это так ЕСТЕСТВЕННО, ибо, что может быть естественнее чуда(?!) – основа языческого мироощущения. Ты говорила, что создание института было связано с какой-то тайной. Кажется, пришло время выяснить – какой! Нам пора возвращаться.
Дорогу назад, в академгородок Аравийской долины, они проехали почти молча – слишком многое случилось за эту поездку: насыщенность ВРЕМЕНИ создавала ДЛИТЕЛЬНОСТЬ, никак не соответствующую физическим характеристикам ПРОСТРАНСТВА – проделанному пути.
Институт встретил их обычным «белым шумом» большого улья, однако, переступив порог лаборатории, они увидели Гончара, сидевшего в одном из «гостевых» кресел с видом терпеливого ожидания «непременно имеющего место быть», что было далеко необычно, тем более, что о своем приезде они никого не предупреждали.
- И давно ты так? – Поинтересовался Вадим, тоном человека, давно разучившегося чему-либо удивляться.
- Не очень. Хотелось первым сообщить вам радостную новость – мы летим на Крит. Как прошла поездка? – Вдруг спросил он, почему-то повернувшись к Саре.
- Нормально. – Ответила та, неожиданно для самой себя отведя глаза в сторону.
- Почему? – Вадим пристально смотрел на Гончара, словно ответ должен был разрешить какую-то подспудно подразумеваемую, но невысказанную тревогу.
- Почему летим или почему только сейчас?
- Почему только сейчас?
- Пришло ВРЕМЯ. Я все объясню на месте.
Ожидавшее их на крыше, овальное «блюдце» ионолета бесшумно взмыло вверх и, набрав высоту, устремилось на запад.
* * *
- Люблю сумерки. – Гончар с видимым удовольствием вдохнул чистый прохладный воздух, чуть пахнущий морем.
Они развернули лагерь на небольшом каменистом плато у входа в пещеру, находящуюся примерно в полутора километрах от туристической «Диктейской пещеры Зевса». Собственно, «развертывания», как такового не было – конструкция ионолета позволяла быстро и «безболезненно» превратить внутренний объем в три небольших, но удобных спальных отсека, а «лагерь» представлял собой разведенный под открытым небом костер, к которому они подтащили, валявшееся неподалеку, бревно. Вадим и Сара сидели на бревне, а Гончар расположился в удобном раскладном шезлонге, напротив.
- Почему мы не идем в пещеру? – Вадим глубоко затянулся приятно ароматизированной light сигариллой. – Неужели тебе не хочется поскорее найти третью Лучезарную Дельту?
- Нет. Тем более, что я уже ее нашел …
- Ты хочешь сказать, что уже был здесь?!
- Да. И упреждая твой следующий вопрос, что здесь делаете вы, отвечу – всему свое время. Насколько я понимаю, это тебе. – С этими словами Гончар протянул ему, залитый пчелиным воском, медный тубус примерно тридцати сантиметров в длину и около десяти – в диаметре, извлеченный из, стоявшего у его ног, небольшого походного рюкзака.
Слегка трясущимися руками, Вадим соскреб воск со шва крышки деревянной рукояткой охотничьего ножа, в спешке захваченного во время торопливых сборов в институте. Тревожная уверенность в том, кто является «отправителем» этого послания, наполняла грудь странным ощущением «тесноты». Было трудно дышать. Справившись, наконец, с крышкой, он достал хорошо сохранившийся свиток из телячьей кожи, испещренный написанным на современном (во всяком случае, ему) иврите текстом. Почерк был щемяще знаком, хотя и искажен непривычными писчими инструментами и материалом.
