Глава двадцать восьмая

ЯНВАРЯ, 25-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«25-го января. Среда

Утром явился Воейков из Пензенской губернии. Погулял. Принимал представляющихся, последним был Граббе — донской атаман. Завтракал и обедал Н. П. (деж.). Гулял один. Погода была солнечная и очень морозная — 17°.
До чая принял сенатора Трегубова, а после кн. Шаховского.
Вечером занимался».

О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ 25-ГО ЯНВАРЯ 1917 ГОДА.

«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК»:

«ВОЙНА.

ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

З а п а д  н ы й  ф р о н т.
После сильной артиллерийской подготовки противник повел наступление на наши части, расположенные к западу от д. Воля - Садовская (в 15 верстах южнее м. Киселин) но будучи встречен огнем, отхлынул обратно в свои окопы. Попытки противника приблизиться к нашим окопам юго-западнее Броды были остановлены нашим огнем.

Р у м ы н с к и й  ф р о н т.
Перестрелка.

К а в к а з с к и й  ф р о н т.
В с. Тирака , что в 10 верстах западнее Кялькита, 22-го января было сильное землетрясение».

«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«С о б ы т и я  д н я.

Наступавший к западу от деревни Воля Садовская противник, будучи встречен вашим огнем, отхлынул обратно в свои окопы.
Турецкий караван парусных шхун, пытавшийся прорвать нашу блокаду, частью уничтожен, частью захвачен нами.
На кавказском фронте в селений Тирака было сильное землетрясение.
Британские войска во Франции к северо-востоку от Гедекура заняли около 500 ярдов неприятельских траншей.
Вильсон послал особую ноту нейтральным государствам, призывая присоединиться к Америке в протесте против действий Германии (C. т.).
Посол С.-А. С. Штатов в Берлине потребовал паспорта.
Американский посланник передал китайскому правительству предложение последовать примеру Америки в вопросе о разрыве дипломатических сношений с Германией.
Федеральное правительство Швейцарии выработало текст ответа на ноту Вильсона.    
Испанские либеральные и республиканские газеты выражают благодарность
С.-А. С. Штатам за выступление на арену борьбы для защиты права и свободы.
Президент Бразильских Соединенных Штатов прочел в заседании совета министров текст ноты протеста против действий Германии.
Персия отклонила предположение России и Англии о расширении прав финансовой контрольной комиссии.
В турецком кабинете состоялся ряд перемен; великим визирем назначен Талаат-бей.    
Китайская карательная экспедиция против монгольских восстанцев вернулась, не рискнув встретиться с ними.
Экспедиция, отправившаяся на выручку спутников Шэкльтона, достигла мыса Эванса и нашла в живых 7 человек».

ИЗ КНИГИ ИСТОРИКА И ПУБЛИЦИСТА С.П. МЕЛЬГУНОВА:

