Лагерный дневник

БАБУШКА, А ГДЕ ОН, БОГ?

В небольшом старинном городе жил маленький мальчик по имени Вова. Мальчик жил со своими родителями. И, так как, у Володи родители были не  совсем верующие, то он никогда и не от кого не слышал о Боге. И что такое Церковь, он тоже не знал. Но вот однажды солнечным летним днем, когда Володя игрался на улице с детьми, он поссорился с соседским мальчиком из-за игрушки, и малыши подрались. Но они не догадывались совершенно, что за ними в окошко наблюдает Вовина бабушка. Бабушка была очень старенькая и умудрённая жизненным опытом. Она подозвала детей ближе к себе, угостила конфетами и, посадив Вову к себе на колени, стала ему говорить, что так нехорошо поступать со своими друзьями, а тем более – обижать младших по возрасту. Но Володя стал перебивать бабушку, говорить, что не он первый начал, а его друг. Его сильно огорчило то, что бабушка не за него заступается, а за соседа. Потом бабушка сказала, что если он не прекратит плохо себя вести, то Бог его накажет. Он может быть строгим к тем, кто делает зло ближним своим. Маленького Вову заинтересовали эти слова и он спросил: “Бабушка, а где Он Бог? И почему Он не наказывает маму и папу за то, что они ругаются? И тех злых дядек, которые вчера напились и подрались, и сломали наш забор?” Бабушка лишь в ответ улыбнулась. Погладила Володю по голове и ответила: “Потому, что Господь всех очень сильно любит. И тебя, и твою маму и папу, и тех злых дядек. Поэтому он их не наказывает, а дает время исправиться и стать хорошими. Он милостив и терпелив”. “Бабушка, а ты мне покажешь Бога? ” ”Нет, внучек мой”. ”Почему?” ”Потому, что Бог везде  и он невидимый, и нельзя Его увидеть”. “Бабушка, а где Бог живет?” ”На Небе, внучек, на Небе”. Вова поднял голову и сказал: ”Там только одни тучки и ничего и никого не видно!” “Он высоко живет, то место называется Рай”. И бабушка стала рассказывать внуку, как Бог живет в Раю с Ангелами, со святыми людьми. И как Бог послал Своего Сына Иисуса Христа на землю для спасения людей – от их злости и плохих поступков. Вова очень внимательно слушал. И когда бабушка в своем рассказе дошла до того места, где евреи распяли Христа, то маленький Вова заплакал. Бабушка вытерла ему слезы и сказала, что Иисус Христос воскрес в третий день из мертвых и поэтому мы спасены от вечной смерти. “Но ничего, внучек, не расстраивайся, Бог иногда посещает Свой дом на земле, то есть Церковь”. “Бабушка, а что Бог делает в Церкви, когда приходит?” “Бог очень внимательно слушает людскую молитву и если Он видит, что человек раскаялся в своих грехах против Него, то и Он с радостью ему все прощает”. “Бабушка, а меня Бог простит за то, что я дрался и тебя с мамой не слушал?” “Конечно. Он тебе во всем будет помогать, только ты почаще к Нему обращайся ”. На следующий день Вова напросился идти с бабушкой в Церковь. Бабушка рассказала ему, как нужно вести себя в Церкви, чтобы Бог не обиделся на него. В Церкви Вова стоял смирно и внимательно слушал молитвы, и во все глаза наблюдал за священником. После Церкви, когда он пришел домой, то сказал своей бабушке, что когда он вырастет, то обязательно станет священником. 

 

Р.S. Сейчас Володя сидит в тюрьме. Он вырос большим и перестал слушать бабушку. Он и рассказал нам эту историю. 2004-06-29.

ДОСТОЙНО ЕСТЬ

 

Ветер осенний настойчиво злился на листья, словно прогневанный стойкостью листьев, упрямо висевших на  ветвях унылых. Новый порыв – и кто-то сорвался: тихо на землю, качаясь, слетают желтые символы жаркого лета. Мало останется их на ветвях до зимы.

          Лишь до конца, претерпевший спасётся, думалось  - глядя на листья, а ветер все злился. Дым над трубой расстилался, не смея  вольно клубиться, чтоб в небе исчезнуть.

          Осень 2000. Странноприимный  дом для паломников при Полоцком женском монастыре. Натоплена печь, тепло и по-домашнему уютно, несмотря  на  непогоду, разыгравшуюся за  окном. На одной из двух-ярусных  коек сидит молодой человек. Внешний вид его выдаёт: особое выражение лица, голова без волос, манера говорить – все свидетельствует о том, что парень из мест не столь отдаленных.

          Моё с ним знакомство было не долгим, лишь несколько часов, но добрая память осталась надолго.   

          Саша, так звали парня, рассказал, что он действительно только сегодня вернулся из многолетней своей «командировки».

           Вернулся, чтоб снова уйти … в монастырь.

            Рассказ Александра:

            Был молод, да что там, чудил, и пил, и женщин любил, удаль, в себе ощущал, море  по колено. А жить  ведь тоже на что-то надо.  Связался с  «братками». В 19 лет  связался, а в 20 уже посадили, на 8 лет. Сидел в Новополоцке, время много свободного, всё в карты играл да книжки почитывал. Тут вычитал о пользе лечебного  голодания  - решил попробовать.  Питался в зоне хорошо, ребятам много передач приходило.

              По дню голодал, потом по три, а последний раз решил голодать 7 дней. Вообще ничего не ел, и даже воды не пил. На пятый день, такое случилось …

               Парень задумался, видно действительно важное что-то случилось, но только слов нормальных он не мог подобрать, на язык лезли все свои слова – арестантские…

            Потом сказал: «Вся жизнь   перевернулась. Был момент, когда  я почувствовал, что там, внутри меня, но не в голодном пузе, выше, что-то открылось… Живое нечто, и страшно сказать: это  нечто себя сознавало. Оно было чем-то отдельным от меня, самостоятельным, мыслящим. Это переживание открыло мне во мне некие новые сознания. Я стал вдруг способен  думать шире и глубже, чем только о еде, свободе и женщинах».

               «Что это?" – думал я, неужели это и есть душа, о которой я так много слышал. И понимал тогда, что да.

Никогда прежде не возникало во мне мысли о Боге, а тут вдруг, эта открывшаяся во мне  душа моя, без слов, какой-то внутренней тягой, заставила задуматься. Протестанские проповедники к нам часто ходили, книг много принесли, хороших книг, на папиросной бумаге, мы из них самокрутки крутили, а тут, до сих пор диву даюсь, стало вдруг страшно от этого и стыдно невыносимо. 

