Певчие кувшины

Аннотация: Ученая изучает тексты на старинных сосудах, и строки начинают звучать, а сама она становится все ближе к магии


Она умерла в чужой гробнице — не иронично ли? Но и новая жизнь началась в усыпальнице.
Прошло уже немало лет с той, первой, скоротечной жизни. Нишат Бисе родилась в семье торговцев тканью из Эдахо. Детство представлялось ей собранием трепещущих на ветру свежевыкрашенных полотен, ярких отпечатков красильных штампов, тяжелых праздничных рулонов, пересекающихся хлопковых и шелковых полос. Спокойной матери к лицу был кобальтовый, громогласному отцу — красный с черным кантом, младшей сестре — белые звезды на синем. Самой Нишат шел темный с золотом, который в будущем она сменила на белый наряд ученицы с черными рукавами для письма. Родительский дом хранили не столько каменные пантеры и мощные стены, сколько газовые занавески цвета шафрана и пестро-синие ковры. Дом окутывала мягкость ткани, и, может, потому в будущем Нишат было достаточно тонкого навеса или палатки над головой, чтобы чувствовать себя в безопасности.
На ученой дорожке Нишат постигала позабытые обряды. В те времена в Эдахо было три ученых звания — нагериб, сагериб и шугериб. К сагериб Нишат пришла, изучая эдахийские традиции оборачивать горлышки священных кувшинов тканью. Она доказала, что на месте пестрых лент раньше были низы с бусинами и медальонами, а до того древние эдахи подвешивали маленькое зеркало, которое следовало омыть для созерцания.
Надо сказать, Эдахо — страна созерцателей. Смуглокожий народ поклоняется Масадан, Госпоже Воды, и ничто так не радует божество, как созерцание воды и музицирование, согласное с звучанием водного потока. Дважды в день эдахи оставляют свои дела, чтобы очистить ум, созерцая совершенство воды. Оттого многим чужеземцам кажется, что жизнь в Эдахо чересчур размеренная, а решения принимаются слишком неторопливо.
Эдахи во всем видят водную стихию. Для них облака есть блюда с водой, деревья — водяные колонны, металлы — сгустки воды. Даже свои тела они считают сосудами, которые изначально чисты, но от злых поступков наполняются грязью и слизью. С землей, источником грязи, у них тоже особые отношения. «В хорошей земле влаги ни много, ни мало» — говорит известная поговорка, которой противоречит другая «зло возвращается в землю, чтобы затаиться». В старые времена эдахи верили, что из земли приходят духи смерти и болезни. Теперь же просто считают, что не все сосуды-тела одинаково прочны, а могучий водный поток прекрасного человека иногда слишком рано разбивает свой сосуд.
Возросшая на этой воде верований Нишат, изучив священные сосуды и зеркала, наткнулась на несколько необычных кувшинов. Вокруг их горлышек вилась не ткань, а продавленные птичьей костью слова. На окраине страны и в поездках по засушливой стране Бут, сагериб Бисе понемногу разгадывала свою керамическую загадку. Оказалось, что существовали кувшины, имеющие внутри прерывающиеся перегородки, а снаружи исписанные ритмичными строками гимнов. Следовало вращать сосуд перед собой, чтобы пропеть гимн полностью. Нишат легко представила поющих гончаров и гончарок, заставлявших круг вертеться неспешно (хотя они ведь могли знать слова и наизусть). А где гончары, там и мистификация земли, за которую в иные времена могли преследовать и карать смертью.
Ради сведений о таких мистификаторах Нишат пришлось побиться за книги в главной библиотеке столичного Масалиса. Сагериб Нисе нехотя дали доступ к обрядовым книгам отступнического учения Дарати-Пани, в котором большую роль играли гончары. Библиотекарша в цветастом платье поправила очки, поджала без того тонкие губы и сообщила Нишат, что лучше бы она исследовала не чужой Бут и еретиков, а свою, родную Эдахо. После женщина постоянно поторапливала Нишат торопиться, не раз отпуская полуоскорбительные замечания, и Нишат вдвойне обрадовалась, когда нашла то, что хотела. Дарати-Пани слыла таинственной школой, где воспевали союз земли и воды как мужчины и женщины, подаривших людям возвышение над дикими зверями. Жрецы и жрицы этого культа и были гончарами, создававшими певчие кувшины. Священнослужители учили грамоту и давали наставления отступникам в пещерах, обмазанных глиной, а сосуды прятали в земле до лучших времен, отчего их и не было найдено много.
