Улыбка нежности. Гл. 5 Продолжение. Провал. Рокова

                Провал

 Следующий учебный год начался как обычно. К уже порядком надоевшим мне географии, истории, и подобным дисциплинам прибавилась новая, а именно, стенография. Это было новенькое и поначалу заинтересовавшее меня дело.  Продолжала я также посещать частные уроки сольфеджио у Бориса Николаевича и фортепьянные занятия с моей любимой Адой Моисеевной. Отличие было только в том, что родители с бабушкой Розой переехали на Профсоюзную улицу в Черемушки, а я поселилась на старом, давно провалившемся топчане у нашей добрейшей и наивной Ези.

 В новой школе коллектив оказался каким-то серым, скучным, просто «болотным». Из учеников меня никто по-настоящему не заинтриговал, и я продолжала встречаться со своими бывшими друзьями из старой школы. Так моя жизнь тихо потекла по запланированному руслу, и ничто пока не предвещало бурных трагических перемен, разразившихся как гром среди ясного неба во втором полугодии учебного года.

 А началось все с того, что каким-то непонятным и удивительным образом я очутилась в новом для себя измерении, а именно: без ранее окружавших меня своей заботой родителей. Вдохнула, так сказать «глоток свободы». И не то чтобы они что-то категорически мне запрещали, а даже совсем наоборот – их присутствие создавало всегда чувство уюта, опоры и поддержки. Но так вероятно устроен человек: часто незаметное ранее состояние подконтрольности ощущается только через некоторое время после того, как резко меняются внешние обстоятельства, и ты вдруг оказываешься в совершенно новом пространстве. Впервые в жизни мои родители вместе с бабушкой Розой, которая, надо признаться, всегда пристально за мной следила, оставили свою любимую девочку Таню наедине с ее школьными заботами и переживаниями, при этом, видимо, надеясь на мой здравый смысл и чувство ответственности за свои поступки.

 Конечно, субботу и воскресенье я проводила в Черемушках у родителей, но остальные пять дней недели мы были отделены друг от друга и связь держали только по телефону. Поскольку в Черемушках еще не было домашней телефонной сети, то переговариваться со мной им приходилось из телефонной будки, расположенной достаточно далеко от дома. В этом новом районе Москвы поначалу много чего не хватало для нормальной жизни человека. Это касалось и удобного транспорта, и домашнего телефона для связи с внешним миром, не говоря уже о продуктовых и промтоварных магазинах. Зато грязи на улицах было, хоть отбавляй. На узкой и длинной тропинке от трамвая к нашему дому лежала такая непроходимая жижа, что иногда в ней легко застревали ботинки, которые иногда и заканчивали в ней свое существование, так как вытащить их из этого «непроходимого болота» было уже невозможно. Так, однажды я с трудом добралась до дома в одном сапоге. Бедному папе, а иногда и маме, часто приходилось тащиться из центра с нагруженными сумками, и к вечеру они так уставали, что им было просто не до меня. Поэтому им ничего не оставалось, как полностью положиться на нашу умную Езю. Тем более никто из них не сомневался, что она хорошо справится с возложенной на нее ответственностью. Но, как говорит мудрая русская поговорка: «человек предполагает, а Бог располагает».

 Постепенно я стала уставать, но не только из-за тройной нагрузки: новая школа, сольфеджио, фортепьяно. К этому еще прибавились регулярные длительные изматывающие поездки домой на субботу и воскресенье с огромным портфелем, папкой для нот и тяжеленными сумками с продуктами и вещами. Так что к концу первого полугодия сильно пострадали от такого напряжения домашние задания по моим «любимым предметам» – географии и истории. Я стала их просто игнорировать и впоследствии так запустила материал, что присутствовать на самих уроках мне было очень стыдно. Я уже не могла ответить на элементарные вопросы преподавателей, а в дневнике появились даже двойки. В результате этого безобразия я нашла очень продуктивный способ облегчить себе жизнь, часто попросту прогуливая мой самый «любимый» предмет географию, а иногда и историю тоже. Поскольку с этих предметов частенько начинались утренние занятия в школе, я притворялась, что плохо себя чувствую, и утром вставала с Ёзиного доисторического топчана на час позже, чем нужно, или же говорила, что первого урока вообще не будет из-за болезни преподавателя. Но вскоре тактику пришлось поменять, чтобы не вызывать излишнюю подозрительность: Ёзя уже начала присматриваться ко мне слишком пристально.