Ребята на меня смотрели «понимающе», мол «крыша поехала», в Бога ударился. Впрочем, мне уже было не до них, я не только все книги о Боге к себе собрал, но и молиться начал, как умел, только не в слух, чтобы другим не мешать. 

На территории зоны есть молитвенная комната, в клубе располагается. Я знал о ней, но пойти в неё появилось желание только теперь. Но как? Не могу себя заставить.  Дважды  приходил. Стою у дверей, а зайти не могу. Что это, гордость?

На седьмой день своего неедения  снова прихожу к Церкви и снова не могу войти.  Хорошо, парень  оттуда  выходил, догадался, пригласил меня, а там чай пьют, торт на столе – как не на зоне. И так ведь совпало: в этот день была Пасха, в этот день и голодание мое закончилось.  Получилось, что голодал я как раз в последнюю неделю Великого Поста, самую строгую.

Такая была атмосфера в Церкви, сами ребята без мата, без злобы общались, так мирно это всё, радостно, я такого в жизни не видел.

Вот так я к Богу и пришёл. Стал в Церковь ходить.  К нам туда отец Михаил приезжал из Монастыря, многому научил, да и сам я читал книги,  у нас в Церкви их много было.

Никогда раньше не  задумывался, а теперь думать стал о том, что буду делать на свободе. С ужасом понимал, что вернись я домой, путь у меня только один – воровать.

 Отсидел я четыре года,  и впереди еще  было четыре. Вышел по УДО -  условно-досрочное освобождение. Сразу сюда (в монастырь), к Богу, говорил с батюшкой, не вернусь домой, поеду в монастырь в Жировицы, хотя мать зовет, пишет, вот  письмо (показывает)  - корову купила,  невесту присмотрела. Только не лежит  душа, не спастись мне там. 

Вечером, того же осеннего дня, уже совсем при тихой погоде отправлялся поезд, в сторону Минска, увозя с собою бывшего  заключенного и будущего послушника.  Домой  он так и не вернулся.

После нашего расставания еще долго в памяти звучали слова молитвы «Достойно есть», которую Саша читал по четкам, сделанным в зоне из камешков. И хотя читал всё с тем же зековским акцентом, но, сколько веры в словах и света  в очах.



 «Софрон»

Пятилетка за пятилеткой к светлому будущему, - рапортовала Партия. А тем временем, пятилетка за пятилеткой шел для «Софрона» срок заключения к светлому дню своего завершения.

29 ноября. Этап в колонию строгого режима. Сутки в грязной, затхлой карантинной. Вновь обыск и «санаторий» - третий барак.

Жизнь продолжается. Общение мирское. Друзья, почет, а душа томится. Да что там, сам себе за прошлое противен.

Память ворошит былое: конец «командировки». Солнце. Сон без подъема и отбоя, но хлеб без масла. Что делать?! Как быть?! Создать новую «стаю», группу «молодняка», ищущих свой путь и свой кусок хлеба? Загрызть вожака, расширить территорию…

Все на круги своя. Новый срок – новая командировка. Замкнутый круг. Но вдруг, замыкание…

Вспышка.

При аварии на подстанции, за которой присматривал в лагере, старый Софрон был поражен разрядом тока высокого напряжения.

Огненная дуга, осветившая прожитую жизнь. Брызги искр, потоки света… и вдруг тьма, тоннель и тонкий лучик, несущийся навстречу. Чем ближе, тем больше, совершенно явственное ощущение полета и скорости, но уже не лучик несется навстречу, но все  существо твое несется к нему. Свет ярче, ближе и  вдруг… парение, легкость, ощущение невесомости , мира и спокойствия неизреченного.

Нет боли, нет страха. Без эмоций смотрел я на себя, лежащего в 3-х метрах от высоковольтного трансформатора, на серые бараки, на дым из труб печных таежного поселка.

Осознание происшедшей смерти прийти не успело. Видно кто-то молился…

Вдруг, опять тоннель, все так же стремительно, но вниз, навстречу черные потоки… и боль, и страх, и обгоревшая рука. Шок, боль, сочувственные лица и неотступное ощущение взгляда, сурового извне.

На меня смотрят: Кто? Почему? Кто я?

Взгляд полный ожидания, надежды, веры и любви, пронизал все мое сознание. «Все знаю», - говорил тот Взгляд: «Смотри, вся прошлая, настоящая и будущая жизнь пред тобою!».

Жизнь снова проносилась пред глазами. Жизнь, полная разврата и насилия, жизнь – зло, была ли эта жизнь?

Была, но оборвалась. На больничной койке после аварии с током лежал другой человек. Жизнь с Богом началась в  минуту смерти.

Рождественский пост – исповедь, Святое Причащение и радость сердечная, радость духовная.

А 8 декабря, когда Саша Софрон читал православный календарь и горячо молился, он  был вызван к администрации, где сообщили: «свободен». Помилование. Чудо. Тридцать минут на сборы. Первым делом в храм. И снова распутье. Впрочем, колебаний не было, путь только один – к Богу.
С того срока прошли пятилетки. Старый Софрон не раз просился наружу, но новый сказал ему: «Ша!» и удержал под контролем. 



НАВЫК

  К исходу третьей пятилетки четвертого срока старый вор сказал в сердцах: «Завязываю, честно жить начну, освобожусь, работать буду, руки есть, голова светлая,  не вернусь больше в лагерь, прощай братва…".

 Твердо решил, и освобождаясь, выходя за мрачные тюремные стены,  позади оставляя скрипучие двери, лай собак и окрики охраны, только и думал о том старый вор, как  жизнь начнет новую, вольется в сплоченные ряды рабочего класса  и станет участником всеобщего  общественного  строительства.

Весна переполняла чувства, цвела сирень, и горожане текли по улицам беспечно. Блаженствовал и старый вор: идти по городу, не строем, не бегом, иметь свободу – влево, вправо, и руки за спину не нужно… Свобода, вожделенная свобода. Лучше работать (всю жизнь не работал, ворам – не положено), работать, да на свободе, чем  "свободу" иметь в заключении. Руки сами просят работы, золотые руки, многому жизнь научила, а солнце так и льется с небес и никаких тебе решёток, вышек, вертухаев.

Впереди  шел молодой человек, из заднего кармана, которого выглядывал бумажник. Но что до этого бывшему вору. Он шел и думал, как будет честно жить, работать начнет,… а между тем, ловким движением рук, переправил  бумажник в свой карман и тотчас затерялся в толпе и при этом  продолжал  думать, как будет честно жить, работать пойдет, глядишь, еще и семья сложится и никаких новых сроков. От удовольствия даже слегка ударил себя по бокам. Что-то плотное ощутилось в кармане:  «Что это?" - с удивлением подумал он и достал неизвестно откуда взявшийся лопатник (бумажник).

