Фьорд. Серые призраки. История суперсолдат

 
      

      Не могу с полной уверенностью сказать возникла ли мысль о побеге, в тот холодный осенний вечер, когда я узнал о случайно подслушанном разговоре двух офицеров СС. Скорее мысль эта созревала давно и обрела, наконец,  форму реальности с появлением среди нас четвертого пленника.
      Гулко лязгнул засов на бункерной двери, и угрюмый охранник втолкнул в камеру последнего постояльца, нижняя койка для которого пустовала уже с неделю.
      Высоченный, худощавый мужчина лет тридцати едва не задевал головой низкий потолок. Черные, как смоль, волосы его, мокрые после санитарного душа, топорщились в разные стороны. Жилистые руки обнимали матрац с нехитрыми постельными принадлежностями.
      - Здравейте! – с лёгким кивком головы произнес он, и, бросив матрас на койку, подал руку – Митко!
      - Болгарин? – услышав язык, спросил я, пожимая сухие пальцы.
      - Да, аз сим от Варна, - ответил он и добавил - я из Варны! По русски тоже говорю, до войны учился в Москве в химико-технологическом.
      - Армеец?
      - Нет, болгарское народное ополчение, партизан!
      - Савула, украинец, тоже партизан, - я кивнул на здоровяка с нижней койки слева. Тот приподнялся, протянул широкую ладонь.
      На верхней койке над ним заворочался, повернулся, задремавший было, седой не по годам парень лет двадцати пяти:
      - Лёха, русский, из Кронштадта, летчик!
      Мои товарищи обменялись с Митко рукопожатиями.
      - Меня Андрей зовут, из Саратова, разведчик,  - представился и я. - Ну, вот и познакомились.
      Дальше разговор потёк сам собой и Митко коротко рассказал свою историю, как вступил в ополчение, сражался с врагом в карпатских лесах, попал в засаду, был контужен, пленён.
История эта до боли знакомая и очень схожая во многом с нашими уже не удивляла.
      - Трудно сказать, повезло тебе или нет, что не погиб и в плен попал, - слушая болгарского партизана, проговорил я, - Норвежский Фьорд это билет в один конец.
      Митко кусая обветренные губы, исподлобья посмотрел на меня:
      - И сталось им моё бренное тело ради этого из Освенцима сюда переправлять?
      
      Мутная, никогда не гаснувшая лампочка в нише под потолком служила нам и луной и солнцем. За темным узким окном, надвигалась долгая северная ночь.
      
      - Ты не понял Митко, до тела твоего никому тут дела нет, если только не попадёшь в корпус, где сжигают биомусор.
      - Это как?
      - Це если ни на що не сгодишься, - пробасил Савула, и замолк, не стал дальше меня перебивать.
      - А на что я должен тут сгодиться?
      - Ты что нибудь слышал про супер солдат? – спросил я.
      Митко накинул на жилистые плечи серое байковое одеяло, сидя привалился к щербатой стене, задумался на мгновение:
      - Это те, которые быстрые, как стрела, стойкие, как железо, живучие и сильные, как дикие звери? Как же, слышать слышал, ходили у нас легенды, да встречать не приходилось.
      - Повезёт, жить останешься, сам таким станешь, только себе принадлежать уже не будешь - ни мыслей, ни воспоминаний, как у механического пианино.
      Болгарин наморщил высокий лоб, пытаясь понять.
      - Тебе уже давали коктейль?
      - Нет. Только кашу и чай.
      - Ну, значит, завтра получишь первую порцию.
      - А что за коктейль такой?
      - Ядрёная штука, я хочу тебе сказать, глотнёшь стаканчик, не чувствуешь ни боли ни страха ни усталости. Ну и мысли все отшибает напрочь. Только норму твою никто не знает, поэтому давать будут понемногу, постепенно. Сначала по одной ложке, потом по две, потом по полстакана и когда за месяц доведут до стакана в день, считай, твоя песенка спета, не владеть тебе своим разумом. Будешь только следовать приказам.
      Митко словно застыл, только блеск черных живых глаз в полумраке выдавал его неподдельный интерес.
      Я продолжал:
      - Коктейль сначала сразу помногу давали, всем без разбора, косила жижа эта людей направо и налево. Причём мозги так отшибало, что помирали или с ума сходили окончательно. А им сумасшедшие не нужны, им надо, чтобы ты команды выполнял, вот и стали доводить до нужной дозы за месяц.
      - А что потом? – хрипло выдавил Митко, поежившись в одеяле.
      - А потом? Потом ты становишься супер солдатом. И доходишь, мм…, как это у летчиков называется, а, Лёха? – глянул я на верхнюю койку.
      - Точка невозврата. - послышалось сверху.
      - Точно! – согласился я и продолжил. – Процесс обращения в супер солдата необратим и тогда всё, конец истории. Жижу вскоре вовсе перестанут давать, только в прежнее состояние сознание никогда уже не вернется, проверено. А с теми, кто не выдерживает, всё просто, вон видишь, там, корпус мерцает огоньками, слева? Это кочегарка она же крематорий или цех утилизации биомусора, как тут называют умерших и свихнувшихся. Кормить счастливых сумасшедших, сам понимаешь, никто не собирается, поэтому всех в топку и вопрос закрыт. Да и лишнее топливо не помешает, холодно здесь.
      Если бы окружающая обстановка не была столь реальна Митко решил бы, что его разыгрывают. Он поморщился, недоверчиво взглянул на меня и осторожно спросил:
      - А вы сами, то, сколько уже здесь?
