яблочный пирог

Уже который день к дыре в заборе смурной Серёжа приходил один. Отсутствие изобретательного Пашки свело круг возможных развлечений к разговорам на лавочке, да и те быстро исчерпали свой ресурс.
– Что-то Павлуха куда-то подевался, – невинное замечание слетело с моего языка и мухой попало в суп.
– Маруся, – обрадованный друг взвился в эмоциональном порыве, – у нас там такое творится! Давно хотел сказать, да не знал, как начать. Сейчас соображу, помнишь Пашкин день рождения? Ему ещё толстенную книгу про насекомых подарили!
Я согласно кивнула. Тёти Любин «Именинный торт» со сливками проплыл перед моими глазами как живой.
– Так вот, с тех пор Пашка прям сам не свой, носится с сачком и лопатой по огороду и ни с кем, кроме своих тараканов, не разговаривает. Кажется, у него появилась тайна!
– И ты молчал? Вот сейчас мы с ней и разберёмся, пошли!
– Как это?
– А вот так. Слушай! Я спрыгнула с лавочки и начала загибать пальцы: было у меня три тайны – про разбитую чашку раз, про восьмёрку на переднем колесе велосипеда два и про порванный на заборе подол платья три. Соображаешь?
– Ну и что?
– Балда!
 Серёжа часто заморгал глазами, пока я стучала по его бритому темечку. Теперь-то их нет, раз ты всё знаешь!
– Тьфу-ты! – чёртики забегали в его глазах, а щербатая улыбка подарила миру прекрасную идею.
- Давай играть в разведчиков!
Я подала шпиону руку и вслед за ним просочилась через лаз в плетне, по дороге лягнув лист крапивы, пытавшийся удержать меня от пересечения государственной границы.
– Да не шуми ты, а то не услышим ничего! – указательный палец прижался к губам диверсанта. Перебежками подобравшись к окну Пашкиной комнаты и нежно приподняв тюлевую занавесочку, мы уткнулись носами в строй разнокалиберных банок, заполненных насекомыми. Марлевые повязки, как могли, стерегли ароматы и звуки новоявленного зверинца. В просветах между кишащими тварями маячила спина старшего брата. Мечтательно заложив руки за голову и упёршись ногами в стол, он мерно раскачивался, разговаривая сам с собой. Перед ним стояла раскрытая энциклопедия, где на всю страницу красовалась огромная зелёная муха со стрелочками и надписями на непонятном языке. В комнате творилось что-то невероятное. Повсюду валялись тетрадки, журналы и справочники с изображениями насекомых.
– Так-так, – Павлик постучал карандашом по рисунку мучного червя и совершенно незнакомым голосом произнёс: «Вот с тебя-то мы и начнём!»
– Ничего себе! У него тут что, мушиная тюрьма? Ужас! И что же он с ними делает, пытает?
– Нет, Марка, видишь, он их изучает!
– Зачем?
– Да говорю тебе, я уже ничего не понимаю, а сам он хочет, чтобы от него все отстали.
Стало понятно, что "Мы его теряем".
Серёжа в очередной раз расстроился и размазал переживания по лицу от уха до уха.
– Здравствуй, Паша! – тихо, так, чтобы не спугнуть учёного, позвала я.
– А, это вы... – слабая реакция на предложение вступить в переговоры подтвердила предварительный диагноз. Сейчас новоявленный натуралист обитал в высших сферах своего сознания и для нас, обывателей, был недоступен.
– Чего делаешь?
– Энтомологией занимаюсь!
– Понятно! Это что такое?
– Наука о насекомых, – ответил Пашкин затылок.
– Ну, а всё это тебе зачем? – я развела руки над банками, пытаясь не потерять равновесие на завалинке и энтузиазм в душе.
Павлик, получив неожиданный импульс моей заинтересованности, вдруг пошёл на контакт. Он развернул стул, сел на него верхом и, положив подбородок на руки, задумчиво посмотрел сквозь нас в открытое окно.
