de omnibus dubitandum 37. 456

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (1680-1682)

    Глава 37.456. СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГОДОВЩИНА…

    Общественное и семейное положение царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, и политическая роль, выпавшая на долю падчерицы, экс-царевны Софьи Алексеевны как матери, клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] и поставившая интересы этой последней в разрез с интересами ее сына, а следовательно, и в антагонизм к его неродной бабке, царице Наталье Кириловне.

    Так тесно связывают между собой обе эти личности – мачеху Наталью Кирилловну и падчерицу ее, экс-царевну Софью, что мы не можем разделить их и в наших настоящих очерках, не можем вести отдельно характеристику той и другой: мачеха и падчерица почти везде являются вместе, хотя везде являются врагами, а потому они и в нашем очерке будут вместе, пока ранняя смерть мачехи не развязала окончательно рук ее энергической падчерице.

    Все остальные женские личности этого цикла: Агафья Семеновна Грушецкая, Марфа Матвеевна Апраксина и царица Екатерина Алексеевна, играя второстепенные роли, как бы поглощаются этими двумя, более крупными историческими личностями, стоящими на рубеже новой России – знаменитой мачехой и еще более знаменитой падчерицей.

    Наталья Кирилловна Нарышкина была второй супругой царя Алексея Михайловича, который женился на ней в 1671/2 (на самом деле в 1666 - Л.С.) г., по смерти (1664 - Л.С.) первой супруги, царицы Марьи Ильиничны Милославской.

    Наталья Кирилловна (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) была дочерью небогатого торусского дворянина, Кирилла Полуектовича Нарышкина, который одно время состоял в должности стрелецкого головы и находился на службе в Смоленске.

    Дочь Наталья сначала воспитывалась при нем, но потом ее взял к себе в метрессы знаменитый боярин и любимец царя Алексея Михайловича, Артамон Матвеев. Жизнь Натальи у небогатого отца и впоследствии ставилась в укоризну царице Наталье Кирилловне, так что приверженец ее соперницы, герцогини Софьи Алексеевны, Шакловитый, говорил потом Софье: «вспомни, государыня, какова в Смоленске была – в лаптях ходила»!

    У боярина Матвеева Наталья получила блестящее по тому времени воспитание. Матвеев считался самым просвещенным, самым передовым в то время человеком во всей Московской Руси. Он жил совершенно по-европейски: дом его украшен был картинами, часами; жена его не жила уже теремной жизнью и считалась женщиной образованной, а невестка, жена его сына, высокообразованного молодого человека, считалась единственной в Московской Руси женщиной, которая не портила свое лицо румянами по примеру всех остальных руских боярынь, перенявших этот обычай едва ли не у татар еще во время, монгольского (правильно ордынского – Л.С.) владычества.

    У Матвеева была труппа своих актеров из дворовых людей, и труппа эта давала представления, которыми тешился сам Алексей Михайлович с семейством.

    Воспитанная в таком блестящем и образованном семействе, Наталья Кирилловна могла естественно приобрести такие привлекательные качества, которых другие боярыни не имели и которые обратили на нее внимание царя. Алексей Михайлович решился на ней жениться, несмотря на бесчисленные происки, которые строились против этой женитьбы, вообще против второго брака, так как от первого брака у царя имелось уже обширное семейство, состоявшее из шести дочерей и пяти сыновей. Несмотря на подметные письма, разбрасываемые в грановитых сенях и в проходных, письма, в которых запугивали царя чародейством со стороны Матвеева, – царь привел свое намерение в исполнение.

    Эта вторая супруга, царица Наталья Кирилловна, дала царю Алексею Михайловичу еще двоих дочерей Наталью и Федору.

    Но вообще Наталья Кирилловна жила с мужем недолго – царь Алесей Михайлович умер еще очень молодым и очень не вовремя.

