ДУЕТ

Деду Игнатию было холодно. Причём, не просто холодно, а холодно по-настоящему. Особо поддувало в правый бок. Дырка там в одёжке, что ли? Он подошёл к большому настенному зеркалу и внимательно осмотрел правый бок тулупчика. Никакой дырки не было. А холод был. Дед Игнатий прошёлся по дому, пытаясь найти место, где бы меньше дуло. Но, куда бы он ни заходил, холод преследовал его везде: и в кухне, и в спальне, и в гостевой. Игнатий вернулся в залу, как называла большую комнату дочка, сел у окна и хотел, было, закурить, но вспомнил, что дочка не любит, когда курят в доме. Он вздохнул, убрал папиросу и попытался поплотнее закутаться в тулупчик. Не помогло.
Если честно, он плохо помнил, как оказался тут. Вот, вроде бы, ещё совсем недавно сидел в их уютной квартире, пил чай в кухне, постепенно погружаясь в сладкую дрёму, а потом вдруг – раз, и очнулся уже здесь – в их старом деревенском доме.
Дом был действительно старым – ещё его бабки дом. А той, как она говорила, достался от отца. Дед Игнатий помнил, как ещё пацанёнком облазил этот дом весь, от погреба до чердака, прочувствовал пятками каждую ступеньку старой скрипучей лестницы, запомнил каждый синяк пониже спины, регулярно оставляемый тяжёлой деревянной дверью. А потом, год от года, дом потихонечку начал меняться. У лестницы на второй этаж появились металлические перила, двери стали менее массивными и уже не хлопали по известному месту, рамы на окнах превратились в стеклопакеты, а старый дубовый пол скрылся под ковровым покрытием. Словом, молодёжь переделала его под себя,  сообразно собственным понятиям об уюте и красоте. Может, поэтому он и не любил в последние годы бывать здесь. В последний раз приезжал… дай бог памяти… да, три года назад. Тогда к детям друзья с Урала приехали, и в их маленькой трёшке стало тесновато. Вот он и вызвался на недельку переехать на дачу. Тогда он ещё крепкий был, мог сам себя обслуживать… Да и лето стояло жаркое…
Но сегодня дом был таким, как тогда – восемь десятков лет назад. Чуть рассохшиеся полы поскрипывали под ногами, обои на стенах исчезли, уступив место исконным массивным брёвнам, почерневшим от времени, да и рамы в окнах были ещё теми – дедовскими, неказистыми, но крепкими. Игнатия это преображение почему-то совсем не удивляло. Наоборот, даже радовало. Ведь, если дом помолодел, то, значит, и он как бы вернулся в пору своего детства… Вот, только, дуло, и холод в боку донимал всё сильнее и сильнее.
Дед Игнатий отвлёкся от воспоминаний и вновь вернулся к вопросу о том, как он здесь оказался. Вернее, даже, не как, а почему. Может, опять к детям кто приехал? Но ведь сейчас не лето, да и возраст у него не тот, чтобы бросить его тут, в глухой деревне, одного. Насколько он помнил, жилых тут осталось четыре дома. Их, да ещё в трёх домах бабки жили. Если не померли. Хотя, наверное, не померли – дети бы сказали… И, всё же, почему он здесь?
Игнатий вновь потянулся к карману, собираясь достать папиросы, и вновь вспомнил про дочку. Но потом, решив не обращать внимания на пустые запреты, махнул рукой и решительно достал папиросу из пачки. В конце концов, его это дом или не его?! Он закурил, но к своему удивлению не почувствовал вкуса табака. Ни вкуса, ни запаха. Он удивлённо хмыкнул и тщательно загасил окурок о донышко старой консервной банки. Вот ведь конфуз какой: запаха табака не чувствует, а как дует в правый бок – чувствует совершенно явственно.
Ладно, похоже, он опять отвлёкся. Итак, сам сюда он приехать не мог: этот факт не требует доказательств. Да и запомнил бы, если бы сам приехал. Хотя, какое тут сам? Сюда теперь только на машине добраться можно, а так от станции три километра. По лесной дороге. Значит, не сам. А кто?
