Москва. Большая Лубянка. ВЧК

Предисловие

Люди, рожденные в двадцатом веке хорошо знакомы с названием такой организации, как ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия). Сформированная правительством советов для борьбы с контрреволюцией, спекуляцией, комиссия взяла на себя роль не только избавительницы от чуждых элементов, но и  карающего меча революции, безжалостного, жестокого и всеобъемлющего.
В СССР в технической литературе, книгах, фильмах много освещалось о нелегкой работе данной спецслужбы, о подвигах чекистов, о секретных заданиях, которые они мужественно выполняли. Все это мы впитали в себя «с молоком матери». А было ли что-то противостоящее этой организации? Оказывается, было, начиная от белой контрразведки и заканчивая антисоветским центром за рубежом.
История работы некоторых разведчиков, сражающихся против чекистов и Разведупра Красной армии, подробно отражена в романе "Белый меч и Красный щит". За основу взяты события, связанные с историческими реалиями, например: Колыванским восстанием летом 1920 года и первые ростки белой контрразведки в антисоветском зарубежном центре.
За несколько лет до знаменитых чекистских операций «Трест» и «Синдикат», белая контрразведчица Дана Потапова (она же: Соколовская, Анастасия Игнатьева, Анна Фрейзон), в 1920 году была внедрена в Ново-Николаевскую чека и прошла нелегкий путь, оказав Особому отделу ВЧК достойное сопротивление. Ей пришлось упражняться в умственных способностях с такими видными деятелями ВЧК, как Менжинский и Артузов, которые через несколько лет после этих событий обошли своим умением и хитростью генералов: Врангеля, Кутепова и Миллера, руководителей знаменитого РОВСа (Российский общевойсковой союз).  Дана Соколовская  в начале двадцатых годов была вынуждена скрываться от ГПУ (Государственное политическое управление), покинув Париж, она уехала с маленькой дочкой в столицу Болгарии, Софию.

Белый меч и Красный щит.

Книга 2

глава 1

Москва. Большая Лубянка. ВЧК


Дана Соколовская, побывав в Чаусе, а так же в освобожденной от повстанцев Колывани, вернулась в Ново-Николаевск на место службы в здание чека на Болдыревской улице. Начальству уже доложили, что руководитель следственного отдела Малышев пропал, его не обнаружили ни на озере, ни в лесу, ни в полях. Во время опроса у начальства Соколовской пришлось сослаться на красного командира Новикова, она указывала ему место, где последний раз виделась с Малышевым.
Председатель уездной чека Прецикс сидел за столом в кабинете начальника секретно-оперативного отдела и, прищурившись, внимательно наблюдал за реагированием Соколовской на каждый заданный вопрос. Он специально не разрешал ей сесть на стул, чтобы чувствовала, в каком неудобном положении находится перед своим начальником. На столе перед Прециксом лежал официальный документ, в котором располагалась краткая информация: «В течение двух дней откомандировать сотрудницу чека Анастасию Игнатьеву в распоряжение председателя Омской ВЧК Павлуновского. Отъезд Игнатьевой хранить в строжайшем секрете. Подпись: начальник Особого отдела ВЧК, В.Р. Менжинский».
Прецикс искоса взглянул на своего заместителя и, слегка прищурив правый глаз, дал понять, чтобы тот начал опрос сотрудницы.
– Игнатьева, а ну-ка объясни нам недалеким, куда все-таки подевался Малышев? – язвительно поддев, спросил Грачев.
– Не имею представления, Леонид Викторович.
– Анастасия Александровна, не разыгрывай комедию, рассказывай, как все было, – потребовал Прецикс.
– Если коротко, то Новиков собрал отряд и разбил его на несколько групп для розыска бандитов, орудовавших в районе Чауса. В четырех километрах от села, в небольшом лесу на нашу группу напали мятежники и в завязавшейся перестрелке с нашей стороны два чекиста, и сельский активист были убиты. Видимо услышав выстрелы, к нам на помощь подоспел отряд разведчиков, но в перестрелке с мятежниками основная часть красноармейцев погибла. Малышева ранили в руку. Без всяких возражений с моей стороны, он приказал мне возвращаться в Чаус, а сам остался в лесу ожидать помощь.
– Это полное безрассудство, почему он не отправился с тобой? – спросил Гранов.
– Не могу знать и тем более я не могла ослушаться приказа своего начальника.
– Вернее своего любовничка, – съязвил Гранов.
– Леонид, прекрати! Это к делу не относится, – Прецикс одернул помощника и кивнул Соколовской, – продолжай, но подробно.
– После того, как мы расстались с Малышевым, я пошла по дороге к селу Чаус, скрываясь за кустами и деревьями, но через какое-то время за спиной снова услышала выстрелы. Мелькнула мысль вернуться, но не могла ослушаться приказа. Для меня так и осталось загадкой, что случилось с Малышевым? Было бы замечательно, если он останется живым, – печально произнесла Соколовская. В душе она продолжала верить в чудо, что Василий помог Матвею и Михаилу выбраться из оцепления красных войск и пробраться к повстанцам во Вьюны.
– Оставшиеся в живых бойцы разведчики утверждают, что именно Малышев и неизвестные люди стреляли в них и в командира красного разведотряда и убили его. Ты ведь была с ним вместе, кто помогал Малышеву? – спросил Прецикс.
– Когда мы с Малышевым находились в лесу, чекисты Мещеряков, Копылов и сельский активист Божаев укрылись недалеко. Началась стрельба, Малышев приказал мне укрыться за деревьями, а сам поспешил на выстрелы. Я совершенно не понимала, что там творится, одним словом – неразбериха. Скорее всего, за лесом в тылу и с обоих флангов наступали мятежники, а красноармейцы, как раз отбивались. Я притаилась, а когда стрельба утихла, вышла из леса. В поле лежали трупы красноармейцев. Я позвала Малышева и он отозвался. На его рукаве проступала кровь. Мы вернулись в лес, и я перевязала ему руку. Я спросила, где люди из нашей группы? Малышев ответил, что они погибли. Мы опасались, что бандиты вернутся, и Малышев срочно отправил меня в Чаус.
