Падение. Vanille sauvage

Аннотация: Преступниками не рождаются. Преступниками становятся. Рассказ – попытка ответить на вопросы: c какого момента человек становится на путь преступления? И, что, в данном случае, является спусковым крючком?


- С чего начать?
- С начала, паря. С начала.
- С начала. Родился я, значит, на берегу Амура. Есть там такое местечко Радиоцентр – район, расположенный на трассе между областным центром и аэропортом. Захолустье даже по провинциальным меркам. Вообще, родители мои из Сибири. По распределению им достался Дальний Восток. А, по окончанию трехлетнего срока решили остаться.

Я появился на свет, когда отец только-только перешёл с гражданки на военную службу. Через год, после его перехода, нам дали квартиру в центре города с видом на парк и драмтеатр. Садик и школа были в шаге от дома. В 86-ом году, сразу после моего третьего класса, мы уехали за границу. Отца, как военспеца по радиоразведке, переводили на Сейшельские острова.

Молодая республика архипелага недавно обрела независимость и смогла отстоять своё право на самостоятельность, в схватке с наёмниками из ЮАР. Но ей требовалась защита в нарастающем поползновении со стороны западных держав. В лице Советского Союза она видела спасение.

Расставание с родиной я пережил легко. Друзей особо не имел, а, следовательно, и переживать было не за кого. Ни в детском саду, ни во дворе, ни в школе я ни с кем не сходился близко. Единственным моим приятелем был сосед по парте и спутник по дороге из дома в школу и обратно. Его слова летели быстрее мысли. От того он был смел, открыт, наивен и груб. Ко мне он обращался по фамилии.

С кем, а вернее сказать с чем мне было хорошо, так это с воображаемыми играми. Из-за отсутствия разнообразия в игрушках, а после в друзьях, я развил свою мечтательную деятельность до гигантских размеров. В моей голове происходили настоящие баталии вселенского масштаба, где я был героем или полководцем. Я мысленно переплывал океаны. А в выдуманной стране становился волшебником.

Со мной у родителей никогда не было проблем. Если мне говорили сидеть тут и ждать – я сидел и ждал, в уверенности, что так надо, и веря, что за мной обязательно придут. Если мне обещали пломбир – я знал, что так оно и будет. А когда я не получал обещанного, то мне, с поджатыми губами, легко было объяснить почему этого не произошло.

Поэтому мне было непонятно, отчего родители, предположили, что я начну капризничать по случаю переезда. На мой вопрос куда мы едим, они сообщили, что едем на лето к бабушке.

На третий год своего проживания на Сейшелах, я впервые познакомился с интересным и загадочным для меня человеком. Главное, интерес к общению был обоюдным и, что особенно меня подкупало равным по силе. Это была одинокая женщина восьмидесяти лет, хотя держала она себя на все шестьдесят. Она жила в доме похожим на летнюю кухню с наружи и на музей внутри. Звали её - Надежда Николаевна. Или как мысленно я её называл - НН. Женщина принадлежала к потомкам белой эмиграции.

Что тянуло мудрёную женщину к недорослю? Я был для неё человек из России. Она сторонилась прибывших из СССР, как, впрочем, и они были равнодушны к ней. Я же, в виду нежного возраста, представлялся ей человеком неотравленным пропагандой.

Что манило меня к одинокой стареющей женщине? Теперь отвечу – скука. Скука юноши, проживающего на острове.

Весь первый год моего пребывания на Сейшелах я был под впечатлением от увиденного на архипелаге. Насыщенность красок в лицах и природе, пряный воздух, голоса диковинных птиц, экзотические фрукты, и конечно океан, уходящий далеко за горизонт, как мои мысли. Но, даже первым людям земли надоел рай.

На второй год, я, ведомый физиологией увлекся силовой нагрузкой. Овладел велосипедом, научился плавать и стал осваивать рукопашный бой. Этим занятием, опять от скуки, обучал меня живший по соседству с нами морпех. Он, как и отец был советником из СССР.

