Простое женское счастье

У него всё в шоколаде: командующий военным округом генерал-полковник Запальный живет в прекрасном, тщательно охраняемом особняке на берегу красивой сибирской реки.
Московское начальство довольно, относится без особых нареканий. Командующий имеет на содержании двух любовниц, в силу возраста нечасто посещаемых, нередкие "служебные командировки" в Москву, где генеральские компании славно, с армейским размахом и удалью проводят время на охоте, ибо балы у нынешних военных не в почете по вполне понятным причинам: не приучены генералы к танцам, да и габариты, как правило, не позволяют.
Спокойная, выдержанная как хороший коньяк красавица-жена, любимая дочь, два прекрасных, не старых еще врача, вывезенных из Петербурга, где показывали превосходные результаты в местной военно-медицинской академии, платит им завидное жалование в виде премий из средств военно-медицинской службы своего округа. Один из эскулапов - известный российский хирург, запись к нему длинная, иные по полгода ждут операции. Второй - терапевт, к телу главного военного начальника края приближен особо, ему генерал доверяет безусловно, а значит врач заведует и мужскими тайнами высокого пациента, для здоровья воеводы государева настойчиво советует необходимость и частоту приема различных медицинских препаратов, предназначенных как для услаждений, связанных с генеральскими пещеристыми телами, так и удовольствий от употребления разнообразных энергических напитков, весьма популярных у людей с погонами. Причем, как генерал почти все напитки получает из-за границы, так и доктор почти все медикаменты получает также из-за границы, применяя для того самые разные ухищрения. Превосходное же владение английским позволяет терапевту держать руку на пульсе новейших препаратов, выходит дорого, но генерал даже и в малой мере не скупится на поддержание своего и семейного самочувствия. Словом, семейный военврач - свой в доску человек.

Только вот дочь Катерина изредка "делает папе нервы": в двадцать три года уже трижды сбегала замуж, там ей всё что-то не нравилось, быстро и бескомпромиссно выгоняла мужей из чудесного особнячка, выстроенного генералом неподалеку от своего, теперь дочь живет вольной птичкой и, по ее собственному выражению, уже не собирается в брачные силки. В этом празднике жизни причудливо и бессистемно возникают у Кати временно любимые мужчины, главным образом молодые офицеры папиного округа, каковые уж точно не откажут в ее настойчивом внимании; напав однажды на благодатную почву женского гендерного доминирования одной, отдельно взятой дочуре командующего, излишне пухлая по нынешним временам Катерина не стесняется в выборе своих пассий в погонах, а те не смеют отказать. Впрочем, большинство их не особенно то и хочет отказывать, а вот молодые жены молодых офицериков как раз шибко противятся желаниям дочери командующего, иные офицерские половины в дамских междусобойных тёрках шепотом даже грозятся вывернуть Катюшеньке матку наизнанку, дабы неповадно было чужих женатых мужиков к себе в койку таскать, но мы то понимаем, что такие всполохи справедливых бабьих эмоций носят лишь чисто предположительный характер.
Но ведь резонно: это мужья служат родине под началом генерала, а жены служат своим, природным целям. Своей, собственной родине. И очень бывает им обидно, когда две родины входят в неразрешимое противоречие, вот только женские родины  будут посильнее той, о которой  любят пафосно декламировать государственные мужи, определенно посильней. Потому и приходится папеньке разруливать спорадически возникающие скандалы и отправлять семейных офицеров, неосторожно попавших в сети дочки командующего, куда-нибудь в другие, дальние воинские части, часто с повышением в звании или должности, дабы не достала их там своими реактивными снарядами не знающая преград Катюша.
На дочерние игры папа смотрит с юмором, а даже с отеческой нежностью - все мы шалили понемногу: и с кем-нибудь, и как-нибудь, ибо молодые годы, по твердому убеждению генерала, надобно непременно отгулять, чтобы потом, когда полыхание чувств утихомирится, а жизнь приобретет ровный как в угольной жаровне огонь, - не маялось и не сожалелось об упущенных возможностях, не думалось: "вот какой же я балда, что не воспользовался тогда благоприятным моментом, надо было ее все-таки оттилибонькать (дамский вариант - ему отдаться)". А когда лишняя энергия сгорит в костре удовольствий, появятся и настоящие, твердые цели. Но не раньше. Да.
Нет, отец, конечно, для порядку пеняет дочери за слегка избыточную любовь к интимным сладостям, но та давно уже, с раннего детства уразумела, что папенька считает себя просто обязанным ругать дочь, в глубине же души поддерживает неостановимое движение ее либидо, а иногда и хихикают вместе, обсуждая очередного катюшиного избранника, потом отец спохватывается, вешает на лицо строгое выражение и, подобно Людовику Тринадцатому, истово, хотя и сквозь смех восклицает: "Но господа! Хватит дуэлей! Я говорю: хватит дуэлей!" Катюша в ответ только улыбается, хитро прищурившись, почти без паузы просит папу-короля повысить в воинском звании особо отличившегося мушкетера, понеже оный талантливо и находчиво применял солдатскую смекалку в дуэльной технике пусть и далекой от воинской службы, но не менее важной с точки зрения принцессы. И папа не может отказать, повышает офицера. А что делать? Родная кровиночка.

А вот жена Таня - серьезная проблема генерала. Младше мужа на восемнадцать лет, постарела-потускнела на фоне сибирской природы, хоть и не сильно, но заметно. Сейчас у нее свежее творческое увлечение: витает в театральных эмпиреях, связанных с высоким искусством, опекает своим вниманием местный драматический театр, прося мужа-Ареса помочь музе Мельпомене материально. Что муж и делает с видимой неохотой: военному округу содержать еще и театр?! Но и отказать жене никак не можно, ибо невозможно.
Впрочем, Татьяну Николаевну в основном интересует сценографическое исполнение спектаклей, особенно в исторических, костюмных пьесах. Глубины актерских переживаний и режиссерских замыслов ее интересует меньше: "главное, чтобы костюмчик сидел".
Основная же, глубинная татьянина досада в том, что муж не испытывает к ней никакого, то есть, ну, совсем никакого влечения.
Генеральша происходит из древнего рода князей Вяземских, прямёхонько по линии самого Петра Андреевича, друга Пушкина, даже старинные метрики предков показывала, чем и вызвала неподдельный интерес офицера Запального, в те времена слегка робеющего среди людей высокого полета или благородной дворянской крови, будучи уверенным, что судьба вообще благоволит высокому, а низкому предлагает только низкое. Однажды еще курсантом услышал от ротного командира поучение: "якшаться надо с людьми крутыми, тогда и сам будешь крут, а коли общаешься с быдлом, - туда тебе и дорога. С кем поведешься - так тебе и надо".
Роман Родионович Запальный, обозримое генеалогическое древо которого не содержит ни одного дворянина или хотя бы разночинца, а только бывших крепостных крестьян с соответствующим потомством, да фабричных рабочих и работниц, да лагерных надзирателей, до сих пор следует этому наставлению ротного, стараясь приближать к себе отпрысков высокого полета или благородной крови.
