Сам погибай, а товарища выручай

В восьмой части «Житейской круговерти»  я  рассказывал  о прибытии  в Белоруссию   для  дальнейшего  прохождения армейской службы.  О перипетиях обустройства я ещё не рассказывал, но для дальнейшего развития событий стоит вкратце об этом упомянуть. Личный состав батальона первоначально разместили в палатках  в  открытом поле, поскольку стационарные казармы были в стадии завершения строительства, так что к морозцам нас  уже разместили в отапливаемых  помещениях. Но пока – палатки,  по 10 человек в каждой. Изнутри к брезенту подстёгивался байковый утеплитель, были установлены железные печки-буржуйки. Из личного состава выделялись дежурные по топлению этих железных монстров, которые поглощали немыслимое количество дров , и для поддержания пламени  и растопки обыскивалась вся округа и окружающий поле лес Пока  печка горела,  было даже жарко, потом народ засыпал, печки переставали топить и уже к середине ночи приходилось к одеялам  добавлять и шинели. К счастью, в 1959 году с конца сентября и по конец ноября   морозов  не было. При таком житейском  обиходе, да ещё новобранцы, не имевшие навыков бивачной жизни, частенько случались казусы, подпадавшие под дисциплинарную ответственность, и за всю оставшуюся службу я не припомню ничего, тянущего на уголовщину. За исключением случая с погибшим сыном министра сельского хозяйства Марийской АССР.  За короткий период личный состав ознакомился с местностью и окружающим населением, начались контакты, знакомства и тесные отношения.
Ко времени перехода личного состава в казармы  это обрело постоянный и будничный характер. Упоминал  я и о поездках некоторых наших служащих в близлежащий  ПГТ Дятлово, где было кафе,  вечером превращаемое в ресторан с малоизменяемыми  ценами и качеством  блюд, но с возможностью распития спиртного.
Упоминал я и о своём с узким кругом лиц участии в местной самодеятельности.
В деревне Ногородовичи, расположенной от нашей части в 5 километрах и находящейся  в 500 метрах от шоссе Лида – Дятлово, был клуб, где по выходным пребывала значительная часть нашего личного состава. В нашу группу участников самодеятельности вошёл и молодой рабочий Евгений Журавский – прекрасный баянист,
моментально ухватывающий мелодию и прекрасно интерпретирующий  - мажор по музыкальному настрою, но полная флегма по характеру, особенно, если под хмельком. Вот  об эпизоде с ним я и хочу рассказать.
Произошло это в субботу в канун Нового года  (с 1959 на 1960г.г.)  Сидим мы в «ресторане» в Дятлово втроём (Я, Орешин и Журавский ) после концерта в местном клубе, где я исполнил широко тогда известную песню, исполняемую  Марком  Бернесом  о лётчиках «Нормандии - Неман», и нас приглашают в частный дом продолжить торжество. Засиделись мы заполночь,  наша машина ушла в часть и нам пришлось добираться обратно пешком.  14 километров до Ногородовичей и там ещё 5 до батальона.
Всё было бы легко и непринуждённо, ночью по лёгкому морозцу (5 – 8 гр.С.)
да беда в том, что Журавский, выпив больше, чем нужно, впал в сонливость и самостоятельно передвигаться не мог и вообще ни на что не реагировал.
Вот когда я вспомнил девиз А.В.Суворова:  «сам погибай, а товарища выручай!»
Протащили мы его с Орешиным  на плечах километров пять и я понял по его храпенью, что он отключился окончательно и может замёрзнуть.
Темнота, хоть глаз выколи, ни машин, ни повозок, сами изрядно вымотались.
Разглядел я на снежном фоне темнеющую хату близ дороги и направился к ней,
но на стуки и зов никто не отозвался (люди боялись - для них совсем недавно война окончилась). Прихватив старое дырявое корыто, стоявшее под крыльцом,
я вернулся к дороге, мы положили Журавского в корыто и,  ухватив его за ноги,
почти бегом поволокли корыто по слегка подмёрзшему насту. Сами разогрелись, но за неподвижного Евгения я сильно опасался. .. Был уже четвёртый час ночи, когда наша «тройка» подкатила к  Ногородовичам и  я постучал  в знакомое  окошко посудомойщицы  Лёди,  вольнонаёмной  нашего батальона. Не сразу спросонья она поняла, в чём дело. но уложила Евгения на диван, укрыла кожухом, я успокоился сам и успокоил её, что он не опасен до полного просыпа.
Ещё через час, напрямик через лес и мы с  Орешиным  пришли  домой. Мой начальник,  как и другие офицеры, жил  в деревне Зачепичи – в трёх километрах от батальона Никто нас не хватился, не поднял тревогу, а  к обеду в воскресенье  пришёл в часть и Журавский. Всё прошло без последствий, но больше мы его с собой не брали,
а он, чувствуя свою ущербность в вопросах пития, сам не напрашивался.
Теперь с ужасом думаю, что было бы, если бы он замёрз по дороге или не отошёл
в хате у Лёди, - хорош бы я был, как старший фельдшер батальона, но всё в «руце Божьей!»