– Если все обстоит именно так, как говорит Игнатьева, мятежники могли взять Малышева в плен, ведь его ранили в руку, – предположил Гранов, – нужно срочно объявить его в розыск, много вопросов к нему накопилось. Игнатьева, а теперь разъясни еще одну ситуацию, ты была рядом с Малышевым в тоннеле, когда убили нашего агента. Что скажешь по существу?
– В тот день поздно вечером Малышеву поступил сигнал, что агент чека просит о помощи, нужно было срочно добраться до Переселенческого пункта и решить какой-то вопрос.
– От кого поступил сигнал? – спросил Прецикс.
– Не могу знать. Как я поняла, вас не было на месте, и Малышев взял на себя ответственность помочь агенту. Мы были на дежурстве. Василий спросил, пойду ли я с ним? Конечно, я согласилась. Мы встретились с агентом на Сибирской улице, и он что-то объяснил Малышеву, после этого мы втроем направились на Владимировскую улицу. В тоннеле нас остановил патруль. Агент чека внезапно выстрелил, патрульные в ответ открыли огонь, и попали в агента. После инцидента Малышев отправил меня в общежитие, а утром мы вместе явилась на сборный пункт в Красные казармы.
– В рапорте начальник патруля указывает, что выстрел в агента произвели с наружи тоннеля, – уточнил Гранов.
– Как вы себе это представляете? Когда прозвучали первые выстрелы агент находился в тоннеле. Да, я подтверждаю, он успел выскочить из тоннеля, но упал от него в шагах пяти...
– Ладно, разберемся, – прервал Соколовскую Прецикс, – Игнатьева, как ты вообще могла без моего приказа покинуть рабочее место?
– Август Васильевич, вы были в отъезде. Малышев спросил меня, хочу ли участвовать в операции по ликвидации бандитов. Я сочла нужным быть там, где находятся мои боевые товарищи, то есть на фронте и вести следствие над преступниками-бандитами…
– Вот только давай обойдемся без пафоса, – перебил Соколовскую Прецикс, – я предупреждал, что ни сегодня, завтра тебя могут отправить в Омск. А если б тебя убили, неужели не могла сослаться на меня.
– Простите, Август Васильевич, не вижу смысла оправдываться дальше. Я виновата перед вами.
– Ты говорила Малышеву, что тебя направляют в Особый отдел в ВЧК? – неожиданно спросил Гранов.
– Никак нет, я сохранила это в тайне.
– Ну, смотри Игнатьева, если Малышев отыщется и мы докажем, что он вражеский агент, машинально станешь его соучастницей, под трибунал пойдешь, – пригрозил Гранов.
– Хватит! – одернул Гранова Прецикс, – значит так, Игнатьева, у тебя полтора суток на сборы, немедленно передашь свои дела под роспись другому работнику. Отдохни и послезавтра полуденным поездом отправишься в Омск. Тебя встретят на вокзале.
– Я одна еду? – спросила Дана, вспомнив предупреждение Матвея, что в Москву должны еще кого-то отправить.
– Конечно одна, а тебе что, одной скучно? – с ироний спросил Прецикс.
– Нет, Август Васильевич, я просто так спросила.
Председатель чека взял со стола документы и, поднявшись, направился к выходу.
– Игнатьева, задержись-ка на минутку, – попросил Гранов. Дождавшись, когда Прецикс выйдет за дверь, предложил сесть и, уставившись на нее холодными глазами, продолжил, – знаешь, Соколовская, я почему-то тебе не верю, у меня чутье на таких, как ты. Как бы ты не перекрашивалась из белого в красный цвет, но будь моя воля, я бы тебя расстрелял еще год назад.
– Вообще-то у меня сейчас фамилия Игнатьева и еще, товарищ начальник, знаете, какая среди людей бытует хорошая поговорка: бодливой корове Бог рог не дал.
– Что?! Совсем обнаглела, потаскушка белогвардейская…
– Гранов, оставьте свои оскорбления для какой-нибудь другой овечки, я не намерена отвечать на ваши непредсказуемые вспышки гнева. Расстреляли бы, да не вышло, по-вашему. Обещаю, если мы когда-нибудь с вами встретимся, я приложу все усилия, чтобы та встреча стала для вас последней. И учтите, если со мной что-то случится, и я не доеду до Омска к Павлуновскому, вся ответственность ляжет на вас. Я изложила все претензии на ваш счет в письме и в случае моей гибели оно будет немедленно доставлено в особый отдел вэчека и заметьте, не Павлуновскому, а товарищу Менжинскому.
– Так вот, как ты все повернула! Осмелела, страха больше не боишься. Очень жаль, что некоторые наши товарищи не хотят мне верить, ты же затаившийся враг, тебе удалось изобразить из себя невинную жертву белого террора и обмануть Прецикса с Павлуновским. Я бы такого не допустил. Но ничего, я постараюсь тому же Менжинскому отправить подробный рапорт и как бы ты не выкручивалась, тебя все равно признают врагом советской власти. А теперь пошла отсюда вон!
Помня наставления Малышева на счет Гранова, Дана решила оставить за собой последнее слово.
– Смею напомнить, ваша мерзкая похоть не останется безнаказанной, как только я окажусь в центре, я тоже дам знать кому следует, какой стервец орудует среди чекистов грязными методами.
Дана, смело взглянув Гранову в глаза, высоко подняла голову и спокойно вышла из кабинета. Закрыв за собой дверь, она зажала рот ладошкой и неожиданно для себя, вспрыснула. Ей самой понравилось, как она первый раз за все время работы с Грановым, «окатила его ледяной водой».
Придя в общежитие в свою тесную комнатушку, Соколовская села на стул и, оглядевшись по сторонам, печально подумала: «Ну, вот, одно осиное гнездо меняю на другое, но там уже будет большевистский рассадник. Помнится, ездила в Москву и радовалась. Сколько хороших воспоминаний осталось. Теперь Москва – столица совершенно другой страны. От прежней России мало что осталось и, похоже, возврата не будет. Большевики заполонили весь город, разные там делегаты соввласти съехались со всей страны. Деревенские, волостные обыватели, взбудораженные революционными лозунгами, и мотивированные красным военным переворотом наводнили Петроград и Москву».
