Рыба всё ещё бьется об лёд

Рыба с негеографическим здоровьем всё ещё бьется об лёд

Сегодня родилась идея поразмышлять о том, что было и есть для меня соприкосновение с общественно-политическими и культурными объединениями, «общественно-полезной» деятельностью. Уверен: много общего вы найдете и в своей биографии, в биографиях людей, окружающих вас.

Октябрятство запомнилось мне только звездочкой с барельефом юного Володи Ульянова и началом роста общественной нагрузки: звеньевой, класском, председатель совета отряда, секретарь комбюро и т.д. Не сразу, но постепенно у меня выработалась, но по сей день не выветрилась аллергия на проявлять инициативу, высказывать какие-то умные предложения. Ибо чаще всего получалось/получается, что именно на меня и навешивались/навешиваются обязанности по их реализации.

Более ярко помню как меня принимали в пионеры. Из сорока с лишним одноклассников только 13 были признаны достойными пополнить ряды юных ленинцев. Мы старательно изучили историю пионерской организации, перечитали книжки о подвигах героев-пионеров, выучили на зубок текст клятвы. На праздник пришли чистенькие и гладенькие, с новенькими красными галстуками и значками, ради которых кто пешком, кто на автобусе сгоняли в областной центр.

Потом оказалось, что слова клятвы нужно произносить хором по 10 человек (параллельных классов было несколько), чтобы сократить время церемонии – достойных набрали много. Режим экономии сработал еще эффективнее через пару недель: теперь все без исключения должны были приходить в школу при красных галстуках – и отличники, и двоечники, и активисты, и лодыри. Так что недолго я гордился исключительным правом носить красный галстук. Тогда и получил первый удар по идеалам максималиста. Но идеалы не пострадали: это все неправильные дяденьки и тётеньки.

Этот осадок приутих, когда у нас в школе появилась новая старшая пионервожатая: очень красивая, голосок – как волшебные звуки струн чанга (струнный инструмент трапециевидной формы на четырех ножках – музыкант, в отличие от гусляра, извлекает звуки легким касанием струн двумя палочками). Ширин апа нас любила, и мы отвечали взаимностью. Как я недавно узнал, она жива-здорова.

Комсомол вошел в мою жизнь вместе с Павкой Корчагиным. И остался навсегда.

В комсомол меня рекомендовала, как водилось тогда, родная школа, а принимали в райкоме. Туда меня сопровождала наша учительница по физкультуре Людмила, фамилию, к сожалению, забыл. Запомнились только соломенного цвета волосы, голубые глаза, миниатюрная спортивная фигурка. И голос: говорила слегка в нос.

В комсомол нас принимали члены бюро райкома, которые сидели в ряд за кумачовым столом. Это было построже, чем госэкзамен в вузе: спрашивали по истории комсомола, страны, прощупывали на предмет политической зрелости и т.д. Иногда вопросы были с подковыркой. Например, у одного парня спросили:

– Сколько стоит комсомольский билет?

Тот, недолго думая, ляпнул:

– 25 копеек.

До начала церемонии у нас собрали именно по 25 копеек – не помню на что. Понятное дело, не приняли его в комсомол: не дозрел еще.

Я бойко ответил на все вопросы и в торжественной обстановке получил комсомольский билет и значок.

Обратно домой мы решили не ехать на автобусе с несколькими пересадками, а короткой дорогой, через поля и кишлаки, километра четыре пешочком.

Иду поглядываю на новенький значок и краем глаза наблюдаю за встречными: замечают ли? Заметили, только другое – на пыльном проселке пацаны гоняли мяч. Они хором закричали:

– Жених и невеста! Жених и невеста!

Это первый раз в жизни меня так дразнили. Как уже писал выше, учительница была миниатюрная блондинка, а я, в свои четырнадцать с небольшим, парень хоть куда: усы уже начали пробиваться. «Красный рак» спрятался под загорелой кожей. А моя спутница только улыбалась.

Лирика в моей комсомольской биографии закончилась на том пыльном проселке. Дальше по корчагински боролся с недостатками. Итог – в армии меня исключили из рядов ленинского комсомола и постановили сдать членский билет. Но и тогда не перестал быть корчагинцем:

– Не вы мне его вручали, не вам отнимать.

Комсомольский билет храню до сих пор.

О своей истории попыток стать частью «Ум, Честь и Совесть нашей эпохи» я уже писал («Как беспартийного журналиста чуть не назначили инструктором обкома КПСС») – не буду повторяться. Дальше, как мы помним, наступила другая эпоха.

В новую эпоху корчагинец, естественно, так и не смог найти себе места: бился как рыба об лед, пытаясь пробиться к солнцу и задышать свежим воздухом. Но охота влиться в какие-либо направляющие течения пропала навсегда. Правда, были попытки затянуть меня в некие потоки: демороссы, потом СПС Бориса Немцова, каким-то чудом, сам того не ведая, оказался в числе учредителей «России молодой» в Кирове (об этом случайно узнал лет через двадцать).

С творческими союзами у корчагинца тоже не сложилось. На закате Союза я заслуженно вступил в Союз журналистов СССР – тогда работал в областной газете «Ленинский путь» (г. Самарканд). Потом надо было вливаться в новый СЖ, не СССР. Не случилось. Об этом я писал, в частности, здесь: «Партийная линия для... "Данаи"».

Самое свежее общественно-политическое приключение мое описано здесь: «Я – писатель понарошку».

Единственная общественная организация, в которую я вступил после 1985 г. (после СЖ СССР) добровольно и чем горжусь – это Русское географическое общество (2019 г.). К сожалению, ни в чем серьезном в этой сфере со времени вступления я замечен не был: здоровье уже негеографическое, про желание – промолчу.