Телефон

– …которое вам ближе всего.

Ведущий зачитал из синей папочки с зажимом очередное задание для молодежи.

– А начнем мы, начнем, пожалуй, с Петра Николаевича. Уж вам-то наверняка несложно ответить на этот вопрос. Пожалуйста, задайте направление, покажите пример молодым.

Петр Николаевич опомниться не успел, как уже держал в руках микрофон. Несколько минут назад его внимание отвлекли потрескивание дров в костре и танец языков огня – подвижностью и плавностью они напоминали струи воды, текущие не вниз, а вверх. Он сделал над собой усилие, чтобы вернуться сознанием туда, откуда не удалялось тело – в молодежный лагерь.

– Что я должен назвать?

– Назовите имя Бога, которое вам ближе всего.

– Отец, – не задумываясь, ответил пресвитер, когда понял, о чем разговор.

– А почему вам дорого именно это имя?

– Почему?..

Петр Николаевич замешкался. Столб дыма от костра шатнулся в его сторону, и то ли из-за его слезоточивого действия, то ли по другой какой причине его глаза накрыла влажная пелена. Благодаря этой странной оптике очертания фигур на лавочках расплылись, зато перед глазами встала картина, которую он вспоминал уже бессчисленное количество раз.

Его папа, известный и уважаемый служитель, говорит по телефону, сидя за своим рабочим столом. Телефонный аппарат громоздкий, зеленый, со стрекочущим диском, который маленький Петя так любил крутить в те времена, когда телефон еще не превратился в ядро притяжения внутри планеты папиного кабинета. Но в этой сцене, неизменно всплывающей в его памяти в ответ на два слога «о-тец» или «па-па», Петя уже не мальчишка – он студент-первокурсник.

Николай Васильевич часто отсутствовал дома по неделе и больше. Приезжая, он привозил детям «сюпизики», как их называла Катюша, младшая сестра Пети, но вскоре после этого снова отъезжал. А когда был дома, то был… Вроде, и дома, а вроде, и нет.

Первые несколько дней после приезда папы дети ходили дома на цыпочках – мама оберегала покой отца. Он был совершенно выжатым и, даже уже выспавшись, подолгу лежал, глядя в потолок невидящим взглядом. Потом садился, нащупывал коричневые тапочки, вздыхал, поправлял прическу, пододвигал к себе пухлый блокнот и начинал звонить.

Папа участливо говорил по телефону с невидимой сестрой Таней, братом Василием, Михаилом Иосифовичем, Тамарой Петровной и прочими нуждающимися в его ценных советах людьми. Было ясно: перестань папа с ними говорить, на том конце телефонного провода все обрушится. Петя не подслушивал специально, но поневоле узнавал, у кого муж неверующий, кто отвечает за заготовку дров, а кто искушаем малодушием.

Папа продолжал уделять внимание и им – семи своим детям. Читал им книги, вывозил в парк, катал на санках. Но… это был не тот папа, который когда-то катал Петюню на спине. У того папы была подпрыгивающая походка, взъерошенные волосы, смеющиеся глаза и расстегнутая сверху рубашка. У этого – ежедневник на краю стола и паспорт с билетами в кармане пиджака.

И вот Петя, студент первого курса, стоит у входа в кабинет с зеленым телефоном. Папа знал, что сын отъезжает именно в это время. У папиного уха матовая трубка с вьющимся проводом. Папа слушает, время от времени задает вопросы, кивает, делая пометки в ежедневнике. На спинке стула висит пиджак, у шкафа стоит чемодан, на столе сиротливо остывает чай.

Петя учится в соседнем городе, неделю назад он приехал домой на каникулы. И случилась удача – всю эту неделю папа был дома. А в их отношениях по необъяснимой для Пети причине случился ренессанс – папа расспрашивал его про учебу, будущую профессию, однокурсников, несколько раз гулял с сыном, угощал мороженым, что-то рассказывал.

Нет, прыгающая походка папе не вернулась, и пробор был на месте, и рубашка оставалась застегнутой доверху, но хотя бы в петиной походке появилась радостная пружинистость.

– Пап, я уезжаю, – выразительно раздвигая губы и показывя рукой на часы, громко прошептал Петя.

Отец взглянул на него, рассеянно кивнул и продолжил делать пометки в блокноте.

Петя не знал, что делать дальше, он уже прождал за стеной целую вечность окончания этого разговора, больше ждать было нельзя, до автобуса оставалось всего ничего. В глазах щипало, а в животе кто-то затянул тугой узел, мешающий и вдохнуть, и выдохнуть.

– Пап, я пошел, – отчаянно прошептал Петя в последний раз.

Папа не выпустил карандаш из правой руки, зажал трубку левым плечом и помахал сыну освободившейся рукой. И сразу вернулся к разговору с неким братом Никитой, который диктовал важные цифры.

– Так почему Бог дорог вам как Отец? – нетерпеливо переспросил ведущий, возвращая Петра Николаевича к реальности. И вкрадчиво подсказал: – Может быть, потому что ваш папа, Николай Васильевич, был таким добрым и мудрым?

Пресвитер учащенно заморгал, произнес что-то неразборчивое, закашлялся, а ведущий, приметивший недовольное шевеление молодежи, ловко выхватил микрофон у него из рук и уже подходил к хохотушечке в красной блузке.

– Ну, а для вас…

Поток слов из колонок мешался с дымом из костра, а взгляд Петра Николаевича вернулся к худенькому студенту в темном коридоре. Выходя из дома под равномерное журчание бархатистой, начальственной речи отца, Петя зачем-то снял трубку с параллельного телефона.

И услышал гудки.

28.04.2023