Впереди Соколовскую ожидали настоящие испытания, придется мобилизовать свой ум, чтобы перевоплотиться в настоящую революционерку и научиться давать отпор врагу, вставшему на пути. Будет нелегко, но она должна стать сметливой, сдержанной, скрытной, поэтому будет выкладываться по-полной. Преданность и прилежность стоят на одном из первых мест, чтобы красные начальники поверили и доверяли ей выполнять свои сокровенные замыслы. С этого дня предстоит окончательно отойти от мирной жизни и вступить в ряды большевистской партии, либо там, куда ее призывают, нужны верные дочери революции. В первую очередь необходимо тщательно обдумывать все поручения чекистов, с осторожностью подпускать к себе новых знакомых, анализировать разные ситуации и выискивать благоприятные выходы.
Василий с Матвеем не зря предупреждали Соколовскую о предполагаемых чекистских провокациях, это будут суровые проверки, которые могут стоить жизни, если упустить важные моменты. Пока белые контрразведчики с ней не свяжутся и не начнут помогать сведениями, Соколовская может рассчитывать только на себя, а это значит, необходимо реорганизоваться, внимательно следить за сотрудниками чека, больше получать о них сведений. Предупреждать аресты сослуживцев, готовить ликвидацию оперативных агентов чека и тщательно заметать следы. Если в прежнее время рядом с Даной находился друг Василий Малышев, то теперь она нуждается в другом человеке, который будет помогать добывать разные сведения и подстраховывать. Небезопасно доверять тем, кого чекисты обучают в центре, там не будет друзей, одни враги, за исключением тех, кто имеет тайную связь с белой контрразведкой, но и среди них могут оказаться провокаторы и предатели. Многое будет зависеть от ее сообразительности, выдержки и расчета.
Дана долго не могла уснуть, думая о Матвее, Василии и Михаиле. «Что будет с Васей, если вернется в чека, как снимет с себя тяжкие обвинения? Смерть агента в тоннеле и гибель командира с красными бойцами под Чаусом – прямое доказательство его участия в антисоветских действиях. Хоть бы Вася остался с повстанцами. Господи, как они там, смогли ли доехать до Вьюнов или укрылись в другом месте? Матвей, милый, как хочется многое тебе сказать, побыть с тобой рядом пока не поправишься».
После стремительно меняющихся событий и расставания с дорогим мужчиной, Дане не раз грезилось, как она нежно обнимает Матвея, целует и признается ему в любви. Но иногда в ее памяти всплывал образ мужа Петра, которого раньше самозабвенно любила. В такие моменты она пыталась сравнить свои чувства к обоим мужчинам. Но получалось, любовь к Матвею оказывалась другой, не такой, какую испытывала к Петру. Дана для себя отчетливо поняла, что сильное чувство, возникшее впервые не сравнить с последующим, оно сохранилось в памяти навечно. Но теперь ее сознание не покидала мысль: Петр больше не вернется. Что ждет их с Матвеем, встретятся ли они когда-нибудь? Дана не могла предугадать, ведь она покинет Россию, и кто знает, возвратится ли вновь на родину.
На следующий день с утра Соколовская решила сходить в Алтайскую лавку, которую навещала в экстренных случаях. Купив свежий мед, передаст короткое сообщение связному лавочнику. «Рано или поздно, – размышляла Дана, – кто-то из контрразведки появится в городе, они будут знать, что меня отправили в Москву».
Соколовская непроизвольно постучала в дверь и вошла внутрь. За прилавком находился совершенно другой человек, а не услужливый пожилой мужчина, который был связным в белой контрразведке. Дана поздоровалась и, указав на этикетку с медом, спросила:
– А где Василий Сидорович, или вы сегодня его замещаете? Мне бы вот этот сорт.
– Уважаемая, он здесь больше не работает.
– А что случилось, его перевели в другое место? – спокойно спросила Дана.
– Меня три дня назад наняли работать в лавке. Я краем уха слышал, что продавца пришли арестовывать, кто не знаю. Говорят, продавец стал стрелять, короче, его убили.
– Какой ужас! О боже, Василий Сидорович казался таким милейшим человеком, – искренне высказалась Дана.
Попрощавшись с продавцом, Соколовская вышла из лавки и по дороге в общежитие изредка оглядывалась, проверяя, нет ли за ней слежки. Придя в комнату, стала обдумывать создавшуюся ситуацию. «Плохо то, что никто не предупредил меня, и я появилась в лавке. Если Василий Сидорович действительно погиб, то за лавкой установлено наблюдение и не исключаю, что продавец является агентом чека. Чеканутые шли наверняка, теперь, явка провалена. Нет смысла идти к другому связному. А вдруг за мной следят, сразу заподозрят, а еще будет нелепицей с моей стороны, если и там провалена явка. После подавления восстания многих проверяют, подозрительных арестовывают. Скорее всего, кто-нибудь под пытками проговорился. Василий Сидорович опытный связной, он не мог попасться на мелочи, значит, кто-то действительно сдал его чекистам. Представляю, как бы возликовал Гранов, если бы уличил меня в контрреволюционных действиях и арестовал при встрече со связным. Ах, Василий Сидорович, вы ценой своей жизни спасали нас. Царство вам небесное и светлое место».
После обеда к общежитию подъехала двуместная повозка, на заднем сидении сидел молодой человек в форменной одежде. Дана узнала его, это был работник транспортной чека Лосьев. Поздоровавшись с Соколовской, он объяснил, что послан Прециксом помочь с поклажей, и проводить ее до вагона. Извозчик помог перенести два чемодана с вещами. Лосьев проводил Дану до перрона, где уже стоял пассажирский состав в ожидании отправки. Посадив ее в вагон, помог занести чемоданы в купе и, попрощавшись, вышел. Громко просигналил паровоз, вагоны дернулись и поезд отправился в Омск.
По подсчетам Даны поезд должен приехать в Омск глубокой ночью. Хоть ее предупредили, что встретят, но все равно тревожилась, если что-то пойдет не так, придется до утра задержаться в здании вокзала, не пойдет же она ночью разыскивать здание ВЧК.
По прибытию в Омск Соколовскую на перроне встретил молодой мужчина в военном обмундировании, он возил на служебной машине председателя ВЧК Павлуновского. Они прошли на территорию, прилегающую к вокзалу, где находился автомобиль. Чекист был молчалив и совсем не задавал вопросов, только молча, кивал и помог Дане перенести багаж в номер гостиницы.
