Донор по гроб жизни

    С детства не могу забыть все потрясающие истории моей семьи о службе на фронте во время Великой Отечественной войны, в Эвакуационном госпитале №2114.
   Дорогие моему сердцу истории хранит моя память.
   Помню, в шестидесятые годы как-то зимней ночью в наши старые деревянные ставеньки приземистого одноэтажного дома, в первом часу ночи с улицы громко постучали.
   Мы все проснулись от сладкого сна, испугались, включили электричество. С улицы мужской учтивый голос повторял: здесь живет Анастасия Яковлевна Журавлева? Настойчивый стук продолжался, надо было отвечать, все-таки ночь на дворе, на всю улицу шум, беспокойство соседям. От страха я спряталась под бабушкино теплое одеяло.
   Бабуля, глотнув водицы, видать в горле пересохло, громко ответила:
   - Здесь. Вам чего надо?
   Голос с улицы продолжал:
   - Вас беспокоит станция переливания крови. Просим, откройте дверь, поговорить надо. Бабуля как-то сразу ответила: сейчас, подождите. Словно этот голос ей был знаком. У меня лично, шестилетнего ребенка, слова «станция переливания крови» вызвали магическое доверие, что с моей бабулей ничего страшного не случится. Она бесстрашно шла в ночь открывать двери незнакомым людям.
   Одеваясь, бормотала: «Уже как два года заявление оставила, чтобы убрали мою карточку из картотеки Красного Креста. У них все сведения о донорах хранятся, нет больше моих сил ходить отмечаться, кровь сдавать, давлением мучаюсь, порой встать с кровати не могу сутками, а ведь приехали по мою душеньку. Пенсии нет уже 19 лет. Пока были живы мои сослуживцы медики в Красном Кресте, мне хоть лекарства от давления бесплатно выдавали, а теперь больше не дают...», - собираясь, крестилась она.
   Сказала ей моя мама: «…ты же можешь не ехать?»
   - Как не ехать, ведь пришли? Видать, срочно надо оказать милосердие. Это - промысел божий! Никого из доноров моложе не нашли, все-таки сдать кровь - дело добровольное, люди ночью спят, отдыхают.
   Она быстро вышла из дома в зимнюю стужу. Вернулась с клубящимся паром, взяла донорскую книжку.
   - Вы спите, я скоро, по-фронтовому, карета ждёт, обратно привезут, - и ушла.
   Каретой в те шестидесятые годы в Астрахани называли скорую помощь.
   Бабуля уехала в полночь спасать жизнь незнакомому человеку, умирающему на операционном столе больницы «Паробичев бугор».
   Мы жили в 20-ти минутах ходьбы от больницы.
   Вернулась она через час, сказала, что сдала кровь, как на фронте, напрямую переливали, что скорая её ждала, поэтому быстро вернулась. Дали каких-то таблеток, хоть будет что употреблять, когда на неделе опять скакнет давление.
   Ослабшая, уставшая. Ведь ей уже исполнилось более 70-ти лет.
   На утренней зорьке она уже молилась за души страждущих, больных. Это было её служение Богу после войны. Бабуля до конца своей жизни не получала пенсии от государства ни копейки!  Мы жили духовной жизнью, в нищете.
   Я как-то поинтересовалась у мамы, а кем же была моя бабуля на фронте?
   - Твою бабулю, доченька, на фронт призвали в 47 лет, таких возрастных на фронт не берут. Уговорили её и отправили, нужна была её бесценная универсальная кровь первой группы.
   В эшелоне на полной скорости движения, под бомбёжками, когда мессеры бомбили эшелон с раненными, она отдавала свою «кровушку» добровольно для спасения прооперированных раненых солдат так часто, что порой забывала, сколько раз в месяц уже сдавала, а может специально забывала, чтобы больше спасти раненых? Она же тайно оставалась верующей и ежедневно несла свой крест добровольно, как истинная христианка старообрядческой веры.
   Порой бабуля на людях упоминала о своем примере подражания царственным особам великим княгиням Елизавете Федоровне, Александре Фёдоровне Романовым, безвинно убиенным в 1918 году.
   Если она перенесла много переливаний крови, бывало, сляжет без сил, работать санитаркой не может. Врачи её лечат, восстанавливают, питание усиленное дают, на ноги поднимают. Были, конечно, периоды без боёв, когда её универсальная кровь была не нужна. Если лаборатория работала, тогда она, милая, восстанавливалась, оживала, приходила в себя.