    Во дворце, после смерти царя, осталось громадное царское семейство, но оно почти все состояло из женщин, из девушек. Это были известные уже нам царевны: Ирина, которую так неудачно отец хотел просватать за датского принца Вольдемара, Анна и Татьяна – старые, девушки, сестры царя Алексея Михайловича, потом Евдокия, Марья, герцогиня Бранденбурга Софья – мать клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], Екатерина и Марфа – дочери Алексея Михайловича от первого его брака, с Марьей Ильиничной Милославской, затем Наталья и Федора – дочери от второго брака, от Натальи Кирилловны Нарышкиной, и, наконец, сама Наталья Кирилловна, еще очень молодая вдова.

    На такое значительное число женщин в царском семействе приходилось только трое мужчин, почти детей: один больной цынгой царевич Федор, другой тоже больной и малоумный Петр и третий – (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.)  сын бранденбургского герцога клон лжеПетра [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.].

    Во всем этом большом семействе выделялись (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) только три личности: мачеха Наталья Кирилловна, падчерица первой, герцогиня Бранденбурга Софья-Шарлотта, и клон лжеПетра [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.], на самом деле здесь не указаны Евдокия и Марфа Алексеевны, сыгравшие не менее важную роль в развитии событий.

    Софья и клон лжеПетра [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] – это были две почти равные силы, но силы тожественные, обе полные энергии личности. Софья (на самом деле Евдокия Алексеевна - Л.С.), даже по отзыву ее недоброжелателей и личных врагов, была «великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеского ума исполненная дева».

    Учитель Евдокии был знаменитый иезуит, западно-руский монах и поэт Симеон Полоцкий.

    Западная Русь и влила отчасти в Русь восточную свежие силы и новые стремления, почерпнутые ею у Европы еще раньше клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.]. Софья знала по-польски. Она читала жития святых, изданные на польском же языке известным западно-руским ученым Лазарем Барановичем. Польский дух, или скорее западно-руская образованность с ее идеями несомненно отразились на развитии молодой, даровитой и восприимчивой царевны, и она первая из руских женщин, наравне с женой боярина Матвеева, жила в его палатах, выйдя из царского терема и отворила двери для всех желающих руских женщин, как сын ее клон лжеПетра [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.](фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) прорубил потом окно в Европу, тоже для желающих, а иногда и для не желающих.

    Одним словом, (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) царевна-регентша Софья (на самом деле это была Евдокия Алексеевна - Л.С.) составила переход от женщин допетровской Московской Руси к женщинам Руской империи.

    Симеон Полоцкий, (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) посвящая молодой своей ученице свое сочинение – «Венец веры», так обращается к ней со своими силлабическими виршами, рифмованными не всегда удачно и гладко, с помощью польских ударений на вторых от конца слогах, звучащих противно рускому уху:

О благороднЕйшая царевна СОфиа (читай Евдокия - Л.С.),
ИщЕши премудрОсти выну небЕсные.
По имЕни твОему жизнь твой ведЕши,
Мудрые глаголЕши, мудрАя деЕши.
Ты церкОвныя книги обЫкла читАти
И в отечЕских свИтцех мудрОсти искАти,
Увидевши же, яко и книга писася новая,
Яже «Венец веры» реченная,
Возжелала ту еси сама созерцати
И еще в черни бывшу прилежно читати,
И, познавши полезну в духовности быти,
Велела еси чисто ону устроити.

    Естественно, что между честолюбивой и властолюбивой Евдокией и Натальей Кирилловной должна была возникнуть вражда, сначала вражда падчерицы против мачехи, особенно же при тогдашних, почти первобытных понятиях, какие вообще соединялись с словом «мачеха», и потом вражда из-за власти, из-за царственного первенства маленького настоящего Петра Алексеевича, а не клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], в котором мать его Софья-Шарлотта буквально души не чаяла.