Кстати, о местных креолах. Ребятня была дружелюбна и смешлива. Удивительно, но за несколько лет на Сейшелах у меня не было ни одного конфликта. В то время как в Союзе драки в детском саду, во дворе и в школе были чем-то обыденным. Взрослые креолы напоминали наших деревенских мужиков. Спокойные, добродушные, с примитивной философией и видом будто они изрекают какую-то премудрость, от которой у меня уголки губ поднимались к верху, и мне, школьнику, становилось неловко за сказанное взрослым. Напивались они так же, как и наши мужики, допьяна.

И вот, однажды, в очередной раз поднявшись на гору-мозоль, и взглянув на бухту, я обнаружил какую-то усталость в глазах. Мне вдруг стало тоскливо от мысли, что завтра, послезавтра и ещё год, два, я буду взбираться на эту же гору и смотреть на ту же бухту. И всюду вода, вода, вода.

Удивительно, если в Союзе я постоянно мечтал, то на Сейшелах, потерял эту способность. Толи от того, что жара давила, толи от постоянного, монотонного звука цикад. Но без этой способности мне стало тоскливо на острове. Я стал походить на местных жителей, подстраиваясь под их неторопливый, бессмысленный ход жизни.

Несмотря на то, что, я уже хорошо владел креольским французским и окреп физически, я увядал. Велосипедом пользовался по необходимости, бегать на гору перестал, вечерние заплывы пропускал, занятия рукопашной мне представлялись забавой для шпаны. В школе точные науки давались с трудом.

НН стала спасительной соломинкой в моём кризисе. Она являлась кладезю историй и информации, которые замещали мне мои былые фантазии и восполняли недостаток образования. НН блестяще знала иностранные языки, историю, литературу и биологию. Свои слова она подтверждала фотографиями, рисунками и гербариями. Рассказывала она не как в школе - сухим казённым стилем, а словно читала литературное произведение, увлекая слушателя в саму историю рассказа.

Общаясь с НН, я невольно стал овладевать несколькими, одинаковыми по сути, языками. А именно, креольским и литературным, причём, как Французским, так и Русским. Да, да, моя русская речь отличалась от её. Но ничего привнесённого или устаревшего в её словах не было. Все её слова мне были знакомы, но расставляла она их в предложении не так, как я привык, и употребляла не те слова, какие бы я вставлял, говоря о чём-либо. Оттого её речь становилась льющейся, певучей.

Мы настолько подружились, что однажды НН доверила мне семейную тайну. Она сообщила, что во время бегства из Советской России, в их Петроградской квартире был спрятан клад. И, что если я захочу, то могу воспользоваться им. По её уверениям, ей было бы приятно осознавать, что ценности достанутся именно мне, а не какому-то ещё. Я ничего не ответил на это, но теперь у меня была цель – отыскать сокровища и вернуться на Сейшелы к НН с победой. Отныне я считал себя паладином.

Учителя, родители и вообще все взрослые (кроме НН) теперь мне казались людьми мелочными, недалёкими, не имеющие мечты. Темы, которые были у нас с НН приятной обыденностью, для других были чем-то настораживающим, ненужным, не имеющим вещевого основания.

Как-то, возвращаясь домой от НН, я почуял запах мандарина. На моём лице непроизвольно появилась улыбка. Этот запах напомнил мне празднование Нового года в Союзе. Но в ту же минуту я одернул себя. Впервые мой разум выдал заключение. Это было не рассуждение, а именно заключение, вердикт. Мне было уже 13-ть и на Сейшелах я прожил почти четыре года. Но до сих пор, запах мандарина ассоциировался у меня с Новым годом. «Да только за одно это, стоит ненавидеть советский союз» - пулей пролетело в моей голове.

Домой я пришёл обновлённым. С чувством, что мне открылась истина. На кухне отец хвастался перед матерью, что смог достать местную дикую ваниль. Несмотря на характерный запах, я указал им, что эта субстанция не очень-то похожа на культивированную ваниль. Но от меня отмахнулись. Испечённый и съеденный пирог через час был в туалете. После, я узнал, что сослуживцы отца, порекомендовавшие дикую ваниль, решили подшутить над ним. Оказалось, мой отец был из тех, над кем можно было посмеяться.

