Я сдался без боя?

     Мне было одиннадцать лет, когда я впервые осознанно и с интересом слушал рассказы деда о Великой Отечественной войне. Его призвали в 42-м году, в возрасте восемнадцати лет. Он начал боевой путь рядовым пехотного полка, а закончил командиром разведывательной группы. Для него, как и для других, переживших страшную войну, День Победы — особенный праздник. С первых дней создания акции «Бессмертный полк» мы каждое девятое мая принимали в ней участие. Я поражался дедушкиной стойкости. Он всегда упорно шел по брусчатке, отдавая дань памяти героям. Вечером дедушка наливал две стопки водки. Одну для себя, другую для погибших друзей. И целый день звучали его истории, которые я слушал с замиранием сердца. С ранних лет он был для меня примером и главой семьи. Дело в том, что родители развелись, когда мне исполнилось два года. Папа уехал в другой город, и как сложилась его жизнь, не знаю. Дедушка заменил мне отца и пытался воспитать из меня мужчину.
     Я стал старше, и мне в какой-то момент наскучили одинаковые рассказы деда, поэтому делал вид, что его слушаю, а сам размышлял о своем. В подростковом и юношеском возрасте хотелось отмечать большие праздники с друзьями. Мы выпивали и веселились, но я всегда приходил домой на своих двоих, за исключением раза, когда приятели занесли меня в квартиру под руки. До такой степени был пьян. На следующий день вместо обеда состоялся неприятный разговор с дедом:
— Не стыдно тебе? Заявился домой в таком виде. Хоть бы постеснялся. Взрослый парень, а ведешь себя так безобразно.
— Дедушка, не начинай. Признаю, немного переборщил с выпивкой. Не имею право? За все время первый раз такое случилось, и то в мужской праздник. 23 февраля все-таки.
— Ну-ну. Только ты ко Дню Советской Армии и Военно-Морского Флота не имеешь никакого отношения, — дедушка обиделся не на шутку. Хоть я знал, что долго он злиться не будет вечером попросил прощения. Больше такого со мной не случалось.
     Я окончил школу, но не смог поступить в университет, поэтому меня призвали в армию. Я не питал любви к вооруженным силам и не сильно хотел служить. Мама разделяла мои взгляды, поэтому предпринимала попытки меня отмазать. В выходной день она с самого утра стала обзванивать своих знакомых, чтобы спросить совета. Дедушка, услышав ее разговоры, был не в восторге от этой идеи:
— Ты понимаешь, что делаешь?
— Пап, не начинай, пожалуйста. Я знаю, что ты будешь против, но сам подумай, что ему там делать целый год? Лучше это время потратить с пользой. Позанимается с репетиторами и поступит в институт.
— Какой он мужчина тогда? Смех один, — ворчал дедушка.
— Мам, не ругайтесь. Только напрасно воздух сотрясаете. Все равно пойду служить. Я в военкомате одноклассника встретил. Его родители за год стали справки собирать, а мне через пару дней медкомиссию проходить. Ты ничего не сделаешь, даже если бы очень захотела.
     В день отъезда мать провожала меня на перроне. Дед в силу возраста попрощался дома. Он искренне надеялся, что армия изменит мою жизнь. Подробности службы опущу. В общем, год прошел и слава Богу. Я вернулся домой, и в честь этого события родные устроили небольшое торжество. Теперь у меня была еще одна общая тема с дедушкой. На следующий день он дал мне деньги, отложенные с пенсии, чтобы я отпраздновал возвращение с друзьями. Меня тронул его поступок до глубины души. Да, тогда с парнями мы погуляли на славу.
     Повторно в университет я не захотел поступать, но устроился на работу в крупный магазин техники продавцом - консультантом. Стал самостоятельно зарабатывать на жизнь. Денег мне вполне хватало и на себя, и на семейные расходы. Все шло своим чередом, но наступил февраль, и президент объявил о начале специальной военной операции на Украине. Я понимал, как тяжело пришлось людям по ту сторону границы и что Россия - единственная, кто пришла им на помощь. Я гордился и горжусь, что живу здесь, однако с нейтральным настроением и без переживаний смотрел новости. Что нельзя сказать о дедушке. Каждый новый выпуск сопровождался высоким давлением и руганью. Однажды я выхватил пульт из его рук и выключил телевизор, видя, как он остро реагирует на репортаж о бомбежке мирного населения. Ещё задолго до начала нынешних событий дед часто причитал: «Ох был бы я моложе, первым пошел бы в добровольцы. Не стал отсиживаться. Давил бы гадов своими руками».
