Красные слезы рябины-17. Остров любви

 

Гали не было на работе полтора месяца.  Работы по некоторым прежним темам прекращались.  Закрывалось направление по управлению самолетными системами с помощью мультиплексных каналов. Еще недавно это было актуальное направление и в погоне за импортными достижениями в самолетостроении проводились работы по снижению веса самолетов и оптимизации управления его системами.  Для снижения веса внедрялось оборудование управления по двухпроводной системе, когда ко всем  приводным механизмам самолетного оборудования тянулись не кабеля с множеством проводов, а всего два провода, по которым передавались массивы данных  и каждый механизм с помощью специального блока по сигналам от главного компьютера сам определял,  когда ему нужно включать или выключать  приводное устройство, клапан, реле,  руль высоты. Пришло время, когда руководство страны приняло решение на закупку импортных самолетов. Деньги на разработку и строительство новых летательных аппаратов и самолетных систем не выделялись. Напряжение трудового ритма спало.  Раньше к нам чаще на стенд заходили ведущие конструкторы, которые подчинялись заместителям главного конструктора, чтобы узнать, как ведется работа, проводили сверку с намеченными планами, сетевыми графиками, поторапливали ведение разработки и испытаний опытных и головных образцов. Теперь к нам на стенд мало кто приходил. Все как будто чего-то ждали. Велась подготовительная работа, о которой нам пока ничего не говорили. 

Неожиданно появилась Глина. Все как будто пришло в движение и стало касаться нашего отдела. Сначала прошел слух, что она вышла на работу, пошли телефонные звонки. На стенд заходили ведущие конструкторы, спонсоры, заместитель главного конструктора Павлинов и спрашивали, нет ли у нас случайно Галины Леонидовны. Через некоторое время в отдел, как факел созидания и претворения чего-то важного, вошла она красивая, деловая, энергичная. Поздоровалась и сообщила:
- Начинается новая большая работа. Самолетные темы в основном уходят. Сегодня в двенадцать часов на нашей территории состоится собрание. Владимир Иванович Павлинов сделает важное сообщение. Прошу всех быть.
Озарив всех лучезарной улыбкой, Галина ушла, оставляя на стенде шлейф духов, недоуменных рассуждений, бормотаний и разговоров.
- А она ничего… - говорили женщины.
- Хорошо выглядит…
- Я думала, она все болеет…
- А что это за новая работа?
-  На собрании все скажут.
Мне хотелось рвануть за ней, посмотреть ей в глаза, поговорить.  На обед решил сходить раньше, чтобы покормить мать и вернуться к началу собрания.

 К двенадцати часам я успел вернуться. Все собрались у Галины на стенде. Пришли Владимир Иванович Павлинов и ведущие конструктора Кудряшов, Гулевич и Щеглов. Галина стояла с ними. Перед пришедшими выступил Павлинов и сделал сообщение.
- Мы заключили договор с Нефтяной Компанией Западной Сибири. И с сегодняшнего дня должны будем создать  привод для погружного насоса с новым управляемым электродвигателем. Привод, как вы знаете, это наша тема, только на этот раз мы будем делать привод не для самолетного оборудования. Вы знаете, раньше мы не занимались нефтяным оборудованием. Теперь придется. Нам за полгода нужно сделать опытный образец станции управления и погружной двигатель на новых принципах работы. Это вентильный двигатель с постоянными магнитами. Есть люди, организации, которые нас опережают. Они сделали уникальное оборудование. Нам нужно сделать унифицированное серийное оборудование. Наш двигатель должен использовать те детали, которые применяются в изготовлении асинхронных погружных двигателях. В нефтяной компании есть человек, который нас начал консультировать и закладывать требования к новому электродвигателю. Это Матвей Яковлевич Гринберг. И у нас на предприятии есть специалист по двигателям. Это   заместитель главного конструктора Владимир Иосифович Вороновский, который начинает разработку нового вентильного двигателя.  Я у них в Западной Сибири в начале весны был. На улице минут тридцать, а у них в домах форточки отрыты. Представляете, как  топят…
Павлинов, улыбаясь,  закончил выступление, посмотрел на присутствующих и перевел взгляд на Галину Леонидовну.
- Вопросы есть? – деликатно спросила Галина.
Все промолчали.
-  Тогда за работу, - сказал Павлинов, развернулся и вышел.
Я подождал, когда большинство разойдется, подошел к Галине и сказал:
- Я тебя сегодня провожу.
- Сегодня освобожусь позже, - предупредила она. 
Мы посмотрели друг другу в глаза и все поняли.