Непонятно как, но Таня Вяземская быстро и точно усмотрела в ничем не примечательном офицерике Запальном будущего генерала. Впрочем, этому предшествовала мутная и вязкая история, слухи о которой все же доходили до Романа Запального, мол, Таня Вяземская в свое время покорила сердце большого генерала сухопутных войск, а тот даже на некоторое время увез княжну Тату в Москву, где, как и подобает дворянке старинного рода жила в неге и удовольствии, но потом вернулась назад и совершенно неожиданно, как представлялось Роману Запальному, познакомилась с ним в доме офицеров, пригласив белым танцем на тур, а потом выказывала в его адрес неподдельный интерес и всяческое благорасположение, хотя и долго не допуская до тела, обуславливая эту неприступность дворянским происхождением и невозможностью до свадьбы предаваться  внесупружеским излишествам. Чем дополнительно заинтриговала офицера Запального, не привыкшего к такой строгости дамских нравов.
И какое волшебное предвиденье! После развода с прежней женой и брака с княжной Вяземской капитан Запальный действительно круто взлетел вверх по карьерной лестнице, чудесным образом вызван в Москву учиться в академии генерального штаба, потом и служил в этом самом штабе, весьма скоренько по сравнению с другими офицерами-однокашниками получал солидные звания и должности, пропадал в длительных командировках, в том числе и зарубежных, куда его направлял командующий сухопутными войсками в качестве военного посланца, а перед уходом на пенсию сухопутного благодетеля поднялся, наконец, на вершину карьерной лестницы - дали в управление военный округ.
 Разумеется, Роман объяснял такой закономерный подъем собственным практическим умом, блестящим знанием военного дела и энергией, умением работать с кадрами, но где-то в глубине сознания маленьким гвоздиком сидело предположение, что помогло таки танино высокое княжеское происхождение. Не могло не помочь, ибо существуют они, эти неведомые силы, поддерживающие своих, дворянскую белую кость. Другие, дополнительные причины карьерного восхождения генерал Роман Родионович гонит прочь, не допуская до своего самолюбия.
И правильно делает: ежели генералы будут заниматься психологическим самокопанием, ничего путнего в деле защиты родины не выйдет, а только сплошной мозготрах и гнилая интеллигенция.
Жена в сорок семь лет выглядит на тридцать семь... ну ладно, на сорок, но тщательно следит за собой, а муж, как часто водится у высоких армейских начальников, рано взлетевших в карьере, имеет собственные развлечения на стороне при его возможностях на высшей военной должности в этих краях.
Иногда, когда командующий пребывает в хорошем послеобеденном настроении, приближенный терапевтический военврач майор Чичвахин беседует с ним за рюмкой чая.
Вот и сейчас, осторожно направляя разговор на Татьяну Николаевну, сетуя на ее грустненький вид, наведя на нужную тему, врач ловко ввернул, что провел тщательное медицинское обследование "шахини", так ее приглушенно называют генеральские приближенные и слуги, диагностировал климакс, каковой по всем признакам вот-вот разразится у жены командующего, поведал об опасном эмоциональном состоянии, обыкновенно предшествующем менопаузе, намекнул генералу, что ей стоило бы чаще заниматься сексом в таком критическом периоде жизни.
Роман Родионович раздраженно откинулся на спинку своего обширного кресла, неопределенно махнул в воздухе кистью руки куда-то в огромное пуленепробиваемое венецианское окно кабинета, занавешенное белой маркизой, и с прямотой, свойственной большим начальникам, прогремел, досадливо гримасничая:
—  Ну, не стоит у меня на нее!
Врач помялся, мягко, но настойчиво продолжил:
—  Роман Родионович, да ведь тут вам и необязательно участвовать в процессе, если позволите, как домашний врач намекну вашей супруге, что неплохо бы ей начать пользоваться секс-игрушкой... Ради такого сложного жизненного перехода стоило бы потерпеть, потому что это чисто медицинская процедура, лечение, поддерживающая терапия, практически, а в лечении болезни нет стыдных способов, есть только хороший результат.
Большой, в полтора центнера весом человек от неожиданности сначала заерзал в кресле, затем поднял лицо к потолку, немного наклонил голову вбок, что означало задумчивость, почесал затылок, изобразил подобие усмешки:
—  Мысль, конечно, интересная...Ну, пусть лечится, только чтобы никто из слуг не знал, и чтоб хранила эту хрень в сейфе, где у нее валяются камушки и золото. В спальне. Поговори с ней и обеспечь этими...
Генерал хрюкнул, засмеялся:
—  ...моими заместителями!
После небольшой паузы повесил на лицо серьезное, строгое выражение:
—  Только чтоб ни одна муха! Ну, ты понял.
Военврач Игорь Васильевич заметно повеселел оттого, что начальник не накричал за искусные легкие касания столь деликатной темы, а отреагировал правильно, с понятием и так же осторожно продолжил, уже чуть осмелев:
—  Ну, вообще-то, при климаксе ей сперма нужна, забеременеть, конечно, не получится, но сильно поможет в таком состоянии, сперма - лучшее средство для женщин в переходе на старость.
Командующий снова впал в легкую задумчивость, тремя пальцами тёр подбородок, с трудом выдавил:
—  Ну, нашла бы себе какого-нибудь...трахаря. Только чтобы я не знал! А пуще - чтоб никто не знал!
Врач протянул задумчиво, как бы для себя:
—  Солдатика бы ей...
Генерал живо отозвался:
—  А что?! Правильно! Ты голова! Найди ей резвого жеребчика, ну... там... водителя... у нее же "Лексус"? Вот! Надо вместо того старого прапора, что ее возит, солдата подобрать! А там, глядишь, проблема с бабскими психарями как-нибудь и утрясется! А то в последнее время смотрит на меня волчицею, то разрыдается вдруг, ни с того ни с сего, то лежит на кровати бревно бревном, слова из нее не вытрясешь.
Как-то так сложилось, что у крупных системных военачальников не принято разводиться с женами, не то что у штатских шаркунов. Да и то правда: зачем? Если жизнь большого генерала и так свободна от условностей бытия? Жена истинного военного подобна табельному оружию, что хранится, чистится и выдается согласно инструкции, а предписания и уставы надо исполнять не раздумывая. Ежели ты женат, то жена, хотя бы и формально - "обязательная программа", показатель благонадежности, проецируемой на государство вообще. То есть, вождям обыкновенно кажется, что если генерал не разводится с женой, то не станет разводиться и с государством.
Допущение во многом наивное и противоречивое тем более, что и сами вожди не очень то привержены семейным ценностям, но зерно разумного в таком рассуждении всё же есть. Традиция есть традиция, ибо власть таким образом проверяет своих большезвездных военных командиров: каждый генерал может вести самую привольную половую жизнь, но нечто предписанное, уставное, надобно неукоснительно исполнять.
Генерал Запальный отчетливо и ясно понимал это немудреное установление, следовал ему, никоим образом не помышляя о разводе или каком-то ином способе разрыва со своей шахиней, делая всё возможное к искомому порядку на правом фланге, ибо всё, что мешает воинской службе надо скрупулезно минимизировать даже в ущерб своему самолюбию. Тем более, что он то сам уже давно пользовался  услугами сторонних женщин и девиц, а супружницу все-таки жалко лишать простого бабьего счастья. Не чужой ведь человек. И не виноватая она! Да кто ж тут виноват? Жизнь - штука... сложная. И переменчивая.