Все понял! Украл! Да ты ж обещал…, завязал, с братвой простился. Досада разливалась во всю душу. Солнце померкло, и весна вдруг стала серой и колючей. Но вор не долго думал. Прибавив шаг, местами отталкивая прохожих, он ринулся вперед. Нужно было найти потерпевшего. «Кто он?"- память не  сохранила его образ. Рассматривая прохожих в спину, вор пытался понять, чей бумажник мог быть в его руках. Интуиция не подвела. Поравнявшись с молодым человеком, неспешно и даже мечтательно, идущим среди  городского  многолюдья,  вор  коснулся его плеча. Молодой человек обернулся. Вор: «Простите, это не вы бумажник обронили?" "Бумажник?" -  с удивлением и тут же с ужасом, ответил молодой человек, не найдя искомого в кармане - «Я, да, это мой». Он взял вора за обе руки ниже локтей и, казалось, готов был ему поклониться в ноги. 

"Да знаете, что вы для меня сделали, дрожащим от волнения голосом продолжал он,  - здесь вся  жизнь моя, с севера еду, огромные деньги, документы, да я бы наверное руки на себя наложил, не найди я этих денег».

Молодой человек пригласил вора в ресторан, угощал, предлагал  большую сумму…, а вор сидел и думал: как силен навык воровской, как не легко освободиться от старых привычек.

Навык греховный подобен стоянию над пропастью, так что, даже малый ветер низвергает в нее, навык же  добрый подобен  далекому от пропасти отстоянию,  и когда подуют ветры, и ополчатся на душу духи злобы, душа имеет время  одуматься и побеждает зло добрым навыком, даже если ум при этом погрузился во тьму согласия с пришедшим искушением.


Прошу вернуть меня в тюрьму.

Помогите добраться.

От тюрьмы да от  сумы, как говорят, не зарекайся. А от тюрьмы до сумы для освободившихся и есть один шаг. Представь себя дорогой читатель, на месте освободившегося. Куда тебе идти? Хорошо, если есть еще свое гнездо, если жена дождалась и не выписала из квартиры, хорошо, если мать – старушка еще жива – всегда примет, обогреет, накормит.

Но часто бывает так, что идти просто некуда. Да и вышедший из "зоны" не простой человек. Тюрьма оставила свой след. Необходим процесс адаптации к окружающему миру.   

Не раз, при посещении тюрем нам  доводилось выходить за ворота вместе с освобождающимися. Но!  Мы пробыли там с 12 часов до 3-х, а выходящие с  нами из глухих стен колонии строго режима пробыли здесь  от 3 лет до 12  (и больше).  Как после длительной болезни люди учатся ходить, так и после длительной отсидки люди не могут просто так ходить по свободе.

 В начале мы просим читателя представить себя на их месте. Вы обыкновенный мирской человек. Чтобы вы сделали ? Судя по опыту выходящих … и вы бы напились. А еще представьте, что последние 15 лет вы не видели женщин. А тут девушки кругом. Кругом же и магазины, где много всего вкусного, а денег у вас нет. А гордость просить не позволяет. И все чураются и сторонятся вас. А в вас обида клокочет и ненависть. Столько лет свободы ждал, а эти сытые "вольняшки" куска хлеба не подадут и руку в беде не протянут. 

Не так давно доводилось встречаться с Генрихом Соломоновичем Сечкиным, который на себе испытал обреченность освобождения. Решив завязать с бандитским прошлым, Генрих, решает жить честно, работать и от трудов своих помогать престарелому отцу. Свой горький опыт он описывает в книге "За колючей проволокой". С согласия автора приводим строки из книги.

Здоровенный бугай! Завязываю с прошлым! Устраиваюсь на самую тяжелую, но прилично оплачиваемую работу. Пусть отец-старик спокойно отдыхает. Да и мачеху, которая последние годы, выбиваясь из сил, окружала отца теплом и заботой, тоже надо поддержать.

После трогательной встречи на вокзале мы с отцом приехали домой. Мачеха заблаговременно приготовила чай. Мы сели за стол, на котором помимо чашек лежал нарезанный мелкими кусочками хлеб, колотый сахар и три ломтика колбасы, предназначенной специально для меня. В этот момент раздался троекратный звонок в дверь. На пороге стоял знакомый участковый из районного отделения милиции.

— Ну что, Сечкин, прибыл? — обратился он ко мне.

— Как видите, — без тени симпатии ответил я.

— Тогда давай паспорт и справку об освобождении.

— Пожалуйста, — подал я документы.

— Вот видишь, что здесь указано? Паспорт выдан на основании тридцать восьмой статьи. Это значит, что тебе запрещено проживать в областных городах, курортных местностях, Московской области...

— А где же теперь мне можно? — хмуро спросил я. — На небесах, что ли?

— Ты не дерзи! — обозлился участковый. — А то прямо сейчас доставлю в отделение. Вот бланк подписки. В течение двадцати четырех часов ты должен покинуть Москву. Понял? Подписывай!

— Так куда же мне ехать? У меня здесь отец, жилье. Мне что, на улице теперь жить? — поинтересовался я.

— Это не мое дело, — отрезал участковый. — Если через двадцать четыре часа ты не уедешь из Москвы, то за нарушение, паспортного режима будешь арестован и раскрутишься на двушку. То же самое произойдет, если вздумаешь приехать сюда еще раз. Хочешь обратно в зону, да? Поселиться можешь не ближе сто одного километра от Москвы, но не в Московской области.

— Ну что, сынок, — промолвил отец после ухода участкового, и на глазах у него навернулись слезы. — Ничего не поделаешь. Придется ехать. Только вот куда?

Он достал старую карту, разложил ее на столе, и мы, водя по ней пальцами, стали выбирать мое будущее местожительство. Мачеха тем временем проглаживала старые отцовские рубашки и аккуратно складывала их в мой рюкзачок. Очень хотелось жить как можно ближе к Москве, чтобы иметь возможность хотя бы изредка встречаться. Наиболее близким к Москве населенным пунктом оказался город Александров Владимирской области. Всего сто тринадцать километров от столицы. Все параметры запрета в данном случае выдерживались. В этот же вечер на вокзале мы с отцом распрощались. Поезд уносил меня в ночную даль от города, в котором я родился и в котором прожил свою коротенькую непутевую жизнь. От города, к которому прикипел всей душой. От родного отца. От могилы моей мамы. От всего, что связывало меня с предыдущей жизнью...