Я пришел после работы домой, поужинал и сказал:
- На кладбище хочу съездить к сыну.
- Ты же недавно был, - ревниво встрепенулась мать.
- Был, - кивнул я, стараясь не смотреть ей в глаза. – Тяжело как-то.
Я вынес в туалет судно, в которое она ходила в течение дня, разогрел ужин. Она кушала в комнате, я на кухне, поэтому мне приходилось носить тарелки в комнату. Сам я на кухне торопливо кушал картошку и сосиски прямо со сковородки, на ходу пережевывая. Покормив маму, прибрав около нее, я направился к выходу из квартиры.
- Ты долго? – с тревогой спросила она.
- Нет, - ответил я и поспешил закрыть за собой дверь.
На улице я почувствовал себя свободным человеком.

На станции гулял ветер. Он трепал полы моего пиджака и задувал в правое ухо, словно хотел мне сказать что-то тревожное. Ничего хорошего он мне сказать не мог.
Галя появилась в начале платформы. Я увидел ее и пошел навстречу. Она расставила в стороны руки и торопливо приближалась ко мне. Этот жест с руками в стороны меня всегда слишком волновал. В нем скрывалась и радость, и желание встречи, и стремление к счастью.
Мы обнялись. 
- Привет,- сказал я.
- Привет. Как долго мы не виделись, - вздохнула она. – Я так соскучилась.
- Я тоже...
Мне захотелось ее поцеловать.
- Нельзя, нельзя, - сказала она. – Лицо еще болит.
Подошла наша электричка. Мы сели на свободные места.  Она сидела прямо и смотрела перед собой. Я, сидя  вполоборота к ней, разглядывал ее лицо. Маленькие морщинки у рта почти совсем исчезли, как и морщинки на лбу и под глазами. За ушной раковиной виднелся шрам от пластики. И перед ушной раковиной тоже виднелся едва видимый шрам. Глазки, как были маленькие, так и остались. И губы не увеличила, как стало модным. Только омолодила лицо и все.
- Что ты с собой сделала? – сказал я с горестью.
- Тихо, - сказала она. – Я для тебя старалась и для твоей мамы.
Глаза мои сразу потухли, и я тихо сказал:
- Мама вряд ли нас поймет.
- Что ты? Не расстраивайся. Все будет хорошо. Меня позвали на новую работу в солидную фирму «Электросистем». Они занимаются банковским делом и платежами. Я разговаривала с Генеральным директором. Он предложил мне высокую зарплату и квартиру в городе. Мы могли бы жить вместе.
- Я не хотел тебе говорить, Галя. У меня беда…
- Какая?
- Мама упала и сломала ногу.
- Как упала? Где?
- Дома, упала с дивана на пол и сломала шейку бедра.
- У меня мама тоже сломала шейку бедра. Зимой входила в калитку, поскользнулась, упала и все… Теперь с ней папа в Армавире дома сидит, с тревогой сказала Галя.
Я продолжил:
- Операцию делать не стали. По дому не ходит. Сама понимаешь, я ее одну оставить не могу.
- Да.
- И как же наша новая работа? Погружной двигатель.
- Ради тебя я бы пошла работать в банк. Мне это не интересно… Это в основном базы данных, потоки информации, а не системы управления на микроконтроллерах. Техника, электроника, микроконтроллеры  мне ближе.
Мы приехали в Рябиновку, прошли окольными путями к филиалу нашего предприятия, где у нас все начиналось. Большие окна горели светом. За ними шла напряженная работа.
 - Похоже, наш филиал в аренду сдали другому предприятию, - предположил я.
- Продали, - со знанием дела сказала Галина.
Стемнело и мы в обнимку пошли к Галиному дому. Под светом фонарей нырнули под ветви нашей рябины и остановились. Я обнял ее и прижал к себе. 
- Я же обещала твоей маме, - сказала она.
- Я тоже обещал, - сказал я и крепче прижал к себе.
- Любовь всегда права, сказала она свою любимую фразу.
Мы целовались.
- Как больно, - говорила она… - Как больно и как хорошо…
Мы теряли себя в пространстве и находили. Обнимались и целовались. Забывали обо всем и не вспоминали себя.