Нишат долго билась, что означает в одной из обрядовых книг, «Луна над твердью», фраза «петь вместе с сосудом», где «петь» заменялось на «плескать» или «бить». Так бы и металась сагериб в клетке слов, если бы не задела один из найденных сосудов рукой. Раздался мелодичный звон, звук которого, казалось, восходил по спирали, вторя написанному на кувшине гимну. Нишат осенило идеей. Все эти кувшины делались из прочного, не пористого материала и отличались поразительной сохранностью. Нишат на свой страх и риск стала понемногу лить в один такой сосуд воду и слегка ударять по нему по мере заполнения, отчего звук мелодии менялся. Полная мелодия показалась Нишат знакомой. Это было лишь теорией, и сагериб Нисе поехала в отдаленную деревушку на границе Эдахо и Бута. Старые женщины деревни Тазишип согласились спеть ей «ночные песни». По их словам, эти песни могли привлекать внимание духов. Да, мелодии Тазишипа и певчих сосудов перекликались друг с другом.
Вернуть музыку времен, когда записи мелодии не существовало! Удача окрыляла. В то же время Нишат была смущена — кому скажешь, что в особо ценный предмет наливала воду и ударяла по нему пальцами? Лучше изготовить копии таких сосудов с теми же поющими свойствами… В последнюю ночь, проведенную у подножья горы Тазишип, Нишат так засиделась с этой мыслью, что заснула, сидя в рабочей палатке. Напротив стоял певчий сосуд с не расшифрованным до конца гимном. Нишат снилось, как в полночный час кувшин стал вибрировать и звенеть, наполненный лишь воздухом, и пение из гимна превратилось в заклинание — призыв богам открыться и принять дары.
Очнулась Нишат на каменной тропе над озером. Позади ученой была холодная скала, под грязными израненными ногами — колючий выступ, а впереди Нишат видела огни своего маленького лагеря. От неожиданности Нишат покачнулась и едва не сорвалась. Тогда воздух задрожал, неся с собой знакомую ей мелодию из кувшина. Эта мелодия стала важнее опасности, и Нишат, как и все эдахо, привыкшая подпевать воде, подхватила музыку, пропела все слова от начала до конца и замерла, чувствуя, что разбудила неведомые силы.
Ночное озеро озарилось светом. Затаив дыхание, Нишат смотрела, как из воды поднимаются призрачные фигуры, золотые контуры девушек и юношей, ноги которых сливались с золотой поверхностью воды. Они играли на раковинах и тростниковых свирелях знакомую мелодию и танцевали друг с другом, а одна дева поднялась в воздухе и застыла напротив Нишат.
— Слова ушедших людей подарили радость, — сказала она. — Что ты хочешь узнать?
— Как спустится, — ответила перепуганная Нишат. Золотая фигура склонилась к ней, шепча на ухо нежные тихие слова, которые до последнего слога и интонации отпечатались в мозгу Нишат. Когда она повторила их, золотая фигура коснулась ее плеча и толкнула вниз, где поблескивали черные камни, но падение Нишат оказалось плавным. Она опустилась в воду и застыла вертикально, так и не коснувшись дна. Испугавшись, ученая воскликнула, а фигуры вокруг засмеялись и растаяли, оставив легкую взвесь золотого света, благодаря которой Нишат доплыла до пологой части берега. Обернувшись на темное озеро, Нишат коснулась двумя руками своего рта. Она еще не знала, что начала меняться.
Конечно, Нишат посчитала это сном или припадком лунатизма, из-за которого она зашла в озеро. Всего лишь воздействие впечатлений и аромата ашетовых деревьев. Не зря же ее предки укладывались спать в рощах ашета, чтобы вдыхать пары эфирных масел и получать наставления от Госпожи Воды? А отпечаток золотистой пыльцы на плече наверняка получился от прикосновения к какому-нибудь скальному кусту. Также Нишат помнила «слова полета», хотя обычно, проснувшись, забывала многое из снов. Но она никогда не пыталась повторить эти слова, чувствуя в этом какую-то угрозу.