В Александров поезд прибыл ночью. Идти было некуда. Декабрьский мороз давал о себе знать. Единственным местом, где удалось бы спастись от холода и согреться, было здание вокзала. Здесь на скамейке, подложив под голову рюкзачок, я и решил обосноваться до утра. Деньги, которые выдали мне в лагере при освобождении, соблюдая строжайшую экономию, я смогу растянуть еще дня на два. За это время наверняка найдется работа с общежитием. Если общежития не будет — пока можно пожить на вокзале. Львиную долю заработка я конечно же буду пересылать отцу. Пусть хоть на старости лет поживет по-человечески...

— Документы! — прервал мои мысли голос подошедшего ко мне милиционера.

Я протянул ему паспорт и справку об освобождении.

— Ты чего сюда прикатил? — продолжал он, брезгливо разглядывая меня. — Тут своих таких навалом! С утренним поездом чтоб тебя здесь не было! А сейчас проваливай с вокзала. Еще раз сунешься — пеняй на себя!

Он схватил "меня за шиворот и поволок к двери. Сопротивляться стражу порядка было бесполезно. В несколько секунд я оказался на улице. Стоять на морозе было невозможно. Чтобы согреться, пришлось бегать вокруг вокзала. Делая круги, каждый раз пробегая мимо фасада здания, я через стеклянные витражи заглядывал внутрь. Мой новый знакомый рьяно наводил порядок. Наконец, видимо исполнив свой служебный долг до конца, он удалился в свою келью. Я тут же нырнул в дверь и свалился на пустующую лавку. Отвернувшись к спинке, дабы уменьшить шансы быть узнанным, я моментально уснул.

Будильник мне не понадобился, так как рано утром я был выдворен с вокзала тем же способом, что и ночью. Побеседовав с несколькими прохожими, я узнал, что недалеко от вокзала находится вагоноремонтное депо, и, недолго думая, направился туда. Женщина в отделе кадров вопросительно уставилась на меня.

— Здравствуйте! Вам требуются рабочие? — без обиняков начал я разговор.

— Вообще-то да. А у вас какая специальность? — поинтересовалась она.

— Пока нет никакой, — вежливо ответил я. — Но я могу учеником,

— А документы у вас с собой?

— Конечно! — подал я ей свой паспорт.

— Вы понимаете, в чем дело? — растерянно протянула она, пристально разглядывая паспорт. — Рабочие места у нас есть, но мы приберегаем их для тех наших работников, которые ушли в армию. Как только они вернутся, мы сразу же обязаны принять их на работу. Вы уж извините. Может, попробуете зайти в паровозное депо?

Объяснив мне, как разыскать это депо, женщина проводила меня сочувственным взглядом. В следующем отделе кадров история повторилась совершенно идентично, за исключением того, что за столом сидел мужчина. Вначале была проявлена некоторая заинтересованность, которая сменилась апатией вследствие ознакомления с моим паспортом. Получив категорический отказ, я отправился наугад ходить по всему городу, заходя в попадающиеся на моем пути крупные предприятия. Повсюду повторялось одно и то же.

Снова ночевка на вокзале. Снова несколько раз в течение ночи выдворение на мороз. Снова, ставшая ненавистной, ехидная физиономия дежурного милиционера. Утром вновь на поиски работы. На третий день я, потеряв терпение, стал заходить во все предприятия без исключения. В парикмахерских я интересовался, не нужен ли им работник для подметания остриженных волос, в жилищно-эксплуатационных конторах предлагал свои услуги в качестве дворника, в столовых убеждал, что всю жизнь мечтал стать посудомоем. Везде ответ был однозначен — нет!

К вечеру все деньги закончились полностью. Есть больше было нечего. Робкие попытки подработать на вокзале в качестве внештатного носильщика ни к чему не приводили. Очевидно, мой внешний вид внушал пассажирам серьезные опасения и не мог гарантировать им сохранность вещей. Наверное, они были правы. Огромное количество окружающих меня чемоданов, баулов, саквояжей и всяческих других приспособлений для перевозки вещей напоминали времена более удачливые, когда в окружении Мороза и Маляра я не ходил среди такого богатства этаким увальнем, как сейчас. Где-то теперь Мороз? И Маляра жалко. Заводной был мужик! Как ловко тогда у нас все получалось! Нет! Ни за что! Эти полные надежды глаза отца! Лучше сдохнуть от голода. Держись, Сека!

На шестой день безуспешных поисков работы силы покинули меня. И тогда я решил использовать последний шанс. В приемной городского комитета партии было пустынно.

— Девушка, мне надо к секретарю горкома, — обратился я к наводившей марафет на своем лице секретарше. — Меня нигде не берут на работу. Он может помочь?

— Нет секретаря. На совещании он. В Москве. Сегодня четверг. Приходите в следующую среду. Должен приехать, — отвечала она, старательно орудуя губной помадой.

— Но я не могу ждать. У меня нет денег, и четыре дня я ничего не ел!

— Ничего не могу для вас сделать. Хотя... — отложив помаду и открывая верхний ящик стола, произнесла она. — Вот, возьмите! — протянулась ко мне рука с аппетитным жареным пирожком. Сглотнув слюну, я отвернулся и вышел из кабинета. Как исчезающая дымка испарились последние призраки надежды. Голодное тело мерзло неимоверно. Все мысли улетучились. Голова стала такой же пустой, как и желудок. Скорее на вокзал! В тепло!..

На вокзале я попробовал продать рубашки отца, заботливо уложенные мачехой в мой рюкзак. Но никто не проявил к ним интереса. Поезда по какой-то причине запаздывали, и народу скопилось очень много. Со всех сторон просматривалась жующая всякую снедь публика. Стараясь не смотреть на эту вакханалию, я упорно искал себе место. О лежачем не было и речи. Хотя бы присесть. Свободных мест на лавках не было. Тогда я, свернувшись калачиком, устроился в углу на кафельном полу и мгновенно уснул.

— Опять ты, змееныш, здесь окопался? — резко рванул меня за шиворот ненавистный дежурный. — Доведешь меня до греха! — пинками покатил меня он по полу и выкинул за дверь.

Я остался лежать у входа на снегу. Стояла ясная, морозная ночь. Редкие пассажиры, входя в помещение вокзала, открывали дверь, и тогда волна теплого воздуха приятно обволакивала меня. Но через секунду мороз вновь сковывал закоченевшее тело. Наконец, не выдержав, я поднялся и побрел в сторону железнодорожных путей, оставив свой рюкзачок у входа в вокзал. Раскаленные от холода рельсы я уже не почувствовал. Устроившись поудобнее на железнодорожном полотне, я принялся ждать поезд. Казалось, что, даже если возникнет желание встать, мне не удастся это сделать. Да и не возникнет это желание. Хватит мучиться. Пора расставаться с этой паскудной жизнью.

