Миссис Ингрид

Я решил поехать на отдых в Испанию. После последнего, довольно-таки запутанного дела, мне хотелось уединения. Жару я не люблю, поэтому отправился в небольшой городок, в частный отель в начале октября — место было живописное и тихое.

Хозяйку отеля я знал с незапамятных времён. Много лет назад бывал у неё по два раза в год. Превосходное домашнее вино, сама Илона — бодрая женщина — готовила не хуже, а то и лучше, чем в роскошных гостиницах, где мне тоже доводилось останавливаться. Поблизости можно было прогуливаться по лесным тропинкам, сидеть у зеркального озера, а под вечер — заснуть с хорошей книгой.

Когда Илона встретила меня, я сразу понял — годы берут своё. Она выглядела постаревшей, но изменилось не только это. Потухший взгляд, неопрятная одежда, кое-как завязанные седые волосы, запачканный фартук, о который она вытирала руки, и слабая, натянутая улыбка, когда она произнесла моё имя.

Я, как всегда, остановился в своей привычной комнате. Багажа у меня было немного — только самое необходимое.

Комната, да и весь отель, пришли в упадок.

Вечером я спустился на ужин в гостиную, где на мебели лежал слой пыли, а в углах тянулась паутина.

— Месье Эндрик, — сказала Илона, ставя передо мной кувшинчик вина. — А ужин сейчас принесу.

Когда еда стояла на столе, я попросил миссис Ингрид присесть.

— Я ведь единственный постоялец?

— Да, это так, месье Эндрик. Сами видите: отель умирает. Гостей всё меньше и меньше. Концы с концами не свожу. Налоги, расходы... да и я уже не та. Стара. Те, кто раньше приезжал, теперь, видимо, ищут другие места. — Она устало махнула рукой.

— Значит, кроме вас и меня тут никого нет?

Миссис Ингрид вздохнула:
— Да и со мной, кажется, что-то не то. Видится всякое, чудится...

Я достал сигару.
— Позволите?

— Конечно. А... вы спрашивали — нет, тут ещё внучок приехал года два назад. Горе у него: жена умерла, детей не было. Некуда было деваться, вот и взяла его к себе.

— А он что, не ужинает?

— Сказал, что спустится. Раз гости у нас.

Минут через пять действительно послышались тяжёлые шаги. В дверях появился мужчина средних лет, опирающийся на палку.

— Ногу ему перешибло, — пояснила миссис Ингрид.

Мужчина подсел к нам, налил себе вина и представился:
— Энрико. Живём тут с бабушкой вдвоём.

Илона удалилась, видимо, на кухню.

Энрико тут же наклонился ко мне:
— Мне бы с вами перемолвиться.

— Говорите.

— Бабушка моя, видно, с ума сходит. Не знаю, что и делать. То прибежит ко мне в спальню, бормочет, что слышала стуки, какие-то тени...

— А что ещё?

— Вот недавно возвращалась в сумерках — якобы кто-то за ней шёл. Письма приходят странные, а она их сразу сжигает. Говорит — не помнит, от кого. Мы и к врачу ходили. Он сказал: покой, но, мол, хуже станет. Так и живём. Сам я инвалид, работы нет. Надо бы пристроить её куда-нибудь, да всё денег стоит.

— А отель с землёй не думали продать? — спросил я.

— Думал. Она не хочет. Это её детище. С дедом моим они тут всю жизнь прожили.

— Дедушка ваш давно умер?

Энрико почесал затылок:
— Давно. Даже не помню, сколько лет прошло. Вот теперь и говорит про него — будто видит. Мол, глаза на портрете горят красным и зелёным. Я ей: «Бабушка, тебе кажется!» А она только отмахивается. Совсем плоха стала.

— Значит, уезжать не хочет?

— Нет. А надо бы. Слыхал, вы старый друг семьи. Может, вы бы с ней поговорили?

— Сделаю, что смогу, — ответил я и поднялся из-за стола.

По пути к своей спальне я услышал приглушённые рыдания — будто снизу, из подвала. Решил проверить.