На следующий день утром все тот же мужчина отвез Соколовскую в здание, где располагалось управление ВЧК Сибири. Дана первый раз увидела Павлуновского, при встрече с которым трепетали все уездные чекисты. Это был молодой мужчина, тридцати двух лет от рождения, от больших залысин на высоком лбе, его лицо казалось вытянутым, в глаза бросался массивный подбородок.
– Здравствуйте Анастасия Александровна! Как добрались?
– Добрый день Иван Петрович. Рада с вами познакомиться, много слышала о вас хорошего от товарища Прецикса. Доехала хорошо, устроилась в гостинице. Спасибо вам за заботу.
– Здесь вы недолго задержитесь, через три дня в Омске останавливается поезд, следующий из Владивостока в Москву. В литерном вагоне на вас отдельно забронировано купе. Надеюсь, Прецикс вам объяснил, что вами заинтересовались товарищи Дзержинский и Менжинский, вас направляют для выполнения особо важного задания. От себя добавлю, миссия чрезвычайно секретная и не подлежит огласке. Имейте в виду, разглашение секретных сведений строго караются по закону, чека всегда начеку, – закончил Павлуновский своей любимой поговоркой.
– Я понимаю, Иван Петрович. Можно один вопрос?
– Да, конечно.
– Мое прошлое или вернее сказать родственные связи могут как-то негативно отразиться на моей будущей службе?
– Все это отразилось бы на вас год назад, но, тем не менее, вам доверяют и готовы работать с вами дальше. Прецикс выдвинул вашу кандидатуру и после изучения вашего личного дела я поддержал его прошение, в центре утвердили. Я понятно выразился?
– Вполне, я удовлетворена.
– А теперь Анастасия Александровна, ответьте, что произошло между вами и Грановым?
Соколовской не было смысла утаивать что-то от Павлуновского, и она рассказала все как есть, даже не утаила об «отношениях» с Василием Малышевым.
– До меня доходили слухи о непристойном поведении Гранова в отношении женщин, я уже разговаривал на эту тему с Прециксом. Скоро наше управление должно переехать в Ново-Николаевск, как только прибуду на место, постараюсь закрыть этот вопрос с Грановым. Можете идти Игнатьева, перед отъездом мы еще раз встретимся, получите кое-какие документы и деньги на дорогу.
В целях строжайшей секретности Дану Соколовскую провожал на поезд все тот же водитель Павлуновского. Он помог молодой женщине пронести багаж и посадил в вагон. Поезд тронулся, увозя Дану в неизведанное и тревожное будущее. Все, теперь она окончательно уверовала – ее ждет столица. Если во время поездки никто из белой контрразведки с ней не встретится, значит, появление связного нужно ожидать в Москве.
Соколовская расположилась в купе одна. Павлуновский предупредил, что до самой Москвы к ней подсаживать никого не будут, таков приказ был дан начальнику поезда и проводнику. На непредвиденный случай Дане выдали служебный револьвер, но в сумочке у нее хранился неизменный браунинг. Иногда она прятала его за корсажем. Время неспокойное, всякое может случиться, кто-нибудь может пристать к красивой, одинокой женщине, поселившейся в купе. Павлуновский приказал снабдить ее продуктами и настоятельно рекомендовал не ходить в ресторан, чтобы не привлекать мужчин своей впечатляющей внешностью. И к тому же, вагон-ресторан находился в середине состава и, сообщение между вагонами не везде существовало, людям приходилось сидеть в ресторане до следующей стоянки поезда. Так что Дане пришлось привыкать к одиночеству. Но скучать было некогда, она с интересом изучала книги, полученные накануне поездки от посыльного из белой контрразведки, в них разъяснялось, как разведчику вести себя в крайне трудных условиях и знакомилась со службой филеров жандармского управления бывшей России. Но одна из книг была уникальна и после прочтения у Даны создалось ценнейшее представление о разведке и контрразведке. Это была книга, написанная генерал-майором Рябиковым о разведывательной службе мирного и военного времени. Книга была не только ценная, но и опасная, так как чекисты за ее содержание и запрещенное владение могли привлечь к жестокому наказанию. Но на случай конспирации блок был обернут в обложку с названием «Вишневый сад» А.П. Чехова.
Поезд пересек Урал и достиг крупной станции – Казани. За окном купе солнце медленно катилось к закату. После того, как состав тронулся, кто-то тихо постучал в дверь купе. Дана насторожилась, проводник в такое время никогда не беспокоил. На всякий случай положила браунинг под подушку. Стук повторился, отозвавшись в сердце Соколовской радостным событием – это был условный сигнал, оповещавший, что прибыл связной. Она открыла дверь и, увидев молодого человека с худощавым лицом, с тонкими, загнутыми на концах усиками, спросила:
– Гражданин, что вам нужно, очевидно вы ошиблись купе?
Данная фраза слово в слово являлась паролем. Дана с замиранием ждала ответа.
– Госпожа Игнатьева, не волнуйтесь, я отниму у вас буквально семь минут. Разрешите представиться – Михаил Всеволодович.
– Заходите скорее, нас никто не должен видеть, – обрадовавшись, сказала Соколовская и, взяв гостя за рукав пиджака, увлекла в купе. В целях строжайшей конспирации к Соколовской надлежало обращаться по фамилии, присвоенной чекистами.
– Анастасия Александровна, как вам дорога, все хорошо?
– Все превосходно, никаких злоключений. Слава богу, что вы пришли, грешным делом я уж подумала, что придется ждать связного в Москве. Михаил Всеволодович, извините за нетерпение, есть какие новые сведения о нашей Ново-Николаевской группе, об Учителе?
– К сожалению, пока тихо. В уезде неспокойно после подавления восстания, чекисты и красноармейцы лютуют, идут глобальные аресты, многие наши попали в тюрьму по чистой случайности. У кого были надежные документы, тем удалось избежать ареста.
– Я понимаю, – печально произнесла Дана, – давайте перейдем к делу.