      - Две недели.
      - Но почему тогда…
      - Почему мы всё еще в своём уме и светлой памяти?
      Митко кивнул.
      - Тому що на цего голубоглазого хлопца, що сидит перед тобою,  мы должны молиться як на икону! – мешая родной язык с русским, вставил Савула.
      - Недолго молиться осталось, через неделю-другую всё вскроется и что тогда? – отмахнулся я и рассказал Митко, что в первые дни приема «коктейля» меня на улице во время построения охватил острый приступ тошноты, и я машинально сорвал с камня какую-то мелкую травку, положил в рот. Минут через десять почувствовал, что «коктейль» перестал действовать и, сознание вернулось в норму, в отличие от физических возможностей.
      Митко оживился, сбросил одеяло, прошёлся по камере, разминая ноги – для него человека науки картина теперь приобрела самые ясные очертания.
      - Будь я сейчас в Болгарии, поднял бы чарку самого лучшего вина! Это же открытие, научное открытие, пусть случайное, но это так. Андрей, ты же нашёл антидот, понимаешь?
      Однако через секунду осознав, что камера далеко не самое лучшее место для восторженного научного диспута, он вернулся на койку и сказал:
      - И вы целых две недели ломаете комедию?
      - Да! Для всех за этой дверью мы будущие супер солдаты. Если доведется, завтра поглядишь, что эти ребята из себя представляют. Только не знаю чему ты так рад, выжить здесь антидот этот никак нам не поможет, итог, что для настоящих суперсолдат, что для нас, выдающих себя за них, один, безвестно сгинуть в горниле войны.
      В коридоре послышались шаги часового и, хотя говорили мы вполголоса, тут же затихли, пережидая, понимая, что осторожность никогда не помешает. Было слышно, как за окном одиноким волком воет суровый норвежский ветер.
Минут пять мы сидели в напряженной тишине, прислушиваясь к каждому шороху.
      - А бежать? – почти не шевеля губами, словно боясь быть услышанным безмолвными стенами, едва слышно произнес Митко, когда за дверью наступила тишина.
      - А куда ты здесь побежишь? Кругом неприступные горы. С северо-запада ледяное Гренландское море. Сухопутных дорог нет. Водой, сухогруз раз в три месяца приходит под охраной двух эсминцев. Забросит топливо, провиант и прочее барахло да следует дальше на северные форпосты.
      -    А воздухом?
      - Ты про самолёт, на котором тебя привезли? Мы, к слову сказать, тоже на нём сюда прилетели. Потому, как и ты, мы трое прибыли, вместо тех, кто не выдержал здешнего спецкурса. Основной костяк месяцем раньше доставили на корабле. А нас потому и позже, что для пополнения. Так вот, самолёт этот профессора Шнитке, слышал о таком?
      Митко покачал головой.
      Я продолжил:
      - Эта база его затея. Он здесь и царь и бог. Ещё бы, разработки настолько важные, что все исследования и эксперименты находятся под личным патронажем фюрера. И отбирают сюда из военнопленных не всех подряд. Вот ты, сколько в концлагере просидел?
      - Ну, месяца три, наверное, точно.
      - Вот они за это время дела личные изучают, через агентуру сведения собирают - что за человек, при каких обстоятельствах в плен попал, какие заслуги имел. По воле сдавшихся сразу отметают, им слабые и трусы не нужны.  А вот вроде тебя в бою контуженных или предателями проданных и берут, потому, как ты не лыком шит, порох нюхал, партизанил, сам не сдался, до последнего стоял.  Так, что народ здесь не слабый духом. Из хорошего материала больше шансов хорошее изделие получить, сам понимаешь.
      - Так що не боись, Митко, то ж ни концлагерь, голодовать тут не будешь, кормят до отвала, выспишься, як сурок, рейху потрибны крепкие солдаты! – заворочался Савула.
      - Тебе бы всё поесть, да полежать! – донеслось сверху.
      Савула без злобы почти беззвучно рассмеялся:
      - У мене така комплекция, поисти та поспати ни в корысть!
      - Ну да, и в бою тоже?! – не унимался худой, невысокий Алексей, то ли от зависти к богатырскому сложению Савулы, то ли от отчаяния плена, давящего в той или иной степени на всех в этом каменном мешке.   
      - Та що ти знаешь про бой, сбитый лётчик?! – не вытерпел и Савула.
      Они бы, наверное, сцепились, будучи в другой обстановке, но осознание безнадежного и бесславного здесь пребывания в конечном итоге придавало им мудрости, и конфликт стихал так же быстро, как и начинался.
      Митко прошедший концлагерь немало насмотрелся подобных стычек, где ссоры буквально из ничего вспыхивали в секунду и так же быстро гасли в силу своей бессмысленности.
      Поэтому он даже не пошевелился, молча ожидая моего ответа.
      -  У Шнитке личный пилот и охрана, - продолжил я, - которая сопровождает повсюду.  В неметчине у профессора замок, родовое гнездо, так сказать. Вот он и курсирует туда-сюда, когда ему приспичит. В основном на праздники, конечно.
      - А что если захватить самолёт? – уткнувшись в одеяло, приглушая и без того тихую речь, проговорил болгарин.
      - Заманчивая идея, - ответил я, - да только в ущелье у моря стоит зенитная установка. Располосуют самолёт прямо на выходе.