Я приехал домой поздно.
- Уже думала, что ты останешься там ночевать, - с упреком сказала мама.
- Мне там негде ночевать, - ответил я.
- Что на кладбище?
- Цветочки положил… Постоял, поговорил с ним.
- Что за собрание было на предприятии? – спросила мама.
- Начинаем новую работу.
- Она тоже там была? – спросила мать.
Я понимал, что ничего ей говорить нельзя, иначе начнутся другие вопросы, и она все узнает.
- Нет, - коротко ответил я.

Пошла напряженная работа. Схемы и чертежи устройств конструкторские отделы спустили в цех. Цех начал выдавать готовые блоки и платы. Я занимался отладкой новых плат. В нашем отделе собирались макеты, писались программы, разрабатывались средства отладки. Галя писала программы и контролировала общий ход работ. И вместе с ней общий ход работ контролировали  ведущие конструктора Кудряшов, Гулевич и Щеглов. Они часто приходили на стенд, где теперь мы отлаживали платы для нового изделия. Кудряшов являлся мозгом разработки, согласовывал сроки, необходимые работы с заказчиком и организовывал денежные потоки. Гулевич следил за выполнением сроков, техническими деталями разработки. Щеглов  занимался распределением денежных средств по исполнителям. Деньги напрямую выделялись Нефтяной Компанией Западной Сибири и, чтобы снизить накладные расходы, проводились через отдельные счета. С цехами, конструкторами, инженерами рассчитывались наличными.  Так как старые темы переставали существовать и давать приток денег, заместители главного конструктора и ведущие конструктора сами искали работы и обеспечивали ход ее выполнения. В стране уже работали не старые опробованные схемы управления и структуры, а новые перестроечные, которые позволяли руководителям и работникам приспосабливаться к новым обстоятельствам.