    К Евдокие примкнули другие царевны, ее сестры, числом семь, и, кроме того, тетки – сестры Алексея Михайловича, которые все, вторичной женитьбой брата на Наталье Кирилловне, оттеснены были на второй план, тогда как на первый план становилась молодая женщина, годившаяся им в дочери и еще недавно, будто бы, по уверению Шакловитого, «ходившая в лаптях».

    Ее должна была возненавидеть и вся семья Милославских, вся их обширная, почти заполонившая дворец, родня, по праву того, что первая жена царя была Милославская, а следовательно, и царские дети – все Милославские.

    Когда умер Алексей Михайлович (29 января 1676 года), Артамон Матвеев (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) сначала скрыл его смерть и хотел посадить на престол 3-х летнего клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], помимо старшего царевича Федора, из рода Милославских. Но бояре (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), не без влияния Софьи (жившей с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.), разбили этот план: больного Федора, с распухшими от цынги ногами, вынесли на руках и посадили на трон. Началось целованье его царской руки.

    Рядом с больным царем и даже выше его нравственно (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) – стала у престола Евдокия, а не Софья (жившая с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.); рядом с ней поместились пять сестер и три тетки.

    Мачеха была в загоне. Загон этот она чувствовала и слышала в криках известной «постницы», верховной боярыни Анны Петровны Хитрово, пользовавшейся громадным влиянием при дворе: Наталья Кирилловна была слишком по-новому воспитана, в качестве метрессы, у такого человека, как Матвеев, [у которого были свои комедианты, «лицедействовавшие по дьявольскому наущению»], чтобы не быть гонимой со стороны боярыни «постницы».

    Врагом Натальи Кирилловны и сторонником Евдокии, а не Софьи (жившей с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.) становится и Василий Семенович Волынский, вошедший в силу потому только, что его жена была большая модница, державшая хороших швеек, к которым и обращались с заказами все тогдашние боярыни и боярышни-щеголихи: так, костюм и женская мода начинают уже играть роль на рубеже старой и новой Московской Руси, в эпоху борьбы двух молодых женских сил, одинаково и в одно время захлопнувших за собой двери теремов: мачехи Натальи Кирилловны и падчерицы Евлокии Алексеевны, а не Софьи-Шарлотты (жившей с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.).

    Тот, на кого могла опереться Наталья Кирилловна, милый друг боярин Матвеев, заменявший ей не только отца, был немедленно сослан, вместе со своим образованным сыном, будто бы за чародейство, потому что читал с лекарем какую-то «черную книгу» и отравил царя Алексея Михайловича: его сослали сначала в Лаишев, а потом еще в худшую ссылку – в Мезень.

    Но этого мало: сослали и братьев Натальи Кирилловны, потому что все это нужно было ее сопернице, Евдокие Алексеевне, а не герцогине Софье (жившей с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.).

    Брата царицы Натальи, Ивана обвинили в желании убить царя.

    – Говорил ты, Иван (так обвиняли брата Натальи Кирилловны в Сыскном приказе), держальнику своему, Ивашке Орлу, на Воробьеве и в иных местах про царское величество при лекаре Давыдке: ты-де орел старый, а молодой-де орел на заводи ходит, и ты его убей из пищали, а как ты убьешь, и ты увидишь к себе от государыни царицы Натальи Кирилловны великую милость, и будешь взыскан и от Бога тем, чего у тебя и на уме нет. И держальник твой Ивашка Орел тебе говорил: убил бы, да нельзя, лес тонок, а забор высок.

    Давыдка в тех словах пытан, и огнем и клещами жжен многажды, и перед государем, и перед патриархом, и перед боярами, и отцу своему духовному в исповеди сказывал прежние-же речи: как ты Ивашке Орлу говорил, чтобы благочестивого царя убил.

    И великий государь указал и бояре приговорили: за такие твои страшные вины и воровство тебя бить кнутом и огнем и клещами жечь и смертью казнить, и великий государь тебя жалует, вместо смерти велел тебе дать живот, и указал тебя в ссылку сослать на Рязань, в Ряжский город, и быть тебе за приставом до смерти живота твоего.

