Игра 2в1. Наталья Козаченко. Чашка остывшего кофе

Конкурс Копирайта -К2
Вступительное слово от К2: игровое задание оказалось со звёздочкой, но лёд тронулся. Одна работа у нас всё-таки есть.  Читайте, делитесь впечатлениями, присоединяйтесь, если кого вдруг внезапно посетит озарение. До конца недели у вас есть шанс. Регламент игры "Два в одном": http://proza.ru/2022/04/27/1011
___

Автор – Наталья Козаченко

1. Чашка остывшего кофе (основная история)

                Всё. Наконец-то у меня четыре – собственных – стены и никого рядом. Кухня маленькая, санузел с ванной совмещённый и крохотный коридор, зато комната большая, окна на две стороны. Душа моя ещё не отошла от навалившегося счастья. На пятый день просыпаюсь от бьющего в глаза раннего солнца, жмурюсь и лежу с закрытыми глазами, боюсь, что открою и увижу постылую комнату и в ней четыре (прежде было нас восемь детдомовских девочек) кровати. Тихо так, что слышно, как стучит сердце.
                Мне восемнадцать, я фасовщица в универсаме, не бог весть что, но я рада и этому. Теперь у меня есть отдельное – отдельное от всех – жильё. Квартира. Четыре надёжных стены. За ними неслышно проходит чужая – не моя – жизнь, а моя теперь здесь. Отдельно и замкнуто. Не помню ни мать, ни отца, всё думаю, а были ли они в моей жизни вообще? Спрашивала, но воспитательница качала и качала головой, не отвечала и надежды не подавала. Длинный свёрток (младенца, замотанного в большое покрывало – меня) отобрали у побирушки, она и не заметила, была мертвецки пьяна. Теперь я не думаю об этом. Совсем. Выгорело. Поставлена точка.
                Пять дней назад дама из собеса стояла ко мне спиной, смотрела в окно:
                — Тебе повезло, девочка. Стечение обстоятельств, да… Квартира выморочная, звучит, конечно, не слишком, но…
                — Мне не выбирать, да?  Выморочная?
                — Наследники не предъявили права, сроки вышли, имущество отошло государству. Вот так. Обустраивайся, если что нужно, поможем. По мере возможностей, но особенно не надейся, ты меня понимаешь?
                Кивнула, но не слушала: всё это только слова и звуки, главное, теперь это мой дом и моя крепость. Самое время для знакомства с моим выморочным имуществом.
                Первый обход как первое свидание наедине: мы присматривались и принюхивались друг к другу. К двум клетчатым баулам – в одном одежда, в другом книги – квартира предложила вполне крепкий диван-книжку, массивный деревянный шкаф ручной работы, на дверцах по краске столяр пальцами вывел замысловатые завитушки, если прислониться щекой, они царапают кожу. По другой стене сервант, стёкла разделены на ромбики, возле окна журнальный столик и два кресла на невысоких деревянных ножках. Сколько лет мебели? Тридцать? Сорок?
                Ни намёка на человеческое присутствие, за исключением одинокой чашки на кухонном столе: тонкостенный фарфор, судя по клейму, Ломоносовский. На дне остатки жидкости, затянутые влажной ватной плесенью. Кто здесь был не слишком давно? Ни чая, ни кофе, ни других продуктов нет, всё пусто, тонкий налёт пыли на всех поверхностях. Только оставленная фарфоровая чашка с недопитым содержимым.
                Куда бы я ни двинулась, эта чашка маячила в поле зрения, как будто шпионила за мной. Оставила её на столе, не в силах прикоснуться к чьей-то чужой тайне. Ночью мне снился детдом и вереница трамваев, ползущая на разворот с дребезжанием и лязганьем, они меня раздражали, как назойливые мухи.
                Разбудили на раннем утре пронзительные звуки дверного звонка. За дверью стояла полная тётка в сатиновом халате, быстро оглядела меня с ног до головы и, оттеснив, прошла в комнату.
                — Вы кто? — крики чаек звучали бы музыкой, — что вам надо?
                Тётка проворно обошла комнату, остановилась перед журнальным столиком с грудой неразобранных книг, фыркнула, но взглянула на меня вполне дружелюбно, буркнула: «соседка я, не закрывай двери, я сейчас», и исчезла. Я и не думала закрывать, стояла как монумент и хлопала глазами.
                — Я с вечера гляжу, свет горит, дай, думаю, проверю, а он вдруг взял и погас, — соседка помолчала, подсунула мне тёплую ещё плюшку, — ты ешь, ешь, поди-ка на государственных харчах не забалуешь.
                Разномастные тарелки, блюдца и пара кружек перекочевали вечером на мою сиротскую кухню с нехитрым продуктовым набором: солью-сахаром-макаронами и двумя банками рыбных консервов. Я отнекивалась, отпихивалась от назойливой помощи, она мне мешала, эта тётка. Она нарушала одиночество и возвращала в круг обязательств, которыми я тяготилась. Я молчала, она делала вид, что не понимает.
                Взглянула мимолётно на таинственную кружку (я поставила её на подоконник и долго мыла руки после), соседка как будто поперхнулась, стало ясно, что всякие расспросы о прежних жильцах обречены на пустые хлопоты. Ну и пусть. Бессильно опустила руки на колени и вдруг не к месту засмеялась. Гостья встала: «Запястья у тебя какие тонкие», - невпопад добавила: «а и тяжко тебе придётся, девочка», и, не оглядываясь, вышла.
                Сон был прерывист и обрывочен, кричали невидимые чайки, звенели трамваи, стучали зубы и коленки, под утро тело застыло в желе холодного пота. Долго грелась под горячим душем, едва заставила себя зайти на кухню. Чашка, тщательно мною вымытая, стояла посреди кухонного стола, кажется, я же её сюда аккуратно вечером и поставила. Плесени на дне не появилось, и то хлеб. А нервы-то совсем ни к чёрту. Уходя, прикрыла дверь, вернулась, громко хлопнула, щёлкнул недовольно английский замок. «Неврастеничка, — громко сказала себе, — лечиться надо». Звуки втянулись вверх, и стало тихо. Ключ! Я осела под дверью и тихо завыла.
                — Откройте! Я ключ! Я забыла, — барабанила в соседнюю дверь и скулила-поскуливала, — он там остался лежать!
                Дверь открылась, вчерашняя гостья была в другом халате, за ней выскочили дети, кажется, трое, и устроили шумную возню в прихожей.
                — Ключ, — едва перекричала орущих детей, — он там, на столе, остался.
                Соседка сняла с крючка рядом с дверью точно такой же ключ, отцепила от себя, как щенков, вопящую малышню, молча прошла на кухню, я потащилась следом.  Она бросила ключ рядом с нетронутой чашкой остывшего кофе.
                — Только не говорите, что не любите одиночества, — засмеялась я.