Когда Галя появлялась у нас на стенде, я не оглядывался и, слыша ее мелодичный, мягкий голос, весь восставал и стремился к ней. Ее голос гармонировал с состоянием моей души. На меня действовали ее жесты, мимика,  как она говорила и строила фразы, Но ее голос особенно трогал. В нем слышалась своя мелодия. Только услышу  ее голос, и жить хочется. Когда она появлялась, я невольно улыбался, сиял. Хотя моя улыбка никак не могла сравниться с ее. Она сияла,  как солнышко, а я лишь отраженным светом.
Вечерами я иногда ходил провожать ее до станции. Мы выходили из проходной и шли по тротуару к автобусу или  троллейбусу. Иногда я ездил провожать ее до дома.
В этот день  прошел сильный  ливень, и весь переулок  заполнился водой. На проезжей части между корпусами растянулась большущая лужа, которая могла стоять день или два.  Я шел с Галей от проходной в свете заходящего солнца, и мы разговаривали о работе и о нас.
- Валера, где мы будем с тобой жить? Где? – вдруг снова спросила она.
Я нахмурился и посмотрел вокруг.
- Вот здесь, - повел я вокруг себя рукой и улыбнулся. - На пространстве между нашим предприятием и моим домом. За этими деревьями  будет наша спальня. Кухня в кафетерии на углу, где иногда с тобой пили кофе. Прихожая в подземном переходе, где я перехожу улицу. Эта большая лужа будет нашей ванной. Вместо телевизора будут витрины магазинов, вместо радио уличный шум. А бесцеремонными соседями у нас будут прохожие, которые то и дело будут врываться к нам в дом…
- Ты шутишь? – огорченно спросила она.
- Увы, не без этого, - ответил я, и улыбка моя стала горькой. 
Мне приходилось балансировать в этой жизни, чтобы не упасть, не скатиться с горного узкого хребта, по которому шел.  Я уговаривал себя жить без резких движений, потому что альтернатива могла принести огорчения не только мне. Мое равновесие казалось зыбким и хрупким. Я ничего не мог себе позволить.
-  Мне нужна близость хотя бы раз в неделю… Один или два раза… Дальше я все сама себе придумаю и буду как-то обходиться.
Я посмотрел ей в глаза и увидел глаза жаждущей близости женщины.  В них была страсть, боль и страдания.
- Давай что-нибудь придумаем… - вдруг предложила она.
-  Снимем квартиру, - предложил я. – Здесь неподалеку…
- Я тоже об этом подумала, - обрадовалась она.
На станции мы попрощались. Глаза ее сияли и манили к себе. Я поцеловал ее и пошел домой.
- Где ты задержался? – спросила мать из комнаты, лежа на кровати.
- Работы много… - ответил я ей из коридора.
- Я уже хотела звонить в службу спасения и объявлять тебя в розыск.
Она, немного ерничала, нервно шутила, скрывая свое одиночество.  Тогда как у меня к этому не имелось ни малейшего расположения.
Я заглянул в комнату и поприветствовал ее:
- Добрый вечер, мам.
- Добрый, если он добрый…- ответил она, что-то чувствуя. – Как на работе?
Сегодня ходил в соседний отдел к Андрею Вороновскому. Они с Юлием Ароновичем уже новый маленький вентильный двигатель закрутили. Прихожу, Андрей говорит: «Видишь, крутится?» На заводе уже  макет сделали, представляешь.  Около стола стоит небольшой вертикально ориентированный двигатель, на столе лежали соединенные платы. И Андрей от компьютера запускает двигатель, останавливает и скорость меняет.
 Теперь  у вас пойдет работа, - сказала довольно мама.
- Да, - ответил я и спросил. – На ужин картошка, сосиски и огурчики маринованные… Будешь?
- Буду, - откликнулась она.
 Я навел около нее порядок и пошел на кухню.  На кухне  достал из холодильника вчерашнюю картошку пюре, положил в сковороду сосиски, залил подсолнечным маслом  и поставил на газ разогревать. Пока сковорода разогревалась, накрыл около кровати подкатной столик. Разогретую еду положил в тарелку, принес матери и поставил на приготовленный столик.
Она кушала. Я стоял около нее, смотрел, как она ест и думал: «Вот ей хорошо… Лежит, дышит, кушает, смотрит, а другие страдают, ищут малейшей возможности для жизни…»
- Валера, что ты на меня так смотришь?
- Да так, ничего.
- Тебе плохо со мной?
- Хорошо, - ответил я, потому что другого ничего ответить не мог.
- Валер, ты знаешь… Ты делай так, чтобы тебе удобнее было…
Я кивнул и пошел на кухню ужинать. Мне показалось, что она что-то поняла по моим волчьим, затравленным глазам. Она все считывает с моих глаз. В них не скроешь собаку, которая сидит на цепи и страстно желает свободы. Похоже, этой фразой она имела в виду нас с Галей. Ужиная, я представлял, как мы могли бы  устроиться у нас в квартире или где-то еще. Галя могла бы  приходить к нам незаметно. И мы уединялись бы с ней в моей комнате.

На другой день я отлаживал платы на стенде. То, что она пришла, я узнал по ее голосу. Она разговаривала с программистами у меня за спиной.
- Вы идите, я сейчас подойду, и мы все обсудим, - сказала она.
Программисты ушли. Я не сомневался, что она стоит за спиной и не подходит ко мне. Об этом мне сказал запах ее духов. Я оглянулся и увидел ее. Она стояла рядом и просматривала бумаги из папки в руках.
- Не хотела тебе мешать, - сказала она, улыбнулась и закрыла папку. – Я нашла квартиру для нас.
- Где? – встрепенулся я и поднялся с места.
- Рядом с твоим домом.
- Это так здорово.
- Вечером пойдешь со мной  смотреть жилище? – улыбнулась она.
- Сегодня не смогу. Кое-что дома надо сделать, - нахмурился я. – Некстати так…
- Жалко, я хотела, чтобы мы вместе пошли смотреть…
- В выборе квартиры я тебе целиком доверяю, - от радости улыбнулся я. 
 