Раздался далекий гудок приближающегося паровоза. Мелко задрожал подо мной рельс. Состав быстро приближался, освещая ярким прожектором путь. Резкий, пронзительный свисток застрял в ушах.

Отчаянным прыжком я вылетел из-под почти вплотную приблизившегося состава.

Нет, это не так просто, как казалось мне раньше. Или, может быть, я один такой трусливый? Ведь кончают же жизнь самоубийством другие люди! И ничего!

Я вновь понуро направился к вокзалу. Остановившись у входа, поспешно докуривал папиросу здоровенный мужик. В руках он держал сумку-авоську, из которой торчал батон копченой колбасы. Внезапно, как наплыв в кино, этот батон приблизился ко мне, став огромным. В свете тусклого фонаря я различил все извилинки на его коже. Одурманивающий запах, как опиум, проник в мозг, и сноп искр, вызванных каким-то замыканием, промелькнул перед глазами.  Не понимая, что делаю, я бросился, как изнемогающий от голода волк, на эту сумку, вырвал колбасу и, вцепившись зубами, стал яростно отрывать от нее куски, глотая их целиком. В тот же миг мощный удар кулака свалил меня на асфальт.

Очнулся я в вокзальном отделении милиции. Надо мной стоял мой постоянный мучитель.

— Ведь я же предупреждал тебя! — радостно поучал он. — Вот ты и раскрутился на указ от сорок седьмого! Пишите заявление! — обратился он к мужику с авоськой...

Через несколько дней наступал Новый тысяча девятьсот пятьдесят первый год. Москва утопала в радостной иллюминации. Повсюду на площадях высились увешанные разноцветными гирляндами свежепахнущие новогодние елки. По радио раздавались торжественные звуки маршей. А я стоял в зале суда и смиренно слушал приговор.

— Действия Сечкина следует квалифицировать как грабеж. Признать Сечкина виновным по статье второй указа от четвертого шестого сорок седьмого и назначить ему наказание в виде двадцати лет лишения свободы с конфискацией имущества...

Сейчас Генрих Сечкин живет в Москве и пишет книги. Пройдя лагеря и этапы, ему удалось избавиться и от тюрьмы и от сумы. Но!

   

Никакой серьезной программы по реабилитации бывших заключенных у нас нет. Есть частные случаи, исключения, есть энтузиасты, которые пытаются что-то сделать, находят возможность принимать бездомных и заключенных, находят возможность работать с ними.

Но и здесь проблем не мало, и основная – человеческий фактор.

В позапрошлом году, летом в Ярославле на вокзале, подошел ко мне парень с извечным вопросом: "Батя, копеечки не найдется, три дня ничего не ел. Неделю уже как "откинулся". Живу на Урале, а сидел под Вологдой. Помоги доехать. Я бы мог заработать, да работы нет, не держат нигде, а воровать не хочу, и так   отcидел полторы пятилетки".

Тянет мне справку об освобождении. Помочь ему хочется. По опыту знаю – денег давать нельзя. Раньше давал, так они же порой прямо при мне "пузырь покупали" (хотя просили на хлеб). Теперь веду в магазин, покупаю продукты, а потом вслед все равно слышу "А червончик – то дай, в Александров еду".      

А тут иной случай, жалко парня, лицо светлое, видно не пьяница. Говорю, поехали со мной в Сергиев Посад, там, в Лавре помощь оказывают, да и работу там можно найти. Господь не оставит. 

Купил ему билет, покушать на двоих, ибо и сам был голоден, сели в поезд, разговорились. Оказалось, что парень, в самом деле, не бандит – борец за справедливость. С детства за правду стоял (потому и  сидел). Единоборствами занимался (в зоне продолжил). Истину отстаивал силовыми методами, мог хорошим милиционером стать, да милиция не разрешила. В 19 лет за нанесение тяжких телесных повреждений был осужден к 9 годам лишения свободы. Освобожден по УДО через 7,5. 

Ехали долго, о многом говорили. В Посаде (да простят меня местные жители) нашлось ему на Кировке жилье. Собралась там целая компания. У всех одна цель: вернуться к нормальному образу жизни.

1.Юра – о нем мы уже сказали.

2. Алексей – инвалид, светлая голова, но работать нельзя по болезни.

3. Борис – беженец из Казахстана, одинокий мужик – идти некуда.

4. Саша – (век воли не видать), как и Юра из мест заключения.

5. Наталья – (имя меняем, ибо по сей день живет в Посаде), женщина солидная, ехала в Англию, а в те несколько дней пока визу оформляли, заехала в Посад, (Господь привел), зашла в Лавру на час поглазеть. Уверовала искренне и не вернулась в московскую гостиницу. Сидела ночью на лавке и плакала. Что-то коснулось сердца и слезы сами катились из глаз. Август месяц, тепло. Подошел Юра, сел рядом и долго молчал понимающе, потом, словно все знал, как старый знакомый просто сказал: "Пойдем к нам, под утро тут холодно". Так и попала Наталья в гостеприимный, чей-то заброшенный дом - скорее притон по внешнему виду.

Сели мы все вместе на утро, размыслили. Что делать будем, как дальше жить. Почти у всех нет документов, но ничего, работу можно найти. Деньги пойдут, к зиме можно будет жилье по-лучше снять или в этот дом дров привезти (печное отопление). А там и документы можно восстановить или сделать. Там и семью можно создать, ребята все молодые, одному Борису за 40.

- "Логично?" – спрашиваю.

-"Логично", - говорят.

-"На первое время помогу одеждой, продуктами и всем необходимым".

На том и порешили. 

Наталья в Англию так и не поехала. Сняла дом – преподает английский в православной гимназии.

Борис устроился сварщиком при Храме Петра и Павла. Нашли работу и другие ребята. Но вот беда, где логика (?), как только деньги появились, сразу и выпить захотелось, и женщин во двор привели, а каково соседям видеть, как  у них под окнами пьяный бордель совершается. Да еще надымили – разожгли костер на полу, ибо печка забита, а в дожди в доме  сыро и холодно. 

Завершилось все прозаично. Вечером пришли  втроем, говорят, нам денег дали, да еще заработали. Но вижу, глаза горят, понимаю, что помочь уже ничем не смогу.