 Неожиданно, у меня в голове сам собой зародился новый вариант прогулов. «Голь на выдумки хитра!» – любимая поговорка моей бабушки Марики оказалась очень верной в моем затруднительном положении. Так вот, прогуливая злополучную географию, чтобы не болтаться по улицам просто так, я придумала заходить в кинотеатр, благо он находился поблизости от школы. Там я каждый раз с огромным для себя удовольствием проводила время за просмотром очередного фильма. Через неделю ко мне присоединилась сидевшая со мной за одной партой Женя Хабарова, нежная, хрупкая, некрасивая блондинка с раскосыми светло серыми глазами и маленькими белыми ручками, очень тихая и интеллигентная. Самое приятное было в том, что наши вкусы чудесным образом совпадали, и мы с большой легкостью выбирали следующий фильм для просмотра. К слову надо сказать, что я часто расставалась с новыми приятелями именно из-за несовпадения вкусов. Меня раздражало мнение собеседника, если я не ощущала внутреннего с ним согласия, именно внутреннего. Мне не хотелось с ним вообще обсуждать любые другие темы, и иногда я резко прекращала нежелательные контакты. Зато те, с кем у меня были общие интересы и мировоззрение, становились в последствие самыми закадычными друзьями. Может быть, этот неумный максимализм сыграл со мной недобрую шутку в моей жизни, но «из песни слова не выбросишь». Так, видимо, на роду было написано…

 Однажды, чтобы посмотреть итальянский кинофильм «Все по домам» со знаменитым в то время актером Альберто Сорди, мы с Женей доехали даже до кинотеатра «Ударник». Он находился довольно далеко от нашей школы – на Котельнической набережной, что было в получасе езды на троллейбусе от Колхозной площади, и в том самом огромном доме, где жили герои нашумевшего тогда романа Юрия Трифонова «Дом на набережной». Фильм настолько нам понравился, что мы решили посмотреть его еще раз вместо следующего урока географии. Но осуществить это нам не удалось, потому что по возвращении домой к Ёзе над моей головой среди ясного неба вдруг неожиданно прогремел первый оглушительный раскат «грома», постепенно набиравшего свою силу в течение нескольких последующих дней.

В то время, когда мы с Женей восторгались, хохотали, всхлипывали и переживали вместе с актером Альбертом Сорди над трагикомичными перипетиями его героя, Ёзе позвонил из школы так понравившийся маме интеллигентный заведующий учебной частью, который, кстати, неплохо преподавал нам историю.
 – Как чувствует себя Таня? – спросил он.
 – Все в порядке. Она в школе, а кто ее спрашивает? – немного опешив, ответила Езя.
 – В школе ее нет. Мы думали, что она заболела... Это говорит завуч школы.
 – Нет, она здорова, но утром она не пошла на первый урок, так как был болен учитель географии, – кротко промямлила Ёзя, почуяв что-то неладное, но втайне надеясь, что еще не все потеряно.
  Завуч не стал ничего ей объяснять, а попросил родителей сегодня же зайти в школу.
Ничего не подозревая, вернувшись якобы из школы, я застала несчастную Ёзю в довольно странном состоянии. На ее лице было какое-то необычное, не свойственное ей воинственное выражение. При этом она была бледная, как полотно.

 – Как тебе не стыдно?! Родителей вызвали в школу!– выпалила она строгим голосом.

  Все дальнейшие события закрутились в ошеломляюще бешеном темпе. Вечером после посещения школы мама и папа пришли к Езе для прояснения ситуации и крупного  разговора со мной. К моему удивлению, они вели себя очень корректно, ничем не выдавая своих внутренних переживаний. Никто меня не ругал и не осуждал. Было видно, что настроение у них было до такой степени подавленное и мрачное, что на выражение бурных эмоций, видимо, не осталось сил. Да и вообще у нас в семье практически никогда никто ни на кого голоса не повышал. Они меня только очень грустно спросили, с каких пор я стала прогуливать школу и почему я так подвела приютившую меня  добрую Ёзю. От их мягкого обращения мне стало совсем худо, я расплакалась и спросила: «Что же теперь со мной будет?». Больше всех меня утешала любимая Ёзя. Она гладила меня по голове и приговаривала: «Ты ведь исправишься, правда?». Всхлипывая еще больше, я кивала головой.