Домой пришел в хорошем настроении, которое тут же испортилось.
- Валера, мне плохо. Вызывай скорую… - едва я вошел в квартиру, из комнаты сказала мать. - Сердце… Жжет, давит и колет…
Я вызвал скорую помощь и постоянно выглядывал в окно, ожидая, когда она приедет. Через двадцать минут машина с красным крестом въезжала в наш двор. Я поспешил к выходу, чтобы открыть дверь квартиры и дверь в холл на лестничную площадку, к лифтам. Встретив врачей, я привел их к постели матери. Они померили давление, сделал два укола. Посидели и уехали. На блюдце, которое они у меня попросили, лежали три ампулы на которых я прочитал: «Димедрол», «Но-шпа», «Дибазол». Мне следовало выражать беспокойство, тревогу, что я и пытался делать, но на самом деле во мне черти устроили свадьбу. Я думал о том, что Галя пошла смотреть нашу съемную квартиру.
После скорой помощи мама заснула.
Утром я ее покормил и пошел на работу. Пришел и сразу позвонил Гале по местному телефону:
- Привет, это я. Как ты вчера сходила? Квартира понравилась?
- Привет… Квартира так себе… Договорилась с хозяйкой. И уже внесла залог. Ключ от квартиры у меня.
- С зарплаты я тебе отдам деньги, - сказал я.
- Разберемся.
И весь день в моем мозгу вертелось  одно и тоже: «Она… Она… Она…» Мой мозг схватывали мысли о ней… Ничего больше не видел, не слышал и не желал видеть и знать… Все только о ней… Только она… Что-то делал, отвечал на вопросы, куда-то спешил, а в голове крутится та же пластинка: «Она!.. Она!... Она!..»

После работы мы шли с ней на квартиру, держась крепко за руки. Я чувствовал, что превращаюсь в напряженный орган любви… Набухший, расширившийся от накопленных эмоций. И сок любви, кажется, вытекал из меня, сочился по каплям.
На втором этаже она сказала:
- Ой, боюсь!..
- Что ты боишься? – спросил я.
В этом «ой, боюсь» скрывалась вся ее суть.
- Боюсь, - снова произнесла она и приостановилась.
- Ничего не бойся!.. Мы плывем на остров нашей любви…
- Почему на остров? – спрашивала она, желая говорить и предполагая, очевидно, что в молчании скрывается что-то тревожное и неожиданное и желая прятаться за словами.
- Потому что Салтыков-Щедрин называл состояние близости мужчины и женщины скачками на остров любви…
- Мне кажется, что мы делаем что-то преступное…
- Конечно, сейчас мы будем убивать, грабить и насиловать… Убивать    несправедливость, разлуку, расставание.  Грабить несоответствие и несостоятельность…  Насиловать обстоятельства и не совершенность… Ты мне жена… Чего же ты боишься? 
- Не жена…
- Почти жена… - уточняю я, тоже начиная нервничать, и спрашиваю у нее. - Ты мне жена или не жена?
- Жена… Но я еще не развелась…
- Значит, будем считать, гражданская жена… Вот наша дверь…  Давай мне ключ… Я беру ключ, вставляю ключ в замочную скважину… Ключ не хочет входить, но я его все равно вставляю… Я его вставляю… Вставляю…  Вставляю…
- Не той стороной… - говорит она, усмехнувшись. - Переверни…
- Хорошо, что ты мне помогаешь… Опа!.. Я переворачиваю ключ… Дверь открылась… Входи… Вот мы и дома…
- Интересно, когда-нибудь у нас будет своя квартира… - говорит растерянно она.
- Будет… Думаю, что будет… - говорю ей в ответ.
- Я так долго этого хотела…
В этот момент я не выдерживаю и начинаю ее целовать.
- Поцелуй мне руку… просит она. - Еще… Еще…
Я целую ее и начинаю раздевать.
- Поцелуй грудь… Пожалуйста… Теперь другую грудь… Другую…
Вообще раздевать женщину все равно, что писать дивную картину. Расстегиваешь пуговку и отрываются новые горизонты… Другую, третью… И ты Рафаэль… Микеланджело… Перед тобой появляются телесные цвета, удивительные формы. Работают кисти рук… Пальчики. От волнения они не послушны. Движения торопливы и не точны, Но то, что из-под них появляется, гениально и так привлекательно.  Можно даже пожалеть, что у тебя только две руки. Торопиться не нужно, но и растягивать удовольствие, чтобы все длилось долго и еще дольше, невозможно. Таково желание обладать, достичь, соединиться в движении и длиться в экстазе. 
Мы упивались друг другом. Впитывали один другого. Наслаждались единением душ и тел. Нами владели ненасытность, неутомимость, страстное обоюдное стремление, взаимная поглощенность. 

