Мое отношение к творчеству Друниной. Часть вторая

http://proza.ru/2023/05/01/1175

Год 1942. Юля оканчивает школу авиаспециалистов. Узнает, что всех выпускников школы направляют в запасной женский полк по обслуживанию фронтовиков. Юлю это не устраивает, она стремится на фронт. Корочка медсестры способствует этому. Она попадает на белорусский фронт, затем Прибалтика.

Холод, сырость, костров разводить нельзя, спали на мокром снегу, если удавалось переночевать в землянке – это уже удача, но все равно никогда не получалось как следует выспаться, едва приляжет сестричка – и опять обстрел, и опять в бой, раненых выносить. Сколько раз случалось – нужно вынести тяжело раненного из-под огня, а силенок не хватает. Хочу разжать пальцы бойца, чтобы высвободить винтовку – все-таки тащить его будет легче. Но боец вцепился в свою «трехлинейку образца 1891 года мертвой хваткой. Почти без сознания, а руки помнят первую солдатскую заповедь – никогда, ни при каких обстоятельствах не бросать оружия.

Тяжелое ранение – осколок артиллерийского снаряда вошел в шею слева и застрял в нескольких миллиметрах от артерии, но Юля не подозревала, что рана опасна, до госпиталя было далеко, и она просто замотала шею бинтами и продолжала работать – спасать других. Скрывала, пока не стало совсем плохо. А очнулась уже в госпитале и там узнала, что была на волосок от смерти.

В госпитале, в 1943 году, она написала свое первое стихотворение о войне, которое вошло во все антологии военной поэзии:

Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Она знала о войне – все… А было ей тогда только девятнадцать. Косы, которые она почитала своей единственной красою и берегла, несмотря на все сложности фронтового быта, обрезали практически под ноль, когда ее в беспамятстве привезли в госпиталь. Она была ужасно худа и очень похожа на мальчишку. К тому же в том госпитале вообще не было палаты, предназначенной для женщин, и Юля лежала в мужской. Раненые с соседних коек деликатно отворачивались, когда приходили санитарки, чтобы осуществить необходимый уход за тяжелораненой, не встававшей с койки «сестричкой». Они вообще были очень почтительны с единственной в палате девушкой и каждого новоприбывшего предупреждали, чтобы не вздумал матюгаться во время перевязок… А молоденькая повариха, разносившая раненым еду, и вовсе влюбилась в Юлю, будучи уверена, что перед ней – совсем молоденький мальчик. Жалела, подкармливала, а когда выяснила истину – наградила оплеухой за обман, инициатором которого в общем-то была не сама Юля, а ее соседи по палате.

После госпиталя она была признана инвалидом и комиссована. Вернулась в Москву: «…выйдя из метро, увидела у ларька толпу возбужденных женщин. Я заинтересовалась, что дают? Ответ меня ошеломил – журнал мод… Чувство было такое, словно я попала на другую планету, в другое измерение…» Юля и вела себя, как бы попав в другое измерение. То есть делала все, что хочется. На все выданные в госпитале деньги купила в комиссионке черное шелковое платье. У нее такого никогда не было. На следующий день начистила сапоги, надела поверх шелкового платья гимнастерку с медалью «За отвагу» и пошла в собес, получать продовольственные карточки и пенсию: «Иду, голова забинтована, медаль позвякивает. А сзади два мальчугана лет по десяти обмениваются мнения
ми. «Партизанка!» — говорит один восторженно. Я еще выше задираю нос. И тут слышу реплику второго: «Ножки-то у нее, как спички. Немец ка-ак даст, они и переломятся!». Вот дураки!». Получив пенсию в сто пять рублей, Юля тут же всю ее потратила на мороженое. Получилось ровно три порции – по тридцать пять рублей каждая: «Никогда я не жалела об этом поступке! Волшебное, сказочное, заколдованное мороженое! В нем были вкус возвратившегося на мгновение детства, и острое ощущение приближающейся победы, и прекрасное легкомыслие юности!..»

Попыталась поступить в Литературный институт. Не получилось. Жизнь вновь ощущалась пустой и бессмысленной, и в душе зародилась фронтовая ностальгия – по крайней мере, ТАМ она была нужна! И Юля решила вернуться. К счастью, ее признали годной к строевой. Она опять попала в пехоту.