      Мы помолчали ещё с минуту и когда мне стало казаться, что вопрос с побегом исчерпан, ни с того ни с сего и казалось не в тему Митко произнес:
      - В столовой, куда я попал после прилёта, сопровождавший меня офицер пил кофе…
      Единственное, мы сразу поняли, что речь идёт о позднем ужине для вновь прибывших в числе которых сегодня оказался Митко.
      - Пока я доедал свою кашу, к офицеру подсели двое - один низкий такой, лысоватый, в звании обер-лейтенанта, а второй, майор, среднего роста, крепкий, весь такой выглаженный, гладко выбритый, аккуратный как на параде.
      - Так-то ж комендант и начальник базы! – вставил Савула, сразу поняв по описанию, о ком идёт речь.
      Тут что-то надоумило меня спросить:
     - Ну, ты Митко, конечно, не понял, о чём они говорили?
     - Почему не понял?! Я немецкий тоже хорошо знаю, у меня мама немка, только в деле об этом ничего нет.
      Я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу - Митко явно собирался поведать нам, что то более серьезное, чем досужие закофейные разговоры немецких офицеров.
      - Да ладно! - отмахнулся Алексей, сначала с интересом свесивший белобрысую голову. - О чём могут говорить эти подлецы?
      Но Митко неожиданно не отстранился от продолжения рассказа, а напротив стал серьёзен:
      -  У одного из них в руках было моё дело. Он ещё спросил по русски, кто я, откуда, уточнил мою фамилию. Нигде не написано, что я знаю немецкий. Я не стал им говорить. Сначала они обсудили моё появление здесь, определили мне место, полистали досье, а потом переключились на вопросы по снабжению базы и грузу доставленному самолётом. Кроме прочего майор сказал, что идёт демонтаж зенитной установки. Дня через два её перевезут сюда и установят на скалистом выступе в начале взлётно-посадочной полосы.
      - Ага, це щоб долго не ловить пташку, если вдруг задумает без команды вылететь с гнезда! – протянул Савула.
      - Неужели демонтируют!? - удивился я. - Ну ладно, если это защита от возможного побега, а если на базу будет совершён авианалёт? Кругом горы и вход в ущелье лучшее место для атаки, его то зачем оголять? Без прикрытия туда и десант легко может высадиться.
      - А? Не! - отмахнулся Митко. - Сказали, взамен, только позже подвезут какую-то новую установку, улучшенную, и поставят на выходе из ущелья вместо старой, так что охраны только прибавится.
      - Так що куковать нам тут до самой вечной спячки!
      - Э, не спеши, Савула, такие прогнозы делать! – возразил я. - Это, кажется, шанс и другого точно не представится! Те несколько дней пока завертится рокировка с зенитками, небо то будет открыто!
      Я поднял голову, взглянул на острое плечо и торчащую из-под одеяла светлую макушку, и с надеждой в голосе задал единственный, наверное, самый главный сейчас вопрос:
      - Лёха, ты как? Местный Люфтваффе оседлаешь?
      - Без разницы! – донеслось сверху всего два слова и всем сразу стало понятно, что пилот у нас есть.

***
      Утро выдалось на удивление солнечным, и живо напомнило мне тот самый первый день, когда я оказался здесь:
      …Подъём. Умывание. По сигналу часовые любезно распахнули двери многочисленных камер и мы, смешавшись с другими военнопленными, самостоятельно высыпали во внутренний двор под неусыпное око стоящих по периметру автоматчиков.
      Построились, прошли в столовую. Каша, белый хлеб, сливочное масло и крепкий чай с сахаром. С трудом вспоминалось, когда я последний раз так завтракал.
      Когда с едой было закончено, столовую посетил профессор Шнитке, там мы с ним и познакомились. Каждому немедленно выдали по маленькому стаканчику. Профессор при участии коменданта лично следил, чтобы каждый осушил его до дна.
      Приняв дозу, я сразу почувствовал, как в жилах заструилась горячая кровь, а тело наполнилось энергией сжатого под давлением взрывоопасного газа в металлическом баллоне.  Казалось, меня разорвет изнутри, вены лопнут, а глаза вылезут из орбит. Сердце билось, как паровой молот.
      Через минуту это состояние сменилось легкой тошнотой и чувством жжения в гортани, а ещё невозмутимым спокойствием и полным безразличием ко всему происходящему вокруг, мышцы налились силой и я почувствовал, что легко смогу согнуть металлический прут или разорвать корабельный канат…
      Сегодняшний день мало чем отличался от предыдущих.
      Перед построением я присел на замшелый камень у края плаца под видом завязать шнурок на ботинке, нащипал под тонким слоем первого снега горсть мелкой травы, благо, ее требовалось совсем чуть-чуть, и быстро засунул в карман.
      На плацу все встали в шеренгу по четыре человека. Без Митко нас в ряду было трое. Его как новенького увели для отдельного обследования в лабораторию.
К слову сказать, в первый день моего появления здесь мне бросилось в глаза, что из сотни военнопленных никто не курил. Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что полпачки папирос, которые в первый вечер мы с Савулой делили на двоих, остались нетронутыми. Курить теперь не хотелось совсем. Все, как и говорил Шнитке, обследуя нас, новоприбывших перед началом эксперимента.
      - Вам, воины, не надо бояться, вреда никакого нет. Ни табак, ни алкоголь больше не будут иметь над вами власти. Я сделаю из вас невероятных бойцов с железными мускулами и несокрушимой волей, людей наделённых  сверх возможностями! Запомните, вам выпала большая честь – послужить на благо великой Германии! - вот его слова.