После этого разговора, не раздумывая особо, доктор позвонил полковнику Девятову, командиру полка охраны и обслуживания штаба округа, проникновенным тоном важной оборонной информации сообщив, что из-за надвигающихся летних общевойсковых учений, для военно-полевого медицинского фургона самого командующего требуется очень хороший водитель, что ввиду особой важности мероприятия имеет поручение от "самого", а посему намерен выбрать такового водителя из личного состава вверенного полковнику Девятову подразделения, лучше, если солдат будет не только с водительскими правами, но и с медицинским образованием. В заключение просил поискать в полку нескольких кандидатов, чтобы было из кого выбирать. Помедлив немного, присовокупил, что очень к месту, если солдат будет хотя бы минимально образован и недурен собой.
Произнеся последнюю часть фразы, военврач тут же и пожалел, ибо сказанное могло быть истолковано слегка превратно в военной среде, где не принято столь свободно оперировать понятиями мужской красоты, но потом мысленно плюнул, сказав себе, что доверенным лейб-медикам часто приходится сталкиваться с щекотливыми темами, - таково свойство лейб-медиков и тут уж ничего не поделаешь.
Впрочем, полковник Девятов не обратил внимания на двусмысленность, возможно, сделал вид, что не заметил, бодро рапортовал майору, что будет рад оказать любую услугу врачу самого командующего, непременно, прямо сейчас займется вопросом, а после подготовки задания сообщит - когда можно ознакомиться с результатами поиска в лонг-листе.
Девятов прекрасно знал о доверительных отношениях доктора с военным царем и богом здешних мест, потому при случае всячески выражал майору Чичвахину безусловное уважение, а даже и почтение вкупе с готовностью к сотрудничеству, несмотря на двойное различие в воинских званиях. Но будем считать, что полковник Девятов проявляет свой респект майору Чичвахину как большому медицинскому мастеру, тем более, что так оно и есть: Девятов, периодически страдающий обычным мужским недомоганием, связанным с простатой, частенько обращается к Чичвахину, а тот помогает советами и даже заграничными медикаментами. Так что, ответ на вопрос "кто от кого зависит" - весьма незатейлив. Поднимать же темы, могущие повредить здоровью и карьере, не принято в нынешней офицерской среде.
Через день в комнате досуга полка собрали команду в пять солдат-срочников и одного контрактника, над ними главенствовал прапорщик, все ожидали какого-то важного майора, который будет выбирать водителя для медицинского фургона самого командующего. Срочники, то есть, салабоны, по определению контрактника Данила Драконова, нервничали и суетились. С волосами чуть длинее, чем это положено по армейскому распорядку, к тому же перевязанными кожаным ремешком, рядовой Драконов спокойно, развалясь, вытянув ноги и положив их на стул, сидел с большим планшетом и что-то быстро в нем набрасывал.
Драконов - сирота, такая необычная фамилия ему досталась по милости Ники Леонидовны, заведующей детским домом. Полугодовалого Данила в приют принес неизвестно кто, а только на распашонке, на груди, красиво вышито имя "ДАНИЛ", дата рождения и более ничего. Ребенок  завернут в качественный детский конверт, верхним слоем связаный из легчайшего козьего пуха, сжимает в ручке маленького серебряного двуглавого дракончика, красной шерстяной нитью привязанного к запястью детеныша. Серебряный дракон удивил Нику Леонидовну: кроме двух голов чудовище имело еще и два хвоста, также раскинутых в обе стороны.
Собственно, из-за этого дракона кроха и получил от заведующей детдомом фамилию Дракондиди. На греческий манер, ибо Ника Леонидовна Цихлакиди происходила из семьи греков, бежавших из Турции в Армению, а потом из Армении в Россию, армянам в те неспокойные времена тоже что-то не нравилось в греках.
Ника Леонидовна рассудила, что будет правильным, если одним греком в России станет больше. Но начальство повыше сочло фамилию Дракондиди слишком вычурной для подкидыша, потому сократило до простого Драконова, чем тотчас же повысило национальный состав российского государства русской кровью.
Данил Драконов сперва учился в художественном училище, показывая очень неплохие результаты, но не закончил его из-за своего не в меру бойкого языка, вследствие чего отчислен и стараниями недавно назначенного молодого директора училища, больше похожего на кассира бензозаправочной станции, отправлен служить срочную военную службу водителем молоковоза, потом перевелся художником полка обслуживания, да так и остался в нем контрактником-художником, поскольку более всего его интересовала изобразительная стезя, а идти ему на гражданке некуда: московскую комнату в коммуналке хитрым путем, по доверенности быстро оттяпали пока Даня служил в армии. А всё из-за юношеского пофигизма: в числе многих бумаг, не читая, подписал и ту злополучную, к тому же заверенную нотариально, что позволила мошенникам из жилищной управляющей компании на законных основаниях украсть его жилье. Потом комнату несколько раз перепродали и концов уже не найти, а только прислали на его банковский счет какое-то мизерное возмещение - строго по кадастровой стоимости. Так что, Данил теперь бомж.
Художник Драконов однако не унывает, жизнь продолжается, а живет он сейчас за стенкой своей мастерской, в убогой комнатушке с узкой продавленной солдатской койкой, вместе со стареньким ноутбуком, электрочайником и кактусом по имени Боря. Зато отдельно от казарменных развлечений с построениями и строевыми занятиями на плацу. Главное, что греет душу: в полковой мастерской художника в изобилии водятся краски, холсты, и вообще наглядной агитации придают серьезное оборонное значение, значит и творческому началу дана широкая дорога. Правда, кроме штатных агитационных плакатов, призывающих к ратному подвигу и любви к отечеству, часто приходится исполнять плохо оплачиваемые заказы разнообразного начальства, а его тьма тьмущая в штабе округа, но это мелочи, халтурка: портрет своего дитяти, любимой кошки, или чего-то подобного, главным образом по фотографии. А будущая квартира, по мнению Дани Драконова - дело наживное, были бы мозги, деньги нарастут, впрочем, встречается и обратное мнение, что хорошие мозги в России только мешают денежному приросту.
После мобильного звонка полковника Девятова прапорщик Медведенко нервно дал команду "Становись!", выстроил в шеренгу вызванных срочников, лишь контрактник Драконов не обратил внимания на выкрики.
—  Драконов! Тебе что, особое приглашение в лоб выписать?!
Не отрываясь от планшета, через паузу, Данил равнодушно прогудел:
—  Не суетись, прапор, начальство долго ходит...
Но начальство прибыло очень быстро, пока рисовальщик что-то домалёвывал, энергичным шагом вошли двое - полковник и майор медслужбы, пришлось бегом встать в строй.
Майор первым делом спросил художника, указывая на ремешок:
—  А что это у тебя на голове?
—  Ремешок...
—  Это что, новая форма головных уборов?