   А запасы донорской крови при доставке на фронт часто были недостаточны или быстро заканчивались, портились в дороге, особенно в летний период без холодильников. Во время бомбежки мог осколок мины все запасы разорвать.
   Отдать свою кровь раненому бойцу, значит быть милосердным, подарить ему вторую жизнь, совершенно незнакомому человеку, неизвестной национальности. Через недельки две тому бойцу даже можно идти в бой фашистов бить.
   Зато в мирное время про мою бабулю совершенно забыли соответствующие службы. Получается, мои фронтовики стали после войны, отработанным материалом. Как-то это было для меня и окружающих подозрительно неуважительно.
   Её дочь, моя мама, Мария Николаевна Киреева, выносила все трудности, тяготы послевоенной жизни молча, с пониманием и уважением к своей матери, хотя было очень непросто жить в нищете.
   Мама ходила искать бабулину пенсию, правду в военкомат, в НКВД, КГБ. Искала причину забвения фронтового донора крови собственной матери Журавлёвой Анастасии Яковлевны. Хотя, после войны юбилейными наградами ВОВ их регулярно награждали. Мама, не покладая рук и сил, много работала без выходных и отпусков, никогда не пользовалась ни путевками для лечения на курортах. Имея маленькую зарплату, сама имела серьезные проблемы со здоровьем, полученные на фронте, служа в эвакогоспитале №2114. Пенсию своей матери она так и не нашла.
   Вся семья страдала от трудного обстоятельства, называемого безденежьем. Такое ощущение, что о моих фронтовиках больше никто не помнил или боялся помнить, и о донорской крови, сдаваемой Анастасией Яковлевной с 1935 года за «голодные пайки» все забыли. В 1937ом году она стала профессиональным донором и служила им по 1965 год.
   Как-то я решила приблизительно посчитать бабушкину, регулярно сдаваемую донорскую кровь за 30 лет. Средняя цифра составила около 130 литров качественной, универсальной крови. Такой эликсир жизни можно было влить любому, умирающему от кровопотери человеку, и он будет жить, воевать, побеждать. Во время кровопролитных боев кровь приходилось сдавать порой и 4 раза в месяц, которую практически не учитывали документально, а зря. Несовершенство медицинской системы учёта я понимаю, а как измерить милосердие? Кто знает?
   Эвакогоспиталь № 2114 в Крыму целиком переподчинили «партнёрам победы» полякам, конкретно Армии Тодеуша Костюшко, что входила в состав Красной Армии. Система учёта сдаваемой донорской крови у польского руководства госпиталем была налажена. Я слышала от моих фронтовичек, какое уважение и почёт оказывались донорам, какое усиленное хорошее довольствие, питание получали они для восстановления крови.
   Я видела документ - донорскую книжку Журавлёвой Анастасии Яковлевны, моей бабули, с изображённым польским гербом на обложке, записи о количестве забранной крови 450 грамм. У меня её книжку, хранящуюся 50 лет в шляпной коробке с фронтовыми фотодокументами, старинными вещами работник по поклейке обоев в 2013 году, о чём я очень сожалею.
   Вернувшуюся с фронта в 1946-ом году мою любимую бабулю никто на работу не брал. Таких ослабленных, бледных, с постоянными головокружениями, безработных возрастных фронтовиков в городе было много, а ещё был голод. По улицам бродили калеки с войны, они просили милостыню. Этот факт очень болезненно переживали мои фронтовички.
   Помню, чтобы прокормиться, заработать на кусок хлеба, бабуля изготавливала стеганые фуфайки моды фронтовой поры, одеяла, телогрейки, продавала. Люди добрые помогали заработать. Редко к нам домой приходили заказывать стёганые изделия. Иногда бабуля продавала свои работы на барахолке, которая тогда находилась перед нашим цирком, рядом с трамвайной остановкой. Места было много, товара было мало, денег у людей не было. На незаконную деятельность нашей семьи соседка Симка строчила доносы в КГБ. Бабуле по повестке приходилось ходить в кабинет на улицу Свердлова оправдываться, хотя пенсии так и не получила, зато на соседку указали, какой она дрянной человек.
   Поскольку наше российское общество менялось и меняется, некоторые профессии остались в прошлом. Например, сейчас не услышать понятие услуги обмывальщица. Так вот, к моей бабуле обращались за святым таинством – соборованием человека в последний путь. 
   Я видела, какая это тяжелая работа, запоминала тонкости. За эту работу благодарные родственники усопшего приносили нам еду, ей дарили головные платки, иногда малую плату давали.