«Мир тебе, мой гениальный, мой единственный, мой радостный возлюбленный! Я совершенно искренне желаю тебе мира и благополучия, ибо первое слово, которое приходит на ум, когда я думаю о тебе – РАДОСТЬ. Не знаю, сколько времени прошло для тебя между нашим «сеансом связи» и тем моментом, когда ты впервые развернул этот свиток. Для меня это была целая жизнь, которой я заслужила право писать эти строки. Я соврала тебе (и думаю, в глубине души, ты это понял) – шестой царь Великого Рима Сервий Тулий не был сыном невежественного сабина Спурии, он твой, а точнее, наш сын. Он очень похож на тебя. И так же как ты, подвержен моментам «мечтательной задумчивости», в которой так мило проявлялся твой талант и в которой теперь так мудро проявляется его СИЛА. И тогда я просто вижу твое лицо. Я знаю, это тяжело, а может быть и больно, принять, но пусть утешением тебе будет то, что ты можешь им гордиться. К сожалению, «механика» СИЛЫ, разбросавшей нас по временной оси от подножия Кайласа, чужда (как и всякая механика) таким чисто человеческим проявлениям, как чувство гордости, радость обретения или жгучая боль невозвратимой утраты. Динамика взаимодействия этой силы с миром людей, определяется законом «энтропийного баланса ВРЕМЕНИ», или, в переводе на наш, человеческий, язык – необходимостью, ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ. При этом распределение тяжести исполнения предназначения изначально было очень НЕСПРАВЕДЛИВЫМ. Мой нынешний возраст (не хочу обременять тебя такой подробностью) располагает к философии: эта несправедливость является воплощением какого-то глобального диссонанса мироздания, проявляемого в мире людей как СТРАДАНИЕ. Страдание – это не наказание и даже не искупление. Это результат несоответствия нашего ВЫБОРА логике ВЕЛИКОЙ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ, но именно это право на ошибку, СВОБОДА ВЫБОРА, делает нас людьми. Мы, я и твой сын, были ДОСТОЙНЫМИ людьми, достойно прожившими свою жизнь – исполнившими предназначение. У каждого из нас оно было разное. Твой сын создал, а точнее – воссоздал, в языческом мире прецедент совершенно новой для него социальной логики, в основе которой лежит СОВЕСТЬ. Он воссоздал его по откровениям НАШИХ Священных Книг, Священных Книг Иудаизма, оберегающую и целительную мудрость которых мне удалось взрастить в его, изначально израненной, душе. В чем же было мое предназначение?! Очень долго я думала, что оно – родить и воспитать Великого Царя Великого Рима. Но я ошиблась … А точнее – это «человеческое» воплощение целесообразности моего ПЕРЕМЕЩЕНИЯ. Механика СИЛЫ требовала другого – найти третью Лучезарную Дельту. А это уже связано с твоим предназначением, которое тебе еще предстоит исполнить. Я не знаю, в чем оно заключается. По своему опыту, могу сказать, что оно не будет простым, но только исполнив его, ты придашь смысл нашим СТРАДАНИЯМ. Странно сознавать, но на исходе своей жизни, несмотря ни на что, я ни о чем не жалею. Я ухожу с тихим и радостным ощущением ПРАВИЛЬНОСТИ ВЫБОРА и только могу пожелать тебе того же, ибо это ПРИЯТНО. Прощай, любимый!
Твоя Кьяра …»
- Ты знаешь, что в письме? – Взгляд Вадима, устремленный на Гончара, искажала странная оптика слез.
- На этот раз – нет. Если не заметил, тубус был запечатан.