    Настало царство женщин. Так и несчастный вельможа-любимец Алексея Михайловича, воспитатель Натальи Кирилловны, Матвеев, пишет свои слезные просьбы из ссылки женщине, могущественной «постнице» Анне Петровне Хитрово, адресуя на имя мужа ее:

    «Сугубой милости у тебя прошу – попроси милости и милосердия у государыни моей, милостивой боярыни Анны Петровны, чтобы она, видя мою невинность и слезы кровавые и непрестанные с червем моим, и разорение мое всеконечное, для воздаяния на небесах будущих благ в нескончаемом царствии, предстательствовала обо мне убогом у великого государя с тобой».

    Удалив Наталью Кирилловну, рассеяв всю их родню и всю их партию (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), герцогиня Софья (жившая с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.), и опекая маленького клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] однако, скоро встретилась с новой, неожиданной соперницей.

    Во время одного из крестных ходов, царь Федор Алексиевич заметил одну девицу, которая сразу произвела на него впечатление. Он велел узнать, кто она, и ему доложили, что это – Агафья Семеновна Грушецкая, племянница думного дьяка Заборовского и живет у него в доме, у своей тетки. Заборовскому тотчас же приказали не выдавать замуж своей племянницы до царского указа. Тогда партия Софьи-Шарлотты (жившей с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.), узнав о грозящей им опасности (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), старалась оклеветать Грушецкую и ее мать. Но ничто не помогло: девушка была оправдана от клеветы в глазах царя, и больной Федор женился на ней в 1680 году.

    Грушецкая была родом полька. Но свидетельству одного польского писателя, хорошо знавшего тогдашние московские обычаи и тогдашнее общество, Грушецкая принесла много добра московскому царству: под ее влиянием, в Москве заложено было несколько школ польских и латинских; москвичи начали стричь волосы, брить бороды, носить польские сабли и кунтуши.

    Грушецкая уговорила царя снять с воинов позорные женские охабни, которые должны были носить ратные люди, мешавшие убегать с поля сражения. По ее же влиянию велено было вынести из церквей образа, которые ставили в храмах своих прихожане, каждый лично для себя, и этим образам, как своим богам-патронам, каждый исключительно молился и свечу ставил, а другим не позволял.

    Разумеется, эти нововведения не могли не вызвать в Москве толков, сплетен, интриг: говорили о намерении царя принять «ляцкую веру», вспомнили и Димитрия-Самозванца и Марину Мнишек.

    Конечно, всем этим (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) не могла не руководить царевна Евдокия Алексеевна, а не герцогиня Софья-Шарлотта (жившая с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.) для своих видов, но ее опасения и тревоги за свое первенство были напрасны: ровно через год ее соперница Грушецкая уже не существовала: она родила сына, царевича Илью, и на третий день после родов (14 июля 1681 г.) умерла. Через шесть дней умер и царевич Илья.

    Польского духу при дворе, стало быть, не осталось.

* * *

    Но у властолюбивой царевны Евдокии Алексеевны, а не герцогини Софьи-Шарлотты (жившей с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.) явилась еще новая соперница: меньше чем через год после смерти царицы Агафьи Грушецкой, болезненный царь (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) женился на второй жене (14 февраля 1682 года). Это была девушка далеко не знатного рода: Марфа Матвеевна Апраксина.

    Но, женившись 14-го февраля, царь Федор умер 27-го апреля того же года.
Царское семейство, увеличилось ещё одной женщиной, вдовой царицей Марфой, и  уменьшилось одним мужчиной.

    Царевна Евдокия Алексеевна а не герцогиня Софья-Шарлотта с сыном клоном лжеПетра [Исаакием (Фридрихом Петером Гогенцоллерном) – Л.С.] самой судьбой (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), по-видимому, вынесена была на самый верх: все остальное теперь стояло ниже ее – и вдова-царица, бездетная Марфа Апраксина, и другая вдова-царица, мачеха Наталья Кирилловна, и ее собственные сестры, и старые тетки-царевны: все стояло ниже нее во всех отношениях.

