Выбросы

  Неделю шли выбросы  отравляющих веществ  с  местного химзавода…

     Жителей города это не волновало, тем более, что никто ничего об этом не говорил, СМИ молчало, все вели привычный образ жизни, будто химзавод просто бесперебойно работал и всё.



     Потом, когда все закономерно загорелось, жители города не удивились и продолжили свой обычный  образ жизни, им было все равно, их  присутствующее людское равнодушие удивительным образом сочеталось с городским равнодушием жителей этого населённого пункта, что делало из них не просто нелюдей, а каких- то недочеловеков-монстров.

       Городских монстров, которые были равнодушны, в первую очередь, к самим себе, что не оставляло никакой надежды на проявление каких -то чувств и эмоций по отношению к другим.
 
      Пришлые давно покинули этот оазис извращённых монстровых   любовных утех, а кто не успел, стремится удалиться,  куда подальше от этих зомбиков.

      Но сейчас, даже спрятавшись  за стенами своих квартир и подальше от маргинального люда, они в полной мере успели вдохнуть те химические заводские выбросы ядовито желтого  цвета,  а потом и тот угарный газ, что с радостью принес ветер, когда в цеху,  наконец,  полыхнуло.

      Защититься не удалось.

   Да никто и не предупредил, что надо, когда ещё  только выбрасывало химическую дрянь в городскую окружающую среду,  а жители этой среды дышали ею, как чистым кислородом. 

    Впрочем, зачем было говорить и предупреждать, ежели тут городское равнодушие в сочетании  с людским позволяло ничего не делать и молчать в первую очередь .

   Всё  проявилось, как на лакмусе, гораздо позже, когда у кого- то, кто не молчал, но прятался, начались проблемы со здоровьем, что было следствием начатых выбросов отравляющих веществ.

           Он стал напоминать круглую  головку сыра с дырками  вместо глаз,  от чего на мир смотрел,  будучи  весь опухшим и отёкшим, через щёлки,  видя всё  меньше и меньше, выглядывая через них,  как в узкие  бойницы оборонительной стены старинного  средневекового замка.

        Дышать по этой же причине нормально не мог,  есть тоже,  и,  теряя  каждый день  силы, с трудом передвигал  ставшие похожими на слоновьи, ноги.
     В таком режиме продолжал наслаждаться результатами состоявшихся выбросов, о которых никто ничего не сказал, но они были.

      Тем временем пустота  в головах, рассеивающаяся  мраком сознания, позволяла  жителям этого города ничего не замечать.

      Она никогда уже не наполнялась  никакой человеческой мыслью, что и делало их полностью равнодушными и к тем листьям на деревьях, которые выглядели, как опрысканные какими - то бытовыми веществами,  а следствием чего превратились в какие- то кудлатые бумажные завитушки и стали похожи на человеческих покойников.

       И эти покойники,  вместо здоровых лиственных цветений,   давно стали нормой для людей,   населявших эти городские  пейзажи,  где ими же, этими жителями,  покупались  за баснословные деньги квартиры,  того не стоящие, за стенами которых денно и нощно  раздавались скрежещущие  звуки строительных арматур,  а по ушам  бесконечно туда и обратно  елозили железные колеса товарняковых  поездов.

        Тем временем, уплатив за всё  это огромные  бабки, как за стоимость столичной даже двухкомнатной  квартиры,  весь этот пустой неадекват, считающий себя  крутым бомондом, давно и сам превратившийся в сплошной химзавод, сидел у  себя на душной  верхотуре, часто взятой у банка в ипотеку,  и наслаждался своей такой жизнью, будто сидя на ядерном  реакторе, который мог в любой момент рвануть, а они,  даже зная об этом, продолжали молча сидеть и думать, что это лучшее, что может быть в этой жизни.

     Та  равнодушная пустота, которая по любому  и сказать- то ничего не могла, от того,  что ей, пустоте, всё  было,  всё  равно и говорить ей не просто нечего было, а нечем.

    Не пустотой же,  в конце концов!

      Потому и давно уже этот оазис пустоты  и безлюдья,  объезжали стороной разные инфраструктурные предприятия, завязанные на логистике, что обычно делается  для людей, и к этому тоже давно привыкли  жители  этого городка,  им было по барабану, что никто не хочет заходить в их город, никто кроме ещё  каких- нибудь химически отравляющих их жизнь  элементов. Лакмус в этих ситуациях срабатывал точно. И,  если надо было запустить какую -нибудь старую химическую развалюху именно здесь, пожалуйста, а не сеть продовольственных магазинов открыть,  под общий родимый равнодушно молчащий шумок, пожалуйста.

           А на тихий писк одного- двух, из тех, пострадавших от выбросов, что надо бы, как этого, его,  детскую площадку бы установить, вместо коробок, на которых местная пьянчужная тварь сидит,  либо хоть одну скамейку в центре этого чудесного городка установить,  что б от дома,  не теряя не имеющееся  и так уже здоровье, не только же выбросы, мог дотелепаться  до так нужного тебе магазина, так вот на такой писк, как на чужой роток не накинет администрация города тут свой грязный платок,  и всё   пойдёт по прежнему   —    то  самое людское равнодушие, помноженное на городское, всё  это под знаменателем, то,  что всех это устраивает, все всем довольны —     имеющейся пустотой, отцы города,  и,  как правило, пришлые назначенцы, которым как и коренным жителям, всё,   всё  равно, и потому пустота в головах не просто растёт, а множится.

        У них давно вместо человеческих  голов химические колбы, когда уже и лакмус на случай, что всё   снова сработало,  как те выбросы, бесперебойно,  не нужны.


   Костерок горит, еретичков поблизости не видно.


    Просто кому- то дико плохо.

  А он ни раком, ни боком к вашему  заводу.

     Он просто не успел сделать ноги с этого ядерного полигона, только спрятаться за прогнившими стенами старой “хрущебы.”


    И вот,    надо  же, не повезло.   Наглотался самого чистого угарного газа, приправленного химическими отравляющими  ядовитыми элементами,  из тех выбросов, из той колбы, что носят вместо голов  жители этого прекрасного городка и в ус не дуют    потому что их людское равнодушие,  давно скрестившиеся с равнодушием городским,  и позволило  им стать той вечной  пустотой в извращенной форме собственного  благополучия и принять это,  как норму жизни, когда сначала  химические выбросы, а потом пожар, а им всё  равно, как тем трём поросятам, когда их жизни на кону стояли, а смерти в лицо им  дышали.

    Свиньи же,  что скажешь, в человечьем обличьи и без разницы в каком статусе, в  лице пришлых городских управленцев, призванных разрушить всё  до конца, хотя,  и рушить уже нечего,  или тех, коренных пустотных маргиналов во всей своей красе, ибо других тут и не было никогда, даже в  зачатке.

      Они здесь такими уже рождались,   находясь  в пустотах утроб своих матерей в ожидании выхода в  свет  в статусе равнодушных городских жителей в сочетании обычного людского равнодушия, как взрывчатое вещество  из химической колбы.

29.04.2023 г
Марина Леванте