Впрочем, Нишат соглашалась, что если тебе что-то приснилось, то это невидимая работа разума, сигнал о его тревогах и желаниях. Все чаще ученая ловила себя на том, что каменные тексты древних святилищ или оставленные гончарами символы начинают сами собой звучать в голове, складываются в мелодии, речитативы и ритмы. Иногда Нишат это радовало — вот это погружение в исследование! Иногда пугало — это слишком далеко от науки, и вообще, не сходишь ли ты с ума? Нишат усилием воли прерывала эти мелодии. Тогда музыка начала преследовать ее по ночам. Нишат могла неожиданно проснуться и обнаружить, что напевает, и странная смесь восторга и ужаса накатывала на нее — а что, если я допою до конца? Нишат продолжала себя останавливать, и лучше всего получалось прерваться чтением какой-нибудь книги.
Так она прожила почти год. Когда закончился сезон дождей, Нишат добралась до пещерных гробниц Семерепа, где лежали многие из его династии. Семереп стал последним из рода, кого похоронили здесь, но ученым его склеп попался первым. В одном из залов усыпальницы на стенах красовались рельефы с мотивом солнца. Лучи каждого светила были созданы из изгибающихся линий пиктограмм, принадлежащих к почти мертвому языку карти — его отголоски встречались в речи некоторых горных жителей Бута.
К тому времени сагериб Нисе разделила надписи на пять групп. Четыре из них обладали жизнерадостностью — призывающие духов гимны, слова соединения воды и земли, заклинания на личную удачу и заклинания плодородия. Но один вид текстов словно был написан другим народом. На таких сосудах странным образом поминалась не вода и земля, а вода и солнце, и метафоры казались печальными и мрачными. Зарисовки символов, сделанные шугерибом Шрехтхом в гробнице, напомнили Нишат эти записи о воде и солнце.
Располневший Шрехтх уже утратил интерес к рельефам Семерепа. Раскуривая в трубке крепкое вонючее зелье из листьев сонки, он небрежно махал рукой у стены с пиктограммами:
— Все эти надписи одинаковые. Они славят предшественника Семерепа и говорят, что он вернется к жизни, как солнце возвращается из подземных вод. А вот недавно мы начали разрабатывать гробницу Сенетапа на востоке гробнице. Там еще много работы, нам не хватает рук… Не хотите за пристойную плату помочь с сортировкой находок? Или, может, вы хорошо рисуете? Терпеть не могу зарисовывать!
Нишат вежливо отказалась, но каталог зарисовок Шрехтха посмотрела еще раз, и что-то показалось ей странным. Вместе с книгой она прошла по всем залам, внимательно глядя на каждый из двенадцати рельефов. У обозначенного шугерибом Шрехтхом номера «девять» Нишат остановилась — ей почудился тихий звук, вроде сопения или шипения, и все стихло. Сагериб Нисе подумала, что это только ветер, и занялась работой.
Ведя пальцем вдоль одной из линий пиктограмм, Нишат уткнулась ногтем в зеркальную накладку, закрывавшую светило. Зеркальце потускнело от времени, покрылось зеленоватой патиной, но Нишат вообразила, как это было во времена Семерепа. Живые могли созерцать эти зеркала и представлять, что их черты лиц вдруг заменяются чертами почившего предка, и тот даст какой-то знак или ответ из зеркала.
«А если буду смотреть я, не имея в предках Семерепа, то меня, наверное, должны покарать…. Но Семереп жил так давно… его потомки могли расселиться по всему Эдахо, и, кто знает, может, частица его крови есть и во мне?»
Она снова посмотрела на накладку и представила свое отражение, сквозь которое бы проступали черты статуи Семерепа, хранящейся в соседнем зале.
«Ну что за фантазии! Я это я, а Семереп не важнее моей бабушки или матери, будь он хоть трижды царем. Я будто пытаюсь оправдаться перед женщиной из библиотеки за то, что меня тянет к тому, к чему тянет! Ну же, забудь о дураках!»
