Конечная станция, я выхожу

Чем я становлюсь старше, тем быстрее несут меня неукротимые потоки времени по неуправляемой реке.
Мимолётное мгновение "сейчас", в котором я пребываю, зажато между тем, что уже безвозвратно ушло и тем, что может быть ещё случится.
Я мчусь на поезде моей судьбы, едущим в никуда, разнообразные пейзажи, словно красочные калейдоскопы, мелькают за окном.
Детство, мир окрашен всеми цветами радуги: клубнично-апельсиновые берега, белоснежные паруса облаков, величественно проплывающие в бесконечных небесах, весна в сиреневом платьице, хрупкий маленький убегающий островок счастья в клокочущем океане спешащего времени.
По бледнеющему перламутровому небосводу расплывается нежная малиновая заря, превращая обрывки несущихся к горизонту туч в растрепанные охапки сиреневых букетов.
Медно-глазое солнце медленно встаёт над дрожащей линией горизонта, новый день возвращает надежду и прогоняет темноту, мелодичный шелест листвы в растрепанных кронах могучих деревьев.
Мир дышит, дрожит, звенит, кричит, зовёт, скользит, движется, торопится, течёт по уготованному ему руслу, ласковые лучи весеннего солнца летят словно волшебные золотые стрелы, проникая повсюду.
Они заполняют собою всё пространство, все стороны света, отражаясь струями сияющего неудержимого счастья в окнах, в лужах, в улыбках, в надеждах, в ожиданиях, в сердцах.
Беспечное детство, беззаботная юность, встречи, влюбленности, клятвы, обещания, планы на долгую счастливую жизнь.
У красоты и юности очень короткий срок годности, однажды я проснулся и понял, что закончилась моя молодость.
Зрелость, семья, карьерная лестница, жажда богатства, стабильности, положения в обществе, сладкое вино весенних дождей, чувства мои обострены, я строю графики будущего, мне хорошо, комфортно, весело, я доволен собой, столько волнующих перспектив на пути моего следования.
Пьяное лето, поющее на все голоса, яркая, пестрая, беспечная, беззаботная жизнь, моё сознание сосредоточено на временных объектах: теле, доме, детях, имуществе, обустройстве семейного быта, работе, карьере, томящих сердце параллельных влюбленностях, своём прочном и устойчивом положении в обществе.
А мой поезд тем временем движется всё дальше и дальше, чуть быстрее, чуть медленнее, здесь он максимально набирает скорость, а на этом пустынном полустанке некоторое время стоит, я наблюдаю удивительной красоты пейзажи за моим окном.
Нежная теплая осень незаметно сменила лето, эти трансформации настолько постепенны, неторопливы и незначительны, что их невозможно уловить, заметить и распознать, легкая седина на висках, незаметные трещинки первых морщин, несерьёзные песочные романы, радужным осенним листопадом кружащие голову.
Желтоглазая красавица осень ступила на улицу моей жизни, насмешливо и грустно глядя мне в глаза сквозь моросящий простуженный дождь, мир за окном моего поезда неощутимо теряет очертания, растворяясь в холодной белизне снега.
Мои волосы потихоньку покрываются сединой, поникшие плечи, слабые руки, мешки под глазами, начинает предательски расти живот, тело приобретает ненавистные мне пропорции и формы.
За внешними изменениями приходят хронические болезни, сомнения, разочарования, бессонница, депрессии, запоры, гипертония, долговременная усталость.
Уже ноябрь за окном моего поезда, он уверенно разгуливает по остывшему опустевшему миру, оборванная струна жизни, заплаканные окна, небо заволокло сизым туманом свинцово-серых туч.
Блеск воды в холодном прозрачном ручье, опадающие испуганные листья, морщины на усталом лице, не закрашенная седина в волосах моей любимой, грустная улыбка на обветренных губах, увядшие, как и я, цветы.
Моя жизнь - дешевая одноразовая мелодрама, я еще моложусь, хорошо и дорого одеваюсь, заглядываюсь на женщин, флиртую, несмотря на неумолимо надвигающуюся старость.
Дороги утонули в метелях, облака танцующего снега, я не могу остановить разрушение тела и постепенно привыкаю к своим оковам, к своему нынешнему положению, порой мне кажется, что моим потерям, неудачам и несчастьям не будет конца.
Гляжу в отраженье собственной пустоты: безысходность, бессонница, одышка, потухшие глаза.
Я в отчаянии, у меня нет путей отхода, мне не на чем стоять, мне не за что держаться, не на кого уповать, я потерян, перемолот жерновами неумолимого времени, я погибаю, я не могу остановить ненавистный мне поезд.
Конечная станция, последний гудок, мне вот-вот выходить, вопрос только куда? Что ждёт меня на другой стороне неодолимой реки?