Мы встречались на снятой квартире. Я провожал Галю на станцию. Дома  говорил, что пропадаю в редакции. Раньше до Светы я ездил в редакции газет и журналов, куда возил свои стихи. Встречался с редакторами, объяснялся по поводу стихов и говорил о возможных публикациях. Теперь я маме говорил, что снова начал писать стихи, ездить по редакциям и на семинары к поэтам.
- Ты уж там не стесняйся, подходи, спрашивай… - просила меня мама, когда я ей говорил, что иду на семинары.

Но мама все читала по глазам. Я ничего не мог от нее утаить. Эмоции меня побеждали и выдавали во всем: как я говорю, как хожу, какое выражение у меня  лица. И не только это…
- Ты сегодня во сне кричал… - сказала как-то она.
- Что я кричал? – спросил я настороженно.
- Галя…  Галя…
Я ничего ей не смог ответить.
- Ты с ней встречаешься? – тихо и сдержанно спросила она.
- Нет, - ответил я, тут же понимая, что скандала не избежать.
- Зачем ты это делаешь?
- Что я делаю?
- С ней встречаешься… Я все знаю… Мне сон приснился…
- Что приснилось?
- Ко мне во сне ребеночка принесли. – Мать заплакала. - Это говорят ваш внук… А жена стоит такая потрепанная, старая.
- Она не старая и не потрепанная… Не смей так о ней говорить. Вы же с ней ни разу не встречались.
- Не смей на меня поднимать голос, - закричала она. - Ты мое говно… Я тебя высрала…
- Мама, перестань, - попросил я.
- Я так больше не могу… Ты ее защищаешь… А меня? Меня кто от вас защитит? Уходи… Уходи к ней… А меня сдайте в дом престарелых… Я вся измучилась…  Мне мама снилась, опять к себе зовет… Говорит плохо тебе живется. Иди ко мне… И руки протягивает… Господи, забери меня отсюда…  Вы хотите, чтобы я руки на себя наложила… Нет, я не сделаю этого. Не хочу в аду гореть… 
- Не надо, мама, так говорить, - попросил я.
- Убей меня, Валера… Лучше убей…
- Мама… Перестань…  Мы редко встречаемся… Иногда… И то по работе…
- Ты меня обманываешь…
- Нет… Успокойся… Я тебе сейчас успокоительные капли принесу.
- Не нужно… Ничего не нужно, - закричала она.
- Ну, хватит, хватит истерик, - закричал уже я. 
- Что ты кричишь, как психованный? – испуганно спросила она.
- А откуда я такой психованный стал? У тебя мужчин не было, вот ты меня зло и срывала, ремнем била… А я психованным стал.
- Если б я тебя не била неизвестно, каким бы ты вырос. Такой баловник был и непоседа. Замуж меня звали, только я не пошла. Один раз меня летчик замуж звал. Вдовым он по молодости оказался с дочкой. Выходи, говорит, за меня. У тебя сын, у меня дочка, так и проживем. Я к тебе пришла и спрашиваю, сынок, ты папу и сестренку хочешь? Ты мне сказал, что нам и так хорошо. Не захотел, чтобы я замуж вышла… А теперь ты меня этим и попрекаешь…
 Я помнил эту историю. Мама тогда очень переживала.
- Внука хотела… - заплакала она. - И где он? Где мой внук? В сырой земле лежит… Нету мне внука…
- Подожди, мам, будет у тебя еще внук. Женюсь года через два на молодой, родим тебе внука.
- Как же ты женишься? А эта твоя?..
- Галя… С ней мы дружить будем… Долго… Так бы я хотел…
- Ничего я в жизни не видела. И зачем живу, не знаю… – сказала грустно мама.
- Никто не знает. И все живут…