– Значит так, никаких записей делать не нужно, запоминайте. Раз вас направили в Москву, то со временем узнаете конечную цель вашего вызова в Вэчека. Возможно, в ближайшее время с вами свяжется наш контрразведчик, запомните его инициалы – это Серокозов Алексей Дмитриевич. Пароль и отзыв между вами новый, запомните его. Вот вам небольшой саквояж, центр посылает кое-какие зашифрованные документы и деньги. Здесь для вас гостинец, положили кое-что из еды. Анастасия Александровна, будьте очень внимательны и осторожны. Если возникнет острая ситуация и понадобится наша помощь или необходимо будет передать что-то срочное, обратитесь в особый отдел вэчека к товарищу Хазарову Владимиру Егоровичу – это наш человек, но только в вынужденном случае.
Соколовская передала зашифрованный текст, адресованный полковнику Мезенцеву и, кое-что объяснила на словах.
– Цель, с которой Павлуновский направляет меня в Москву, действительно до конца неясна. Говорит, что я должна выполнить какое-то особое задание. С его слов меня к этому делу привлекли Дзержинский и Менжинский. Как видите, одиозные личности из руководства Вэчека что-то хотят от меня, скорее всего это связано с моими родителями и заграницей. Еще один важный момент, в Москву меня направили не одну, из Ново-Николаевской чрезвычайки еще кого-то мобилизовали, об этом предупреждал Матвей Гольцов.
– Анастасия Александровна, мы постараемся узнать, кого еще направили. Рад был воочию увидеть вас и побеседовать. К сожалению, вынужден вас оставить, на ближайшей станции я перейду в другой вагон. Нельзя подвергать вас опасности. Еще раз прошу, будьте осторожны.
– Так вы тоже в Москву едете?
– Да, и возможно мы с вами увидимся. До свидания, и счастливого пути.
– Спасибо Михаил Всеволодович, и вам всего доброго. Прошу вас, если будет возможность связаться с Мезенцевым, передайте ему, я очень жду вестей о нашей группе.

Прибыв в Москву на Казанский вокзал, Дана опять была удивлена, на перроне у вагона ее встретил мужчина среднего возраста и, представившись сотрудником ВЧК, показал удостоверение. Взял чемоданы и проводил Соколовскую к машине. По дороге они обмолвились несколькими словами.
– Как вы узнали, что нужно встречать именно меня?
– Ну, во-первых, мне известен номер вагона, во-вторых, у вас впечатляющая внешность и к тому же у меня с собой ваша фотография.
– Я так и подумала, – улыбнувшись, произнесла Дана.
Проезжая по Большой Лубянке, шофер доехал до главного управления и свернул налево в Варсонофьевский переулок, где были расположены гостиницы и общежития-коммуны для сотрудников чека.
Комендант общежития заранее был оповещен и поселил Дану в небольшую отдельную комнату на втором этаже. Единственное окно выходило во внутренний небольшой скверик, расположенный между домами. В углу возле окна стояла небольшая железная печка – «буржуйка». В противоположном углу лежало несколько поленьев, что по тем временам являлось острой нехваткой. Проживающие сами добывали себе топливо, только по особому распоряжению ВЧК комендант общежития выдавал некоторым жильцам несколько поленьев для отопления. Вдоль стены располагалась узкая железная кровать с сеткой, на которой лежал матрац и остальные постельные принадлежности. У другой стены находился небольшой столик, над которым висел шкаф для посуды. По бокам стола разместились два стула. Дана оглядела убогое жилище и тяжело вздохнула, вспомнив петроградскую благоустроенную квартиру, в которой провела счастливое детство и юность.
На следующий день Соколовская явилась в здание ВЧК на Большой Лубянке и, получив пропуск, прошла на третий этаж в кабинет Менжинского. Поздоровались, разговор получился коротким и деловым. Встреча больше походила на оформление в отделе кадров. Получив некоторые ответы на свои вопросы, Менжинский попрощался с Соколовской, порекомендовав ей зайти к своей секретарше и получить служебные документы, в том числе и карточки на питание.
В столовой на Большой Лубянке располагался буфет, но его посещали не все сотрудники ВЧК, а только те, кто отоваривался по спецкарточкам, на которые можно было получить продукты: хлеб, сахар, чай, масло. Все это можно было найти в Москве на рынках за умопомрачительную цену, к сожалению, в магазинах достать продукты было трудно.

Для того чтобы быть уверенным в чекистской сотруднице Анастасии Игнатьевой, получившей в Московском центре псевдоним – Анна Владимировна Фрейзон, заведующий особым отделом ВЧК обязан проверить ее на надежность. Так было всегда, даже во времена борьбы с царской охранкой большевики проверяли своих членов экстремистских групп. Если среди них оказывался предатель, его незамедлительно казнили, и это было наглядным примером для других.
«Необходимо устроить ей обязательную проверку, перед тем, как она поступит в учебный центр на курсы разведки», – размышлял Менжинский, просматривая личное дело Игнатьевой-Соколовской.
Вячеслав Рудольфович – мужчина средних лет, с удлиненным торсом, с подвижными руками, с пошатывающейся походкой из-за болезни спины. Носил пышные усы. Из-за ухудшения зрения пользовался пенсне. От непрерывного, большого объема работы он выглядел уставшим. Умный, обладающий хорошей интуицией, Менжинский с легкостью включался в любое дело, особенно если оно касалось разведки и большевистской идеологии.
Изучая личное дело и характеристики от Прецикса и Павлуновского, он наткнулся на знакомую фамилию – Соколовский. Год назад они с Артузовым разрабатывали дело о заговорщиках. Так вот, эти самые заговорщики оклеветали преподавателя высшей математики Соколовского, перед которым после следствия пришлось извиниться. «Интересно, имеет ли преподаватель Соколовский какое-либо отношение к расстрелянному мужу Даны Соколовской? Нужно проверить эту информацию».
Менжинский, вызвал к себе особо уполномоченного ОО ВЧК Артузова. Это был молодой мужчина лет тридцати, среднего роста, широколицый, с короткой стрижкой волос, зачесанных назад. Он носил усы и небольшую «профессорскую» бородку. Заходя в кабинет начальника, Артузов не переставал удивляться обстановке: кресла, диваны, обтянутые кожей и, пожалуй, главный «лежак» заведующего ОО ВЧК, на котором он «вечно» лежал. Болезнь не позволяла Менжинскому долго сидеть, потому он часто принимал посетителей, полулежа на диване.