- «… Механика СИЛЫ требовала другого – найти третью Лучезарную Дельту. А это уже связано с твоим предназначением, которое тебе еще предстоит исполнить. Я не знаю, в чем оно заключается…»
- Ну что ж, вот и пришло то время, о котором я говорил. В первый день твоего пребывания здесь … - Гончар на мгновенье задумался. – Странная история: «здесь» - означает локализацию места, мы же говорим о локализации ВРЕМЕНИ. Так вот, в первый день твоего пребывания ЗДЕСЬ, я уже обмолвился о существовании института наблюдателей, одним из которых являюсь я. Мы называем себя «смотрителями». Смотрителями Сириуса. Планетная система Сириуса – наиболее близкий к вам из обитаемых миров Великого Космоса. Но дело не в расстоянии – функционал, заданный на n-мерном интервале и вычисляемый вами по квадратичному алгоритму Пифагора – для нас не более, чем методическая абстракция. Наши миры связаны иначе – они являются элементами единой энергетической системы. Очень примитивно, это похоже на простейший электрический колебательный контур, где роль конденсатора играет двойное солнце Сириуса – голубая звезда и белый карлик, а роль индукционной катушки выполняет ваш мир. Вот только энергия, преобразуемая в этом «контуре» не имеет ничего общего с электромагнитной. Вы называете этот вид энергии – ВРЕМЯ. Это означает, что время в наших мирах протекает и ощущается совершенно по-разному, а главное, это означает, что разрушение любого из этих элементов приведет к гибели всей системы. Поэтому институт наблюдателей симметричен – смотрителем Земли в мире Сириуса является Ханох (Енох), седьмое поколение после Адама, а наши полномочия далеки от созерцательного любопытства. Это, в буквальном смысле, вопрос «жизни и смерти», а ваша эмоциональность, в сочетании с предоставленной вам свободой выбора, постоянно создает ситуации, склоняющие «чашу весов» в сторону последнего, что, время от времени, требует «корректирующего вмешательства». В один из эпизодов такого вмешательства оказались вовлечены вы, но каждый такой эпизод – это констатация нашего провала. Не думаю, что сильно вас удивлю, если скажу, что нашей главной задачей является профилактика. Много лет назад мне пришлось объяснить это твоим друзьям, так как соображения «профилактики» потребовали инициировать, найденную вами в Хастинапуре, Лучезарную Дельту в капсуле Козырева. Побочным эффектом этой инициации стало установление многоуровневого канала связи с мирами Сириуса, к чему вы были, да и остаетесь, совершенно не готовы. Чтобы сохранить в тайне существование этого канала и был создан Институт Времени.
- Но если «канал» уже создан, то зачем тебе третий пирамидон и, как ты очень «проницательно» заметил, что здесь делаем мы?
- Воплощаем ТВОЕ предназначение! А для этого одного пирамидона недостаточно. Необходимо синхронизировать сигнал, а это, как я уже, опять-таки, говорил, требует, как минимум, трех активных. Пирамидоны институтской крипты я уже активировал. Остался только этот. Как и Кьяра, я не стал изменять его «локацию», перемещая в институт – расстояние роли не играет, а есть в этом месте нечто, что делает его особенным… Как и твое ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ: мое время подходит к концу, я должен был назвать преемника, я назвал тебя …
- ?!!! Но разве «смотритель» на Земле не должен быть с Сириуса? – Потрясенный, Вадим сказал первое, что пришло в голову.
- Есть прецеденты. Первым из них был Метушелах бен Ханох (Мафусаил). Ваши легенды гласят, что накануне Великого Потопа, он ходил «на край Земли», к своему отцу, Ханоху (Еноху), пытаясь предотвратить неизбежное. На самом деле, он сделал то, что сейчас делаем мы – активировав три из пяти земных Лучезарных Дельт, он предстал пред отцом своим, смотрителем Земли на Сириусе, Сияющим Ангелом Метатроном, бывшим когда-то седьмым поколением после Адама, по имени Ханох. В результате, его внук, Ноах (Ной) был облечен ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ спасти геном всего живого на Земле.
- Ангелом Метатроном???!!!
- Видишь ли, наши миры не просто «разные» - они диаметрально противоположны. Это касается не только «физики», но и «социальной составляющей». Вы, будучи абсолютно разными даже по своей биологии, не говоря уже о способностях, провозгласили своим социальным идеалом ДЕМОКРАТИЮ, понимаемую, как равенство социальных возможностей. В нашем мире нет такого понятия, как «идеал», ибо «желание» и «необходимость» для нас – тождественные понятия. Поэтому социальной структурой планетарной системы миров Сириуса является жесткая иерархия. У нас другие отношения с Творцом, поэтому на вершине этой иерархии стоят те, кого вы называете ангелами. «Ротация» возможна только Его волей. Так Ханох стал Ангелом Метатроном.