Нишат снова посмотрела на картинку рельефа в книге. От обилия знаков глаза разбегались, и она медленно, сектор за сектором осмотрела каждую пядь рельефа и вдруг радостно воскликнула:
— Не то!
Рисунок отличался от настоящего рельефа. Нишат позабыла о звуке и зеркале. Открытие лежало прямо перед ней.
«Что же это, ленивый студент Шрехтха зарисовал все одинаково? Пусть отличаются лишь символы у самого центра, но отличаются... Всего пара черточек, а как меняется смысл!»
— Его солнце не поднимется из подземных вод... — проговаривая вслух, Нишат пыталась следовать ритму текста. — Никогда не возвратится? Пусть никогда?..
Из-за ритма фраза показалась ей какой-то обрубленной, а сами строчки  неправильными, насильно укороченными.
Нишат пришла мысль, что остаток фразы может скрываться под накладкой, но поднять руку для того, чтобы испортить древнюю стену, она не могла. Это уже неслыханно! Нишат вернулась к предыдущему рельефу, где плитка уже отсутствовала, но там камень был чист и пуст — как и на других.
«Но и фраза на всех остальных рельефах закончена...»
Устав, Нишат вернулась к номеру «девять», расстелила круглый коврик, который имели все уважающие себя эдахи, и села созерцать рельеф. Вот ушли рабочие, прощаясь с ней, ушел и сам шугериб Шрехтх, предложив напоследок вечером посидеть с его коллегами и поговорить о раскопках Сенетапы. Она кивала, но оставалась на месте, чувствуя близость к разгадке и надеясь, что утром после такого созерцания ее наконец может осенить верной идеей.
Когда изрядно стемнело, Нишат в последний раз подошла к рельефу. Потрогав зеркальный диск солнца, она вздохнула и по очереди стала читать все фразы-лучи, надеясь поутру вернуться к поискам. С каждым лучом она словно лучше чувствовала ритм и смысл фразы. Пройдя по кругу, Нишат не смогла остановиться, и, словно захваченная какой-то силой, продолжила читать послание древних зодчих. Нужное слово само пришло на ум. Только оно и могло быть в конце!
— Пусть его солнце никогда не поднимется из вод скверны! — прочла она на карти и пошатнулась от напряжения этой фразы, словно ее настигли отчаяние и ярость прошлых времен. Теряя равновесие, Нишат выставила руки вперед, и каково было ее удивление, когда руки прошли сквозь стену! Она упала на пол, расцарапав ладони.
Воскликнув «Благие Воды!», пораженная Нишат поднялась и позабыла о боли.
Перед ней был еще один зал, скальный, почти необработанный, напоминающий воронку метеорита, складчатые края которой оплавились. Форма углубления напоминала те солнца, что были изображены резчиками снаружи. Кроме того, здесь было странно светло без источника света, он ровно разлился, и ни складки камня, ни Нишат не отбрасывали тени.
Желание немедля изучить это место вдруг уступило страху — а что позади? Нишат увидела стену со знакомым символом и запаниковала, но ее руки и лицо свободно прошли наружу, и она выдохнула — можно остаться! Ее сердце бешено колотилось. Нишат понимала, что происходящее совершенно необычно и больше всего походит на магию, в которую сагериб Нисе не очень верила.
Ученая повернулась к таинственному помещению, готовая искать ответы, но пещера больше не пустовала. Нишат ничего не успела понять. Перед ней поднялась серая фигура и раскрыла пасть перед самым лицом, пронзительно крича. Этот крик объял Нишат ледяным покровом, проник до самого мозга, и оставил только смертельный ужас. Прервав крик, чудовище не закрыло пасть, Нишат почувствовала, что теперь оно всасывает воздух с невероятной силой, и вместе с ним вытягивает все тепло из ее тела.
Падая, Нишат догадалась, что это Его она слышала из-за стены, Его следовало предать забвению. Но темное забвение настигло ее саму.
Она была мертва, сердце остановилось, дыхание прервалось, и вдруг зажегся тусклый свет, но где? Он был ужасно далеко.
Тихий звук. Воздушная струя вилась вокруг Нишат, сворачиваясь в узлы и шипя. Сагериб схватилась за нее, не чувствуя и не видя рук. Нишат начало бросать из стороны в сторону, как поплавок по быстрой воде. Эта беспомощность вызвала странное возмущение.