      Он ещё много чего говорил, нахваливая свой коктейль, везде и всюду каждую секунду ища признания своих достижений.
      Я же смотрел на каменные лица стоящих рядом и боялся представить, что творилось бы у нас троих в головах без нейтрализующего действия антидота.
      Глаза солдат были затуманены, лица скупы на эмоции и безмолвны, как изваяния. Мне с трудом верилось, что люди эти бывшие наши сослуживцы: красноармейцы, партизаны, воины союзнических армий. Вот, стоит рядом высокий широкоплечий с копной волос пшеничного цвета, выбивающейся из-под сержантской кепки, какой-нибудь весёлый балагур и первый парень на приволжской или уральской деревне Степа, а может Николай. За ним чернявый пониже ростом, горбоносый, с маленькими усиками на загорелом лице, возможно завсегдатай французского бистро Бастиан или Вивьен. Дальше, с фронтовым шрамом на пухлой щеке, плотный коротконогий похожий на медведя винодел из солнечной Румынии Раду или Симон. Где теперь все эти симпатичные ребята охочие до разговора, любящие жизнь и бившие врага до последнего патрона?
      В довесок к действию коктейля, серая, как тень, немецкая форма, поглотила всё человеческое в них, сделав похожими на патроны в обойме оружия, снаряжённого для выполнения воли расчётливого стрелка.
      Я с горьким сожалением подумал о том, что для этих ребят обратного пути уже нет. И что попади я на базу неделей раньше, всё могло быть иначе - «волшебная» трава, возможно, спасла бы всех.
      И, если судьба их, а вероятно и нас троих, да теперь ещё и Митко была, скорее всего, предопределена, то, сколько ещё будет таких, как эта, сотен безликих машин для убийства и разрушения?
      И в этот момент меня посетила мысль, которая, в думах о побеге, скорее всего под влиянием исключительно инстинкта самосохранения раньше никогда не приходила в голову. А что если… Я вспомнил тот самый бронированный сейф, вбетонированный в стену в кабинете профессора. В нём то, вероятно и хранилось «сердце» тех самых разработок по созданию суперсолдат. А что если… забрать его с собой?
      Так история нашего побега стала обретать другой более значимый и весомый смысл.
***

      Ущелье длиною около двух километров выдавалось широкой частью к морю. Здесь, в маленькой бухте скрытой от посторонних глаз был оборудован небольшой пирс, а выше среди камней пряталось хорошо замаскированное крупнокалиберное зенитное орудие.
      База, включая основной корпус, казарму, склад с кочегаркой, плац и полосу препятствий с небольшим стрельбищем располагалась в глубине ущелья километрах в двух от берега на просторной площадке между высоких скалистых гор.
      Прямо за стрельбищем в сторону моря поверхность земли довольно круто поднималась вверх на узкое и длинное плато каменистого холма, и имело, длинную площадку, достаточную для взлета и посадки небольшого самолёта. Здесь и размещалась взлётно-посадочная полоса. Место, закрытое от сильных ветров, было выбрано очень удачно.
      Кривые от извечной борьбы с ветрами низкорослые деревья и кустарники, зацепившиеся за жизнь в краю холодных камней, только придавали ущелью мрачный и нелюдимый вид.
      Над плацом кружили одинокие чайки. Может быть, и наша птичка когда-нибудь воспарит так вольно в небесах.
      Помимо всего перечисленного было здесь кое-что никак не вписывающееся в здешний проект. В казарме мало чем отличающейся от тюрьмы в одной из камер содержалось четверо военнопленных, на которых коктейль не действовал вообще.
      Насколько мне было известно - два испанских войсковых офицера, поляк-танкист и русский моряк из Выборга.
      С ними плотно занимался профессор, проводил разные обследования, отдельно вкалывал какие-то препараты, содержал в специальных условиях едва ли не на уровне пыток холодом, жаждой, голодом и физической нагрузкой, экспериментировал, но всё напрасно. Ни коктейль, ни прочее колдовство не работало.
      Обычно спокойный и погруженный в себя Шнитке в эти моменты буквально терял лицо, становился нервным, вспыльчивым, раздражался по всякому поводу. Ратующий за чистоту эксперимента, брызгая слюной и воинственно размахивая короткими руками, он визгливо кричал на своих ассистентов в белых халатах, снующих, как мыши по лаборатории. Как то при нас во время утреннего осмотра, даже смахнул со стола, разбив вдребезги микроскоп со склянками и  инструментом.
      А в этот день его терпению видимо окончательно пришел конец, но об этом чуть позже.
      Всех давно разбили по взводам. Три группы по тридцать с небольшим человек. Нас формально определили в третий взвод, однако как новоприбывшие активного участия в подготовке вместе со всеми мы пока не принимали. Со слов профессора действие коктейля ещё не достигло необходимого уровня. Рост наших физических показателей согласно ежедневным обследованиям его устраивал, а заглянуть к нам в сознание и понять, что там благодаря антидоту ничего не происходит, находилось за гранью его власти.
      После утреннего построения мы проследовали в основной корпус на второй этаж, где в учебном классе, за партой, с видом оставленного после уроков ученика, уже скучал Митко.
      Расселись по местам. Около получаса Байзель, отставной немецкий офицер высокий статный седоволосый с хрипящим от давнего ранения в шею голосом, на неплохом русском устало преподавал нам основы минирования и устройство мин.