- Но Мафусаил был Великим Воином, сражавшимся с демонами! А я не воин – я программист!
- «Воин» - это не профессия. Это состояние души, в котором ты находишься со своего рождения, ибо в твоих жилах течет та же кровь. Теперь ты обладаешь ЗНАНИЕМ, в чем состоит твое предназначение. Но только он, Ангел Метатрон, может наделить тебя СПОСОБНОСТЬЮ его исполнить. А потому, тебе предстоит проделать путь своего древнего предка, явив себя пред Сияющим Ликом Ангела.
- Значит он не вернется?! – Голос молчавшей все это время Сары был абсолютно спокоен. И даже в глазах не было ни слез ни страха – в них было страдание.
- Он обязательно вернется, ибо это и есть его предназначение.
- Но это уже будет не он. Это будет Великий Смотритель, видевший Лик Ангела Метатрона!
- Я оказался достоин твоей любви сейчас. Почему же ты думаешь, что я могу стать ее не достоин, когда вернусь?!
- Я боюсь не этого. Я боюсь, что я окажусь недостойна любви Видевшего Сияющий Лик!
- Смешные вы, люди. – Одними губами усмехнулся Гончар, от чего его глаза показались особенно грустными. – И в этом не только непреходящее обаяние этого мира. В этом ваша сила – вы всегда остаетесь людьми. Поэтому, кто кого «достоин», не зависит от ангелов. Это решать вам. Но нам действительно пора.
Звезды постепенно гасли на уже светлеющем, но еще черном небосводе. Предутренняя «зябкая» прохлада покрыла росой не только окружающие предметы, но и их лица – они даже не заметили, как прошла ночь. Сырость под сводами пещеры была более «плотной», ощутимой. Пройдя по береговой кромке подземного озера – «родовых вод Реи», они очутились перед нишей, казавшейся естественной, если бы не противоестественная, даже на взгляд, филигранность гранитных плоскостей, стоявшей на грубом постаменте, пирамиды. Из небольшого, едва заметного углубления справа от постамента, Гончар достал свитки. Не торопясь, с какой-то ритуальной тщательностью, один за другим он провел все пять свитков под пирамидой, постепенно разворачивая их по мере продвижения через узкий зазор между пирамидой и постаментом. Вокруг ниши возникло «холодное» голубоватое сияние, плавно воплотившееся в световой столб, уходящий ввысь сквозь своды пещеры. Свечение, обладало странной гипнотически-повелительной силой: оно не приглашало, оно ПОБУЖДАЛО к действию – сделать ШАГ. Шаг, отделяющий его от этого свечения.
- А как же ты? – Вадим в упор, не мигая смотрел на Гончара. – Ты еще говорил, что ваша «ротация» обусловлена тем, что вы смертны, а это означает …
- Это означает, что не должно тебя волновать, ибо не в твоей власти. Но мне неожиданно приятно твое сострадание. – Глаза Гончара, казалось, стали чуть «глубже» обычного и в них появилось что-то новое, очень «человеческое», но что, однако, невозможно выразить человеческими словами. – Наверное, я слишком долго здесь пробыл. Оказывается, человечность заразительна, но я рад, что даже у нас еще нет от этого прививки.
Повинуясь взаимному, уже не сдерживаемому порыву, они обнялись. Желваки на скулах Гончара рельефно обозначили переживаемые им ЧУВСТВА.
- Я вернусь. – Вадим повернулся к Саре, прежде чем шагнуть в очерченное СВЕТОМ пространство.