Менжинский объяснил Артузову суть дела.
– Артур, Павлуновский прислал в Москву для обучения на курсы разведки трех исполнительных чекистов, но хочу заметить, одна из них не пролетарского сословия, потомственная дворянка из семьи отставного генерала Потапова. К тому же была замужем за белым офицером, фамилия ее Соколовская. В Ново-Николаевской чека она работала под фамилией Игнатьева, у нас она будет числиться Анной Фрейзон.
– Вот как, значит одна из сотрудников – женщина. Кстати, недавно мне пришлось изучить дело Потапова, бывшего начальника особого отдела Петроградского жандармского управления. Он эмигрировал с женой во Францию и теперь живет в Париже, а жаль, в России у него была бы одна дорога – до расстрельной стены.
– Потапов служил в контрразведке и не имел отношение к полицейским органам. Плохо то, что в эмиграции он изменил России и теперь преподает в Парижском военном учреждении.
– А что еще от них ждать, эти военные чиновники с легкостью переходят на сторону врага.
– Артур, об отце Анны Фрейзон мы поговорим отдельно, а пока займемся дочерью. Прежде чем привлечь к борьбе с антисоветскими деятелями за границей, ее стоит проверить, какой окажется в деле, не подведет ли, в общем, займись ею лично.

Артузов, скрупулезно изучая дело Фрейзон, старался понять, какое теперь значение имеют для нее родственные чувства к родителям и сестре, притупились ли они, пока работала в чека, ведь однажды встретившись с ними, придется сдерживать свои эмоции, или разыгрывать из себя любящую и благовоспитанную дочь. Артузова заинтересовал один документ из личного дела – акт допроса, указывающий, что Фрейзон действительно была замужем за белым офицером и, в ее памяти он сохранился прекрасным мужем и замечательным человеком – это немного настораживало.
Еще в апреле месяце сего года Дзержинский, издав приказ, внес изменения в ОО ВЧК, в нем говорилось, что после разгрома шпионских антисоветских организаций в России, нужно готовить своих разведчиков к заброске за рубеж. Именно после этого приказа Дзержинский передал Менжинскому, а тот Павлуновскому, чтобы подбирали людей, преимущественно толковых чекистов для подготовки и заброске их на запад. Павлуновский дал задание Прециксу, чтобы подготовил к отправке в центр двух Ново-Николаевских сотрудников чека. В июле месяце Павлуновский по отдельности отправил в Москву трех чекистов, одним из кандидатов стала Анастасия Игнатьева, а вторым – Иван Щербаков. По протекции Павлуновского третьим кандидатом стал действующий сотрудник СОО ЧК города Омска – Черкасов Алексей, ранее служивший в Разведывательном управлении Красной армии. Он был убежденным сторонником революции и зарекомендовал себя деятельным сотрудником секретно-оперативного отдела Омской чека. Здесь в московском центре Черкасову присвоили псевдоним – Глеб Михайлович Гутерман, а Щербакову – Кудесников Владимир Иванович. Готовить разведчиков предполагалось по специальной программе для последующих оперативных акций против белоэмигрантов.
Чтобы устроить проверку Фрейзон, Артузов пригласил к себе в кабинет Гутермана и в завязавшемся разговоре Глеб Михайлович предложил довольно оригинальное решение данного вопроса. Речь шла о бывшем белом контрразведчике капитане Пожидаеве, расстрелянного как врага советского государства, а созданная чекистами легенда поможет проконтролировать дальнейшие действия Фрейзон.
Артузов, не откладывая, поднял из архива дело Пожидаева, кое-что нашлось из его прежней жизни, из допросов самого капитана и знающих его ранее соратников. По такому случаю пришлось послать Гутермана в Петроград к ныне здравствующей матери Пожидаева. Во время разговора он получил много тонких деталей для последующих действий чекистов. Артузов согласовал план проверки с Менжинским и, подключив к делу Гутермана, в деталях обговорил с ним легенду о расстрелянном Пожидаеве. Конечно не факт, но, если Фрейзон имеет отношение к белой контрразведке, то откликнется на предложение «Пожидаева» познакомиться. Тогда он должен знать пароль, который чекисты в принципе не могли иметь. Руководители ВЧК все же рискнули подослать Гутермана к Соколовской, с целью выведать насколько надежны и верны ее революционные взгляды. По выдуманной легенде Глеб Гутерман ранее был знаком с Петром Соколовским и, войдя в контакт с Фрейзон, должен передать ей важные сведения о готовящейся операции чекистов в центре белой эмиграции в Париже. Необходимо обыграть дело так, чтобы Фрейзон передала секретные сведения своему отцу генералу Потапову, предупредив об опасности, исходящей от ВЧК. Если Анна придет к начальству и доложит о встрече с агентом белой контрразведки и сдаст его чекистам, то уровень доверия к ней значительно возрастет. Если же сведения будут переправлены в центр белой эмиграции без ведома чекистов, с Фрейзон нужно будет кончать. Хотя, как размышлял Артузов, какое-то время с ее помощью можно поиграть в «темную» и использовать в дальнейшем, пропуская через нее ложную информацию, но относиться к Фрейзон необходимо как к заклятому, затаившемуся врагу и, обучать в центре по сокращенной специальной программе, чтобы она не заподозрила подвох.

В один из августовских дней Дана Соколовская до начала обучения решила побывать в особо памятном месте. Доехав до Неглинской улицы, остановилась перед зданием бывшего ресторана Эрмитаж. Тяжело вздохнула, вспоминая, как в те памятные дни познакомилась с Петром, и они посетили ресторан. Теперь это красивое трехэтажное здание занимала Американская миссия.
Вернулась к общежитию в Варсонофьевском переулке и направилась в центр, где в одиннадцатом доме на Большой Лубянке проводились занятия. Инструкторы занимались отдельно с каждым курсантом, все были разобщены и естественно не могли друг друга видеть.