     Из-за нестабильности экономической обстановки я не знал, что будет завтра. Многие компании ушли с российского рынка, и зарубежные бренды приостановили продажу товаров. То же самое случилось с нашим магазином. Каждый день директор вводил новые правила, и в конце концов мне пришлось уволиться. Однако я недолго перебивался на подработках, потому как уже в сентябре была объявлена частичная мобилизация. В первый же день стали приходить повестки. Каждый раз мать вздрагивала от звонка в дверь. Общаясь с подругами, она узнавала нерадостные новости, поэтому ее боязнь, что меня заберут, была обоснована. По правде сказать, я сначала не поверил, что мобилизация реальна, пока несколько моих друзей не уехали в военкомат. Наконец очередь дошла и до меня.
     Я стал проходить медкомиссию. Здоровье было отменное, поэтому меня призвали и дали назначение в воинскую часть. Я поехал домой, но по дороге заскочил в бар, где выпил две кружки пива. Меня одолевали противоречивые чувства. Конечно, я понимал, что мой долг — защищать интересы своей страны, но мне было страшно. Я совершенно не хотел возвращаться в строй, и утешение особо не помогало.
     Зайдя в квартиру, я услышал ссору и рыдание матери. Дедушка успокаивал ее, но все его уговоры были тщетны:
— В конце концов, он мужчина. Это его обязанность. Хватит реветь, а то соседей затопим!
— Его же могут убить! Вдруг в плен попадет… что с ним там сделают? Приедет без рук и ног, — говорила мама, рыдая взахлеб.
— Только нашего не вздумай хоронить раньше времени. Сама видишь, какое время. Ты не одна такая, кто отдает сына. Я остался единственным мужчиной в семье, поскольку получили похоронку на отца. Рано мне было умирать, и я вернулся. Моя мать осталась одна воспитывать сестер, но она провожала меня стойко. Уж сколько ее нет, а я до сих пор помню ее глаза в тот день. Так будь же и ты стойкой!
     Я тихо прошел на кухню. Мама что-то хотела сказать, но, завидев меня, передумала:
— Привет, сынок. Не слышали, как ты пришел, — несмотря на то, что она понемногу стала успокаиваться, по ее щекам все равно текли слезы. Они падали на консервы, которые мама купила мне в дорогу.
— Что это, мам?
— Тушенка, консервы, теплые вещи. Я сегодня целый день бегала по магазинам. Когда уезжаешь?
— Завтра в 09:00 сбор у военкомата, — мама тяжело вздохнула и ушла в комнату. Дедушка дернул меня за рукав, показывая мне жестом сесть.
— Она отойдет. Сейчас ей нужно выплеснуть эмоции. Сам-то как?
— Пойдет. Дед, а тебе было страшно?
— Страшно — это слабо сказано. Только спустя долгие месяцы на фронте я перестал бояться, а в определенный момент стал чувствовать только лютую ненависть. Видел такое, что мне до сих пор в кошмарах снится. За прожитые дни Бога благодарил. Защищая Родину, я обретал уверенность, что каждый убитый мною фашист не придет в мой дом и не причинит боли моей семье.
— Я понимаю, когда враг на твоей земле, но сейчас ситуация другая.
— Ты это, внучок, брось. Да, все поменялось, но суть осталась прежней. Семьдесят семь лет назад мы победили фашизм. Победили, потому что были все вместе. Делились на тех, кто его боготворил, и на тех, кто с ним боролся. Сейчас его потомки безнаказанно хозяйничают, и агрессоры этим пользуются. Кто-то должен это прекратить. Жаль, что я слишком стар. Никто не даст в руки оружие.
— Прости, дедушка, но не верю. Раз ты видел весь ужас войны, что заставило бы тебя вернуться? Почему сам этого хочешь?
— Я сейчас расскажу то, что никогда тебе не рассказывал. В конце сентября 44-го мы были в Латвии, в месте под названием Саласпилс. Там построили лагерь, куда свозили детей всех возрастов, начиная с грудничков. Из них выкачивали всю кровь для своих солдат. Видите ли, детская кровь не очерняет фашистскую! Детей травили ядами, отрезали конечности, бросали на растерзание собакам. Это ещё не весь список зверств. Малыши умирали в муках. Когда мои товарищи уносили из бараков изможденных, забитых от ужаса детей, наша группа проверяла окрестности. Недалече мы обнаружили гору детских тел, и некоторые были еще живы, но мы не смогли им помочь. Я вытащил маленькую девочку, которая перестала дышать у меня на руках. Я — человек, воевавший два года, рыдал в голос! Просто выли от ужаса. В могилках мы находили искалеченные тельца, которые черти не успели сжечь, чтобы скрыть свои преступления. Можно воевать против мужчин. Даже женщины могут держать оружие, но дети… Дети не могут себя защитить. Они ищут защиты у взрослых. Эти несчастные и замученные дети, которых цинично использовали как биоматериал, чем заслужили такую участь? После этого я перестал за себя бояться и поклялся сделать все, чтобы это никогда не повторилось, — у деда набежали слезы на глаза.
     Вечером я собрал вещи, и все легли спать.