  Все было очень серьезно. Вопрос стоял об исключении меня из школы. Разговаривая с завучем, а потом и с директором школы, родители нажимали на то, что у меня, действительно, очень непростое положение: просто физически не было времени на занятия по некоторым предметам. В конце концов, не меняя своего решения о моем исключении, дирекция пошла нам навстречу, узнав, что мне предстоят вступительные экзамены в музыкальное училище. Меня не выгнали из школы, а, так сказать, освободили от занятий до конца учебного года, но по уважительной причине (кажется, связанной со здоровьем). Кроме того, завуч договорился с дирекцией школы, что меня повторно примут в девятый класс в следующем учебном году, если я не сдам экзамены в музыкальное училище. Получалось, что я как бы остаюсь на второй год в девятом классе.
 
  После всех этих мучительных переговоров со школой было покончено. Папа помог мне собрать вещи, и я окончательно переехала в Черемушки. Так неожиданно, нарушая все запланированные сроки, навсегда закончилась моя прекрасная жизнь на Сретенке. Теперь, из далекого далека мне кажется, что этот период в моей жизни был наиболее интересным и счастливым. Может быть, я и ошибаюсь, но вернусь к этому уже в следующей книге моих воспоминаний.

  Чувство вины заставило меня более интенсивно готовиться к предстоящим экзаменам в музыкальное училище. Кроме того, меня совсем не прельщало опять попасть в ту же школу, где я оказалась в полном провале.

  Тем временем мои успехи в музыкальной сфере радовали не только моих родителей. Ада Моисеевна также была довольна мной, особенно после хорошего отзыва довольно авторитетного преподавателя из училища Ипполитова-Иванова, которого она пригласила для прослушивания к себе домой. Это был давний приятель и бывший сокурсник Ады Моисеевны. Сурового вида грузный и небрежно одетый мужчина похвалил мою музыкальность и еще какие-то качества, но резко раскритиковал технику исполнения. Поэтому мы продолжили интенсивную работу в этом направление вплоть до экзаменов, приглашая его в качестве консультанта еще не один раз.
 
  Ада Моисеевна не была в отпуске уже несколько лет, а тут ей неожиданно подвернулась интересная поездка, которую она очень не хотела пропустить. В том, что я хорошо сдам экзамены и попаду в училище, сомнений у нее никаких не было. Все же она предварительно переговорила с мамой о возможном своем отъезде, совпавшим по времени с моими вступительными экзаменами. Мама, конечно, охотно пошла ей навстречу, не предполагая, что это окажется большой ошибкой, сыгравшей роковую роль в моей дальнейшей судьбе.


                Роковая ошибка

  Наступило время подачи документов в музыкальное училище. К великой нашей радости оказалось, что я могу одновременно представить документы сразу в два училища на выбор. Это давало шанс попасть хотя бы в одно из них. Дело в том, что у меня на руках было два аттестата об окончании музыкальной школы: один об окончании семилетки и второй – об окончании восьмилетки той же музыкальной школы. Это придумала Ада Моисеевна, а очень ее любивший директор нашей школы пошел ей навстречу. Таким образом, ни у кого не было ни тени сомнения, что в одно из двух училищ я обязательно пройду. И на этот раз моя счастливая звезда неожиданно сделала мне подарок!

  В Москве в то время было три музыкальных училища: Мерзляковское – при консерватории, в основном для особо одаренных абитуриентов; немного ниже рангом – Гнесинское; и самое слабое из всех трех –  Ипполитовское. Получилось так, что нам нужно было выбирать между Мерзляковским и Ипполитовским, так как экзамены в них проходили в один и тот же день. Ады Моисеевны уже не было в Москве, и посоветоваться нам было не с кем. Тогда папа придумал бросить на спичках, так сказать, устроить лотерею. На спичках выпало Мерзляковское, и обнадеженные Адой Моисеевной в моих прекрасных способностях, все понадеялись на авось. Эта чисто русская привычка сыграла со мной в дальнейшем злую шутку.
 