    Но в это время воскресал словно из мертвых ее, Софьи-Шарлотты, старый друг – Артамон Матвеев, доселе томившийся в ссылке в Мезени. За него хлопотала у царя Федора Алексеевича последняя его жена, племянница Матвеева, Марфа Апраксина, и он переведен был в Лух. Но еще более страшный удар ожидал Софью-Шарлотту на другой день после смерти брата, Федора Алексеевича: боярский и народный выбор (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) пал на долю сына Алексея Михайловича 16-летнего Петра Алексеевича, а не – маленького клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.]: сын Натальи Кирилловны, а не герцогини Бранденбурга был посажен на царство.

    Все планы Евдокии Алексеевны рушились. Она была в страшном отчаянье. Когда хоронили ее брата-царя, она сама шла за гробом вплоть до собора: это был первый случай во всей истории московского царства, что царевна (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) решилась показаться публично, идти пешком, и громким плачем не могла не обратить на себя внимание народа. Ее отговаривали от этого, убеждали, что это «непригоже», что такое поведение неприлично для царевны – но она никого не слушала.

    Возвращаясь из собора во дворец, царевна продолжала громко плакать и говорила к народу:

    – Видите, как брат наш царь Федор неожиданно отошел с сего света – отравили его враги зложелательные. Умилосердитесь над нами сиротами: нет у нас ни батюшки, ни брата: старший брат наш (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) Иван (на самом деле 16-летний Петр Алексеевич - Л.С.) не выбран на царство. А если мы перед вами или боярами провинились, то отпустите нас живых в чужие земли, к королям христианским.

    Народ не мог не быть поражен этими словами.

    В то же время поведение царицы вдовствующей Натальи Кирилловны (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) показалось иным, несколько предосудительными, она не достояла в соборе до конца службы, и, простившись с покойником, якобы увела с собой 16-летнего Петра Алексеевича, а не клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.].

    Оскорбленные этим тетки царя, Анна и Татьяна Михайловны (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), тотчас же отправили к царице Наталье монахинь с укоризной:

    – Хорош брат – не мог дождаться конца погребенья!

    Царица Наталья (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) отвечала монахиням, что 16-летний Петр Алексеевич, а не клон лжеПетра [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] еще ребенок, что он не мог выстоять до конца службы не евши.

    – Кто умер, тот пусть и лежит, а царское величество не умирал: жив! – резко заметил при этом брат Натальи Кирилловны, Иван, который, как мы видели, был сослан в Ряжск за то будто бы, что подговаривал Ивашку Орла убить «орла в заводи», и который, едва умер царь Федор, тотчас же и был возвращен сестрой из ссылки.

    Но на стороне царевны Евдокии Алексеевны, а не экс-царевны Софьи-Шарлотты, кроме ее родичей, Милославских, оставались еще князья Василий Васильевич Голицын, которого Евдокия Алексеевна, а не Софья-Шарлотта (жившая с 1671 года в Бранденбурге – Л.С.) (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) любила больше, чем сколько следовало любить своего политического приверженца и подданного, и Хованский, лицо очень близкое к стрельцам, известный на Москве болтун и сплетник, которого и называли «Тараруем». С их помощью, а особенно с помощью стрельцов, можно было многое еще сделать.

    Она и сделала… Недовольные некоторыми из своих начальников, стрельцы (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) взбунтовались. Говорят, что известия о затеваемых стрельцами смутах были столько же приятны для Евдокии Алексеевны, а не экс-царевны Софьи-Шарлотты, сколько для Ноя приятны были лепестки масличной ветви, принесенной голубем в ковчег.