Прапорщик поспешил ответить:
—  Он художник части, товарищ майор!
И без паузы, грубо скомандовал Драконову:
—  Ну-ка снял с башки эту похабель!
Полковник Девятов, стоя в сторонке, только посмеивался, глядя на своего ретивого прапорщика.
Майор же, к удивлению Медведенко, махнул рукой, как бы разрешая оставить ремешок на лбу:
—  Ты что, иконописец?
—  Нет, товарищ майор, просто писец.
—  Просто песец? Или простописец?
Майор Чичвахин хохотнул и несколько дольше, чем необходимо смотрел на нагловатого солдата:
—  Автомобиль водите, рядовой?
—  Участвовал в автогонках, до армии.
—  В каких?
—  Стрит-рейсинг.
—  А-а! Это те придурки, которые ночью по городу гоняют?
—  Так точно.
—  Гаишники тебя ловили?
—  Никак нет.
—  А пытались?
—  Неоднократно.
—  Замечательно...замечательно...
Оборачиваясь, обращаясь к полковнику:
—  Ценный кадр!
И уже прапорщику, кивая на срочников:
—  Эти свободны, а ты давай, веди нас в мастерскую, показывай что ты там наваял!
Художник слегка помялся:
—  А зачем?
Майор криво усмехнулся:
—  Вот тебя забыли спросить - зачем!
Полковник Девятов вклинился:
—  Игорь Васильевич, ну ты уж сам тут командуй, а я пойду, дел много.
Военврач в ответ пожал полковнику руку:
—  Да-да, спасибо Николай Кузьмич, ты меня выручил!
Мастерская более походила на захламленную свалку лако-красочных материалов. Рядом с давно немытым окном стоял покрытый тряпкой мольберт, вероятно, с неоконченной работой.
Майор Чичвахин огляделся кругом, поискал глазами и другие картины, но они стоймя вложены в специальные ячейки, - единственное сооружение, выглядящее аккуратным в этом царстве хаоса: разнокалиберные полотна на подрамниках, некоторые на толстых квадратах плексигласа.
—  Ну-ка... покажи мне что-нибудь из твоих...веселых картинок.
—  Что показать?
—  Ну... покажи - что тебе самому больше всего нравится! Из тобой написанного.
—  Товарищ майор, ну вы же вроде как водителя ищете! Причем тут мои работы?
—  Отставить! Ты мне еще тут покомандуй, солдат! Ишь ты! У тебя что, борзометр зашкаливает? У командующего водитель должен быть не абы кто! По интеллектуальному уровню развития на голову выше любого лабуха. Соображай, голова-два-уха!
Художник помялся, подумал, вытащил засунутый куда-то глубоко внутрь небольшой пейзаж с удивительно резкими, не слишком похожими на натуральную природу красками. Явно заброшенный сад, пышные антоновские яблони на исходе лета - начале осени, с румяными и налитыми соком, уже тронутыми гнилью плодами, в лучах вечернего солнца соседствовали с каким-то сорным кустарником, всполохами ивняка, с буйством высокого борщевика, плотной стеной подступающего к плодовому саду. Казалось, судьба яблонь предрешена, борщевик задушит деревца. Краски наложены на холст жирными, рельефными мазками, будто разноцветным тестом писал, да к тому же пальцем, а не кистью. Но это только кажущаяся простота, грубоватая манера, напоминающая постимпрессионистов.
Чичвахин долго всматривался в холст, изображение ему явно понравилось, весело и тепло улыбнулся:
—  Ох, братец, да ты Ван Гог! Копируешь его манеру?
—  Это Ван Гог копирует мою манеру.
—  Что?!
Художник потешно развел руками, повысил голос:
—  Просто он раньше меня родился!
Майор рассмеялся:
—  Наглец! Нагле-ец...Но мне нравится! Дашь картинку на время? Я тебе даже расписку напишу!
—  Зачем вам?
—  Хочу кое-кому показать. У меня есть знакомый искусствовед, может...из тебя толк выйдет? Со временем? А?
—  Пишите расписку.
—  Ну...заворачивай мазню, пойдем к моей машине. Сейчас поедем с тобой на вещевой склад, подбирать достойный прикид, а то ходишь как обсос.
После подгонки двух комплектов офицерского обмундирования прямо под солдатскими погонами, произведенной швеей тут же, на складе, получении двух комплектов нижнего белья верхнего офицерского состава, нескольких пар обуви, симпатичной и аккуратной стрижки, сооруженной модерновым армейским парикмахером, перед майором Чичвахиным красовался представительный молодой военный, которым заинтересовалась бы и Катя Запальная, но сейчас она увлечена старшим лейтенантом Салтановым, любящим выглядеть столь же эффектно. К тому же, дочка генерала интересуется исключительно офицерами, до солдат не позволяет опускаться ее чувство собственного достоинства.
И только после всех манипуляций с внешним видом водителя Драконова повезли к охраняемому секретному объекту, основной цели его будущей службы - медицинскому фургону, каковым он будет обязан заниматься.
Чичвахин проникновенно, а даже вдохновенно, со знанием дела рассказывал, что медицинский военный объект только внешне похож на отечественный фургон, - на кузов спереди приделаны большие блестящие хромированные буквы "КАМАЗ", снятые с настоящего отечественного "Камаза", участвовавшего в гонке "Париж-Дакар". Кроме букв, внешне и внутренне фургон полностью состоит из бундесверовского "Мерседеса", с мерседесовской же начинкой соответствующего качества, легок в управлении и надежен как танк "Леопард" - легкая броня выдерживает автоматные пули. Медицинское оборудование, установленное внутри - самое передовое, не только из Германии, но и из Америки, есть и компактные УЗИ и МРТ. Упомянул особо, подняв кверху указательный палец, что стоимость всего оборудования - около миллиона, причем, не рублей, а вполне себе долларов, потому крайне необходимо беречь всё это хозяйство как зеницу ока. Есть еще и прицеп для обслуживающего персонала, использующийся в полевых условиях. В фургоне во время учений будет находиться он сам, майор Чичвахин и медсестра. Но медсестрица должна быть как жена цезаря - вне сексуальных интересов водителя, и что если длинноногая девица пожалуется на излишнее к ней внимание, то пусть солдат Драконов пеняет на себя, пару лет ему придется дрочить в дисбате, потому как девица-медсестрица предназначена даже не Чичвахину, а очень высокому и могущественному военному.
Тут майор перешел к главному, тайному пункту своей миссии.
Равнодушно, как бы между прочим, информировал водителя Драконова, что вне военно-полевых учений фургон командующего будет находиться на приколе, под сигнализацией, в хорошо изолированном боксе, при строго определенном уровне влажности и температуры.