2. Чашка остывшего кофе (внутренняя история)

Маленькая отошла на пятый день. Тихо и неслышно. Мать всё качала и качала длинный свёрток.  Отобрали, она и не заметила. Смотрела в окно, слушала звуки трамваев, пронзительные, как крики чаек. Молчала. Взглянула на пустые колени. Вдруг засмеялась. Встала и, не оглядываясь, вышла, аккуратно прикрыв за собой входную дверь. Щёлкнул английский замок. Стало тихо. Ключ от остался лежать на столе, рядом с нетронутой чашкой остывшего кофе.



3. Чашка кофе (подсветка внутренней истории КАПСОМ)

                Всё. Наконец-то у меня четыре – собственных – стены и никого рядом. Кухня МАЛЕНЬКАЯ, санузел с ванной совмещённый и крохотный коридор, зато комната большая, окна на две стороны. Душа моя ещё не ОТОШЛА от навалившегося счастья. НА ПЯТЫЙ ДЕНЬ просыпаюсь от бьющего в глаза раннего солнца, жмурюсь и лежу с закрытыми глазами, боюсь, что открою и увижу постылую комнату и в ней четыре (прежде было нас восемь детдомовских девочек) кровати. ТИХО так, что слышно, как стучит сердце.
                Мне восемнадцать, я фасовщица в универсаме, не бог весть что, но я рада и этому. Теперь у меня есть отдельное – отдельное от всех – жильё. Квартира. Четыре надёжных стены. За ними НЕСЛЫШНО проходит чужая – не моя – жизнь, а моя теперь здесь. Отдельно и замкнуто. Не помню ни МАТЬ, ни отца, ВСЁ думаю, а были ли они в моей жизни вообще? Спрашивала, но воспитательница КАЧАЛА И КАЧАЛА головой, не отвечала и надежды не подавала. ДЛИННЫЙ СВЁРТОК (младенца, замотанного в большое покрывало – меня) ОТОБРАЛИ у побирушки, ОНА И НЕ ЗАМЕТИЛА, была мертвецки пьяна. Теперь я не думаю об этом. Совсем. Выгорело. Поставлена точка.
                Пять дней назад дама из собеса стояла ко мне спиной, СМОТРЕЛА В ОКНО:
                — Тебе повезло, девочка. Стечение обстоятельств, да… Квартира выморочная, звучит, конечно, не слишком, но…
                — Мне не выбирать, да?  Выморочная?
                — Наследники не предъявили права, сроки вышли, имущество отошло государству. Вот так. Обустраивайся, если что нужно, поможем. По мере возможностей, но особенно не надейся, ты меня понимаешь?
                Кивнула, но не СЛУШАЛА: всё это только слова и ЗВУКИ, главное, теперь это мой дом и моя крепость. Самое время для знакомства с моим выморочным имуществом.
                Первый обход как первое свидание наедине: мы присматривались и принюхивались друг к другу. К двум клетчатым баулам – в одном одежда, в другом книги – квартира предложила вполне крепкий диван-книжку, массивный деревянный шкаф ручной работы, на дверцах по краске столяр пальцами вывел замысловатые завитушки, если прислониться щекой, они царапают кожу. По другой стене сервант, стёкла разделены на ромбики, возле окна журнальный столик и два кресла на невысоких деревянных ножках. Сколько лет мебели? Тридцать? Сорок?
                Ни намёка на человеческое присутствие, за исключением одинокой чашки на кухонном столе: тонкостенный фарфор, судя по клейму, Ломоносовский. На дне остатки жидкости, затянутые влажной ватной плесенью. Кто здесь был не слишком давно? Ни чая, ни кофе, ни других продуктов нет, всё пусто, тонкий налёт пыли на всех поверхностях. Только оставленная фарфоровая чашка с недопитым содержимым.
