Мантра

Вчера выпал первый снег и выпал обильно. Теперь картина за окном больше похожа на зиму, чем на осень. Эта наметившаяся определенность исподволь вселяет некоторую определенность и в меня. Разная идейная эквилибристика, преследовавшая меня в последние несколько дней, начала сходить на нет. Все возвращается на круги своя; чувствую, как возникает с новой силой уверенность в осмысленности образа жизни, который веду. Надеюсь, уверенность вернёт мне и Веру.

Я встал сегодня в семь часов утра. Постель подо мной была не расстелена, сам я был в верхней одежде, а на столе позади горела лампа. Я вспомнил тут же, что ложился в половине первого зачем-то на диван: кажется, чтоб о чём-то подумать, но больше всё-таки потому, что ленился занять себя полезным делом. Видимо так и уснул.

Дверь моя была не заперта, и меня удивило, что отец ни разу не зашёл ко мне ночью или ранним утром – отчитать за то, что засыпаю со светом. Может статься, он сам уснул рано.

Я выключил лампу и пошёл чистить зубы. Затем заправил постель, налил кофе и читал Бхагавад-Гиту, непрестанно поклёвывая носом. Отец к тому времени тоже поднялся: я слышал за дверью его передвижения. Читая свои двадцать страниц, я то и дело отвлекался на посторонние мысли. Мне виделся настойчиво мой полушубок, новая кепка и туфли, и как я иду одетый во всё это где-нибудь в людном месте, а люди обращают внимание.

Если в такие мгновения сон начинал меня охватывать, видения становились особенно яркими, и мне нравилось в них погружаться. Затем я вдруг сбрасывал дрёму, словно по щелчку, и возвращался к чтению Бхагавад-Гиты, к какой-нибудь строке, которую не мог преодолеть уже несколько минут, и на которую уже начинал из-за себя сердиться. В конце концов я дочитал, хотя и мало, видимо, чувствовал читаемое, то есть мало сопереживал и впускал в сердце. Больше исполнял как повинность и думал постоянно о полушубке, кепке, туфлях и людном месте.

Потом я прочитал десять кругов маха-мантры. Читать старался медленно, чётко выговаривая слова, а главное, стараясь размышлять о чём-нибудь богоугодном или, по крайней мере, абстрактном, оторванном от своих хотений. Вначале сдерживать себя удавалось, и я концентрировался на словах молитвы. Но дальше меня снова срывало к беспокойным мыслям о работе, своей одежде, об отношениях своих с людьми и своём характере. В какой-то момент молитва стала как бы не слышна, и остались одни только мысли. Я думал и думал о всякой чепухе, потом возникал вдруг собственный голос: «Харе Кришна, Харе Кришна...». Я возвращался и пытался вновь сконцентрироваться. В такой борьбе всё и прошло. По большому счёту я остался побежден.

Потом я вымылся, побрился и позавтракал. Дочитал «Дьявола» Толстого, который в целом понравился, но не поверилось в концовку, где Иртенев себя убивает. Такой финал не вытекал. Видимо, Толстой хотел скорее завершить или просто не знал, что делать с историей дальше, и развязал таким образом. Вторая концовка правдоподобней, но тоже что-то не то.

Затем я составил план на завтрашний день по работе. Сначала написал, что необходимо сделать на странице ежедневника, а потом приклеил к ней же листик белой бумаги, дабы завтра вести список того, что будет сделано. Больше не буду доверяться своей памяти: она стала часто меня подводить. Иногда в голове все спутывается до такой степени или так полно стираются воспоминания о каком-то событии, что мне начинает казаться, будто это уже не рассеянность, а начало какой-то болезни. Леонард из фильма «Помни» говорил: «Доверять можно только фактам – не воспоминаниям. Память интерпретирует...».

С недавних пор я разделяю эту мысль. Буду всё записывать.