Багровые тона

Марина, супруга тех дней лучших, моих, вернувшись с вечеринки, сказала, нас приглашают.  Через две недели в гости. Моя подруга детства. Она художник.
Я молча кивнул. Странные подруги детства постоянно всплывали в теперешней жизни моей супруги. Я шел прицепом.  На встречах приходилось общаться с интересными товарищами. Из госаппарата. Юристами. Докторами. Прокурорскими.  И прочими , солью земли белорусской и не только.  Не скрою, мне простому технарю сие общение было в тягость.

Добираться до военного городка в Уручье было в те времена долго. Проходная. Пропуска. Проверка. Паспорта.

Мы в старых ДОСах, наконец. Довоенных. С высокими потолками.  Мы оказались в настоящей мастерской художника. Станки.
Картины. Початые картины. Что-то  меня сразу оглушило в сюжетах. Трагически-библейское. Ощущение ужаса  и беды.
Творческий беспорядок не смог сгладить мое чувство опустошенности. Спина моя сделалась мокрой от холодного пота.
Я посмотрел на Светлану, утонченную  блондинку с хрупкими, как тростинки руками. На запястьях давно заживжие полоски , явно не от котиных царапок. Она нервно закурила. Вот , готовлюсь к выставке. Детей пока отправили к маме, под Гродно.

И муж Светланы. Сама любезность. Белокурый красавец. Офицер.
Краснослав. Он и Светлана прямо какое-то вселенское очарование. Мягкие манеры. Мы сидели третий час. Пили лёгкое вино. Беседа медленно поглощала нас в мир искусства, я был потрясен, знаниями и умением непринуждённо общаться моими новыми знакомыми.
Что сказать, я технарь, грубый простолюдин. Расчеты. Чертежи. Испытания прототипа.

Это был мой мир.

Он рухнул через полчаса.

Рубаха парень с улыбкой чеширского кота, в момент, когда наши половинки пошли припудрить носик, спросил, лицо его сделалось каменным.
- пыхнешь со мною?
Дело мне было знакомое,с армейских времён, правда давно не пробовал, шмаль иногда брала меня , иногда вызывала просто рвоту.
- а есть шо?
- нормальный самосад.

Близилась полночь, мы сказались своим благоверным уставшими, выйдем в парчек. Покурим. На свежем воздухе.
Над Уручьем , в небе, вселенский разум рассеял мириады звёзд и миров. Слава привычно достал портсигар серебряный. Я ещё пошутил, от комбрига Мэ Нэ Ковун?
Щёлкнула зажигалка. И все поплыло.
Я в его рассказе.  Баку.
Армяне. Азербайджанцы.
И сплошная кровь. Кровь льется сперва струйками, потом реками. Потом водопадами. Сплошными. Я смотрю на свои руки. Они красные. От крови.

Я вернулся с небес, в парк, на скамейку. Слава продолжал медленно повествовать о тех событиях.

Понимаешь, я не рассказываю жене ничего. Но наверное она слушает меня , во сне.
Потому такие странные картины,  в багровых тонах.

Мои лучшие друзья убивали друг друга. В Баку. И мы ничего не смогли сделать.

На выставку я не пошел.

Через год рухнуло все.
И моя семейная жизнь.

Художники встречались потом в моей жизни.
Но я старался держаться от них на расстоянии.

Они очень многое видят. По иному.

Через тридцать лет я был на выставке молодой художницы. Не скрою , с тех пор я иногда посещаю такие мероприятия.
После открытия, побродив по залам, я внимательно рассматривал творца, тема которой была - сплошные этюды в багровых тонах. Я рискнул подойти.
Вылитая Светлана. Те же глаза. Прическа. Хрупкие руки на запястьях не скрывали багровых шрамов.

Простите, ваши родители Краснослав и Светлана?
- их нет. Папа пропал в очередной командировке , в Баку.
Мама сгорела в мастерской. Короткое замыкание...

Я брел по осеннему Минску, в парке Янки Купалы садилось солнце. Листья на глазах превращались из золотых в кроваво- красные. Багряный закат упал на город.


Минск , что тебя ждёт там,  за закатом.