      Савула широкой ладонью откручивал учебный взрыватель, когда без стука, в класс, в сопровождении охраны быстро зашел Шнитке, на ходу поправляя тонкие очки. Он был возбуждён, глаза его горели.
      - Бистро-бистро, фсе са мной!
      Он провёл нас этажом выше в свой кабинет в лаборатории, к трём узким похожим на бойницы окнам.
      Открылся прекрасный вид на плац и полосу препятствий.
Вероятно, мотивационная часть объекта занимала не самое последнее место в эксперименте профессора, потому-что нам предстояло увидеть те самые возможности, которыми в самом скором времени мы тоже должны были обладать.
      На плацу в шеренге стоял первый взвод. Все были с винтовками за спиной и ножами на поясе. Безликие серые призраки.
      Из казармы под охраной вывели тех четверых военнопленных. Они держались рядом, озираясь по сторонам. Высокие черноусые испанцы, русский моряк такой же большой как наш Савула и веснушчатый рыжий совсем молодой поляк-танкист. Мы даже имен их тогда не знали.
      Слева от меня стоял Шнитке. Я искоса бросал на него взгляд и видел, как он в предвкушении чего-то интересного потирает вспотевшие ладони.
      Голосов, команд, бряцанья оружия, за закрытыми окнами мы не слышали, но тут до меня дошло, что ребят хотят использовать, как живую мишень. Я видел, как побелели костяшки на сжатых кулаках Алексея, как играл желваками Савула,  кусал сухие губы Митко.
      Еще вчера полоса препятствий была приведена в соответствие и сейчас  стала похожа на укрепрайон с земляным валом, заборами, колючей проволокой и рвом с водой, ямами с горючей смесью, заграждением из кирпича и в самом конце земляной насыпью с двумя пулеметными огневыми точками. До них было метров двести.
      В другой раз этот ландшафт, подернутый утренним инеем я бы, наверное, принял за зимний городок для детских забав. Реальность же кормила нас не легким кремовым тортиком, а ядовитыми колючими шипами.
      Перед взводом в сопровождении двух адъютантов в начищенных до блеска маршевых сапогах вышагивал начальник базы, Штурмбанфюрер СС или по нашему майор - Фридрих Роммель.
      Фюрер лично наградил его одним из высших военных знаков отличия Третьего рейха — Рыцарским крестом с дубовыми листьями.
      Среднего роста, крепкого сложения, одетый в черное кожаное пальто с меховым воротником. Как и всегда до синевы выбрит. Под фуражкой гладко уложенные светло-каштановые волосы. Эдакий лев Вермахта.
      Своими заслугами Роммель весьма дорожил и очень гордился вниманием руководства Рейха к базе и своей персоне в частности. Внимание было вполне оправданным - на базе царил идеальный немецкий порядок, что в свою очередь качественно влияло на ход исследований.
      Роммель никогда не вмешивался в научные разработки, а осуществлял, как он сам любил выражаться, лишь легкий контроль. Шнитке считал себя здесь звездой на вершине Олимпа. Скажу откровенно, за время пребывания здесь, у нас тоже сложилось такое впечатление.  По тому, как он бойко раздавал команды и отчитывал за малейшую провинность не только эсесовских солдат, но и офицеров. Нам всегда казалось, что последнее слово здесь исключительно только за ним. В этом и состояла наша главная ошибка, но об этом тоже немного позднее.
      С автоматами наперевес отделение охраны из отборных эсэсовцев, выстроилось за спиной у Роммеля.
      Вот он без суеты и лишних жестов даёт необходимые указания офицерам. Те в свою очередь инструктируют взвод, ставят задачи отделениям.
      Никто из пленников не молил о пощаде. Они даже стояли теперь как-то по-другому, близко, почти спина к спине, словно прикрывая друг друга.
      Через минуту тронулся с места грузовик, увозя ребят на огневые точки.
По колючей проволоке пустили электрический ток, воспламенили ямы с горючей смесью.
      И последнее приготовление – был убран подъёмный мост над обрывом, разделяющим дорогу и холм. Теперь путь к нему остался только один, сквозь полосу препятствий.
      Вскоре действие этого немого кино перешло в активную фазу. Вверх взмыла ракета, озарив кроваво-красной вспышкой серое небо над полигоном.
      Взвод суперсолдат, ощетинившись винтовками, мгновенно рассыпался на отделения и рассредоточился на местности.
      Сверху хорошо просматривался весь периметр полигона вплоть до подъема холма, на котором лежала взлетно-посадочная полоса.
      Прямо под холмом, за земляным бруствером, виднелись два пулеметных гнезда, сообщающиеся узким окопом.
      К ним теперь можно было выйти только через полосу препятствий со знанием дела густо пересеченную искусственными преградами и стрельбище открытое всем ветрам, лежащее перед пулеметами.
      Этот котел в сердце ущелья походил на древнеримскую гладиаторскую арену, где в смертельной схватке сходились, словно враги с братом брат – гладиаторы. Бойцы, которые сражались с подобными себе или дикими животными на забаву жаждущей крови публике за право быть освобожденными от рабства.
      И за тысячи лет мало что изменилось в страстях и сознании людей.
      Первое отделение прицельным винтовочным залпом накрыло окопы. Пулеметы на несколько секунд смолкли, пережидая под градом пуль. Вслед гулко грянули винтовочные выстрелы остальной части взвода. В это время первое отделение, оставив укрытие, с бешеной скоростью форсировало ров  с ледяной водой.