Весной 90-го года стали ходить слухи, что Советское пребывание на Сейшельских островах до декабря. Поэтому мать решила, что она со мной уедет летом в Союз, чтобы и меня в школу пристроить, и самой устроится, а отец приедет после.

Тёплое место в В/Ч и трехкомнатную квартиру в Ленинграде отцу обещал его бывший сослуживец, участник боев на Даманском острове. Теперь он был генерал погранвойск в Ленинградском округе и мог выгодно устроить отца в городе. Как позже выяснилось приятель преувеличил масштаб своего влияния, когда выпивал с отцом, гостившим у него. Вместо Ленинграда мы приехали в Сосновый Бор. И хоть с квартирой не солгал (была трехкомнатная), у матери, новое место жительство, вызвало почти истерику. Жить в Сосновом Бору после того, что произошло в Чернобыле. Нет - твердила она отцу - лучше бы мы вернулась в однокомнатную на Дальний восток.

Лишь после года скандалов матери с отцом и его робких попыток разговора с руководством о переводе в Ленинград, мы всё же перебрались в город на Неве. В «девяти палубный корабль» в Красносельском районе. Все эти переезды, житейские проблемы дико раздражали меня. Мне была противна вся эта мелочность.

В школе проблем было не меньше. Прийти в чужой класс – это я вам скажу то ещё испытание. Да что школа. Каждый раз, когда я шёл куда-нибудь, я предчувствовал неприятность. Всегда находились те, кто хотел отнять деньги, кроссовки, талоны на еду.

Порой я приходил домой грязный, в синяках. Мои знания рукопашного боя мало мне помогали. Да и как они могли помочь. Учитель мой, морпех на Сейшелах, после очередной пьянки всегда был бит женой тряпкой. Мать вопрошала, что может в другую школу перейти. Наивная женщина. Причём тут школа, когда вся страна в тартарары.

Школа была отражением нашей жизни. Ученики: кидали в доску комок снега, когда математичка писала домашнюю работу на этой доске; обнюхавшись клеем колотили унитазы в школьном туалете; в отместку за пинки от физрука разбили ему лобовое стекло жигулей. Учителя: в столовой вытирали о первоклашек жирные руки и приказывали убрать за ними; называли тупицей за невыученный урок.

Мои первые романтические чувства приключились в девятом классе. С учительницей французского языка. Она только-только вылупилась из института. Как-то, узнала, что ей муж изменил. Ну и, выбрала меня для мщения. А через полгода наших отношений, она с директором школы свалялась. Сама мне исповедовалась пьяным языком, что не знает от кого из нас троих залетела.

Школу я закончил не попав в десятый класс. Уже после поступления в коммунально-строительный техникум встретил бывшего одноклассника, балбеса по кличке Ушан. Я был удивлен, что он перешёл в десятый класс. Оказалось, математичка предложила ему пересдать экзамен. А мне она даже не показала мою работу. Сухо сообщила, что не сдал и хлопнула дверью.

Спросите, чем жил? Надеждой. У меня же имелось негласное задание - найти квартиру, где по уверениям НН находился клад. Но я медлил с реализацией. Вначале меня захватили события вокруг. После, попривыкнув к новой для себя обстановке, не знал, как взяться за дело. Лишь после двух лет в техникуме, я, так сказать, стал закидывать удочку. Отыскал и дом, и квартиру. Разузнал кое-что о том, кто проживает теперь в квартире.

Далее мне нужно было убедится, что тайник существует. Для разведки я пришёл на квартиру в виде слесаря-сантехника. Не зря же два года числился студентом по трубам и механизмам. Это давало мне внутреннюю уверенность в то, что я он и есть. Но весь мой маскарад полетел к чёрту, когда я увидел хозяйку. Она была моложавая копия НН. Я растерялся и честно признался кто я и от кого. Впрочем, о кладе умолчал. Не говорить всю правду, не означает лгать.