В Белоруссии, где солдат встречали как освободителей, как своих, родных, а во враждебной Прибалтике, где даже еду в оставленных домах нельзя было пробовать – она могла оказаться отравленной. В Эстонии Юля впервые реально лицом к лицу столкнулась с немцем, так близко, что он ей даже показался человеком, таким же, как те ребята, с которыми рядом она воевала. Полковая разведка притащила «языка». У него была ссадина на щеке. Юля смочила перекисью ватный тампон и наклонилась над раненым. И ту же у нею помутилось в глазах от боли. Фашист, которому Юля хотела помочь, изо всей силы ударил подкованным сапогом в живот.

В одном из боев Юля была контужена… И снова госпиталь, и снова комиссована. Вернулась в Москву. Через шесть месяцев закончилась война.

Сразу же пришла в Литинститут. Просто вошла в аудиторию, где сидели первокурсники, и села среди них: «Мое неожиданное появление вызвало смятение в учебной части, но не выгонять же инвалида войны!» Она сдала сессию и даже получила стипендию: сто сорок рублей, тогда как килограмм картошки на черном рынке стоил сто рублей. Правда, в первые полгода она получала военную пенсию – еще сто пять рублей.

1945 по 1947 года случился «бэби-бум». По статистике, среди фронтовиков 1922, 1923 и 1924 годов рождения к концу войны в живых осталось три процента. Это было поколение Юлии Друниной… Она писала:

Да и не с кем гулять
В сорок пятом году…
(Нашим детям понять
Трудно эту беду,)
По России гремел
Костылей перестук…
Эй, пускай бы без ног,
Эх, пускай бы без рук!

Из эвакуации вернулась мама. Отношения были по-прежнему сложные. Мать и дочь совершенно не понимали друг друга. Будто с разных планет.

Близким человеком для Юли стал ее избранник. Тоже фронтовик, тоже с нашивками за ранения, тоже поэт, однокурсник – Николай Старшинов.

Первые годы совместной жизни – супружество Юлии Друниной и Николая Старшинова поначалу было счастливым, несмотря на все бедствия. Они оба были инвалидами и оба были поэтами, и жили не просто бедно, а как пишет Старшинов, «сверхбедно», они были самыми бедными во всей огромной коммуналке! Старшинов вспоминает, как Юля накормила его супом, который был непонятного серого цвета. Много лет спустя при разводе Юля призналась, что она подумала, что суп грибной, а оказалось мама варила картошку в мундире, очистки они приняли за грибы. Все время болели – по очереди, то он, то она. Но все равно были счастливы.

В 1946 году у них родилась дочка Лена. В младенчестве она тоже хворала, и Юля очень переживала, боясь, что это из-за нее, из-за ее многочисленных хворей малышка получилась такой хрупкой. Но потом девочка выправилась, стала здоровой и бойкой.

Николай Старшинов вспоминал: «Юля была красивой и очень обаятельной. В чертах ее лица было что-то общее с очень популярной тогда актрисой Любовью Орловой. Привлекательная внешность нередко помогала молодым поэтессам «пробиться», попасть на страницы журналов и газет, обратить особое внимание на их творчество, доброжелательнее отнестись к их поэтической судьбе. Друниной она – напротив – часто мешала в силу ее неуступчивого характера, ее бескомпромиссности…»

Антокольский-преподаватель, поэт. В конце 1945 года в издательстве «Молодая гвардия» под его редакцией вышла первая книга Вероники Тушновой, с которой Юля и Николай дружили. В честь этого события устроили ужин, во время которого Николай услышал шум в коридоре. Вышел и увидел, как Антокольский пытается затащить Юлю в ванную комнату. Такого он позволить не мог.

Другим неудавшимся соблазнителем Юлии стал Степан Щипачев – поэт, член редколлегии нескольких журналов.

Какое-то недопонимание произошло у Юлии с Константином Симоновым, который долго препятствовал вступлению Юлии в Союз писателей и только вмешательство Твардовского позволили отстоять ее кандидатуру.

Может создаться впечатление, будто Друнина была попросту слишком сложным и конфликтным человеком. Но на самом деле она была не сложным, а как раз очень простым и целостным человеком, с четкими понятиями о том, что хорошо, а что плохо, человеком, для которого мир полярно делился на черное и белое.

Тяготы послевоенного быта Друнина переносила стойко. Никто не слышал от нее ни жалоб, ни упреков.

Институт Юлия закончила в 1952 году, а через два года после окончания института поступила на курсы сценаристов. Познакомилась с известным деятелем кино Каплером.

http://proza.ru/2023/05/04/905