А чтобы служба мёдом не казалась, чтобы водитель Драконов не разжирел чрезмерно, помимо своего главного предназначения, как бы... по совместительству будет исполнять обязанности личного водителя жены командующего, дабы навыки вождения не терялись как для целей защиты родины, так и для учений, приближенных к боевым, - главной задачи рядового Драконова. Кинул впроброс и о том, что Данилу сказочно повезло: Татьяна Николаевна катается на навороченном двухлетнем "Lexus LX", он и будет водителем этого солидного японца, там всё еще проще и приятней. Просил быть с шахиней предельно вежливым, естественным, с юмором, но и не впадать в наглёж, как и положено стойкому, дисциплинированному оловянному солдату. А службу свою Драконов отныне будет нести в сарайчике, что находится на территории усадьбы командующего, строение сейчас срочно утепляют бойцы стройбата, перестраивают во флигелек, прокладывают электрическое отопление, там Данил и будет проживать - отдельно и в относительном комфорте, с возможностью писать свои картинки, мастерская также предусмотрена.
Там же, на территории расположения командующего будет находиться и его главный объект службы - фургон санитарно-медицинский, при необходимости он же будет и дежурной машиной неотложной помощи, если для членов семьи командующего наступят срочные обстоятельства безотлагательного характера.
 И пусть не волнуется художник-водитель Драконов-ВанГог: все его картины будут при нем, сохранятся и краски-кисти, станут даже лучше и качественней во славу отечественного военно-художественного патриотического воспитания.
—  Но голых баб с натуры не рисовать! ПонЯл, солдат?
—  ПонЯл, товарищ майор.
—  Смотри у меня! Замечу блеадство в твоей халупе - будешь остаток контрактного срока в свинарнике, с хрюшками обниматься! В деревне Кобылья Жопа, где живут две старушки и те в деменции! Ну и в заключение приятный бонус: твоё денежное довольствие повышается в полтора раза, предусмотрены и премиальные, питание - с домашней кухни командующего, но по категории обслуживающего персонала. Подчиняться будешь непосредственно мне. Вопросы есть?
И совсем без паузы закончил спич:
—  Вопросов нет.
Кроме того, майор Чичвахин сообщил, что будет ходатайствовать перед начальником медицинской службы о присвоении рядовому Драконову воинского звания старшины, а то как-то несолидно для водителя командующего.
Напоследок новый начальник спросил:
—  Водку пьянствуешь?
Заметно повеселевший от свалившейся удачи подчиненный солдат уже слегка троллил командира, вытянулся во фрунт и выкрикнул:
—  Нибожемой, ваше благородие!
Легко восприимчивый к юмору майор тут же подхватил троллинг, потешно выкатывая глаза, потряс кулаком перед носом солдата:
—  Смотри у меня, собачий хвост! Сквозь строй шпицрутенов пропущу! Запорю! Посмейся тут у меня, дурья башка!
Через секунду майор, разряжая обстановку, рассмеялся лукаво, подал руку рядовому Драконову, пожал ее:
—  Ладно, Даня, давай, обустраивайся! Удачи тебе.
И был таков. Финал разговор был неожиданным и приятным для Данила.
Та легкость и быстрота, с которой Чичвахин выбрал именно Драконова объяснялись просто: Татьяна Вяземская закончила искусствоведческое отделение знаменитого петербургского института живописи, ваяния и зодчества им. И. Репина. Общий художественный тренд показался майору медслужбы вполне приемлемой формой терапии, на которую и могла бы клюнуть "наша маша". Обилие музеев в северной столице, по студенческому билету свободный вход в Эрмитаж и Русский музей, не говоря о других художественных тусовках, сделало Таню влюбленной в изобразительное искусство в самом высоком, широком и глубоком интернациональном смысле.
Единственным безусловным интересом жизни стали музеи мира, она посещала актуальные выставки во Флоренции, Риме, Париже, Мадриде, Москве, Мюнхене, регулярно летала и в Нью-Йорк, в Метрополитен-музей, хотя, по ее мнению, слишком редко, - американская выставочная деятельность нынче самая активная и интересная по экспозициям, а не хотелось упускать и малой доли изысканных духовных лакомств.
Ситуацию существенно упрощало и то, что Таня сызмальства говорила и писала на трех иностранных языках: английский, французский, немецкий, хотя и итальянский с испанским понимала в общих романоязычных терминах.
Словом, основной интерес шахини заключался в живописи, ваянии и в какой-то мере зодчестве. Большое удовольствие интеллигентной дамы, одна, но пламенная страсть.
Муж-генерал относился к таниному задвигу сочувственно, но радостно, коль жена увлечена хоть чем-то, сам при этом совершенно не горел желанием таскаться по протухшим выставочным залам, кивая на свои больные суставы и невозможность долго ходить по музейным галереям, отбояриваясь службой отечеству, генеральской вахтой непрерывного цикла, с удовольствием отпуская Татьяну Николаевну самостоятельно таять от своего художественного наслаждения. К сожалению, дочка Катя, подобно папеньке, также не проявляла интереса к намалеванным на натянутых тряпках картинкам, а значит искусствовед Таня оставалась непонятой в своей семье.
Майор медслужбы не считал себя знатоком художественного творчества, но альбомы известных живописцев листал с большим интересом, во времена оные посетил в Питере и Москве пару-тройку достойных выставок.
А уж когда увидел изображения Данила Драконова - тотчас же сообразил: это именно то, что нужно, лучше и не придумаешь! Тут главное, чтобы работы понравились самой Татьяне Николаевне.
Но как подать ей? Эффектно? Думать надо, думать... Впрочем, есть одна зацепка...сейчас театр, опекаемый шахиней, по ее же сугубо творческому, продюсерскому предложению, собирается поставить на сцене шекспировского "Отелло". Надо подкинуть художнику Драконову темку: пусть набросает пару-тройку эскизов чего-нибудь театрального из костюмов и декораций - как он сам себе это представляет. Паренек то, судя по всему, смышленый и творческий.
А Татьяна Николаевна - натура увлекающаяся, уж если что-то из художественного замыслит, обязательно придет к мужу. Просить постановочные.
Состоялось волнующее для Данила событие: знакомство с автомобилем шахини, аппарат действительно чудо японской техники! Мягкие кресла, эргономично обнимающие седалищные нервы, вся необходимая лепота от чистейшего воздуха внутри салона с климат-консьержем, потрясающе мягкого звука в колонках, выдвижной видеопанели, до постоянного, быстроногого как Меркурий интернета на борту, без зависаний, позволяющего всё что угодно, вместе с видеообзором сбоку и сзади, с соответствующей сигнализацией и советами автоматического помощника на чистом русском языке. Заслуживает отдельной похвалы минибар с напитками, хотя и мало используемый пассажиркой: равнодушна к алкоголю, употребляет только компот, приготовляемый своей поварихой Люсей, да ведь компот то у нее получается незабываемым: гости всегда в восхищении от этого напитка. И хотя Татьяна Николаевна периодически допытывается - что Люся кладет в свой фирменный напиток и в какой последовательности - повариха стойко держит оборону и не признается. Впрочем, по большому счету, хозяйке с княжескими корнями это знать и необязательно.
Чичвахин объяснял Данилу, что Татьяна Николаевна - дама капризная, даже противная, не прощает и маленьких ошибок. Но если ее заинтересовать чем-нибудь, то отнесется совсем по-другому - что бы ты потом ни накосячил, - всё будет "в кассу", то есть, хозяйке надобно чем-то угодить:
—  А потому почитай пьеску, юноша, почитай! Она небольшая, всего в пяти актах. Некто Шекспир. История про то, как муж душит свою жену за измену, а самой измены то и не было. Даю тебе текст, прочти внимательно и вдумчиво. Потом проверю.