«Я должна выбраться!» — воскликнула Нишат, не понимая, чему противится. Она пыталась двигаться в противовес колебаниям, чтобы погасить их, и струя воздуха стала прямой-прямой, как струна, а Нишат точно знала, как нужно сыграть, чтобы достичь сияния.
Источник света приблизился, окрасил пространство в знакомые Нишат изгибы пещеры … и безжалостно явил ее окоченевшее тело. Нишат оказалась лежащей прямо напротив себя, мертвой. Один лишь взгляд лицо в лицо, и от потрясения Нишат потеряла воздушную нить. Ее приковало к скальному полу, точь-в-точь в позе собственного трупа — не двинуться, не отвернуться. Посмертная пытка созерцанием своего мертвого взгляда. Время застыло. Минута за минутой, день за днем, год за годом — только лишь этот взгляд серых глаз! Он выжег из памяти Нишат все воспоминания, из ее острого ума — все мысли. Остался лишь накатывающий ледяными волнами ужас от собственного перекошенного лица, от раскрытого в крике рта.
«Я не мертва! Я не мертва!» — восклицала она, сотрясаясь, словно слова могли оживить ее тело.
Волею насмешливой судьбы прервать этот порочный круг было суждено той же твари, что погубила Нишат. Утратив всякий интерес к убитой, чудовище, раскинув крылья, приникло к двери. Оно выпило ужас Нишат, лишь слегка восполнив силы от своего безмерно длинного заточения. Их не хватило, чтобы пробиться наружу. Чудовище чувствовало исходящий от Нишат запах многих людей, и, обладая извращенным умом, решило использовать ее голос, как приманку. Оно слушало звуки снаружи, ожидая человеческие шаги и голоса. Встрепенувшись, оно издало последний крик Нишат, искаженный и все же похожий, в злой надежде быть услышанным.
Это сбило Нишат с повторения. Она не могла зажать уши руками, а желание убежать было столь сильным, что она сумела оторвать взгляд от безжизненных глаз. Он сместился недалеко, всего-то на полоску нижних зубов. Скользнув по этой линии взглядом, Нишат вернулась к ее началу. В расположении зубов читался свой ритм, ритм тела, и он был пойман.
Вдруг Нишат явственно поняла, что тело — уже не она. Это разделение поразило ее, как гром среди ясного неба. Нишат поднялась бестелесным призраком, чувствуя, что теперь ее цельность — в этом туманном облике, и сделала новое открытие. Тело мертво, и все же Нишат его знала. Ей был ведом звук себя прежней — пульса, дыхания, движения рук. Каждая часть тела— лишь строчка ритмической записи. Повинуясь интуиции, Нишат воздела руки, и рот трупа бесшумно сомкнулся.
Торжествуя от этой новой власти хоть над чем-то, Нишат посмотрела в спину чудовища. Она не испытывала к нему ненависти — что за далекое чувство? Но к ней пришла холодная догадка. Что это создание подземелья сделает, когда выйдет из гробницы? Снова закричит, снова принесет смерть...
Тогда Нишат подняла руки еще выше, заставляя подняться и тело. Это получилось неловко, как если впервые управлять марионеткой и путаться в нитях. Наконец опора была найдена, и мертвая женщина протянула руки к чудовищу — слабые руки ученой, а не воина.
Как сражаться? Как вложить силу в удар? Нишат вспомнила, что в волосах ее посеребренная шпилька, и мертвая женщина потянулась к волосам...
 Шпилька выпала из непослушных пальцев. По пещере прокатился звон. Чудовище резко обернулось, готовое терзать врага, но опешило, видя, что враг и так уже павший. Недоверчиво водя длинной песьей мордой из стороны в сторону, чудовище остановилось в направлении настоящей Нишат. Красный взгляд блуждал — оно чувствовало присутствие души, но не видело ее!