- Я знаю. Я слышала. Мужчины много обещают. Гораздо больше, чем могут дать …
- Но ты же знаешь, что я вернусь …
- Я знаю …
Он еще слышал звучание ее голоса, уже оказавшись внутри СВЕТА. Свет был не просто ярким. Он был ВСЕОБЪЕМЛЮЩИМ, «плотным», осязаемым …
Беседа. Фрагмент девятнадцатый.
«Встань и иди из страны твоей, от родни твоей и из дома отца твоего в страну, которую Я укажу тебе.» Бытие (12:1).
Выжженная солнцем каменистая пустыня своей необъятностью почему-то воплощала мысль о ДОЛГЕ. Редкие столбики, поднятой вихревыми потоками, пыли были похожи на нотные знаки странной партитуры звучащей музыкой Баха, чуть хрипловатым аккордом начала провожая Рыцаря в Сияющих Доспехах, размеренной поступью задающего ритм этого звучания, в кульминации токката создающей пространство выжженной солнцем каменистой пустыни.
«И Я сделаю тебя народом великим и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь благословением.» Бытие (12:2).
- Что ты видишь?
- Я вижу выжженную солнцем каменистую пустыню.
- Это пустыня твоей души. Что ты чувствуешь?
- Долг.
- Перед кем?
- Не знаю. Наверное, перед людьми?
- Что для тебя люди?
- Они достойны любви.
- Неправда! Здесь не то место, где можно лукавить, или говорить то, что НУЖНО, сдавленный ограничительной силой нравственных постулатов твоего мира, ставших привычкой.
- Они мне безразличны.
- Еще.
- Они раздражающе безразличны. Они мешают думать.
«И Я благословлю благословляющих тебя, а проклинающих тебя прокляну; и благословятся тобой все племена земные.» Бытие (12:3).
- Что ты слышишь?
- Музыку. Это Бах.
- Я тоже. Смотри.
Они плавно взмыли ввысь в объеме места, восторгом полета превратившего выжженную пустыню в, залитую весенним буйством красок, долину. Постепенно он обнаружил, что перспектива долины соткана из человеческих лиц, воплощающих в цветной гамме калейдоскоп эмоций.
«А еще он думает, что он умнее всех и может учить других, что им делать, требуя к себе уважения, подобающего только начальникам, которых в грош не ставит. Совершенно нетерпим к критике, так как считает, что только его слова правильные. Выбрал себе в коллективе любимчиков, к которым относится по-особому, оказывая разлагающее воздействие на остальных и утверждая, что ВЛАСТЬ – это всего лишь чиновники, которые тоже могут ошибаться. А не ошибается только ОН!». В тусклом свете лампы человек старательно выводил слова доноса, с видимым удовольствием вспоминая все новые раздражающие подробности. «Для него нет ничего святого и не существует авторитетов, кроме него самого, а потому, он просто опасен».
Долина запестрела грязновато-фиолетовыми очагами подлости в, ставшей свинцово-серой, массе тяжелой заботы.
- Что ты чувствуешь?
- Отвращение.
- Значит они больше тебе не безразличны?
- Нет! Они отвратительны!
Пульсирующими оттенками серого воплотилось их неторопливое, задумчивое движение над долиной к возникшему над кромкой горизонта далекому свечению радужного Величия.
Чиновник равнодушно скользил по, утомляющим своим однообразием, бессмысленным строчкам очередного доноса. Это не его вина, что они их пишут, но их бескорыстное (как правило, хотя и не всегда) усердие наполняет канцелярию неизбывным потоком, позволяющим ему оправдывать свое жалование, на которое он содержит некогда красивую, но поблекшую от тяжелого быта, и, все равно, любимую жену и не очень здоровую дочку. Многоопытный глаз сразу выделил «опорные точки» лежавшего перед ним текста: «власть», «чиновники», «ничего святого», «авторитетов». Он не гордился своей работой, но очень боялся ее потерять. Этот страх жил в нем всегда, уродующей тупой болью, от которой не избавляла даже привычка. Он знал, что делает эту работу лучше других и лишь осознание своего профессионализма наполняло его приятным чувством соответствия. Отложив донос в сторону с пометкой «важно», он вызвал посыльного.