                Куда бы я ни двинулась, эта чашка маячила в поле зрения, как будто шпионила за мной. Оставила её на столе, не в силах прикоснуться к чьей-то чужой тайне. Ночью мне снился детдом и вереница ТРАМВАЕВ, ползущая на разворот с дребезжанием и лязганьем, они меня раздражали, КАК назойливые мухи.
                Разбудили на раннем утре ПРОНЗИТЕЛЬНЫЕ звуки дверного звонка. За дверью стояла полная тётка в сатиновом халате, быстро оглядела меня с ног до головы и, оттеснив, прошла в комнату.
                — Вы кто? — КРИКИ ЧАЕК звучали бы музыкой, — что вам надо?
                Тётка проворно обошла комнату, остановилась перед журнальным столиком с грудой неразобранных книг, фыркнула, но взглянула на меня вполне дружелюбно, буркнула: «соседка я, не закрывай двери, я сейчас», и исчезла. Я и не думала закрывать, стояла как монумент и хлопала глазами.
                — Я с вечера гляжу, свет горит, дай, думаю, проверю, а он вдруг взял и погас, — соседка помолчала, подсунула мне тёплую ещё плюшку, — ты ешь, ешь, поди-ка на государственных харчах не забалуешь.
                Разномастные тарелки, блюдца и пара кружек перекочевали вечером на мою сиротскую кухню с нехитрым продуктовым набором: солью-сахаром-макаронами и двумя банками рыбных консервов. Я отнекивалась, отпихивалась от назойливой помощи, она мне мешала, эта тётка. Она нарушала одиночество и возвращала в круг обязательств, которыми я тяготилась. Я МОЛЧАЛА, она делала вид, что не понимает.
                ВЗГЛЯНУЛА мимолётно НА таинственную кружку (я поставила её на подоконник и долго мыла руки после), соседка как будто поперхнулась, стало ясно, что всякие расспросы о прежних жильцах обречены на ПУСТЫЕ хлопоты. Ну и пусть. Бессильно опустила руки на КОЛЕНИ и ВДРУГ не к месту ЗАСМЕЯЛАСЬ. Гостья ВСТАЛА : «Запястья у тебя какие тонкие», и  невпопад добавила: «а и тяжко тебе придётся, девочка», и, НЕ ОГЛЯДЫВАЯСЬ, ВЫШЛА.
                Сон был прерывист и обрывочен, кричали невидимые чайки, звенели трамваи, стучали зубы и коленки, под утро тело застыло в желе холодного пота. Долго грелась под горячим душем, едва заставила себя зайти на кухню. Чашка, тщательно мною вымытая, стояла посреди кухонного стола, кажется, я же её сюда АККУРАТНО вечером и поставила. Плесени на дне не появилось, и то хлеб. А нервы-то совсем ни к чёрту. Уходя, ПРИКРЫЛА дверь, вернулась, громко хлопнула, ЩЁЛКНУЛ недовольно АНГЛИЙСКИЙ ЗАМОК. «Неврастеничка, — громко сказала себе, — лечиться надо». Звуки втянулись вверх, и СТАЛО ТИХО. КЛЮЧ! Я осела под дверью и тихо завыла.
                — Откройте! Я ключ! Я забыла, — барабанила в соседнюю дверь и скулила-поскуливала, — он там ОСТАЛСЯ ЛЕЖАТЬ!
                Дверь открылась, вчерашняя гостья была в другом халате, за ней выскочили дети, кажется, трое, и устроили шумную возню в прихожей.
                — Ключ, — едва перекричала орущих детей, — он там, НА СТОЛЕ, остался.
                Соседка сняла с крючка РЯДОМ с дверью точно такой же ключ, отцепила от себя, как щенков, вопящую малышню, молча прошла на кухню, я потащилась следом.  Она бросила ключ рядом с НЕТРОНУТОЙ ЧАШКОЙ ОСТЫВШЕГО КОФЕ.
                — Только не говорите, что не любите одиночества, — засмеялась я.


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2022
Свидетельство о публикации №222051601580

___
Рецензии: http://proza.ru/comments.html?2022/05/16/1580