«По своему прошлому, по некоторым чертам своего характера, Гучков, склонный к приемам младо-турок, может быть, более других подходил на роли конспиратора и руководителя в организации дворцового переворота. Таким он рисовался не только в воображении царицы, писавшей 17 сент. (15 г.): ... «все знают, что Гучков работает против нашей династии»; «Гучкова не следует пускать на фронт» — настойчиво повторяет А[лександра] Ф[едоровна] 7-го янв. — «и позволят... говорить с войсками». В заседании совета министров 6 августа 16 г. в связи с письмом Гучкова от имени военно-промышленного комитета о необходимости изменения политического курса, речь поднимается о нем самом, о его «авантюристической натуре» и о его «непомерном честолюбии», которые могут при ненависти к Николаю толкнуть его «На любые средства для достижения цели»: его считают способным — говорит Хвостов (А. А.) — в случае чего встать во главе батальона и отправиться в Царское. Военно-промышленный комитет под влиянием Гучкова сделался организационным центром той части общественных сил, которые не входили в земский и городской союзы, - таково мнение правительства.
А. И. Гучков, по-видимому, один из первых разочаровался в тех путях воздействия на власть, которые он рекомендовал на сентябрьском городском съезде. Вместе с тем глубокий реалист, умеренный в своих политических взглядах, прекрасно сознавал всю опасность борьбы с властью во время войны и в смутные дни общественной неустойчивости. В известном письме к ген. Алексееву, ходившем широко по рукам, Гучков писал 15 августа 16 г.: «Наши способы борьбы обоюдо-остры и при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализировать. Я уже не говорю, что нас ждет после войны — надвигается потоп, а жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм теми мерами, которыми ограждают себя от хорошего проливного дождя: надевают галоши и раскрывают зонтики. Можете-ли вы что нибудь сделать? Не знаю. Но будьте уверены, что наша отвратительная политика... грозит пресечь линии вашей хорошей стратегии в настоящем и окончательно исказить ее плоды в будущем».
<...>
А. И. Гучкову давно бы следовало подробно рассказать в печати то, что он сообщил в своих показаниях — только тогда можно была бы избежать гипотез. О возникновении своего «заговора» Гучков в частной беседе рассказывал так: «В середине ноября 1916 года в Петрограде, в конторе М. М. Федорова, состоялось политическое совещание преимущественно думских деятелей из левого круга прогрессивного блока». Очевидно, что было одно из тех неопределенных совещаний, о которых упоминает Милюков. Из более правых были позваны Гучков и Савич. Последний не пошел. Среди присутствовавших находились Милюков, Шингарев, Коновалов, по-видимому, Маклаков. Гучков был несколько удивлен, встретив среди «думцев» молодого Терещенко. Обсуждали общее положение, искали выхода, говорили о том дворцовом перевороте, который был на устах у стольких людей. Предусмотрительные государствоведы из партии Народной Свободы принесли с собой свод законов и рассуждали о регентском совете. Гучков высказывался наиболее определенно — кто совершит переворот, тот и будет иметь силу, тот и будет разрешать все сомнения и вопросы. Это было собрание без решений.
После к Гучкову приехали Некрасов и Терещенко, подчеркнувшие полную свою солидарность с тем, что говорил Гучков. Так будто бы создался конкретный план заговора и комитет «трех», который должен был подыскать подходящую воинскую часть. Гучков все время подчеркивает, что действия их были изолированы и ни с какими иными «заговорщиками» они не были связаны. Лишь после — в дни уже революции— Гучков узнал о проектах кн. Львова и о существовании военной морской группы в Ставке. Заговорщики из среды «комитета трех» считали опасным действовать в Ставке или в Царском Ссле. Желая избежать кровопролития, они намечали, как арену действий, одну из железнодорожных станций на царском пути в Новгородской губ., где в одном из бывших аракчеевских поселений была расположена запасная гвардейская часть, с которой был связан привлеченный к делу, или сам даже пришедший к нему, кн. Д. Вяземский, — сын известного члена Госуд. Совета, б. управл. Уделами, в свое время потерпевшего по службе за свой либерализм» (С. Мельгунов. На путях к дворцовому перевороту. Париж. 1931).

ИЗ ДНЕВНИКА ФРАНЦУЗСКОГО ПОСЛА М. ПАЛЕОЛОГА:

«Среда, 7 [25 января] февраля 1917 года

Работа конференции проходит неинтересно. Из всего этого дипломатического словоизвержения не получается никакого положительного результата. Например, ищут формулы, чтобы побудить Японию увеличить свою помощь.
Одна только техническая комиссия по вооружению и транспорту делает полезную работу. Но потребности русского Генерального штаба превосходят все предвидения, а его требования еще превосходят его потребности. Вопрос, по-моему, не столько в том, чего России недостает, сколько в том, чтобы проверить, что она способна использовать. Зачем ей посылать пушки, пулеметы, снаряды, аэропланы, которые нам так нужны, если у нее нет ни возможности доставить их на фронт, ни воли воспользоваться ими?
Между генералом Кастельно и генералом Гурко полное доверие. Генерал Кастельно настаивает на том, чтобы русское наступление началось к 15 апреля, чтобы совпасть с французским наступлением, но генерал Гурко считает невозможным начать операцию в значительном масштабе до 15 мая...».