    Евдокия Алексеевна, а не Софья-Шарлотта (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) старалась тайно подлить масла в огонь, и в этом помогали ей (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) Хованский, Милославский, и особенно одна женщина из малороссийских казачек, ее постельница Федора Семеновна Родимица, вдова: она ходила по стрельцам, носила им от царевны Евдокии, а не Софьи деньги и (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) подогревала их на мятежный подъем несбыточными обещаниями.

    Вот почему, едва (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) сын Натальи Кирилловны, а не герцогини Софьи-Шарлотты был провозглашен царем, как она (Наталья Кирилловна - Л.С.) тотчас же вызвала из ссылки своего благодетеля и воспитателя Артамона Матвеева, который один мог уберечь ее с сыном, настоящим Петром Алексеевичем: бразды правления тотчас перешли снова в его привычные руки.

    Этого было достаточно для царевны Евдокии Алексеевны, а не экс-царевны Софьи-Шарлотты и это (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) была самая пора, чтобы поднять на ноги стрельцов.

    Стрелецкая гроза разразилась 15-го мая 1682-го года, ровно в сто девятнадцатую годовщину убиения Димитрия-царевича, сына Ивана Грозного и Марии Нагой в Угличе. День этот заранее был назначен заговорщиками.

    Услыхав, что будто бы (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) царевич Иван (на самом деле настоящий Петр Алексеевич - Л.С.) задушен (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) Нарышкиными, стрельцы с набатным звоном, боем барабанов, со знаменами и пушками двинулись к дворцу. Матвеев и все приверженцы царицы Натальи Кирилловны собрались в ее покоях. Послали за патриархом.

    Стрельцам показали царевича Ивана (на самом деле настоящего Петра Алексеевича - Л.С.), и они убедились, что он жив, что никто его не душил. Стрельцы было стихли.

    Но неуместная выходка князя Михаила Долгорукого (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) снова вызвала общий взрыв: за то, что он сделал на стрельцов окрик – началась резня.

    Долгорукого изрубили бердышами, Матвеева, которого хотела было защитить Наталья Кирилловна и который ухватился было, как за спасительный круг (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), за 16-летнего Петра Алексеевича, а не маленького клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], вырвали у них из рук, сбросили на площадь, на стрелецкие копья, и изрубили на части.

    Наталья Кирилловна и царевна Евдокия Алексеевна, а не герцогиня Софья-Шарлотта, схватив царя настоящего Петра Алексеевича, убежали в Грановитую палату.

    Стрельцы рыскали по дворцу и искали Нарышкиных. Случайно убили стольника Салтыкова, и извинились в ошибке перед его отцом, сказав, что приняли покойного за Нарышкина – и отец еще угостил их водкой.

    Разрубили на части восьмидесятилетнего старика князя Долгорукого, сначала извинившись, что сгоряча убили его сына Михайлу, бросили труп старика на навозную кучу и на труп положили соленую рыбу.

    Целый день искали Нарышкиных и свирепствовали во дворце. На другой день то же: все искали своих жертв, которые прятались двое суток то в комнатах царевны Натальи Алексеевны, маленькой племянницы настоящего Петра Алексеевича, а не клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], то у вдовы-царицы Марфы Матвеевны, и об их убежище знала одна лишь постельница Клушина.

    Ожесточение бунтовщиков дошло до крайних пределов: от крови и вина они опьянели совершенно, и когда Хованский, «Тараруй», спросил их:

    – Не выгнать ли из дворца царицу Наталью Кирилловну?

    – Любо! любо! – отвечали ревом эти рассвирепевшие звери. Спасенья нельзя было ждать ниоткуда. Надо было опасаться, что обезумевшие мятежники станут бить всех бояр. Поэтому приходилось выдать тех, кого они требовали, а главное – выдать Ивана, брата Натальи Кирилловны.

    – Брату твоему не отбыть от стрельцов: не погибать же нам всем за него! – с сердцем сказала царевна Евдокия Алексеевна, а не экс-царевна Софья-Шарлотта мачехе Наталье Кирилловне.