      Будучи сам под воздействием коктейля примерно почти в тех же кондициях, я понимал, что ледяная вода для них всего лишь, как теплая вечерняя ванна. 
      Преодолев ров, солдаты залегли прямо в воде, прячась от пулеметного огня за обрывистым берегом. Никто даже не вздрогнул от холода. Сухие винтовки, которые солдаты при форсировании водной преграды держали над головой вновь пошли в ход, вздыбив фонтанчики земли и песка на насыпи окопа. Пулеметчики снова спрятались, прекратив стрельбу.
      Ров остался позади второго и третьего отделений.
      В потемневшей от намокания форме солдаты из бледно серых призраков превратились в мрачные темные фигуры, которые выглядели ещё более устрашающе.
      Дальше всё повторилось, залп, ещё залп и первое отделение выкрадывает несколько метров, приближаясь к окопам.
      В те короткие секунды, пока молчали пулеметы, солдаты прорывались, сокрушая всё на своем пути. С нечеловеческой силой ломали деревянные доски забора, голыми руками рвали колючую проволоку, разбивали ногами кирпичные заграждения и неумолимо двигались вперед.
      Офицеры испанцы быстро раскусили их тактику и, понимая, что под градом пуль невозможно вести огонь, поливали длинными очередями лежащих на земле за случайными укрытиями солдат.
      Я видел, как пули прошивали многих из них и только двое остались лежать, получив смертельный заряд точно в голову. Остальные, несмотря на ранения, из которых хлестала кровь, упорно продвигались к окопам. На некоторых после прохода огневых ям горела одежда.
      Мое незатуманенное сознание с трудом переваривало происходящее, я понимал, что ни один нормальный человек не выдержал бы подобного. Лица моих товарищей выражали те же эмоции.
      С бруствера обороняющихся валил пар от перегретых стволов пулеметов. Одного из испанцев скосила пуля. Вторым горячий свинец отбросил в глубину окопа танкиста поляка. Он так и лежал с открытыми, остекленевшими глазами непонимающе уставившись в бездну неба.
      Моряк и второй испанец боролись, как могли. Последнее, что мы увидели в этом молниеносном бою, как потеряв с десяток убитыми и тяжелоранеными, остальные двадцать суперсолдат, словно разъярённые звери ворвались на бруствер окопа.
      Казалось, земля горела у них под ногами. Голыми руками они буквально растерзали еще остававшихся в живых легко раненных двоих ребят. Жилистый испанец и могучий моряк, как в змеином клубке сцепились с ними в последней смертельной схватке. Испанцу сломали шею и вырвали кадык, моряку выбили глаза, поломали руки и ребра.
      В этот момент мне впервые по настоящему стало страшно и больно от того ужаса который могут сотворить люди с другими людьми.
      Остаток дня никто из нас не проронил ни слова.
      И только вечером в камере перед самым сном я вполголоса подытожил  наш план.
      Итак, после праздников, ровно через три дня профессор возвращается. Как раз привезут демонтированную зенитную установку и будут её устанавливать здесь. На это уйдет несколько часов, тех часов, в которые взлетная полоса и выход из ущелья останутся свободными. С утра в лаборатории будет проходить наше плановое обследование. Я с Савулой нападаем на двух охранников и обезоруживаем их, берём в заложники Шнитке и, прикрываясь им как живым щитом, двигаемся к грузовику. Мчимся к самолёту вместе с профессором и документами из сейфа. Вряд ли кто-то откроет огонь по «бесценной» для Рейха персоне. Лёха разберется с самолётом и всё - путь к свободе открыт. Так выглядел наш замечательный план.
      Однако за три дня до побега произошло цепочка событий, которая, не то чтобы сломала все наши намерения, но совершенно точно внесла свои коррективы.
      Первое что мы внезапно обнаружили - наши физические возможности вернулись в прежнее состояние. Мы вновь стали обычными людьми.
      И если изображать поведение и реакцию сознания как при воздействии коктейля нам ещё удавалось, то физические способности даже от самой лучшей актерской игры никак не зависели. Мы прекрасно понимали, что разоблаченных на предстоящем утреннем обследовании, нас незамедлительно переведут в особую камеру. Дальнейшая судьба не прошедших эксперимент теперь была хорошо известна.
      Второе, то, что старую зенитку из бухты перевезли раньше, чем прилетел самолет. Орудие монтировали прямо при нас. Правда, мы не принимали в этом активного участия, а метали ножи в большой деревянный щит на полосе препятствий и видели, как рабочие крутят болты и гайки, заливают цементом опоры, устанавливают лафет и орудийные стволы.
      Когда мы проснулись на следующее утро, трехствольная крупнокалиберная зенитка поблескивала в лучах восходящего солнца готовая к бою. Эсэсовцы заканчивали выгружать из прилетевшего к концу ночи самолета ящики со снарядами. Однако зенитный расчет еще не был назначен, и орудие до прихода через пару часов новой смены сиротливо пустовало, уткнувшись строенными стволами в рассветный небосвод.
      И третье – Шнитке собирался улететь сегодня же, на целую неделю.
      Время утекало, как песок в песочных часах.
      Подъём. Построение. Завтрак. Всё как обычно. Нас вывели из столовой и сопроводили в лабораторию. По пути на обследование, перебросившись несколькими короткими фразами, мы решили действовать.