Сияние далекой радуги робко отразилось в матовой глади тяжелой повседневности с вкраплениями грязно-фиолетового, оживив свинцово-серую тяжесть ЗАБОТЫ, желтоватыми переливами страха.
- Что ты чувствуешь?
- Презрение, жалость … Наверное, больше жалость – они слишком ничтожны. Ими движет страх, наполняющий их души так, что ни для чего другого места уже больше не остается.
- Страх за себя?
- Не только. Разве это важно?
- Если это страх за других, то разве он не порожден ЛЮБОВЬЮ, которой «нашлось место» в их душах?
- Если их любви хватает только на страх, то они еще ничтожнее, чем кажутся.
Пространство наполнилось восходящим звучанием лабиального 8 футового регистра, на самом высоком накале откровений вдруг рассыпавшегося острыми витражными осколками, преломившими дальние грозовые красные сполохи.
Чины, звания, награды – бледные призраки того, к чему он по-настоящему стремился все эти годы – ВЛАСТЬ, банальными мильными вехами разметившие его жизнь – полный опасностей и лишений, путь к власти. Во имя этой великой цели он вставал в полный рост перед лицом чужой злобы, в «горячих точках» великой державы, ведя за собой отряды отчаянных наемников, не боявшихся ничего, кроме его гнева. И вот, наконец, он достиг. Он властвует … в жалкой пыльной провинции. «Лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме» - как раздражала его всегда эта поговорка, придуманная, как он считал, убогими неудачниками, в оправдание своего ничтожества. Значит он – неудачник?! Так вот он, итог, вот она награда за верное, «не за страх, а за совесть», СЛУЖЕНИЕ?! И все из-за таких вот «умников»! Взгляд непроизвольно упал на жгучие, как кислота, строки лежавшего перед ним доноса: «ВЛАСТЬ – это всего лишь чиновники, которые тоже могут ошибаться. А не ошибается только ОН! Для него нет ничего святого и не существует авторитетов, кроме него самого». Ну что ж, он покажет этим умникам, что такое настоящая ВЛАСТЬ и чем он отличается от чиновников! Жалкое ничтожество, ты даже не представляешь орудием какого урока ты станешь! Это будет публичный процесс, который они запомнят НАДОЛГО!
- Что ты чувствуешь?
- Гнев! Обиженное быдло! В нем даже нет сомнений в узурпации права решать судьбу Гения! – Долина внизу наполнилась гневным пыланием красного, постепенно разбавленным ядовито зеленым чувством обиды. – И где же те, кто с таким восторгом внимал его откровениям, наполнявшим душу целительной чистотой осуществимой Благодати?!
Внезапно он ощутил, как в апостольские аккорды Баха вплетается рыдающая скрипка Сен-Санса.
- Они страдали.
- От собственной трусости и бессилия?! Какая удобная форма страдания!
- «Молчи! ты глуп и молоденек» . Это страдание стало формой преодоления собственных трусости и бессилия, в конце концов воплотившись в бессмертное «Quo vadis, Domine?» - жертвенную решимость стать достойными Его любви. Любви, ВЫСТРАДАННОЙ Им еще до креста – в предрассветной тени Гефсиманского сада, перед пугающим ликом СУДЬБЫ, уже начавшей воплощаться повелительной неизбежностью рокового доноса.
- Значит, это ЛЮБОВЬ?! – Звучание окрасилось ярким радужным сиянием, воплощая СЛОВО, которое нужно было вспомнить. Ах да – Величие! Чего же не хватает в этой палитре и почему решительные сочные мазки этого многоцветья подернуты дрожащим маревом ТРЕВОГИ, мешающей воплотиться универсальной идиоме гармонии. – А как же подлый доносчик и державный палач?!