     Дорога привела меня в Нижний Новгород. Мы с парнями ехали навеселе и в хорошем расположении духа. Познакомились, подружились. По прибытии нас больше суток не пускали в часть. Не знаю, по каким причинам. Поговаривали, что там случилось ЧП. Нам было не плохо, а даже хорошо, несмотря на то, что спали почти сидя. По крайней мере, у нас была свобода действий, нежели в части. Парни ходили в магазин, пока не кончились деньги. Когда мы попали на территорию воинской части, началось обучение, длившееся четыре дня. Далее нас перебросили в Белоруссию, где возобновились занятия. Повезло, что связь с домом была. Я пытался поддерживать контакт со старыми друзьями и от одного узнал, что его со дня на день должны отправить непосредственно на передовую. Рано или поздно то же самое произойдет и с нами. Каждый день мы стреляли, учились копать окопы, осваивали боевую технику. Настроение в роте постоянно менялось, так же, как росло напряжение. По истечении времени стало понятно, что из всех мобилизованных было не так много смельчаков, хотевших ринуться в бой. К сожалению моего деда, я был не в их числе.
     Летели дни, а мне все сильней и сильней хотелось домой. Условия, приближенные к реальным боевым, стали настоящим испытанием. Мне повезло, что я ничем не болел, а вот мой товарищ в детстве болел бронхиальной астмой, которую перерос, но, как оказалось, не совсем. Однажды на стрельбах у него случился приступ удушья на фоне стресса. Его отправили в госпиталь и, как сказал старший офицер, скорее всего, с дальнейшим комиссованием. Я подумал, что это шанс и разыграл приступ психоза. В тот же день меня отправили на осмотр к психиатру и положили на лечение в госпиталь.
     Жизнь казалась сказкой. Я не знал, как долго буду там лежать, но в любом случае мне было в сто раз лучше, чем остальным. Я больше не сбивал руки в кровь о лопату и не мок под дождем. Мама была за меня спокойна, зная, где я нахожусь. Она поддержала решение о том, что не надо посвящать дедушку во все тонкости моей службы.
     Госпиталь стал мне родным домом. Еще бы! Пролежать полтора месяца. Я поддерживал свою легенду, как мог. Один раз заигрался до такой степени, что сутки провел в психбольнице, о чем там же и пожалел.
     Пошел второй месяц моего лечения. Скоро должна была приехать врачебная комиссия. По ее результату меня планировали отправить домой, чего я ждал с нетерпением, но пока это были лишь мечты.
     Чем дольше я лежал в госпитале, тем медленнее тянулись дни. Делать было нечего, и мы с парнями помирали со скуки. Бессонными ночами мысли то и дело бродили в голове. Я думал, как объяснить деду свое возвращение. Конечно, на руку сыграл бы факт, что многих после проверок стали возвращать домой. Этого бы хватило на первое время, но я знаю, что потом он станет задавать неудобные для меня вопросы. Тем более очень не хотелось сочинять нелепые истории. Как я буду смотреть ему в глаза и нагло врать? Все-таки не так он меня воспитал.
     Обычно телефонный разговор с мамой был непродолжительным, поскольку рассказывать было нечего, но после угрызений совести я позвонил ей с желанием все рассказать деду. В надежде, что он меня поймет. В конце концов, я его родной внук:
— Ты трус и симулянт! Вместо того, чтобы отстаивать честь страны и защищать беззащитных, ты в госпитале отлеживаешься. Здоровый лоб! Я, как последний дурак хожу, горжусь, что мой внук — настоящий мужчина, а ты… стыдно! Стыдно должно быть!
— Деда, прости.
— Прости? Как пить за Родину и называть себя мужчиной, так всем скопом, а как нужно защищать, так к мамке под юбку! Забыл, как перед друзьями бахвалился, когда с армии пришел? Фотографии по десять раз показывал. Что же сейчас хвост поджал? Все мои истории забыл?
— Не забыл. Дед, пожалуйста, пойми меня. Да, я испугался, но не только за себя. Меня мать хоронить не будет, а сможет спокойно прожить, сколько отмерено. Ты — герой и свою войну прошел. Тебе легко меня осуждать. Только понять не хочешь.
— И никогда не пойму. Думаешь, ты один, кто испугался? Нет. Храбрый не тот, кто не боится, а тот, кто берет над страхом верх. Я пытался тебя правильно воспитать. Не вышло. Ты — трус, и этим все сказано! Мне недолго осталось, но я своего имени и чести не посрамил. Родину защищал и себя не жалел. Мне до боли жалко ваших детей. С такими защитниками у них нет будущего. Не хочу больше с тобой разговаривать, — дед бросил трубку.
     Мне было больно и паршиво от его слов. Я убеждал себя, что поступаю правильно, но после разговора не находил себе места. Меня одолел стыд. Дедушка не простит мне этого предательства.
     В тот день изменилась моя жизнь, ведь я принял действительно правильное решение и вернулся в строй. Спустя три недели обучения я в последний раз связался с домом, а утром нас отправили в зону боевых действий…
Конец.