– Человечеству пора задуматься о проблемах выживания! Представьте себе, други мои, что наша Земля не планета людей, а планета насекомых!
– Шутишь?
– Ну, сама подумай, людей почти четыре миллиарда.
– Допустим, – за неимением другой информации пришлось согласиться.
– А мух только в совхозном свинарнике сколько?
Я пожала плечами, поражённая очевидным.
– Ну вот и я про то же. Так что насекомые – наше всё!
– Что всё-то?!
– К примеру – еда!
– Чего?
– Да, еда! Знаете ли вы, что в некоторых странах насекомых не просто едят, но и считают деликатесами, – Пашка похлопал рукой по энциклопедии, – здесь всё написано! Возьмём, например, саранчу, – он извлёк дохлый экземпляр из банки, – не переживайте, ее сбил кот, не пропадать же добру. И вот сейчас, ради науки, мы проведём эксперимент по употреблению лапок саранчи в пищу, – Пашка зажёг свечу, открутил лапки насекомому и подкоптил их на огне. На моих глазах они начали скручиваться, покрываться золотистым налётом и пахнуть жареными семечками. Секунды безнадёги, растянутые силой моего воображения до максимальных пределов, всё-таки истекли.
– Держи! – он поделил деликатес поровну, приглашая отправиться в будущее вместе. Саранчевая лапка на ладони естествоиспытателя приветливо колыхнулась в ритме Пашкиного дыхания. Моя судьба повисла на волоске. – Ну, если ради науки, – подавляя отвращение, я захрустела хитиновым покровом и выдавила зёрнышко белковой субстанции на язык. Братья пристально вглядывались в моё лицо, ловя тончайшие нюансы настроения.
– Ничего, есть можно! – пришлось благодарно расшаркаться. Облегчение волной прокатилось по Пашкиной физиономии. Стало понятно, что пропуск в «Светлое будущее» у меня в кармане.
– И это только начало! Человечество может больше не заботиться о производстве свинины, мы будем питаться белковыми продуктами прямо у себя из-под ног.
Меня передёрнуло при мысли о дождевых червях. После принесённой жертвы я почувствовала себя почти настоящим учёным. Вспомнив о притихшем Сереже, решила, что ему срочно надо съесть что-нибудь достойное уважения, и тогда мы станем настоящей командой и проведём всю жизнь до самой старости в заботе о выживании рода человеческого. Образ трёх седых старичков в очках, склонившихся над мушиной фермой, показался мне очень милым. Почуяв неладное, потенциальный соратник засуетился, вспомнив о телёнке, заждавшемся хозяина на выпасе за огородами.
– Нет, так нет! – промолчала я и, предупреждая начало следующего эксперимента, сделала ход на опережение, – Паша, мы с Серёжей, пожалуй, пойдём.
– Ну, если вам больше ничего не хочется...
– Пока, Паш! – мы отчалили восвояси, унося с собой идею выживания человечества.
Присев на прохладном крыльце в раздумье о судьбах мира, мы с наслаждением съели по куску тети Любиного яблочного пирога, стерев его ароматом все запахи недавних потрясений. Теперь, когда научные изыскания остались позади, вид Серёжи, незапятнанного употреблением в пищу саранчовых лапок, показался мне хотя и наивным, но более привлекательным, чем кислое отражение моего лица в дождевой бочке. Нельзя ли всем людям договориться и по-мирному отказаться от употребления в пищу животных белков? Тогда все будут счастливы, и никто никого не будет есть. По лугам будут скакать кузнечики и разгуливать свиньи, а в животах у людей яблочные пироги займут почетное место.
Свалившаяся в бочку пчела подала сигнал в надежде на сострадание.  Гуманист  бережно вытащил несчастную на солнышко и дал обсохнуть. Пчела встала на лапки, почистила крылышки и, сделав круг почета над нашими головами, улетела.