- Не абстрактной теорией, а ЛИЧНЫМ, из плоти и КРОВИ страданием ИСКУПЛЕНИЯ Он воплотил для них ВЕЛИЧИЕ ЛЮБВИ, став ПРИЧИНОЙ любить, ОЩУТИТЬ то, что всегда жило в их душах, подавленное подлостью неверия, парализующим душу страхом, коростой ложных устремлений … Потрясенный отчаянием непоправимости содеянного, доносчик возвращает кровавую мзду, а державный палач вдруг задается вопросом, немыслимым в контексте всей его предстоящей этому моменту, жизни: «… что есть истина?» (от Иоанна. 18:38).
- А что есть истина?
- А ты попробуй так: «...никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (от Иоанна. 14:6).
- Но если Он воплотил Любовь, то истина в том, что прийти к гармонии с Творцом можно только любя?! …
- Это твой ответ. Но ты должен знать, что это не просто упражнение в риторике. Это страдательный залог ТВОЕЙ судьбы! Готов ли ты к этой ноше?
- Мне страшно …
- Почему?
- Я чувствую ДОЛГ.
- Перед кем?
- Перед людьми!
- А что для тебя люди?
- Они достойны любви!
- Тогда встань и иди …
Эпилог.
- Когда у великого и неподражаемого абстракциониста Джексона Поллока, спросили, как он понимает, что картина закончена, тот ответил: «Как, разве это не очевидно?..». И вот, мы подошли к эпилогу – это очевидно.
- Ну да. «В общем, все умерли».
- Извини, Гончар, но ты хотел быть человеком, а люди смертны – это уже не в нашей власти. Впрочем, то, что ты здесь, говорит о нашей гуманности – можешь не торопиться.
- То, что я здесь, говорит о том, что у меня остались кой-какие дела. И от вас это, как вы правильно заметили, не зависит.
- Да бросьте, господа! Это было весело и, по-настоящему, интересно.
- Как-то Стивен Кинг сравнил писателя с китайским бамбуковым колокольчиком: колышимый ветром, он может издавать совершенно удивительные звуки, но абсолютно бесполезен в закрытом помещении.
- Ну особо ПОЛЕЗНЫМ он не является, даже продуваемый ветром, но аналогия, действительно, прозрачная. Каким образом тебе в голову пришла идея отождествить ВРЕМЯ и СОВЕСТЬ?
- Ну, я бы мог долго и убедительно об этом рассказывать, но самым честным ответом будет – «НЕ ЗНАЮ»! Уже потом, de facto, я стал находить все новые и новые подтверждения этой идее, но откуда пришла она сама, я не знаю …
- Тем более, что идея «пришла» не тебе – ты ее только констатировал, или, как сейчас говорят – «озвучил». Это что-то фундаментальное и то, что она «проявилась» таким образом, наталкивает на размышления …
- Интересно, какие?
- Подобные откровения, по определению, не могут быть случайными. Случайным является лишь «выбор инструмента», то есть – нас с вами.
- Другими словами, ты хочешь сказать, что, в поисках эффектного сюжетного хода, мы натолкнулись на некое фундаментальное свойство пространства-времени?
- Судя по всему. А это, в свою очередь, означает, что грядут большие перемены.
- Ох!!!
- Ты, кажется, далек от оптимизма?
- Опыт, который «сын ошибок трудных» , как-то не очень располагает к оптимизму при слове «перемены».
- Стареем, господа. А как же «ветер перемен», раздувающий паруса «Бригантины»?
- Которая в «флибустьерском дальнем синем море»? Какой банальный антиквариат.