В этот день стояла теплая, солнечная погода. Дана, как всегда, не меняя маршрут, шла по Варсонофьевскому переулку. Дул свежий ветерок, поигрывая светлыми локонами. Она услышала за спиной четкие шаги. Остановившись, оглянулась и увидела, как к ней приближается человек. Соколовская насторожилась, когда к ней подступил мужчина среднего роста, плотного телосложения и, остановившись, удивленно воскликнул:
– Дана Петровна! Вы же Дана Соколовская?
– Вы ошиблись, гражданин.
– Но, как же так, Дана Петровна, неужели вы меня не узнали? Вспомните, семнадцатый год, Петроград, вы приходили со своим мужем Петром на квартиру к моей матушке Серафиме Пожидаевой, у нас тогда состоялся вечер встречи друзей. Петр буквально на несколько дней приехал с фронта. Вы выглядели такой счастливой парой. Разрешите представиться, я Семен Александрович Пожидаев, мы с вашим мужем были дружны и учились вместе в Омском кадетском корпусе, а потом воевали в одном полку. Неужели вы меня не помните?
Действительно, Дана вспомнила тот июльский вечер, когда Петр пригласил ее на встречу и, они приехали на квартиру расположенную в четырехэтажном доме рядом с Конюшенной площадью. Но она не могла вспомнить именно этого мужчину, ведь на вечере собралось человек десять офицеров, а то и больше, тогда они бурно обсуждали военную и политическую обстановку в России.
– К сожалению, вы ошиблись, я не Соколовская, – Дана улыбнулась и зашагала по тротуару вдоль узкой улочки.
– Подождите, не уходите, я хочу рассказать вам об одном эпизоде на той самой встрече, может, вы вспомните меня. Мы тогда с Петром приехали в Петроград с фронта из Могилева после создания Союза офицеров. Вспомните хорошенько, как собравшиеся у моей матери офицеры резко обсуждали то собрание: одни приветствовали февральскую революцию, но склонялись к старому режиму и хотели продолжать войну. Другие тоже приветствовали революцию, но хотели перемен и были против продолжения войны.
– Зачем вы все это рассказываете, я ведь все равно не та женщина, вы просто обознались.
Дана продолжала упрямо стоять на своем, хотя припомнила гостеприимную хозяйку и офицеров, лица которых, к сожалению не запомнила. Может, как утверждает этот мужчина он и был капитаном Пожидаевым, но она его не припоминала. Прошло три года и за это время люди изменились внешне и внутренне, те офицеры разделились по классовой принадлежности и разобщили Россию. Вопросов к тем, кого уничтожила советская власть, точно нет, но опасаться стоило тех, кто перешел на сторону красных. Она прекрасно понимала мужа Петра, искренне верившего в патриотизм офицеров, они были за продолжение войны и освобождение захваченных территорий от врага. Петр относился с предубеждением к тем, кто отказывался повиноваться командирам и сочувствовал революционным солдатским комитетам. Дана предположила, что бывший капитан Пожидаев теперь мог придерживаться любой стороны. Если он белый офицер, то вряд ли так смело мог подойти к ней, ведь террор чекистов к белогвардейцам до сих пор не ослаб. Но, если он принял сторону красных, то дальнейшее рассуждение было не к месту, он мог работать на чекистов и быть провокатором, то есть одним из тех, кого они с Михаилом-Охотником и Малышевым так умело ликвидировали в тоннеле. Ей показалось, что сегодняшняя встреча с Пожидаевым в многолюдной Москве, в затерявшемся среди домов и улиц переулке, была невероятна. Как он усмотрел, а тем более вспомнил идущую женщину, одетую обыкновенно, ведь он видел ее всего один раз и то в ослепительном платье? Дана вначале разговора подумала, если Пожидаев является связным белой контрразведки, то должен сразу же произнести пароль. Михаил Всеволодович, с которым она встретилась в поезде по дороге в Москву, снабдил ее новым паролем. Пожидаев ничего подобного не озвучил. Значит, Соколовская обязана помнить предостережения Малышева и Матвея, ее обязательно будут проверять, но, тем не менее, решила сыграть с ним в опасную игру.
– Ну, хорошо, хорошо, допускаю, вы и есть тот самый капитан Пожидаев. Вы можете что-нибудь сообщить о моем муже?
– Дана Петровна, дорогая, разве вы не в курсе?
– В курсе чего?
– Неужели вы не знали, что ваш Петр погиб. Какая ужасная и тяжелая утрата для всех нас.
Дана тяжело вздохнула и, угрюмо посмотрев на Пожидаева, подозрительно спросила:
– От кого вы узнали, что Петра больше нет?
– От вашего отца, Петра Николаевича, это он сказал мне, что Петра расстреляли в белой контрразведке. Случилась какая-то нелепая ошибка, стоившая жизни Петру.
Дана на секунду призадумалась и спросила:
– Вы знаете моего отца?
– Да, знаю, я встречался с ним.
– Когда вы его видели и где?
– Последний раз зимой девятнадцатого, когда был в Париже.
Дана помнила дату смерти своего мужа, это случилось двадцать девятого июня девятнадцатого года и предположила, что такая встреча действительно могла произойти. Но она знала и другое: Петра расстрелял чекист Стрельников, об этом уже знает ее отец. А вот «капитан Пожидаев», почему-то этого не знает. Такие сведения мог дать только председатель уездной чека Прецикс.
Соколовская кивнула и ничего не сказав, направилась к зданию ВЧК. Она несколько раз оглядывалась и ждала, когда переулок опустеет. Затем зашла за угол и подошла к подъездной двери. Дежурный попросил предъявить пропуск.
Дана, рискуя своим положением, еще дважды контактировала с капитаном и узнала от него, что в Москве находится он проездом и скоро отбудет в Монголию, чтобы встретиться с бароном Унгерном. В последнюю встречу Пожидаев обратился к Дане с необычной просьбой:
– Дана Петровна, у вас есть возможность передать своему отцу важные сведения?
– Прежде чем продолжить этот разговор, ответьте на один вопрос: почему я должна вам доверять?
– Поймите, Дана Петровна, я не могу сейчас поехать в Париж или найти другой путь для передачи сведений. В данный момент я могу довериться только вам. Чекисты раскрыли нашу группу, время будет упущено, пока я найду иной способ передать важные сведения.
– Раз вы доверяете мне, то о каких сведениях идет речь?
