29. 4. 23

В великом противостоянии, Бродского с советской властью, время выбрало победителем поэта, то есть совок распался сам по себе и мечта Бродского о свободном приезде в родной Ленинград, стала более чем осуществима. "Фирму" в то время - (иностранцев), пускали в Питер толпами, на день-два с финских паромов и автобусов. Я жил в это время там, и сам был свидетелем этого разула демократии. И общался с "фирмой" будучи свидетелем того, что в центе города, местного населения гуляло, чуть больше половины.
 Следовательно Иосиф Александрович мог вполне незамеченным, приехать в Санкт-Петербург и посетить родные места уже победителем. Официальное его появление, было бы слишком театральным и сулило бы массу фальшивого восторга, чего больное сердце лауреата всех премий, могло не выдержать. В середине 90-х, он каждое лето отдыхал в Швеции. Брал на прокат автомобиль и пропадал порой на несколько дней. Учитывая, что до Питера от Стокгольма, по морю чуть больше 600 км., - я уверен, что не мог он не приехать на Родину, когда такая возможность появилась впервые за 20-ть лет. И визит этот был тихим, как приезд на кладбище. Собственно это было посещением могилы родителей, посещением могилы собственной семьи, могилы собственных надежд и иллюзий.
Именно поэтому его приезд был тихим и незаметным. Хотя уверен, что после публикации дневников Бродского, моя версия подтвердится официально. А пока кроме косвенных воспоминаний его родных и близких, о затее посетить Питер, мы имеем его высказывание, своему шведскому другу Бенгту Янгфельдту: «Последние два или три года я каждое лето приезжаю более или менее сюда, в Швецию, по соображениям главным образом экологическим, я полагаю. Это экологическая ниша, то есть ландшафт, начиная с облаков и кончая самым последним барвинком, не говоря про гранит, про эти валуны, про растительность, практически про все — воздух и так далее и так далее. Это то, с чем я вырос, это пейзаж детства, это та же самая широта, это та же самая фауна, та же самая флора. И диковатым некоторым образом я чувствую себя здесь абсолютно дома, может быть, более дома, чем где бы то ни было, чем в Ленинграде, чем в Нью-Йорке или в Англии, я уже не знаю где. Это просто, как бы сказать, естественная среда, самая известная среда, которая известна для меня физически».