      Задумка была напасть на профессора во время проведения тестов, когда все собирались в одном помещении, примерно через час. Сейчас же Шнитке должен был провести осмотр и небольшую беседу с каждым по отдельности у себя в кабинете.
      - Час слишком долго и если… – буркнул мне Митко, поднимаясь по лестнице, но увидев охранников, осёкся на полуслове.
      Возможности переговорить больше не было.
      Митко первым вошёл в кабинет профессора, дюжие охранники которого топтались у входа.
      Я лихорадочно соображал, как нам поступить, примерно догадываясь, что хотел сказать Митко – с минуты на минуту на зенитное орудие заступит боевой расчет.
      И вдруг изнутри кабинета раздался сдавленный приглушённый вскрик. Первыми в кабинет вбежали охранники, а ровно за ними мы втроём. Митко словно знал, что так и произойдёт, когда схватил профессора за шею. Охрана просто машинально среагировала на подозрительный шум, выпустив нас из поля зрения и допустив фатальную ошибку оставляя нас за спиной. Мы же не дали им опомниться. Как говорят – «Тюремщик меньше думает о своих ключах, чем арестант о побеге».
      Дальше события развивались стремительно, как в старой киноленте.
      Савула далеко небезосновательно рассчитывающий на свою физическую силу подмял одного эсэсовца под себя и задушил тут же на месте. Я же действовал более радикально и как меня учили в разведке, быстро заколол второго охранника его же ножом, висевшем на поясе. Через секунду Лёха держал в руках автомат. Я передал окровавленный нож Митко, и он мгновенно приставил его к горлу профессора.
      Увидев так близко к себе чужую кровь, Шнитке вдруг сразу обмяк.
      - Я стелать все, что вы хотеть, только не убивайт меня!
      Эта сволочь никогда не считавшая человеческие жизни жалобно зароптала, когда дело коснулось собственной шкуры. Не раз я видел такое на фронте, но это был исключительный экземпляр.
     На шум бросилась охрана с первого этажа.
     Наиболее резвых Лёха с Савулой короткими очередями положили прямо на лестнице. Другие упали на пол, побросав оружие.
      - Не стрелять, не стрелять! – вывалившись на улицу в объятиях Митко, по немецки истошно кричал Шнитке, вытягивая тонкую гусиную шею в попытке хоть на миллиметр отстраниться от острой холодной стали.
      Митко держал его мертвой хваткой.
      Я тащил большой полотняный мешок из-под марлевой ткани, раздобытый в лаборатории, который с жадностью грабителя без разбора набил содержимым сейфа.
Под истошные крики Шнитке и черными дулами автоматов Савулы и Лёхи охрана покорно уступила нам грузовик.
      В кабине я по-хозяйски быстро разжился автоматом и подсумком с гранатами. Савула крепко связал Шнитке.
      Вздрогнув и обдав лежащих лицами в землю охранников газом из выхлопной трубы, грузовик рванул к взлётке.
      Я глянул с насыпи вниз. Теперь мы были  ровно там, где несколько дней назад четверо ребят приняли смертельный бой.
Но думать об этом уже было некогда, мы с болгарином спешно убирали подъемный мост.
      За эти короткие дни общения с Митко я заметил за ним одну интересную особенность - он как будто предчувствовал многие вещи заранее. Про таких говорят у них третий глаз или глаза на затылке. Вот и сейчас, когда дело стало за малым, согласно нашему плану повредить зенитное орудие, Митко вдруг не сдвинулся с места.
      - Что же ты медлишь, Митко? Беги пока есть время! – крикнул я, когда мы выскочили из грузовика на взлётную полосу и поравнялись с зенитной установкой.
Митко вдруг взял меня за рукав и тихо сказал:
      - Смотри…
      Его слова почти слились с громкой сиреной сигнала тревоги на базе.
      Я посмотрел вниз - у основного корпуса замелькали фигуры пришедших в себя эсэсовцев.
      «Предчувствие, предчувствие…» - надеюсь, сам Митко понимал, что действует наверняка и не ошибается, слушая внутренний голос, ибо ставил под удар план побега и рисковал нашими жизнями тоже.
Ведь если не повредить зенитку эсэсовцы успеют добраться до нее раньше, чем мы поднимемся в воздух.
      - Що, що они кричат?! – на ходу бросил Савула, не понимающий по немецки.
      - Они выводят суперсолдат. Всю роту, – коротко ответил ему Митко, и я почувствовал, как волосы зашевелились у меня на голове.
      - Вы что, еще не поняли?! - крикнул Лёха. - За кем здесь последнее слово?! Наука давно под эсэсовским сапогом. Роммель дал команду нас уничтожить. Баки пустые! Заправляйте, заправляйте скорее!
      И он исчез внутри пилотской кабины.
      А там внизу рассыпалась поставленная в ружье поднятая по тревоге рота. Возле нас засвистели первые пули. Серые призраки начали стремительное движение.
      Суперсолдат нельзя было подпустить к себе, ни под каким предлогом. О рукопашной схватке не могло быть и речи, нас просто разорвали бы голыми руками. Только раскаленное железо могло остановить этих хищников.
      Сходу, запрыгнув в кресло управления зенитным орудием, я вдруг неожиданно для себя осознал, что это уже не люди, а инструмент, страшное оружие в руках врага несущего смерть и разрушение и уверенно поднял глаза на линию огня.
      «Ну что, везучий болгарин, вот и сработало твое предчувствие!» - подумал я, разворачивая зенитку и загоняя в орудие первую кассету со снарядами.
