Деревенская колдунья

                Kaiserkron  und Paonien rot,
                Die mussen verzaubert sein,
                Denn Vater und Mutter sind lange tot –
               Was bluhen sie hier so allein?
                Joseph von Eichendorff  „Der alte Garten“               
               
     За нашим участком и за участком и за участком соседки слева, Натальи, тёк ручей. Каждой весной он сильно разливался. Как-то в марте мама заметила, что Наталья вырубает ольху вдоль забора. Огород затеняет, место занимает, и дерево самое бесполезное – даже на дрова не годится. Горит из рук вон плохо, потому что древесина рыхлая и насквозь сырая.
     Когда мама сказала соседке, что она зря рубит ольху, Наталья только пальцем у виска покрутила – что взять с этой малахольной, у которой пол-участка заросло деревьями, а еще пол-участка – цветники… Нет, огород у родителей был, конечно, - и большой. Но как-то отдельными грядками, теплицами, парничками… А уж эти деревья… Клёны, дубы, сосны, липы – зачем они? Бессмыслица полная.
     Вскоре началось половодье, и ручей позади улицы широко разлился. Нас это мало касалось – участок очень неудобный, с двух сторон крутые косогоры. Некоторые нам даже сочувствовали – ни удобрения не держатся, ни вода. Зато нас весной никогда не подтапливало. Натальин участок – регулярно. Но потом вода уходила. Оставалась жирная, чёрная, торфяная земля – мечта огородника! Но этой весной вода с её участка не ушла. Ни через неделю, ни через две, ни вообще. Заболотился участок. И немудрено: нет такого другого дерева, как ольха, которое бы с той же силой  тянуло из земли воду, напитывая рыхлые, ломкие стволы влагой. Но ольхи больше нет – вот и огорода нет. И не будет: даже если сыпать грунт, копать канавы - следующей весной от всего этого и следа не останется. Зато лягушек и комаров - сколько влезет.
    «Сглазила, цыганка черноглазая! Порчу навела!» - кричала соседка. Мама только усмехалась еле заметно. Пусть орёт: собака лает, ветер носит.
     На оставшейся у самого дома земельке Наталья развела клубнику: дело прибыльное. Труда не так уж много надо – порыхлить, удобрить, осенью усы срезать. Ей уже мерещилось, как денежки рекой потекут в её карман. Но тут, как назло, ежи! Наталья была искренне убеждена, что эти твари только тем и заняты, что жрут её урожай, а не за лягушками охотятся. И как-то показала маме целое ведро убитых, зарубленных лопатой зверюшек. Несколько десятков окровавленных маленьких тушек. Знай, мол, наших! У нас с вредителями разговор короткий!
    На мамином лице не дрогнул ни единый мускул. Но сказала она весомо, со значением: «А вот это ты зря, Наталья. Пожалеешь…». Соседка только фыркнула в ответ. А потом наступила жара. И гадюки поползли, куда посырее: в новое Натальино болото. На участке их стало видимо-невидимо, без сапог в туалет не сбегаешь. Стали они жить и под домом. И однажды вся улица проснулась от истошного крика соседки: она утром дверь открыла, а на крыльце – чёрная змеища. Шипит и не уползает. Пришлось моему отцу идти к Наталье и змею уничтожить – безо всякого желания. Живая ведь… была. Про то, что в наших местах единственный природный враг змей – ёж, он ими питается, соседке говорить не стали – всё равно не поймёт и не поверит.
    Тут уж Наталья окончательно уверилась, что моя мать – ведьма. Знает и проклятия древние, и заговоры чёрные, да ещё издевается: сначала напустила к ней гадюк, а потом мужа прислала её от них спасать. Но ума это всё соседке не прибавило. Она решила отомстить. Это ведьме-то! Хотя и зависть, и жадность от неё тоже никуда не делись…
    А, надо сказать, цветники у родителей были уникальные: соток десять прекрасных и редких растений. Сортовые гладиолусы всех цветов радуги; невероятные лилии – от одного их аромата хотелось плакать сладкими слезами; георгины и дельфиниумы, аквилегии и маки – да разве перечислишь? Цветники «тётки Ирины» славились на всю округу – особенно потому, что мать щедро срезала роскошные букеты всем, кто просил, на любое событие: день рождения, свадьбу, похороны. И никогда не брала за это ни копейки.
    Попробовали как-то приезжие пьяные подростки поломать забор, поживиться редкостной красотой – местные им так накостыляли, что мало не показалось. Но – глупому наука не впрок. Однажды утром мы обнаружили, что половина цветников варварски истоптана, а цветы вырваны с корнем, поломаны –  и украдены. Чьих рук это дело, наша семья не сомневалась. И вот тут мама не выдержала. Встретив Наталью на улице, она подошла к соседке и сказала: «Дура ты несусветная. И жадина беспредельная. И выйдет тебе это, Наталья, таким боком, что на всю жизнь запомнишь». Соседка откровенно испугалась – молча и быстро убежала.
    Прохода ей в деревне не стало. Кто спрашивал, по какому-такому случаю тётка Ирина подарила ей столько цветов, что в руках не унести? Кто интересовался, за сколько она их загнала в городе на базаре? Ребятишки ходили за ней следом, изображая, как она с трудом тащит охапку цветов, каких днём с огнём не найти нигде в округе, кроме как у тётки Ирины. Нет, видеть никто ничего не видел, но слухом земля полнится, и уши и рты людям не позатыкаешь…
    С ней перестали здороваться. К её имени прочно приклеилось слово «воровка». Даже родня Натальина, а была какая-никакая, ходила, уткнув глаза в землю – стыдно было за неё. Дом и участок она забросила, пыталась продать – никто не берёт. Кому нужно это болото змеиное? Так и делась куда-то, вроде в город подалась…
    Всё это я вспоминал, глядя на новый скромный крест на сельском кладбище. На могиле родителей я прибрался, отчего же не прибраться на могиле соседки? Может, больше и некому…
    А мамины цветники будут цвести в моей душе до тех пор, пока моя память со мной. Сказочные, небывалые, незабвенные цветники моего детства…

    «Лилии и красные пионы
    Должно быть, заколдованы.
    Ведь отец и мать давно мертвы –
    Что ж они, такие одинокие, цветут здесь?»

                Йозеф фон Эйхендорф «Старый сад» (пер. с нем. мой).