– Маруся, хочешь, пойти со мной к ручью за телком? – приглашение примиряло стороны несостоявшегося конфликта. Оставив мировые проблемы до лучших времён, мы заторопились вернуться к любимой игре.
Тропинка к выпасу шла вдоль зарослей крапивы, которая всегда представлялась нам могучим войском неприятеля.
– Эскадрон, к бою! – Сережа с гиканьем верхом на пруте бросился рубать головы крапивному войску, как Чапаев, пробиваясь к своим напрямки. Ожоги злющей травы подогревали накал противостояния. По традиции, я продвигалась в «обозе», подвывая, держала строй в благодарность за приглашение на вечернюю прогулку.
Успешно миновав линию фронта, слегка помятые и израненные врагами, мы уселись на прогретые за день склизкие мостки, стопы коснулись прохлады ручья, удары сердца замедлились. В воздухе повисло очарование сумерек. Купол над головой, казалось, поделился надвое: за нашими спинами горизонт начал укрываться чёрным бархатом, окраплённым звёздной пылью, впереди за ручьём небосклон был всё ещё светел. От удара ногами по воде поднялась россыпь перламутровых брызг. Дремавшие водомерки бросились к кустам рогоза. Хор лягушек на мгновение замолк, затем одинокий солист вновь затянул простую мелодию, и всё семейство откликнулось его почину. Мы замерли. Над тихой заводью в розовом муаре появились голубые стрекозы. Их чёрные спины мерцали кобальтовыми и пурпурными всполохами. На шёлковой подкладке остывающего неба они выписывали замысловатые арабески. Закончив очередной узор, стрекозы на мгновенье застывали на месте, ожидая оваций. Затем, сделав кульбит, они пикировали к воде и начинали новое представление.
– Сережа, вот ты думаешь, как это всё на Земле появилось? – тихое сопение подсказывало, что друг пытается угадать правильный ответ. – Кто-то ведь это должен был придумать?!
Серебряная паутина, проплывая в воздухе, начертала путь к небесам.
– Посмотри во-о-он туда! – потянувшись за первой звездой, я наступила на скользкий окатыш и свалилась в воду. Холодный душ вернул меня в реальность; Серёжа прыснул в кулак и, тут же устыдившись, сочувственно покачал головой: – Если бы ты тонула, я бы тебя спас!
– Вот ещё! Я, может, плавать умею, – подол моего платья уныло прилип к ногам.
Взявши теленка в плен, мы развернулись в сторону дома. Разговор не клеился. Подопечный шел впереди, зарывая копыта в горячую пыль, жухлая трава вместе с мелкими камешками выбивалась из-под его ног, летела в сторону конвоиров. Мы беспрестанно останавливались и, балансируя на одной ноге, вытряхивали мусор из сандалий.
Лёгкий хруст под копытом конвоируемого обозначил полость в земле, странный звук заполнил округу. Жужжащий рой взвился в небо, закрыв собой остатки розовой каймы у горизонта.
– Т-У-Т-О-С-Ы! – прокричало многоголосое эхо, взорвав божественную красоту.
Наш гарнизон понёсся сквозь крапиву, отбиваясь от бандитских пуль, по минному полю коровьих лепёшек. Повалив дряхлую изгородь, мы разбежались к своим хатам.
Тёплый свет домашнего абажура снова пообещал мне защиту от всех невзгод.
– Скажи, ос люди тоже когда-нибудь будут есть? – я уткнулась лицом в бабушкин фартук.
– Не говори глупостей! – ее рука смела с моей головы сухие былинки и подтолкнула к рукомойнику: – Умойся, а то вон на тебе лица нет!
Я заглянула в обломок зеркала, примотанного синей изолентой к Мойдодыру, и с облегчением вздохнула. Лицо было на месте. Ну вот, опять бабушкины шуточки.