   Шли годы, моя бабуля очень страдала головными болями, высокое давление часто приходилось сбивать таблетками. Если удастся вызвать по телефону, дождаться скорую помощь, тогда уколами её наколют, поддержат и на этом всё, до следующего случая. Так спасали не раз.  Врачи, сидя у её кровати, зная, что она фронтовичка, донор крови, очень трепетно и ответственно возвращали её с того света.
   Вспоминаю один интересный домашний разговор.
   Под очередным настойчивым требованием соседей, знакомых, видя наше бедственное материальное положение, катастрофическое отсутствие денег, кто-то даже помог бабуле разыскать бывшего начальника эвакогоспиталя Колесова Николая Петровича. Они вместе служили там во время Великой Отечественной Войны. От Астрахани до Крыма прошли все испытания, выжили. Она разыскивала его давно, годами. Несколько раз не заставала на рабочем месте, но ей все-таки помогли добрые люди с ним встретиться.
   Бабуля обратилась к нему с просьбой оказать поддержку, осуществить ходатайство, что наше семейство от отсутствия её пенсии находится в бедственном положении. В её трудовой книжке нет записи, что она работала в эвакогоспитале с 1942-го года по 1946-ой санитаркой и донором крови по совместительству, есть только запись в трудовой книжке о принятии присяги в эвакогоспитале №2114, а для получения пенсии этого мало.
   Придя домой, она коротко передала смысл разговора так:
Николай Петрович говорит:
   - Анастасия Яковлевна, спасибо за все годы служения в госпитале. За донорскую кровь отдельно. Но госпиталь давно расформирован, печати у меня теперь нет. Как, кому я могу сказать о вашей проблеме? Раньше надо было обращаться.
   Она:
  - Вас сколько лет найти не могла, я же неграмотная, а мои внуки кушать хотят. Помогайте хоть сейчас. Без пенсии живу, кушать не на что, посоветуйте, что же мне делать? Ну, что мне, живой что ли в гроб лечь? Под вашим руководством запись в мою трудовую книжку должны были сделать, печать поставить, а вы забыли про меня. На фронте все обращались ко мне: «мамаша, помоги, помоги». А теперь, я с протянутой рукой хожу, правду ищу, пенсию выбиваю! Это только ваши недочёты, Николай Петрович, и так я много лет живу с позором. С войны вернулась с медалями, очередные медали юбилейные вручают, а записи в трудовой книжке нет.
   - Нет у меня для вас, Анастасия Яковлевна, никаких предложений. Как жили, так и живите. Ничего, моя хорошая, сделать уже не могу. У вас есть дочь, она обязана кормить свою престарелую мать.
   - Мне в военкомате посоветовали на вас в суд подать.
   - Подавайте. Ваше право. На меня и так уже несколько заявлений в суд подали сослуживцы по такой же проблеме.
   - Мы же вместе воевали, кровь проливали, как же я на вас подам?
   - А я ничего поделать не могу, уважаемая Анастасия Яковлевна, - и ушел по коридору, вернулся и вложил в руку моей бабуле три рубля. На том они и расстались. Навсегда.
   Пришла Анастасия Яковлевна домой, плакала, рыдала, давление поднялось, скорую помощь вызывали дважды. Соседи прознали, денег принесли, еды, чтоб не убивалась. Её все уважали. Она поражалась безответственности, жестокости бывшего начальника, он по отношению к ней был немилосерден, а в суд она так и не пошла. Слегла.
   Всё вспоминала, как её к награде представляли за спасенного генерала. Орден Красной звезды ей так и не случилось получить. А ведь за орден довольствие или иные привилегии могли бы облегчить ей унизительное существование после победы.
   Богу стала молиться, утешение искать, поддержки.
   Ни от Военкомата, ни от Астраханского филиала Красного Креста не приходили навестить Анастасию Яковлевну, хотя мама туда сообщила. Помощи не оказывали. Игнорировали, ведь ни партийности, ни высоких чинов у неё не было, ни родни в эшелоне власти тоже. Она молча тихо угасала в бедноте.
   Трудно пожилым фронтовикам пережить унижения. Молодым не понять.
   В сентябре 1968-го года мама с бабулей узнали, что для вручения орденов Грюнвальда служащим эвакогоспиталя, очень важной награды республики Польша, в нашу провинцию из-за границы ещё в 1967ом году приезжало командование военной части имени Тодеуша Костюшко Войска Польского.  Эвакогоспиталь №2114 после победы 9 мая 1945 года дислоцировался, действовал до февраля 1946 года в Польше.