Внезапно магическая дверь за спиной чудовища засветилась и треснула, а то, что разбило ее магию, вонзилось меж лопаток твари. Чудовище истошно закричало, подалось вперед, натыкаясь на поднятый Нишат труп. Еще один звук, тонкий свист, и голова чудовища полетела вниз, силясь издать новый крик. В воздухе мелькнула красная нить, возвращаясь в чьи-то серые руки. Мертвая женщина стояла еще несколько мгновений, просяще вытянув руки вперед, и упала. Удерживать мертвую было так тяжело, что обессиленная Нишат-дух упала на колени. Ей было ужасно жаль этой женщины, этого своего творения, последнего порыва, но вошедший человек едва удостоил взглядом мертвую, вдруг остановился напротив нее, призрачной, и заговорил:
— Погибла… Прости, я не успел.
Нишат молча смотрела на него. Его облик был едва ли не столь же неуместен, как облик убитого чудовища — мужчина с пепельной кожей и светлой бородой в чужеземной одежде. В его взгляде не было ни капли сочувствия, но это не казалось ужасным — глаза словно наполнились чем-то другим, что заняло весь взгляд, выморозило все человеческое. Незнакомец поднял лишь одну руку и сделал какой-то быстрый, сложный жест. Жесткие нити, царапая, обхватили двух Нишат и резко дернули их друг на друга. Дух вошел в тело, тело приняло дух. Камень под ногами раскрошился в пыль, в которой тускло заблестела красноватая сердоликовая пряжка в виде крылатого создания. Но стоило нитям исчезнуть, как тело Нишат вновь упало вниз, разделенное с душой.
Незнакомец с минуту молча взирал на свою неудачу и в задумчивости погладил бороду.
— Так… кто ты? — наконец вымолвил он.
— Я Нишат, сагериб истории.
— Однако… — Он недоверчиво дернул головой вбок. — Как давно ты умерла?
— В этот день… — неуверенно ответила она, но собеседника поразило иное.
— То есть, ты осознаешь, что умерла? Может, ты еще и свое детство помнишь?
— Я помню всю свою жизнь. Почему я должна была забыть?
— Потому что ты умерла! Глазам своим не верю. Ты подняла свое тело, зная, что мертва. Это почти невозможно. Ты была колдуньей?
— Я сагериб, — чуть обиженно ответила Нишат.
— И что ты собираешься делать дальше, сагериб?
Нишат беспомощно оглянулась, пытаясь свыкнуться с мыслью, что гробница станет ей домом.
— Я теперь навеки останусь здесь?
Так тесно! Лучше было бы умереть в коридоре, тогда бы она хотя бы могла вечно читать тексты двенадцати рельефов.
— Останешься? О нет, я должен очистить эту гробницу. Но одно может сработать…
Он исчез в проеме, и Нишат последовала за ним, но не сумела преодолеть невидимой границы — она обжигала и холодила сразу, хотя Нишат не чувствовала кожи.
«Очистить гробницу. Я что, стану другим таким чудовищем, если от меня не избавиться?!»
Появившись вновь, чужеземец едва не прошел сквозь призрак Нишат. В руках мужчины был певчий сосуд, оставленный Нишат снаружи.
— Если не хочешь остаться здесь и сходить с ума… Если хочешь получить шанс на еще одну жизнь — тебя надо доставить моему Покровителю.
— Покровителю?
— Его можно назвать божеством, хотя это не совсем верно. Он добрый, и его волей я уничтожаю проснувшихся чудовищ.
— Я могу вновь ожить?
— Мне это неизвестно. Но я, Хорланд, буду просить о спасении твоей сильной души.
Нишат снова оглянулась. Нет, она не хотела умирать здесь! Она и так словно провела вечность в этих стенах.
— Я согласна, — сказал она, и металлические нити потащили ее в кувшин. Какой-то частью сознания она поняла, что магия Хорланда обвивает горлышко кувшина и подумала — так все подвески и ленты, которые я видела раньше на сосудах, могли запечатывать внутри чьи-то души! А дальше Нишат настиг душный сон, пахнущий глиняной пылью. Придя в себя, она обнаружила, что бог Хорланда обменял певчий кувшин на какой-то бездушный камень, и теперь оживить Нишат суждено не доброму Покровителю, а темной Покровительнице. Но это было неважно. Когда сосуд открылся и заключенная душа устремилась на свободу, Нишат познала звучание своей души.