Несколько часов пятидесятилетняя хозяйка квартиры расспрашивала меня, как выяснилось, о своей далёкой родственнице НН. Я честно отвечал на её расспросы. Она волновалась, пыталась угодить мне домашней выпечкой и дефицитным чаем. И радовалась, радовалась.

Рассказала историю о их родстве. Оказалось, что отец НН на стороне имел связь с прислугой. Рожденный от этой связи ребенок в последствии жил в семье НН на правах слуги. Сбегая от революционных вихрей, отец НН оставил бастарда одного в пустой квартире. А теперешняя хозяйка квартиры была дочерью этого несчастного.

Не дослушав рассказа, я, под предлогом, что мне надо уйти по работе, вышел вон. На самом деле мне было дурно. Я шёл, не понимая где нахожусь и куда направляюсь, при этом грубо толкая прохожих и прикрывая руками уши, опасаясь, что прохожие добавят перца в рассказ хозяйки.

Сколько разговоров было от НН о чести и благородстве её предков, о её отце офицере. И вдруг, такой пассаж. Заиметь ребенка на стороне. После «облагодетельствовать», взяв родного человека в услужение, а затем просто забыть, как ненужную вещь. А хозяйка. Я же понял от чего она расчувствовалась, узнав о НН. Банально желает укатить на Сейшелы и блаженствовать на берегу океана. Дура. Не знала, что архипелаг ничто иное как сине-зелёная скука и больше ничего. Не даром она рассказала мне, что давно подумывает покинуть Россию. Даже решила продать дачу в Комарово, а квартиру сдать внаём и жить на эти деньги на Кипре или Мальте. Уже следующим утром, после нашей встречи, она должна была бежать на электричку, показывать дачу покупателям. И здесь делец оказался. Какая пошлая мечта.

Нашёл я себя на улице Ефимова. Оглядевшись, я принялся хохотать на всю улицу. Какие радужные краски мне рисовала Сейшельская затворница о Санкт-Петербурге. И что же я вижу - город похожий на полинявший мундир со ржавыми орденами.

А знаете почему СССР рухнул? Само его рождение было ложью. «Землю - крестьянам! Фабрики - рабочим!» Вы посмотрите вокруг. На эти рожи. Вглядитесь в их мутные зеньки. У них грязные души. Ещё вчера все они были добропорядочными и добродетельными и вдруг погрязли в разврате и жестокости. Только ничего не вдруг. Они всегда были такими. Просто их в ежовых рукавицах держали 70 лет. А как дали свободу, так даже самые искушённые в этом деле европейцы ахнули от нашей разнузданности и пошлости.      

Вечером того же дня, у себя дома, лёжа на кровати я снова обрёл способность к мечтанию. Я намеревался получить загранпаспорт и уехать в Америку. Но не для праздности, нет. Я желал ехать в страну возможностей. Как знать быть может в детских мечтах заглядывая за горизонт я видел её.

Оставался вопрос - на какие шиши осуществить мечту? И тут меня словно током вдарило. А ведь хозяйка завтра уедет в Комарово. Можно спокойно вскрыть тайник и толкнуть найденное через одноклассника Ушана. И к мечте.

С трудом пережив ночь, рано утром я уже был на квартире. Пустое помещение неприятно давило тишиной. В воздухе витал приторный запах ванили, источаемый от вчерашних булок. Вот только хозяйка обманула меня. Она не поехала в Комарово. Бизнес леди появилась в квартире именно тогда, когда я орудовал фомкой в камине. А дальше вы знаете, гражданин следователь.

- Ну, ну, паря, не тормози. Вот тебе бумага, перо. Давай, начиная с момента как проник в квартиру. По часам: что, чем, как. Про жизнь на Сейшелах и школу писать не нужно. Ну, а, я, как обещал, замолвлю за тебя словечко. Слово офицера.