Шримад Бхагаватам книга 3, глава 30
Как гонимые ветром облака летят заключенные в плоть души над бездной вечности понукаемые всемогущим временем.
В облеки времени Господь повергает в прах все усилия смертного.
Скорбью устлан путь того, кто грезит о счастье во временном сиюминутном мире.
Сбитая с толку игрой света и тени душа старается не думать о том, что плоть и её принадлежности дом, семья, имущество обречены на неизбежную погибель.
Великий обман внушает душе что окружающие образы будут существовать для неё всегда.


Юность, попутный ветер с раздутыми парусами любви и удачи, всё кажется новым, легким, свободным, доступным, неповторимым, неиссякаемым, неисчерпаемым и бесконечным.
Музыка моего счастья, исследую, мечтаю, открываю, влюбляюсь, очаровываюсь, а мир кричит, звенит, поёт, танцует, подпрыгивает и смеётся вместе со мной, все стороны света становятся свидетелями моего торжества.
Река времени, запечатавшая в своем непрерывном движении прямые, вопросительные и восклицательные знаки, точки, пунктиры, зигзаги, синусоиды, повороты судьбы.
Огня и света гаснут блики, где же она, моя беспечная молодость, отчего она так быстро пронеслась?
«Сейчас» — всего лишь снимок, слепок, фрагмент, определенный кусочек времени, на котором я зафиксирован, застигнут в данный конкретный момент.
Жаркое, пьяное, звонкоголосое лето сменила усталая откровенная фальшивая осень, грустная мелодия дождя, черные и белые клавиши судьбы, густая вуаль молочных туманов, заплаканные глаза уличных фонарей, огненно-рыжие пожары осенних листопадов, юность расплескалась, растворилась в скучных моросящих дождях.
Время, проходящее сквозь вечность, жизнь растрепалась ветром судьбы, словно солёная карамель на обветренных губах, унылые однообразные дни, пропитанные старостью и одиночеством, прочитанная книга моей печали.
Растворяется день, растворяется ночь, растворяется жизнь, растворяются надежды и мечты, стрелки судьбы рисуют круги на воде вечности, ноли прибавляются к нолям и умножаются на ноли. 
Струны сердца отзываются зыбким полушёпотом, шорох опавшей листвы, грусть и печаль осенних полей, ещё вчера был, смеялся, надеялся, любил, мечтал, а сегодня меня уже нет на сцене космического бытия.
Второй дубль для меня не запланирован, стихает шелест песочных часов, мой переговорный диапазон со смертью подошел к концу, я в ловушке, скрученный в коконе, в темнице распадающегося тела из которой невозможно выбраться, игра подошла к финалу, а как всё хорошо начиналось.