Утром пришел Саша, (бессонная ночь), просил пять рублей на зубную пасту. Следом пришел Юра, просил двенадцать рублей на носки. Деньги пропиты. 

Не действует логика. Из дому всех скоро милиция выгнала. 

Борис остался жить и работать при Храме. Наталья - английский преподает. Остальные исчезли.

Через год возле Лавры встретился Саша. Ничего он не знал о ребятах. А сам, как и прежде просил 5 рублей.

P.S. Об Иоанне Кронштатском сказано: "Он часто обманывался в людях, но никогда не разочаровывался в них". Мудрый читатель, да не разочаруется в людях, прочитав эти строки. Каждый из нас по силе может, и должен помогать нашим ближним. Кто хлебом, кто одеждой, кто кровом, кто работой. А Господь все видит, и не оставит, ни  нас, ни их горемычных.      

      

 Неба глоток

Мне нельзя налево,

Мне нельзя направо,

Можно только неба глоток,

Можно только сны.

Из тюремного фольклора.

 

Зона,  как всегда, не спешит распахнуть свои врата. За окном метель. Колючие снежинки суетятся, мечутся из стороны в сторону, падают на землю, вздымаются ввысь, уносятся прочь, хотя и сами не знают куда спешат и зачем. Так и в штабе, дел много, волей – неволей приходится посуетиться. Пройдя все необходимые административные процедуры – входим в колонию – строгий режим. КПП. Ряды колючки. Вышки, часовые. Чисто выметенный двор (несмотря на метель). Везде образцовый порядок. Полторы тысячи человек, сидят не без дела.

В этой зоне прежде бывать не доводилось. Офицер направляет «Направо, налево, прямо». Тяжело, однако, жить в таком беспрекословном послушании. Недаром «послушники» в зонах татуировкой пишут на  ногах своих: «Они устали ходить под конвоем».

…Входим в клуб. Второй этаж. Молитвенная комната. Знаю, что там уже ждут. Православная община колонии. Со многими давно знаком, знаком заочно, по письмам.  Собрались в молитвенной комнате, украшенной резными киотами, иконами. Киоты резали и иконы писали – сами.

Вхожу: «Приветствую братию Мутно-Горецкого монастыря.» Они сами так себя прозвали в письмах. Братия собралась в основном серьезная. О таких говорят – дальнобойщики, (большие сроки). Староста Православной общины по прозвищу «Архимандрит» (срок 19 лет), к вере пришел на зоне. Вера перевернула жизнь. Не внешне, внешне, как жил под автоматом, так все и осталось, только лагеря менялись: УЖ 15/15,УЖ 15/9 и т.д. Изменения произошли  в душе – вера открыла путь к истинной свободе, свободе во Христе, свободе от цепей преступлений.

Здесь же, в этой молитвенной комнате Саша-Крот, огромного роста, такой же в плечах, пахан известной бригады. Одно его имя наводило ужас на торговцев. А теперь вот стоит в Церкви, перебирает четки, пред Богом, смиренно, совершает молитвы.

Такие люди сами не приходят. Господь приводит их особыми путями Промысла Своего. Рядом с Кротом стоит парень, совсем молодой по виду, между тем он уже семь лет провел на крытых зонах, свету белого не видел. На строгом после крытой – санаторий, радуется всему – как ребенок. Чувствую сзади за пальто меня тихонько трогает. Думаю, может, примеряет, материал смотрит, а староста «Архимандрит» смеется, говорит: «Он попа, живого, от роду не видел, семь лет на крытых провел, вот и проверяет, настоящий ты или нет».

А сам стою и думаю: «Господи, слава Тебе. «Днесь, благодать Святаго  Духа нас собра», где бы мы все были, если бы не милость Божия». 

Где бы сам я был, если бы не милость Божия. После школы учился в техникуме – кличка была «Зэк». Пошел в армию, на третий день новую кличку дали - «Зона». Просто так ведь клички не дают. Зек, Зона – не просто клички – это стиль жизни, и к этому все шло, пока к вере не пришел. Впрочем, в зону Господь все равно привел, но, слава Богу, в другом чине.

Время было не много, далеко не на все вопросы удалось ответить. Отрадно, что братия «Мутно-Горецкого» учатся петь, просили показать им распев акафиста. Передали мы им магнитофон на Церковь, кассеты с записью распевов по гласам, богослужения разных храмов и монастырей. Некоторые общины в заключении именно так, по магнитофону, петь научились.

Немало вопросов было и по заочному обучению по предмету: «Основы Православной Культуры». Дай Бог, чтоб прихожане Церквей на воле имели такую жажду духовного просвещения.

Порешили, что «Архимандрит» (Староста) будет сам принимать экзамены, высылая нам, в адрес сектора ЗО ОПК, лишь выставленные оценки и лучшие работы. Помощник «Архимандрита», прозванный «Викарием» передал целую тетрадь ответов по   заочному обучению. За несколько месяцев одолел весь курс, расчитанный на три года.

Беседа, братская, теплая, казалось, только начиналась, когда открылась дверь - пора на выход.

Саша Крот четки резные подарил. Сам резал, на «фарт», говорит. Я ему свои подарил – на благословение.

Даруй, Господи, молитву!

Уходить не хотелось. Странный парадокс. Отсюда просто так не выйти и просто так не остаться. Уходя, уносил  отраду в сердце, не иссякло еще доброе в людях. От сознания этого, зона, словно светлее стала, добрее, несмотря на метель.

Свет Христов просвещает всех.

 

Р.S. На обратном пути, в здании вокзала в Горках, встретил «братка», говорить ему обычным языком было тяжело, все пытался на пальцах объяснить, говорит: «Я только «откинулся, Церковь знаю, там Николай, 19 лет ему – старший»

Думаю: О чем он, Николаю за 50, никак не 19, потом понял, 19 лет – не возраст, 19 лет – срок.

 - Будешь в зону заходить, продолжил он, скажи Коле-Архимандриту, что меня встретил, Вову Подреса, «нагрел» на покушать (отдал ему сыр), понимаешь,  говорит, - ехать еще сутки, а кушать хочется, домой еду в Минск, и дальше, там мама встретит…

Вышел на перрон, как дитя малое, по сугробам бегает, вольным воздухом дышит – не надышится.

А ведь многие не понимают, какое это благо – вольным воздухом дышать.

               
                Строки из письма «Викария» Андрея.