Спустившись с фонарём, я осветил помещение, заваленное старыми досками и хламом. Звуки усиливались. Среди полусгнившей мебели стоял старый граммофон, откуда они и исходили. Я подошёл и снял иглу с пластинки, которая заунывно стонала.

«Над подвалом — спальня Илоны», — подумал я.

Я поднялся наверх и постучал в её дверь. Ответа не последовало. Я дёрнул ручку — дверь поддалась.

Щёлкнул выключателем — люстра с одной-единственной лампой дрогнула. Лампочка была выкручена. В комнате никого. Всё внутри вызывало тревогу. Я подошёл к камину — именно там она сжигала письма.

Среди золы я различил полусгоревшие листки. На одном читалось: «Смерть близ... твой грех... ребёнок Мари...»

Я вспомнил, что у Илоны была дочь Мари — уехала когда-то с любовником. Потом миссис Ингрид говорила, что Мари вышла замуж, но больше не писала.

На тумбочке стояло несколько пузырьков. Я понюхал их — один вылил. Прозрачная жидкость, почти без запаха. На этикетке: «От бессонницы».
Но я знал: это средство вызывает галлюцинации.

Я осмотрел портрет мужа Илоны. Сначала ничего особенного. Но, выключив свет, заметил — глаза на портрете и правда светились зловещим зелёным оттенком.

«Свести с ума. Избавиться. Отель в долгах, а земля — ценна. Кому-то она нужна...»

Я быстро вышел из комнаты и чуть не столкнулся с Энрико.

— Что вы там делали? — заикаясь спросил он.

— Хотел пожелать спокойной ночи, — ответил я и прошёл мимо.

На кухне Илона перемывала посуду, двигаясь медленно. Чтобы не напугать её, я кашлянул.

— Ах, это вы, месье, — сказала она с облегчением.

— Миссис Ингрид, — тихо произнёс я. — Давно ли вы слышали о дочери Мари?

— Да нет... Слыхала, что муж у неё новый. Но давно это было.

Позже я разыскал спальню Энрико. Он сидел на диване, нога на ногу, что-то писал.

— Новое письмо для миссис Ингрид? — спросил я.

Он вздрогнул.

— Вы не её внук, — сказал я. — Один из мужей её дочери. Или любовник. Это не важно.

— Что за бред? — фыркнул он.

— Можно взглянуть, что вы там пишете?

— Моё личное, — в голосе его звучала злость, перемешанная со страхом.

— Вы сводите старуху с ума. Хотите избавиться от неё, признать невменяемой.

Он молчал.

— Отель в долгах, но земля... — добавил я. — Есть завещание, не так ли? Не к врачу вы ездили.
Я достал из кармана пустой пузырёк.
— Видите надпись? «Для бессонницы». Почерк на сгоревших письмах тот же.

— Ну и как вы это докажете?

— Нотариус, полиция. Но я даю вам шанс. Час — чтобы навсегда покинуть это место.

— А нотариуса и не было, — усмехнулся он.

— Знаю. Это-то мне и нужно было услышать. Завещание — сюда.

Он сглотнул, пошёл к сундуку, достал бумаги.
— Вы же не пойдёте в полицию?

— Не вижу смысла. Вы сами себя погубите.

Я остался у Илоны ещё на месяц. Ей стало лучше, хоть она и вздыхала по «внуку»: мол, уехал, нашёл работу в городе, будет писать. Я промолчал.

Полтора месяца спустя, за утренним кофе, всё ещё пребывая у миссис Ингрид, я, листая местные газеты, наткнулся на короткую заметку: в болотах неподалёку нашли мёртвого мужчину.
Писали, что, вероятно, он ночью заблудился, зашёл слишком далеко и утонул.
Распознать тело не удалось — при нём не оказалось ни документов, ни личных вещей. Власти просили откликнуться всех, кто мог бы сообщить хоть какие-нибудь сведения.

Я горько улыбнулся, скомкал газету и бросил её в мусорный бак.
Он, должно быть, снова пытался уйти — не от совести, а просто от себя.