- «Не затушай лучин сосновых, пока не разожжен фонарь. Покаты слов не создал новых, не заглушай звучавших встарь» . Ибсен, господа. Несмотря на всю их романтическую наивность, мне когда-то очень нравились эти стихи о далекой и загадочной, как мечта, «Бригантине». А строчка «вьется по ветру Веселый Роджер», вызывала почти «тактильные» ощущения. Почему-то тогда их приписывали Багрицкому. Лишь много позже я узнал, что их автора звали Павел Коган. Павел Давыдович. Собственно, «Давыдовичем» он стать так и не успел – погиб в 42-м в боях под Новороссийском, когда ему было 24 года. Так же, как не успел увидеть хотя бы одно свое стихотворение напечатанным при жизни.
- Удивительная судьба – не будучи печатаемым, он стал популярным поэтом сталинской России и при этом ухитрился избежать концлагеря. Фактически, он был поэтом «андеграунда», что для того места-времени было просто немыслимо.
- Когда-то Пильняк сказал, не дословно, но очень близко к тексту: «Ну почему, прежде, чем я припаду к чистому роднику искусства, в нем обязательно должен выкупаться редактор?». А это возвращает нас к СОВЕСТИ.
- Это возвращает нас к эпилогу. Все это время мы лицедействовали, стараясь скрупулезно следовать логике «сценической» правды. И вот он – финал. Нужно успеть сказать что-то важное.
- Господа?
- Вадим?! С возвращением. Рады тебя видеть!
- Взаимно. И поверьте, это искренне. Но вот что меня беспокоит. Все это время мы говорили о ПЯТИ Лучезарных Дельтах, однако «задействованными» оказались только ТРИ …
Его слова вызвали внезапную неловкую паузу, какая возникает, когда кто-то озвучивает общую, но по какой-то причине, «табуированную» тревогу…
* * *
- Зачем мы здесь? – Сара внимательно смотрела на Гончара. В ее взгляде не было страха, но была спокойная, «пристальная» уверенность в ожидаемости ответа.
В зените полной луны, исчисленной особым положением звезд, ночью Великая Пирамида Гизы отбрасывала резкую короткую тень, на границе которой стояли Гончар и Сара.
- Когда он вернется, ему нужен будет помощник, а точнее – помощница.
- Как для тебя – Ребекка?
- Возможно. Но я не могу знать этого точно. Я не могу знать, каким образом Великая Пирамида проявит твой ТАЛАНТ.
- А у меня есть талант?
- Не кокетничай. Ты всегда это знала.
- Я не кокетничаю. Я просто хочу остаться тем, кто я есть – «очень талантливой», но очень влюбленной в него женщиной. Хотя нет, не «влюбленной» – любящей.
- Ну что ж, если ты так хорошо понимаешь разницу, то ты готова. Ты даже не представляешь, на что способна СИЛА ЛЮБВИ.
- Да будет так …
С этими словами она пересекла ГРАНИЦУ ТЕНИ.
* * *
Сара шла по солнечной стороне широкого проспекта, недалеко от делового комплекса Евросоюза, наслаждаясь «декадентским» теплом золотой осени. Строгий, но в то же время элегантный деловой костюм мягко облегал ее по-юношески стройную фигуру, одновременно подчеркивая зрелую женственность форм. Ей вслед оборачивались. Почти невольно. Она свернула к небольшому, но с «аристократической скромностью» оформленному кафе, незаметному со стороны проспекта. Вадим поднялся ей навстречу.
- Здравствуй.
- Здравствуй.
- Я должен сказать тебе что-то очень важное.
- Сначала я.
- Нет. Это важнее. Я люблю тебя. Господи, как же я тебя люблю!..
- Я знаю, но ОНИ уже нашли «Око Мира». Хочешь их остановить?
- Зачем? Если бы я мог ЗАСТАВИТЬ их делать то, что нам нужно, они бы делали то, что делают сейчас. Но в какой-то момент нам, разумеется, придется вмешаться. Главное – не пропустить!
Но это уже совсем другая история…
Страдательный залог
© Copyright: Ганди, 2023
Свидетельство о публикации №223042800715
Свидетельство о публикации №223042800715
Рецензии