—  "Отелло" что ли?
—  Читал? Правда, что ль?!
Майор вытащил из кожаной сумки папку с текстом и вручил Данилу, уже начинающему привыкать к причудам воеводского двора: вот зачем, скажите на милость, военврачу заниматься театральным творчеством судя по всему не вполне адекватной дамочки? В чем тут его медицинский интерес? Потому водила ограничился предположением, что странные требования командира - не что иное как тайная влюбленность в Татьяну Николаевну, майор таким образом за ней ухаживает. Но тут тоже возникают вопросы у пытливого художника: Татьяна Николаевна женщина хоть и эффектная, и одевается как фрейлина при дворе английского короля Карла Филипповича, но все же  постарше будет тридцатитрехлетнего майора. Определенно.
 Ах, заблуждения неопытной молодости, ах юношеский максимализм! Что такое "постарше" для нынешнего уплотненного времени? Только мудрость пожившей и повидавшей всего, хорошего и дурного способна в полной мере и с истинным ароматом любви к жизни раскрыть этот цветок под названием "женщина", чему есть тьма примеров в нынешней, весьма не викторианской эпохе.
Но!
До такого вывода юному мужскому индивидууму надо еще дойти, и не факт, что дойдет.
Тем более, опытные сердцеведы утверждают, возможно, небезосновательно, потому поверим им на слово, что сознание женщины, получившей хороший жизненный опыт гораздо ярче и глубже тех молоденьких задрыг, интересующихся токмо состоянием счета и наличием золотой карты у потенциального папика.
По крайней мере, умудренные жизнью дамы практически хором говорят о сладости постельного бытия после пятидесяти, женщина об эту пору только-только начинает расцветать, будто в пятьдесят лет открываются дополнительные чакры в их женских  головках.
А мы что? А мы ничего. Нам остается только верить.
Данил до сего дня, конечно же, не читал пьесу Шекспира, а только видел по телеку старый-старый фильм, то есть, имел самое общее представление о шекспировской трагедии. Против ожидания, пьеска внезапно увлекла. Все было новым в процессе чтения, всё было не так и не то, а реплики действующих лиц в свежем переводе какой-то новомодной переводчицы на русский казались специально приближенными к современному языку, речевые обороты героев не выглядели тяжеловесными как в старых, классических переложениях подобных текстов. Диалоги героев внезапно рождали зрительные образы, рука сама собой тянулась к карандашу, широко набрасывал эскизы трагедии. Яго в белых одеждах, с одухотворенным лицом праведника. Отелло - глуповатого и толстоватого мужлана с боевыми шрамами на лице. Любящую жизнь, умненькую, вертлявую Дездемону, что не могла не понимать двусмысленности своей жизни с Отелло. Данила посетила "потная баба вдохновения", прямо-таки погрузился в картины внутренних образов и только к утру очнулся от рассвета, робко царапавшего окно.
Татьяна Николаевна еще не видала своего нового водителя - старый дорабатывал последние дни месяца, а врач Игорь уже принес ей эскизы к новому театральному проекту, что так захватывал ее, тепло отрекомендовав на словах самого автора картинок. Генеральша с внутренним изумлением, но не давая выйти ему наружу,  успокоясь усилием воли, рассматривала эскизы, размашисто и смело исполненные акварелью, они ей сейчас же понравились. Хотя поначалу, еще не видя рисунков, рассердилась было на Игоря Васильевича, что лезет к искусствоведу с почти ученой степенью (не успела защитить кандидатскую, всё что-то отвлекало), со своими дурацкими картинками!
А когда глянула на эскизы - медленно обомлела, кровь стала приливать к лицу, будто подсмотрел этот юноша что-то из ее собственной жизни, будто срисовал ее, застигнутую врасплох, полураздетую, стыдную, страдающую и гордую, но умом понимала - не мог он ничего подсмотреть. Просто угадал, это то, что называется: "легло на душу". А может, и вправду талант? Или такой сейчас узор в ее душе?
А Игорь, усмотрев во внезапно заcтывшей шахине назревающий катарсис, тут же его и усилил, вытащив и поставив пред ней тот самый пейзаж с антоновскими яблоками.
У искусствоведа даже рука замерла в воздухе секунд на пять. Быстро вышла из комнаты, даже не обернувшись и ничего не объяснив, зашла в свой личный туалет и заплакала, но усилием воли восстановила душевное равновесие, повесив на лицо равнодушное выражение.
Тем сильней захотелось посмотреть на самого автора, внутренне чуть подрагивала от предстоящего знакомства со своим водителем.
И вот первое число месяца наступило, надо ехать в опекаемый театр, машина подана к двери дома, а у другой дверцы, задней автомобильной, стоит заметно волнующийся молодой человек, открывает ее, впуская шахиню на свои господские подушки.
Татьяна не смотрела на водителя, хотя жутко подмывало разглядеть его в подробностях, но держала марку вместе с дистанцией, чуть надменно показывая таким образом разность социальных статусов.
Удовлетворенно и чуть радостно отметила как водитель занервничал еще больше от такой ее холодности прямо в первые минуты службы, едва заметно улыбнулась, спрятала улыбку, не давая поводов для расслабления юноши. Первое впечатление - самое важное, оно должно выстрелить ему прямо в сердце.
А там видно будет.
Проникновенным голосом богини Юноны, повелительным и покровительственным одновременно, которым часто пользовалась, спросила:
—  Надеюсь, вы знаете где городской драматический театр?
Данил кивнул.
—  Тогда вперед!
"А майор то прав, черт возьми, кажется, сука порядочная..."
 Шахиня всё тем же тоном добавила:
—  Впредь прошу не открывать мне дверь автомобиля и не стоять у ней, как сотрудник похоронной команды перед отправкой трупа в печь. Просто сидя за рулем нажмите на кнопку - дверца сама и откроется, а потом так же и закроется.
—  Хорошо.
Голос водителя от наплыва эмоций вдруг сломался как у юноши, превратив это "хорошо" в низкий бас и высокий дискант попеременно, чем дополнительно добавил приятности в настроение Татьяны Николаевны, уже чувствовала свою власть над водилой не формально, как жена командующего, а кардинально, на ментальном, психологическом уровне. И это добавляло повелительнице  окончательного, внутреннего лоску: слуге надо сразу определить его место, даже если он талантлив и красив, а картинки его до чертиков симпатичны.
И чтобы расставить все точки над i, чтобы отношения госпожи и раба окончательно оформились:
—  Вы мне не нужны следующие три часа, потому можете посидеть в кафе или погулять по городу. Дать вам денег на леденцы?
—  А можно я посмотрю театр?
—  Можно. Тогда следуйте за мной.
Хотела прибавить к этому "мой паж", но вовремя спохватилась - это сразу выкидывало ее из образа небожительницы, а пажом он будет назван потом, если королева захочет.