   У моей бабули и мамы были справки на право получения орденов Грюнвальда, а, значит, возможно, и на какие-то льготы. Но их просто не нашли, потому что не искали.
   Показать нищее семейство фронтовиков зарубежным военачальникам, вероятно, было стыдно.
   Мама и бабуля порадовались за фронтовую подругу фельдшерицу Александру Петровну Бочарову, ей с пафосом вручили орден в тайной торжественной обстановке Администрации Лиманского района 18-го сентября 1967-го года.
   Но перенести очередное столь оскорбительное безразличное отношение к себе моя бабуля не смогла. Годы ожидания почестей при жизни оказались напрасны.
   Через месяц от переживания несправедливости бабулю парализовало. Она лежала дома, плохо говорила, угасала без должного ухода.
   Ухаживали за ней только моя мама, её дочь, но и я, девочка восьми лет. Да соседи иногда от своего стола угощали нас готовой едой.
   С продуктами в городе было плохо, в очередях стоять полдня было некому. Бабуля стучала соседям в стену, её приходили кормить, маме ещё надо было ходить на работу, отпуск по уходу за тяжелобольной матерью не давали. В ателье, на работе требовали план, и профсоюзы не вмешивались. Готовить еду маме приходилось на керосинке после работы, порой суп был готов к полуночи, а в пять утра уже надо было вставать на работу, трамваи очень редко ходили. Днем бабуля лежала одна, а мне надо было учиться в школе.
   Вероятно, у неё был инсульт. Она отмучилась, умерла. Хоронили 19-го января 1969 года, на первый день великого религиозного праздника Крещения Господнего, в лютый мороз.
   В последний путь проводить её собралось много народу. Я никогда не видела столько людей в нашем дворе около дома, как на демонстрации 9-го мая. Увидев их, я испугалась. Поняла важность происходящего. К маме меня не пускали, её у соседей приводили в чувства врачи скорой помощи.
   Подруга бабули тётя Люда Шацкая мне объяснила, это - старообрядцы со всей Астрахани, районов, прознали и собрались проводить твою бабушку в последний путь. Она для них была при жизни святой. Скольких она спасала на войне, отдавая свою сказочную кровь, выхаживала раненых, тяжелобольных и после войны. Соседи близлежащих улиц шли ко гробу несли венки. Так по копеечке всем миром набрали денег на похороны, крест, поминки. Люди с соседней Криуши всегда шли к ней за первой медицинской помощью, как к фронтовому врачу. Стоя в толпе, народ поговаривал меж собой, к кому теперь ходить будем? Особенно в выходные, когда поликлиники закрыты? В округе таких врачей со всесторонними знаниями первой доврачебной помощи больше нет. Соболезновали и плакали.
   Вот оказывается, почему все пришли с ней проститься, а ведь у неё не было официально никакой профессии. Она на фронте научилась лечить, выхаживать тяжелораненых, творила молитвы про себя. Порой провожала в последний путь умирающего в агонии бойца, закрывала ему глаза. Проявляла милосердие, умирающим отдавая свою кровь, спасала жизни важным чинам, бойцам разных национальностей, хотя сама порой едва держалась на ногах от частых заборов крови.  Была для солдат кем-то, вроде госпитальной мамы. А врачи меж собой её называли «НЗ» - неприкосновенный запас крови, она всегда была под рукой в операционной у оперирующих хирургов.
   От улицы Дарвина в двадцатиградусный мороз похоронная процессия шла пешком. Гроб несли на плечах мужчины. У каждого на рукаве был повязан новый носовой платок, согласно похоронной традиции. Менялись через каждые двадцать минут, мерзли сильно. Несли тело Анастасии Яковлевны в последний путь мимо трамвайной остановки Псковская через Большие Исады. Только за Красным мостом гроб поставили на катафалк. Погода была тихая, светило низкое морозное солнце. На Центральном кладбище прощальную речь говорил батюшка Енотаевский, мой крестный отец, который специально приехал на похороны. Венков было много, подушечки с медалями за героизм во время Великой Отечественной войны молчаливо сверкали в лучах скользящего солнца.

Разыскиваю потомков служащих эвакогоспиталя№2114. Есть, чем поделиться.
 6 января 2019 года.

Авторские права защищены.
 
Господа не скупитесь на рецензии! Спасибо.