      События понеслись, как камни с крутой горы.
      Я чувствовал, как от отдачи орудия стучат мои зубы и только крепче стискивал их, в безостановочной попытке удержать перекрестие прицела.
      Савула, в кровь, сбивая пальцы, могучими руками срывал крышки ящиков и начинял обоймы снарядами.
      Я почти без перерыва давил гашетку, едва успевая прицеливаться в летящих призраков. Бил короткими очередями насколько было возможно. Иначе меня бы просто снесло отдачей орудия.
      Моё тело трясло вместе с боем зенитки и обдавало изнутри то жаром, то холодом, когда я видел, как снаряды рвут на части тела атакующих.
      Горячие гильзы плавили снег, окутывая зенитный расчет белыми клубами пара.
      А Митко всё возился с заправкой, одному ему было несподручно.
      - Савула, замени меня! - Я бросился к Митко на помощь с автоматом наперевес.
      - Открывай второй бак! – крикнул я ему, закидывая автомат за спину и хватаясь за топливозаправочный шланг.
      Самолёт в отличие от зенитки стоял низко на взлётной посадочной полосе прикрытый с боков камнями и пули свистели над ним, бились в валуны, высекая искры и мелкие каменные брызги, но не причиняли вреда.
      Теперь стало ясно, что пощадить ни нас, ни профессора никто не собирался – Роммель дал команду на уничтожение. Сохранить документы, как я понял, тоже задача не стояла, скорее всего, имелись дубликаты этих разработок.
      - Сколько патронов ещё осталось?
      - Ещё есть!
      - Бей их, бей! - закричал Митко. - Дальше я сам.
      Зенитка замолчала - Савула прячась за камнем, начинял обоймы снарядами.
      Одна из групп прорывалась к складу. Если они успеют, то всё пропало - там гранатомёты! Я рванул к зенитке и перевёл огонь на подступы к складу.
      Только сейчас я заметил – от ударной мощи крупнокалиберного орудия число призраков значительно поубавилось. Их осталось около взвода, человек тридцать, не более, плюс взвод СС - охрана базы. Но те не лезли на рожон, изредка постреливая в нас из-за укрытий с полосы препятствий. Я слышал, как лязгают пули по бронещиту орудия.
     Из-за груды пустых ящиков вынырнул Савула с очередным зарядом.
     - Держи, Андрейка, дави гадов!
      Вдруг что-то ударило меня по ноге. Тяжелая обойма выпала из рук Савулы.
      Богатырь повалился ничком, цепляясь за леер зенитки, захрипел. На широкой груди расплывалось красное пятно. Вражеская пуля нашла воина, нащупала в адском жерле боя.
      Я бросил орудие, подхватил товарища. Ранен. Навылет. Даст Бог, выживет. Я рванул медпакет на поясе. Бинты, вата, марля, всё пошло в ход, засунул под бушлат, под гимнастерку к самой ране, останавливая кровь. 
      Митко выдернул заправочный шланг, закручивал горловину топливного бака на крыле. Затарахтели двигатели - Лёха справлялся с самолётом.
      Савулу надо было спасать. Я потащил его волоком, едва удерживая в одеревеневших руках, с трудом разгибая свои затекшие ноги.
      - Митко, Митко!
      Да разве в этом аду можно было что-то услышать!
      Но болгарин, неожиданно повернулся, распахнул дверь самолета, бросился ко мне. Вдвоем мы подняли Савулу, погрузили на борт. Митко забрался следом. Я все еще стоял на полосе.
      - Давай и ты, Андрей, улетим! – в сердцах крикнул Митко. – Может, успеем?!
      Но мы оба понимали, что кто-то должен остаться. Болгарский партизан в отличие от меня кадрового военного о работе зенитного орудия не имел ни малейшего представления. Всё было предопределено.
      - Взлетайте, ребята!
      Я дернул ручку двери, закрывая самолет. Блеснули, показалось от слез, в полумраке трюма черные глаза Митко. Дверь захлопнулась. Самолет медленно пополз по полосе.
      Зенитная пушка, развернутая боком, словно боевой товарищ, поглядывала на меня, звала в бой.
      В три прыжка я оказался рядом, влез на бруствер, загнал обойму. Под ногами на бетонке их осталось пять, ещё снаряженные Савулой из последнего ящика.
      Призраки уже лезли на бруствер, как черти на свет, другие отворяли дверь склада, дотягиваясь до гранатомётов.
      Я бросил вниз несколько гранат, смешав нападающих с холодной осенней глиной, развернул орудие и втопив гашетку, почти не целясь, высадил обойму. Затрещали двери и стены склада, снаряды легли широким веером, оставив на земле перед входом и внутри, всех, кто оказался там.
      Я потянулся к следующей обойме и почувствовал удар в бок, вроде как саданули оглоблей по рёбрам. Стало горячо, словно прижгли калёным железом - вот пуля нашла и меня! Но враз как-то отпустило, то ли от избытка адреналина, то ли от моего нежелания принять этот факт. Не выронил, дожал обойму, прицелился, дал залп и услышал за спиной ровный свист винтов.
      Откинувшись на сиденье, я увидел, как в сторону моря разгоняется, и быстро набирая скорость, взлетает маленький самолёт, унося далеко-далеко ценный груз и моих верных друзей.
      Тогда, теряя сознание, я ещё не знал, что затерянной среди гор тропинкой, в тыл к врагу, выполняя особую операцию по налёту на базу, вышла группа советских разведчиков.
***