Татьяна Николаевна беседовала сначала с директрисой  театра в ее кабинете, потом с режиссером на сцене, дошла очередь и до художника-постановщика - пожилого уже, с тусклыми глазами, которому, кажется, все равно что будет со сценографическим исполнением нетленного театрального искусства.
Посмотрев эскизы костюмов художника, попросила найти ее водителя, "он где-то тут шляется", что быстро сделали и Данил стоял в макетной перед сильно уменьшенной копией сценического оформления. Макет выполнен кое-как - так ему показалось, хотя до сего дня и не видывал театральных макетов воочию, а только в интернете, на фотографиях.
Будушее зеркало сцены не блистало оригинальностью и живостью форм, повторяя театральные макеты далеких и давно протухших восьмидесятых годов, усмотренные им на соответствующих сайтах.
Татьяна Николаевна органично выглядела в роли хозяйки положения, вытащила из холщовой сумки твердый альбом с рисунками Данила:
—  Давайте-ка посмотрим на эти эскизы, уважаемый Марк Семенович, что-то мне подсказывает, что тут может быть костюмное решение постановки.
Художник с завпостом мгновенно засуетились, ясно же, что денег на такие костюмы у театра нет, но Татьяна Николаевна махнула ладошкой, успокоила:
—  Спонсорские на костюмы я найду, главное их достойно сшить.
—  Ах, Татьяна Николаевна, вы же знаете, что у нас вечная нехватка кадров, за такие деньги никто не хочет работать! - бормотал заведующий постановочной частью.
А художник театра, выйдя из своего полусонного состояния, чуть возбудился, блеснув лысиной, радостно моргнул очками:
—  Можно ведь заказать и у частных портных, некоторые пока еще готовы работать с театром. Если вы... сможете решить вопрос со спонсорской помощью искусству!
—  Думаю, что смогу. И да... Данил Драконов... будет моим консультантом и художником по костюмам. В афише тоже.
Завпост снова развел руками:
—  Но у нас нет свободных ставок!
—  А он и так поработает, бесплатно, да Данил Александрович?
Шахиня улыбалась приятно, поощряюще смотрела на своего только что выпеченного консультанта, а тот не нашел ничего иного как кивнуть утвердительно, с несколько расширенными от удивления глазами.
Потом, уже сидя в автомобиле, двигаясь по направлению к дому, Татьяна сообщила консультанту, что его творческое рвение художника по костюмам будет достойно оценено в сумме прописью из тех самых спонсорских денег, только театру это знать совершенно необязательно, ибо им сколько не дай - всё проглотят.
Данил все это время возил шефиню то в театр, то к визажистам и разного рода мастерам красоты, а потом писал свои картинки, часто отвергаемые дипломированным знатоком театральных изображений, приходилось рисовать снова и снова, улучшая сияние сценических форм.
Руководство театра с благодарностью предлагало поместить фамилию Татьяны Запальной на афишу в качестве руководителя постановки или продюсера, но она величественно отказалась, с царским достоинством сообщив, что не тщеславна, но всё это делает только ради святого искусства.
И премьера состоялась через два месяца!
О, сколько ласковых слов произнесли со сцены в адрес театральной закопёрщицы Татьяны Запальной! Вообще говоря, спектакль, по отрывочным репликам зрительских завсегдатаев, выходивших из театра, получился "так себе", но сценографию и костюмы они находили великолепными, а ведь вся та часть, воспринимаемая глазами, произведена под непосредственным руководством Татьяны Николаевны! Да так, что становилось уже непонятным - кто главный художник в театре. Но как и было заявлено, ей чужда мирская слава.
После премьеры, как водится в подобных случаях, сначала актеров и вообще участников из цехов: костюмеров, реквизиторов, рабочих сцены и прочих пригласили к накрытому шведскому столу, но затем ограниченное число "ответственных товарищей" театра оставили труппу доедать и допивать премьеру, под водительством Татьяны Николаевны переместились в ближайший ресторан, там в узком составе и продолжился этот веселый ужин со славословиями, тостами и прочими, приличествующими словесами, произносимыми в подобных радостных случаях после хорошо выполненного акта искусства. Директриса торжественно произнесла явно заготовленный и продуманный спич про сценографию, которой сейчас яростно завидуют столичные театры.
Данил Драконов как полноправный участник постановки сидел в ресторане вместе с начальством, поглощал еду, находя ее, впрочем, весьма скучной по сравнению с кухней шахини, искоса взлянул на тарелку Татьяны Николаевны, стоявшею почти нетронутой, усмехнулся, сам он запивал яства исключительно безалкогольными напитками, ибо обязанности личного водителя никто не снимал с художника по костюмам.
Татьяна же веселилась от души, оттого, что постановка удалась, оттого, что не потухли пока что в душе всполохи художественных озарений, ее бокал с шампанским всё обновлял и обновлял специально приставленный к ней официант, радовалась искренне, что оформление спектакля оказалось удачным. Ну и что, что актеры постоянно забывали текст или "плавали" в нём, ну и что, что режиссура оставляла желать лучшего, но спектакль - как связка зеленых бананов в вазе перед телевизором - дозреют по ходу пьесы! Руководство театра уже мечтательно планировало везти постановку на столичные театральные фестивали - если найдутся спонсоры - так через выразительную паузу, посмотрев на Татьяну Николаевну, молвила директриса театра.
Но шахиню уже ничто не удерживало от эмоций, подобных брызгам игристого вина, сегодня она веселилась, ее настроение определял не компот, а слабоградусный, шипящий напиток, плохо только то, что ничего при этом не ела, а ведь дисгармония веселящих пузырьков и пустого желудка, как правило, не бывает безобидной.
 По прибытии домой как-то странно посмотрела на водилу, проворковала ласково:
— Вы чудесный юноша, старшина Драконов!
Как бы стряхивая с себя минутную слабость, выпрямила спину, повесила на лицо чуть надменное выражение, требовательно приказала:
— Наклонитесь ко мне!
А когда водитель наклонился, поцеловала его в щеку.
Данил вздрогнул - такого не ожидал.
Ее кожа пахла тонкими духами, аромат неуловим, ускользающ, загадочен, его надо почти предугадывать, но именно это желание представить сочетанную гармонию запахов женской кожи и изысканных духов пленило и кружило голову: сегодня поистине удивительный день!
Вышла из машины, стройная, ладная фигурка молодой девушки на тонких, высоких каблучках, цокала ими по гранитным плитам к ступенькам входной двери, в половине пути остановилась на секунду, совершенно точно зная, что Данил сейчас смотрит ей в спину, обернулась в полупрофиль, захотелось подурачиться, похулиганить: театрально дернула подбородком вверх и вправо, сомкнула большой и средний пальцы левой руки, подняв над головой в пятую позицию, а правую руку выкинула в сторону, в арабеск, быстро отбросила назад правую ножку, поставив туфельку на носок, замерев так на секунду.
Потом, как ни в чем ни бывало, не оборачиваясь, походкой гранд-дамы продолжила путь, автоматическая дверь открылась с жужжанием и шахиня скрылась за дубовой облицовкой.
 Сердце художника-водителя забилось трепетной птичкой, быстро и даже изумленно после такой головокружительно-неожиданной дамской кульминации - шахиня становилась королевой. Его королевой. А он ее верным мушкетером.