    Бояре также просили царицу выдать брата, чтобы спастись самим.

    Несчастного выдали: его ввели в церковь Спаса, перед смертью исповедали, приобщили, и, как умирающего, напутствовали и соборовали. Царевна Евдокия Алексеевна, а не экс-царевна Софья-Шарлотта, советовала ему взять образ и нести перед собой – не испугаются ли убийцы и не устыдятся ли образа.

    Боязнь бояр не позволила даже сестре (Наталье Кирилловне - Л.С.) проститься с братом. Особенно торопил их старик князь Яков Никитич Одоевский, да и сцена прощанья была душераздирающая.

    – Сколько вам, государыня, не жалеть, а все уж отдать придется, – говорил он Наталье Кирилловне: – а тебе, Ивану, отсюда скорее идти надобно, а то нам всем придется погибать из-за тебя.

    Ивана стрельцы пытали, но и под пыткой он молчал. Несчастного разрубили на части.

    Поймали доктора Данила фон-Гадена. Его обвинили в отравлении царя Федора Алексеевича. Царица Марфа Матвеевна и царевны умоляли стрельцов пощадить его, уверяя, что все лекарства, которые давались больному парю, Гаден сам отведал на их глазах.

    – Да он не только уморил царя Федора Алексеевича, – кричали стрельцы: – он чернокнижник: мы у него в доме нашли сушеных змей, и за это надо казнить его смертью.

    Пытали и рассекли доктора на части.

    Звери, думая, что совершили подвиг за царя, подошли ко дворцу и кричали:

    – Теперь мы довольны. С остальными изменниками ваше царское величество чините что угодно, а мы за ваше царское величество, за обеих цариц, царевича и царевен готовы головы свои складывать!

    Вот что наделала царевна Евдокия Алексеевна с экс-царевной Софьей Алексеевной!

    У царицы Натальи Кирилловны, не осталось никого: всех перебили. Ясно, что о борьбе со всемогущей Евдокией, а не Софьей ей и думать было нечего, – ей, которую князь Хованский называл «стрелецкой женкой», так как отец царицы Натальи Кирилловны – мы видели выше – был одно время стрелецким головой. Она осталась без семьи, и современники справедливо назвали несчастную мать (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) – «бессемейной».

    После стрелецкого погрома царевна Евдокия Алексеевна, а не экс-царевна Софья-Шарлотта царствовала по всей своей воле: первый раз после первой руской княгини Ольги, мстившей древлянам за смерть мужа, Московской Русью управляла женщина, и притом руская царевна, а не герцогиня Бранденбурга, вместе с целым десятком других царевен. Все шло с докладами к царевнам «на верх»: знали только Евдокию Алексеевну, а не Софью-Шарлотту, которая наградила стрельцов за верную службу, раздав им деньги и обещав еще по десять рублей на стрельца.

    Буяны эти переименованы были в «надворную пехоту» – тоже едва ли не по примеру «надворного» войска в Бранденбурге. Начальником «пехоты», говорят, сам себя назначил «Тараруй».

    Но в экс-царевне Софье-Шарлотте, по-видимому, был тот же реформационный дух, что и в ее маленьком сыне клоне лжеПетра [Исаакии (Фридрихе Петере Гогенцоллерне) – Л.С.] (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), будущем «царе-работнике»: она не остановилась на том, что было сделано.

    На рис. Наталья Кирилловна показывает Ивана (Петра) Алексеевича стрельцам.

    Хованский (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) докладывал, что стрельцы и московские люди хотят, чтобы оба царевича (Петр и Иван Алексеевичи - Л.С.) царствовали вместе. Это значило, чтобы вдовствующая царица Наталья Кирилловна, а не экс-царевна Софья-Шарлотта была правительницей до их возмужалости, по примеру Елены Глинской, матери Грозного, а Евдокия Алексеевна отошла бы уже на третий план.