– Генерал Врангель готовит эвакуацию белого войска в Крыму.
– Врангель готовит эвакуацию! Кто сказал вам такую чушь?
– Вы должны знать, что войска барона не в состоянии отбиваться от нескольких армий, красные стягивают к Крыму огромные войска.
– Ну, хорошо, в чем-то вы убедили меня, однако, почему вы решили, что об этом не знают за границей?
– Об этом может быть, и знают, а вот о покушении на Врангеля…
– Кто ему угрожает? – перебила Дана.
– Нас известили, что в числе приближенных к барону работает агент чека и он передает сведения через женщину, она жена офицера из генеральского штаба. На Врангеля готовится покушение, где оно состоится нам пока неизвестно.
– А причем здесь мой отец, чем он поможет Врангелю?
– Дана Петровна, я не могу передать сообщение в штаб Врангеля по одной простой причине, сейчас у меня нет таких связей.
– А у меня, выходит, есть? – с иронией спросила Дана.
– Я знаю, Петр Николаевич быстрее меня решит этот вопрос.
– Семен Александрович, вы понимаете, что я рискую. Как без рекомендации я могу вам доверять?
– Хорошо, я открою тайну. Вам что-нибудь известно о белогвардейском полковнике Мезенцеве?
– Кажется, где-то я слышала эту фамилию, но никогда с ним не встречалась.
– Так вот, я выполняю его задание, он командир нашей группы и полковник поручил мне доставить эти сведения, но повторяю, к сожалению, наша группа в Москве была провалена провокатором и арестована чекистами, связь прервалась.
Дана действительно слышала о Мезенцеве от Матвея, они были дружны. Она вздохнула украдкой, что-то близкое, родное всплыло в ее памяти. На сердце легла тоска от воспоминаний о последней, прощальной встрече с Матвеем, когда он получил тяжелые ранения. Но она твердо знала, что по легенде полковник Мезенцев погиб, и это обстоятельство было озвучено Малышевым. Еще один минус, чтобы не доверять Пожидаеву, возможно, он настоящий провокатор. В первую встречу Дана подумала, что капитана действительно послали подпольщики из контрразведки, но он не озвучил пароль и это было еще одним огромным минусом, чтобы не доверять Пожидаеву. Она решительно засомневалась в искренности капитана.
Вечером того же дня, Дана еще раз хорошенько обдумала все разговоры с Пожидаевым и утром решила поговорить с Артузовым. Она ничем не рисковала, составляя полный отчет о встречах с «белогвардейским» агентом.
Артузов с нетерпением ожидал дальнейших действий Фрейзон и был отчасти обескуражен таким результатом, ведь в глубине души он не до конца доверял Анне. Ознакомившись с отчетом, Артузов похвалил ее за бдительность, но пожурил, что сразу не пришла с докладом о Пожидаеве, а встречалась с ним несколько раз. Спрашивается, зачем она так поступила?
– Артур Христианович, я действовала по обстановке, не хотелось спугнуть белогвардейского агента. С самого начала у меня были кое-какие подозрения, я хотела с вами поделиться, но было бы чем.
– В чем заключается ваша неуверенность?
– За мной могли установить слежку, ведь как-то нашел меня Пожидаев. Мне пришлось несколько дней внимательно наблюдать за обстановкой: я ходила, скрывалась, присматривалась к прохожим, но ничего подозрительного не обнаружила.
– Что ж, разумно и похвально. Только вот на счет слежки вы оплошали, мы выявили мужчину, следившего за вами.
– Это был Пожидаев?
– Фрейзон, вам не кажется, вы задаете лишние вопросы. Ладно, оставим этот разговор. Вы должны взять документы у Пожидаева и срочно переправить своему отцу, но прежде, мы немного их подкорректируем. Мы продолжим знакомство с капитаном и, если понадобится, арестуем его и допросим.
Под словом «коррекция» Артузов подразумевал обработку информации и согласование с Разведывательным управлением штаба Красной армии. В Разведупре работал секретный сотрудник, который был внедрен в военный штаб генерала Врангеля и соответственно поставлял сведения только своему начальству. Особый отдел ВЧК был крайне заинтересован в дальнейших действиях барона Врангеля и, потому было необходимо «нащупать» цепочку, тянущуюся от ставки Врангеля к антисоветскому центру в Париже, если она существовала в действительности. Когда генерал Потапов отреагирует на сообщение своей дочери и информация дойдет до Врангеля, то Фрейзон окажется неоценимым передаточным звеном между штабом Русской армии и антисоветским белоэмигрантским центром.
Именно на этом тайном «фронте» шла конкурентная борьба между ОО ВЧК и Разведупром, которые в целом подчинялись СНК . Это были первые ростки совместных операций, проводимых советской страной за границей.
Второй, более основательной проверкой для Даны Соколовской был фиктивный расстрел бывшего капитана Пожидаева. Так как по настоянию чекистов он оказался белым контрразведчиком, его решили арестовать, допросить и ликвидировать. Соколовскую пригласили на Лубянку во внутреннюю тюрьму ВЧК. В подвале, в тускло освещенной камере проводился допрос Пожидаева. Кстати, допрос был настоящим и на глазах у Даны показания из него выбивали натурально. Его лицо и по пояс обнаженное тело были в синяках и кровоподтеках. Соколовская с замиранием смотрела на ужасающую экзекуцию и даже с сожалением подумала, что капитан действительно оказался белым разведчиком. После окончания страшного допроса, помощник Артузова приказал Соколовской довершить наказание Пожидаева. Ей дали наган и приказали расстрелять истерзанного белого офицера. Что оставалось Дане, когда на карту была поставлена не только жизнь капитана, но и ее тоже. Она выстрелила ему два раза в грудь. У нее тут же забрали оружие и быстро вывели из камеры. Единственное, чего не учли чекисты, она могла отличить боевой выстрел от холостого и, хотя ее мигом увели, но она заметила даже при плохом освещении, что кровавых ранений Пожидаев не получил.
Соколовская выдержала обе проверки и доказала, что она чекистка, преданная делу революции, теперь ее будут готовить к заданию по-настоящему и в определенный момент она окажется в Париже или в Берлине в одном из антисоветских центров белой эмиграции.