Никогда еще не испытывал Данил подобного чувства, похожего по книжным описаниям на чувство к матери, хотя не видел не только своей родной матушки, но и приемной, фантазировал иногда, рисовал на бумаге - какой могла быть его родная мать. Всё больше и больше воображаемый материнский образ обретал черты Татьяны, но как-то странно обретал, она притягивала Данила как мельчайшую железную крошку тянет к себе большой магнит, а он летит к ней пылинкой, не в силах сопротивляться. Данилу в этот момент захотелось выскочить из машины, рвануть хозяйку к себе, прижать крепко-крепко и зацеловать всю - так волшебно, а даже колдовски сияли ее глаза, когда произнесла фразу про чудесного юношу, но, конечно, удержал себя. Чтобы отогнать это желание вонзил ногти пальцев в баранку руля. Вдруг захотелось всплакнуть слезами какой-то незнакомой радости.
Наутро Данил проснулся с другим отношением к жизни, во всяком случае, именно такая четкая мысль возникла при пробуждении. Еще совсем рано, рассвет серой крысой бегает по верхушкам огромных сосен и кедров, сознание свежо, будто и не спал вовсе, а так, только прикорнул на минутку и тут же, мгновенно выспался. Словно поток радости, смешанной с жизненной силой вливается в него из неведомого источника ласковой, теплой и сладкой водицей, жизнь становится одухотворенней, хотя и с каким-то плохо осознаваемым целеполаганием: хочется куда-то бежать, лазать по деревьям, бездумно кричать от избытка чувств, как кричат по весне обезьяны на своих деревах от эмоций их перехлёстывающих. А еще не хватает кислорода, почему-то дышать хочется чаще и глубже. Вдруг представил Татьяну Николаевну в постели, вспомнил ощущение удивительного запаха, исходившего вчера от лица ее, сознание быстро затуманилось, в низу живота свершалась революция, кровь уже приливала не только к голове, нафантазированная художником картина обнаженной королевы вгоняла в легкое безумие. И уже ничего не смог с собой поделать.
Ничего.
Ибо бороться с собой сейчас глупо.
А Татьяне в этот момент приснился сон: будто идет сквозь плотный, противный лес, корявые, с колючками сучья хватают за одежду, но и одежда непростая - отталкивает колючки, какая-то тефлоновая или резиновая туника и легкое презрение к этим приставалам-растениям, но, кажется, это и не колючки вовсе, а осенние листья, опадающие с осинки, желтые, с маленькими коричневыми пятнышками, прошлогодние листья из давно ушедшего и увядшего. Всё так отчетливо, что сознание синтезирует запах прелых листьев. Татьяна усмехается и стряхивает с себя листочки, откинутые же листья почему-то снова прилипают как банные, а ей озорно и весело. Правда, легкая злость вспыхивает на долю мгновенья, потом исчезает, остается только веселье. Но недолго она боролась с осиновыми резными листочками.
Проснулась.
Дернулась в полудреме: на миг показалось, что постельное белье усыпано осенними листьями из сна, но широкая кровать покрыта шелковой простыней, пахла едва уловимой лавандой и, конечно, не ощущалось никакого прелого запаха.
Лежала в темноте спальни с открытыми глазами, бронированные  оконные рольставни, выдерживающие снаряд ручного гранатомета, полностью задраены.
Лежа на спине, внутренним зрением представляла своего мальчика Данильчика, видя, как он лежит на скрипучей солдатской железной койке и тоже о ком-то думает.
О ком он сейчас думает? А? И о чем?
Обняла большую мягкую подушку, шелковую, легкую, прижала к себе, соски вдруг одеревенели, казалось, чуть поднялись, сладко заныло в животе, до внезапно судорожного дыхания, до одури захотелось ласки и нежности, когда словно спазмом перехватило глотку и дышать нечем. И незачем.
Уже не сопротивляясь себе, послав всё к чертовой матери, подушечками пальцев, едва касаясь, провела по бедрам, коснулась груди.
И справилась спустя некоторое время с этой проблемой. Потом впала в сладкую дрёму, струйка слюны вытекала из уголка рта, чувствовала ее сквозь полусон, но совсем не хотелось убрать вытекающую  жидкость - лень шевелить рукой, к тому же это кажется органичным дополнением к счастью, хотя бы и в мечтах, таких сладких и близких, таких далеких мечтах. Далеких потому, что он - юноша двадцати четырех лет, а она старая кошёлка, годящаяся ему в матери. Но эта мысль Таню внезапно развеселила, улыбнулась лукаво с закрытыми глазами.
И почему-то шоколадный привкус на устах.
Почему шоколадный? Не успела понять. Заснула.
Через пару дней Данил собрал в кулак всю свою волю, набрал номер телефона королевы. Телефон долго не отвечал, но он упрямо ждал. Наконец, вызовы прекратились, после долгой паузы послышался ее голос:
— Да.
— Я жду тебя внизу.
Не спрашивала куда они едут, сидела на своем обычном месте сзади, справа, молчала. Весь ее облик, глаза говорили: теперь уже все равно куда.
Через час подъехали к небольшому приличному деревянному домику, ухоженному, молча вошли в него.
И не выходили три дня.

Татьяна родила сына Жана в Париже, там же и живет теперь семья Драконовых.
Солидные винодельческие компании стоят в очередь для того, чтобы удостоиться чести организовать выставку работ модного русского художника месье Draqonov в престижных выставочных залах не только Франции, но и других европейских художественных столиц.
Данил обожает жену, иногда называя ее "моя Гала", глаза предмета обожания подернуты той самой женской поволокой, что отличает счастливую и удовлетворенную замужнюю даму от незамужней.
Выставки Драконова иногда посещает Бриджит, супруга французского президента, восхищаясь работами художника, с не меньшим удовольствием общается с его женой, а парижские газеты называют их подружками: оживленно беседуют о чем-то, гуляя по набережной Сены или вылетая к Средиземному морю, на юг Франции. Подругански часто и взрывно хохочут подобно юным пубертаткам, вероятно, обсуждая что-то свое, девичье. Журналисты просят поделиться темами их хохота, но обе дамы в ответ только жемчужно улыбаются и молчат. Или уходят от ответов, отрицательно качая головами, не переставая мерцательно улыбаться, а публике остается только гадать.
Любимое украшение Татьяны Драконовой теперь - серебряный двуглавый дракончик, с которым Данил прибыл в детдом вскоре после своего рождения. Таня надевает дракончика по самым важным случаям, двуглавое чудовище, алмазно сверкая недавно вставленными камушками глаз, нахально смотрит с ее декольтированной груди в обе стороны, опираясь на раздвоенный чешуйчатый хвост.
У иных ее давних товарок возникает впечатление, будто Татьяна помолодела, похорошела, в пятьдесят лет выглядит лучше, чем во времена институтской молодости, но это иллюзия: мы то с вами понимаем, что хороший коньяк тем и хорош, что симфония вкуса благородного напитка улучшается с течением времени, если выдерживается в соответствующих условиях.
Ну, разве это не простое женское счастье?
.