Памяти Христа неисчислимых вёсен

«Ты, читатель, старый или молодой, — рад весне. Я же, старый пьяница, тоже ей рад. И когда меня тащат в участок, я, уцепившись за водосточную трубу, срываю ее сустав со стены. Меня несут с ним, — меня — пьяного трубача неисчислимых весен» — об абсолютном поэтическом слухе Николая Бурлюка невольно вспоминаешь, читая трогательную миниатюру «Трубач», опубликованную в 1913 году в сборнике группы «Гилея».
В таких неоднозначных биографиях братьев Бурлюков и по сей день остаётся немало белых пятен: но если о старшем —  Давиде (во многом, благодаря его привычке описывать события своей жизни), известны многие подробности, то о братьях Владимире (художнике) и Николае (поэте) достоверных сведений до обидного мало; сохранилось лишь несколько их фотографий, да и те низкого качества.
Николай родился в 22 апреля (4 мая) 1890 года (по другим данным — 1889 года) в Харьковской губернии; окончил первую Херсонскую мужскую гимназию. 26 августа 1909 года был зачислен студентом историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета; 12 февраля 1914 года он получил выпускное свидетельство о прослушании полного курса наук.
Бенедикт Лившиц, приехавший к Бурлюкам в Чернянку в декабре 1911 года по приглашению Давида, так описывает характер Николая в своём «Полутораглазом стрельце»:
«Третий сын, Николай, рослый великовозрастный юноша, был поэт. Застенчивый, красневший при каждом обращении к нему, ещё больше, когда ему самому приходилось высказываться, он отличался крайней незлобивостью, сносил молча обиды, и за это братья насмешливо называли его Христом. Он только недавно начал писать, но был подлинный поэт, то есть имел свой собственный, неповторимый мир, не укладывавшийся в его рахитичные стихи, но, несомненно, существовавший. При всей своей мягкости и ласковости, Николай был человек убеждённый, верный своему внутреннему опыту, и в этом смысле более стойкий, чем Давид и Владимир. Недаром именно он, несмотря на свою молодость, нёс обязанности доморощенного Петра, хранителя ключей еще неясно вырисовывавшегося бурлюковского града. Целомудренный и застенчивый Николай держался, однако, в стороне от подобных (Дон Жуанских) похождений и был без памяти влюблен в дочь управляющего одной из экономий. В здоровой и цельной натуре младшего Бурлюка любовь к женщине неразрывно сказывалась с мыслью о браке, и он серьёзно мечтал о женитьбе на семнадцатилетней девушке».
В период с 1910 по 1915 годы Николай был вовлечён в водоворот — в первую очередь старшим братом Давидом, — нарождающегося нового футуристического искусства. Самые первые стихотворения Николай Бурлюк опубликовал в сборниках «Студия импрессионистов» и «Садок судей». Второй сборник, напечатанный на оборотной стороне дешёвых комнатных обоев, без «ятей», знаков препинания и с использованием массы неологизмов, был задуман, как провокационный и вызвал ожидаемую реакцию. Например, Валерий Брюсов назвал его находящимся «за пределами литературы», сдержанно похвалив, однако, некоторые стихотворения Николая Бурлюка и Василия Каменского. Нужно сказать, что стихотворения Николая Бурлюка разительно отличались от стихов других авторов — лиричностью, внутренним умиротворением:
Если ночью моста посреди
Когда ты поспешаешь в наемный приют
Неожиданно сзади тебя позовут
Обернись! Обернись!
Не увидишь не бойся и жди
И быть может тот голос шепнет
Нежный друг, не тоскуй видишь звезд-
ный полет
В беспредельную высь.