(Горки  УЖ 15/9)

     Я сделал для себя правилом читать после утренних молитв, молитвы к Богородице и другие молитвы, а вечером после отбоя Богородичное правило по четкам и 150 раз Иисусову молитву. Кроме этого стараюсь каждый день читать Священное Писание и Святоотеческую литературу. Знаешь, что я заметил? Чем больше я начинаю молиться, тем больше неприятностей у моих знакомых и родных (болезни и т. д.), но это лишь побуждает меня еще больше молиться. Я уже не прошу у Бога ни освобождения, ничего, прошу только терпения, любви и мудрости, прошу простить мои грехи.

     А этот случай произошел со мною в 1996 году, я тогда сидел на зоне. Была очень холодная зима и я простыл. Врачи в санчасти три недели мерили температуру, слушали легкие и говорили: «Да нет, здоров!» Я уже неделю есть ничего не мог, меня колотило как в лихорадке, бросало то в пот, то в холодную дрожь. Я пошел к начальнику санчасти, он сделал рентген и сказал: «Немедленно в санчасть, у тебя в левом легком собралась жидкость». Взял я с собой предметы первой необходимости, Библию и в санчасть. Две недели меня кололи уколами, каждые 3 часа. Безрезультатно! Потом прописали «РЭФ» – сильный антибиотик. Прошла неделя. За эту неделю я не выпил ни одной капсулы. В этой же санчасти лежал пятидесятник Сергей из г. Гродно. Он лежал с воспалением легких уже месяц. Мы с ним часто беседовали о Боге. И вот как-то однажды мы зацепили тему о сатане, что он может сделать с человеком на примере книги Иова. А мне в этот день врач сказал, чтобы я готовился к операции на завтра на 10;; утра, мне должны были откачивать жидкость. И вот Сергей в нашей беседе высказал излишнюю боязнь по отношению к врагу рода человеческого - диаволу. Меня это возмутило. А он стал меня убеждать, что нельзя злословить темные силы, даже Архангел не делал этого. И тогда я ему сказал: «Сергей, если дьявол имеет власть надо мной, то завтра меня к шести утра парализует, а если ему этого не позволено, то он ничего не сможет мне сделать и более того, завтра меня без всякой операции выпишут, потому что я буду здоров. Противостойте дьяволу и убежит!

     А в отряде, где я до этого сидел, пустили «достоверный» слух о том, что я уже умер. И вот на завтра меня, во-первых, не парализовало, во-вторых, перед операцией мне решили повторно сделать рентген, после чего врач сказал: «Так, так! Чем лечился?» Я ответил: «Молитвой!» «Ну, ну – ответил врач, - воды в легком нет, операция не нужна. Если нет температуры, после обеда на выписку». Температуры не было. Господь полностью избавил меня от болезни. Каково же было удивление Сергея, а еще больше удивились те, которые утверждали, что я умер.

     Слава Господу Богу за все и за все Ему слава!

 

                Прости нас, Господи…

     Прости нас Господи за многословие, прости нас Господи за суету,

Прости за праздность, за пустословие, за гордость, леность, за любовь ко злу.

Прости, что губим время Тобой данное, ходя в театры, бары и кино,

Прости, что мы не думаем о покаянии, танцуем, веселимся, пьем вино.

 

     Тебя оставили мы, Боже, позабыли, что  Ты  Своею  Кровью от грехов нас искупил,

Пусть глянет каждый на себя и вспомнит: когда последний раз он в храме был?

Доколе будем мы грешить, доколе? Доколе будем Бога раздражать?

Братья и сестры, я взываю к вам с неволи: неужто нужно нам так глупо погибать?

Бог посещает нас и в скорбях и в болезнях, Господь стучит в наши сердца,

Бог знает нужды наши и желанья, Он с нами в радости и в горе до конца,

Насильно человека Бог спасти не может, должны мы сами сделать первый шаг,

Тогда Господь во всем поможет, и укрепит, и в тяготах упасть не даст.

Царство Божие усилием берется, иди и если упадешь, вставай,

Сто раз падешь, сто раз вставай, все перетрется, надейся, верь, люби – на Бога уповай!

Будь верен до конца, до самой смерти, и как Иуда жизнь за деньги не продай,

Молись, трудись, будь кротким и смиренным, сокровище себе на небе собирай.

                Р. Б. Андрей

P.S. Не так давно получил письмо от Андрея (2016 год) – все еще в лагере. Срок пять пятилеток, но на режиме по-мягче, ходит в завклубах, семью создал, скоро домой.

                Спасителю

Господи Иисусе, храни меня на всех путях,

Не остави, Боже, меня в дьявольских сетях.

К Царству правды и любви меня Ты приведи,

От земного ада Своей силой огради.

 

Не отрини, Господи, меня от Твоего лица,

Прости меня Иисусе, такого подлеца,

Я недостоин, Господи, на Небеса взирать,

Но не остави, Господи, меня в аду страдать.

 

Слава Тебе Боже наш, Слава тебе Боже!

Все суетно в этом мире, любовь твоя дороже.

Накажи меня, Господь, милостью своей,

Господи, спаси, помилуй, я раб  Твой – Андрей!

 

                Богородице.

Икону Богоматери мне прислала мать,

Написала, что Она мне будет помогать.

О сыне непутевом мать все слезы льет

В молитвах к Богородице прилежно вопиет.

 

Образ Богородицы в узилище храню,

Деву Пресвятую, я каждый день молю.

Владычица- Царица, Ты мне помоги,

Упроси Христа, чтоб мне простил долги.

 

Помилуй, Богородица и спаси всех нас,

Буди нам Ходатаица в жизни вечной и сейчас.

Дева Пресвятая, я надеюсь на Тебя,

Что Ты не оставишь грешного меня.

 

Пишу не складно, извините, не поэт,

Лишь от избытка сердца, говоря устами.

Живу я на земле лишь 28 лет,

Но если б знали вы, как все мы здесь устали.

                Андрей-«Викарий»
Гнетущее одиночество

 

Каким путем человек приходит к Богу? Как и от чего в его сердце зарождается вера? 

Каждый идет своим путем. Каждого Господь ведет и призывает. И в этом великая тайна, так что и сам приходящий к вере удивляется переменам, происходящим в его душе, и сознает лишь, что с ним совершается чудо. Обыкновенное Божие чудо.

О таком чуде, и ныне совершающемся, поведал нам человек нелегкой судьбы. Мы не станем называть его имя, но попросим читателей помолиться о нем.

Биография.