Шримад Бхагаватам, книга 7, глава 2
Мы все в этом мире бездомные странники, которые встретились однажды на постоялом дворе и едва узнав имена друг друга снова разошлись своими дорогами, чтобы пожинать плоды трудов наших.
Душа, вечная скиталица и по природе своей чиста и непорочна, она продолжает жить, когда умирает плоть.
Душа — свет, когда как тело — её тень.
Душа не имеет вещественных свойств, как свет не имеет свойств тени.
Мысля себя комком плоти, душа определяет своими близкими тех, от кого эта плоть порождена или кого эта плоть породила, прочих же считает чужаками.
Хотя плоть у всех одинакова, глупцы делят плоть на родных и чужих.
Когда прах родных соединяется с прахом земли, это причиняет им страдания, когда же в земле исчезает прах врагов, они ликуют.


Пение суетливых птиц, капельки хрустальной росы на траве, в которых задорно играют золотистые блики, хоровод невесомых, как дым, облаков, летние грозы вперемешку с ласковыми лучами солнца, стрелки, застывшие в часах юности.
Я бежал за своей мечтой обгоняя рассветы и закаты,
я улыбался и морщился, когда легкие блестки снежинок, сыпавшиеся с неба, падали на моё лицо,
короткими летними ночами я смотрел на далекие звёзды и верил, что когда-нибудь они мне поведают свои сокровенные тайны,
я считал, что существуют неведомые миры, где всегда светит солнце, где люди неизменно безмятежны и радостны, где никто никогда не болеет, не стареет и не умирает,
я был по-настоящему беззаботен, счастлив и умиротворён, пока однажды не повзрослел и не перешел на другую сторону дороги.
Юность ожидает от жизни чего угодно, но только не того, что когда-нибудь ей будет больше тридцати.
Там, где я был беспечен и счастлив, меня уже нет, я стал взрослым и теперь нахожусь в режиме ожидания иного, модифицированного счастья.
Игрушки, в которые я перестаю играть, грандиозные планы, цифры, схемы, чертежи, аналитические методики, стратегические технологии и обмен полученной информации на хрустящие бумажки.
Мир моей юности и моего детства никуда не делся, он всё такой же яркий, звенящий, громкий, сверкающий романтикой, приключениями и влюблённостями, но ему нет дела до моей боли, до моих страхов, до моих слёз, до моих желаний, до моих потерь.
Его разбирает смех, когда он смотрит на жалкие потуги и тщетные усилия моего крохотного интеллекта, на схемы, вычисления, формулы, чертежи, по которым я планирую поймать и удержать своё счастье, а моё счастье не оглядываясь бежит от меня прочь.

Шримад Бхагаватам книга, 7, глава 7
Человек полагает, что цель его жизни во внешнем благополучии, если это было бы так, то богатые, властные и знаменитые никогда бы не печалились.
Стяжание временного несёт разочарование: власть оборачивается бессилием,
земная любовь — ненавистью,
признание - призрением, богатство — нищетой
и над всем бренным веет страх потери.
Мы прикладываем неимоверные усилия чтобы избавится от страданий и обрести счастье обладания чем-либо, но стоит нам заполучить что-либо, как в тот же миг начинается утрачивание этого.
Ибо достигнув вершины следующий шаг ты непременно делаешь вниз.
В безумии своём мы дорожим телом, как орудием всяческих удовольствий, бережём, лелеем его и облачаем в богатые одежды.
Мы любуемся им и его украшаем, чтоб привлечь к нему других, не подозревая, что это тело чуждое нам.
Покуда дышит, оно превращается в испражнения, а перестав дышать становится прахом.
Если тело лишь горстка земли, то во сто крат ничтожнее то, что приобретается ради него.