В мае 1911-го Николай Бурлюк пишет Брюсову: 
«…Вы отчасти знаете меня по нелепому «Садку судей», а теперь я вынужден просить у Вас той нравственной поддержки, которую я давно ищу. Я просто сомневаюсь в своем поэтическом даре. Я боюсь, что мой взгляд на себя слишком пристрастен. Поэтому я прошу Вас сказать мне — поэзия ли то, что я пишу, и согласны ли Вы, если первое правда, быть моим учителем».
Николай Бурлюк собирался вступить в гумилевский «Цех поэтов», очевидно, рисовавшийся ему неким парламентом, где представлены все литературные партии.
Гумилёв в отличие от Брюсова весьма благосклонно относился к исканиям Николая, хотя в отзыве на всё тот же «Садок судей» написал, что «из пяти поэтов, давших туда свои стихи, подлинно дерзают только два: Василий Каменский и В. Хлебников, остальные просто беспомощны».
Однако, Николай продолжит публиковать свои стихи в сборниках с оригинальными названиями, которые совсем не вязались с его поэтикой: «Дохлая луна», «Затычка», «Молоко кобылиц», «Рыкающий Парнас». Вадим Шершеневич, примкнувший в 1912 году к новаторам в литературе, писал: «У Николая Бурлюка попадались неплохие, хотя совсем не футуристические стихи. Но можно ли было с фамилией Бурлюк не быть причтённым к отряду футуристов?!»
Зато в программных статьях в защиту братьев и друзей, как и во время выступлений на многочисленных диспутах Николай Бурлюк был по-настоящему твёрд и решителен. Свою статью «Поэтические начала», написанную при участии Давида Бурлюка и опубликованную в единственном увидевшем свет номере «Первого журнала русских футуристов», он заканчивает типично футуристическим выпадом: «Я ещё раз должен напомнить, что истинная поэзия не имеет никакого отношения к правописанию и хорошему слогу, — этому украшению письмовников, аполлонов, нив и прочих общеобразовательных «органов». Ваш язык для торговли и семейных занятий».
И всё же Николай отказался подписать самый резкий и местами оскорбительный по тону футуристический манифест «Идите к чёрту», открывавший альманах «Рыкающий Парнас» (1914), резонно заявив, что «нельзя даже метафорически посылать к черту людей, которым через час будешь пожимать руку».
В 1916 году Николай Бурлюк был мобилизован на правах вольноопределяющегося и служил в Электротехническом Батальоне, что вполне логично для поэта, не желавшего брать в руки оружие; 15 июля 1917 года после окончания школы Инженерных прапорщиков, отправлен на Русско-Румынский фронт, исполняющим обязанности помощника Начальника Учебной команды, а затем Начальника Полевой Радио- Телеграфной учебной школы 9 Радиодивизиона.
В Петербурге Николай оказался не только свидетелем, но и участником событий революционного хаоса, в который погружалась страна. В своем письме к матери Людмиле Иосифовне и брату Давиду от 18 марта 1917 года, он так описывает свои впечатления от февральской революции:
«В сущности революция, в этой своей части была наиболее наглядна, сейчас же идет разложение принятых общественных и военных отношений, что особенно последнее, меня очень беспокоит. В нашей школе воцарился невообразимый хаос и, хотя мы официально учимся, но каждый делает что хочет — власти нет, а все держится на исчезающей привычке. Мне кажется, что если «пацифистская» тенденция будет возрастать, то мы этим летом заключим «почетный мир» без аннексий, чтобы от политической революции перейти к социальной».
В январе 1918 года Николай Бурлюк уезжает в Кишинёв, где поступает на службу в Земскую управу, от которой командируется в Измаил Уездным представителем Министерства Земледелия Молдавской Республики. В марте 1918 года он уходит в запас и продолжает служить в Управлении Земледелия до июня 1918 года. После чего переезжает в Херсон, где устраивается на завод Вадон, а в начале августа 1918 года служит приказчиком в имении Скадовского (Белозерка Херсонской губернии). В ноябре 1918 года по объявленной Гетманом Скоропадским мобилизации Николай Бурлюк, как бывший офицер, направляется в Одессу, в Радиодивизион. От Гетмана переходит к Петлюре, затем в начале декабря 1918 года — к белым, а в апреле 1919 года остаётся в Одессе и служит в Красной Армии. Уже в июне 1919 года он в качестве агронома уезжает в Херсон, а затем в село Веревчино к родным. Тем не менее по объявленной теперь уже белыми мобилизации является как офицер; за службу в Красной армии Николай разжалован в рядовые телефонисты и отправлен на фронт против Махно. После наступления Красной армии в декабре Николай дезертирует из белой армии, добирается до Голой Пристани, где скрывается до декабря 1920 года.
Над степью крыш
И стадом труб
Плывет луны
Сожженный труп
Полагая, что гражданская война наконец закончена, Николай Бурлюк добровольно является в комиссариат РККА для постановки на учёт как бывший офицер. Несмотря на службу в рядах Красной армии и стремление как можно скорее вернуться к мирной жизни, Чрезвычайная тройка принимает решение расстрелять его, как шпиона армии Врангеля, «желая скорее очистить Р.С.Ф.С.Р. от лиц подозрительных кои в любой момент свое оружие МОГУТ поднять для подавления власти рабочих и крестьян». Точные дата и место смерти Николая Бурлюка долгие годы оставались неизвестными, но как следует из обнаруженного искусствоведом Андреем Крусановым обвинительного заключения по делу № 8380 приговор в отношении Бурлюка Николая Давидовича был приведен в исполнение 27 декабря 1920 года.

Зеленой губкой
Деревья над рекой
Еврейской рубкой
Смущен Днепра покой
Шуршат колеса
Рвет ветер волос
В зубах матроса
Дитя боролось


А. Костерев