  Первым в обоих училищах был экзамен по фортепьяно. В Мерзляковском я сыграла очень хорошо, особенно Баха. Экзаменаторы даже на время прекратили свой тихий гул, и Баха я играла в полной тишине. Но вот концерт Моцарта мне даже не дали доиграть, хотя я выложилась на полную катушку и была очень довольна собой. Еще не получив результатов своего прослушивания в училище при Консерватории, через несколько дней я пошла на экзамен в Гнесинское училище. Ожидая в коридоре вызова в экзаменационный класс, я случайно заметила какую-то странную возню со списком, который держала в руках секретарша приемной комиссии. Подойдя к ней поближе, я заметила несколько галочек напротив чьих-то фамилий. Около моей – галочки не было. Еще полностью не осознав, что это значит, интуитивно настроение мое начало падать, и ко времени, когда меня пригласили в класс для прослушивания, я уже знала, что в числе блатных я не числюсь. Видимо поэтому я играла через пень колоду, часто ошибалась, и от накатившего на меня животного страха, с которым я так и не сумела совладать, забыла концовку концерта Моцарта и спросила разрешения начать сначала. Мне вежливо ответили, что уже достаточно, и я поняла, что с треском провалилась.

  Надежда осталась только на Мерзляковское училище, где я выложилась на полную катушку. Каково же было мое удивление, когда в списке поступивших абитуриентов моей фамилии не оказалось.

  Дома я горько рыдала над своей разбитой судьбой. Все домашние были потрясены и удивлены моей слишком бурной и продолжительной реакцией, ведь большого истинного рвения и желания стать профессиональным музыкантом я никогда не испытывала. Вероятно, я убивалась еще и из-за своего большого самолюбия. «Как это так случилось, что Я – и не добилась своего?» Грустные мамины слова: «Значит не судьба…, не расстраивайся так Танечка…», меня очень задели. А я-то считала, что для нее этот удар был гораздо  сильнее, чем для меня! Это моя мама была для меня главной движущей силой, это моя мама мечтала протолкнуть меня всеми силами в мир искусства! Теперь я понимаю, что моя дорогая мама, во-первых, в силу своего характера была намного сдержаннее меня в проявлении своих эмоций. Во-вторых, как могла она ставить на одну ступень мою музыкальную несостоятельность и трагический арест ее отца, который, кстати сказать, она пережила как раз в моем возрасте?! Но тогда я этого еще не понимала.

  Хочу добавить, что по возвращении из отпуска ошеломляющая реакция Ады Моисеевны превзошла все ожидания.
 – Как это мы могли гадать на спичках? Как можно было бездумно рисковать в такой ответственный момент?! – переспрашивала она с неподдельным негодованием еще не один раз. Еще больше она удивлялась спокойному смирению моих родителей, уже поставивших крест на моем дальнейшем музыкальном образовании. Ее уговоры продолжить занятия, чтобы в следующем году сделать вторую попытку экзаменоваться, были отвергнуты. Даже ее очередная жертвенность – предложение бесплатного продолжения уроков не переубедила никого из нас. Главное, что определило наш окончательный отказ, было потеря веры в мои профессиональные музыкальные способности, несмотря на многократные уверения Ады Моисеевны, что я достойна быть музыкантом. «Только нужно очень, очень много заниматься», – говорила она. С этим были все согласны, но отдаленность нашего нового местожительства накладывала дополнительные трудности для продолжения занятий. А ведь к этому нужно было прибавить и необходимость продолжения общеобразовательного обучения. В общем, получалось по знаменитой русской поговорке: «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь». В итоге мы сдались перед неопределенностью моего музыкального будущего, и родители выбрали более надежный вариант – готовить меня для поступления с какой-нибудь технический ВУЗ. «Лучше синица в руке, чем журавль в небе!» – сделала свое заключение бабушка Роза. А мне уже было все равно, куда стремиться, чтобы получить высшее образование. Я была согласна даже на СТАНКИН, который в свое время закончили мои родители.

  Так печально и банально закатилась моя счастливая звезда вместе с окончанием моей развеселой сретенской жизни!

  На следующий учебный год я, конечно, не вернулась в школу на Сретенку, а поступила опять в девятый класс, в школу с чертежным уклоном, расположенную недалеко от нашего нового дома в Черемушках
 
 Но это уже совсем другая история.