Всё умирает, кроме стрелок на часах, дни превращаются в ночи, опустевшие сердца в пустынные места, рассеялся розовый туман моей молодости, увяли цветы надежды, шептавшие мне о вечной весне, погибла нежно-розовая иллюзия счастья, под ногами жалобно хрустят и плачут пестрые холмики разноцветных листьев.
На моих часах всегда полночь, на календаре всегда понедельник, за окном всегда полуголая осень, сердце, всегда холодное, как снежинка.
Время моей молодости безысходно прошло, настали чужие времена.
Немая глубина поднебесья, хоровод легких как дым облаков, последняя улыбка увядающей осени, старость стоит на пороге моего дома непрошенной гостьей, тихонько скребется в дверь и виновато отводит в сторону глаза.
Там, за гордыми кораблями проплывающих облаков, за остывающим небом, за облетающими кленами, за мутными лужами, отражающими бездонные небеса, за вереницей густых туманов, за ранними серебряными заморозками, за роскошью цветов, оттенков и красок, за отчаянным криком и хрустальной тишиной притаился пунктуальный посланник смерти.


Шримад Бхагаватам, книга 3, глава 31
Заключенный в плоть о пяти покровов, я лишен возможности лицезреть Обладателя всех сил.
Призванный служить Ему, я принялся служить своим ненасытным чувствам.
Совершая насилие над своей природой, я обрек себя на нынешние страдания.
Оказавшись во власти вещественной природы я вынужден вести борьбу за выживание.
Мучимый страхом я рождаюсь и умираю снова и снова.
Позабыв о своем Господине, я ищу прибежище посреди призрачных образов и лишь Его милостью мне может вернуться память о моей подлинной природе.
Владыка мой присутствует всегда и всюду, в движении и покое, в прошлом, настоящем и будущем, во мне и вне меня.
Всё сущее пронизывает Он Собою и ничто не ускользает от Его всевидящего ока, ни поступок мой, ни помысел.


Моя сегодняшняя жизнь лишь крошечная песчинка, затерявшаяся в океане моих же рождений и смертей, вот она ещё есть, бежит, ищет, находит, очаровывается, влюбляется, забирается наверх, комфортно обустраевается там, затем скатывается вниз, а вот её уже нет.
Солнце механически отстукивает ритм каждого дня, оно прокладывает свой путь от горизонта до горизонта, от одного дня к другому, не заботясь о жизнях и судьбах, которые размалывает в прах одну за другой.
Каталог прожитых лет, точки, запятые, прямые, синусоиды, пунктирные линии, вопросительные знаки на последней исписанной странице моей судьбы.
Бездонное небо с состраданием смотрит на меня своими пронзительно-синими глазами.


Шримад Бхагаватам книга, 7, глава 7
В безумии своём мы дорожим телом, как орудием всяческих удовольствий, бережём, леем его и облачаем в богатые одежды.
Мы любуемся им и украшаем, чтобы привлечь других, не подозревая, что это тело чужое нам.
Покуда дышит оно превращается в испражнения, а перестав дышать становится прахом.
От начала и до конца наше тело пища и испражнения червей.
Если тело лишь горстка земли, то во сто крат ничтожно всё то, что приобретается ради него.
Что проку тратить душевные силы для поддержания жизни в сплетении мёртвой плоти?
Если само тело обреченно обратиться в прах, то чего стоит всё, что связанно с ним узами взаимоотношений: домочадцы, имущество, наследство и наследники, слуги и сородичи, поданные и соратники, домашние животные.
Все они наваждения в вечности, промелькнут и исчезнут, не оставив и следа.


«А что за главный приз в самом конце?» Спрашивает подсудимый, стоящий в очереди на эшафот.
Ответ: «Немного потерпи, скоро сам всё узнаешь».
И никому нет дела, был ты или не был, 
и жалобно застонет бездомный ветер, и заплачут ивы над твоей могилой, и застывшее время потонет в зловещей тишине, и невозмутимая безмятежность тебе обитель, и вся жизнь твоя — рисунок, нанесённый на гранит, застывший неподвижно на холодном сером обелиске.
Я думал, что я есть, я чувствовал, я осознавал, я надеялся, я верил, строил какие-то планы, а сейчас я неподвижный предмет, способный лишь к самостоятельному разложению. Невероятно, неправда ли?