Дед Игнатий достал новую папиросу и чиркнул спичкой. Вот, и спички ещё! Он уж, почитай, лет десять спичками не пользовался – зять отучил. Купил ему одноразовую зажигалку, а спички выбросил. Хотя, конечно, от зажигалок прикуривать сподручнее: щёлк, и всё. А спички – они ломаются. Особенно теперь, когда руки стали так сильно дрожать…
И чего же так дует?! Игнатий, поскрипев табуретом, попробовал повернуться к источнику холода другим боком, но дуло по-прежнему справа. Словно какой вентилятор там был приделан и поворачивался вместе с ним.
Он вздохнул и вновь повернулся к окну. За окном был старый, заснеженный сад. Даже не сад уже, а дремучий лес из корявых яблонь и кустов не пойми чего. Совсем молодёжь сад запустила! Попробуй, сотвори такое во времена его бабки! Ужо досталось бы! Он вгляделся в гущу деревьев, вспоминая, какими они были когда-то молодыми и статными…
Вдруг Игнатию почудилось в их глубине какое-то движение.
«Ну, вот, – подумал он, – сейчас кто-нибудь придёт и всё мне объяснит. И как я здесь оказался, и почему».
А, может, почудилось?
Он вновь, напрягая свои старческие глаза, вгляделся в глубину сада.  Нет, не почудилось. Чуть касаясь кустов, с которых не падало почему-то ни толики снега, шла девушка. Нет – Снегурочка. Нет, не Снегурочка – внучка. Ну, правильно – внучка! Ведь он её с детства кликал Снегурочкой, с тех пор, как она, лет в пять, явилась с прогулки вся в снегу. Долго называл, лет десять. А потом перестал. Ну, да ладно! Внучка ли, Снегурочка – сейчас всё и разъяснит!
Он продолжал смотреть в окно, а Снегурочка приближалась к дому, но словно не шла по снегу, а плыла над поверхностью земли. Вот она поравнялась с окном, потом на секунду исчезла и возникла уже в комнате.
– Что же ты, дед, окошко не закрыл? – с ласковым упрёком спросила она. – Посмотри, весь дом выстудил! И сам, наверное, замёрз.
Дед Игнатий глянул – и впрямь! Окошко-то не прикрыто! Вон уже весь подоконник снегом замело!
А Снегурочка повернулась к окну, толкнула раму и провела рукой Игнатию по боку, по тому месту, куда дуло. И сразу же ощущение холода стало пропадать.
– Я сейчас печь затоплю да блинов тебе нажарю, – продолжала Снегурочка. – Ты хочешь блинов, дед?
Блины Игнатий любил. Об этом в доме все знали, так что можно было и не отвечать. А внучка взмахнула рукой, печь загудела, засветилась изнутри, и на сковородке, чудесным образом появившейся на чугунном круге, заскворчал первый блин. И запах, обалденный запах, поплыл по воздуху, мгновенно превращая дом из стылого и заброшенного в тёплый и уютный.
– Вот, – сказала внучка, – всё и готово. Вставай, все только тебя и ждут. – И поцеловала его в щёку.
Дед Игнатий хотел спросить, кто это все, и… проснулся. И вдруг понял, что нет никакого деревенского дома вокруг, а лежит он в собственной постели в своей квартире, а из кухни плывёт дивный запах свеженажаренных блинов. И слышатся голоса дочки и зятя, и ещё чьи-то, Игнатий не разобрал, чьи. И окошко – посмотрел – прикрыто, и не дует ниоткуда… Только бок под аккуратно подоткнутым одеялом слегка холодит. Но уже не так, как там, на даче.
– Сейчас, Снегурочка, сейчас встану, – кивнул он. – Кости только слегка разомну…
– Ой, дед! – улыбнулась внучка. – Ты опять меня Снегурочкой назвал! Как в детстве! Ладно, вставай и иди есть блины. А окошко больше не открывай. Дует…