Я сидел за рабочим  столом и писал служебную записку по проверяемым платам. Мне было плохо. Я думал о матери, что прихожу к ней после Гали с грязными руками, с грязными мыслями и с грязной одеждой.
Пришла Галя и села рядом.
- Ну, что случилось? - спросила она.
- Ничего, - коротко ответил я.
- Я же вижу, что-то случилось.
- С матерью поругался…
- Что я могу для тебя сделать? – спросила Галина с болью в сердце.
И я понял, что мне нужно снова держаться, чтобы не шарахнуться ни вправо, ни влево. Мне нужно держаться и идти по прямой, балансируя на своем тонком канате. Я не мог отринуть мать и не мог отказаться от Гали. Мне казалось, если бы я сказал Галине, что нужно отрезать руку, чтобы мы были вместе, она бы без размышлений сделала это. И вот такая самоотверженность в ней меня подкупала, заставляла ее любить еще сильнее. Но и мать сделала бы то же самое.
- Мы сегодня встречаемся на острове? – спросила она.
- Сегодня нет. Давай завтра, - попросил я.   
- Хорошо, - сказала она и ушла.

Мы стали встречаться реже. А потом у нас отняли остров. Хозяйка забирала у нас ключи, чтобы продать квартиру выгодному покупателю.   У нас оставалось несколько дней. В понедельник Галя не пришла. На работе она появилась во вторник во второй половине дня. Я ей несколько раз звонил на рабочее место по местному телефону. Никто не брал трубку. Ходил к ней на стенды. Там все ее сослуживцы двигались еле-еле, как сонные мухи. Моторчик, который их всех заводил не пришел. После обеда я снова позвонил, и она взяла трубку.
- Что случилось? Почему ты пропала? 
- Я позже приду…
Я ждал ее и не находил места. Пришла через два часа.
- Что случилось? – спросил я ее.
- Дома… - сказала она.
- Что дома?
- Он на меня покушается… Знаешь, просыпаюсь, а он стоит… По-моему он хотел меня изнасиловать…  Глаза невменяемые Он последнее время стал совсем сумасшедшим. Я ему говорю, что тебе надо… А он ко мне руки тянет и говорит… С кем спала?..  Мне в комнату надо поставить замок…   Он меня избил…  Не смотри на меня… Убить хочет… Руки на меня поднимает… При дочери…  Бьет меня… Дочь Александра  кричит, не бей маму… Я кричу, не бей дочь… Обе кричим, плачем…Ой, швы болят… Лишь бы не разошлись…Ты думаешь, почему я вчера не пришла… Поэтому и не пришла. Если бы Жору в армию не забрали, он бы заступился…
- Что мне для тебя сделать? – спросил я.
- Ничего не нужно… Сама виновата…
- Не расстраивайся…
- К маме хочу… Хочу к маме…
- Успокойся, давай я с ним поговорю… По-мужски… 
- Бесполезно… Это ничего не даст. Ты его не знаешь. Потом он редко бывает трезвым.
Меня этот разговор расстроил. Она всегда такая уверенная и самостоятельная и тут: «Хочу к маме… К маме хочу…»
- Надо завтра ключ отнести от острова, - с грустью напомнил я.
- Я отнесу… Пойду, меня к начальству вызывают…
Она ушла, а между нами так и остался груз неясного и необъяснимого, как будто мы понимали, что делаем все не так и по-другому сделать ничего не можем. 

Через несколько дней Галя отдала ключи, и мы остались без острова любви. Кроме всего прочего я больше не мог переносить все, что происходило с нами. Мне казалось, что я изолгался, истрепался, измотался. Я что-то должен был изменить в своей жизни. Но что?.. И как?..