Я родился 13 мая 1967 г. Моему рождению мама была несказанно рада. Я ни в чем не знал отказа. Любой мой каприз, мать сразу же выполняла. Возможно это и сыграло свою роковую роль в будущем. Я рос эгоистом. Был легкомыслен, думал только о себе. Когда мне было 7 лет мать сошлась с отчимом у которого тоже был сын. В 1977 году мы переехали в г. Куйбышев. Там я узнал, что такое голод. Нам с братом приходилось стоять в очереди за хлебом с 8 утра до 4-5 вечера, чтобы взять хлеб по спискам. От тяжелой жизни отчим пил, дрался, был нервным. Они с матерью работали, а концы с концами  едва сводили. С детства я припоминаю один очень таинственный и интересный случай. 

Как-то вечером, когда уже звезды были на небе, я шел один на вечернюю рыбалку и когда подходил к Волге, через лес, глядя на звездное небо, мне вдруг в голову как будто вбили два вопроса:

Если провести прямую линию и лететь по ней, неужели в небе не будет никакой преграды, а если есть, то, что за этой преградой? 

И сразу же этот вопрос перебил второй:

Когда человек умирает, куда девается его «Я». Вот к примеру я говорю: «Я», другой человек говорит: «Я», когда человек на смертном одре последний раз вздохнет, куда оно это «Я» денется? Не будет же это Живое «Я» лежать с человеком в гробу?

 

Я не смог найти на эти вопросы ответа, решил задать их своей учительнице на утро, но она мне ничего не смогла ответить, она не поняла мой вопрос. В то время я учился в пятом классе. Откуда мне, грешному в то время было знать о душе, о духе и Боге-Творце. Я носил пионерский галстук и все вокруг говорили: «Бога нет». Только сейчас, вспоминая этот случай, понимаю, как нужна, и как ответственна служба священнослужителей, для окормления и духовного воспитания людей.

  Потом в 1982г. от тяжелой, голодной жизни в Поволжье мы переехали на Украину. В 1986г. я пошел в армию. Служил два года в Афганистане в провинции Герат. Что такое война, знаю не понаслышке. Насмотрелся всякой грязи: крали друг у друга, стреляли друг друга из-за «дедовщины»  и пр. Пошел после армии работать на Минский автомобильный завод. Но работать толком не работал, гулял, пил, вел расшабашную жизнь. И в 1992 г. меня первый раз посадили, дали два года за кражу. Пока отбывал свой срок наказания, умерли мои родители, а вместе с ними оборвались все связи с родней.

 В 1994 году  освободился, но помочь мне было некому, на работу нигде не брали, даже в колхоз.  Поголодав, в декабре 1994 года, за кражу в магазине я сел обратно в тюрьму. Далее 5 лет строгого режима. Эти 5 лет даром не прошли. Я научился резать по дереву, узнал, что такое православная вера, Библия. Но в своем убеждении и вере был очень слаб, очень немощен. В 1998 г. через 4 года освободился с твердым намерением больше не красть. Год я никуда не лез, резал по дереву, жил на квартире. Но потом решил жить самостоятельно и переехал в деревню О. А там, аккурат в пятистах метрах - винзавод. И по новой: друзья, компания, вино …, и в результате, в 2000 году мне дают 2 года  за  кражу телки из колхоза. Пока  сидел в пересыльной  тюрьме, читал  Евангелие, проанализировал свою жизнь. Что-то коснулось  моего сердца,  что-то пробудило меня. Мне стало  очень стыдно. Стало стыдно так, что я  возненавидел сам себя и твердо решил  изменить свою жизнь, пострадать за  совершенные ранее  преступления, которые не были раскрыты и этим  заглушить то раскаяние, тот голос, который  совсем  измучил мне сердце и бередил душу. Я сам, без всякого  увещевания со стороны, написал  4 явки с повинной. Мне добавили еще  4 года  и того этот срок стал  6 лет. Теперь  освобожусь в 2006 году. Я их написал еще и потому, что чувствую, что для  своего исправления внутреннего и для укрепления в вере, мне двух лет мало. Если бы я освободился через 2 года, в 2002 году, то  снова бы начал вести безумный образ жизни, только для себя. А это погибель. 

 Впервые я задумался о своей жизни и о смысле своего существования очень даже поздно. Когда находился второй раз в колонии. Гнетущее одиночество. Родители уснули до всеобщего воскресения, родных нет, а та родня, которая была по линии  отчима, не хотела, да и сейчас не хочет знаться со мною. Это был уже  1997 год, мне было 30 лет. На этот момент я уже был крещен, но крестился не столько по внутреннему убеждению и вере, сколько потому, что в Бога уверовал  один из моих  лучших приятелей. Он и был моим крестным, он и привел меня в храм. Тогда я о вере православной вообще ничего не знал. Был атеистом, верил только в себя и свои силы. Шел 1991 или даже 1990 год. И только когда  мне действительно   стало тяжело и одиноко, когда я осознал, что моя жизнь не имеет  смысла, я  задумался, для чего мне жить. Тридцать лет, ни родни, ни детей, и только тогда я впервые пошел  в храм. Взял в руки Библию и начал читать. Посещал  богослужения, но в колонии строгого режима какие служения, только утренние и вечерние молитвы. Чтение  Библии и служения меня вроде бы успокоили. Меня уже не посещали мысли о самоубийстве. Но  служения я посещал  не постоянно, да и читал Библию редко,  время от времени. Ежедневные проблемы, как заработать на чай и сигареты, порабощали меня. Отвлекали от подлинного дела: познать Истиннаго Бога, укрепиться в вере. После освобождения в 1998 году, я занялся тем, чем и занимался: выпивка, веселая разгульная жизнь и  в результате я снова в колонии, уже в третий раз. В этот раз я уже всерьез задумался над своею жизнью. Сейчас у меня только одни мысли. За этот срок лишения свободы не только пересмотреть и изменить себя внутренне, но  и избавиться  от всех вредных  привычек, мыслей и желаний. А после освобождения полностью отдать, посвятить себя Богу. Это хорошо, что у меня никого нет, что я  одинок,  и что  мне в жизни пришлось пройти и Афганистан, и тюрьму, и одиночество. Меня сейчас ничто не отягчает, никто не обременяет. Когда меня посещают какие-либо печальные воспоминания или  призрачные мечтания, я или читаю Святое Писание или же молюсь. Знаю наизусть 50-й  и 90-й псалмы, Символ веры, Отче наш, Богородице Дево, радуйся, Трисвятое, Достойно есть. Все свое свободное время употребляю на молитву и стараюсь выполнять то, что заповедано Отцами Вселенской Церкви. Люблю  читать святоотеческую литературу. Другая мне просто  не интересна.

 После освобождения  хочу, да и не только хочу, но и сделаю, если  на это будет воля Божья: или удалиться в монастырь, или остаться жить и работать при каком-нибудь приходе. А иначе я просто не представляю для чего мне жить.